Национально-культурная специфика переносных значений орнитонимов в русском и испанском языках Кутьева Марина Викторовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Национально-культурная специфика языковой картины мира как предмет общего и сопоставительного языкознания

1.1. Взаимосвязь языка и мышления с точки зрения В. Гумбольдта, Э.Сепира, Б.Уорфа, Л. Ельмслева 11

1. 2. Язык и мышление, внутренняя форма слова в концепции А.А. Потебни 14

1. 3. Национальная языковая картина мира 16

1.4. Компонентный состав семантики и место национально-культурной специфики слова в нем 23

1.5. Когнитивная специфика переносного значения 31

Выводы по первой главе 39

Глава 2. Орнитонимы в лексической и фразеологической системах русского и испанского языков 40

2. 1. Лексическая специфика орнитонимов 40

2. 2. Переносные значения орнитонимов по данным словарей 44

2. 3. Орнитоним как компонент фразеологизма 57

2. 3.1. Частотность употребления орнитонимов в составе фразеологизмов 59

2. 3.2. Семантика орнитонимов в составе фразеологизмов и ее трансформации 70

2. 4. Семантика орнитонимов по данным ассоциативного эксперимента 84

Выводы по второй главе 90

Глава 3. Переносные значения орнитонимов в русских и испанских текстах 92

3.1. Символическая и метафорическая семантика гиперонима птица 94

3. 2. Орнитонимы с отрицательной коннотацией 106

3.2. 1. Семантика смерти, опасности, хищности: ворон, коршун; ночные птицы 107

3. 2. 2. Семантика глупости: гусь, курица, ворона 120

3.3. Орнитонимы с положительной коннотацией: голубь, ласточка, соловей, лебедь 128

3. 4. Орнитонимы сопоставляемых языков с несовпадающими переносными значениями и противоречивой коннотацией: орёл, сокол, ястреб, дятел, воробей, петух, кукушка, журавль 144

3.5. Переносная семантика орнитонимов с точки зрения ее оценочности 171

Выводы по третьей главе 173

Заключение 175

Библиографический список 180

Список цитируемых произведений 207

Словари, энциклопедии и их сокращенные обозначения 213

Приложения 217

Приложения №№ 1,2. Словарные значения орнитонимов 218

Приложение №№ 3,4. Фразеологизмы

с компонентом-орнитонимом 228

Приложение№№ 5, 6. Текстуальные реализации

переносных значений орнитонимов 278

• Компонентный состав семантики и место национально-культурной специфики слова в нем
• Переносные значения орнитонимов по данным словарей
• Семантика орнитонимов в составе фразеологизмов и ее трансформации
• Символическая и метафорическая семантика гиперонима птица

Введение к работе

Проблема национально-культурной специфики лексической семантики
лежит в русле лингвокультурологии, изучающей особенности национальной
культуры и менталитета в их языковой реализации. В разных ракурсах ее
рассматривали такие авторитетные лингвисты, как В.Гумбольдт,
А.А.Потебня, Э.Сепир, Б.Уорф. В XX и XXI веках национально-культурная
проблематика когнитивной семантики оказалась в центре внимания В.Г.
Костомарова и Е.М.Верещагина, Н.Д.Арутюновой, А. Вежбицкой,
И.А.Стернина, В.Н.Телия, С.Г.Тер-Минасовой, А.С.Мамонтова,

В.М.Шаклеина, В.В.Воробьева, В.А.Масловой и других учёных.

В современном мультикультурном мире взаимодействуют и конфликтуют различные системы взглядов, поэтому языковое своеобразие, отражающее особенности образа жизни и мышления народа, ощущается сегодня острее при общении людей, говорящих на разных языках. Добиться адекватного взаимопонимания в ситуациях межкультурной коммуникации, избежать коммуникативного (культурного, этического) шока невозможно без знания лексики, окрашенной в национально-культурном отношении, без знания переносных, всегда этнически маркированных, значений эквивалентных слов.

На лексическом и фразеологическом уровнях языка наиболее явно воплощено своеобразие познавательного и эмоционального опыта этноса, очевидно и непосредственно фиксируются его ценностные ориентации, система его моральных, этических и эстетических предпочтений.

Особую ценность в этом плане представляют слова, описывающие мир природы: он тождественен сам себе, постоянен, нейтрален. На статичном материале легче показать специфику национально-культурных переосмыслений семантики.

Уникальное место в мире природы занимают птицы. Они издревле сопровождают человека повсюду: в труде, на охоте, в мечтах - когда взгляд устремляется к небу, где парят птицы. Пернатые - герои мифов всего человечества, они живут в сказках и песнях, былинах и легендах. Названия

5 птиц (орнитонимы) стали воплощением национально-культурных особенностей мышления. Пронизывая едва ли не все сферы жизни человека (хозяйствование, быт, отдых, культуру, фольклор), орнитонимы интересуют лингвокультурологов, этнографов, литературоведов, переводчиков.

Орнитонимы анализируются в диссертациях Л.Ю. Гусева «Орнитонимы в фольклорном тексте» (1996), М.В.Евстигнеевой «Внутренняя форма слова в гносеологическом аспекте (на материале наименований птиц)» (1998), Н.Ю. Костиной «Названия птиц как специфическая группа слов (на материале русского и английского языков)» (2004), О.Б.Симаковой «Лексико-семантическая группа «Орнитонимы» (на материале русского и французского языков)» (2004).

Изучение теоретического материала показало, что, несмотря на универсальность орнитонимической лексики, исследования в этой области носят узконаправленный характер. Нерешенными остаются многие проблемы сопоставительного плана. Отсутствуют специальные научные исследования, в которых с позиций новейших направлений языкознания -этнопсихолингвистики, лингвокультурологии, когнитивистики, аксиологии и межкультурной языковой коммуникации - освещалась бы национально-культурная специфика переносной семантики орнитонимов на материале русского и испанского языков в двух аспектах: в системе языка и речевом функционировании.

Перечисленные обстоятельства обусловливают актуальность нашего исследования.

Научная новизна работы определяется тем, что в ней впервые в сопоставительном аспекте комплексно рассматриваются переносные значения орнитонимов русского и испанского языков. Новым представляется и сам научный подход к семантической проблематике — анализ переносньк значений на уровне языка (словарь), а затем на уровне речи (текст).

По данным толковых, двуязычных и фразеологических словарей рассмотрены кодифицированные и узуальные переносные значения русских

и испанских орнитонимов. Проведен ассоциативный эксперимент для выяснения национально-культурной самобытности их переносной семантики. На обширном текстологическом материале выявлены узуальные и окказиональные метафорические и символические значения орнитонимов, позволяющие охарактеризовать особенности русской и испанской языковых картин мира. В сопоставительном ракурсе исследуется связь образности орнитонимов в их современном узусе с мифологией и традиционной символикой, зависимость авторских вторичных переосмыслений от контекста, их прагматика. Показано разнообразие воплощенной в орнитонимах национально-культурной информации.

Объектом исследования выступают орнитонимы русского и испанского языков в свободном и фразеологически связанном употреблении, их переносные узуальные и окказиональные авторские значения,* формирующиеся под влиянием контекста.

Предметом диссертации являются особенности функционирования переносных значений орнитонимов с точки зрения их национально-культурной самобытности.

Цель данной работы состоит в выявлении национально-культурной специфики семантики орнитонимов в русском и испанском языках.

К достижению поставленной цели ведет решение следующих задач:

из совокупности наименований птиц выделить группу орнитонимов, наделенную переносными значениями;

определить эндемичные в семантическом отношении орнитонимы в сопоставляемых языках и соответствующие когнитивные лакуны;

- исследовать активность орнитонимов в образовании фразеологизмов;

проанализировать характер семантических трансформаций орнитонимов в составе фразеологизмов;

определить наиболее частотные орнитонимы в составе фразеологизмов и сравнить их частотность в русском и испанском языках;

установить перечень орнитонимов, переносное значение которых отражает качества человека, интегрированные в национальный образ мира;

обнаружить семантические сходства и различия переносных значений орнитонимов в сопоставляемых языках;

рассмотреть семантические сдвиги и приращения, образующиеся в узусе;

выявить узуальные и окказиональные переносные значения орнитонимов, функционирующих в текстах различных жанров, и сопоставить их в русском и испанском языках.

В качестве материала отобраны по 80 орнитонимов в каждом языке. Их функционирование исследуется по лексикографическим источникам, ассоциативным реакциям русско- и испаноговорящих информантов, произведениям художественной литературы, СМИ, публикациям глобальной сети Internet. Проанализированный материал представлен авторской картотекой переносных значений, закрепленных за орнитонимами в словарях, и перечнем фразеологизмов с компонентом-орнитонимом (более 1000 единиц), а также картотекой из 2182 орнитонимических словоупотреблений в русской, испанской и латиноамериканской художественной и публицистической литературе.

В работе применяются следующие методы:

анализ словарных дефиниций орнитонимов;

классификационный метод;

метод компонентного анализа;

ассоциативный метод (опрос информантов);

метод лингвокультурологического анализа;

сопоставительный (контрастивный) метод;

метод контекстуального анализа;

статистический метод.

Методологической основой диссертации служат философские категории всеобщего, особенного и единичного, абстрактного и конкретного.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно вносит определенный вклад в развитие сопоставительной семантики лексических и фразеологических единиц разных языков в лингвокультурологическом аспекте, дополняет исследования по концептуализации действительности носителями этих языков. В нем рассматриваются способы и результаты образного воплощения абстрактных сущностей в конкретной лексике -наименованиях птиц, выясняется общее и различное в переносной и коннотативной семантике орнитонимов русского и испанского языков с точки зрения национально-культурной специфики языкового мышления, выявляется спектр переносных узуальных и индивидуально-авторских значений орнитонимов в русском и испанском языках.

Практическая значимость обусловлена тем, что материал и результаты исследования могут использоваться при чтении лекций и проведении практических занятий по лексикологии и фразеологии русского и испанского языков, по межкультурной коммуникации, в практикумах по двустороннему переводу и лингвокультурологическому анализу художественных и публицистических текстов на русском и испанском языках.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Анализ переносной семантики орнитонимов выявляет национально-
культурную специфику языковой картины мира.

1. Метафорика орнитонимов отражает особенности национального характера носителей языка (так, орнитонимы в испанском языке эвфемистически употребляются для обозначения половых органов и физиологических актов в связи с высокой сексуальностью испанцев).

2. В семантике русских и испанских орнитонимов больше сходных, нежели разнящихся переносных значений. Сходство основано на концептуальной близости универсальных представлений, культуры, религии и этических

9 критериев двух народов. Различия обусловлены как собственно лингвистическими причинами (наличие суффиксации, особенности звуковой оболочки и внутренней формы слова), так и экстралингвистическими факторами (распространённость или отсутствие тех или иных видов пернатых в зависимости от особенностей климата, рельефа, роль птиц в хозяйственной деятельности человека и т.д.).

4. Одно и то же значение может выражаться разными в русском и испанском языках орнитонимами и орнитонимическими фразеологизмами (ономасиологический аспект). В то же время разные значения могут вербализоваться в эквивалентных орнитонимах, что обусловливает межъязыковую омонимию (семасиологический аспект).

5. Сущность переносной семантики наименований птиц антропоцентрична.

6. Национально-культурная специфика переносной семантики орнитонимов: проявляется на трех уровнях:

наличие/отсутствие переносных значений у орнитонима (лакунарность);

соотносимые единицы отличаются количеством переносных значений и коннотативных компонентов, направлениями метафоризации;

- переносные значения эквивалентных орнитонимов различаются по
коннотативным параметрам радикально.

7. Переносная семантика орнитонимов находится в динамике, что не всегда
своевременно фиксируется словарями.

Апробация работы осуществлялась в выступлениях на конференции «Традиции и новации при обучении иностранных и российских студентов на подготовительном факультете РУДН» (1995), на международной конференции МАПРЯЛ «Итоги и перспективы развития методики: Теория и практика преподавания русского языка и культуры России в иностранной аудитории» (1995), на VI межвузовской научно-методической конференции «Филологические традиции в современном литературном лингвистическом образовании» (2007, МГПИ), на международной конференции «VI

10 Степановские чтения» (2007, РУДН), на XIII Международных Дашковских чтениях в МГИ им. Е.Р.Дашковой (2007), на IV международной конференции «Язык, культура, общество» (2007, ИИЯ), на международном конгрессе «Русский язык: исторические судьбы и современность» (2007, МГУ).

Содержание работы изложено в 11 публикациях.

Структура исследования продиктована его целью и задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка научной литературы, списка источников языкового материала, лексикографических источников и шести приложений.

Во введении определяется актуальность и новизна диссертации, говорится о материале, методах, апробации и структуре работы.

В первой главе рассматриваются насущные для изучения метафорики орнитонимов проблемы лингвокультурологии и лексической семантики.

Во второй главе проводится лингвокультурологический и
статистический анализ семантики орнитонимов по словарям.

Анализируются кодифицированные переносные значения орнитонимов на лексическом и фразеологическом уровнях. Дефиниции словарей подкрепляются данными ассоциативного эксперимента.

В третьей главе исследуется актуализация переносной семантики орнитонимов в контексте литературных произведений, газетных статей на русском и испанском языках, выявляются традиционные, узуальные и окказиональные, индивидуально-авторские переносные значения.

Содержание каждой главы обобщено в выводах. После Заключения дана библиография, списки источников цитируемого материала, перечень использованных словарей. Прилагаются двуязычные словники переносных значений орнитонимов и фразеологизмов с компонентом-орнитонимом в русском и испанском языках, примеры авторских орнитонимических словоупотреблений в русском и испанском языках.

1. ГЛАВА ПЕРВАЯ НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНАЯ СПЕЦИФИКА ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА КАК ПРЕДМЕТ СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО

ЯЗЫКОЗНАНИЯ

1.1. ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ В.ГУМБОЛЬДТА, Э. СЭПИРА, Б. УОРФА, Л. ЕЛЬМСЛЕВА

Проблемой взаимодействия языка и мышления занимались многие лингвисты - зарубежные и отечественные. Один из них - В. фон Гумбольдт -остаётся и в наши дни классиком мирового языкознания. С его именем связано представление о диалектичности устройства и функционирования языка, за что его назвали 'Гегелем языкознания'. Потенциал его идей не исчерпан до сих пор.

В. фон Гумбольдт стоял у истоков теории о том, что язык участвует в формировании особого взгляда на мир, отличного от взгляда, сформировавшегося в другом языке. По его мнению, каждый язык вбирает в себя нечто от конкретного своеобразия своей нации и в свою очередь воздействует на неё. Национальный характер создаётся и поддерживается общностью происхождения, места обитания и занятий народа, а также общностью природного уклада (Гумбольдт, 1985, с. 166).

Учёный писал о взаимосвязи языка и «народного духа», национального самосознания, о национальном характере языков, состоящем в «особенном соединении мысли со звуком».

Рассуждая о внутренней форме языка в работах, посвященных как чисто лингвистическим проблемам, так и литературоведческим, философским и эстетическим вопросам, В. фон Гумбольдт коснулся тех аспектов значения, которые относятся к национальной культуре.

Чрезвычайно важной для данной работы представляется следующая
мысль философа: слово является не эквивалентом чувственно

воспринимаемого предмета, а результатом того, как он был «осмыслен речетворческим актом» (там же, с. 103). Этим можно объяснить и синонимию, и полисемию. В. Гумбольдт приводит пример из санскрита, где «слона называют то дважды пьющим, то двузубым, то одноруким». Пример показывает, что лексика запечатлевает не сами предметы, а ассоциации, черты, наиболее ярко характеризующие их для данного этноса. Роль одних и тех же предметов в жизни разных народов и ассоциации, связанные с ними в разных языках, неидентичны.

В. Гумбольдт указывает на самодеятельный, непроизвольный характер языка как эманации духа. Слово, с точки зрения философа, рождается на основе образа мыслей народа, его языкового мировидения. Важнейший постулат его теории звучит так: «Язык народа находит своё воплощение в образе мыслей народа, и образ мыслей народа воплощается в его языке - и трудно представить себе что-либо более тождественное» (там же, с. 359).

Важным результатом наблюдений над речью людей, относящихся к разным этносам, явилась мысль о том, что, несмотря на единство законов логики и познания, народы по-разному отражают в языке окружающую их действительность и мыслительно-эмоциональные процессы, да и сама действительность у них неодинакова.

Язык и культура воздействуют на сферу мышления. Поскольку в конкретном языке и культуре концентрируется исторический опыт их носителей, ментальные представления различных народов об одном и том же предмете могут не совпадать.

По гипотезе американских лингвистов Э.Сепира и Б.Уорфа, не бытие, а язык формирует общественное сознание. Эта гипотеза указывает на взаимодействие языка и культуры. Сепир считал язык символическим ключом к культуре, одновременно полагая, что окружающий мир - один и

13 тот же для любого языка. Однако если Сепир переоценил оформляющее воздействие структуры языка на мышление, то Уорф высказался ещё категоричнее: тип языка определяет тип культуры и, более того, само мировидение.

Гипотеза Э.Сепира и Б. Уорфа до сих пор вызывает массу возражений, давая тем самым постоянный импульс к разработке проблемы «язык -мышление - культура».

Итак, и Гумбольдт, и Сепир, и Уорф утверждали в разное время, по разным поводам и с разной степенью категоричности, что не только мысль движет языком. Есть и обратное влияние: язык, выбрав и утвердив свои образы, направляет и подталкивает образную деятельность мысли. Язык может взять мысль «в тиски». Изучая иностранный язык, мы осознаем, что находимся в плену у своего, родного. Сколькими языками человек владеет свободно, столько языковых личностей в нём живет (Караулов, 1987).

Датский лингвист Л. Ельмслев указывал на необходимость изучения языка как способа интерпретации человеческой культуры, видел в нём ключ к системе человеческой мысли, к природе человеческой психики. «Рассматриваемый как надындивидуальное социальное учреждение, язык служит для характеристики нации» (Ельмслев, 1960, с. 132).

Понятие, заключённое в лексическом значении слова, может быть межъязыковым и передаваться без существенных смысловых потерь при переводе, если оно присутствует в нескольких лингвокультурах. Но часто комплексы ассоциаций, вызываемые словами одного и того же логического содержания, в разных языках не совпадают полностью. В системе значений слова отражается национальное видение мира.

Л. Ельмслев отмечал, что одной и той же физической вещи могут соответствовать совершенно разные семантические описания - в зависимости от того, в рамках какой культуры она описывается.

14 1. 2. ЯЗЫК И МЫШЛЕНИЕ, ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА СЛОВА В КОНЦЕПЦИИ А.А. ПОТЕБНИ

А.А.Потебня высказывал мысль о том, что на начальном этапе развития человечества, когда человек еще не выделился из окружающего его мира, объекты и субъекты мышления совпадают. И лишь позднее человек начинает объективировать через мышление окружающий мир. Процесс мышления в понимании А.А.Потебни выступает как проекция на внешний объект познания деятельности субъекта, результатом чего является образ познаваемых предметов и понятий о них, представляющих собой синтез субъективного и объективного. «Чувственный образ, исходная форма мысли, вместе и субъективен, потому что ... в каждой душе слагается иначе, и объективен, потому что появляется при таких, а не других внешних возбуждениях и проецируется душой» (Потебня, 1979, с. 152).

А.А. Потебня определяет слово как «сгущение мысли», называя его памятником познания. Говоря об общественной семантике слова, ученый вскрывает ее национальную специфику, показывает смысловую несоизмеримость слов разных языков, подчёркивая, что в языке фиксируется субъективность процесса человеческого познания. В диалектически противоречивом единстве, которое образуют мышление и язык, последний представляет собой относительно самостоятельное явление, способное влиять на мышление. Язык выступает как необходимое средство осуществления специфически человеческого мышления, как средство сохранения и передачи культуры от поколения к поколению.

Исключительно важным для нас является учение А.А.Потебни о внутренней форме слова как ближайшем этимологическом значении. Потенциально она влияет на возникновение новых значений и почти никогда не совпадает в разных языках, что создаёт неосознаваемые трудности в межкультурном общении на самом глубинном уровне.

В работе «Мысль и язык» А.А.Потебня указал на то, что для нового обозначения берут слово, уже существовавшее в языке. В своем значении это слово должно иметь что-то общее с одним из признаков называемой вещи. Слово расширяет свое значение при помощи образа. Образ же, по мнению Потебни, всегда поэтичен. Символизм языка учёный называл его поэтичностью, а забвение внутренней формы - прозаичностью слова. Он писал: «Вопрос об изменении внутренней формы слова оказывается тождественным с вопросом об отношении языка к поэзии и прозе. Поэзия есть одно из искусств, а потому связь её со словом должна указывать на общие стороны языка и искусства» (Потебня А.А., 1986, с. 145). В поисках общности А.А.Потебня отождествил «моменты слова и произведения искусства», обнаружив в каждом произведении искусства, как и в слове, три составляющие. Это идея (то, что хотел сказать художник), содержание;, внутренняя форма (образ) и внешняя форма. Образы и поэзии, и слова «многозначимы». В них есть «совместное существование противоположных качеств, именно определенности и бесконечности очертаний». Таким образом, задача и языка, и искусства - создавать символы, объединяющие своей формулой многообразие вещей (там же, с. 146).

В современном языкознании внутренняя форма рассматривается как связующее звено между ономасиологическими и семасиологическими характеристиками номинативных единиц.

Благодаря внутренней форме слово приобретает новые значения через метафору. Слова постепенно утрачивают внутреннюю форму, свое ближайшее этимологическое значение. На его восстановление и ориентированы символы, используемые в народной поэзии.

Именно в трактовке А.А. Потебни «внутренняя форма» стала общеупотребительным термином в русском языкознании.

1.3. НАЦИОНАЛЬНАЯ ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА

Язык и культура - детерминанты сознания, позволяющие людям говорить о себе как о нации, и в то же время язык и культура - среда, в которой человек развивается с первого дня своей жизни. Система сознания человека несет в себе отпечаток национальных стереотипов поведения и мышления. Лингвисты, заостряя внимание на коммуникативно-функциональном, прагматическом аспекте языка, все чаще обращаются к вопросам культуры, этнографии, социологии.

К компонентам, составляющим понятие культуры, относят язык, религию, народное искусство, устное творчество, обычаи, обряды, морально-нравственные устои, нормы поведения, бытовые привычки, этику в еде, гигиенические нормативы (Брагина, 1986; Вежбицкая, 1997; Шаклеин, 1997).

Понятия этнос - язык - культура диалектически связаны друг с другом. В центре второй части этой триады — язык - культура находится вопрос о национально-культурной специфике языкового фонда, проблема выявления национально-культурных характеристик лексики, их фиксации в двуязычных и толковых словарях.

Во многих исследованиях по этнопсихо лингвистике,

лингвострановедению, лингвокультурологии национально маркированные языковые единицы классифицируются как лакунизированная, нетождественная, неконгруэнтная лексика. Современными лингвистами изучается способ проникновения национально-культурной информации в знак языка - прежде всего, его лексического уровня. Такие феномены терминологизированы как «национально-культурная реалия» (Влахов, Флорин, 1980), «логоэпистема» (Костомаров, Бурвикова, 1996), «лингвокультурема» (Воробьев, 1997), «лингво-идеологема» (Шаклеин, 1997), «языковая единица с культурным фоном» (Маслова, 2001). В.Н. Телия призывает рассматривать знаки языка как «тела знаков культуры» (Телия, 1996). При этом подчеркивается комплексность этих единиц, слитость в них

17 лингвистического и экстралингвистического содержания (Воробьев, 1997, с. 44 - 45).

Сквозь призму картины мира рассматриваются названия птиц в данной работе. Мы исходим из того, что целостный образ мира - совокупность ценностных представлений данного этноса об окружающей действительности - реализуется через язык и всегда является специфическим в национально-культурном отношении. Менталитет народа как «психологическая детерминанта поведения миллионов людей, как некий инвариант социально-культурных изменений» (Воробьев 1997, с. 305) проявляется в языке.

Бесспорно, понятие «картина мира» связано и с идеями В. Гумбольдта и А.А.Потебни о внутренней форме языка, и с гипотезой лингвистической относительности Сепира — Уорфа.

С конца прошлого века эта проблема активно изучается (Апресян 1993, 1995; Вежбицка 2001; Воробьев 1997; Гачев 1967, 1988; Добровольский 1997; Лихачев 1993; Телия 1988, 1994; Уфимцева 1995; Черданцева 1977, 1996; Шаклеин 1997).

Лярошетт считает картиной мира все концептуальное содержание языка (Larochette, 1973, с. 177 - 184).

В работах исследователей, занимающихся экстралингвистическими феноменами, изучающих проблемы соотношения понятия и значения, мышления и языка, разграничиваются термины: «концептуальная картина мира» и «языковая картина мира». Под первым подразумевается «глобальный образ мира, существующий в сознании социума» (Столярова, с. 56), под вторым - «отраженные в категориях и формах языка представления данного языкового коллектива о действительности» (там же, с. 167).

В каждом языке воплощен своеобразный способ восприятия и концептуализации мира, результаты которых складываются в определенную систему взглядов, коллективную философию. Она предлагается носителям

18 языка в качестве обязательной. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен. Представители различных лингвокультур видят мир по-разному, через призму своих языков.

Языковая картина мира «обладает свойством "навязывать" говорящим на данном языке специфичный взгляд на мир — взгляд, являющийся результатом того, в частности, что метафорические обозначения, "вплетаясь" в концептуальную систему отражения мира, "окрашивают" ее в соответствии с национально-культурными традициями и самой способностью языка называть невидимый мир тем или иным способом. Тем самым языковая картина мира, в нашем понимании, во многом обусловлена явлением идиоматичности — как внутриязыковой, так и межъязыковой, но не сводится к ней, так как представляет собой тот «продукт речемыслительной ' деятельности, который вносит семантическое членение (mapping) в действительность, уникальное для любого языка» (Телия, 1988, с. 175).

Языковая картина мира «наивна» в том смысле, что во многом она отличается от «научной» картины. Однако отраженные в языке наивные представления непримитивны: зачастую они не менее сложны и интересны, чем научные. Представления «наивного» носителя языка о внутреннем мире человека отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении тысячелетий и служат проводником в этот мир. В наивной картине мира сформировались своеобразные и интересные наивные геометрия и физика, этика и психология (Апресян, 1995, с. 39).

Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) картина мира, предлагаемая языком, отличается от объективной, «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира»); 2) каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем другие языки.

Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвокультурологии.

Некоторые лингвисты предлагают найти первоэлемент языковой национальной картины мира. Это некие блоки информации, существенной для миропонимания данного народа, принятые данной лингвокультурной общностью символы и мифы, обработанные и закрепленные устным народным творчеством и художественной литературой. Такие информационные блоки символов-мифов В.Н.Телия называет квазистереотипами. В них воплощен языковой миф о действительности, создаваемый каждым народом в процессе ее бытового, обиходного освоения. Это своего рода константы языковой картины мира (Телия, 1986, с. 46). Квазистереотипы берут на себя оценивающую функцию. Их существование -еще одно подтверждение всемогущества закона экономии языковых средств. «Хотя невозможно указать на класс людей, называемых котами, петухами, лисами, медведями, быками, у носителей языка всё же есть таксономические точки опоры в типовых представлениях, соотносимых с именами такого рода в данной лингвокультурной общности» (Телия, там же).

Не существует ни абсолютно тождественных лингвокультур, ни абсолютно тождественных образов мира. Ведь «в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем, сознание человека всегда этнически обусловлено» (Леонтьев, 1999, с. 20).

«Язык есть исповедь народа, в нем слышится его природа, его душа и быт родной», - писал П.А.Вяземский.

Каждая национальная литература, а значит, и культура, имеет свои природные образы-символы. Так, для русских - это «чета белеющих берез», журавли, которые, «печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком». Картина Саврасова «Грачи прилетели» исполнена для русского человека прелести дыхания весны, ведь грач - это символ ее приближения. Испанца

20 эта картина повергает в недоумение, для испанца грач - ошибка природы: он некрасив и губит посевы, выклевывая семена.

Символикой и в целом погруженностью слова в культуру (Воробьев, 1997, с. 48), не знакомую изучающему иностранный язык, а также несовпадением нравственно-эстетических ценностей обусловлены подобные трудности восприятия чужеземной живописи, художественной литературы и живой разговорной речи. Восприятие имплицированного языковым единицам «образа мыслей», о котором говорил В. фон Гумбольдт, представляет собой огромную сложность при освоении иностранного языка.

Немало размышлял о причинах, обуславливающих национальную самобытность «образа мыслей», Д. С. Лихачев. Он писал, что в России три основных элемента природы влияют на формирование языковой картины мира: лес, река, степь. В отличие от европейских народов, где со времен ' средневековья городище — это среда обитания, а лес - пустое место, для русских средой обитания как раз и оказывался лес. Из леса строили, лесом украшали, лес обожествляли, у леса просили прощения за срубленное дерево, лес населяли вымышленными существами, из леса делали посуду, всё - от колыбели до гроба. Степь вошла как источник беды, как угроза, хотя должна была бы войти в сознание как то, что воспитывает ощущение безграничной свободы. Но слишком много было у Руси врагов (Лихачев, 1984, с. 14 - 17). Географическая среда и климат определяют образ жизни человека: богатство лесов, реки, плодородные земли обусловливают оседлость. Степь заставляет кочевать, подавляя культ вещей и благоприятствуя культу животных, способных накормить, обогреть, защитить.

И лес, и степь населены птицами. Лесные птицы в обеих культурах рассматриваются в основном как предмет охоты. Степные же охотятся сами. Степь — это место обитания вольнолюбивых птиц — ястреба, орла, сокола, ассоциируемых в русской лингвокультуре с молодцом-храбрецом. В испаноязычных странах за эти птицами закреплен образ зоркого хищника.

21 Самая быстрая и вольнолюбивая из птиц для русского человека - это сокол. Простор ей нужен, как воздух. Нужен он и русскому человеку. «Для русских природа всегда была волей, привольем. Прислушайтесь к языку: погулять на воле, выйти на волю. Воля — это отсутствие забот о завтрашнем дне, это беспечность <.. .>. Широкое пространство всегда владело сердцами русских. Оно выливалось в понятия и представления, которых нет в других языках. Чем, например, отличается воля от свободы? Тем, что воля вольная - это свобода, соединённая с простором. <.. .> Русское понятие храбрости - это удаль, а удаль - это храбрость в широком движении, это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости» (Лихачёв, 1984, с. 13).

Г. Гачев, исследуя национальные образы мира, писал: «Первое, очевидное, что определяет лицо народа, - это природа, среди которой он вырастает и совершенствует свою историю. Она - фактор постоянно действующий. Тело земли: лес (и какой), горы, пустыня, тундра, вечная мерзлота или джунгли, климат умеренный или с катастрофическими изломами, животный мир, растительность - предопределяют и последующий род труда ...и образ мира» (Гачев, 1995, с. 1).

Даже самые универсальные, общечеловеческие понятия - природа, простор - не совпадают в разных языках ни качественно, ни структурно. Не совпадают их концептуальные пространства.

Универсальным для человечества можно считать концепт птица. Внутренняя форма этой лексемы в русском языке может ассоциироваться с глаголом петь; т.е. для носителя русского языка подсознательно важным признаком птицы оказывается ее способность петь. В испанском pdjaro восходит к латыни: passaro <- passer ('прохожий <- проходить', а также 'пробегать', 'пролетать', т.е. 'передвигаться мимо говорящего'). Passeris - на латыни 'воробей, какая-то птичка вообще'. В испанском языке это понятие выражено двумя словами — ave к pdjaro¹. Разные признаки одного и того же

По данным, полученным от информантов, ave - преимущественно крупная птица, pdjaro - мелкая.

22 явления оказываются в основе их номинации. «Духовное присвоение действительности» (Д.О. Добровольский, 1997, с. 3) происходит под воздействием родного языка: мы можем мыслить о мире только в выражениях своего языка, пользуясь его концептуальной сеткой, оставаясь в своем «языковом круге». Разные языковые коллективы, «пользуясь различными инструментами концептообразования, формируют различные картины мира, являющиеся, по сути, основанием национальных культур...» (там же).

Связь национальной культуры и языка происходит через сознание человека. Оно отражает весь предшествующий опыт коллектива через систему значений, ассоциативно связанных друг с другом.

М.М.Маковский отмечал, что на формирование семантики подвержено сильному влиянию религии, мифологии, мистических и ритуальных церемоний, верований, обычаев, предрассудков, примет (Маковский, 1996, с. 20). В дохристианскую эпоху «символика теснейшим образом связана с магическим мышлением язычников. Символ неизменно строится на основе метафоры, которая служила мощным средством табуирования слов, способных вызвать болезнь, смерть» (Маковский, 1996, с. 28). Один из источников мистификации птиц - поверья: аист поселился на крыше - к прибавлению в семействе, кукушка кукует — отсчитывает годы жизни.

В различиях метафоризации и символизации окружающего мира — и в значительной степени, мира птиц, в ассоциативных связях, ощущаемых в сфере переносной семантики, фразеологии, художественного текста, проявляется национальная специфика образного мышления человека и языковых картин мира у разных народов. Специфичность национального мировидения, с одной стороны, влияет на семантику, а с другой, сама находится под ее влиянием. Вслед за В.Н.Телия, в данной работе языковая картина мира трактуется как национально специфический, идиоматичный способ вербализации действительности данным этносом.

23 1.4. КОМПОНЕНТНЫЙ СОСТАВ СЕМАНТИКИ И МЕСТО НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ СПЕЦИФИКИ СЛОВА В НЕМ

«Изучение семантической системы языка приобретает все большую значимость <...> в научном описании культуры и, следовательно, может быть показательным при определении некоторых особенностей национальной психологии, характера миропонимания народа», - пишет В.В.Воробьев. Ученый уверен в том, что будущее принадлежит лингвокультурологическому аспекту исследования лексической семантики (Воробьев, 1997, с. 296).

Лексическое значение слова подразделяется на два аспекта: денотативный и коннотативный. Корень этих двух слов общий: noto, т.е. «замечаю, наблюдаю». Различие между денотацией и коннотацией проясняется при учете противопоставления приставок de — cum (con), где de - 'отделение' (лишение), а сит — 'прибавление' (совмещение).

Под денотативным планом подразумевается логическое значение, связанное с предметом сообщения (денотатом), а дополнительные оттенки (оценки, эмоции, экспрессия) находятся в коннотативном компоненте. Национально-культурная специфика может оказаться локализованной и в том, и в другом компоненте. В.Н. Телия рассматривает национально-культурную специфику семантики слова как часть коннотативной сферы лексического значения. Одни лингвисты признают существование национально-культурного компонента в структуре семантики, другие выводят его в экстралингвистическую сферу. В терминологии Верещагина и Костомарова это «языковой фон».. Нередко этот компонент трактуется как «ореол», «дымка», наслаивающаяся на предметно-логическое значение слова. Национально-культурный компонент не проступает в лексическом значении слова структурно оформленным, он разлит по всем долям значения, может присутствовать в любой семе, проявляясь в контексте.

И.А. Стернин считает, что денотативный аспект значения слова как дискретной единицы языковой системы не является неделимым - он представляет собой комбинацию денотативно-сигнификативной и денотативно-квалификативной сфер, куда входит рациональная оценочность. Рациональная оценочность занимает «плавающую» позицию, находясь на периферии денотата, т. е. может переместиться в область коннотации. При этом «далеко не всегда можно решить, где кончается денотативное и начинается коннотативное и, более того, чаще коннотация умозрительно отграничивается от данного значения; на деле они могут быть слиты воедино» (Стернин, 1985, с. 163).

И все-таки если поставить вопрос о том, какой из аспектов значения -денотация или коннотация - важнее, то ответом будет помещение денотации в центр семантической сферы слова и выдворение коннотации на её ' периферию. Денотативный компонент для семантики обязателен, а коннотативный дополнителен. Тем не менее коннотативные обертоны семантики исключительно важны. В.В.Виноградов указывал, что общечеловеческое, понятийное, логическое содержание в словах (денотативный компонент) «обрастает со всех сторон своеобразными формами и смысловыми оттенками национального творчества данного народа» (Виноградов, 1954, с. 26). Зачастую именно периферийные компоненты значения обеспечивают коммуникативную гибкость слова, предоставляя ему широкие возможности семантического варьирования. Именно они оказываются национально - специфическими, поскольку в них сосредоточена лингвокультурная ценность слова. Периферийные компоненты семантики отвечают за семантическое развертывание подтекста в художественном произведении, в них воплощены ассоциативные связи и символизация, создающие национально-культурную специфику семантики.

В качестве рабочего определения понятия коннотации (коннотативной семантики) мы принимаем следующую дефиницию: «это семантические,

25 эмоционально-оценочные, стилистические и другие компоненты, дополняющие основное предметно-понятийное содержание языковой единицы и возникающие из взаимодействия исходных значений слов <...> с фоновыми знаниями говорящих под влиянием контекста и ситуации речи (Столярова, 2003, с. 55).

Различные подходы к исследованию компонентов коннотативного
аспекта значения привели к терминологическим нагромождениям в их
классификации. Некоторые лингвисты выделяют в рамках коннотативного
аспекта значения идеологический, прагматический, национальный,
культурологический компоненты. Коннотативные компоненты значения в
интересующем нас национально-культурном ракурсе трактуются как
аффективные моменты (Вандриес), эмотивные обертоны (Ульман),
субъективно-модальное значение (В.В.Виноградов), экспрессивно-
эмоциональные моменты (Звегинцев), оценочно-эмоционально-
экспрессивные моменты (Ахманова), эмоциональные наслоения,
экспрессивная окраска (Д.Н.Шмелёв), семантическая ассоциация (Апресян),
эмотив (Шаховский), потенциальные семы (виртуалемы) (Гак), культурная
коннотация (Телия).

За разные виды национальной специфики семантики, по мнению И.А. Стернина, отвечают разные макрокомпоненты значения. Национально-культурная специфика обнаруживается в случаях полной (мотивированной) безэквивалентности в денотативном макрокомпоненте. Это поверхностный уровень национально-культурной специфики. Национально-оценочное и национально-эмоциональное своеобразие кроется в коннотативном макрокомпоненте семантики. (Стернин, 1979, с. 116-120). Это глубинный уровень жизни лингвокультурологической семантики.

В.Н. Телия высказывала мысль о том, что культурно маркированная коннотация возникает как результат соотнесения ассоциативно-образного основания фразеологизмов и метафор с национально-культурными

26 эталонами и стереотипами. В.А.Маслова в своем учебнике «Лингвокультурология» развивает эту мысль, утверждая, что стереотипы народного менталитета переплавляются в ассоциативные образы, в чем проявляется их национально-культурный смысл и характер (Маслова, 2001, с. 55). «Закрепление ассоциативных признаков в значении слова, т. е. возникновение коннотаций - процесс культурно-национальный, он не подчиняется логике здравого смысла» (там же, с. 56).

Обилие трактовок объясняется как сложностью самого явления коннотации, так и наличием разных к нему подходов: логического, философского, лингвистического и лингвокультурологического.

Большинство отечественных лингвистов трактует коннотацию как часть значения слова, которая носит разветвлённый семный характер. В совокупности все компоненты коннотации характеризуют «дополнительное» значение слова, его сопутствующие семантические, прагматические или стилистические оттенки, которые накладываются на его денотативное значение и приобретают маркированность в национально-культурном отношении.

Палитра языковой картины мира обогащается за счет возникающих в контексте и окказионально проявляющихся периферийных коннотаций. Именно они наиболее тонко отражают национальный «миф о действительности». Закрепляясь в узусе, метафорические переосмысления, сопровождаемые коннотативными нюансами, перерастают в национально-культурные символы и преобразуются из потенциала речи в факт языка.

Коннотация - сложная структура, в состав которой входят как минимум три элемента: оценочность, эмоциональность и экспрессивность,. Эти элементы тесно взаимопереплетены. На внеязыковом уровне оценка и эмоция фактически неразрывны: положительная эмоция = оценка «плюс», отрицательная эмоция = оценка «минус». Но для выражения оценки субъект речи может выбрать как экспрессивно оіфашенньїе, так и нейтральные

27 средства - в зависимости от коммуникативного задания и свойств объекта оценки. В связи с этим В.Н.Цоллер отводит экспрессивности в структуре коннотации подчиненное положение: она сопровождает эмоциональную оценку (Цоллер, 1996, с. 63).

Эмоциональный компонент возникает на базе предметно-логического (т.е. денотата), но затем, при благополучном для его развития стечении обстоятельств, он вытесняет предметно-логические семы, модифицируя их или сводя их роль до минимума. Так, например, это произошло в русском языке со словом «ворона», а в испанском языке со словом «pava» (индюшка; в переносном значении - дура). Активность коннотативного макрокомпонента, «расцветшего» на благодатной почве образности, в этих лексемах чрезвычайно высока. Эмоциональная оценочность метафоры -результат актуализации оценочных сем коннотативного аспекта значения слова.

По мнению В. Н. Телия, коннотация - это «семантическая сущность, узуально или окказионально входящая в семантику языковых единиц и выражающая эмотивно-оценочное и стилистически маркированное отношение субъекта речи к действительности при её обозначении в высказывании, которое получает на основе этой информации экспрессивный оттенок» (Телия, 1986, с. 3).

Так, если слово орёл называет птицу, то это звучит нейтрально; а если человека {орёл — 'смелый человек'), это экспрессивно, поскольку выражает отношение говорящего к объекту оценки и воздействует на адресата. Положительная оценка в данном примере служит средством достижения экспрессивности.

Итак, в структуре коннотации выделяются эмоциональность, оценочность и экспрессивность. В отличие от рационально-оценочного значения, объективно характеризующего обозначаемое, экспрессивно окрашенное значение «отображает прорыв эмоционального, субъективного,

28 личностно заинтересованного отношения в семантику слова, что и составляет экспрессивный эффект этого значения и его целесообразность в языке» (Телия, 1986, с. 56).

В нашей работе отстаивается мысль о том, что не только безэквивалентная, фоновая (в понимании Верещагина и Костомарова), лексика, но и полностью эквивалентные в двух языках слова обладают национально-культурной маркированностью. Национально-культурные характеристики слова могут оказаться включенными как в денотативный, так и в коннотативный (коннотативно-прагматический) компонент семантики.

Наибольшие трудности при сравнении номинативных систем разных языков кроются именно в функциональных особенностях семантики слова, ее экспрессивной силе, образности. Хотя сама образность - нередко общая для разных языков, её источники и дистрибуция в лексическом фонде различны, ведь у каждого народа своё прошлое, свои особенности жизненного уклада: обычаи, традиции, своя система ценностей, нравственные и этические установки, свое понимание главного и второстепенного, свое мироощущение. Образность, заложенная в слове, может проявляться в разной степени - от предельно ясной до едва проступающей - в зависимости от характера и степени его мотивированности. Вместе с тем в разных языках одно и то же слово может наделяться абсолютно разнящимися, иногда противоположными, образными семами.

Переводчик-практик и филолог-теоретик С.Флорин сетует на то, что большинство словарей фиксируют лишь прямое значение слова, не учитывая ни переносной, метафорической, ни тем более оттеночной, коннотативной части его содержания. Он негодует: составители словарей, «как чёрт от ладана, бегут от вульгаризированного, «неправильного» употребления, дабы приблизить язык к так называемым литературным нормам. Писатели же, особенно в прямой речи, передавая реально и реалистически язык своих героев, употребляют некоторые слова в их разговорном, «неправомерном»

29 значении... Не будем говорить об отсутствии в словарях грубо-натуралистических, вульгарных и ругательных, если хотите, порнографических понятий, которыми так обильно уснащена, например, современная американская, испано-американская литературы, которые мы вполне сознательно и преднамеренно не можем принять, но должны понять!» (Флорин, 1983, с. 79-80).

Разговорное, «грубо-натуралистическое» словоупотребление

нейтральной, на первый взгляд, лексики чётко коррелирует с национально-культурной окрашенностью слова, с этнокультурной информацией, далеко не всегда регистрируемой словарями. Есть довольно регулярные ассоциации, которые, по нашему мнению, должны найти отражение в словарях. В особенности это относится к аллюзиям, связанным с миром природы и, в частности, птиц.

Практика переводов и преподавания языков накопила множество примеров расхождений в значениях слов, обозначающих одинаковые объекты действительности. Природа семантических расхождений имеет национально-культурную основу. Символические значения основаны на ассоциациях и не выражены эксплицитно в лексеме. Инокультурный читатель о них зачастую и не догадывается. Носитель русского языка может сказать «ну ты дятел» о несообразительном человеке, а испанец - то же самое о безвкусно, многоцветно одетом человеке.

Декларируемая В.Г.Костомаровым и Е.М.Верещагиным концепция слова как хранилища информации, его гносеологической роли для культуры в целом, тезис о накопительной («кумулятивной») функции лексической семантики и теоретическим, и экспериментальным образом экстраполируются на область сопоставительных исследований (Верещагин, Костомаров, 1980, с. 97-101).

Полноценное понимание слова предполагает внеязыковое знание культурных рамок.

В широком смысле термин «коннотация» подводится под открытое множество ассоциаций и понятий: социально-политических, этических, культурологических. В плане нашего исследования коннотация трактуется как комплекс факультативных, «надстроенных» смысловых элементов, отражающих, в частности, связь слова с национально-культурными таксонами и традициями.

Р.Барт подчеркивает способность коннотативных значений надстраиваться как над языковыми денотативными значениями, так и над невербальными знаками, над утилитарными назначениями материальных предметов. С его точки зрения, коннотативные значения латентны, относительны и подвижны (html). Это, пожалуй, три важнейших свойства коннотативного макрокомпонента.

При формировании коннотаций, релевантных в отношении национально-культурной семантики, происходит ослабление денотативных дифференциальных сем орнитонимов и актуализация их потенциальных сем, описывающих в основном внешность и/или характер человека: агрессивность, глупость, хитрость и т.п.

Из значительного количества контекстных реализаций, которые могли бы быть выведены из исходного значения, остаётся одно или несколько. Они постепенно становятся общепринятыми. Контекстуально обусловленные обертоны приобретают большую ясность, устойчивость, расчленённость. По мере того, как мы всё меньше и меньше задумываемся, каковы же такие птицы как орёл, голубь, гусь, сокол, ястреб на самом деле, их коннотативная сфера становится всё более яркой, объём ее расширяется. В это же время происходит и сдвиг стилистической характеристики в сторону нейтральности: просторечные употребления тяготеют к разговорным, разговорные - к стилистически немаркированным

31 1.5. КОГНИТИВНАЯ СПЕЦИФИКА ПЕРЕНОСНЫХ ЗНАЧЕНИЙ

Слово может иметь одно лексическое значение — тогда оно однозначно

— или несколько (два и более) значений — такое слово называют
многозначным. Однозначных слов в языке достаточно большое количество,
но наиболее частотные, употребительные слова обычно многозначны.
Однозначны малоупотребительные орнитонимы фламинго, фазан,
коростель.

Испытывая потребность в именовании новых явлений, человек подмечает в них отдельные признаки, сходные с теми, что есть в уже вербализованных денотатах. И тогда название ранее известного предмета переходит на вновь появившийся объект. В результате слово к своему исходному значению добавляет новое. Такого рода переносы названий с одного объекта на другие могут быть регулярными, характеризующими не отдельные слова, а целые лексические классы. Признание регулярности полисемии позволяет не только фиксировать слова с несколькими значениями, но и дает возможность определить, как от степени семантической связанности слов зависит развитие сходных переносных значений, е помогает понять внутренний механизм формирования нового значения.

Чтобы выразить новые значения и их оттенки, слова или заимствуются

- и тогда отягощается и разветвляется лексическая парадигматика, или
возникают новые словосочетания - и тогда удлиняется текст, перегружается
синтагматика: чем обширнее словарь, тем короче текст, и - чем скуднее
словарь, тем протяженней текст. Система языка стремится уравновесить обе
тенденции, наделяя уже функционирующие в ней лексемы новой
семантикой. «Для пополнения недостающих в языке средств наименования
используется комбинаторная техника переосмысления уже имеющихся в
языке слов» (Телия, 1988, с. 11).

В лингвистике закрепилось мнение, что значения многозначного слова объединяются в семантическое единство на основе общих семантических ассоциаций (метафора, метонимия, синекдоха, функциональная общность), и существование подобных отношений между лексико-семантическими вариантами многозначного слова свидетельствует об их иерархии, об определенной структурной организации семантического содержания слова. В смысловой структуре многозначных имен деятеля объединяются первичные (исходные) и вторичные, семантически производные, переносные значения. Частным случаем таких вторичных значений являются переносные оценочные значения. Это слова, которые используются для характеристики человека путем видоизменения номинативной функции в номинативно-коннотативную, характеризующую. Переносные значения называют также вторичными. Переносные значения можно подразделить на переносные со стёртой образностью (нос корабля, крылья самолета) и переносно-образные (голубь мира, ястребок (в значении 'самолет').

Вторичные значения образуются с помощью метафорического переноса. В.В.Виноградов подчеркивал, что в системе языка номинативно-производное значение слова не может быть оторвано от основного, свободного, и утверждение, будто бы слово в своем основном значении может входить в словарный фонд, а в переносном должно находиться за его пределами, является ошибочным (В.В.Виноградов, 1954, с. 17).

Известны два основных типа переноса наименования: метафора и метонимия; частным проявлением последней считают синекдоху.

Метафора (от греч. metaphora 'перенос') — это перенос наименования на основании сходства, уподобления одного класса явлений другому, в результате чего они обозначаются одним словом. Уподоблены могут быть внешние, воспринимаемые органами чувств признаки объектов. Например, предметы могут уподобляться друг другу на основании сходства формы (журавль в значении 'колодец'). Совершенно разные объекты или явления

33 могут быть уподоблены друг другу на основе сходства эмоциональных впечатлений, ассоциаций, оценок.

Метонимия (от греч. metonymia 'переименование') — это перенос наименования на основе смежности объектов или явлений, их сопредельности, вовлеченности в одну ситуацию: два явления, некоторым образом связанные друг с другом (пространственно, ситуативно, логически и т. д.), называются одним словом.

Один из видов метонимических переносов — синекдоха (от греч. synekdoche 'соподразумевание') — перенос наименования с части на целое; возможен и обратный ход: целое вместо части (дать петуха, т.е. 'сфальшивить').

Черты, на которых строятся ассоциации, порой не присущи объектам, а вымышлены, присвоены им в силу превратностей национального мировосприятия. Ассоциативное представление далеко не всегда соответствует объективной реальности. Но ассоциации, появившись случайно и однократно, могут закрепляться узусом и готовить почву для возникновения у слова новых значений. Когда семантические сдвиги или приращения становятся устойчивыми, словарь фиксирует особую сему с пометкой «переносное». Так внеязыковые, «фоновые» ассоциации становятся фактом языка. При этом усложняется семантическая, а не лексическая, структура языка. Это вносит дополнительные трудности для изучающих язык. Чем сложнее семантическая структура, тем короче текст. Процесс усложнения семантики универсален, во всяком случае, для европейских языков. Ассоциации, давно закрепленные за словом, теряют мотивированность и объяснимость с позиций современного восприятия. Но став фактом словаря, то есть системы, они оказываются заданными, навязанными говорящим. Поэтому изучение иностранного языка можно сравнить с приобретением новой точки зрения в прежнем миропонимании.

Новая семантика на уровне системы закрепляет не объективность, а прагматическую утилитарность оценки. Всем известно, например, что ворона - отнюдь не самая глупая птица, а одна из самых умных, но в русском языке за этим словом закреплена сема 'рассеянность, вялость, нерасторопность, несообразительность'. Это значение специфично в национально-культурном отношении; в испанском языке ворона с глупостью не ассоциируется.

Природа метафорических переносов не позволяет ожидать их регулярности и однонаправленности не только в разных языках, а даже и в одном. Невозможно предсказать новое значение, ведь часто оно основано на несущественных (а порой вымышленных!) элементах исходного. Но даже если новое значение базируется на существенных и самых важных элементах старого и связь между ними очевидна, то возможность объяснения этой связи вовсе не свидетельствует о выводимости переносного, производного, >' контекстуального значения из словарного, свободно-синтаксического. Объяснить связь между ними мы можем, лишь зная результат метафорического преобразования. В противном случае объяснение этой связи и понимание нового значения на основе ее мотивировки окажутся невозможными. Иными словами, семантический результат метафоризации нельзя предугадать. Это обстоятельство усложняет процесс овладения иностранным языком.

Итак, номинативный инвентарь пополняется в основном за счет вторичной номинации. В её основе лежит ассоциативный характер мышления. При вторичной номинации задействованы ассоциации по сходству, сопричастности, вовлеченности в одну ситуацию, смежности между свойствами элементов реальной или мнимой действительности и свойствами нового обозначаемого. Новое называют путём переосмысления значения. Вторичная номинация актуализирует ассоциативные признаки лексического значения, опираясь на метафору или метонимию. Ассоциативные признаки могут соответствовать таким компонентам

35 значения, которые не входят в состав релевантных денотативных элементов семантики, а относятся к коннотации или фоновым знаниям. Ежи Курилович предлагал понимать метафору как смену семантически различных знаков в одинаковых синтаксических позициях, а метонимию - как изменение синтаксической позиции при тождестве знака (Курилович, 1962, с. 87).

Функция метафоры - дать характеристику, стать атрибутом предмета; функция метонимии - идентифицировать, что подразумевает субъектно-объектные отношения. Этот дуэт вторичной номинации восходит к двуплановости языка как знаковой системы и к асимметрии плана содержания и плана выражения. Плану выражения всегда чего-то не хватает. Противопоставление ассоциаций по сходству и смежности соответствует двум осям языка: парадигматической (выбор элементов, сходство) и синтагматической (комбинация элементов, смежность).

«Развертывание метафоры и метонимии в тексте представляет собой уникальное опытное поле, на котором происходят многообразные и сложные процессы синтеза новых значений в результате взаимодействия наличных элементов семантической парадигмы и их положения на синтагматической оси» (Топоров В.Н. Лингвистический словарь, с. 521). Кажущаяся конкретность, вещественность переносного значения не превращает его в наглядное средство для изучения языка; не упрощает, а усложняет восприятие и понимание, делая процесс постижения языка до отчаяния бесконечным. Дар человека сравнивать, уподоблять, улавливать общее в несопоставимом даётся от рождения. Чувство сходства интуитивно и «предельно далеко от логики» (Арутюнова, 1979, с. 170). Метафора, выстраиваемая на конкретной лексике, «вытекает не из значения слова и даже не из логического понятия, а скорее из ходячих представлений о классе реалий» (там же, 149). Эти «ходячие представления», аксиологические стереотипы относятся к сфере фоновых знаний.

Несмотря на текучесть и неуловимость, ассоциации представляют для семантики первостепенный интерес. На их основе слово метафоризируется, порождая новые значения, мотивирует новые слова (ворона - проворонить), дает жизнь словосочетаниям с разной степенью связанности (птица счастья, царскосельский соловей). Метафорически переосмысленное слово в переносном значении перемещается в новые стилистические сферы: от поэтической к разговорной, от разговорной к газетной, публицистической, дикторской речи. Игра прямого и переносного образует подтекст, непереводимые каламбуры, иносказательность, способствует формированию концептуального своеобразия данного языка.

Э. Косериу утверждает, что контрастивная лингвистика должна рассматривать язык как картину мира и сравнивать языки как оформление сходного мира разными способами (Косериу, 1989, с. 69). Учёный отмечает, ' что идентичность значений в различных языках скорее исключение, чем норма. Явления «конфронтативной полисемии», понимаемой как множественность переводных соответствий, - весьма многочисленны. Однако они почти не исследованы, поскольку «большей частью не проводится различия между значением и соподчинением обозначений, что и в лексикографической практике приводит к нескончаемым трудностям и неувязкам. <...>. Ни для одного языка, - подчёркивает Э. Косериу, - мы не располагаем ни грамматикой перевода, ни словарём перевода в изложенном духе» (там же, с. 76).

В разных языках «аналогичные обозначения могут передавать разный смысл. <...> Но эта проблема порой просто не осознаётся» (там же, с. 77). Под обозначением здесь подразумевается денотативный аспект, под смыслом - ассоциативное его переосмысление, коннотация.

Национально-культурная специфика значения слова - самая малодоступная для контрастивной лексикологии область, образующая

37 непреодолимые границы для её применения в том, что выражено не языковыми, а внеязыковыми средствами. Невыраженное эксплицитно известно всем членам общества, само собой разумеется для них, но абсолютно не ясно для представителей иных культур.

Экстралингвистическое содержание можно прокомментировать. Любой язык располагает арсеналом, позволяющим описывать неизвестное. Комментарий неизбежно будет обусловлен культурными рамками, из которых исходит описание, и легко может обернуться карикатурой.

И словари, и интуиция подведут комментатора, потому что он будет «танцевать от своей домашней изразцовой печки, а не от камина в Лондоне, открытого очага в восточных и южных странах, и даже не от русской деревенской печи <...>, не говоря уже о батарее центрального отопления» (Флорин, 1983, с. 109).

Если слово птица для большинства людей ассоциируется с полетом, то, видимо, это не единственная ассоциация. Их множество. В поведении любого живого существа - в том числе и птицы - всегда есть черты, интерпретируемые как положительные или отрицательные. В определенных условиях они могут стать ассоциативными доминантами: птица клюет, нападает, вскармливает и защищает своих птенцов. Она то радостно поет, то тревожно кричит, то губит посевы, то спасает их, то рано просыпается, то не спит вовсе, то вьет гнезда, то пользуется чужим домом. Эти особенности ее поведения ложатся в основу ассоциаций. Каждый народ (или писатель) выбирает для себя те или иные признаки птицы и ее поведения, которые оказываются отправной точкой её символического переосмысления. Тогда возникают сентенции типа: птица глупа (мудра), птица отважна (труслива), птица заботится о своем потомстве (бросает его)... - таков может быть и человек. Не исключен и иной ход ассоциативных цепочек. В жизни и деятельности человека есть, масса предметов и явлений, которые своей быстротой, неожиданностью, звуком могут напомнить птицу. В русском

38 языке с птицей сравниваются кони (вспомним гоголевскую птицу — тройку), в испанском — мыши (pdjaros sin alas — букв.: птицы без крыльев). В основе метафоризации лежит сема 'быстрота и бесшумность передвижения'. Образ птицы-мыши чрезвычайно специфичен, характерен только для испанского языка и представляет собой трудность как при его изучении, так и при переводе. Таким фразеологизмам приходится уделять особое внимание на занятиях. Для иноязычного коммуниканта, даже хорошо знакомого с языком, внутренняя форма этого оборота затемнена.

Приведенные примеры {птицы - кони и птицы — мыши) показывают, как на одном и том же признаке — быстрота передвижения - основаны разные ассоциации, как непредсказуемы пути переосмысления значений и выбор объекта, к которому будет применен данный признак. Это одна из сфер проявления национально-культурной специфики семантики орнитонимов.

Ассоциативные коннотации, стоящие за конкретными лексическими единицами, утрачиваются при переводе, хотя именно в них сосредоточена идея автора. Эта невыраженная лексически данность, относящаяся к области духовных, исторических, культурных ценностей, представляет собой тот камень преткновения, о который разбиваются попытки найти эквивалент данной лексической единице в иностранном языке. Этим объясняется необходимость обширных комментариев.

В сложном взаимодействии элементов, формирующих колорит текста, участвуют лексемы как минимальные единицы высказывания, и «если отображение мира как более или менее целостной картины достигается в текстах, а не в лексиконе, то красками для этой картины служат значения номинативных единиц» (Телия, 1986, с. 104).

39 ВЫВОДЫ ПО ПЕРВОЙ ГЛАВЕ

1. Значение слова является сложным по структуре лингвистическим образованием. Оно несет в себе огромный объем внеязыковой информации, отображая национально-культурную ментальность носителей языка и языковую картину мира. Семантика номинативных единиц — это результат взаимодействия языка и культуры, несущих отпечаток национального своеобразия и в определенной степени обусловленных им.

2. Национально-культурное своеобразие мышления носителей языка особенно отчетливо проявляется на уровне лексики и фразеологии. Именно лексика служит вместилищем культурных, эстетических и нравственных ценностей ее носителя.

3. Механизм приобретения лексикой национально-культурной специфики
основан на переосмыслении прямого (предметного) значения. В основе его
метафоризации лежат образы и ассоциации, порождаемые ментальной и
духовной деятельностью носителей языка.

Компонентный состав семантики и место национально-культурной специфики слова в нем

«Изучение семантической системы языка приобретает все большую значимость ... в научном описании культуры и, следовательно, может быть показательным при определении некоторых особенностей национальной психологии, характера миропонимания народа», - пишет В.В.Воробьев. Ученый уверен в том, что будущее принадлежит лингвокультурологическому аспекту исследования лексической семантики (Воробьев, 1997, с. 296).

Лексическое значение слова подразделяется на два аспекта: денотативный и коннотативный. Корень этих двух слов общий: noto, т.е. «замечаю, наблюдаю». Различие между денотацией и коннотацией проясняется при учете противопоставления приставок de — cum (con), где de - отделение (лишение), а сит — прибавление (совмещение).

Под денотативным планом подразумевается логическое значение, связанное с предметом сообщения (денотатом), а дополнительные оттенки (оценки, эмоции, экспрессия) находятся в коннотативном компоненте. Национально-культурная специфика может оказаться локализованной и в том, и в другом компоненте. В.Н. Телия рассматривает национально-культурную специфику семантики слова как часть коннотативной сферы лексического значения. Одни лингвисты признают существование национально-культурного компонента в структуре семантики, другие выводят его в экстралингвистическую сферу. В терминологии Верещагина и Костомарова это «языковой фон».. Нередко этот компонент трактуется как «ореол», «дымка», наслаивающаяся на предметно-логическое значение слова. Национально-культурный компонент не проступает в лексическом значении слова структурно оформленным, он разлит по всем долям значения, может присутствовать в любой семе, проявляясь в контексте. И.А. Стернин считает, что денотативный аспект значения слова как дискретной единицы языковой системы не является неделимым - он представляет собой комбинацию денотативно-сигнификативной и денотативно-квалификативной сфер, куда входит рациональная оценочность. Рациональная оценочность занимает «плавающую» позицию, находясь на периферии денотата, т. е. может переместиться в область коннотации. При этом «далеко не всегда можно решить, где кончается денотативное и начинается коннотативное и, более того, чаще коннотация умозрительно отграничивается от данного значения; на деле они могут быть слиты воедино» (Стернин, 1985, с. 163).

И все-таки если поставить вопрос о том, какой из аспектов значения -денотация или коннотация - важнее, то ответом будет помещение денотации в центр семантической сферы слова и выдворение коннотации на её периферию. Денотативный компонент для семантики обязателен, а коннотативный дополнителен. Тем не менее коннотативные обертоны семантики исключительно важны. В.В.Виноградов указывал, что общечеловеческое, понятийное, логическое содержание в словах (денотативный компонент) «обрастает со всех сторон своеобразными формами и смысловыми оттенками национального творчества данного народа» (Виноградов, 1954, с. 26). Зачастую именно периферийные компоненты значения обеспечивают коммуникативную гибкость слова, предоставляя ему широкие возможности семантического варьирования. Именно они оказываются национально - специфическими, поскольку в них сосредоточена лингвокультурная ценность слова. Периферийные компоненты семантики отвечают за семантическое развертывание подтекста в художественном произведении, в них воплощены ассоциативные связи и символизация, создающие национально-культурную специфику семантики.

В качестве рабочего определения понятия коннотации (коннотативной семантики) мы принимаем следующую дефиницию: «это семантические, эмоционально-оценочные, стилистические и другие компоненты, дополняющие основное предметно-понятийное содержание языковой единицы и возникающие из взаимодействия исходных значений слов ... с фоновыми знаниями говорящих под влиянием контекста и ситуации речи (Столярова, 2003, с. 55).

Различные подходы к исследованию компонентов коннотативного аспекта значения привели к терминологическим нагромождениям в их классификации. Некоторые лингвисты выделяют в рамках коннотативного аспекта значения идеологический, прагматический, национальный, культурологический компоненты. Коннотативные компоненты значения в интересующем нас национально-культурном ракурсе трактуются как аффективные моменты (Вандриес), эмотивные обертоны (Ульман), субъективно-модальное значение (В.В.Виноградов), экспрессивно эмоциональные моменты (Звегинцев), оценочно-эмоционально экспрессивные моменты (Ахманова), эмоциональные наслоения, экспрессивная окраска (Д.Н.Шмелёв), семантическая ассоциация (Апресян), эмотив (Шаховский), потенциальные семы (виртуалемы) (Гак), культурная коннотация (Телия).

За разные виды национальной специфики семантики, по мнению И.А. Стернина, отвечают разные макрокомпоненты значения. Национально-культурная специфика обнаруживается в случаях полной (мотивированной) безэквивалентности в денотативном макрокомпоненте. Это поверхностный уровень национально-культурной специфики. Национально-оценочное и национально-эмоциональное своеобразие кроется в коннотативном макрокомпоненте семантики. (Стернин, 1979, с. 116-120). Это глубинный уровень жизни лингвокультурологической семантики.

В.Н. Телия высказывала мысль о том, что культурно маркированная коннотация возникает как результат соотнесения ассоциативно-образного основания фразеологизмов и метафор с национально-культурными эталонами и стереотипами. В.А.Маслова в своем учебнике «Лингвокультурология» развивает эту мысль, утверждая, что стереотипы народного менталитета переплавляются в ассоциативные образы, в чем проявляется их национально-культурный смысл и характер (Маслова, 2001, с. 55). «Закрепление ассоциативных признаков в значении слова, т. е. возникновение коннотаций - процесс культурно-национальный, он не подчиняется логике здравого смысла» (там же, с. 56).

Переносные значения орнитонимов по данным словарей

В приведенной ниже таблице отобраны названия птиц, проявляющие активность в сфере переносной семантики, отражающей национальную мировоззренческую специфику. Данные по испанским орнитонимам взяты из испанского толкового словаря Королевской Академии Испании (Интернет-ресурс, DRAE), словаря Лярус, из испанско-русских словарей под редакцией Ф.И. Кельина, Г.Я. Туровера, А.В. Садикова и Б.П. Нарумова, фразеологического испанско-русского словаря под редакцией Э.И.Левинтовой, Словаря испанского языка A.Portabella, словаря испанского языка Латинской Америки под редакцией Н.М.Фирсовой, из диссертации Т.В.Писановой (1997). Русские переносные значения извлечены из словарей В.И. Даля, Д.Н. Ушакова, СИ. Ожегова, А.П. Евгеньевой. Дефиниции испаноязычных словарей переведены нами — М.К.Словарные соответствия между орнитонимами двух языков характеризуются неточностью, расплывчатостью границ, не совпадая по семантическому объему. Номинативная сетка по-разному охватывает мир птиц в русском и испанском языках. Сама лексема птица переводится на испанский двумя словами pdjaro и ave. Русскому галка соответствует испанское chova, а с последним в испанско-русском словаре коррелируют уже три птицы: галка, ворона и грач, что говорит о нерелевантности различий между этими видами птиц для носителей испанского языка.

Весьма узуальный в испанском языке орнитоним polio имеет два соответствия в русском языке: цыпленок и птенец. Русский орнитоним чибис коррелирует с тремя испанскими: avefria, frailecillo, quincineta, а за испанским pinzon закреплены русские эквиваленты зяблик, юрок, снегирь, дубонос. Заимствованию попугай найдется ряд соответствий в испанском языке: lor о, papagayo, perico, cacatua (какаду). Русскому орнитониму дрозд соответствуют в испанском языке лексемы: черный дрозд - azabache, mirlo, sinsonte, zorzal sinsonte; певчий дрозд - tor do musico. Разветвленность парадигмы некоторых орнитонимов в испанском языке и ее отсутствие в русском обусловлено экстралингвистическими факторами: распространенностью и обиходной важностью данной птицы в одной культуре и незначительностью в другой.

Лексикографическая путаница отражает сбои на понятийном уровне: те птицы, которые причисляются к одному виду в испанском языке, названы разными словами в русском, и наоборот.

Неясности прослеживаются не только на уровне лексикографических дефиниций, но и на уровне словарных помет, соответствующих орнитонимам. Так, об орле В.И. Даль пишет, что он представитель силы, зоркости, прозорливости, благородства. Русско-испанский словарь ограничивается пометой: также перен. Ясно: этот орнитоним используется в переносном значении, подобном русскому. Возникает закономерный вопрос: в абсолютно таком же, как в русском языке? Но все-таки в каком именно, каковы его оттенки? На эти вопросы словарь ответа не дает, ставя знак равенства между переносными семами этого слова в русском и испанском языках, что не совсем верно.

Орёл - символ отваги для многих народов. Но в Латинской Америке чаще наделяют эту лексему значением хитрец (Писанова, 1997), вытекающим из семы зоркий, прозорливый . Любое качество (зд. - отличное зрение) может быть переосмыслено как позитивно, так и негативно, но, попав в концептуальное поле человека, оно редко минует оценки.

Сфера переносных значений в семантике орнитонимов непрерывно расширяется. Данные о появлении новых значений имеются на Интернет-сайтах. Так, на http:/guapisima.liveiournal.com указаны семы орнитонимов, узуальные в испанской разговорной речи. Например:

1) buho (филин) - autobus nocturno (ночной автобус), т.к. глаза (фары) светятся в темноте; 2) buitre (стервятник) - aprovechado у gorron (ловкий, оборотистый, эгоистичный); т.к. заметив жертву, легко и быстро расправляется с ней;

3) cacatua (какаду) — mujer fea, vieja у de aspecto estrafalario (некрасивая, неряшливая, взбалмошная женщина), т.к. имеет огромный клюв (нос);

4) ganso (гусь) - haragan, gandul (лентяй); у него неуклюжая походка из-за коротких лап, он мало двигается, т.к. его откармливают для жира;

5) grajo (грач) - sacerdote (священник), т.к. его оперение - черное;

6) loro (попугай) - transistor, radiocassette (транзистор, кассетник, плэйер), т.к. постоянно что-то говорит, бормочет;

7) pdjaro (птица) - persona росо fiable (человек, которому нельзя доверять), т.к. в любой момент может улететь, скрыться из поля зрения;

8) pavo (индюк) - adolescente (подросток), т.к. легко краснеет.

Семантика орнитонимов в составе фразеологизмов и ее трансформации

Слово птица в обеих культурах в основном вызывает ассоциацию с певчей, утренней небольшой щебечущей птицей, а не с хищной, ночной или водоплавающей.

Во фразеологии обыгрываются такие качества птицы, как ее лёгкость, невесомость, свобода, вольность полёта, относительная безобидность, беззащитность, причинение минимального вреда человеку по сравнению с другими представителями фауны, скромные потребности в пище: птица мало ест, пьёт маленькими глоточками. Фразеологизмы, рисующие обобщенный образ птицы, объединены в небольшой таблице.

Компонент птица (pdjaro и ave) - чемпион по количеству образованных с ним фразеологизмов в рассматриваемых языках. Вот некоторые соответствия: pdjaro gordo (букв.: толстая птица) — важная птица , важная персона , большая шишка ; pdjaro гаго - странный человек , редкая птица ; ave depaso — залетная птица, залетный гость canto el pdjaro (букв.: запела птица) - заговорил-таки, признался, раскололся ; Es unpdjaro malo de desplumar - букв.: Эта птица не подходит для ощипывания - Он человек осторожный, он не так-то прост, его на мякине не проведёшь, его голыми руками не возьмёшь и др. (Левинтова, 1985, с. 470). Фразеологизм pajaro de cuenta развил энантиосемию: 1) темная лошадка, подозрительный человек ; 2) почтенная личность . Здесь птица выступает в значении индивид .

В некоторых ФЕ pajaro переводится на русский язык не родовой, а видовой лексемой: соловей, голубь, попугай. Это представляется логичным, т.к. не всякая птица хорошо поёт, и не всякая чиста и доверчива (inocente), и в русском языке эти семы не входят в состав семантики слова птица.

Во фразеологизмах llenarle a uno la cabeza de pajaros + meterle a uno pajaros en la cabeza (букв.: заполнить голову птицами ) - дурить голову кому-либо; espantarle a uno los pajaros - букв.: распугать кому-либо птиц — рассеять чьи—либо иллюзии ; volarse los pajaros (букв.: улетели птицы) - улетучиться, испариться (об иллюзиях, надеждах) ; Andar con los pajaros en la cabeza (букв, ходить с птицами в голове) - чудить, быть с причудами, с придурью , tiene la cabeza a pajaros — у него мозги набекрень - мы встречаемся с когнитивной семой - мысли, идеи (в данном случае — мысли дурные, ненужные, иллюзорные). Эта сема расширяет спектр значений слова pajaro, нередко встречается в испанской художественной литературе: «Uno no puede hacer caso de las mujeres: tienen la cabeza a pajaros у siempre estan tratando de que hagas lo que ellas quieren» (A.L. Salinas. La mina). «He надо слушать женщин. У них дурь (птицы) в голове, они добиваются, чтобы ты делал то, чего они хотят». (Перевод наш - М.К.).2

Tener pajaros en la cabeza — фразеологизм, в котором pajaros выступает в значении странности : "Me repiten a menudo que tengo muchos pajaros en la cabeza. Es mas que posible pero, saben? Esos pajaros me dan alas mientras que mucha gente se arrastra por un suelo ponzonoso" (http:/tractatus. 1 .ph/blogs/tractatus/2007/03/l l/pajaros-en-la-cabeza/). «Мне часто повторяют, что у меня птицы в голове (т.е. я странный). Вполне возможно, но знаете что? Эти птицы дают мне крылья, а другие люди ползают по зловонной земле».

Лексема pajaros довольно часто выступает в значении глупости, ненужные фантазии : «Les hizo estudiar peliculas de samurais de Kurosawa. Puede decirse que les lleno la cabeza de pajaros guerreros Zen у otros engendros ideologicos ultraviolentos» (J. L. Bellon. El enigma del acero: "novela familiar". http:/laberinto.uma.es/labl9/bellon.htm). «Он заставил их изучать кинофильмы о самураях Куросавы. Можно сказать, что он заполнил им головы воинственными птицами Дзен и другими идеологическими сверхнасильственными порождениями». Llenar la cabeza de pajaros приобретает значение дурно, пагубно влиять . Этот фразеологизм продуктивен, ему присуща вариативность значений: «... tu al principio no eras asi, que han sido el don Nicolas ese у su cuadrilla los que te han llenado la cabeza de pajaros» (M.Delibes. Cinco horas con Mario). «Вначале ты не был таким, это дон Николас и его компания задурили тебе голову (букв, наполнили тебе голову птицами)».

Птица означает также несущественное, ничего не значащее явление, пустяк: vale menos que unpdjaro (un gorrion) — невелика птица, пустое место, ноль без палочки ; lo mismo те importa a mi eso que si volara un pdjaro — (букв.: для меня это значит то же самое, что где-то пролетела птица) - Мне до этого нет никакого дела, мне-то что!

Помимо лексемы птица, в русском языке существует слово птаха {пташка). Оно ассоциируется с беззаботностью, веселостью и ранним пробуждением. Пташка сопровождается в словаре Д.Н. Ушакова пометами разг. и поэт. «Ранняя пташка» говорят о человеке, встающем ни свет, ни заря: «Уж ей Филипьевна седая / Приносит на подносе чай. / "Пора, дитя мое, вставай! Да ты, красавица, готова! О пташка ранняя моя! Вечор уж как боялась я! Да, слава богу, ты здорова!» (А.С.Пушкин. Евгений Онегин). Фразеологизм ранняя пташка активен и в наши дни: «Должно быть, у меня от рождения нет гена «ранней пташки», - подумал я. Когда мой будильник начинал звонить, первой мыслью было остановить этот ужасный шум и продолжить спать». (С. Бирюков. Как стать ранней пташкой // «Труд». 01.11.2005).

Богатая фантазия испаноязычных народов продолжает смело экспериментировать со словом pdjaro, создавая новые паремии, причём не без чувства юмора: Mas vale pdjaro en mono que enfermedad venerea. Букв.: «Лучше птица в руке, чем венерическое заболевание», где птица в руке -намек на онанизм {птица приобретает значение мужской половой орган ). Это значение восходит к фаллическим символам, воплощенным в орнитонимической лексике Древнего Рима.

Символическая и метафорическая семантика гиперонима птица

Птица - древний архетип, встречающийся в большинстве мифов мира и символизирующий мысль, воображение, высоту духа. В Древнем Египте душа, покидающая тело после смерти, изображалась в виде ястреба с человеческой головой, бог Тот - в виде ибиса, жрецы - с пером на голове, свидетельствовавшим о восприятии указаний свыше.

Кельты преклонялись перед птицами - воплощением мудрости и молниеносности мысли. В римской традиции низколетящие птицы - символ приземленности желаний, парящие в вышине - олицетворяют духовные стремления. Красивые и мелодично поющие птицы - это души праведных, хищные птицы - души грешников (Словарь символов, с. 424 - 426).

Птица, как и рыба, первоначально служила фаллическим символом, наделенным, однако, возвышающей силой. Во многих сказках говорящие и поющие птицы символизируют любовную тоску или самого влюбленного, предстают как союзники человека, происходящие от великой птицы-демиурга первобытных людей (Вовк, 2006, с. 402).

В важнейшей книге человечества - Библии - птицы упомянуты многократно, например: «Как птицы — птенцов, так и Господь Саваоф покроет Иерусалим, защитит и избавит, пощадит и спасет» (Ис. 31:5).

Высказывание евангелиста Матфея о Божьем покровительстве над птицами стало широко известной в мире крылатой фразой: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их» (Мат. 6:26). В словаре В.И. Даля эта сентенция фигурирует как русская пословица без ссылок на Библию: «Взирайте на птицы небесныя: ни жнут, ни сеют, а сыты бывают» (Даль, т. 3, с. 534).

Скорбное чувство с помощью образа птицы передают слова: «Иерусалим, Иерусалим... сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мат. 23: 37; см. также Лук. 13: 34).

Птичке, покинувшей гнездо, уподоблен в Библии человек, оставивший свой дом: «Как птица, покинувшая гнездо свое, - говорит Премудрый, - так человек, покинувший место свое» (Притч. 27:8). В книге «Плач Иеремии» пророк жалуется: «Всячески усиливались уловить меня, как птичку, враги мои, без всякой причины» (Плач 3:52). Соломон, рассказывая о неразумном юноше, говорит, что он, как птичка, кидается в силки (Притч. 7:23).

Кроме того, в Библии птица символизирует душу: «Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих: сеть расторгнута, и мы избавились» (Пс. 123:7). В книге пророка Осии говорится: «У Ефремлян, как птица, улетит слава» (Ос. 9:11).

Птицу принято считать существом доверчивым, легкомысленным, неосмотрительно радующимся чему-то эфемерному. Быстрый полет птицы осознается как мимолетность счастья. В стихотворении «Песня» В. А. Жуковский корит за беспечность тех, «кто на радость лишь глядит, / Кто, вверялся надежде, / Птичкой вслед за ней летит!»

Жрецы (авгуры) Древнего Рима предсказывали будущее по полету и пению птиц — носителей Божьей воли. Реминисценции мистического взгляда на птиц можно проследить в элегии В. Набокова «Маркиза маленькая знает...»: «Она бледнеет и со страхом, / Ища примет, глядит на птиц, I Полет их провожая взмахом / По-детски загнутых ресниц».

О том, что мертвые возвращаются в птичьем облике и что душа погибшего человека стремится к общению с живущими через птиц, пишет А. Ахматова в стихотворении «О нет, я не тебя любила...»: «Но если птица полевая I Взлетит с колючего снопа, / Я знаю: это ты, убитый, / Мне хочешь рассказать о том./ И снова вижу холм изрытый / Над окровавленным Днестром». Птицы прилетают как будто из потустороннего мира и пытаются что-то сказать. К погибшему мужу в их образе обращается А.Ахматова: «Не с тобой ли говорю / В остром крике хищных птиц?» (Вижу, вижу лунный лик) и «Зачем притворяешься ты / То ветром, то камнем, то птицей?» (Зачем притворяешься ты...).

В романе Л.М.Диэса «Источник возраста» умерший Эльпидио является в образе воробья к окну своего дома: "...oimos el ruido en la ventana. Era un pardal medio arrecido que picaba en los cristales. No pudimos cogerlo, pero si vimos una gota de sangre que en la nieve quedaba como huella. Y una у otra noche volvio el pardal у en la nieve dejo la misma gota. Hasta que una manana ... pude cogerlo. Escuche entonces a Elpidio que me decia que andaba en pena, desnudo entre frio у la nieve de los montes, que asi tenia que pagar una culpa muy grande .. . , en tanto no la pagara, no hallaria la paz en su muerte" (Diez L. M. La fuente de la edad). «Мы услышали шум у окна. Это был замерзший воробей, он стучал клювом в стекло. Мы не смогли его поймать, но увидели каплю крови, оставившую след на снегу. Вновь и вновь по ночам прилетал воробей, оставляя на снегу ту же каплю. И вот однажды рано утром ... я смог поймать его. И тогда я услышал Эльпидио, он рассказал, что ему грустно и плохо голому в холоде и в снегу в горах, но что так он должен расплачиваться за свою огромную вину ... , и пока не расплатится, не будет ему покоя в смерти».

Похожие диссертации на Национально-культурная специфика переносных значений орнитонимов в русском и испанском языках

Определенность-неопределенность в русском и французском языках: значения, функции и способы выраженияМаштакова Марина Вячеславовна

Локативные падежи в составе групп с пространственным значением в пермских языкахУсачёва, Мария Николаевна

Пространственные и абстрактные значения превербов даргинского языка : в сопоставлении с аналогами германских языковМагомедова, Барият Гаджимурадовна

Конструкции с предикатными актантами со значением потенциальности в разноструктурных языках Головина Ольга Александровна

Речевые акты со значением обоснования в разноструктурных языках (На материале русского и чувашского языках) Губанова Галина Федоровна

Сопоставительный анализ адвербиальных средств с аспектуальным значением во французском и татарском языкахШамсутдинова Альбина Равилевна

Лингвосемантическая концептосфера абстрактного имени со значением "честь/совесть" в разносистемных языкахЯндиева Амина Исраиловна

Сопоставительное исследование пространственного значения в русском и таджикском языкахСалоев Азиз Тошмуродович

Субстантивные фразеологические единицы C* неличным значением в английском и русском языкахТруфанова Лилия Асмановна

Фразеологические единицы со значением "бездельничать" в русском и китайском языкахЧэнь Янь Китай