Содержание к диссертации
Введение
1. Онтология концепта: обзор различных подходов к изучению концептов 19
1.1. Становление термина «концепт» и его определения 19
1.2. Содержательные различия между терминами «понятие» и «концепт» 27
1.3. Лингвистические проблемы концептуализации и категоризации знания .31
1.4. Пути изучения концептов методами лингвистики 34
1.5. Пошаговая процедура концептуального анализа 41
Выводы по главе 1 47
2. Анализ вербализованного концепта revenge/месть в формате прототипической категоризации 49
2.1. Дефиниционный семантический, семный и этимологический анализ ключевых слов, именующих концепт revenge/месть в английском и русском языках 49
2.1.1. «Revenge» и «vengeance» как ключевые слова, репрезентирующие концепт revenge/месть в английском языке 51
2.1.2. «Месть» как имя русской лингвоспецифической вариации концепта revenge/месть 55
2.2. Выявление ядра и периферии исследуемых лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть 57
2.2.1. Анализ лексических парадигм, вербализующих английскую лингвоспецифическую вариацию концепта revenge/месть - revenge 59
2.2.2. Анализ лексических парадигм, актуализирующих русскую лингвоспецифическую вариацию концепта revenge/месть - месть 65
2.2.3. Особенности лексической сочетаемости языковых единиц, объективирующих английскую лингвоспецифическую вариацию revenge исследуемого концепта 69
2.2.4. Особенности лексической сочетаемости языковых единиц, репрезентирующих месть - русскую лингвоспецифическую вариацию концепта revenge/месть 74
Выводы по главе 2 79
3. Применение принципа экземплярнои категоризации к изучению вербализованного концепта revenge/месть 81
3.1. Выявление аксиологического потенциала оязыковленного концепта revenge/месть 81
3.1.1. Ценностные установки носителей английского языка, закрепляемые английской лингвоспецифической вариацией revenge концепта revenge/месть 82
3.1.2. Актуализация модификации месть концепта revenge/месть в русских традиционных паремиях 87
3.2. Динамика изменения аксиологического компонента оязыковленного концепта revenge/месть - вторая жизнь пословиц 92
3.2.1. Анализ современных англо-американских паремий, репрезентирующих разновидность revenge вербализованного концепта revenge/месть 93
3.2.2. Реализация русской вариации вербализованного концепта revenge/месть - месть - в современных русских антипословицах 106
3.3. Анализ индивидуальных импликаций концепта revenge/месть в художественных произведениях английских и русских авторов 121
3.3.1. Актуализация вариации revenge вербализованного концепта revenge/месть в романе «Atonement» (I.R. McEwan) 124
3.3.2. Специфика языковой объективации английской вариации концепта revenge/месть - revenge - в романе «Amsterdam» (I.R. McEwan) 136
3.3.3. Актуализация revenge - английской разновидности оязыковленного концепта revenge/месть - в романе «The Information» (M.L. Amis) 141
3.3.4. Реализация русской лингвоспецифической вариации месть вербализованного концепта revenge/месть в романах 149
«Вещий Олег» и «Ольга, королева русов» (Б.Л. Васильев) 149
3.3.5. Манифестация вариации месть вербализованного концепта revenge/месть в романе «Рахиль» (А.В. Геласимов) 157
Выводы по главе 3 165
4. Выявление ценностных особенностей английской и русской лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть 168
4.1. Сопоставление вербализаторов английской и русской вариаций концепта revenge/месть с параметрами дифференциации культур и ценностных ориентации 168
4.2. Когнитивно-функциональные установки оязыковленного концепта revenge/месть в английском и русском языках 189
Выводы по главе 4 192
Заключение 196
Библиография 201
- Содержательные различия между терминами «понятие» и «концепт»
- Особенности лексической сочетаемости языковых единиц, объективирующих английскую лингвоспецифическую вариацию revenge исследуемого концепта
- Специфика языковой объективации английской вариации концепта revenge/месть - revenge - в романе «Amsterdam» (I.R. McEwan)
- Когнитивно-функциональные установки оязыковленного концепта revenge/месть в английском и русском языках
Введение к работе
диссертационного совета Е.В. Маринина
Реферируемая диссертация представляет собой исследование лингвоспецифической объективации концепта revenge/месть в английском и русском языках в русле сопоставительной и когнитивной лингвистики. На современном этапе приоритетной задачей лингвистики в целом и сопоставительного языкознания в частности становится пристальное изучение внутреннего мира человека, вербализации его эмоциональных состояний и чувств. В связи с этим актуальным представляется выявление особенностей языковой реализации субъективно-оценочных, ассоциативных и когнитивно-метафорических граней концепта, позволяющее приблизиться к пониманию всего многообразия смыслов, которые охватывает в сознании носителей английского и русского языков концепт revenge/месть.
Объектом настоящего исследования является вербализованный непараметрический регулятивный концепт revenge/месть. Концепт рассматривается как «квант» знания, возникающий «в процессе построения информации об объектах и их свойствах, причем эта информация может включать как сведения об объективном положении дел в мире, так и сведения о воображаемых мирах и возможном положении дел в этих мирах» (Кубрякова 1996: 90). Предмет исследования составляют особенности языковой манифестации английской и русской разновидностей концепта revenge/месть, фиксирующие ценностно-эмоциональные установки носителей английского и русского языков.
Специфика объекта заключается в том, что, являясь константой культуры, то есть существуя «постоянно или, по крайней мере, очень долгое время» (Степанов 1997: 84), данный вербализованный концепт не просто представлен в английском и русском языковом сознании различными ключевыми словами («revenge/vengeance» и «месть» соответственно): способы языковой объективации английской и русской лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть осуществляют воздействие на знания, мнения и ценностные установки носителей английского и русского языков с целью формирования определенных знаний, образов, отношения к зафиксированным концептом образцам поведения. Это обусловливает необходимость изучения вербализованного концепта revenge/месть в двух аспектах: в плане воздействия на адресата с помощью особых типов информации, т.е. в когнитивном аспекте, и в плане мотивировки выбора и побуждения к определенному отношению с помощью языковых средств, т.е. в функциональном аспекте. Таким образом, проблематика работы лежит в русле когнитивно-функционального подхода, позволяющего анализировать языковое воплощение концепта как отражение взаимодействия между когнитивными, психологическими, культурными, коммуникативными и функциональными факторами. Это ориентирует на проведение не только лингвистического анализа, но и на выявление дискурсивных характеристик английского и русского лингвоспецифических вариантов оязыковленного концепта revenge/месть, что приводит к необходимости их рассмотрения а) на системном уровне, на основе анализа лексикографических источников; б) на уровне их функционирования в дискурсе.
Концептуальный анализ строится с учетом представления о различных типах категоризации действительности, в частности, в формате прототипической категоризации исследуются общие и культурно обусловленные структурные элементы английской и русской лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть, принцип же экземплярной категоризации применяется для выявления нетипичных для большинства носителей английского и русского языков способов вербализации данного концепта.
Актуальность предпринятого диссертационного исследования определяется, с одной стороны, неиссякаемым интересом современных лингвистов к проблемам концептуализации и реализации языковых репрезентант концептов в дискурсе, а с другой – тем, что, несмотря на накопленный в современной лингвистической науке опыт изучения оязыковленных концептов, с позиций когнитивной лингвистики и лингвокультурологии, применение представления о различных типах категоризации, а также использование достижений теории межкультурной коммуникации в ходе лингвистического концептуального анализа еще не получило исчерпывающего освещения. Актуальность работы обусловлена также необходимостью всестороннего изучения регулятивных концептов, языковая объективация которых закрепляет значимые для носителей различных языков ценностные ориентиры и поведенческие модели. Концепт revenge/месть, бесспорно, является регулятивным, однако языковое воплощение данного концепта представляется недостаточно изученным в отечественном и зарубежном языкознании. Так, в российской лингвистике концепт revenge/месть исследовался преимущественно на материале русского языка (Карпенко 2006: Смирнова 2009; Чесноков 2009), тогда как в зарубежной традиции месть активно изучается в русле литературоведения (Lanpher 2010) и философии (French 2001; Kruks 2009), в том числе правовой (Zaibert 2006).
Таким образом, до настоящего момента нельзя говорить о наличии специальных диссертационных исследований, посвященных когнитивно-функциональному анализу языковой манифестации и закрепленного в ней аксиологического потенциала концепта revenge/месть в сопоставительном аспекте, на материале английского и русского языков.
В ходе исследования выдвигается следующая гипотеза: объективация концепта revenge/месть с помощью языковых средств представляет собой гибкий когнитивный процесс, предполагающий возможность асимметрии значений вербализаторов на системном уровне и смыслов на дискурсивном уровне. Под дискурсом в работе понимается «связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте» (Арутюнова 1998: 136).
Выдвигается предположение о том, что применение принципов различных типов категоризации, а также сопряжение языковых примеров актуализации концепта на системном и дискурсивном уровнях с наиболее авторитетными классификациями ценностных ориентаций и параметров измерения культур позволяют построить наиболее адекватные цели исследования структурные модели лингвоспецифических вариаций оязыковленного концепта, отражающие различные ценностные установки, закрепляемые вербализаторами концепта в конкретном языке. Эти модели вербализованных разновидностей концепта могут использоваться в качестве источника информации об особенностях мировосприятия, фиксируемых как в одном языке, так и при сопоставлении двух или нескольких языков.
Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы выявить специфику языковой объективации и, как следствие, когнитивно-функциональные особенности вербализованного концепта revenge/месть в английском и русском языках как на системном, так и на дискурсивном уровнях: установить, с одной стороны, прототипические элементы структуры английской и русской лингвоспецифических вариаций оязыковленного концепта revenge/месть, а с другой – проанализировать экземплярные импликации двух вариантов данного вербализованного концепта, реализующиеся в художественных текстах выдающихся носителей английского и русского языков.
Указанная цель определяет постановку и решение следующих конкретных задач:
-
обзор существующих дефиниций концепта и подходов к его изучению, отграничение от сходного термина «понятие», выбор релевантного предпринятому исследованию понимания концепта и алгоритма концептуального анализа;
-
описание структуры вербализованного концепта revenge/месть с опорой на его номинативные и дескриптивные репрезентанты в английском и русском языках, с учетом этимологических данных о ключевых словах английского и русского языков, объективирующих исследуемый концепт: выделение прототипических и культурно обусловленных элементов структуры его английской и русской лингвоспецифических вариаций;
-
определение динамики изменения ценностного компонента вербализованного концепта revenge/месть в английском и русском языках;
-
выявление индивидуальных импликаций исследуемых лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть, реализующихся в дискурсе, и особенностей их функционирования в английском и русском языках;
-
сопоставление проанализированных примеров манифестации концепта revenge/месть в английском и русском языках с наиболее авторитетными классификациями параметров измерения культур и их ценностных ориентаций, выделенных в рамках теории межкультурной коммуникации, и выявление ценностных установок носителей английского и русского языков, фиксируемых вербализаторами исследуемого концепта.
Материалом исследования послужили:
на этапе концептуального анализа в формате прототипической категоризации:
данные этимологического словаря русского языка Г.П. Цыганенко (1970) и этимологического русскоязычного словаря Макса Фасмера (1986), толковых словарей английского и русского языков (Collins Birmingham University International Language Database, 1996; The Oxford English Dictionary, 1989; Webster’s New Universal Unabridged Dictionary, 1972; толковые словари русского языка В.И. Даля, 1989; Т.Ф. Ефремовой, 2000; С.И. Ожегова, 1989; Малый академический словарь, 1999; Словарь современного русского литературного языка АН СССР, 1957; Словарь современного русского литературного языка АН СССР, 1991), словарей синонимов, антонимов и фразеологизмов (Crabb’s English Synonyms, 1986; Longman Language Activator, 1997; Longman Lexicon of Contemporary English, 1981; Rodale J.I. The Synonym Finder, 1979; Roget’s II The New Thesaurus, 1988; The Random House Thesaurus, 1984; Webster’s Collegiate Thesaurus, 1976; Webster’s New Dictionary of Synonyms, 1984; Словарь образных выражений русского языка под редакцией В.Н. Телия; Словарь синонимов русского языка АН СССР, 1970; Словарь фразеологических синонимов русского языка под редакцией В.П. Жукова, 1987; Русская фразеология: словарь-справочник под редакцией Р.И. Яранцева, 2006);
на этапе выявления аксиологического потенциала вербализованного концепта revenge/месть:
словари пословиц и поговорок английского и русского языков (Simpson J. The Concise Oxford Dictionary of Proverbs, 1985; The Oxford Dictionary of English Proverbs, 1984; словарь В.И. Даля «Пословицы русского народа», 2004; «Словарь русских пословиц и поговорок» В.П. Жукова, 1998); 13 англоязычных интернет-сайтов, отвечающих запросам modern/transformed, funny/humorous/twisted/fractured English/British proverbs; English/British anti(-)proverbs/perverbs и содержащих списки современных популярных англо-американских пословиц и юмористических афоризмов, или антипословиц (общим объемом 634 единицы); интернет-сайт, содержащий наиболее полное собрание законов Мёрфи (164 единицы); сборники современных английских и русских антипословиц (Alexander J. The World’s Funniest Proverbs, 2007; «Прикольный словарь (антипословицы и антиафоризмы)» В. Мокиенко и Х. Вальтера, 2008; «Антипословицы и афоризмы» М.В. Адамчика, 2012);
В ходе исследования было выявлено 18 классических английских и 30 традиционных русских паремий о мести, а также 25 современных английских и англо-американских и 47 русских антипословиц, актуализирующих концепт revenge/месть (в результате анализа проведенной сплошной выборки современных английских паремий в объеме 1120 единиц и русских антипословиц в объеме 3371 единица).
на этапе исследования лингвоспецифических вариаций оязыковленного концепта revenge/месть в формате экземплярной категоризации в качестве эмпирической базы были использованы художественные произведения английских и русских писателей конца XX века – начала XXI века, представляющие примеры нетипичных для большинства носителей английского и русского языков вариантов дискурсивной реализации различных вербализаторов концепта revenge/месть. Выбор материала обусловлен несколькими критериями:
-
официальная признанность автора в английском или русском современном литературном сообществе соответственно. В качестве формального свидетельства признания принимается обладание авторами престижными премиями в области литературного творчества (в частности, James Tait Black Memorial Prize, Man Booker Prize, Shakespeare Prize, Национальный бестселлер, в области литературы и искусства и т.п.);
-
наличие в произведениях важного для развития сюжета актуализированного концепта revenge/месть и его индивидуальных, авторских импликаций.
В ходе исследования было отобрано 6 художественных произведений, созданных на рубеже XX-XXI веков: роман «Информация» (1995) М.Л. Эмиса, романы «Амстердам» (1998) и «Искупление» (2001) И.Р. Макьюэна, романы «Вещий Олег» (1996) и «Ольга, королева русов» (2002) Б.Л. Васильева, роман «Рахиль» (2003) А.В. Геласимова.
Методологическую и теоретическую базу исследования составили основные положения, разрабатываемые в рамках нескольких направлений современной гуманитарной науки: 1) когнитивной лингвистики (О.В. Александрова, Н.Ф. Алефиренко, Н.Н. Болдырев, В.З. Демьянков, В.И. Заботкина, Е.С. Кубрякова, Г.Г. Молчанова, И.А. Стернин, Дж. Лакофф, Э. Рош, А. Ченки и др.); 2) лингвокультурологии (С.Г. Воркачев, В.И. Карасик, Г.Г. Слышкин, Ю.С. Степанов и др.); 3) функционализма (А.А. Кибрик, И.М. Кобозева, Е.В. Рахилина и др.); 4) лингвистики текста и дискурса (Н.Д. Арутюнова, И.Р. Гальперин, Т. ван Дейк и др.); 5) межкультурной коммуникации (Ф. Клакхон и Ф. Стродтбек, Х. Триандис, Ф. Тромпенаарс, Э. Холл, Г. Хофштеде, Ш. Шварц).
Методика исследования основана на сочетании ставшей уже привычной в русле лингвоконцептологии процедуры анализа способов оязыковления концепта в дискурсе с целью выстраивания структурной модели вербализованного концепта с представлением о различных типах категоризации и концепциями параметров измерения культур и их ценностных ориентаций. В качестве базовой методики практической части диссертации применялась пошаговая процедура концептуального анализа, основанная на выделении различных типов категоризации (Молчанова 2011).
В ходе исследования использовались следующие методы: описательный метод для анализа языковых фактов (по В.В. Виноградову), включающий этапы сбора эмпирического материала, наблюдения, классификации, обобщения, выводов; метод анализа словарных дефиниций; метод компонентного анализа семантической структуры слова; метод этимологического анализа; метод анализа сочетаемости лексем; метод интерпретативного семантического анализа лексических парадигм, вербализующих концепт; метод интерпретативного анализа ценностно-маркированных высказываний (поговорок, пословиц, афоризмов), а также индивидуальных, авторских метафор и символов, связанных с реализацией исследуемого концепта в дискурсе; метод контекстуально-прагматической интерпретации, элементы сопоставительного метода и симптоматического статистического анализа.
Научная новизна и перспективность исследования выражается в том, что:
-
впервые проводится именно когнитивно-функциональное сопоставительное исследование двух лингвоспецифических вариаций вербализованного концепта revenge/месть на материале английского и русского языков;
-
основным принципом, определяющим порядок исследования вербализованного концепта revenge/месть в английском и русском языках, является представление о различных типах категоризации: концептуальный анализ проводится с опорой на специфику а) прототипической и б) экземплярной категоризации действительности;
-
процедура концептуального анализа включает новый, ранее никогда не использовавшийся в рамках когнитивно-функциональной парадигмы метод – сопряжение результатов анализа языковых примеров манифестации концепта в дискурсе с параметрами дифференциации культур и ценностных ориентаций;
-
выявлены аксиологические и когнитивно-функциональные особенности английской и русской лингвоспецифических вариаций оязыковленного концепта revenge/месть, приводящие к асимметрии значений языковых репрезентант данного концепта на системном уровне и смыслов, реализующихся в дискурсе и нашедших отражение в авторских экземплярах реализации этих вариантов исследуемого вербализованного концепта.
Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что в ней сопоставительный концептуальный анализ освещен в новом ракурсе – с позиций не только когнитивной лингвистики, но и функционализма. Исследована взаимосвязь способов языковой объективации концепта revenge/месть с ценностными установками носителей английского и русского языков. Проведен сопоставительный анализ ценностных ориентиров, закрепленных в вербализаторах английской и русской лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть, что позволяет расширить существующие представления о возможных сферах применения концептуального анализа.
Практическая ценность исследования связывается с возможностью использования результатов комплексного анализа реализации вербализаторов концепта revenge/месть на системном и дискурсивном уровнях в курсах общего и сопоставительного языкознания, лингвоконцептологии, когнитивной лингвистики, в частности когнитивной семантики, а также при написании курсовых и дипломных работ.
Достоверность полученных результатов диссертационного исследования определяется таким анализом конкретного фактического языкового материала, который учитывает теоретические данные, накопленные в разных отраслях современного языковедения, когнитивистики, функционализма и межкультурной коммуникации.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Концепт revenge/месть как универсальное, непараметрическое, регулятивное ментальное образование, получающее специфическую объективацию в различных языках и находящее индивидуальную трактовку в художественных произведениях тех или иных авторов, требует когнитивно-функционального подхода – не только проведения лингвистического анализа, но и выявления особенностей реализации изучаемых лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть в дискурсе, что приводит к необходимости а) рассмотрения вербализаторов данного концепта на системном уровне, с учетом принципа прототипической категоризации, на основе анализа лексикографических источников; б) исследования функционирования языковых репрезентант концепта revenge/месть в дискурсе, благодаря применению принципа экземплярной категоризации.
-
Различия в структуре английской и русской лингвоспецифических вариаций вербализованного концепта revenge/месть затрагивают не только периферийные, но даже центральные, базовые элементы, что находит отражение в средствах оязыковления исследуемого концепта, в частности в самих ключевых словах, именующих данный концепт в английском и русском языках.
-
За поощрением и порицанием мстительных действий в сознании носителей английского и русского языков стоит диада «эмоциональное – рациональное»: в соответствии с проанализированными традиционными английскими паремиями, объективирующими концепт revenge/месть, английский язык закрепляет приоритет индивидуалистского общества – прагматичное укрепление собственного благополучия – как лучший способ отомстить, рассматривая месть с точки зрения ее полезности/нецелесообразности в конкретной ситуации, а классические русские паремии, в которых реализуется концепт revenge/месть, уделяют внимание преимущественно противоречию между вредительской сущностью мести и христианскими ценностями или осложнению эмоционально-психического состояния человека, которому предстоит мстить.
-
Актуализация концепта revenge/месть в современных английских, англо-американских и русских антипословицах свидетельствует о происходящем в настоящий момент в условиях глобализации смещении носителей русского языка с позиции чрезмерной эмоциональности в сторону усиления прагматизма, а носителей английского языка – в направлении фатализма и инертности.
-
Индивидуальные экземпляры актуализации вербализованного концепта могут рассматриваться как идеализированные когнитивные модели или как ментальные модели (конструируемые в конкретный момент времени в ходе конкретной жизненной ситуации), противопоставленные знаниям, общим для всех членов языкового коллектива. Изучение индивидуальных импликаций делает возможным 1) выявление специфических образов, метафор, ассоциаций, возникающих в индивидуальном сознании в ходе реализации изучаемого концепта; 2) расширение списка способов языковой объективации данного концепта; 3) обнаружение «сдвига» между языковыми значениями типичных вербализаторов исследуемого концепта и смыслами, заложенными конкретными авторами в их произведениях.
-
Проводимая впервые в рамках концептуального анализа процедура соотнесения языковых примеров, полученных в ходе исследования актуализации концепта в формате прототипической и экземплярной категоризации, с классификациями ценностных ориентаций и параметров измерения культур Э. Холла, Г. Хофштеде, Ф. Клакхон и Ф. Стродтбека, Ф. Тромпенаарса, Ш. Шварца не только является способом выявления характерных черт носителей английского и русского языков через призму лингвоспецифической реализации данного вербализованного концепта, но и дает возможность оценить релевантность исследуемого оязыковленного концепта для английской и русской культур. Данная процедура позволяет проверить состоятельность утверждений о месте английской культуры в пространстве ценностного континуума и определить расположение в этом континууме русской культуры.
-
Помимо регулятивной функции, оязыковленный концепт revenge/месть выполняет в английской и русской лингвокультурах фатическую функцию, причем векторы данной функции оказываются разноправленными: актуализация концепта revenge/месть в английском языке связана с желанием уязвить обидчика, в русском языке – со стремлением достичь собственной полноценности/эмоциональной разрядки.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка лексикографических источников и списка источников фактического материала.
Во введении обосновывается выбор темы и ее актуальность, определяются цель и задачи исследования, его научная новизна, теоретическая значимость, практическая ценность, перечисляются методы и приемы исследования и излагаются основные положения, выносимые на защиту.
Первая глава посвящена обзору истории становления термина «концепт», его использования в рамках различных наук, термин «концепт» уточняется, отграничивается от сходного термина «понятие», анализируется современное состояние вопросов, связанных с изучением концепта методами лингвистики. Уже в первой главе приводится принимаемое в рамках данного исследования понимание концепта и характеристика выбранного для исследования концепта revenge/месть, определяется процедура пошагового концептуального анализа.
Во второй главе проводится анализ вербализованного концепта revenge/месть в формате прототипической категоризации: в результате дефиниционного, этимологического и компонентного анализа ключевых слов «revenge», «vengeance» и «месть», являющихся именами английской и русской лингвоспецифических вариаций исследуемого оязыковленного концепта, выявляется ядро вербализованного концепта revenge/месть и поясняются некоторые особенности ядер его английской и русской разновидностей. Также анализируются особенности лексической сочетаемости вербализаторов концепта revenge/месть в английском и русском языках, что позволяет определить элементы периферии поля исследуемого оязыковленного концепта, общие и различные для двух его лингвоспецифических вариаций.
Третья глава содержит результаты обращения к принципу экземплярной категоризации в ходе концептуального анализа. Выявляется аксиологическое наполнение исследуемого оязыковленного концепта revenge/месть через призму традиционных и современных английских и русских паремий, актуализирующих данный концепт, а также исследуются индивидуальные импликации вербализованного концепта revenge/месть в английском и русском современном дискурсе, на материале шести художественных произведений рубежа XX-XXI веков признанных деятелей английского и русского литературного творчества: И.Р. Макьюэна, М.Л. Эмиса, Б.Л. Васильева и А.В. Геласимова. Выявляются особенности реализации исследуемого оязыковленного концепта в данных романах.
В четвертой главе проводится процедура сопряжения полученных на предыдущих этапах исследования результатов лингвистического концептуального анализа с наиболее авторитетными в рамках межкультурной коммуникации классификациями ценностных ориентаций и культурных измерений с целью выявления ценностных установок, фиксируемых вербализаторами концепта revenge/месть в английском и русском языках.
В заключении в обобщенном виде изложены результаты исследования и намечены его перспективы.
Апробация работы. Основные положения диссертации и результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова в мае 2011 и мае 2012 года, а также стали предметом докладов автора на международных конференциях: «Ломоносов – 2010» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, апрель 2010), «Ломоносов – 2011» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, апрель 2011), «Россия и Запад: диалог культур» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, ноябрь 2011), «Ломоносов – 2012» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, апрель 2012), «Языки в современном мире» (НИУ СГУ имени Н.Г. Чернышевского, Саратов, май 2012), «Феномен творческой личности в культуре» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, октябрь 2012), «Язык и культура в эпоху глобализации» (СПбГЭУ, Санкт-Петербург, март 2013), «Ломоносов – 2013» (МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, апрель 2013).
Содержательные различия между терминами «понятие» и «концепт»
Понятия и концепты, бесспорно, являются самыми распространенными терминами для обозначения ментальных образований. И хотя с точки зрения обыденного словоупотребления различия между концептом и понятием сводятся лишь к учету их этимологии - используется либо русское «понятие», либо латинское «концепт» - исследователи выделяют и содержательные различия между понятием и концептом. Представляется логичным рассмотреть несколько точек зрения на данную проблему, прежде чем представить ту, которой мы придерживаемся в рамках данного исследования.
Так, например, Пьер Абеляр считал, что понятие (intellectus) связано с рациональным знанием, в то время как концепт (conceptus) - это производное возвышенного духа, способного творчески воспроизводить смыслы (Цит. по: Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М.: ИТДГК «Гнозис», 2004. С. 16).
Ю.С. Степанов несколько иначе проводит границу между понятием и концептом: исследователь рассматривает понятие как мысль о предметах и явлениях, отражающую их существенные признаки, а концепт - как идею, которая включает не только абстрактные, но и эмоционально-оценочные и конкретно-ассоциативные признаки, при этом отмечая, что концепт представляет собой как бы точку пересечения между миром культуры и миром индивидуальных смыслов. «Концепты не только мыслятся, они переживаются» (Степанов Ю.С. Указ. соч. С. 40, 41). Есть и другие точки зрения, согласно которым, концепт представляет собой содержание понятия и его спрессованную историю (Там же, С.42).
Для Д.С. Лихачева концепт - это индивидуальное осмысление, интерпретация объективного значения и понятия как содержательного минимума значения (Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М.: Academia, 1997. С. 281).
А.Б. Соломоник в свою очередь называет концепт абстрактным научным понятием, выработанным на основе конкретного житейского понятия (Соломоник А.Б. Указ. соч. С. 246), а А.А. Залевская разделяет точку зрения К. Харди, согласно которой каждый концепт является «констелляцией элементов и процессов всех возможных видов (поэтому любое самое абстрактное понятие увязано со своими чувственными корнями)» (Цит. по: Залевская А.А. Психолингвистический подход к проблеме концепта. С. 39), поэтому, как отмечалось выше, концепт как объективно существующее в сознании человека динамическое перцептивно-когнитивно-аффективное образование, как достояние индивида, противопоставлен понятиям и значениям как редуцированным на логико-рациональной основе продуктам научного описания концептов (Там же).
По В.З. Демьянкову, понятие и концепт различаются по признаку конструируемости/реконструируемости. Понятия - это то, о чем люди договариваются - их конструируют для того, чтобы «иметь общий язык» при обсуждении проблем, тогда как концепты существуют сами по себе, их люди реконструируют с большей или меньшей степенью уверенности. Иногда референты у терминов «концепт» и «понятие» совпадают. Так, в своей метаязыковой работе исследователь попытался реконструировать значение термина «концепт» (то есть реконструировать «концепт концепта») на основе наблюдений над его употреблением в разных интеллектуальных культурах. «На основе этой реконструкции и предлагается говорить о понятии «концепт», то есть о дальнейшем употреблении этого термина в заранее оговоренном значении, лежащем в рамках интернационального (а не только русского) узуса» (Демьянков В.З. Понятие и концепт в художественной литературе и научном языке. С. 45).
Н.Ф. Алефиренко следующим образом разграничивает понятие и концепт: с одной стороны, концепт как элемент языкового сознания (conceptum) представляется семантическим эмбрионом, смысловым геном значений языкового знака, неким «первозданным киселём», который выступает в качестве строительного материала для всех познавательных структур и считается первичной оперативной единицей когнитивной семантики. Зарождение концепта происходит в результате связывания предметных образов, а не понятий. Образ сравнивается с атомом, а понятие как структурная единица мысли (conceptus) - с молекулой. Однако при этом автор замечает также, что концепты, или общие (обыденные) понятия, ментальные сущности нежестко структурированного характера, формируются на базе сложных конфигураций понятий, образов, языковых значений и внеязыковых смыслов, то есть представляют собой ментальные образования высшего порядка, нежели понятия.
Таким образом, в понимании Н.Ф. Алефиренко, термин «концепт», в отличие от «понятия», используется для обозначения не одной, а двух когнитивных сущностей: это и первоначальное представление, сформулировавшее инвариантный обобщенный образ и стимулирующее порождение слова -«концепт-1, или предметно-образный концепт», и ключевое слово лингвокультуры, «имя концепта, концепт-2, т.е. концепт, возникающий в ходе лингвокреативного мышления и представляющий в лингвоязыковом сознании один из его базовых элементов» (Алефиренко Н.Ф. Методологические основания исследования проблемы вербализации концепта // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2004. № 2. С. 63; Его же. Современные проблемы науки о языке ... С. 184-185).
Если обобщить приведенные выше отличия понятия от концепта, выделяемые различными исследователями, то их можно свести к следующим противопоставлениям: «разумное - рассудочное», «культурно-обусловленное -универсальное для всех культур», «ориентированное на смысл - ориентированное на значение», «личностное - коллективное», «эмоциональное - рациональное», «реконструируемое - конструируемое». Если сопоставить первые члены противопоставлений вышеприведенного списка, становится ясно, что концепты не только понимаются по-разному, но и наделяются несовместимыми и даже противоположными признаками (Карасик В.И. Языковые ключи. С. 23).
Невзирая на подобное многообразие мнений о сути концепта и противоречивые точки зрения на его отличие от понятия, следует отметить, что тот факт, что концепты характеризуют бытие во всей его полноте, от обиходного состояния до выхода на смысложизненные ориентиры поведения, несомненен. Представляется справедливым считать понятие одной из ипостасей, сторон концепта: к исследованию концепта можно подойти как дискурсивно (через рассуждение, понятие), так и недискурсивно (через символ, образ, участие в осмысленной деятельности, переживание определенного эмоционального состояния). Если понятие определяется довольно четко, то концепт, в силу того, что он глубже и шире понятия, определить намного сложнее (Там же). Концепт -это ментальная структура, «колеблющаяся между понятийным и чувственным, образным полюсами» (Зусман В.Г. Концепт в системе гуманитарного знания. С. 7), которая не может «из-за субъективности человеческого опыта ... характеризоваться четкими и раз и навсегда заданными границами» (Кубрякова Е.С., Демьянков В.З. К проблеме ментальных репрезентаций // Вопросы когнитивной лингвистики. М.: Институт языкознания; Тамбов: Тамбовский гос. университет им. Г.Р. Державина, 2007. № 4. С. 13). Поэтому необходимо заметить, что в настоящей диссертационной работе концепт будет рассматриваться в рамках лингвоконцептологии, в интересах лингвистики, а психологические и общефилософские его характеристики останутся за рамками исследования.
Особенности лексической сочетаемости языковых единиц, объективирующих английскую лингвоспецифическую вариацию revenge исследуемого концепта
В предыдущих параграфах мы приступили к выделению ядра и периферических элементов оязыковленного концепта revenge/местъ. Если обращение к лексическим парадигмам, вербализующим данный концепт в конкретных языках, позволяет более или менее четко выделить ядро этого концепта и элементы ближайшей периферии, то для того чтобы очертить наиболее полный круг дальних периферических компонентов исследуемого объективированного при помощи языковых средств концепта, необходимо изучить особенности лексической сочетаемости репрезентирующих его ЯЗЫКОВЫХ единиц. Начнем этот этап концептуального анализа с рассмотрения сочетаемости ключевых слов, схватывающих концепт revenge/местъ в английском языке. Так, «to take/get revenge for sth» - «отомстить за что-либо», буквально «взять, получить месть», из чего можно сделать вывод о том, что месть воспринимается как нечто вполне ощутимое, для достижения чего необходимо если и не использовать силу, то, по крайней мере, приложить какие-то усилия. Кроме того, наиболее часто употребляющимися с «revenge» в английском языке глаголами являются «to have, seek, want revenge» (LLCE, 1981), что приводит нас к заключению о том, что месть в английской языковой традиции - это не просто нечто, что можно заполучить, но то, чего ищут, чем хотят обладать, следовательно, если к «revenge» так стремятся, значит, это очень важное явление или событие для того, кто мстит.
Самым сильным в плане эмоциональной насыщенности представляется сочетание «to wreak revenge», поскольку глагол «to wreak» сам по себе имеет значение причинения вреда, ущерба, высвобождения негативных эмоций, таких как ненависть и гнев, а лексема «revenge» усиливает это значение. В этом случае существительное и глагол при нём несут примерно одинаковое семантическое наполнение и усиливают значения друг друга.
Необходимо также отметить и сочетание «to inflict vengeance» - буквально «нанести, причинить» месть, возмездие. В этой ситуации вновь имеем дело с взаимодополнением словарных значений глагола и существительного, так как глагол сам по себе уже содержит сему «причинение вреда», усиливаемую семантическим наполнением слова «vengeance». Это сочетание можно также рассматривать и как некоторое противоречие, ведь ранее «vengeance» представлялась нам исключительно как действия, хоть и негативные, но руководимые благими намерениями по отношению к оступившемуся, в то время как в «to inflict vengeance» возмездие уподобляется вредительству.
Относительно предлогов при «revenge» и «vengeance», следует отметить, что сам акт мести совершается «над кем-то» - «to take revenge/vengeance on/upon sb» -то есть месть выступает как что-то, что буквально сверху обрушивается прямо на обидчика, таким образом сближаясь по сути с природной стихией, некоторой разрушительной силой, которая низвергается на человека, но только это особая «стихия», так как она управляется извне, ведь всегда есть актант мести. Кроме того, «revenge» «берут» или «ищут» «за что-то» - «revenge for sth», то есть в лексической сочетаемости слова «revenge» отражается компонент «in return for» -«замена». Что касается самих негативных действий, которые совершает мститель, они совершаются в качестве или как символ мести - «to do sth in revenge», то есть можно заключить, что не всякие неприятные по отношению к другому человеку действия правомерно рассматривать как месть. Местью они являются лишь в том случае, когда соблюдается ряд условий, а именно, обидчик непременно сначала причиняет зло, приносит вред жертве, а тот, кто мстит, решает навредить обидчику именно в ответ на нанесенный ущерб, на причиненную обиду, и действует вполне осознанно. Месть не возникает из ничего, это всегда ответ на поступки другого человека.
«Sweet» предлагается словарями сочетаемости (Longman Language Activator. London: Longman, 1997, далее - LLA ; LLCE, 1981) как наиболее часто употребляемое с «revenge» прилагательное. Таким образом, наиболее распространенным и скорее всего ассоциирующимся с местью чувством у мстителя - носителя английского языка - является ощущение сладости, удовольствия, приравниваемое к тому, которое получают от сахара, мёда и т.п. Другое часто встречающееся с «revenge» и «vengeance» прилагательное -«fearful»: в то время как месть приносит приятное во всех отношениях ощущение для того, кто мстит, она непременно чрезвычайно неприятна для того, кому мстят, она наводит страх, а это одно из самых сильных психических переживаний для человека.
«Revenge attack», «revenge killing» предлагаются вышеуказанными словарями коллокаций как самые распространенные сочетания существительных с «revenge» в роли определения. Из внутреннего содержания этих лексических единиц следует, что с местью связываются в сознании носителей английского языка, прежде всего, очень серьезные насильственные действия, такие как нападение и убийство, нежели, например, пощечина или плевок в сторону обидчика. Сочетание «an act of revenge» позволяет заключить, что месть, в представлении носителя английского языка, обычно представляет собой какой-то один поступок, «акт мести»- единичное действие, а не комплекс мер, предназначенных для того, чтобы досадить обидчику. В то же время «revenge» - это родовое название всех действий, совершаемых с целью навредить обидчику, и само желание причинить ему зло. «A desire for revenge» перекликается в семантическом плане с глагольным сочетанием «to want revenge», поскольку месть в обоих случаях выступает как желаемый объект, только существительное «desire» передает более высокую степень стремления к желаемому, и представляется близким по значению скорее к русскому «жажда», чем к английскому глаголу «хотеть» - «to want».
Перейдем к рассмотрению реализации английской лингвоспецифической вариации revenge исследуемого концепта в английской фразеологии.
Прежде всего, необходимо отметить выражения, в которых фигурируют непосредственно сами типичные вербализаторы изучаемого конецпта. Так, «with а vengeance» - «вовсю, чрезвычайно, с лихвой; изо всех сил, с остервенением» - «in far greater measure than one expected or wanted» - в гораздо большей степени, чем предполагалось или хотелось: «When the weather finally broke, it rained with a vengeance every day and all day for the next two weeks. That was luck with a vengeance» (LLA, 1997). Очевидно, что в данной идиоме на передний план выступает важный компонент мести - «excessiveness» («чрезмерность») действия. В связи с этим можно заключить, что, несмотря на основное значение лексемы «vengeance» - наказание, воздаяние за неправильный поступок, в массовом сознании носителей английского языка она стала ассоциироваться с чрезмерно усердными действиями по отношению к тому, кто совершил ошибку.
Далее рассмотрим английские фразеологические единицы со значениями, так или иначе связанными с актуализацией revenge.
«То pay sb back» - отплатить - сделать что-либо неприятное или недоброе по отношению к кому-то, за то, что они совершили какой-то неприятный или недобрый поступок по отношению к Вам, буквально «отплатить кому-либо». «To get even with» / «even the score» / «tit for tat» / «an eye for an eye» / «measure for measure» / «blow for blow»- расквитаться, свести счёты - совершить что-либо настолько же неприятное, злое, по отношению к кому-либо, как и то, что сделали по отношению к Вам, чтобы Вам стало не так обидно (чтобы обидчик понял на собственном опыте, насколько дискомфортно Вы себя чувствовали).
«То get back at» - поступить по отношению к кому-то так, чтобы заставить страдать за несправедливо нанесенный себе ущерб, если мстящий считает, что его обидели. В этом случае появляется идея «probable illegitimacy» (Ibid.) «возможной неоправданности» мести, поскольку «обидчик» с объективной точки зрения может и не быть таковым, но выглядит злодеем в глазах обиженного.
«То get one s own back on sb» - отомстить кому-то за сказанное или сделанное, особенно «in some small way» («не очень масштабно»), в связи с чем представлется логичным вывести идею об «insignificance» («незначительности») первоначальной обиды (LLCE, 1981 ; LLA, 1997). Значит, мстить можно и за мелочи.
«In retaliation» подразумевает, что мститель намеревается заставить «обидчика» страдать даже больше, чем переживал в свое время «обиженный».
«То avenge» - глагол, встречающийся, в основном, в литературе и используемый для обозначения мщения обидчику особенно жестоким, яростным способом, согласно данным упомянутого словаря сочетаемости.
«I ll get you/him for this» - «А за это я до тебя еще доберусь» - используется для предупреждения обидчика о том, что месть за нанесенную обиду непременно последует.
«То be out to get sb» - разговорное выражение, употребляемое для обозначения крайней решимости наказать кого-то, когда у обиженного будет такая возможность, за причиненную ему обиду или нанесенное оскорбление -поклясться, решить во что бы то ни стало отомстить (Ibid.). Присутствует идея «temporizing» - «выжидания» наиболее удобного момента для нанесения удара обидчику.
Специфика языковой объективации английской вариации концепта revenge/месть - revenge - в романе «Amsterdam» (I.R. McEwan)
Сюжет романа И.Р. Макьюэна «Amsterdam» («Амстердам») (1998) строится на проблеме взаимоотношений двух давних приятелей, один из которых -преуспевающий главный редактор ежедневной газеты, а второй - признанный композитор. Общаться главные герои начали преимущественно благодаря общей знакомой, любовнице, а точнее, благодаря общим «врагам»: мужу Молли и остальным её любовникам. После внезапной смерти дорогой им женщины друзья, погруженные в депрессивно-упадническое состояние, приходят к мысли о необычном соглашении: если один из них так же внезапно, как и Молли, будет поражен болезнью и лишится способности контролировать себя, второй поможет ему уйти из жизни. Но соглашение это в конечном счете оказывается совсем не таким гуманным, как изначально планировали его инициаторы. С каждым днем отношения героев обостряются. Нагнетая значимость, казалось бы, не относящихся к странному соглашению деталей, автор подводит читателя к мысли о том, что человеческие отношения зачастую зависят от непредвиденных случайностей и могут изменяться от крайности к крайности за кратчайший промежуток времени.
Являясь, как и «Atonement», историей весьма изощренной мести, роман «Amsterdam» также содержит индивидуальные импликации исследуемого вербализованного концепта, которые можно развести по двум направлениям. Первое направление актуализации оязыковленной английской разновидности концепта revenge/месть в данном произведении - это размышления о сущности мести как ответа на причиненное зло. Ко второй группе контекстов, связанных с изучаемым концептом, были отнесены описания личностных качеств мстящего и ощущения, неизменно соседствующие с местью. Несоответствия между словарными значениями вербализаторов revenge и смыслами, которые автор стремится донести до читателя, также были выявлены. Однако оказалось, что это не столько расхождения между языковым значением и смыслом, раскрываемым в дискурсе, сколько дополнительные смыслы, прочно прикрепляемые автором к привычным языковым значениям типичных для английского языка вербализаторов варианта revenge исследуемого концепта, причем эти дополнительные смыслы не завуалированы контекстом, как в «Atonement».
Обратимся к первой группе индивидуальных импликаций вербализованной вариации концепта revenge/месть - revenge - в романе «Amsterdam». Так, в первом из эпизодов, посвященных рефлексии, связанной с ответом злом на зло, Клайв рассматривает в качестве мести другу за предательство памяти их общей знакомой кропотливую работу над своим грандиозным музыкальным произведением. Его «Симфония тысячелетия» без тени сомнения увековечит его имя в анналах истории, и сиюминутная газетная сенсация Вернона не сможет сравниться с такой славой: «There would come a time when nothing would remain of Vermin Halliday, but what would remain of Clive Linley would be his music. Work — quiet, determined, triumphant work, then — would be a kind of revenge» (McEwan I. Amsterdam. NY: Anchor, 1999. ISBN: 0385494246) // RuTracker.org [Электронный ресурс]. URL: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2648958 P. 42) -«Настанет время, когда от Прохиндея Холлидея ничего не останется, а вот от Клайва Линли останется музыка. Работа, да, тихая, упорная, вдохновенная работа будет своего рода отмщением» (здесь и далее перевод В.П. Голышева (1998)). В своем словарном значении, как мы уже выяснили в предыдущей главе, «revenge» предполагает исключительно ответ злом на зло. В данном же эпизоде местью представляется отнюдь не вредительское по отношению к обидчику действие, всего лишь укрепление собственного благополучия с прицелом на будущее.
Кроме того, герой размышляет также об опасности действий, опрометчиво совершенных в состоянии аффекта, ведь они могут повлечь за собой вред со стороны обиженного. Хоть в данной ситуации и не используются никакие типичные вербализаторы концепта revenge/месть, характерные для английского языка, типа «revenge», «vengeance» или «retribution», читатель встречает весьма недвусмысленную метафору - «яд в сохранной форме, который используют против тебя в сколь угодно отдаленном будущем»: «Не knew from long experience that a letter sent in fury merely put a weapon into the hands of your enemy. Poison, in preserved form, to be used against you long into the future» (Ibid. P. 45) - «Он знал no опыту, что письмо, отправленное в ярости, лишь вкладывает оружие в руки твоего врага. Яд в сохранной форме, который используют против тебя в сколь угодно отдаленном будущем». Таким образом, список возможных способов языковой объективации исследуемого концепта расширяется благодаря данному образу.
Что касается второй категории индивидуальных импликаций оязыковленной вариации revenge концепта revenge/месть в английском дискурсе на материале романа И. Макьюэна «Amsterdam», выше уже отмечалось, что в эту группу были выделены эпизоды, содержащие описание как человеческих качеств того, кто мстит, так и его ощущений, причем важно, что чувства эти хоть и сопровождают мстительные действия в подавляющем большинстве случаев, не находят отражения в словарных дефинициях типичных для английского языка вербализаторов исследуемого концепта. С одной стороны, например, это привычное для многих ощущение душевной пустоты, образовавшейся из-за нанесенной обиды, заполнить которую способен только ответный вред: «This should have been the symphony s moment of triumphant assertion ... But presented like this, ... it was bathos; less than that, it was a void: one that only revenge could fill (Ibid. P. 49) - «Она должна была стать моментом торжествующего утверждения ... А в нынешнем виде - ... ложный пафос, хуже того, пустота, и только месть может ее заполнить». Более того, автор заставляет читателя задуматься о неочевидном, казалось бы, явлении: в сознании людей, лелеющих мысли о причиненных им обидах, стремление отомстить может как нельзя кстати слиться с чувством долга: «This resolve was bolstered by Vernon s sense that at a time when the world was treating him badly, ... no one was treating him worse than his old friend, and that this was unforgivable. ... It can happen sometimes, with those who brood on an injustice, that a taste for revenge can usefully combine with a sense of obligation» (Ibid. P. 47) - «Эту решимость в Вернене подкрепляла мысль, что в то время, когда мир обходился с ним плохо, ... хуже всех обошелся с ним старый друг — и это непростительно. ... У тех, кто растравляет себя мыслями о несправедливостях, бывает так, что жажда мести полезно соединяется с чувством долга». Верной настолько долго не расстается с мыслью о несправедливом отношении к нему друга, человека, который должен был поддержать его в то время, когда остальной мир был настроен против, что считает своим долгом ответить на обиду. Неустанно подсчитывая оскорбления в свой адрес со стороны окружающих, он ставит рядом с местью ненависть, безумие, воинственность, слепоту обидчиков, лицемерие и личное предательств как неотъемлемых её спутников: «Lying on the bed beside him was a venomous little card gloating over his downfall, written by his oldest friend ... . Perfectly hateful, and mad. Vindictive. So it was war» (Ibid. P. 45) - «Ha кровати рядом с ним лежала ядовитая открытка, приветствующая его падение, написанная самым старым другом ... . Полон ненависти — и безумен. Мстит. Итак, война»; «That little message to him from Clive embodied and condensed all the poison of this affair — the blindness of his accusers, their hypocrisy, their vengefulness, and above all ... -personal betrayal» (Ibid.) - «В этом маленьком послании от Клайва сконцентрировался весь яд событий - слепота его обвинителей, их лицемерие, их мстительность и, самое главное ... — личное предательство». В то же время со справедливым возмездием, которое чаще всего в английском языке объективирует «retribution», неразрывно связано чувство стыда, то есть осознание своей неправоты и обоснованности ответной обиды: «Now Vernon stood for the benefit of those at the back of the room and returned the thanks. ... the best ideas were the ones that survived and were strengthened by intelligent opposition. This fragile conceit prompted a hearty round of applause; no need for shame, then, or retribution from on high» (Ibid. P. 36) - «Верной встал, чтобы видно было тем, кто сзади, и поблагодарил собравшихся. ... лучшие идеи — те, которые выживают и укрепляются в столкновении с умной оппозицией. Этот шаткий образ снискал аплодисменты; значит, нечего стыдиться, нечего опасаться возмездия свыше». Герой настолько уверен в своей правоте, что его не пугает никакая высшая сила, способная покарать его.
В результате проведенного анализа романов И.Р. Макьюэна «Atonement» и «Amsterdam» были сделаны следующие заключения относительно направлений актуализации английской разновидности концепта revenge/месть - revenge - в этих художественных произведениях. Среди выявленных вариантов реализации revenge в дискурсе перечислим незначительную до банальности отместку - ответ мелкой шалостью на такую же проделку (взаимные подшучивания Леона и Сесилии («Atonement»)); вымещение зла на персонажах, не являющихся обидчиками, но косвенно с ними связанных (крапива как символ всех неудач Брайони-подростка, военный в лётной форме как воплощение некомпетентности британских ВВС («Atonement»)); свершение мести над собой самим обидчиком, в то время как обиженный сдерживает свои мстительные порывы и не опускается до причинения вреда обидчику (мучительная для Брайони книга, которую она пишет большую часть своей жизни - её собственное наказание («Atonement»)); не вредительство по отношению к обидчику, а труд себе во благо как изощренный вариант мести («Симфония тысячелетия» Клайва («Amsterdam»)); такие образы мести, как «poison in preserved form» («яд в сохранной форме»), «a means of filling an emotional void» способ заполнить душевную пустоту («Amsterdam», «Atonement»); указание на слияние мести и чувства долга для мстящего, на тесную связь мести с ненавистью, лицемерием, слепотой обидчиков, предательством («Amsterdam», «Atonement»).
Когнитивно-функциональные установки оязыковленного концепта revenge/месть в английском и русском языках
В предыдущих главах подчеркивалось, что концепт revenge/месть принадлежит к регулятивным концептам. Вербализаторы данного ментального образования фиксируют не только определенные образцы поведения, свойственные носителям того или иного языка, но и отношение к ним, определяемое ценностными установками той или иной культуры. В силу того, что понимание зла и обиды может отличаться в разных культурах, несмотря на бесспорность утверждения о том, что регулятивная функция действительно выполняется исследуемым вербализованным концептом revenge/месть, представляется верным утверждение, что в английском и русском языках она реализуется неодинаково.
Так, например, ранее в настоящей работе подчеркивалось, что за положительной или отрицательной оценкой мести в сознании носителей английского и русского языков стоят различные мотивировки. Русский язык фиксирует тот факт, что месть не поощряется, потому что в фокусе оказываются христианские ценности: любовь к ближнему и всепрощение (например, Суди бог обидчика, а человек прощает; Милость - подпора правосудию; На зло молящего бог не слушает (Даль В.И. Указ. соч.)), тогда как английский язык закрепляет ситуации, отмечающие недопустимость мести в связи с невозможностью в данный момент исправить сложившуюся ситуацию в пользу обиженного с её помощью, то есть подчеркивается совершенная непрактичность мщения, его непродуктивность, и предлагается забвение обиды, пренебрежение ею, не оставляющее места искреннему прощению {Neglect will kill an injury sooner than revenge; Dead avails not and revenge vents hatred (ODEP, 1984)). Еще более сильным аргументом против открытого причинения вреда обидчику, закрепленным в средствах вербализации английской вариации исследуемого концепта, является полезность употребления всех средств на укрепление собственных позиций, духовных и материальных, что в конечном счете ранит обидчика эффективнее, чем порыв гнева и распыление усилий.
Если же месть не порицается в сознании носителя русского языка, то вербализаторы русской разновидности изучаемого концепта revenge/месть объясняют такое решение либо священным характером мщения {«- Святее мести за убийство отца - только месть за убийство матери» (Васильев Б.Л. Указ. соч.)), его огромным, иногда народным, даже национальным размахом и значимостью (и тогда чаще выбираются языковые репрезентанты данной вариации концепта revenge/месть, указывающие в своем словарном значении на правильность, праведность и возвышенность предпринимаемых действий, типа «дух возмездия», «священная война» и т.п.), либо критическим эмоциональным состоянием обиженного, который неспособен иными способами достичь душевного равновесия («Все эти концепции о воздаянии придуманы не для беременных женщин»; « ... счастливые люди мстить не умеют» (Геласимов А.В. Указ. соч.)). Поощрение мести в английском языковом сознании, на основании анализа классических английских паремий, современных английских и англо-американских антипословиц и индивидуальных импликаций варианта revenge исследуемого вербализованного концепта в художественных произведениях выдающихся деятелей английской литературы XX-XXI веков, связано преимущественно с уверенностью мстящего в том, что его действия никак не навредят ему самому, он не торопится мстить, старается максимально четко просчитать все свои шаги и действия обидчика: «But he felt Beelzebub was more on the money: contrivance, slow revenge, seduction» (Amis M. Op.cit.).
Вербализаторы английской и русской лингвоспецифических вариаций концепта revenge/месть в дискурсе фиксируют различные векторы актуализации исследуемого концепта по отношению к участникам акта мести: в английском дискурсе месть скорее «экстравертна» в том смысле, что она направлена на внешнего по отношению к обиженному субъекта и имеет целью его унизить, покарать, а в русском - месть «интровертна», поскольку обиженный стремится отомстить скорее для себя, чтобы себя успокоить или утешить, а не для того, чтобы обидчик почувствовал себя плохо. Возможно, данное явление можно было бы назвать фатической функцией, подразумевая однако не столько поддержание контакта между людьми, сколько поддержание взаимодействующих сторон в определенном состоянии. Любое действие предполагает некую ответную реакцию, и именно такой реакцией становится месть.
Так, например, в проанализированном романе И.Р. Макьюэна «Atonement», героиня, сама свершающая мщение, делает это не для успокоения своей совести, потому что осознает, что её клевета не вернет к жизни любимых людей и не даст им заслуженного счастья. Брайони мстит себе за проступок, чтобы прочувствовать всю ту боль, на которую она обрекла сестру и её возлюбленного. Аналогичную ситуацию относительно направленности мщения находим в романе М.Л. Эмиса «The Information». Ни Ричард Талл, ни супруга Талла Джина не мстят, чтобы почувствовать себя лучше, персонажи сами невыразимо страдают от тех вредительских действий, которые они совершают.
В русских же романах, исследованных в ходе работы, персонажи, предпринимающие мстительные действия, стремятся к свершению мести для того, чтобы найти недостающую частицу своей сущности, определиться со своей жизненной позицией (Койфман в романе А.В. Геласимова «Рахиль») или для того, чтобы выполнить свой долг, сообразуясь с индивидуальными и народными представлениями о человеческом достоинстве и чести, с определенным кодексом правил поведения относительно обидчика (Свенельд, Ратимил и другие персонажи романов Б.Л. Васильева «Вещий Олег» и «Ольга, королева русов»). Здесь к мести обращаются не столько для того, чтобы наказать злодея, сколько для того, чтобы почувствовать себя цельным, полноценным и/или порядочным человеком, выполняющим свои обязанности перед семьей и обществом.
