Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Феномен ожидания осуществления социального идеала как объект изучения 14
1.1. Проблема терминов в изучении утопического и ее возможное решение 14
1.2. Оценочная природа феномена ожидания осуществления социального идеала 30
1.3. Компенсаторно-катарсическая функция ожидания осуществления социального идеала 47
Глава 2. Ожидание осуществления социального идеала и массовое сознание 65
2.1. Неспециализированное осмысление истории и его место в структуре общественного сознания . .. 65
2.2. Специфика ожидания осуществления социального идеала на уровне массового сознания 81
Глава 3. Исторические формы ожидания осуществления социального идеала в массовом сознании 96
3.1. Эсхатология 96
3.2. Народная социальная утопия 131
3.3. Прогрессистское восприятие исторических процессов 148
Заключение 166
Библиография -. 174
- Проблема терминов в изучении утопического и ее возможное решение
- Неспециализированное осмысление истории и его место в структуре общественного сознания
- Эсхатология
- Прогрессистское восприятие исторических процессов
Введение к работе
Актуальность исследования. Во все времена людей интересовало, что предвещает им будущее. Особенно актуальным вопрос о ірядущих судьбах общества становился в периоды социальных перемен и потрясений; такой период переживает сейчас Россия. Чуть более десяти лет назад в нашей стране окончилась идеологическая монополия социалистических идей, в которых перспективой развития социума мыслился коммунистический идеал. Этот факт поставил все российское общество перед необходимостью поиска новых целей и идеалов, равно как и путей к ним. Активная полемика по данному вопросу продолжается в отечественной науке, философии, публицистике, политических кругах.
Одна из тенденций этого нового осмысления проблемы - ожидание возрождения России (понимаемого по-разному), то есть, фактически, очередная форма давно знакомого человечеству феномена ожидания осуществления социального идеала. Тенденция рассмотрения исторического будущего как области, где разрешатся все проблемы человечества и будет осуществлен социальный идеал, зародилась в глубокой древности и во все времена в разных вариантах играла значительную роль в мировосприятии различных обществ. Исследование истории данного феномена и его теоретическое осмысление могут помочь по-новому взглянуть на процессы, происходящие в современном общественном сознании. Это обусловливает особую актуальность темы настоящей работы для сегодняшней науки.
Осмысление грядущих судеб человечества предстает на сегодняшний день одним из наиболее актуальных вопросов мировой философской мысли; эта проблема близка и понятна и широким народным массам самых различных стран. В современном мире, когда судьбы разных народов столь тесно связаны,
4 когда человечество как никогда ранее может рассматриваться в качестве единого субъекта истории, когда целый ряд проблем стоит уже не столько перед отдельными народами, сколько перед человечеством в целом - вопрос об историческом будущем выходит на новую ступень и звучит все более как вопрос о будущем всего человечества. С одной стороны, двадцатый век в ряде стран ознаменован немыслимыми ранее достижениями в области осуществления свободного, демократического общества, высочайшего уровня жизни - то есть в области, веками бывшей лишь предметом мечтаний. При этом в двадцатом веке практически впервые в истории создалась ситуация угрозы для жизни человечества в целом, что опять-таки требует принципиально нового осмысления.
В такой ситуации важно помнить, что и проблемы, и мечты, и идеалы появились у человечества не вчера, что культура имеет многовековой опыт осмысления будущего; изучение устремлений мысли минувших эпох с целью выявить закономерности осмысления человеком проблемы грядущих судеб общества может существенно помочь не только в решении сегодняшних проблем, но и в понимании сегодняшних же тенденций осмысления этих проблем.
Обзор мнений прошлого помогает увидеть иллюзии, «идолы», в терминологии Ф. Бэкона, которые успешно влияли на познание человеком мира тысячу лет назад и, возможно, не менее распространены и сегодня. Именно в попытке выявления таких «идолов» и состоит основной смысл данной работы.
Степень разработанности проблемы. Феномен ожидания осуществления социального идеала традиционно изучался в контексте обращения к проблемам утопии, эсхатологии, революционного сознания и ряда других явлений культуры. Исследование названных феноменов представлено давней и солидной научной традицией.
Так, на протяжении всего XX века осмыслением утопии занимался целый ряд выдающихся философов и ученых. В исследование сущности утопии внесли значительный вклад такие зарубежные мыслители, как Э. Блох, М. Ласки, К. Мангейм, Ф. Мэнюэль, А. Петруччани, К. Поппер, Е. Шацкий. Место уто-
5-пий в системе культуры осмысливалось в оппозициях утопии и идеологии (К.
Мангейм), утопии и поэтапной социальной инженерии (К. Поппер), утопии и традиции (Е. Шацкий). Онтологические и гносеологические предпосылки утопии рассматриваются в работах Э. Блоха, Ч. С. Кирвеля, И. И. Кравченко, Э. Я. Баталова. В отечественной науке исследованием различных аспектов утопии занимались также А. С. Балакирев, В. П. Волгин, М. М. Дайнеко,
B. Н. Назаров, А. М. Ушков, 3. И. Файнбург, Е. Л. Черткова, В. П. Шестаков.
В последние десятилетия исследования утопии затрагивают все более разнообразные грани этого феномена. Так, активно разрабатывается категория утопического сознания, позволяющая во многом отойти от шаблонов в традиционном исследовании сферы утопического (Ч. С. Кирвель, Е. Л. Черткова).
Эсхатологические концепции различных религий активно исследовались сначала в теологической традиции (на протяжении многих веков), а в последние полтора-два столетия - и в научно-философском ключе. За это время собран и проанализирован огромный материал по истории формирования эсхатологических идей, их функционирования в различных культурных пространствах; большую роль здесь играют сопоставительные исследования эсхатологии различных религий (Ж. Дюмезиль, Й. Лукач, М. Мосс, М. Элиаде; И. В. Бестужев-Лада, П. Г. Гопченко, В. Н. Нечшгуренко, Ф. Н. Петров,
C. Н. Соколов, С. А. Токарев, Т. В. Топорова).
В советской науке эсхатология изучалась преимущественно в свете ее социально-экономической детерминированности (А. А. Баранец, П. Г. Гопченко, А. Т. Москаленко, В. А. Поспелов, А. Б. Ранович), что соответствует марксистскому взгляду на проблему. В последние годы интерес к вопросам религии возрос и изучение эсхатологии стало более многогранным; в частности, стоит отметить исследования В. И. Курашова, Ф. Н. Петрова, В. Н. Нечипуренко.
Философский анализ эсхатологии проводится в трудах Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Й. Лукача, М. Элиаде, В. И. Курашова, В. Н. Нечипуренко.
Исследователями выделены две господствующие соответственно в
&
«западных» (зороастризм, иудаизм, христианство, мусульманство) . и в «восточных» (индуизм, буддизм, даосизм) религиях модели восприятия истории: линейная и циклическая, которые отразились в соответствующих эсхатологических концепциях (Й. Лукач, В. Н. Нечипуренко).
Соотношение утопии и эсхатологии анализируется в трудах Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, К. Мангейма, П. И. Новгородцева, X. А. Маравалля, Э. Ю. Соловьева, П. Тиллиха, М. Хоркхаймера. Следует отметить сохраняющуюся на протяжении всего XX века значительную идеологизированность полемики по вопросу о сходствах и различиях эсхатологии и некоторых позднейших светских концепций истории, прежде всего марксизма, а также по вопросу об утопичности последнего. Данная идеологизированность никак не содействует нормальному научному исследованию названных явлений культуры.
Из исследователей проблем восприятия исторического времени следует назвать прежде всего О. Шпенглера, а также С. С. Аверинцева, А. Я. Гуревича, Г. Е. Зборовского, Ю. А. Леваду, Дж. Уитроу, В. А. Шкуратова.
Связь осмысления истории с фундаментальными аспектами картины мира и смысла жизни исследуется в работах Н. А. Бердяева, В. Дильтея, Ч. С. Кирвеля, К. Мангейма, К. Поппера, В. Татаркевича, М. Элиаде, К. Ясперса. Эмоциональную, психологическую, катарсическую природу эсхатологического и революционного сознания рассматривают в своих работах К. Мангейм, М. Элиаде, Э. Я. Баталов (последний - с опорой на исследования карнавального сознания М. М. Бахтиным).
Функционирование утопических и эсхатологических идей в сознании широких масс рассматривается (в основном в контексте изучения общественных движений) в работах А. Л. Мортона, П. Уорсли, Хоу Вай Лу, Ж. Шэно, С. С. Аверинцева, В. Базарова, М. А. Барга, В. П. Волгина, А. И. Колесникова, Ю. М. Каграманова, А. С. Мартынова, Е. Б. Поршневой, Н. В. Ребриковой, И. Степанова, А. М. Ушкова. Особо следует отметить фундаментальные моно-
7 графии А. С. Юшбанова и К. В. Чистова, посвященные народной социальной
утопии. В целом в связи с тем, что разграничение «ученой» и «фольклорной» культур, - выделение массового сознания (труды Б. А. Грушина, Г. Г. Дилигенского, Н. В. Веткасовой) и ряда смежных категорий произошло в науке относительно недавно, исследование утопии и эсхатологии чаще всего ограничивалось сферой специализированного сознания, творчества интеллектуальной элиты; значительно меньше внимания уделялось изучению процессов, протекающих в массовом сознании, народной культуре.
Вопрос о психологической детерминированности осмысления социальных процессов в той или иной форме ставился и изучался еще в трудах В. Парето, Г. Лебона, 3. Фрейда; в то же время исследователи отмечают сохраняющиеся значительные методологические трудности в данной области науки (В. А. Шкуратов).
В целом можно констатировать значительную степень разработанности научных проблем, связанных с изучением утопии, эсхатологии и ряда других явлений культуры, элементом которых является ожидание осуществления социального идеала. Существуют, однако, и неразработанные или слабо разработанные аспекты, например, специфика функционирования идей данного типа на разных уровнях общественного сознания, а также сложности методологического характера, с которыми сталкивается наука в данной сфере. Так, вот уже около ста лет вращается вокруг одних и тех же вопросов полемика о соотношении эсхатологии, утопии, социалистических идей. Вследствие обилия трактовок категории утопии само употребление данной категории как инструмента анализа становится все более обремененным многозначностью. Можно отметить также, что ожидание осуществления социального идеала, называемое многими исследователями в качестве компонента утопии и некоторых других явлений осмысления социального бытия, еще практически никем не рассматривалось в качестве самостоятельного предмета научного анализа.
Целью исследования является изучение природы, структуры, предпосылок
и фушсций феномена ожидания осуществления социального идеала и своеобразия функционирования данного феномена на уровне массового сознания. В связи с этим выделяются следующие задачи исследования:
обосновать категориальный статус понятия ожидания осуществления социального идеала с рассмотрением целесообразности выделения такой категории и определить ее место в ряду смежных категорий;
рассмотреть природу и структуру феномена ожидания осуществления социального идеала, при этом уделить особое внимание эмоционально-оценочному аспекту данного феномена;
исследовать детерминанты выделяемого феномена, в частности, рассмотреть вопрос о его психологической детерминированности;
- выявить особенности функционирования выделяемого феномена на
уровне массового сознания;
- проанализировать исторические формы проявления исследуемого фено
мена в массовом сознании и оценить масштабы его распространенности в ис
тории массового сознания.
Объектом исследования является массовое сознание в своем историческом развитии.
Предмет исследования - феномен ожидания осуществления социального идеала и его функционирование в массовом сознании.
Теоретико-методологическая база исследования. Самым общим методологическим принципом настоящего исследования является подход, в котором признается существование инвариантных структур, стоящих за многообразием явлений культуры и выявляющихся при их анализе. Установка на обнаружение таких структур наиболее ярко проявилась в методологии структзфализма, но играет большую роль и во многих других направлениях науки.
Второй методологический принцип, тесно связанный с первым, заключается в тенденции изучения процессов и результатов познавательной деятельности с точки зрения их детерминированности внешними по отношению к со-
9-держанию этой деятельности факторами. Внутри этого методологического
принципа можно выделить два наиболее значительных подхода, связанных с
идеями социально-экономической и психологической детерминированности
явлений общественного сознания (в настоящей работе привлекается прежде
всего вторая из названных тенденций научной мысли); виднейшими фигурами
и в значительной степени родоначальниками этих подходов принято считать
соответственно К. Маркса и 3. Фрейда.
Большую роль в работе играют различные научные традиции осмысления структуры общественного сознания. Это теория элит, выделение «фольклорной» и «ученой» культур («Школа Анналов»), а также теоретические исследования природы массового сознания, из которых особо следует выделить подход Б. А. Грушина. В исследовании массового сознания были использованы методологические принципы, сформулированные в трудах А. Я. Гуревича, Б. А. Грушина.
В настоящей работе используются также методы анализа фольклорных текстов В. Я. Проппа, Е. М. Мелетинского и зарубежной традіщии «мифологической критики» (Дж. Фрэзер, К. Стилл, Н. Фрай). В работе применяются историко-культурный и компаративистский методы научного анализа, а также принцип единства логического и исторического.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
обоснован категориальный статус понятия ожидания осуществления социального идеала и доказана эффективность его использования в качестве категориальной базы исследования культурно-исторического материала;
выявлено, что ожидание осуществления социального идеала является господствующей моделью осмысления исторического будущего в истории массового сознания, причем в подавляющем большинстве случаев грядущее осуществление социального идеала видится внезапным;
продемонстрирована укорененность феномена ожидания осуществления социального идеала в фундаментальных свойствах человеческого сознания и
1Q доказана высокая степень вероятности участия психологических факторов в
формировании ожидания осуществления социального идеала как феномена
массового сознания;
доказано, что функционирование феномена ожидания осуществления социального идеала в массовом сознании обусловлено законами массового сознания, что проявляется на уровне содержания, структуры и функций данного феномена; в частности, обоснована высокая степень нивелирования различий между циклической («восточные» религии) и линейной («западные» религии) моделями восприятия истории в массовом эсхатологическом сознании (в противоположность сознанию специализированному) и продемонстрирована низкая роль инструментальных ценностей в облике социального идеала на уровне массового сознания по сравнению с сознанием специализированным;
раскрыта тенденция бинарного восприятия истории, заложенная в теории прогресса и реализующаяся в полном объеме при переносе данной теории на уровень массового сознания;
выявлено сходство между схемами осмысления истории, господствующими в массовом сознании различных культур, и фундаментальными закономерностями сюжетообразования фольклорных текстов.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты исследования вносят вклад в социальную философию в аспекте изучения утопии, социалистических идей, а также структуры общественного сознания, взаимодействия различных его уровней, особенно массового сознания; в социальную психологию в области исследования закономерностей психологии масс; в культурологию - в аспекте изучения осмысления в различных культурах истории социума, в том числе исторического времени; в религиоведение - в изучении эсхатологии.
Выводы, сделанные в работе, могут быть использованы при разработке курсов философии истории, социальной философии, культурологии, религиоведения. Кроме того, результаты настоящего исследования могут применяться
при формировании политических стратегий, принятии управленческих решений, разработке идеологических платформ политических движений, в избирательных кампаниях.
Положения, выносимые на защиту:
Выделение категории ожидания осуществления социального идеала в качестве понятийного основания научного исследования является целесообразным и продуктивным для изучения культурно-исторического материала.
Ожидание осуществления социального идеала является доминирующей схемой осмысления будущего в истории массового сознания. При этом грядущее ожидание осуществления социального идеала почти во всех случаях видится мгновенным или очень быстрым.
Феномен ожидания осуществления социального идеала детерминирован фундаментальными свойствами человеческого сознания (прежде всего - тенденцией целостности восприятия и бинарностью оценки). Высока вероятность детерминированности феномена механизмами психической защиты (в первую очередь механизмом компенсации).
Функционирование феномена ожидания осуществления социального идеала на уровнях массового и специализированного сознания различается по содержанию, структуре, функциям. Ожидание осуществления социального идеала на уровне массового сознания характеризуется невысокой степенью сложности теоретических конструкций, низкой ролью инструментальных ценностей в облике социального идеала, упрощенной (по сравнению со специализированным сознанием) схемой восприятия истории, ориентированностью на ценности и потребности, актуальные для широких масс населения.
На уровне массового сознания в значительной степени нивелируются различия между линейной и циклической моделями восприятия истории, проявляющимися в эсхатологических концепциях соответственно «западных» (христианство, мусульманство, иудаизм, зороастризм) и «восточных» (индуизм, буддизм, даосизм) религий: в массовом сознании восточных обществ
12 предметом активного осмысления становится лишь ближайшее эсхатологическое преображение, что близко к линейной эсхатологии «западных» религий.
В теории прогресса, несмотря на тезис о бесконечности совершенствования социума, заложен потенциал противопоставления негативно оцениваемого настоящего идеальному будущему; данная тенденция, прослеживаемая в работах многих философов-прогрессистов, на уровне массового сознания реализуется в полном объеме, способствуя формированию ожидания внезапного осуществления социального идеала.
Господствующая в истории массового сознания тенденция осмысления истории как перехода от минувшего «золотого века» через неудовлетворительное настоящее к грядущему социальному идеалу имеет структурное сходство с сюжетной схемой многих фольклорных жанров «изначальная гармония - трудности и борьба с ними - финальная гармония», а идея ожидаемого скачкообразного осуществления социального идеала- с фольклорным архетипом внезапного проявления положительных качеств героя.
Апробация работы. Выводы исследования обсуждались на международных научно-практических конференциях «Наука и образование: современные тенденции и перспективы» (Казань, 2002), «Наука о фольклоре сегодня: меж-дисциплинарньїе взаимодействия» (Москва, 1998), Всероссийской научной конференции «Перспективы развития современного общества» (Казань, 2001), межрегиональной научно-практической конференции «Государственное и муниципальное управление: история, теория и практика» (Казань, 2002), межвузовской научной конференции «Философская антропология: предмет, содержание и функциональная направленность» (Казань, 2001), итоговой конференции Республиканского конкурса научных работ среди студентов и аспирантов на соискание премии имени Н. И. Лобачевского (Казань, 2002).
Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, включающих восемь параграфов, заключения и библиографии. В первой главе исследуются оценочно-эмоциональная природа, детерминанты и функции фено-
13 мена ожидания осуществления социального идеала, а также затрагиваются некоторые вопросы методологии его исследования. Во второй главе в контексте рассмотрения различных подходов к структуре общественного сознания анализируются особенности функционирования исследуемого феномена на уровне массового сознания. Третья глава посвящена анализу конкретных исторических форм, в которых проявляется феномен ожидания осуществления социального идеала на уровне массового сознания, а именно - эсхатологии, народной социальной утопии и некоторых явлений массового сознания Нового и Новейшего времени. Акцентируются различия между обликом феномена на уровне специализированного и на уровне массового сознания. В заключении изложены основные выводы работы и намечены перспективы дальнейшего исследования. Библиография включает 187 наименований.
Проблема терминов в изучении утопического и ее возможное решение
Значительная часть содержания настоящей работы тесно связана с научной проблемой утопического, в рамках которой обычно изучают подобный материал. Однако в названии работы, как и в названиях глав, нет слова «утопия», и это имеет принципиальное значение, так как связано с особенностями подхода, следствием которого явилось само выделение рассматриваемого феномена. Первый параграф данной главы посвящается обоснованию этого подхода.
Почти любое современное исследование, посвященное утопии, начинается с констатации того факта, что термин «утопия» к настоящему времени стал необычайно многозначным. Подробный анализ этой многозначности, сопровождаемый обзором различных теорий утопии, можно найти, в частности, в работах Е. Шацкого, Э. Я. Баталова, В. П. Шестакова, Ч. С. Кирвеля1 и других авторов, что избавляет от необходимости подробно останавливаться здесь на этом вопросе. Некоторые примеры различий в трактовках данного термина все же следует привести, дабы продемонстрировать диапазон разночтений.
В качестве семантического ядра категории «утопия», существование кото \15 рого делает возможным взаимопонимание между учеными с совершенно различными взглядами на предмет, выступает попытка вывести формулу социального идеала - попытка, подобная той, что легла в основу давшего термину имя знаменитого произведения Т. Мора. Мнение, что именно таково объединяющее начало в различных трактовках понятия «утопия», высказывали, в частности, А. Петруччани2, Е. Шацкий3, Э. Я. Баталов4. Однако даже этот аспект семантики термина не является незыблемым. Некоторые авторы расширяют значение термина до таких общечеловеческих черт, как способность разума к проектированию или же надежда на лучшую жизнь ; при таком понимании утопии, действительно, «быть человеком значит иметь утопии» .
С другой стороны, можно говорить об утопическом подходе в политике, когда за основу берется созданная в теории якобы идеальная модель, и уже под нее пытаются подогнать все жизненные реалии; противоположностью такому подходу выступает стремление ориентироваться, напротив, на существующие реалии и отыскивать заложенные в них самих возможности к улучшениям7.
В политическом и общекультурном контекстах утопия противопоставляется традиции (Е. Шацкий8), в то же время другие авторы говорят об утопиях не только «прогрессивных», но и «консервативных» и «реакционных»9, которые как раз эту традицию и призваны защищать.
В теории известного исследователя К. Мангейма утопия противопоставляется идеологии. Оба явления в его трактовке есть представления, трансцендентные бытию, то есть такие, содержание которых «...при данном общественном порядке... реализовано быть не может»10. При этом утопия, по Мангейму, связывает эту трансцендентность с необходимостью общественных перемен, а идеология - нет. Мало кто из более поздних исследователей следует такому делению: как правило, об утопическом элементе говорят применительно к политическим программам и действующих властей, и оппозиционных сил.
В советском обществознании было традиционным отграничение утопии как донаучной формы знания от научного изучения общества, к которому, естественно, относили прежде всего марксизм с его неотъемлемым элементом исторического предвидения. В то же время западные ученые часто скептически относились как к марксизму в целом, так и к марксистской претензии на историческое предвидение в особенности, относя, таким образом, и самого К. Маркса к числу утопистов. Можно отметить, однако, что касательно утопизма многих более ранних социалистов царит гораздо более единодушное мнение.
Утопию то противопоставляли мифу как творения отдельных интеллектуалов воззрениям масс или как рациональное иррациональному, то сближали их как раз на почве иррациональности и иллюзорности11. Особенно же много горячих споров вот уже более ста лет ведется по поводу сопоставления утопии (в том числе социалистической) и эсхатологии, включая попытки рассмотрения первого как разновидности второго и наоборот.
Сложившаяся картина приводит к тому, что использование термина «утопия» становится весьма затруднительным из-за крайней «расшатанности» его значения. Причины возникновения такой ситуации видятся в следующем. В ходе исторического развития семантики термина она стала включать в себя огромный набор элементов, зачастую весьма разнородных. Понятие «утопия» объединяет не только различные явления культуры разных стран и эпох, но и понятия принципиально разноприродные: это, например, с одной стороны, психологические явления, а с другой - литературные жанры. Некоторые из этих элементов находятся на периферии понятия «утопия» и тяготеют к пограничным и смежным понятиям и областям; разные ученые по-разному проводят здесь границу, отделяющую утопию от других явлений, отчего и происходят разночтения.
Другая, родственная первой, причина этих разночтений - разная расстановка акцентов в значимости семантических компонентов понятия, компонентов уже не периферийных, а центральных. Выдвигается ли на первый план ненаучность утопии, или же ее революїшонно-преобразующий потенциал, или же стоящие за нею психологические факторы, осмысливается ли как основополагающий признак утопии ее интеллектуально-проективная природа или же ее принципиальная неосуществимость - в каждом случае понятие утопии приобретает отчасти новое наполнение.
Неспециализированное осмысление истории и его место в структуре общественного сознания
До сих пор речь шла о феномене ожидания осуществления социального идеала в целом. В данной главе исследуемый феномен рассматривается в свете определенных противоречий и оппозиций структуры общественного сознания, а также соответствующих методологических проблем.
Из этих противоречий наиболее значимое для настоящего исследования заключается в следующем. По сложившейся традиции историю культуры обычно изучают по ее наивысшим достижениям. Данная тенденция почти безраздельно властвует, например, в изучении истории искусства и истории науки. Такой подход, безусловно, более чем обоснован по ряду причин; однако в некоторых случаях он представляется односторонним. В сфере истории идей, взглядов, убеждений, в частности, идей, касающихся осмысления социального бытия, это часто приводит к тому, что историю идей рассматривают преимущественно по произведениям выдающихся философов, пророков различных религий, писателей, ученых, публицистов, общественных деятелей и т. п. Именно им принадлежат наиболее значимые идеи и теории, к развитию которых и сводится, казалось бы, история человеческой мысли в ее наиболее общих чертах. Однако социальные процессы осмысливаются в той или иной степени практически всеми членами общества, подавляющее большинство которых далеко от теоретического, профессионального изучения социального бытия. Не создавая и не зная теорий об обществе, широкие народные массы имеют взгляды, убеждения, представления о нем.
Именно это противопоставление специализированного (прежде всего научного и философского) и неспециализированного осмысления истории является определяющим для ракурса настоящего исследования. Традиция изучения первого несравнимо богаче; предметом же анализа в данной работе является прежде всего второе.
Из теоретических предпосылок вышеназванного противопоставления следует назвать прежде всего общее положение о неоднородности общественного сознания. Одна из главных сложностей изучения этой неоднородности - в ее необычайной многомерности. Даже попытка рассмотрения общественного сознания сразу по нескольким «измерениям» редко дает исчерпывающую полноту анализа, так как количество этих «измерений» может быть ограничено лишь глубиной разработанности проблемы в рамках тех или иных теорий. Так, выделение форм, уровней, сфер общественного сознания, традиционное в отечественной социально-философской мысли, призвано отразить вышеуказанную многогранность, но оказывается достаточным, разумеется, далеко не всегда.
Среди такого многообразия представляется возможным, однако, выделить различные типы таких «измерений». Так, в некоторых своих аспектах неоднородность общественного сознания базируется на неоднородности общества. Из различных вариантов осмысления структуры общества наибольший интерес в данном случае представляет, пожалуй, теория элит, сформировавшаяся на рубеже XIX-XX веков и связанная с именами таких философов и ученых, как В. Парето, Г. Моска, X. Ортега-и-Гассет и другие. Она видится особенно актуальной для темы настоящей работы, так как чутка к интеллектуальной неоднородности социума: наряду с элитами политической, экономической и т. п. вы 67 деляют элиту интеллектуальную. Именно ее творчество традиционно воспринимается как «лицо» любой культуры. Что касается выдающихся идей, то они генерируются, впрочем, не интеллектуальной элитой в целом, а лишь крайне незначительным ее процентом, «элитой элиты», если можно так выразиться; однако остальная часть интеллектуальной элиты создает среду, где эти идеи могут восприниматься, существовать, развиваться.
Схожее противопоставление, только в более «культурологическом» ракурсе, фиксируется в рамках французского научно-философского направления «Школа Анналов» (М. Блок, Ф. Бродель, Ж. Ле Гофф и другие) как проблема соотношения «ученой» и «фольклорной» культур, сосуществующих и взаимодействующих в рамках одной общей национальной культуры108. В нашей стране примерно одновременно с представителями «Школы Анналов» на те же вопросы вышел крупнейший отечественный литературовед и философ М. М. Бахтин. В своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» он разделяет на материале европейского средневековья официальную и неофициальную, народную культуру109.
При всей, подчас полярной, идейной разнородности, которая часто наблюдается в пространстве «ученой» («книжной», «официальной») культуры (в значительной степени соотносимой с культурой интеллектуальной элиты), пространство это представляет собой, тем не менее, определенное единство, ибо спорящие спорят все-таки на одном или схожем языке, предлагая пусть разные решения, но одних и тех же проблем. Вместе с тем стоит только выйти за рам- ки тонкого образованного слоя любой культуры, и сами эти проблемы, противоречия, идеи часто оказываются чуждыми и непонятными широким массам простого народа. Как отмечает К. Ясперс, при всей колоссальной значимости идей Платона и Канта для истории философии, есть основания серьезно усом 68 ниться в их влиянии на культуру всей совокупности социальных слоев современных им обществ110. И хотя, как считает тот же К. Ясперс, «...то, чем становится единичный человек, косвенным образом изменяет всех людей» , вышеуказанная дистанция заслуживает большего внимания, чем ей до сих пор уделяется, так как при анализе конкретного материала становится возможным заметить различия, иногда весьма существенные, между культурными парадигмами интеллектуальной элиты и широких масс одного и того же общества112.
В современной отечественной науке обращение ученых к данной проблеме до самого последнего времени можно назвать спорадическим, хотя внимание к ней возрастает . В этой связи необходимо упомянуть о видном российском историке А. Я. Гуревиче, который посвящает описанной проблеме многие свои труды. «Речь идет, - пишет, в частности, А. Я. Гуревич, - о необходимости порвать с традицией изучения культуры как исключительно достояния элиты и как продукта ее деятельности, порождающей модели, которые затем, в популярном и вульгаризированном виде, распространяются в более широких слоях общества, пассивно их усваивающих»114.
Эсхатология
Едва ли не самым масштабным проявлением феномена ожидания осуществления социального идеала является эсхатология. Эсхатология (от греч. EGyaxoq - «крайний, последний, самый отдаленный») - религиозное учение о грядущих глобальных изменениях мира: о «конце света», о страшном суде, о наступлении божественного порядка на земле171. Термин «эсхатология» первоначально обозначал элемент религиозной традиции христианства; применительно к ней, а также к иудаизму, который является непосредственным предшественником и во многом источником христианской эсхатологии, этот термин чаще всего употребляется и сейчас. Однако, так как идея грядущего сверхъестественного преображения мира присутствует и в других религиозных и мифологических системах, термин уже давно используется при описании самых различных культур. Ярко выраженный эсхатологический элемент содержат в том или ином виде все наиболее развитые религии: иудаизм, христианство, ислам, индуизм, буддизм, зороастризм, даосизм, а также религиозно-мифологические традиции скандинавов и индейцев Америки.
В зачаточной форме эсхатологические мотивы можно обнаружить уже в ряде мифологических систем первобытных народов. Это, например, легенды о культурном герое, который жил в мифическом прошлом, а затем удалился в далекую страну (загробный мир), но должен вернуться и даровать своему народу те или иные блага. Такие мифы есть, в частности, у некоторых народов Полинезии и Австралии172. Интересно, что ацтеки, стоявшие на гораздо более высокой ступени развития и имевшие, по некоторым данным, достаточно развитые эсхатологические концепции, приняли за вернувшегося мифического героя Кецалькоатля испанского завоевателя Кортеса ; инки так же встретили Писарро, решив, что это вернувшийся на землю бог Виракоча
В восприятии истории у ряда древних цивилизаций присутствует идея периодического «обновления» мира в той или иной форме, часто представавшая в более «мягком» варианте идеи смены периодов процветания и бедствий. Например, у древних хеттов во II тысячелетии до н. э. существовал миф о периодическом гневе верховного божества, приводящем к стихийным бедствиям; в таких ситуациях жрецы старались определить причину гнева и успокоить бога175. Согласно мнению некоторых ученых, идея «Великого года» (то есть периодического обновления мира) была широко распространена среди древних народов Ближнего Востока . Однако при обращении к этой теме возникают и разного рода затруднения, в частности, нередко встает проблема реконструкции раннего варианта того или иного мифа: дискуссионным является, например, наличие развитого мифа о грядущем конце мира на стадии доисторической общности индоевропейцев . Как справедливо пишет Е. М. Мелетинский, иногда бывает «трудно отделить мифы о катастрофах, сопровождавших смену эпох (о гибели великанов или старшего поколения богов, живших до появления человека, о периодических катастрофах и обновлении мира), от мифов о ко-нечной гибели мира» . Так, представления о глобальных катастрофах в прошлом (потоп, огненное уничтожение мира и т. п.), в том числе имевших место не один раз , весьма часто встречаются в мифах различных народов, однако далеко не всегда эти мотивы распространяются на осмысление будущего.
В целом на ранних стадиях развития культуры эсхатологические мифы еще не занимают того места в картине мира, которое они получат в более поздние эпохи. Так, по распространенности и развитости они с очевидностью уступают космогоническим мифам, то есть начало мироздания находит в архаичных мифах более яркое осмысление, нежели дальнейшая перспектива существования этого мира180.
Во многом это связано с особенностями архаического восприятия времени. В мифологическом сознании, господствовавшем в древние эпохи, время еще практически не носило характер «исторического», так как не было еще самой истории в полном смысле этого слова. Для замкнутой первобытной общины понятие исторического изменения было чуждым. По мнению Л. В. Скворцова, представления об историческом времени могли зародиться лишь при условии неоднородности событийной и неоднородности социаль -181 НОИ .
Не только чувство историзма находилось еще в зачаточном состоянии; само восприятие времени существенно отличалось от того, что присуще людям более поздних веков. Для мифологического мышления свойственно, В ЧаСТНО 99 сти, отсутствие представлений о необратимости и линейности времени .. Основными характеристиками времени, значимыми для первобытного сознания, были «...не длительность и необратимость, а повторяемость и одновременность...»183. Представления о смене времен есть, но они крайне своеобразны. «Всякое "прошлое" для первобытности мифологично, мифологическое и "историческое" время выступают в данном случае синонимами», - пишут И. Г. Белявский и В. А. Шкуратов. При этом «...темпоральное пространство мифа представляет совокупность сосуществующих временных шкал» ; мифологическое прошлое в определенном смысле соприсутствует в настоящем, образуя с ним отношения, напоминающие связь параллельных миров. Поэтому «..между эпохами не существует непроницаемых барьеров, хотя свободное сообщение между ними затруднено, что обусловливает особую значительность всякого момента воспоминания о прошлом» 18\ Преодолеть этот барьер способен, в частности, сказитель, в своем вспоминании-повествовании «прорывающийся» в эпоху героев, о которых он рассказывает186.
Прогрессистское восприятие исторических процессов
В сфере осмысления истории Новое время европейской культуры ознаменовано появлением и развитием гфшщипиально новой модели истории - теории прогресса. Истоки данной теории некоторые исследователи возводят к более ранним эпохам, но бесспорно, что именно в Новое время она по-настоящему заявила о себе и вскоре стала господствующей моделью осмысления истории в европейской философии.
Становление теории прогресса являет собой ярчайшее доказательство тезиса, выдвинутого представителями французской «Школы Анналов», утверждавшими различие темпов одних и тех же процессов в «фольклорной» и «ученой» культурах. Завоевав прочные позиции в умах представителей интеллектуальной элиты еще в XVIII веке, достоянием культуры широких слоев населения теория прогресса стала значительно позже. Так, по материалам А. С. Клибанова, к концу XIX века в России для народных масс категория про-гресса оставалась практически чуждой , несмотря на активное освоение ее российской интеллектуальной элитой (среди образованных слоев населения России идея прогресса к тому времени уже давно стала «общим местом»). Среди народов Западной Европы усвоение новой парадигмы истории началось, возможно, несколько раньше, но и здесь «нельзя не согласиться с мнением Жака Ле Гоффа, что при перемещении пункта наблюдений историка (из «ученой» культуры в «фольклорную» - Е. М.) средневековье оказывается значительно более длительной эпохой, нежели это казалось при традиционном его изуче 149 С XVII по XX век проходили процессы выхода массового сознания из рамок эсхатологического осмысления истории. Массовое сознание в эпоху Английской буржуазной революции фактически было еще полностью хилиастиче-ским: «...в XVII веке мысль трудящихся масс пребывает еще где-то в глубинах эсхатологических чаяний и отчаяний...» . Как пишет Л. В. Скворцов, в ходе европейских революций Нового времени, особенно во время Великой Французской буржуазной революции, в сознании широких масс постепенно складывается, в тесной связи с исторической практикой, понимание народа как субъекта и движущей силы истории .
Европа Нового и Новейшего времени дала миру революцию - по мнению многих ученых, феномен пршщшшально новый. Научная полемика по вопросу о том, подпадают ли под понятие революции и некоторые явления других эпох и культур, нисколько не умаляет ряда принципиальных отличий европейских революций от всего, что было когда-либо до них. Так, по мнению X. А. Маравалля, феномен революции существовал до второй мировой войны только на Западе; в других регионах мира происходили мятежи, восстания, перевороты и т. п., но не революции
Тот факт, что революция является формой процессов, имевших место и ранее (проявлявшихся как мятежи, волнения и т. п.), а также возникновение в европейской культуре Нового времени принципиально новой концепции истории - теории прогресса, позволяет поставить вопрос о характере метаморфоз, происходивших в массовом сознании европейских народов последних четырех веков, в частности, в области осмысления массами перспектив развития общества.
Первый тезис, который можно выдвинуть в данной связи, заключается в том, что переход от средневековых хилиастических умонастроений к револю 150 ционному сознанию Новейшего времени проходил плавно, постепенно, через ряд промежуточных форм. Возможность плавного перехода видится заложенной в глубинном структурном сходстве эсхатологической и прогрессистскои моделей истории, которое проявляется несмотря на их очевидные различия.
Во-первых, общеизвестно, что концепция прогресса сформировалась на базе христианского исторического сознания, унаследовав от него, в частности, идею линейности истории. «Идея прогресса вошла в науку как секуляризиро-ванная версия христианской веры в провидение», - пишет И. А. Василенко . История философии Нового и Новейшего времени демонстрирует множество случаев, когда эсхатологическая и прогрессистская модели истории сочетались в пределах одной концепции - в разных пропорциях и формах. Достаточно указать на религиозно-идеалистические трактовки прогресса, где различные элементы, унаследованные от эсхатологии, ярко дают о себе знать.
Не только генетическая связь, но и типологическое сходство прогрессизма с более ранними вариантами исторического сознания порождали массу попыток сопоставительного анализа в данной области. Так, при распространении социалистических идей в странах Ближнего и Дальнего Востока местные идеологи неоднократно проводили параллель между этими новыми идеями и идеалами восточных эсхатологических и социально-утопических движений древности и средневековья. Вескими аргументами в пользу глубокой близости древних и новейших концепций выступала, в частности, присущая и тем и другим идея грядущего социального идеала, а также эгалитарная сущность этого идеала и требование социальной активности революционного характера для его достижения. Такие процессы идейного притяжения имели место, в частности, на рубеже ХГХ-ХХ веков в Китае, Японии, Камбодже, арабских странах290.
Тем более активным было сопоставление прогрессистских и революционных идеалов с идеалами христианства в работах европейских авторов на всем протяжении существования теории прогресса. «Генеалоги социализма, желая подобрать ему длинный ряд почетных предков, причислили к ним Христа», -образно характеризует ситуацию А. Свентоховский . Впрочем, чаще идеологи социализма с возмущением отвергали это «родство» в контексте общего негативного отношения к религии.
Сходство социалистических и других основанных на идее прогресса теорий с религией, а прогрессистской убежденности в светлом будущем - с эсхатологическим пророчеством часто использовалось как аргумент против социализма и прогрессизма, как указание на идейную неполноценность последних.
Претензия теоретиков прогресса на научность, на рационалистическую природу предсказания о грядущем бесконечном совершенствовании социума давно критикуется рядом философов, утверждающих, что в основе теории прогресса лежит видоизмененная религиозная вера, а никак не научное предсказание. Источником убеждения в грядущем движении человечества к совершенству является, согласно С. Н. Булгакову, «религиозная вера, но вера, прокравшаяся тихомолком, контрабандой, без царственного своего величия, но тем не менее утвердившая свое господство там, где считается призванной царить только наука» . Спор о границах научного предвидения развития общества и о квазирелигиознои природе веры в прогресс продолжается до сих пор .
Однако на уровне массового сознания вопрос о соотношении веры и научного знания в данном случае принимает совсем иной облик, во многом упрощаясь. Выше уже говорилось о том, что массовое сознание, будучи неспособным к освоению сколь бы то ни было сложных теоретических конструкций, воспринимает достижения науки, во-первых, преимущественно в форме образов с сопровождающей их яркой эмоционально-оценочной окраской, а во 152 вторых - некритически, фактически, принимая их на веру. Справедливо, впрочем, в данном контексте указать на принципиальное различие между религиозной верой и доверием к рационалистическому по своей сути институту науки. Однако в случае с освоением массами тех достижений научно-философской мысли, в которых с позиций теории прогресса предвещается движение к социальному идеала, значительно большую роль, чем преклонение перед научным авторитетом, играют, как представляется, во-первых, глубинное сходство новых идей с прежними вариантами осмысления данной области социального бытия и, во-вторых, соответствие новой идеологии все тем же запросам массовой психологии, благодаря которым на протяжении веков сохраняли популярность массовые эсхатологические и социально-утопические настроения.
