Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Солидарность в социальном анализе и современном социуме 14
1.1. Социальная солидарность в классических социально-философских концепциях 14
1.2. Категоризация солидарности в современной социальной теории 34
1.3. Проблемы социальной солидарности в условиях современного мира. Модель консистентности 49
Глава II. Солидарность как фактор общественного воспроизводства в современной России 75
2.1. Специфика концептуализации социальной солидарности в отечественном социально-философском дискурсе 75
2.2. Солидарность и проблемы макросоциальной интеграции в современном российском обществе 97
2.3. Микросоциальный уровень и перспективы процессов солидарности в России 122
Заключение 144
Библиография 150
- Социальная солидарность в классических социально-философских концепциях
- Проблемы социальной солидарности в условиях современного мира. Модель консистентности
- Специфика концептуализации социальной солидарности в отечественном социально-философском дискурсе
- Микросоциальный уровень и перспективы процессов солидарности в России
Введение к работе
Актуальность исследования. Глубокая трансформация всех сторон бытия российского общества, начавшаяся в последней четверти прошлого века и продолжающаяся по сей день, изменила практически всю структуру общественных отношений, как в её морфологическом, так и содержательном планах. Реформированию подверглись все ключевые институты российского социума, начиная от семьи и заканчивая государственной системой. Самое же главное, что структурные и институциональные изменения не проходят бесследно и для того, что делает возможным собственно общество – для процессов общественного воспроизводства, включающих системы консолидационных принципов и механизмов.
Социальная солидарность выполняет жизненно важную функцию – воспроизводство социальной системы на любом её иерархическом уровне – от групп первичных социальных практик до социума в целом. Состояние или уровень социальной солидарности в обществе определяет степень гармоничности его функционирования, и в целом – жизненные шансы и перспективы. Серьезная редукция солидарности несет в себе угрозу социальной дезинтеграции. В силу этого, при нормальном функционировании социума солидарность, как правило, является объектом неослабевающего внимания как со стороны правящей в обществе группы, - в чьих действиях почти неразделимо присутствуют цели воспроизводства общества и сохранения своей власти, - так и со стороны других социальных институтов, чья деятельность впрямую обусловлена уровнем консолидации и кооперации их членов. В силу этого, нельзя считать нормальным то состояние общественных отношений, при котором ни власть, ни другие институты не проявляют достаточной озабоченности степенью консолидации социального целого, а значит – и процессом общественного воспроизводства.
Рефлексия по поводу уровня социальной солидарности, основных её характеристик, сфер реализации и перспектив является сегодня крайне необходимой для российского общества. Учитывая проблематичное состояние с формированием общего социокультурного поля, общей нормативно-символической системы, непротиворечивых правил социального общежития, которые были бы приняты, по крайней мере, релевантным большинством членов отечественного социума, процессов микросоциальной и макросоциальной интеграции, формирования относительно гармоничных взаимоотношений власти и общества, и различных групп и сегментов последнего, и академическая сфера, и сферы публичной политики и общественной жизни должны, по нашему убеждению, стать ареной критического и творческого дискурса по поводу этой важнейшей составляющей социальных отношений. В этой связи роль научной экспертизы для информирования и обоснования такого дискурса трудно переоценить, в силу чего исследование процессов социальной солидарности как фактора общественного воспроизводства в современном российском социуме представляется весьма актуальным.
Степень научной разработанности проблемы. Проблематика собственно солидарности является достаточно традиционным объектом внимания в социальной теории. Фундаментальный социально-философский вопрос о том, - что делает общество возможным, по необходимости поднимает тему солидарности. Возникновение самого понятия социальной солидарности в социальной философии обычно связывают с трудами О. Конта, согласно представлениям которого, социальная солидарность создается постоянным распределением труда, возникает и реализуется в семье, а поддерживается в обществе с помощью силы. В концепции Э. Дюркгейма солидарность также обусловлена возрастающей функциональной специализацией, что означает не только рост производительности, но и изменение социальных отношений в обществе, трансформацию самой природы социальной солидарности, описываемую как переход от механической к органической солидарности.
К. Маркс и Ф. Энгельс доказывали, что солидарность при капиталистическом укладе есть не что иное, как выражение имманентного стремления господствующего класса представить свой интерес как общий для всех членов социума. В работах М. Вебера проблематика солидарности рассматривается через призму социального действия. Процесс интеграции действующих индивидов может привести к созданию общества, основанного на чувстве принадлежности участников, или к объединению их в некую общность, являющуюся результатом солидарности целе-рационального характера. Согласно концепции солидарности А. Бергсона, социальная сущность человека изначально заложена, «запрограммирована» в его биологической природе, и сами наши социальные обязанности направлены на укрепление социальной сплоченности.
В современной социальной философии сложилось несколько основных направлений категоризации проблематики социальной солидарности.
В структурном функционализме Т. Парсонса солидарность является феноменом, с одной стороны, объективированного характера, как и социальная система вообще, и с другой стороны – максимально динамичным явлением, обусловленным комплексом повседневных взаимодействий акторов, выступающим главным условием стабильности и воспроизводства социальной системы. В феноменологической социологии А. Шютца солидарность выступает априорным, социально предопределенным феноменом, а индивид выглядит не столько актором и субъектом социального творчества, сколько реципиентом готовых символических форм, воспринимаемых им без всякого критического дискурса. В символическом интеракционизме Г. Блумера социальная солидарность есть динамическое и не гарантированное состояние, возникающее в ходе человеческого взаимодействия.
В критической социальной теории для Ю. Хабермаса солидарность является основой ориентированного на взаимопонимание действия. Она символически структурирует жизненный мир, в основе которого интерсубъективные отношения и социальные действия, которые стимулируют согласие и диалог. По Дж. Александеру основаниями солидарности в современном обществе могут являться только осознанные рефлексивные стремления людей к возможно более справедливому обществу. П. Бурдье, в свою очередь, видит основы социальной солидарности в создаваемых доминирующей группой и индуцируемых на остальное общество сложно структурированных символических комплексах. Дуальность насилия и символической составляющей, находящихся в основе солидарности, переосмысляется Бурдье на путях их слияния.
В русском философском наследии выделяются два основных направления в рассмотрении проблематики социальной солидарности или соборности. Это «иерархический» или «органический персонализм», представленный, прежде всего, работами таких авторов, как Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой и С.А. Левицкий, и «антииерархический персонализм» Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, и Вяч. Иванова. Базовая посылка первого подхода заключается в том, что народ, нация, государство рассматриваются в качестве личностей, стоящих на последовательных ступенях развития. Согласно второму видению, личность не есть часть и не может быть частью в отношении к какому-либо целому, хотя бы к огромному целому, всему миру. Общая для обоих подходов трактовка соборности, как условного коррелята солидарности в русской философии, заключается в утверждении единственно возможного варианта единения людей – в рамках христианской экзегезы.
Среди современных отечественных философов, исследующих теоретические основания солидарности, необходимо назвать, прежде всего, таких авторов, как В.О. Рукавишников, рассматривающий социальную солидарность в качестве исключительной моральной ценности; А.Я. Флиер, анализирующий солидарность как устойчиво воспроизводимую систему общественного порядка, являющуюся ключом ко всей культуре и формам социального бытия; Ю.Г. Волков, исследующий социальную солидарность в контексте проблематики общественных отношений вообще, как взаимодействие индивидов на основе наличия или отсутствия общности интересов и взаимной поддержки.
Проблематика солидарности в сегодняшнем российском обществе исследуется в работах таких отечественных авторов, как А.С. Ахиезер, рассматривающий проблему исторических оснований солидарности в российском обществе сквозь призму своей концепции монологизации российской культуры; Л.Д. Гудков, также отказывающий российскому обществу в исторических традициях солидарности; А.П. Заостровцев, анализирующий историческое состояние солидарности в российском обществе в контексте проблематики общественного договора; В.И. Пантин и В.В. Лапкин, усматривающие в российской традиции присутствие солидарности, но трактующие её в качестве результата инициативы власти, всегда стремившейся достичь согласия с обществом принудительными методами; В.Г. Федотова, полагающая, что аномия в нашем обществе возникла по причине радикального отказа от прежде коллективно санкционированных ценностей и норм и полного разрушения механизма социального конструирования реальности; С.А. Кравченко, осуществляющий попытку анализа особенностей солидарности в российском обществе с позиций нелинейной динамики; Н.Е. Тихонова, усматривающая «общественный договор» между властью и народом в сегодняшней России, и рассматривающая его как основанный на «взаимном ненасилии».
Наряду с приведенными выше работами, характеризующимися очевидной значительностью и научной ценностью, необходимо отметить недостаточное число социально-философских трудов, в которых тема социальной солидарности сегодняшнего российского общества анализировалась бы с референциями к классической и современной социально-научной мысли, с учетом концептуализаций феномена в российской философской традиции, и с должным вниманием к контексту социальных реалий сегодняшнего отечественного социума.
Объектом исследования является социальная солидарность как фактор общественного воспроизводства.
Предметом исследования выступают специфика и перспективы процессов солидаризации в современном российском обществе.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является анализ процессной реализации социальной солидарности в современном российском обществе в контексте проблем его воспроизводства.
Данная цель определила постановку и решение следующих задач:
анализ основных концептуализаций солидарности в классический период становления социальной науки;
критический анализ основных подходов к солидарности в современной социальной философии;
изучение феномена солидарности в контексте основных вызовов современности;
анализ особенностей восприятия проблематики солидарности в отечественном социально-философском дискурсе;
исследование проблем солидарности на макро-, и микросоциальном уровнях современного российского общества;
анализ возможностей и перспектив социальной солидарности в российском обществе.
Гипотеза исследования. Социальная солидарность значительно редуцирована в современном российском обществе, прежде всего - в его макросоциальных структурных сегментах, включая социокультурную и социоэкономическую сферы. Данное обстоятельство обусловлено крайней индивидуализацией общества, не проявленной политической волей к консолидации, как со стороны основных социальных групп, так и со стороны верховной власти, и, соответственно, усугубляет проблему социальной интеграции и собственно общественного воспроизводства в отечественном социуме, в котором социальная солидарность реализуется, преимущественно, на уровне микросоциальных связей.
Теоретико-методологической основой исследования послужили работы как зарубежных, так и отечественных ученых, в которых раскрываются основные категориальные принципы исследования феномена социальной солидарности, и труды, посвященные реалиям сегодняшнего российского общества, в особенности.
При формулировании двойственной сущности социальной солидарности, включающей как насилие, так и нормативно-ценностные основания, мы использовали некоторые подходы О. Конта, полагавшего, что поддержание солидарности невозможно без применения силы, но требует и «духовного начала», идею «статуса всеобщности культуры» К. Маркса и Ф. Энгельса, представления о конструировании солидарности в ходе совместного действия, присущие М. Веберу, Ю. Хабермасу, и Г. Блумеру.
Развитие этих же оснований с учетом положений А. Бергсона о «естественном» стремлении индивида к консолидации, позволило нам сформулировать модель консистентной социальной солидарности.
Идея о рефлексивности солидарности, как одном из условий её состоятельности в современном мире, была сформулирована нами на основании подходов А. Бергсона, Ю. Хабермаса, Дж. Александера, и П. Бурдье, утверждавших необходимость сознательного отношения всех участников повседневного взаимодействия к процессам социальной интеграции, их целям и ценностям.
В целом, автор опирался на общенаучную методологию познания, с применением аналитических и междисциплинарных методов.
Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что осуществлен комплексный социально-философский анализ феномена социальной солидарности, с учетом его концептуализации в социальной теории и процессов реализации в сегодняшнем российском обществе.
К положениям новизны в работе относится следующее:
выявлены особенности концептуализации солидарности в классической и современной социальной теории, и в связи с вызовами современного мира, что дает возможность анализа солидарности в контексте широкой социальной причинности и заключений относительно адекватности её отражения в социальной теории;
раскрыта бинарная основа солидарности, включающей макросоциальное и микросоциальное измерения, что, в свою очередь, позволило сформулировать модель консистентной социальной солидарности, и дало возможность исследования феномена в его основных структурных компонентах;
продемонстрирована специфика трактовки социальной солидарности в отечественной социально-философской традиции и современной мысли, на основании чего можно делать выводы относительно культурно-исторических детерминант данного феномена в российских реалиях;
исследована специфика консолидационных процессов в сегодняшнем российском обществе, что позволяет делать заключения относительно состояния дел в сфере социальной интеграции и целостности отечественного социума;
осуществлен анализ форм солидарности микросоциального уровня в современном российском обществе, что позволяет дать оценку их интегрирующих возможностей, и, соответственно, сделать выводы относительно перспектив процесса общественного воспроизводства в современной России.
Положения, выносимые на защиту:
1. Социальная солидарность имеет двойственную природу в своих основаниях. С одной стороны, она имеет в качестве своего источника макросоциальные инициативы власти, направленные на формирование и поддержание социетальной целостности. С другой стороны, солидарность основывается на микросоциальных интеракционных практиках повседневности, являющихся первичной основой существования всякого социального образования.
2. Макросоциальная солидарность – есть преимущественно искусственный, конструируемый феномен, в то время как солидарность микроуровня – преимущественно естественна. Степень консистентности солидарности в данном социуме определяется наличием обоих её уровней, предполагающим поддержку символического комплекса релевантным большинством членов данного общества, и присутствие устойчивых связей на уровне повседневного взаимодействия.
3. Своеобразие восприятия солидарности в отечественной философской традиции заключается, во-первых, в атрибуции данному понятию свойств и характеристик, выводимых из прямого противопоставления соответствующим общефилософским категориям, в частности, когда солидарность противопоставляется соборности. Во-вторых, отечественные «аналоги» априорно признаются имманентными российскому народу и обществу, что, по нашему убеждению, слабо коррелирует с отечественными реалиями.
4. Сегодняшнее положение дел в социокультурной и социоэкономической сферах российского общества позволяет сделать вывод о значительной редукции солидарности в данных измерениях общественного бытия. В первой это выражается, прежде всего, в отсутствии единой идеологической системы и разрыве социокультурной преемственности, в то время как во второй основным фактором является резкая материально-статусная поляризация российского социума.
5. В современном российском обществе солидарность принимает, преимущественно, формы «низовой организации», в которых непосредственно общающиеся друг с другом люди являются носителями определенной системы взглядов, служащей им опорой как в повседневности, так и в ситуации угрозы их интересам. Тем самым, среди оснований солидарности доминирует микросоциальный источник, следовательно, можно констатировать рассогласованность, или неконсистентность социальной солидарности в сегодняшнем российском обществе.
6. Солидарность, как механизм общественного воспроизводства, требует собственного поддержания. Кристаллизация солидарности в российском обществе будет иметь место тогда, когда будут сведены в качестве её оснований – микросоциальные практики повседневного взаимодействия и макросоциальные инициативы по формированию и поддержанию солидарности социетального уровня.
Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что полученные данные позволяют судить о степени интеграции российского общества и специфике социальной солидарности как состояния и процесса общественного воспроизводства. Результаты диссертационного исследования дают возможность установить причинно-следственную связь в основных характеристиках солидарности отечественного социума, прогностически оценить перспективы и варианты реализации основных тенденций социальной консолидации. Сформированные теоретические положения и выводы развивают и дополняют ряд разделов социальной философии в части проблематики процесса общественного воспроизводства, его типов и механизмов, а также солидарности и конфликта как проблемы социальной философии. Вносится определенный вклад и в разделы таких дисциплин, как социология политических процессов, конфликтология. Результаты исследования могут быть использованы при дальнейшем анализе интеграционных и социально-стратификационных процессов в современном российском обществе, применены в учебном процессе в вузах, послужить основой экспертных заключений при формировании государственной политики, направленной на укрепление и интеграцию российского общества в условиях современного мира.
Апробация работы. Основные результаты и выводы диссертационного исследования были опубликованы на ряде региональных и всероссийских конференций: Региональной научно-практической конференции «Социокультурные процессы Сибири» (Иркутск, 2008 г.), Межрегиональной научно-практической конференции «Российский социум в перспективах и противоречиях развития» (Иркутск, 2008 г.), Научно-практической конференции аспирантов и соискателей «Studium - 9» (Иркутск, 2008 г.) и «Studium - 10» (Иркутск, 2009 г.), Конференции «Философия, социология, право в системе обеспечения социальной безопасности региона: классические, неклассические подходы» (Красноярск, 2008 г.), Всероссийской научно-практической конференции «Традиция. Духовность. Правопорядок» (Тюмень, 2009 г.). По теме диссертационного исследования опубликовано 7 печатных работ общим объемом 2,7 п.л., включая 1 публикацию в издании, рекомендованном ВАК РФ.
Структура и объём работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения, библиографического списка, содержащего 147 названий. Объём основной части работы составляет 149 страниц.
Социальная солидарность в классических социально-философских концепциях
Фундаментальный социально-философский вопрос о том, что делает общество возможным, по необходимости поднимает тему солидарности, как и столь же фундаментальный вопрос о механизмах социального изменения и общественного воспроизводства. Социальные инициативы и действия, не подкрепленные солидарностью вовлеченных в них индивидов, подвержены угрозе фрагментации. Солидарность, тем самым, является одним из главных условий и оснований как социальной статики, так и социальной динамики, и исторического развития вообще. Естественно, в этой связи, что данной проблематике было уделено достаточно пристальное внимание представителями классического этапа социально-научного теоретизирования, охватывающего период XIX — начала XX веков.
Возникновение собственно понятия социальной солидарности в социальной философии обычно связывают с трудами основателя «позитивной науки» Огюста Конта. Согласно его представлениям, «социальная солидарность создается в основном постоянным распределением различных видов человеческого труда» [104, 314]. Однако это не единственные основания и принципы солидарности. Кроме трудовой активности, солидарность возникает и реализуется, согласно французскому мыслителю, в рамках института семьи, а поддерживается в обществе с помощью силы.
В этой связи, заслуживают внимания комментарии такого исследователя, творчества Конта, как Раймон Арон, согласно которому семейные отношения в трактовке философа могут быть отношениями равенства (между братьями), почтения (между детьми и родителями), сложными отношениями власти и подчинения (между мужем и женой) [4, 118]. Причем, муж должен главенствовать, основываясь, прежде всего, на собственной силе. Но он должен и подчиняться своей супруге, поскольку от нее исходит другое конституирующее всякую солидарность начало -духовное влияние. По словам Арона, - «Конту было присуще чувство равенства людей, но равенства, основанного на коренной дифференциации функций и способностей. Когда он говорил, что женщина в интеллектуальном отношении слабее мужчины, он был близок к тому, чтобы видеть в этом превосходство; одновременно женщина являет собой духовную силу или силу любви, значащую гораздо больше, чем тщеславное превосходство разума» [4,118].
Одновременно, видение социальной солидарности Контом демонстрирует и измерение, определяемое в сегодняшней социальной науке терминами «социализация» и «интериоризация ценностей». В семье, согласно французскому философу, люди приобретают опыт исторической преемственности и научаются (что служит условием цивилизации) передавать от поколения к поколению материальные капиталы и интеллектуальное имущество [4, 118].
Основные идеи Конта относительно разделения труда - это, подчеркивает Арон, идеи дифференциации деятельности и кооперации людей, или разделение обязанностей и комбинации усилий. «Но главное положение позитивизма, сколь шокирующим оно не покажется, есть признание и даже больше - провозглашение примата силы в практической организации общества. Как организация деятельности людей общество господствует и не может не господствовать с помощью силы» [4,118].
Если, однако, организация практической деятельности требует, по Конту, известной доли насилия, что также выступает интегративным механизмом, то действительная солидарность предполагает достаточно активное духовное начало - консолидацию общества на основе определенных ценностей и нравственных ориентиров. Именно духовное влияние должно, по мысли Конта, упорядочивать внутреннюю жизнь людей, объединять их ради совместной жизни и деятельности. Впрочем, оно же призвано и освящать мирскую власть для того, чтобы убедить людей в необходимости повиновения, поскольку «общественная жизнь невозможна, если нет тех, кто повелевает, и тех, кто повинуется» [4, 119-120]. История, согласно воззрениям философа, ведет к растущей дифференциации общественных функций и одновременно к растущей унификации обществ. Мирская и духовная власти станут на конечной стадии различимы яснее, чем когда-либо, и это различие будет одновременно условием более тесного консенсуса, более прочного единства. Люди согласятся с мирской иерархией, «потому что они познают её шаткость, и приберегут высшую оценку для духовного порядка, который может быть ниспровержением мирской иерархии» [4, 121].
Необходимо подчеркнуть, что социальная солидарность в представлениях мыслителя носит, фактически, не ситуативный, обусловленный или детерминированный характер, а приобретает черты едва ли не само собой разумеющейся, практически родовой характеристики человечества в целом. Именно в силу такого рода понимания, в своем фундаментальном «Курсе позитивной философии» Конт представил историю человечества как историю единого народа. Он обосновал единство человеческого рода постоянством человеческой природы, которое выражается в общественном плане в фундаментальном порядке, обнаруживаемом, несмотря на разнообразие исторических учреждений.
Таким образом, социальная солидарность в трактовке основателя позитивной философии представляет собой факт и процесс, статику и динамику интеграции человеческого сообщества, в котором, по сути, равные роли играют как прямое насилие, так и духовное воздействие, как практическая организация деятельности общества, так и её духовная санкция или легитимация.
Если в работах Конта социальная солидарность занимает известное, но, все-таки, не главное место, в концепции Эмиля Дюркгейма она - одно из центральных понятий. Для Дюркгейма разделение труда в обществе является, в сущности, некой данностью, начальной точкой анализа, достаточно обоснованной уже Контом. Оригинальность же его собственного подхода заключается в рассмотрении им проблематики социальных последствий разделения общественного труда. Для этой цели французский мыслитель определяет две идеальные модели социального устройства, где первая модель характеризуется низким уровнем специализации, в то время как во второй разделение труда достигло высокой степени социальной дифференциации. С точки зрения Дюркгейма, возрастающая функциональная специализация в контексте растущего разделения труда означает не только рост производительности, но и, что более важно, изменение социальных отношений в обществе, трансформацию самой природы социальной солидарности. Исследователь описывает эту трансформацию как переход от механической солидарности к органической солидарности. Первая присуща традиционному обществу, в котором индивиды исполняют, в общем, одни и те же функции, и отличаются значительным подобием статусов и идентичностей. Вторая же свойственна обществу современного типа, и основана на высоком уровне разделения труда и значительной гетерогенности социальных отношений.
Показательно, что Дюркгейм, рассматривая основания социальной солидарности, так же как Конт, значительное внимание уделяет репрессивной стороне интегративных процессов, или насилию. По сути дела, он вообще верифицирует выделяемые им разновидности солидарности через единственно достоверный, с его точки зрения, индикатор - право, в той его специфичной содержательной и структурной форме, в которой оно существует в том или ином обществе, и с точки зрения характера репрессивных акций, которые оно подразумевает. Исследователь отмечает, в этой связи, что в «простых» обществах, для которых характерна механическая солидарность, наиболее тяжким преступлением является нарушение самой связи социальной солидарности. «В низших обществах, -говорит Дюркгейм, - наиболее многочисленные проступки те, которые оскорбляют нечто общественное; это проступки против религии, нравов, авторитета и пр. Достаточно посмотреть, как относительно мало места уделено в Библии, в законах Ману, в памятниках, оставшихся нам от древнего египетского права, предписаниям, защищающим личность, и, напротив, пышное развитие репрессивного законодательства относительно различных форм святотатства, пренебрежения разными религиозными обязанностями, требованиями церемониала и т.д. Именно эти преступления наказываются наиболее сурово» [40, 101]. Соответственно, в развитых обществах меняются и состав и иерархия наказуемых деяний - органическая солидарность предполагает повышенное внимание к преступлениям против личности, что является одним из показателей утраты значения общего сходства членов сообщества, и достаточного уровня разделения труда.
Механическая солидарность, согласно выдающемуся французскому мыслителю, даже там, где она весьма прочна, не обладает способностью связать людей с силой, сопоставимой с силой разделения труда. Именно последнее, по его мысли, «все более исполняет роль, которую некогда исполняло общее сознание; именно оно главным образом удерживает единство социальных агрегатов высших типов» [40, 181]. Социальная жизнь, согласно подходу Дюркгейма, имеет двойственный источник: она проистекает, во-первых, из сходства сознаний, и, во-вторых, из разделения труда. В первом случае, утверждает исследователь, индивид социализирован потому, что, не имея собственной индивидуальности, он сливается с подобными ему в одном коллективном типаже; во втором случае социализация осуществляется потому, что, имея личный облик и особую деятельность, отличающие его от других, он зависит от них в той же мере, в какой отличается, и, следовательно, зависит от общества, являющегося результатом их объединения.
Проблемы социальной солидарности в условиях современного мира. Модель консистентности
Тема оснований и источников солидарности в сегодняшнем мире на самом деле продолжает теоретические рефлексии по поводу солидарности как таковой, однако, с серьезным методологическим фокусом на особенностях этого феномена в условиях стремительно глобализирующегося мира. Вызовы глобализации, которые достаточно подробно описаны в множестве работ, включают в себя и вызовы самим основаниям общественного организма, к которым относятся (тесно связанные между собой) феномены социальной идентичности, этнокультуры, национального суверенитета, характера общественных отношений, и, естественно, социальной солидарности.
Дж Александер, напомним, говорил о проблематичности формирования единства на основании формальных признаков принадлежности к одной социально-профессиональной группе или классу, причем, в качестве главных препятствий на этом пути он рассматривал возросшую плюралистичность мира и жизненных практик индивидов, вкупе с постмодернистской релятивизацией любого «метанарратива», к которым, прежде всего, относятся именно идентификационные характеристики личности и/ или группы.
Идентификационная невнятность, неокончательность любых социально-профессиональных атрибуций создают условия для, скорее, обратного солидаризации процесса - индивидуализации. «Неопределенность наших дней, - говорит Зигмунд Бауман, - является могущественной индивидуализирующей силой. Она разделяет, вместо того чтобы объединять, и поскольку невозможно сказать, кто может выйти вперед в этой ситуации, идея "общности интересов" оказывается все более туманной, а в конце концов - даже непостижимой. Сегодняшние страхи, беспокойства и печали устроены так, что страдать приходится в одиночку. Они не добавляются к другим, не аккумулируются в "общее дело", не имеют "естественного адреса". Это лишает позицию солидарности ее прежнего статуса рациональной тактики и предполагает жизненную стратегию, совершенно отличную от той, что вела к созданию организаций, воинственно защищавших права рабочего класса» [10, 82].
Бауману вторит Хабермас, по мнению которого, на глобальном уровне проблемы согласованности, уже сейчас остро стоящие на уровне европейском, становятся еще острее. Это объясняется, по мнению ученого, тем, что «гражданская солидарность коренится в особых коллективных идентичностях», в то время как «космополитичной солидарности приходится опираться только на моральный универсализм прав человека», а «политической культуре мирового общества не хватает общего этико-политического измерения, необходимого для соответствующего мирового содружества» [136,104-108].
Близкое мнение в рамках сформированной им парадигмы «общества риска» высказывает и Ульрих Бек, рассуждающий о том, что раньше «человек рождался уже принадлежащим к определенному классу. Это определяло его судьбу... Ситуации риска, напротив, несут в себе другую опасность. В них нет ничего само собой разумеющегося... Такого рода подверженность опасности не вызывает социальной сплоченности, которая ощущалась бы как пострадавшими, так и другими людьми. Не появляется ничего, что могло бы сплотить их в социальный слой, группу или класс... в классовом обществе бытие определяет сознание, а в обществе риска сознание... определяет бытие» [11, 44].
Эрик Хобсбаум вообще говорит о невозможности выделения каких-то четких идентификационных характеристик, без которых солидарность, мягко говоря, труднодостижима: «Что объединяет сегодня западную цивилизацию? Я не знаю, что такое западная цивилизация. Существует цивилизация модернити - она основана на современных технологиях, современной науке, даже, если хотите, на определенной культурной общности, - но она уже не является западной. Если вы пойдете на симфонический концерт в Токио, в репертуаре оркестра будут те же произведения, что и на симфоническом концерте в Миннеаполисе» [123,10].
В свою очередь, Френсис Фукуяма с тревогой говорит о том, что более устойчивый и солидарный мир возникает тогда, когда жизненные планы ориентированы на других людей и считаются с их интересами: «Люди созданы естественной эволюцией в виде общественных животных, которые, как правило, стремятся погрузить себя в море общественных связей. Ценности не строятся произвольно, но служат важной цели: сделать возможными коллективные действия. Люди также находят большое удовлетворение в том, что эти ценности и нормы общие. Солипсистские ценности противоречат собственной цели и ведут к дисфункциональному обществу, где люди не могут работать совместно ради общей цели» [121, 179-180].
Таким образом, западными исследователями, где подразумевается, где говорится впрямую об отсутствии у людей некой действительной расположенности друг к другу, без которой формирование солидарности не может быть успешным. Вероятно, прав Рендалл Коллинз, полагающий, что «Конфликт - это не антипод солидарности. На самом деле антипод солидарности - безразличие, или когда кто-то кого-то избегает» [60, 128].
Уместно, на наш взгляд, будет привести, в этой связи, определение, которое дает солидарности «Критический словарь социальной науки», по мнению авторов которого, солидарность это - «Социальная власть в её итоговом, наиболее совершенном состоянии. Солидарность относится к условиям, в которых группа людей рассматривает друг друга как товарищей, ориентированных в своей совместной деятельности на достижение общей цели. Когда имеет место солидарность, социальные связи - крепки, взаимная поддержка - искренна, а использование связей в личных целях - немыслимо» [147, 311].
Подчеркнем, что указанные авторы говорят преимущественно о западных обществах, но подразумевают, разумеется, известную универсальность данных процессов, которые раньше или позже «накроют» все регионы. Впрочем, великим остается соблазн приписать проблемы такого рода исключительно западной цивилизации, и обнаружить (подобно российским философам конца XIX - начала XX вв. - см. 2.1 данной работы) «здоровые» антитезы в российском обществе. Например, ВА. Ядов говорит о том, что «Утрата сущностных свойств общинного устройства (человечность непосредственных взаимосвязей, вера в идеалы, "локальность" и т.д.) воспринимаются ныне в западных обществах как потеря неких непременных черт социальности. Этим объясняются такие тенденции как отказ от концепции "плавильного котла" в США, развитие в европейских странах многообразных форм самоорганизации на уровне соседства (community), сохранение и даже возрождение религиозных конфессий, деноминаций, фундаменталистских течений, формирование "сетевых структур" в бизнесе, науке и культуре, и, наконец, в интернет-коммуникациях.
Специфика концептуализации социальной солидарности в отечественном социально-философском дискурсе
Рассмотрение проблематики солидарности применительно к отечественным реалиям по необходимости, на наш взгляд, должно быть предварено анализом того, как этот феномен отражался и в каком виде существовал в российском философском дискурсе. Связано это, прежде всего, с тем, что до сих пор является влиятельным мнение о достаточно специфичном месте России как с точки зрения ментальных характеристик нашего народа, так и с точки зрения базовых категорий, в которых описывается социальный опыт сообщества. Одной из таких категорий, безусловно, является социальная солидарность. Каким же образом воспринималась она в отечественной мысли, и каковы были её корреляты в повседневности?
Необходимо сказать, что российское общество всегда отличалось известной трудностью «вписывания» существующих здесь реалий в созданные вне него теоретические конструкты. Последняя сентенция вовсе не означает, одновременно, что российский социум лишен тех самых базовых характеристик социальности, свойственных любому другому обществу. Проблема заключается в том, что эти базовые характеристики достаточно своеобразно реализуются в отечественном социуме, равно как и трактуются отечественными мыслителями. Категория социальной солидарности, обнаруживая естественным образом свои корреляты в российской действительности, приняла здесь именно такие своеобразные формы в философском дискурсе.. Наиболее соответствующее солидарности понятие в русской философской мысли — это «соборность», выступающая традиционным, и, в известном смысле, приоритетным объектом исследовательского внимания со стороны отечественных философов. Работа Э. Дюркгейма «О разделении общественного труда» была издана в России впервые в 1900 году и вызвала серьезный интерес со стороны отечественных мыслителей. А.Б. Гофман, в этой связи, утверждает, что данное обстоятельство было обусловлено тем, что солидарность была одним из ключевых понятий в российской социальной философии и социологии. Нередко, по его мнению, для обозначения социальной связи людей применялись другие термины: «взаимопомощь», «кооперация», «сотрудничество», «артельность», «соборность». По мысли автора, идеальными, желательными для русских мыслителей были формы солидарности, близкие дюркгеймовской механической солидарности. Однако особенностью русской социально-философской мысли, по мнению Гофмана, было стремление снять противоречие, противопоставление личностного и общественного начал, выявить их взаимную дополнительность. Такой подход противоположен подходу Дюркгейма, по мысли которого, личностное начало развивается только за счет ограничения общественного, сужения области коллективного сознания. Понятие солидарности у французского социолога и у русских мыслителей помещено в разные координатные плоскости, поэтому сравнение носит условный, приблизительный характер [32]. Мы выделяем в русском философском наследии два основных направления в рассмотрении проблематики социальной солидарности или соборности. Это «иерархический» или «органический персонализм», представленный, прежде всего, работами таких авторов, как Н.О. Лосский, С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой и С.А. Левицкий, и «антииерархический персонализм» Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, и Вяч. Иванова.
Базовая посылка иерархического персонализма заключается в том, что народ, нация, государство рассматриваются здесь в качестве личностей, стоящих на последовательных ступенях развития. Н.О. Лосский выразил это следующим образом: «Отдельные люди (члены нации, граждане государства) подчинены той социальной личности, в состав которой они входят. Существуют некоторые черты сходства между подчинением и служением гражданина государству и служением органов тела человека человеческому «я». Органы тела человека усваивают стремления и интересы целого до такой степени, что в борьбе за целое жертвуют иногда собой, подвергая своё строение опасности разрушения; так, кровяные шарики гибнут иногда, защищая тело человека от вредных микробов. Точно так же гражданин государства жертвует на войне своей жизнью, борясь за идеалы и интересы своего народа, как за свои собственные, самые дорогие, самые возвышенные цели. Нравы, обычаи, язык, искусство, религиозные верования народа проникают собою всю жизнь человека, подсознательную сферу его, сознание и поведение» [77, 205].
По убеждению Лосского, иерархический персонализм, утверждающий существование не только человеческих личностей, но ещё и более высоко развитой социальной личности, избегает крайностей как полного подчинения личности человека обществу, так и низведения общества на степень лишь средства для человека. Философ подчеркивает, что сравнение отношения человека к социальной личности с отношением клетки человеческого тела к человеку, носит, все же условный характер, поскольку «деятели человеческого тела суть только потенциальные личности, тогда как человеческое «я» есть действительная личность, т.е. существо, осознавшее абсолютные ценности и долженствование руководствоваться ими в своём поведении» [77, 208]. Отсюда следует, по Лосскому, что человеческая личность, являясь нравственно ответственным существом, имеет право на некоторую область свободы, например свободу совести, свободу мысли, свободу слова и т.п., которую общество не смеет отнимать у человека. В некоторых отношениях социальная личность и личность человека, будучи обе абсолютно ценными, равны друг другу и каждая имеет свою область неотъемлемых прав и обязанностей в отношении друг к другу. Установить правильное соотношение между обществом и индивидуальным «я» человека могут, по мнению мыслителя, лишь те философские системы, которые способны дать синтез универсализма и индивидуализма. В большинстве же случаев, говорит философ, приходится иметь дело или с неумеренным универсализмом, принижающим человеческую личность, или с чрезмерным индивидуализмом, не усматривающим тех случаев и отношений, в которых человеческая личность должна подчиниться более высоким социальным ценностям» [77, 208].
Какие же философские системы являют собой образец такого уникального сочетания универсализма и индивидуализма? Мыслитель дает на этот вопрос совершенно четкий и недвусмысленный ответ — только христианская религия, а точнее говоря, христианская церковь (что, строго говоря, не одно и то же). «Интимное содействие своему возрастанию в добре человек получает в Церкви, которая есть Тело Христа, Сына Божия. Воплотившись и став Богочеловеком, Иисус Христос, Сын Божий, будучи главой Церкви и относясь к ней как к Своему Телу, устанавливает для членов Церкви возможность тесного единения с Собой именно потому, что в самой своей Личности сочетает божественную и человеческую природу. Чтобы понять это, нужно смотреть на слово «Тело» не как на метафору, а как на точное выражение факта: клетки человеческого тела суть органы, объединяемые человеческим «я» в живое органическое целое и участвующие в сложном потоке его жизни; точно так же и все лица, входящие в Тело Церкви, суть органы Церкви, способные участвовать в полноте Богочеловеческой жизни. Как деятели в теле человека воспитываются к человечности своим интимным участием в жизни человека, так и человек в теле Церкви подвергается столь интимным воздействиям её, что воспитывается для восхождения к высочайшей цели обожения, достигнутого уже природой человека в Лице воплотившегося Сына Божия Иисуса Христа» [77, 209]. Так органический персонализм приходит к «единственно возможному» варианту подлинной человеческой солидарности - в «Теле Церкви», что, разумеется, имеет не много общего с повседневной реальностью, в которой такая солидарность, как и справедливость, вообще недостижимы, по мнению Лосского. «Неосуществимость совершенного общественного порядка в условиях земного бытия, давно выяснена в русской философии», - говорит мыслитель, привлекая себе в соратники П.И. Новгородцева, - «равно как и антиномия личного и общественного начала неустранима в пределах земного бытия: гармония личности с обществом возможна лишь в том умопостигаемом царстве свободы, где безусловная и всепроникающая солидарность сочетается с бесконечностью индивидуальных различий, т.е. в Царстве Божием. В условиях исторической жизни такой гармонии нет и быть не может. Поэтому, чтобы не попасть в безвыходный тупик, необходимо строить идеал земного общества, имея в виду "свободу бесконечного развития" личности, а не гармонию законченного совершенства» [77, 230].
Микросоциальный уровень и перспективы процессов солидарности в России
Итак, макросоциальная солидарность в сегодняшнем российском обществе в высшей степени проблематизирована - в витальных сферах социума можно констатировать её драматическую редукцию. Связано это, помимо прочего, и с тем, что при попытках копировать устаревшие модели демократии и рынка, упускались из виду самые последние тенденции общественного развития, связанные с проблемами современности, проанализированными нами в предыдущей главе. В результате, по мнению отечественного исследователя А.В. Кулинченко, выйдя из тоталитарного прошлого, гражданин новой России попал в очередные путы. И рынок, и политическая демократия порождают у нас, по его мнению, такие «связанности», создают такие фундаментальные ограничения, что многие «самопроизвольные процессы впору именовать не самоорганизацией, а самоуничтожением. Механизмы рынка, участие в политике, в деятельности организаций гражданского общества (как политических, так - в большинстве случаев - и неполитических) усредняют человека, сводят многообразие индивидуальных потребностей, способностей и интересов к некой обобщенно-суммарной воле. В социуме, - считает ученый, - превалирует активность не человеческих личностей, а неких агрегатов социальных атомов. "Служение себе" ведет к восприятию других либо в качестве средства, либо в качестве помехи на пути к достижению цели. Бесконечный рост притязаний и требований подрывает все временные коалиции, отсутствие подлинной солидарности разрушает общество» [69, 110].
Означает ли это, что российское общество обречено на возрастающую социальную энтропию и дезинтеграцию? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо проанализировать - какие формы принимают сегодня консолидационные процессы в российском обществе на микроуровне, какую функцию они выполняют, и по каким направлениям развиваются, если развитие вообще имеет место.
По мнению отечественного исследователя СП. Чернозуба, не вполне корректно оценивать уровень солидарности в нашем обществе по его способности к порождению политических партий, общественных движений и союзов, способных лоббировать свои интересы так, как это принято в странах, где уровень солидарности принято считать высоким. «Если социум в целом изменяется в сторону опрощения, деградации, то и формы солидарности его граждан должны нести на себе отпечаток общего. В таком случае, - по мнению исследователя, - следует оценивать уровень гражданской солидарности по тем ее проявлениям, которые свойственны обществам более примитивного устройства. Можно рассматривать, например, темпы роста общественных организаций типа банд, то есть неформальных объединений молодых людей и подростков - от криминальных до квазиполитических. К соответствующему типу гражданской солидарности следует отнести и клановость нашего общества во всех формах ее проявления. ...Поэтизация всякого рода "бригад" и "братьев" в массовом искусстве 1990-х гг. как раз подобно юнгианскому "смерчу" показывает, что за архетипы российского сознания оказались восприимчивыми к пропаганде экономического опрощения и какого рода формы солидарности возникают в подобной простоте общественных отношений» [124, 145-146].
Речь, тем самым, ведется о процессах солидаризации именно микросоциального уровня. На этом уровне под солидарностью следует, на наш взгляд, понимать взаимодействие менаду индивидами, основанное на разделяемых символических структурах жизненного мира и общности, и ориентированное как на стратегическое воспроизводство данных структур, так и на тактическую реализацию повседневных интересов и целей данной общности. Мы, таким образом, стоим на тех позициях, согласно которым солидарность в современном российском обществе не может не носить также современного характера, то есть, являться в значительной степени результатом индивидуального и группового дискурса, осознания индивидуальных и групповых целей, и рефлексивного принятия решения о необходимости такой консолидации — с группой (любого стратификационного уровня), или с государством.
Какие же формы принимает сегодня микросоциальная солидарность в нашем обществе, и насколько они соответствуют выделенным критериям? Карин Клеман, французская исследовательница, работающая в России, характеризуя властные отношения в нашей стране, отмечает значение межличностного доверия, особенно по сравнению со слабым доверием к институтам власти. Клеман отмечает важность микросетей взаимной поддержки и обмена услугами в сегодняшнем российском обществе, которые опираются на межличностные неформальные отношения, что позволяет говорить о группах «своих» или микрогруппах, для описания которых используется даже термин «клики» (А.Д. Хлопин), которым определяются сообщества неформальных связей, интегрирующие «своих» людей на основе взаимного доверия и готовности ради «общего дела» пренебречь моральными и правовыми нормами в отношении других граждан. С этой общей чертой российского общества применительно к классу политических управленцев перекликается, по мнению Клеман, и понятие «клан», причем опросы чиновников среднего уровня выявляют тот же тип межличностной солидарности, что и у политико-экономического «клана», к которому принадлежат высокопоставленные чиновники. Преданность своему «клану» даже выступает как единственный фактор, ограничивающий власть политических управленцев, когда последние, по их собственным признаниям, отказываются принимать в расчет «низовые» требования и могут с легкостью «уладить проблемы» с законом и прочими формальными ограничениями [58, 88-89].
С точки зрения социальной активизации, проблема, по Клеман, состоит, прежде всего, в «слабости общей солидарности, основанной на добровольных организациях. А ведь данный тип солидарности является основополагающим для участия в коллективном действии, прежде всего гражданского типа. Межличностная солидарность, какой она предстает в России, позволяет решить индивидуальные проблемы членов группы, которые очень далеки от общественных вопросов или даже прямо противоречат общему благу. Более того, эта солидарность управляется крайне специфическими неформальными правилами, в большинстве случаев навязанными главой группы, которые никак не распространяются на внешних для этой группы индивидов. Тем самым, - подчеркивает французская исследовательница, - такой тип солидарности отдаляет людей не только от коллективного действия, но и от минимальной реализации ими своей гражданственности» [58, 89]. Вместе с тем, социолог обнаруживает и, так сказать, более здоровые формы социальной солидаризации в нашем обществе. «Сейчас во всех городах России, - говорит ученый, - можно насчитать десятки, если не сотни групп граждан ("низовые гражданские инициативы"), выступающих в защиту очень разнообразных и практических интересов. Целью их выступлений могут быть реконструкция или снос домов, защита школ, которым грозит закрытие, сохранение парка или детских площадок и т.п.
