Содержание к диссертации
Введение
РАЗДЕЛ 1. КЛАССИФИКАЦИЯ ОФИЦИАЛЬНО-ФИКСИРУЕМЫХ КУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК ( ИНСТИТУТОВ КУЛЬТУРЫ) 18
РАЗДЕЛ 2. Место и роль неофициальных культур ных практик в социальном пространстве рефор мируемого общества 51
РАЗДЕЛ 3. ОСНОВНЫЕ ВЕКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ КУЛЬТУРНО-ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ИНФРАСТРУКТУ РЫ РОССИЙСКОГО СОЦИУМА 89
Заключение 129
Список использованной литературы 133
- КЛАССИФИКАЦИЯ ОФИЦИАЛЬНО-ФИКСИРУЕМЫХ КУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК ( ИНСТИТУТОВ КУЛЬТУРЫ)
- Место и роль неофициальных культур ных практик в социальном пространстве рефор мируемого общества
- ОСНОВНЫЕ ВЕКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ КУЛЬТУРНО-ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ИНФРАСТРУКТУ РЫ РОССИЙСКОГО СОЦИУМА
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Изучение институционально-культурной трансформации имеет сегодня исключительно важное значение, что связано с целым рядом моментов.
Прежде всего, от того, какая институциональная матрица будет выбрана и какая сеть институтов культуры будет создана во многом зависят перспективы успешного функционирования и развития страны. Задача эта чрезвычайно ответственная. Тем более, что история отчетливо показала, что ориентация преимущественно на зарубежные модели в процессе решения собственных проблем во многом не позволила увидеть реальные процессы, происходящие в российской институциональной инфраструктуре, которые не нашли, да и изначально не могли найти, отражения в зарубежной социологической литературе. Если они и фиксировались, то, к сожалению, должным образом не описывались и не анализировались, отбрасывались как что-то нетипичное, случайное, флуктуационное, не заслуживающее внимания. Указанная ориентация во многом стала причиной оторванности многих теоретических построений от процессов, происходящих в российской действительности. Поэтому сегодня требуется увидеть российскую социальную реальность, и культурно-институциональную в частности, не через призму амери-кано или европоцентристского взгляда и не через призму традиционно-официальных представлений, а такой «какова она есть на самом деле», выявить основные тенденции институционально-культурных трансформаций, и лишь затем говорить о том, как должно быть.
У нас же, несмотря на огромный опыт последних лет (полученный методом проб и ошибок) по-прежнему доминируют рассуждения о «неправильной стране», которую «умом не понять», ее «аномальности», а при разработке стратегии реформирования отталкиваются преимущественно от зарубежного опыта (опыта «цивилизованных стран»). Аргументы сторонников такой позиции фактически являются оправданием любой лжеинновационной инициативы. В итоге - болезненность преобразований, увеличение «рисков» и без того нестабильного общества, да еще к тому же людей начинают учить жить не тому, как надо жить в российских реалиях, а в тех, которых еще нет и которые являются делом далеко не близкого будущего (например, тому, как надо жить в гражданском обществе, обязательно делая при этом оговорку о том, что отдают себе отчет в том, что гражданское общество - это весьма отдаленная перспектива для российского социума). То есть, доминирует не реалистическое, а аутистическое мышление.
Активное отстранение от мира российских реалий имеет своим последствием эволюцию («дрейф») от незнания социокультурной реальности к игнорированию самой этой реальности. И это стало даже своеобразным методологическим принципом. Не случайно, все большие симпатии в социологической среде приобретают постулаты постмодернизма.
Актуальность изучения культурно-институциональных трансформаций связана также с появлением культурных практик и организационных структур, тиражирующих и распространяющих ценности, основным лейтмотивом которых является прославление сил разрушения, распада и смерти, культ насилия, секса, равнодушия, эгоизма, эгоцентризма и пр. Недооценка сложности и опасности этих процессов, непротиводействие им, имеет своим последствием распад социальных связей. А там, где они рвутся, социальная материя становится похожей на сухой песок, наступает конец гуманизма со всеми вытекающими последствиями, по сравнению с которыми катаклизмы XX века могут показаться шалостями уличных хулиганов. Набат, извещающий о беде, призывающий обратить пристальное внимание на проблемы культуры, уже звучит.
И, наконец, изучение трансформации социальных институтов и формирование с использованием этого знания сети институтов культуры, адекватных российским реалиям, необходимо и в плане укрепления националь ной безопасности. Институты культуры, помимо всего прочего, - это еще и важный фактор национальной безопасности (ценностно-нравственной). Со многими из существующих и вновь появившихся угроз не справиться без наличия широко разветвленной (не чрезмерно, конечно), а главное, эффективно работающей, системы институтов культуры. Широкому распространению различных экстремистских организаций, квазирелигиозных сект, негосударственных военизированных структур, эпидемии массового мошени-чества (связанной с аномией, невозможностью достичь целей «нормальными» способами, отсутствием условий, при которых честная работа являлось бы надежным способом обеспечения материального достатка, престижного статуса, социальной самореализации) нужно противопоставить систему эффективно управляемых, а соответственно, эффективно функционирующих институтов культуры (образования, искусства, религии, СМИ, книгоиздания, организованного досуга и пр.). Невнимание к этой проблеме (как и откладывание ее «на потом») или чрезмерное увлечение при ее решении «завезенными» (модными) социальными технологиями (жесткими или гибкими) может быть осознанным или неосознанным продолжением традиции строительства «потемкинских деревень» и способно привести к созданию фантомных культурно-институциональных образований (сооружений), крайне неустойчивых, чрезмерно зависимых от изменчивого мнения, предпочтений представителей высшего слоя политической элиты (не отсюда ли напряженная озабоченность «оперативного» улавливания культурных предпочтений первых лиц или vip person), несамостоятельных и нелигитимных. Создание фантомной по своей сути сети институтов культуры опасно потому, что социум теряет способность адекватного реагирования на вызовы, исходящие изнутри страны, окажется неспособным решать ценностно-ориентационные, нормативно-регулятивные, информационно-трансляционные, коммуникативно-интегративные и другие задачи.1 Соответственно, единственным побудите лем их решения будет оставаться область международных отношений, а страна вполне реально может стать перед возможностью поражения очередного обновленческого проекта и скатиться к самоизоляции, в конечном счете к закрытому обществу.
В силу высокой социальной цены процессов институционально-культурной трансформации требуется их тщательное изучение.
Степень научной разработанности темы. Проблема трансформации институтов культуры в условиях растянутого демократического перехода (транзита) является малоизученной, что объясняется рядом причин.
Социальная структура общества, как известно, имеет два «среза» — групповой (довольно основательно проанализированный в прошлом, но недостаточно сегодня, в связи с незавершенностью стратификационных процессов, которые идут постоянно, имея в разные периоды социумного развития ту или иную интенсивность и оформленность) и институциональный, который практически не изучался в советский период, так как предпочтение отдавалось одному институту — партии, который доминировал над всеми другими.
Кроме того, в российской социологии сложилась традиция, согласно которой культура связывалась главным образом с образовательной, просветительской, художественной, организационно-досуговой деятельностью, с практикой духовного совершенствования личности (формированием нового человека). Хотя на самом деле культура присутствует везде, представляя собой «систему исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности, обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее проявлениях»,1 которые создаются социальными институтами (не только официальными).
Не случайно Э. Дюркгейм дополнил свое определение предмета социологии положением о том, что социология - это наука и «об институтах, их генезисе и функционировании».1
Сегодня в области изучения институциональной инфраструктуры сложилась своеобразная ситуация. Наблюдается оживление интереса к институциональной проблематике, что связано с необходимостью выстраивания прочных институциональных «конструкций», уверенно держащих и воспроизводящих новую рыночную систему социальных связей. Но он от-четливо выражен в сфере экономической и политической наук . Что касается социологии, то здесь институциональный подход к культуре долгое время находился и, к сожалению, во многом и сейчас находится, на методологической периферии. Это ясно видно по социологическим публикациям. Так, в российских социологических словарях и энциклопедиях нет статей специально посвященных культурно-институциональной инфраструктуре. В российской социологической энциклопедии, Ж.Т. Тощенко, говоря об инфраструктуре, справедливо отмечает: «иногда выделяется институциональная»4. Слово «иногда» говорит о многом, а именно, о явно недостаточном внимании социологии к изучению институциональной структуры, и культурно-институциональной, в частности.5 Хотя, надо сказать, что публикации, посвященные этой проблематике в последнее время появились и на страницах социологических журналов и книг. Предпосылки для исследования многих аспектов диссертационной проблемы были созданы работами следующих российских ученых: Гуревича П.С, Давыдова Ю.Н., Егорова В.К., Ерасова B.C., Заславской Т.И., Ионина Л.Г., Иншакова О.В., Кирдиной С.Г., Косалса Л.Я., Кравченко А.И., Лебедева А.Б., Лотмана Ю.Л., Маркаряна Э.С., Осипо-ва Г.В., Панарина А.С., Пригожина А.И., РЫБКИНОЙ Р.В., Тощенко Ж.Т., Флиера А.Я. и др.
Большую работу по объединению ученых, занимающихся изучением институциональных трансформаций (представителей исторического, экономического, политологического, философского, юридического, социологического знания), проводит академик Т.И. Заславская. И, в частности, «вехой» в этом направлении был международный междисциплинарный симпозиум «Куда идет Россия?: кризис институциональных систем: век, десятилетие, год», проведенный в 1999году.!
Именно социология, помещающая институты в целостный социальный контекст, дает возможность рассмотреть институциональную инфраструктуру во всех ее аспектах, включая культурно-институциональный. Культурно-институциональное реформирование - это одно из условий успешной модернизации всех сфер жизни российского социума. Ныне живущие поколения в полной мере почувствовали на себе, что такое власть без культуры, что такое сила без культуры, что такое демократические возможности без культуры, что такое предпринимательство и бизнес без культуры и, наконец, что такое богатство без культуры.
Поэтому изучение культурно-институциональных трансформаций является острейшей проблемой социологии. Нехватка знаний в этом плане приводит к тому, что в процессе реформирования институциональной «сферы» над эффективностью нередко доминирует субъективное видение, способное лишь инициировать «непреднамеренные последствия» (дефиниция введена в научный оборот социологом Э. Гидденсом) и отодвинуть создание условий для стабильного функционирования и развития общества на неопределенно-долгое время.
Цель и задачи исследования. Актуальность, практическая и теоретическая значимость проблемы определяют основную цель исследования, которая состоит в выявлении особенностей, а также основных «векторов» трансформации культурно-институциональной структуры российского общества. Цель реализована путем решения следующих задач:
1. дать определение понятия «институт культуры» с учетом специфики данного рода установлений, занимающихся производством, тиражированием, регулированием распределения и организацией потребления духовного продукта;
2. разработать и предложить классификации, функционирующих в российском социальном пространстве официальных (формальных) институтов культуры, продемонстрировать то, что у каждой из типологий есть свои «окна возможностей» и гносеологические пределы; что такой подход позволит сориентироваться в многообразии официальных культурных практик, установить взаимосвязи между ними, яснее представить их функционально-смысловое назначение, выявить качественные особенности, явные и латентные функции, а также оценить наличный и перспективный потенциал каждой из них;
3. показать, что культурно-институциональная инфраструктура российского социума имеет несколько «этажей», верхний из которых обслуживает связи социетального характера (макроинституты культуры), средний мезоуровневые, нижний микроуровневые, и, находящийеся под ними - наноуровневые социальные взаимодействия (карликовые официальные культурные практики);
4. разобраться в «стихии» неформальных культурных практик, на которые традиционная социологическая рефлексия смотрела как на какой-то малозначительный фон, выявить причины их возникновения, доказать, что их существование связано также, помимо всех других причин, и с перманентной, спонтанно-непреднамеренной адаптацией социумов к постоянно меняющимся условиям существования, оценить с точки зрения наличия в них общественно-созидательного, творчески-инновационного потенциала;
5. доказать, что мир неформальных культурных практик - это «источник» подпитывающий культурно-институциональную инфраструктуру через постоянно идущие процессы институционализа-ции, которые проходят следующие этапы: креации, интериориза-ции, интернационализации, мультипликации и легализации;
6. выявить, проанализировать и описать основные «векторы» трансформации институтов культуры в условиях реформирования всех сфер жизни российского социума, включая импорт; возникновение новых институтов; переналадку традиционных; реанимацию находящихся в состоянии анабиоза и инсти-туционализацию неформальных культурных практик.
Объектом исследования является культурно-институциональная структура российского социума.
Предметом - процессы и основные «векторы» культурно-институциональной трансформации в реформируемом российском обществе.
Методологическая основа диссертационного исследования. Для исследования заявленной в диссертации проблемы важное значение имеет выбор адекватных методологических подходов. Методология как совокупность (система) наиболее общих принципов приемов и способов организации, выстраивания материала, из которых исходят при изучении проблемы, помогает «обрести» (найти) теоретические «точки опоры», создает предпосылки построения прочной и непротиворечивой объяснительной модели, шире раскрыть «окна» ее гносеологических возможностей.
Поскольку объяснительный масштаб (потенциал) традиционных и инновационных методологий различен, постольку использовались и те, и другие. И, в частности, постулаты классического функционализма (Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун, а также работы таких представителей структурно-функционалистского направления в социологии, как Р.Мертон, Т. Парсонс, с учетом, разумеется того, что объяснительные пределы данной парадигмы ограничены ее ориентации на «только здесь и сейчас»), а также наработки функционалистского подхода в его неофункциональном облике (существенно скорректировавшим ряд исходных теоретических посылок своего предшественника).
Кроме того, автор отталкивался от положений традиционного инсти-туционализма (представленного Т. Вебленом, Дж.К. Гэлбрейтом, Дж. Ком-монсом и др.) и неоинституционализма (Дж. Бьюкенен, Р. Коуз, Д. Норт, Р. Фогель1), у которых при наличии общей исходной посылки, состоящей в стремлении показать связь социальных проблем с процессами эффективного функционирования институциональных инфраструктур (истоки прогресса одних социумов и стагнации других коренятся, по их мнению, в различии их институциональных структур), есть принципиальные различия. Если «старые» институционалисты (кстати, и те и другие ориентировались в первую очередь на изучение экономических институтов) использовали методы, наработанные политическими и правовыми науками, экстраполируя их на изучение экономических институтов, отдавая предпочтение индукции, то представители «новой волны» институционализма выбрали противоположный путь, распространяя накопленные при изучении экономических институтов методологические приемы на анализ всех других институтов (исключая институты культуры, по-прежнему остающимися за пределами внимания институционализма, как «ретро», так и «нео»), предпочитая дедукцию и не «растворяя» личность в институте.
При рассмотрении диссертационной проблемы использовались также объяснительные возможности синергетики. Синергетика, ставящая своей задачей изучение общих закономерностей и принципов, лежащих в основе процессов самоорганизации, особенностей устойчивости и распада структур различной природы, формирующихся в системах, далеких от равновесия, имеет наработки, которые можно применить при изучении неформальных культурных практик. Такова, например, синергетическая теория малых пространственно-временных структур, функционирующих в несбалансированных, неупорядоченных системах, находящихся в районе критических точек, бифуркации.
В этой связи представлялось целесообразным привлечение некоторых положений постмодернизма, хотя и рисующего обстановку длительного транзита замусоренным пустырем полным старых развалин, но безусловно правого в том, что мир открывается для человека в виде той или иной авторской интерпретации, не всегда адекватной реальному положению дел. Наработки указанных парадигм выступали своего рода «кирпичиками» в процессе создания автором своей карты теоретических ориентиров.
Вполне естественно, что речь идет не о механическом перенесении объяснительных «конструкций» различных парадигм, а использовании с учетом их гносеологических плюсов и возможностей, более отчетливого высвечивания отдельных элементов проблемы, а также того, насколько органически они вмонтируются в авторскую объяснительную модель (концепцию), ибо невозможно целостно в содержательно-логическом смысле выстроить материал по нескольким разным системам правил, по совершенно различным принципам. Применялись традиционные и новые методологические подходы, а также методологические комбинации. Первые создавали возможность рассмотрения различных аспектов диссертационной проблемы, вторые -осуществить ее стереоскопическое (объемное) рассмотрение. Автор стремился, таким образом, привести их к общему методологическому, эвристи ческому и систематическому знаменателю, тем более, что именно социология претендует на системное видение социальных проблем, синтез данных других наук с целью оказания помощи практикам в деле создания оптимальной модели культурно-институциональной инфраструктуры, способной обеспечить базовое ценностное единство, а соответственно, устойчивое функционирование российского социума.
Эмпирическая база исследования создавалась путем применения различных методов.
С методологией, как абстрактно-панорамным видением проблемы, тесно связана методика сбора материала по проблеме культурно-институциональных трансформаций, которая больше «завязана» на совокупности конкретных практических приемов и процедур получения материала. Для сбора эмпирического материала по проблеме использовались как «количественные», «жесткие» методы (авторские1 и проведенные другими исследователями и исследовательскими центрами2 социологические исследования), так и «качественные», «мягкие». И, в частности, для сбора материала по проблеме применялись такие «мягкие» методы и стратегии, как глубинные интервью респондентов, всю свою жизнь посвятивших процессу духовного производства, различные стратегии «нежестких предположений и объяснений» (заключающиеся в рассмотрении одного и того же явления в разной системе измерений) и др. Таким образом, для сбора эмпирического материала была избрана интегративная стратегия, объединяющая качественные и количественные методы.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:
1. На основе синтеза представлений о сущности понятия «социальный институт» предложено собственное определение этого понятия, а также дефиниции «институт культуры» , под которым понимается устойчивый комплекс ценностей, норм, организационных структур, а также достаточно регулярных и долговременных социальных практик, регулирующий процессы производства, распределения и потребления духовного продукта.
2. Разработаны классификации формальных (официальных) институтов культуры, функционирующих в социальном пространстве российского социума, в основу которых положены следующие основания: масштаб «поля влияния» (мега- макро- мезо- микро- и наноуровневые институты культуры); акцентуация на выполнении той или иной функции процесса духовного производства (создании, хранении, тиражировании, распределении продуктов духовного производства); степень зрелости; иерархическая соподчинен-ность (основные, вспомогательные); генезис; способ поддержания духовного производства, формальность и неформальность.
3. Выстроено «классификационное дерево» официальных культурных практик, дающее возможность сориентироваться в их многообразии, выявить систему детерминации и причинно-следственных связей между ними, яснее представить их функционально-смысловое назначение, явные и латентные дисфункции, а также оценить наличный и перспективный потенциал каждой из них.
Изучены причины возникновения неофициальных культурных практик. Доказано, что нельзя смотреть на мир неофициальных культурных практик как на какой-то малозначительный фон, так как, с одной стороны, это один из механизмов общественной самоорганизации, своего рода социумный «блок» самосохранения, в котором сосредоточен богатейший опыт народа, а с другой, в ситуации нахождения социума в режиме бифуркации (у развилки дорог, перед выбором дальнейшего пути) может сработать «эффект сверхмалых величин», когда та или иная практика, социально-негативная по своей сути, обладающая разрушительным потенциалом, может иституционализировать ся, что способно привести к усилению рисков переходности и будет иметь далеко идущие для общества последствия (например, легализация всякого рода теневых институтов).
5. Предложены возможные способы проникновения в социумные «кладовые» и возможные принципы (правила) проведения там «ревизии» с целью поиска таких культурных практик, которые обладают значительным инновационным потенциалом, перспективны, и способны дополнять или даже замещать разбалансированные и по существу дисфункциональные институты культуры.
6. Поскольку изменение институциональных структур - важнейшая, но малоизученная в российской социологии составляющая социальных изменений вообще, постольку проанализированы и оценены существующие трас-формационные теории, показано, что «движение вперед вовсе не означает постоянного улучшения», что российская трансформация не воспроизводит институциональный порядок западных обществ, как и порядок, основанный на рациональности традиционного типа.
7. Сопоставительный анализ культурно-институциональных трансформаций, неоднократно происходивших в России, позволил выявить специфику современной, составить своего рода тезаурус (перечень) показателей дисфункциональных проявлений в деятельности институтов культуры.
8. Критически проанализированы традиционные для современной социологической мысли направления культурно-институциональной трансформации, такие как импорт институтов (самое, пожалуй, популярное в России направление), совершенствование и адаптация к новым условиям имеющихся и появление новых. Выявлены и изучены такие «векторы» институциональной трансформации, как реанимация институтов культуры, долгое время находившихся в состоянии анабиоза (ретроинституты) и институ- ционализация неформальных культурных практик (закрепление, официаль ное признание неофициальных сетей социальных связей и неформальных ценностей, норм и обслуживающих их организационных форм и структур).
Научная и практическая значимость диссертации состоит в приращении знаний, касающихся институциональной инфраструктуры реформируемого российского общества, основных векторов ее трансформации, расширении предметного поля аналитической социологической рефлексии.
Материалы работы имеют также практическое значение. Поскольку от процессов разрушения традиционных институтов и создания инновационных во многом производны социальные проблемы реформируемого общества, постольку содержащиеся в ней материалы, касающиеся систематизации и оценки функционирующих в социальном пространстве в России формальных и неформальных культурных практик, могут быть ориентиром в процессе реформирования.
Автор при этом не разделяет иллюзий, согласно которым на материалах того или иного исследования может быть построена стратегия действий по качественному обновлению культурно-институциональной инфраструктуры. Он лишь надеется на то, что материалы его изысканий в чем-то помогут практикам увидеть тенденции ее развития, оценить риски институциональных преобразований, увидеть «подводные рифы», способные возникнуть на еще не до конца обозначенном фарватере культурно-институциональной модернизации, не более того. Тем более, что институты культуры должны, образно говоря, работать в ансамбле, взаимодействуя и дополняя друг друга.
Ряд положений работы может лечь в основу чтения общего курса социологии (в частности, тем: «Социальные институты», «Социально-страфикационная структура современного российского общества», «Социология организаций», «Социология культуры» и пр.), а также спецкурсов и элективных курсов.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации отражены в восьми публикациях (в том числе в брошюре, сборниках научных трудов, ученых записках, главы в коллективной монографии), в выступлениях автора на международном симпозиуме, всероссийских, региональных конференциях, а также итоговых конференциях Казанского государственного университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех разделов, заключения и списка использованной литературы.
КЛАССИФИКАЦИЯ ОФИЦИАЛЬНО-ФИКСИРУЕМЫХ КУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК ( ИНСТИТУТОВ КУЛЬТУРЫ)
Обществу всегда был и будет необходим духовный продукт - экономические, политические, эстетические, нравственные и прочие системы ценностей1 (которые «держат», «скрепляют» общественный организм и на основе которых строится, организуется жизнь, формируются социальные нормы, устанавливаются санкции за их нарушение), идеи, концепции (замыслы, намерения, предварительные, «черновые» понимания явлений, процессов, задуманные планы действий, например, концепции институционального реформирования), теории (системы относительно оформившихся, завершенных и обобщенных положений по тому или иному вопросу), идеологии (которые выполняют оценочную, объяснительную, интегративную, активизирующую и охранительную функции) и т.д. и т.п. Без духовного продукта невозможно сколько-нибудь успешно организовать жизнь социума, а, соответственно, целенаправленно осуществлять деятельность по стабильному и гарантированному удовлетворению потребностей людей. Причем, не только витальных, но и экзистенциальных, социальных, престижных и прочих.2
Производством же духовного продукта, его тиражированием и распространением, регулированием распределения и потребления занимаются институты культуры. К сожалению, в социологии этот вид социальных институтов (и в частности, процессы их трансформации) изучен явно недостаточно, что проявляется даже в отсутствии их сколько-нибудь объяснительно-значимой (объяснительно-емкой, эвристически значимой) классификации, преимущественной ориентации («зацикленности») на изучении официальных институтов культуры. Прежде чем рассматривать вопрос о типологии реаль не случайно, аксеологической проблематике уделяли большое внимание М. Вебер, У. Томас, Ф. Знанец-кий, Т. Парсонс. В работах последнего она оказалась сфокусированной в пределах рассмотрения вопроса социумной интеграции. но функционирующих институтов культуры следует остановиться на определении таких ключевых понятий, как «социальный институт» и «институт культуры».
Понятия - это своего рода ячейки сети, с помощью которой хотят «поймать» сущность явления. Причем, размер этих ячеек бывает самый разный. Поиск их оптимального размера - задача далеко не простая. Поэтому «сети», которыми пытаются уловить смысл явления «социальный институт» (и «социальный институт культуры», в частности) постоянно совершенствуются. Чтобы разобраться со смыслом явления «социальный институт» социологами расставлено сегодня много различных понятийных сетей. Казалось бы, что в такой ситуации «не поймать» суть явления просто невозможно. Однако, приходится констатировать, что несмотря на многочисленность «ловушек» оно ускользает от исследователей. И о его сущностных отличительных признаках во многом судят по тем «следам», которые оно оставляет исчезая. Положение усугубляется еще и тем, что «в различных науках доминируют свои трактовки институтов».1 Отсюда, во-первых, ряд дефиниций, с помощью которых его пытаются определить, а, во-вторых, «веер» представлений о его сущностных характеристиках.
Наиболее широко применяют такие дефиниции, как «институция» (от лат. institution - установление; в Древнем Риме так назывались элементарные учебники права, систематически излагавшие основные начала юриспруденции, а также сборники законов), «институт» (устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов и норм, призванных организовывать, регулировать, упорядочивать жизненно важные сферы человеческой жизнедеятельности), «организация» (фр. organization — объединение людей, групп, созданное для достижения какой-либо цели на основе использования преимуществ разделения труда, обязанностей, специализации, иерархизиро-ванного взаимодействия).
1 Иншаков О. В. Экономические институты и институции: к вопросу о типологии и классификации // Социологические исследования, 2003. - №9. С. 42. Самые большие разночтения начинаются тогда, когда предпринимаются попытки дать перечень сущностных характеристик социального института. Социологи давно уже обратили внимание на то, что социальный институт представляет собой устойчивый комплекс различных по своей природе образований - ценностных, нормативно-регулятивных, структурно-организационных, деятельностных. Поскольку любой социальный институт всегда в процессе своего функционирования проводит в жизнь и отстаивает те или иные ценности, или традиционно-смысложизненные или инновацион-но-смысложизненные, то ряд исследователей считают важнейшим атрибутом социального института стереотипизированную систему ценностных представлений, целостных или фрагментарных, в зависимости от переживаемого обществом периода, постольку весьма многочисленны определения социального института через социальные ценности. Так, Т.Б. Веблен, один из представителей институциональной школы в социологии, определил социальный институт как «стереотип мысли», «распространенный образ мысли о том, что касается отношений между обществом и личностью и выполняемых ими функций».1 На этой же позиции находились и такие представители функцио-налистского крыла в социологии, как Б.К. Малиновский, А.Р. Радклифф-Браун. Последний, например, считал социальные институты «каркасом социального тела», «стратегическими узлами человеческой деятельности».2 В этом смысле трактует социальный институт и Т. Парсонс, который считал, что социальный институт призван реализовывать ценностные императивы, которые управляют поведением индивидов и социальными отношениями.3 Предлагаемые современными англо-американскими социологами трактовки социального института даются именно в указанном ключе.4 Собственно, в этом же русле следуют и определения социального института, даваемые представителями отечественной социологической науки, периода интенсивного освоения наработок западной социологической мысли.1
Более многочисленны трактовки социального института через такую его атрибутивную характеристику, какой является нормативно-регулятивная. Обилие определений, даваемых в этом ракурсе объясняется, очевидно, тем, что социальные институты создаются в первую очередь для того, чтобы организовывать, упорядочивать и регулировать жизненно необходимые взаимодействия (такие виды социальных связей, без которых невозможно обеспечение важнейших индивидуальных, групповых и общественных потребностей), делать их устойчивыми и социально гарантированными. Сказалось, вероятно, и влияние юридических наук, из которых это понятие пришло в социологию. Как бы то ни было, никто еще не смог опровергнуть постулат, согласно которому неравновесное состояние нормативно-контролирующих механизмов не лучшим образом сказывается на социальном порядке, стабильном функционировании общества в целом. Человечество не один раз испытывало на себе тяжелейшие последствия состояния разбалансированности нормативных систем.2 Не случайно, что многие исследователи, давая определение социальному институту, опираются на понятия «норма», «правило поведения», считая институт социально интеграционным комплексом, состоящим из норм и механизмов, контролирующих и поддерживающих их реализацию. Таковы определения, даваемые многими зарубежными и отечественными исследователями (Д. Хомансом, Д. Хортзлером, К. Панунзио, С. С. Фроловым3 и др.).
Место и роль неофициальных культур ных практик в социальном пространстве рефор мируемого общества
Как любая полноводная река начинается с небольших ручейков, так и любая официальная (легитимированная) культурная практика начинается с истоков, каковыми являются нефиксированные культурные практики. Палитра неофициальных культурных практик исключительна богата. Это целый мир, не вполне соотносимый с системой официально существующих практик, своего рода «параллельные» культурные миры. Неформальные культурные практики отличаются самобытностью, ярко выраженным этническим своеобразием, богатством макро, микро и мезоуровневых, локальных и региональных и других проявлений (форм).
Неформальные культурные практики возникают в силу целого ряда причин. Дело в том, что возможности официальных институтов культуры в деле управления процессами производства духовного продукта (идей, теорий, произведений искусства и пр.) не беспредельны. Хотя формализация1 делает связи по поводу производства духовного продукта устойчивыми, стабильны-ми и прогнозируемыми - она не «всесильна». Тем более, что регламентировать (сужать диапазон выбора, подчинять чьей-то субъективной воле) все и вся в сфере духовного производства попросту невозможно. Стремление регламентировать максимальное количество ситуаций в области духовного производства противоречит самой природе творчества.4 Поэтому наряду с официально зафиксированной сетью отношений и норм складываются и функ
1 Институты культуры задают образцы, программируют духовное производство, определяют его направлен ность.
2 Формализация, существующая во всяком институте культуры, выступает гарантией защиты процесса духовного производства от различных флуктуационных, т.е. привходящих воздействий. Она, безусловно, способ рационализации процесса производства, тиражирования, распространения и потребления духовных ценностей.
3 Есть объективные и субъективные пределы формализации деятельности по производству духовного продукта.
4 Поэтому возможности институтов культуры не беспредельны, есть границы, за которыми организация духовного производства теряет свою рациональность. Не говоря уже о том, что не существует идеальных
управленческих иерархий - все они с «трением», «шумами». ционируют запрограммированные, спонтанные, самопроизвольно возникающие практики по поводу производства, распространения и потребления духовного продукта.
Возникновение неформальных (нефиксированных) культурных практик связано также и с тем, что официальные институты культуры не всегда могут дать простор личностной самостоятельности и активности, создать условия для реализации ее внутреннего потенциала, так как действуют ограничители в виде правил, распорядков, режимов, норм, статусов и т.п. Не случайно, для многих талантливых творцов культуры институциональные рамки и действующие в них формальные предписания, системы субординации, а также санкций за отступление от них, кажутся «духовными оковами», не способствующими их творческому самовыражению и самореализации.1 Конечно, речь идет не об абсолютной свободе от внешнего, в экзистенциалистском ее понимании (значимо только онтологическое, бытийное), а о непринятии конформизма, навязываемого внешним окружением, теми социальными общностями и институтами, в которых человек находится с момента прихода в этот мир. Ориентация на самостоятельность, критичность, дистанцирование от заданного стихией жизни, стремление субъекта к автономности не сводится к акту выбора исключительно ради собственного «Я», она связана с отстаиванием права на напряженную работу мысли без оглядки на кого-то, инновационное мышление. Смысл ее - выбор на всех и ради всех (инновационное нужно не только мне). Ситуации, когда другие знают «что человеку надо», «что ему следует» - запрограммированы уже фактом пребывания в том или ином институте. Отсюда ощущение, по словам Жана Поля Сартра, что «другие - это Ад». В философии экзистенциализма хорошо описана си Цена этого - одиночество. Поэтому справедливо утверждение о том, что одиночество - это подарок и наказание Бога за талант.
туация духовного кризиса, возникающая как результат институционально-нормативного прессинга, постоянный спутник которого - ощущение неправильности, бессмысленности, недостойности собственного существования именно в этой «оси координат»1 и стремление «вырваться» в неофициальное, не зарегламентированное «пространство».
Не случайно, в человеке заложено имманентное стремление к сохранению определенной автономности. «Эта автономия, - как справедливо пишет А.И. Пригожий, - служит средством противодействия индивида чрезмерному конформизму, навязываемому ему организацией. Такая автономия также является важнейшим условием удовлетворения более широких индивидуальных и социальных потребностей члена организации, которые нельзя или не всегда возможно удовлетворить в рамках формальной организации (необходимость индивидуального развития, общения по интересам, чувства признания средой и др.»).2
Таким образом, несанкционированные культурные практики связаны с феноменом относительной автономности личности, суверенностью ее сознания, противодействием сдерживающему творческий процесс глобальному институциональному влиянию (или, говоря словами Ж.П. Сартра, «институциональному включению»).
Еще одной причиной появления и массового распространения («всплеска») всевозможных неформальных культурных практик является «неисправность» (дисфункциональность) официальных институтов культуры, их неспособность производить качественный, а главное, социально востребуе-мый продукт. Это компенсируется за счет неформальных культурных практик. Подобно тому, как при недостаточности, закупорке некоторых сосудов в живом организме их функции начинают на себя брать другие, периферий 1 Отсюда одно из центральных понятий экзистенциализма - «страх», понимаемый не в смысле малодушия, испуга, боязни, постоянной тревоги за свое существование, а страх, как метафизический ужас - потрясающее человека прозрение непостижимости существования, когда человеку вдруг открывается зияющая бездна бытия, которую раньше, в сутолоке будничных дел он не замечал. ные сосуды. И это очень ярко видно на примере идеологических конструкций (на примере создания идеологического продукта). При определенных условиях он может быть не только социально незначимым, но даже вредным, не ориентирующим и не интегрирующим общество, а, наоборот, дезориентирующим и разобщающим. Таковой была официальная идеология накануне перемен. Понятно, конечно, что любой идеологический постулат рано или поздно становится неадекватным реальности (если он вообще был таковым, не случайно, многие теоретики считали идеологию нужным, но в принципе «ложным сознанием»). Специфика развития любой идеологии такова, что она формируется, развивается, стареет и умирает.
Выделяют ряд этапов (циклов) идеологического развития: формирования, адаптации, ритуализации и деградации (исследователи называют этот процесс «законом генерационной идеологической волны»). У истоков генерационная идеологическая волна прогрессивна, на исходе - реакционна. Постепенно идеи трансформируются в шаблоны, мысль окостеневает, начинает доминировать техника искажения реальности. И, наконец, финалом является деградация господствующих идеологических форм, которые распадаются, теряют свою привлекательность для массового сознания, а главное практическую ценность. Властные структуры, цепляющиеся за нее, уподобляются змее, отравленной своим же ядом, теряют контроль над ситуацией. В обществе в это время активизируются неофициальные идеологические практики, особенно контркультурные, носители которых ставят задачу "взорвать" традиционную систему ценностей и норм и сформировать новую, альтернативную. Процесс этот сопровождается, как правило, издержками (в виде создания и пропаганды эклектических конструкций, призывов раскрепостить бессознательное и пр.). Однако каким бы бурным он не был, он неизбежен в ходе поиска иных объединяющих идей.
Немалую роль в формировании новой системы ценностных ориентиров играют неформальные культурные практики. Это как бы тот "резервуар", в глубине которого вызревают и из которого во многом черпаются идеи, которые обладают мобилизующим потенциалом и средством "цементирующим" общности и обеспечивающим их эффективное функционирование.
ОСНОВНЫЕ ВЕКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ КУЛЬТУРНО-ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ИНФРАСТРУКТУ РЫ РОССИЙСКОГО СОЦИУМА
Одной из важнейших составляющих социотрансформационных процессов является изменение социальных институтов. По мнению академика Т.И. Заславской, социальная трансформация реализуется в первую очередь через изменение системы базовых общественных институтов, а также социальной структуры и человеческого потенциала.1 В то же время, как отмечают многие исследователи, проблема институциональных преобразований вообще, и культурно-институциональных, в частности, «остается одним из наименее проработанных элементов неоинституциональной теории». Это связано с тем, что долгие годы отечественная наука, во-первых, при рассмотрении вопросов культуры делала упор прежде всего на художественную и культурно-просветительскую практику, (роль и значение которых оценивались с позиций того, какой вклад они вносят в дело идеологической обработки населения), на проблематику формирования нового человека. И, во-вторых, такое состояние обусловлено также тем, что при изучении социальной структуры исследовался преимущественно социально-групповой срез общества, а институциональный - нет. Сыграло свою роль подозрительное отношение к изучению институциональной инфраструктуры, так как это казалось идеологически заангажированным социологам «подкопом» под незыблемые, обреченные на вечное существование институты.
Понимание и оценка изменений, происходящих в институтах культуры России (а также в практике их реформирования) во многом зависит от характера видения самих преобразований.
Если исходить из того, что российская трансформация воспроизводит институциональный порядок западных обществ, то это будет один подход, если отталкиваться от традиционного типа рациональности - другой. Возможна также позиция, стремящаяся исходить из «того» и из «другого», т. е. сочетания инновационного (западного) и традиционного (почвеннического), которая также уязвима, так как в данном случае не всегда конкретизирует само понятие инновационного, которое может быть радикальным (базовым) или парциональным (частичным). Не говоря уже о том, что культ новизны нередко порождает множество форм псевдоновизны.1 Кроме того, есть социокультурные пределы институционализации западных культурных практик в отечественном социумном пространстве (экономическом, политическом, правовом). Вопросов много. Но как бы то ни было, теория трансформации активно применяется как западными, так и российскими социологами «для описания и анализа процессов перехода России и стран Восточной Европы к рыночной организации экономики и демократическим политическим институтам».2
Первые исходят из ряда допущений, суть которых в следующем: в ходе осовременивания неизбежно и закономерно заимствование западных культурно-институциональных моделей (т. к. запад показал человечеству контуры устройства такого будущего, которое могло бы «устроить всех»; процессы преобразований имеют одновременный характер, т. к. «изменения в одном сегменте (общественной организации - О.П.) неизбежно вызывают вполне определенные, системно ориентированные изменения в других сегментах». Однако данный подход разошелся с реальностью по целому ряду моментов. Оказалось, что реформирование экономических институтов вполне может сопровождаться приобретением жесткости институтами политическими (и в частности, закреплением структур по ряду признаков чем-то напоминающих институты самодержавного правления в дореволюционной России).
Тезис об одновременности всех изменений также не подтвердился. В итоге оказалось, что социальная трансформация (в том числе институциональная) - это не заранее заданный процесс с предсказуемыми конечными параметрами, а саморегулирующийся и самокорректирующийся, свободный от концептуальной заданности. Кроме того, нельзя не принимать во внимание то обстоятельство, что западные трансформационные концепции объясняли переход от традиционного общества к индустриальному. Что же касается своеобразия российского социума, то в нем представлено социумно-индустриальное как доминанта, с большим вкраплением социумно-традиционного и элементами (ростками) постиндустриального. Поэтому институциональная рациональность западного типа явно не вписывается в социокультурные рамки российского социума. Попытки же «сверху», властно-волевыми усилиями внедрить западные культурно-институциональные практики приводят ими к наполнению заимствованных извне институтов традиционным содержанием или к сопротивлению (активному, конфликт-ному или пассивному) нововведениям.
Поэтому представители современных трансформационных теорий пересматривают некоторые свои исходные постулаты. Как отмечает один из всемирно известных социологов Петр Штомпка, пересматриваются следующие положения:
-в качестве движущей силы модернизации уже не рассматривается только политическая элита, действующая «сверху»;
- она уже не трактуется как решение, принятое образованной элитой и навязанное сопротивляющемуся населению;
- не может существовать единой, универсальной модернизационной модели;
- трансформация - это разнообразный и многоликий процесс, сопровождающийся «трениями», отступлениями, попятными ходами и даже провалами; - трансформационные потенции могут содержаться и в традиционном (в том числе, в традиционных институтах).1 Поэтому не все традиционные институты культуры должны отбрасываться и объявляться антиинновационными.
В ходе демонтажа основных интеграционных механизмов старого порядка не может быть проигнорировано (но, к сожалению, это делается на каждом шагу) то, что в традиционном находятся («складированы») отобранные многими и многими поколениями культурно-институциональные конструкции, которые могут использоваться для возведения будущего на фундаменте прошлого. Оно, как очень точно заметил П. Штомпка, обеспечивает современников «строительными блоками».2
Традиционное, кроме того, хотим мы того или нет, один из источников законности. Именно традиционная рациональность «освещает» (или «наоборот» отрицает) инновационные институты культуры. Причем, оно «работает» на всех этапах институционализации, начиная с креации («освящения» традицией появления института), интериоризации (внутреннего принятия того или иного культурного установления), интернационализации (признания института значимым для той или иной общности, социума в целом, «разрешение» «захвата» им социального пространства), мультипликации («размножения»), и заканчивая легализацией (без санкции традиционного узаконение, придание законной силы тому или иному новому институту культуры может быть затруднено). Известны словосочетания «люди так считают», «люди поддерживают», «люди не соглашаются», «общественность возмущается», «общественное мнение протестует» и т. д. и т. п. Собственно, убеждение в необходимости создания и функционирования того или иного института культуры со ссылкой на авторитеты - это и есть аргумент к традиции, хотя он может быть достаточно шатким, особенно когда за ним стоит стагнационное по своей сути тяготение к «старому», «испытанному» и «надежному» (которое может быть вовсе и не надежным и не прочным, а изношенным и «гнилым»).
И, наконец, традиционное (в том числе традиционные институты культуры) действует успокаивающе на людей, выступает своего рода стабилизатором, «устройством» для уменьшения последствий социальной «качки», особенно во времена перемен и кризисов. Так, традиции, напоминающие о некогда культурном величии, об утраченной свободе, постепенно подтачивают даже самый жесткий политический режим, с его институтами культуры, призванными в первую очередь контролировать образ мыслей людей.
Традиционные институты культуры функционально амбивалентны. Это проявляется в том, что в них содержится не только социально-позитивный «заряд» (потенциал»), но и негативный, сдерживающий введение инновационных по своей сути установлений, мешающий распространению и закреплению таких практик, которых требуют новые социальные реалии. Не исключен также вариант, когда за традиционным «прячутся» до поры до времени практики жестокости, разрушения, дискриминации, из всех «пор» которых веет иррациональностью и ненавистью (как говорил А. П. Чехов, «несет мертвечиной»).
Следовательно, неправы, как те, кто выполняет «па» «на бис» для Запада (объявляя его культурно-институциональные инфраструктуры «образцом» для воспроизведения, игнорируя факт существования социокультурных рамок институционализации заимствованных извне культурных официальных и неофициальных практик), так и те, кто, выступая с позиций «ура-патриотизма» призывает пристальнее взглянуть на традиционные институты культуры (конечно, и это необходимо делать, и когда требуется реанимировать даже те из них, которые находятся в состоянии анабиоза) и только там черпать материал для институционального строительства. Позиция, которую можно образно выразить словами «вот моя деревня, вот мой дом родной» также бесперспективна, как и позиция черпанья «пригоршнями ума» оттуда, из «прекрасного далека», не учитывая «ладно ль за морем иль худо».
Возможен и еще один сценарий реформирования культурно-институциональной инфраструктуры России, «завязанный» на временной фактор. Поскольку все социокультурные трансформации происходят во времени, у них есть протяженность, постольку предпринимаются попытки интегрирования («вмонтирования») времени в неоинституциональную теорию. Отражением этих попыток являются транзитологические концепции.1 В отечественной науке интерес к ним появился после провальных попыток разрубить «гордиев узел» проблем в кратчайшее время («шоковая терапия»-пусть какое-то очень короткое время будет очень больно, зато потом...; а также, к счастью не реализованная программа «400 дней» и пр.). А ведь еще П. Сорокин подчеркивал, что «.. .любое СТАНОВЛЕНИЕ, ИЗМЕНЕНИЕ, ПРОЦЕСС, СДВИГ, ДВИЖЕНИЕ, ДИНАМИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ ... предполагает время».
