Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основания исследования влияния корпоративной культуры на социальную адаптацию личности 14
1.2. Процессуальная природа социальной адаптации личности: адаптационная функция свободы в современном обществе 34
1.3. Корпоративная культура как социальный феномен 55
Глава 2. Влияние корпоративной культуры на социальную адаптацию личности 76
2.1. Модернизирующиеся и рационализирующиеся корпорации как среда для социальной адаптации личности 76
2.2. Детерминизм и системность в социально-адаптационном функционировании корпоративной культуры 95
2.3. Технология понимания как адаптационная стратегия в системе корпоративной культуры 115
Заключение 137
Библиография
- Процессуальная природа социальной адаптации личности: адаптационная функция свободы в современном обществе
- Корпоративная культура как социальный феномен
- Детерминизм и системность в социально-адаптационном функционировании корпоративной культуры
- Технология понимания как адаптационная стратегия в системе корпоративной культуры
Процессуальная природа социальной адаптации личности: адаптационная функция свободы в современном обществе
Понятие личности подверглось в последние десятилетия существенным изменениям, связанным с новым осмыслением соотношения сферы бытия, сферы мышления и коммуникативно-знаковой сферы, которая, как оказалось, выступает в качестве посредника между первой и второй. Это положение позволило определить личность как феномен, имеющий коммуникативную природу, что никак не противоречит прежним концепциям личности, рассматривающим последнюю как проявление уникальности человеческого бытия и как экспликат бытия социального. Коммуникативная природа общества и коммуникативная природа всех его производных, в том числе и личности, не подвергается более никакому сомнению. Согласно «Новой философской энциклопедии» при определении понятия личности следует учитывать три концептуальные дихотомии, возникшие в процессе развития западной философии и гуманитарных наук и породившие разночтения в понимании этого феномена1.
Первая дихотомия состоит в различении объектных и субъектных ориентации в подходах к осмыслению личности. Объектная ориентация широко представлена в натуралистической исследовательской программе, фундамент которой заложили французские просветители, и прежде всего материалисты XVIII века. Позднее этой позиции придерживались позитивисты, прагматисты и бихевиористы. Все они полагали, что личность надо определять как некую данность, изучение которой возможно исходя из ее внешних проявлений, фиксируемых при помощи наблюдения, измерения
Одним из наиболее авторитетных представителей данного направления является американский философ Дж. Серль, автор теории речевых актов. «Примечательно, - пишет он, - что мы способны идентифицировать и объяснить поведение самих себя и других людей, не прилагая никаких усилий. Полагаю, что эта способность основывается на бессознательном владении определенным набором принципов, так же как способность распознавать предложения, написанные по-английски, основывается на бессознательном владении принципами английской грамматики»2. Нетрудно видеть, что при таком подходе личность - это всего лишь идентичность, отвечающая за нашу процедуру идентификации индивида как непохожего на других и похожего на других одновременно. Исходя из допущения о существовании личности, именно ее наличием можно объяснить поведение индивида, то есть экстериоризацию внутреннего «Я». Эта позиция позволяет сохранить максимум объективности и научной строгости, ибо предельно соответствует идеалам естествознания.
Субъектная парадигма реализуется в таких направлениях, как философия жизни, экзистенциализм и философская антропология. Здесь личность понимается как авторская самость, раскрывающаяся в переживании трагического опыта собственной судьбы. Именно в рамках субъектного подхода личность мыслится как нечто внутреннее, не определяемое извне ничем принципиальным. Дух дышит где хочет, как говорится в Библии. Именно этим объясняется приписывание личности некоего духа свободы и творчества.
Идея личности как некой субстанции, способной превзойти набор детерминант, связана с понятием подлинности. В концепции Э. Фромма противопоставляются два способа человеческого существования, один из которых мыслитель обозначает словом «иметь», тогда как второй - словом «быть». Именно второй способ он связывает с бытием личности как таковой.
Серль Дж. Р. Сознание, мозг и наука // Путь. - 1993. - № 4. - С. 38. «Власть по принципу бытия, - пишет Э. Фромм, - основывается не только на том, что какой-то индивид компетентен выполнять определенные социальные функции, но в равной мере и на самой сущности личности, достигшей высокой ступени развития и интеграции. Такие личности "излучают" власть, и им не нужно приказывать, угрожать и подкупать. Это высокоразвитые индивиды, самый облик которых - гораздо больше, чем их слова и дела, - говорит о том, чем может стать человек»3.
В истории философии понятие личности прошло длительную эволюцию. В античной философии это понятие трактовалось в полном соответствии с понятием свободы, но свобода была связана со статусом свободного человека, в противовес статусу раба - человека несвободного. Там, где раб выполняет задания, которые даются хозяином, то есть трудится подневольно, свободный индивид если и действует, то его действия направлены на познание себя и преобразование себя. В этом проявляется античный идеал заботы о себе, где наивысшей формой активности выступают созерцание, теоретически незаинтересованные рассуждения, незатрудненная практической выгодой или внешним давлением жизнь. Труд не делает человека свободным, а только лишь умение освободиться от внешнего принуждения освобождает и превращает индивида в личность. И хотя понятие личности не было детально прописано и разработано, в этических системах античности складываются предпосылки для того, чтобы позднее этот концепт стал центральным.
Корпоративная культура как социальный феномен
Выявляя специфику данной функции, Парсонс пишет, в частности, что «институты родства обеспечивают особого рода интеграцию между социетальными компонентами, расположенными в подсистемах поддержания ценностного образца и личности, и поэтому они функционально менее дифференцированы, чем такие структуры, как современные университеты или церкви... главные функциональные компоненты социетальных подсистем - поддержание образца, интеграция, политическое устройство и экономика - составляют основной аналитический инструментарии нашего анализа»
Даже если перемены, инициированные внешними факторами, поддерживаются одними элементами и подсистемами, другие элементы и подсистемы оказывают активное сопротивление. В противном случае, не имея защитных механизмов, противящихся любым изменениям, системы не успевали бы складываться, распадаясь на составляющие, и не были бы жизнеспособны. Консервативные механизмы становятся системообразующими во всех традиционных обществах - от самых примитивных, ведущих племенной образ жизни, до древних и средневековых цивилизаций. Хотя в период развития древнегреческого полиса мы и находим инновационный всплеск, невозможный без существенной детрадиционализации, эти периоды всегда значительно короче столетий и тысячелетий торжества традиционализма. Можно сказать, что существенно различную роль традиционализма демонстрируют аграрные общества и общества, в которых более значительную роль играет торговля, путешествие, ремесло.
Сохранение прежних форм становится для традиционных обществ формой социальной адаптации, тогда как в современных (рациональных, индустриальных, постиндустриальных, информационных) обществах именно изменения обеспечивают внутреннюю стабильность. Остановка в развитии для модернизирующихся обществ, то есть обществ, где модернизация становится родовым свойством, превращается в угрозу его существованию. И неслучайно такая остановка называется застоем, стагнацией и даже деградацией, в то время как для традиционных обществ она - гарант стабильности.
Но что такое современное общество? Его называют и рациональным, и индустриальным, и информационным, и индивидуализированным и даже обществом риска. Говоря о наличии у него особых качеств, все теоретики единодушно отмечают, что это динамичное общество, процессуальный характер которого передается всем его атрибутам. Вот почему, говоря об адаптации в современном обществе, необходимо сказать о процессуальном характере последней.
При анализе феномена современного общества можно, прежде всего, обратиться к его идеологам, и одним из наиболее заметных является С. Хантингтон. В своем описании социального феномена «модернити» американский философ отмечал, что для современных обществ характерны глубинная индустриализация, поиск новых источников энергии, вера в науку и прогресс, высокий ВВП и забота об экологии, высокий уровень жизни и т.п. Но главный признак современности Хантингтон видит в особом устройстве человеческой личности. По его мнению, для личности эпохи модерна свойственна, прежде всего, психологическая приспособляемость к различным изменениям и восприимчивость ко всему новому; вера в возможности науки и рациональность мышления; готовность к самостоятельному принятию решений, касающихся собственной судьбы; самоутверждение себя как личности, индивидуализм; проявляющееся к себе самому и своим детям человеколюбие; заинтересованность в политических проблемах и наличие собственных политических взглядов, отличных от 29 взглядов остальных
Это замечание очень ценно, ибо оно формулирует центральную черту социальной адаптации эпохи модернити - способность приспособиться к изменениям и восприятию нового. Это свойство личности затрагивает экзистенциальные пласты человеческого самосознания, ибо в самой природе человека заложены ценностные основания как инновационного, так и традиционного бытия. Все философские учения можно, согласно К. Попперу, разделить на прогрессистские и регрессистские. В своем «Открытом обществе и его врагах» австро-британский философ возводит в ранг врагов инноваций таких крупных мыслителей, как Гераклит, Платон, Гегель и Маркс. Именно они показались автору идеологами альтернативного понимания таких важнейших терминов социальной философии, как свобода и справедливость.
Поппер презрительно называет этих мыслителей оракулами, потому что, с его точки зрения, их пессимистические рассуждения о прогрессе напоминали прозрения предсказателей и прорицателей, ибо воздействовали на те же самые области коллективного бессознательного, которые активизировались древними служителями языческих культов. «Мое обращение и к Платону и к Аристотелю, - пишет Поппер, - продиктовано стремлением показать ту роль, которую они играли в формировании и развитии историцизма и в борьбе против открытого общества, а также продемонстрировать их влияние на проблемы нашего собственного времени - на становление философии оракулов, в частности, философии Гегеля - отца современного историцизма и тоталитаризма»30.
Детерминизм и системность в социально-адаптационном функционировании корпоративной культуры
Для бюрократии характерен некий образцовый порядок подчиненности, превращающий ее в «организацию организации». Юридически и организационно обоснованная система взаимных прав и обязанностей, имеющая четко определенную иерархию, порядки субординации и координации, изменяет и социальную реальность. Это становится возможным потому, что у бюрократии должна быть достаточно высокой мера публичности, официальности и прозрачности, что обеспечивается совершенно особыми процедурными средствами.
В последние десятилетия появилось множество концепций, по-разному объясняющих сущностные причины модернизации традиционного общества. Главной причиной социальных трансформаций называется, помимо развития науки, экономики и рождения рациональной организации, и глобальное изменение средств коммуникации, и переход от производства к потреблению (как новому организационному стержню социальной системы). В зависимости от этого современное общество получает название то научного, то индустриального, то рационального, то информационного, а то и общества потребления. Последние два возникли сравнительно недавно и нуждаются в дополнительном рассмотрении.
Теоретики информационного общества М. Маклюэн и О. Тоффлер полагают коммуникативный процесс основой социальных возможностей. Смена исторических эпох, по Маклюэну, происходит тогда, когда общество открывает для себя новое средство общения. При этом в расчет принимаются не столько неизбежные технологические преобразования, сколько обратное воздействие этих преобразований на человека. Обосновывая данный тезис, Маклуюн обращается к капповскому образу техники как органопроекции, то есть продолжения тех или иных человеческих органов. Соответственно, изменение таких продолженных «органов» с неизбежностью изменяет и самого человека, его сущность.
Первой эпохе ставится в соответствие «племенной человек», второй -«типографический и индустриальный человек», а третьей - «новый племенной человек». По мнению Маклюэна, конец «гутенберговской галактики» ознаменовался превращением мира в глобальную деревню. Однако социальная адаптация личности не всегда протекает успешно, и мы становимся свидетелями сопротивления со стороны самой личности. «Стремление нашего времени к цельности, эмпатии и глубине осознания -естественное дополнение к электрической технологии. Эпоха механической индустрии, которая нам предшествовала, считала естественным способом самовыражения страстное утверждение частного взгляда. У каждой культуры и каждой эпохи есть своя излюбленная модель восприятия и знания, которую они склонны предписывать всему и вся. Примета нашего времени -отвращение к насаждаемым образцам. Мы вдруг обнаруживаем в себе страстное желание, чтобы вещи и люди проявляли себя во всей полноте» 52 Маклюэн Г. М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М. ; Жуковский : КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2003. Это сопротивление носит культурный характер и является социокультурным по своей природе. Вот почему в сложившейся ситуации именно корпоративная культура выступает важнейшим фактором социальной адаптации личности. Она должна нести смыслы, способные создать у человека тот самый образ целостности, о котором пишет Маклюэн.
Не менее интересна концепция общества потребления или постиндустриального общества. Ее создатели, принадлежащие к школе Ростоу, делают упор на переходе развитых капиталистических обществ от производящей экономики к экономике обслуживающей. Д. Белл, 3. Бжезинский и др. связывают возникновение постиндустриального общества с изменением в социальной структуре социума под влиянием развития науки и техники. Умирает значение собственности и сам класс капиталистов. Снижается доля пролетариата, который перестает быть прежней целостностью благодаря расслоению. Решающую роль приобретают уровень образования и знания.
Наиболее интересным является то крыло теоретиков постиндустриального общества, которое продолжает марксистскую традицию отыскания решающего противоречия. Так, Дж. Гэлбрейт утверждает, что в основе постиндустриального капиталистического общества лежит не противоречие между трудом и капиталом, а противоречие между знанием и некомпетентностью. Нетрудно видеть, что данные концепции представляют собой столь же радикальную апологию капитализма, сколь радикальной является его марксистская критика.
Различные теории предлагают совершенно разные концептуальные стратегии, объясняющие модернизацию. Это особенно важно в вопросе о первичности того или иного процесса, модернизирующего общество. Таким образом, необходимо заключить, что современные теории модернизации не имеют единого концептуального и методологического основания, представляя собой довольно пестрый и нечеткий конгломерат идей и систем. По этой причине многие исследователи предпочитают базироваться на фундаменте технологических и экономических показателей. В качестве критериев, позволяющих оценивать уровень модернизированности общества, предлагаются: и величина потребления энергии на душу населения, и численное соотношение живых и неживых источников энергии, и уровень жизни, и достижения в военно-технической сфере, и соотношение добывающей и перерабатывающей отраслей экономики.
Нетрудно видеть, что таких эмпирических методик определения темпов модернизации может быть создано немало. Но вот их эффективность вызывает сомнение. Во-первых, даже развитые экономические страны не столь уж и схожи между собой. Их экономики сформировались под воздействием целого ряда разнообразнейших факторов - от географических и демографических до исторических и культурных. Во-вторых, принятие данной стратегии в конечном итоге означает возврат к экономическому детерминизму, концептуальная несостоятельность которого была доказана еще в прошлом веке.
Технология понимания как адаптационная стратегия в системе корпоративной культуры
Стремясь переосмыслить в свете всего вышесказанного соотношение понимания и интерпретации, Рикер отмечает, что понимание предваряет, сопутствует и завершает процедуру интерпретации, ибо оно с неизбежностью конституирует неустранимую основу последней. Смысл предваряющего участия понимания состоит в том, что оно сближает интерпретатора с субъективным замыслом автора текста. Момент сопутствия проявляется в формирующей роли пары «письмо - чтение» по отношению к области интерсубъективной коммуникации. В преодолении географического, исторического и культурного расстояния между автором и читателем состоит момент завершающего участия понимания в процессе интерпретации, считает французский философ.
Социальная герменевтика создала условия для разработки технологий.
Говоря о современной герменевтике, нельзя обойти вниманием сложное интеллектуальное и культурное течение, именуемое постмодернизмом. «Постсовременностью» стали называть ситуацию, сложившуюся в последние десятилетия в философии и гуманитарных науках. Эта ситуация оказала глубокое влияние на мировоззрение и самосознание наиболее развитых стран Запада.
Постмодерн по своей сути означает разрыв с «отжившим прошлым», которое по-разному определяется различными мыслителями. Одни трактуют наступление постмодерна как отказ от идеалов Просвещения, другие - как переосмысление установок Нового времени, а третьи считают, что постмодерн ставит под сомнение всю традицию логоцентризма. В последнем случае речь фактически идет об отрицании всей рационалистической традиции, начиная с древних греков.
Английский социолог 3. Бауман определил постмодерн как переход от законодательного разума к разуму интерпретирующему. Разъясняя стратегию интерпретирующего разума, он, в частности, замечает, что последний «стремится (как любой разум) захватить "другого" и обладать им, он не предполагает при этом, что акт овладения облагораживает объект, делает его лучше, чем он был до того. Вместо этого он предполагает, что объект в процессе овладения им трансформируется, однако первичная его форма не устарела и не лишилась права на существование, или что акт овладения есть акт продуктивный - такой, при котором возникает новый объект, заменяющий тот объект, который стимулировал усилия к его овладению»79.
Таким образом, герменевтика становится сущностью и методом современного мышления. Не потому, что прежние эпохи не зависели от проблемы понимания, а потому, что эта зависимость приобрела масштабы, оказывающие влияние на социальные процессы. Теоретический переход от герменевтики текста к герменевтике социального действия заставляет нас обратиться к бытийным основам социальной жизни, рассмотрев их в контексте широкой экзистенциально-антропологической перспективы. Дальнейшее исследование данного феномена предполагает анализ феномена предпонимание, который возникает в результате герменевтики текстов и активно влияет на герменевтику практики. Второй важный аспект социальной герменевтики заключается в том, что текст и поступок имеют сходную структуру с точки зрения их смыслового наполнения. Аналогичным образом отличаются также и процедуры смыслообразования, позволяющие сравнивать текстуальный и социокультурный контексты.
Третий аспект касается соединения системного и интенционального в применении герменевтического круга. Именно диалектика системного и интенционального позволяет, на наш взгляд, смягчить жесткость противопоставления объяснения и понимания. Ведь стремление отличать объяснение от понимания на основании того, что первое имеет дело с внешними причинами, а второе обращается к внутреннему волению, сегодня уже не соответствует нашему пониманию источника и мотивов социального действия.
Социальная герменевтика начинается с элементарного объекта общества - действующего индивида. Как уже отмечалось, именно действие следует, с известной долей упрощения, признать «первокирпичиком» социальной жизни. На чем основано наше понимание чужого действия и, тем более, наша уверенность в том, что нас понимают другие? Этот вопрос имеет давнюю историю в социальной теории. Среди тех, кто стремился дать на него систематический и теоретически обоснованный ответ, первым следует назвать американского социолога Дж.Г. Мида.
Но и практика изучения социальной адаптации личности приводит к проблеме определения солидарности. В этой связи интерес представляет мысль о том, что «сопоставление указанных, противоречивых по многим параметрам образцов общественной солидарности, американской и европейской, создает возможность для вдумчивого самоанализа и грядущего социального творчества в России. Помимо верификации и адаптации в условиях российской действительности элементов «страховой» и «интегративной» солидарности, очевидно, нельзя оставлять без внимания традиционную российскую устремленность к максимизации идеи духовно 124 общежительного объединения людей»8
Основоположник символического интеракционизма формулирует проблему понимания как проблему приспособления индивидов в своих действиях друг к другу. В характерной для американской социологии манере Мид начинает с рассмотрения взаимопонимания как коммуникативного процесса, то есть процесса передачи значений и смыслов. Он даже утверждает, что смысл возникает в пространстве отношения между жестом индивида и последующим его поведением. Значение, таким образом, оказывается частью процесса социального действия, ориентируя различные его фазы друг относительно друга. В соответствии с вышесказанным, смысл можно понимать не как отклик человеческого сознания и не как его состояние. Скорее под смыслом следует подразумевать нечто объективное, хотя и объясняемое в терминах символизации.
