Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ИСТОРИЦИЗМ И ПРОБЛЕМЫ ГЕНЕАЛОГИИ РЕГИОНАЛЬНОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО СУБЪЕКТА
1.1 Официальная историография и проблема различения традиционной и современной художественной субъективности 23
1.2. Места, категории и структурно-феноменологический анализ имени "эмансипированного художественного субъекта" 50
1.3. Разнообразие серий эмансипированного художественного субъекта и статус "события" в дагестанском искусстве советского времени 72
ГЛАВА 2. ПРОБЛЕМЫ МЕТАПОЛИТИКИ И ПОСТСОВЕТСКИЙ РЕГИОНАЛЬНЫЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС
2.1. Метаполитическая эстетика и ее место в констелляциях новейшей философской и социополитической мысли 99
2.2. Гипотезис "приватного субъекта" в структуре постсоветских общественно-политических констант регионального художественного процесса 116
2.3. Проекции государственной, территориальной и сакральной "машин желания" на идеологическом экране Республики Дагестан 134
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 160
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 163
- Официальная историография и проблема различения традиционной и современной художественной субъективности
- Места, категории и структурно-феноменологический анализ имени "эмансипированного художественного субъекта"
- Метаполитическая эстетика и ее место в констелляциях новейшей философской и социополитической мысли
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования.
Проблема отношения художественной субъективности (дискурса субъекта) к социокультурным, идеологическим, этико-мировоззренческим составляющим современной общественно-политической ментальносте различных регионов мира, является, пожалуй, одной из наиболее востребованных в структуре современных социогуманитарных исследований.
Многочисленная научная и философская литература по данной проблематике свидетельствует о неоднозначности подходов и многоаспектности факторов, воздействующих на характер функционирования и специфику истолкования традиционных и новейших художественных практик в системе современной общемировой и отдельно взятой региональной и национальной культуры.
В числе наиболее ключевых вопросов многие исследователи выделяют феномены мультикультурализма, унификации и стирания границ между различными этнонациональными культурами, в результате которых последние теряют исходные способы установления социоприродного гомеостаза, в течение многих тысячелетий поддерживающие устойчивость «обмена» между отдельным этническим коллективом и окружающим историко-географическим ландшафтом. В противоположность этой объективной тенденции, вызванной процессом глобализации, сегодня с неменьшей остротой заявляет о своем значении и обратная тенденция, которую можно описать в терминах взаимного отталкивания и конфликта различных культур, она наиболее ясно зафиксирована в, так называемом, «столкновении цивилизаций»1, в противостоянии развитого в культурном и социально-экономическом отношении Севера и отсталого, варварского Юга, и, наконец, в противоборстве сакрального универсализма исламской цивилизации и секулярного мира современной западной демократии (Ж. Деррида, Г. Джемаль).
1 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.
Вместе с тем, многие страны и регионы «третьего мира», в силу различных общественно-исторических событий и катаклизмов XX века, успели значительно видоизменить и модифицировать исконные традиционные формы воспроизводства собственного мироуклада посредством внедрения различных европеизированных видов социально-экономического, общественно-правового, эстетико-художественного дискурсов, презентировав, тем самым, свое непосредственное вхождение в «проект модерна» (Ю. Хабермас). В этом отношении становление и функционирование в Дагестане на протяжении всего прошлого столетия европеизированных форм профессионального изобразительного искусства и новейших форм визуальной культуры (массовая реклама, дизайн и т.п.) стало одним из значимых и наглядных репрезентантов вышеотмеченных исторических трансформаций этнонациональной культурной ментальности.
Когда же вследствие крушения «системы социалистических государств» в регионах, входящих в историко-географическую целостность СНГ и традиционно связанных с культурным ареалом исламской цивилизации, стали нарастать рецидивы национального и религиозного сепаратизма, то, по меньшей мере, внутри исламо-центристского политического дискурса вопрос о культуральной легитимности изобразительного искусства оказался одним из эпицентров мировоззренческих и политико-идеологических баталий и, наряду с другими заимствованиями (например, правовая система, массовая культура, наука, образ жизни, СМИ и т. п.), был истолкован подавляющим большинством дагестанских религиозных авторитетов в качестве одного из факторов идеологической диверсии со стороны государств «первого мира». Уже этого наблюдения достаточно для того, чтобы обнародовать так называемую «социополитическую нагруженность» художественного дискурса, в особенности в том смысле, в каком современная художественная субъективность, по меньшей мере, начиная с периода западно-европейского романтизма, неоднократно конституировала себя в качестве самодовлеющего фактора
2 Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне / Пер. с нем. М.М. Беляева. - М., 2003.
5 ментальных, антропологических и общественно-исторических креаций. В этом контексте видится неслучайным возникновение известной диспозиции между концепциями «чистого» и «ангажированного» искусства. Добавим, что ее непосредственное присутствие обнаруживается не только в атмосфере возникновения и развития самых разных идейно-художественных течений XX столетия, но и лежит в основе различий в особенностях мировоззрения, социальной типологии и творческого кредо Х.-Б. Мусаева, - первого национального живописца Дагестана, а также М.-А. Джемала и Х.-Б. Аскар-Сарыджи, - основоположников «дагестанской школы» профессионального изобразительного искусства, становление которой, как известно, проходило в русле идеологических и эстетическо-художественных стандартов советского времени.
Вышесказанное позволяет указать, что социофилософская проблематика дискурса регионального художественного субъекта во всей многомерности соотношений современной эстетико-художественной практики дагестанского искусства со структурой окружающего этнополитического ландшафта находится в значимом семантическом поле далеко неоднозначных отношений внутрирегиональной и международной общественно-политической ситуации, когда вопрос о специфике сложившейся социокультурной ментальносте становится одним из факторов, непосредственно использующихся в процессе противоборства различных политических сил.
Таким образом, актуализация проблемы дискурса художественного субъекта в ракурсе новейших общественно-политических процессов содержит в себе целый ряд социально-политических, культурно-гуманитарных и научно-философских резонов. В частности, сосредоточение на креативно-трансгрессивных аспектах художественного дискурса может и должно стать своеобразным прецедентом или примером, необходимым для формирования в республике метаполитического и/или метафилософского дискурса, который по своим теоретико-методологическим константам смог бы стать не только самодовлеющим фактором общественно-политической и культурной жизни
Дагестана, но и возвел бы философию на уровень так называемой «освободительной политики», фигуры которой уже были обнародованы в марксистской философии и других философиях Нового времени. Мы говорим о возможности особого метафилософского или «метаполитического» (по А. Бадью) дискурса, который, по меньшей мере, виртуально смог бы различать условия для возникновения иных возможностей региональной политической и эстетико-художественной мысли.
В этом аспекте принципиально значимый для нас контекст современной постановки вопросов о дискурсе художественного субъекта отмечен сегодняшними дебатами в «радикальных кругах» между представителями «чистой политики» (А. Бадью, С. Лазарюс, Ж. Рансьер и др.) и лидером люб-лянской школы лакано-марксизма С. Жижеком по поводу концепции консен-суальной политики, выдвинутой Ханной Аренд и Мириам Рево д'Алонн и проектом «радикальной демократии» Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф . При этом имеет смысл заметить, что в этот контекст «антиконсенсуализма» сегодня все больше внедряются и интеллектуальные маневры на правом политическом фланге российской и мировой политики. В России этот процесс отмечен, с одной стороны, неконсервативными интенциями внутри государственной политики, все чаще очерчивающей, при посредничестве различных инструментов идеологических селекции, границы «желаемого» политического и социального консенсуса, а с другой, - феноменом «нового традиционалистского реванша», интеллектуальными лидерами которого сегодня выступают такие политические философы, как В. Дугин4 и Г. Джемаль5, стремящиеся синтетически объединить в своей политической философии принципы «духовной ортодоксии» и правой политической элиты. В качестве философско-интеллектуального остова для последних предлагается активизировать евразийский геополитический проект и политическую философию «интегрально-
3 Laclau Е., Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy. L., 1985.; Laclau E.and Mouffe Ch.. Hegemony und
Radikale Demokratie. Zur Dekonsruktion des Marsismus. Wien, 1988.
4 Дугин А.. Философия традиционализма. M., 2002.
5 Джемаль Г. Д.Освобождение ислама. М., 2004.
7 го традиционализма» (Р. Генон, М. Элиаде, Т. Букхардт, поздний Э. Юнгер), сочетая последние с сакральным универсализмом русского православия (в случае Дугина) и исламской цивилизации (в случае Джемаля).
Степень разработанности проблемы. Исходя из содержательного и историко-культурного контекста развития западно-европейской, ближневосточной, китайской, индийской, арабо-мусульманской и др. философских традиций, нетрудно констатировать, что проблема художественного субъекта является одной из наиболее значимых, широко распространенных и высоко-эвристичных тем в истории развития человеческой мысли, В рамках традиционной и классической рациональности художественная субъективность имела в достаточной степени ясные и всесторонне отрефлексированные определения, феноменологическая реальность которых определялась на основе четко закрепляемых семантических, онтогносеологических и миро-представленчеких аксиоматик отдельно взятой культуры.
Крайние позиции внутри «неклассической рациональности» (конец XIX- первая половина XX вв.) либо были ориентированы на дальнейшую субъективацию художественной креации - например, эстетико-философские позиции неокантианства Э. Кассирера, А. Ригля, X. Ортеги-и-Гассет, персонализм Н. Бердяева, неотомизм Маринтена и субъективно-идеалистические ориентации внутри феноменологии (те, которые можно было бы вывести из учения Э. Гуссерля периода «Картезианских размышлений», ряда моментов позиций М. Гайгера и Г. Зельдмайера), - либо исходили из фактов обусловленности различных художественных практик социоисторическими и общественно-политическими детерминантами - классический и советский марксизм, различные версии позитивистской социологии искусства и концепция «ангажированного искусства» Ж.-П. Сартра и т.п.
Вместе с тем, сам ход развития теории и практики новоевропейского искусства указал не только на фундаментальную неразрешимость конечных оснований данной сферы духовно-исторического опыта человечества, и утвердил в общей форме конвенцию о прициальной открытости и апофатично-
8 сти феноменологии художественного субъекта, но и в значительной мере повлиял на характер истолкования истинностных процедур социального познания, что было, в частности, отмечено уже в оппозиции Deutung Т. Адорно -Auslegung классической герменевтики В. Дильтея6. Это открыло дорогу кон-стеляционным, итеративным и интертекстуальным практикам новейшего социального познания, кристаллизировавшихся в деконструкции Ж.Дерриды и других текстологических практиках французского постструктурализма. Последние, как известно, в наиболее радикальном виде выступили в различных вариациях французского постструктурализма, ставшего одним из катализаторов сложения постнеклассической и а-критериальной рациональности.
Благодаря усилию отдельных авторов, на сегодняшний день в академической и иных сферах российского философско-интеллектаульного праксиса с разной степенью интенсивности и научно-философского пиетета осваиваются парадигмы таких постструктуралистских программ, которые связаны с антидеконструктивной (югославская школа лакано-марксизма во главе с С. Жижеком) и постмодернистскими линиями развития структурного психоанализа Ж. Лакана, аутентично западно-европейской (Ж. Рансьер) и модифицированной в русле современных проблем регионализма (Э. Сайд)7 версиями развития «археологии власти-знания» М. Фуко. С неменьшим интересом делаются попытки осмыслить под разным углом рассмотрения шизоанализ Ж.Делеза/ Ф. Гваттари, социологию Ж. Бодрийяра, нарратологию Ж.-Ф. Лио-тара. И конечно, особым рейтинговым преимуществом среди другних постструктуралистских программ пользуется деконструкция Ж. Дерриды. Известно, что каждая из указанных аксиоматических шкал располагает различными способами проблематизации и «видения» объекта и предмета научно-философского анализа художественной субъективности. Следует оговорить, что характер этого «видения» всякий раз обусловлен не только спецификой познавательно-аксиологических возможностей инвестируемой программы,
6 Соловьева Г.Г. Современный Сократ // Путь в философию. Антология. М., 2001. С. 350-359.
7 Сайд Э. Ориентализм: Западные концепции. М., 2006.
9 но и герменевтическими «пред-намерениями» исследовательского субъекта, в том смысле, в котором тот или иной российский исследователь зависит от степени знакомства с аутентичными текстами постструктуралистских классиков и их комментаторов, а также от разнообразных детерминаций, зависящих: а) от степени вовлеченности автора в институциональные и парадиг-мальные нормативы определенной школы отечественной социогуманитари-стики; б) от характера социальных, мировоззренческих и политических предпосылок научного творчества; в) от специфики предметных интересов; г) от качеств исследовательского темперамента, оказывающих заметное воздействие на текстологические пристрастия, уровень риторических и когнитивных навыков; д) от всевозможных автокоммуникативных процессов, сопровождающих исследовательскую работу.
Очерчивая общий контекст осмысления российской философией опыта постструктуралистской и постмодернистской мысли, необходимо отметить, что в силу того, что актуальность настоящего диссертационного исследования мыслится нами в русле социополитической проблематизации дагестанского искусства, в том числе и в виду вышеуказанных обстоятельств, продиктованных необходимостью санкционировать самодовлеющий региональный социогуманитарный дискурс, дистанцированный от апологетиченских задач государственной философии (наличие которого стало бы одним из признаков демократизации общественно-политической жизни региона), мы считаем необходимым концептуализировать свои поиски в русле концепции «метаполитики» А. Бадью8, которая наряду с «антропологией имени» С. Ла-зарюса9 и «эстетикой бессознательного» Ж. Рансьера10, является наименее задействованной в ходе современных теоретико-методологических инвестиций.
Вместе с тем, данные задачи находятся в существенном противоречии со степенью изученности не только высокотеоретических и чрезвычайно
8 Бадью А. Мета/политика: Можно ли мыслить политику? Краткий курс метаполитики. М., 2005.
9 Lazarus S. L' Anhropologie du nom. P., 1996.
10 Рансьер Ж. Эстетическое бессознательное. М., 2004.
10 сложных концептуальных схем постструктуралистской философии, но и в аспекте крайне недостаточной разработанности онтогносеологической, феноменологической и социоисторической проблем традиционного и современного дагестанского искусства, и более специфических вопросов дискурса регионального художественного субъекта, что побуждает нас обратиться к истории и эпистемологическому анализу дагестанской философской и социо-гуманитарной науки.
В этой связи, в историко-хронологическом и логическом смысле важно отметить, что научно-практическая и теоретико-методологическая актуализация эмпирического материала по предмету традиционного и современного дагестанского искусства первоначально проходила в парадигмальных рамках классической рациональности (сравнительно-описательная этнография, ори-енталистские, романтические и позитивистские направления в историцизме конца XIX -начала XX вв.). В дальнейшем проблематика художественного субъекта развивалась в различных познавательно-аксиологических форматах советской региональной социогуманитарной науки, эклектично сочетающей в себе расхожие идеологические штампы советского марксизма, модифицированные посредством слабо развитого структурно-семантического и системно-комплексного подходов. Кумулятивный подход к истолкованию марксистского философского и социального познания предопределил то обстоятельство, что инновации, развиваемые посредством инвентаризации классической рациональности, лежащей в основе дагестанской академической культурологии, эстетики и исторического искусствознания, не были зафиксированы в форме симптоматического суждении по поводу произошедшей смены теоретико-методологической парадигмы, а рассматривались как последовательный линеарный процесс саморазвития, подчиненный не столько логике диалектического закона «отрицания отрицания», сколько эволюционной логике сциентизма, фундированной приоритетом «ленинской гносеологической спирали» и гегелевским законом перехода количества в качество.
Другим результатом такого понимания специфики социального познания явилось прекращение так называемых «схоластических споров» по поводу субъекта познавательной, общественно-политической и эстетико-художественной деятельности. Вследствие этого высокотеоретичная проблематика художественного субъекта и субъективности теряла свою философскую, теоретическую и герменевтическую нагруженность и была делегирована в область предметно-эмпирического, социоисторического познания и официального политико-идеологического ангажемента. В этих эпистемологических условиях реконструкция художественного субъекта и субъективности в целом либо сводилась к пресловутой социально-исторической проблеме «стокновения личности и общества» (что особенно дало о себе знать в перестроечном и постсоветском идеологическом мейстриме), либо была реализована в ключе «индивидуализирующего подхода» и санкционирована в проекте создания «творческих портретов» деятелей дагестанской художественной культуры.
Объективно отметим, что весомые научные результаты были получены в: 1) сфере сбора, систематизации, научного историко-сопоставительного описания и семантического анализа многочисленного эмпирического материала; 2) области объективно-исторического анализа общих закономерностей развития традиционной и современной художественной культуры; 3) эпистемологических рамках диалектической схемы отношения объективных и субъективных параметров общественного и художественного процесса; 4) области теоретической разработки и эмпирического анализа проблем своеобразия национальной художественной (Д. М. Магомедов)11 и познавательной
1 "J
(М. И. Билалов) культуры; 5) разработке на основе универсальных доктри-нальных положений немецкой культурно-исторической школы «ренессанса» Я. Буркхардта, приложенных к теории дагестанской художественной культу-ры и литературы (Г. Г. Гамзатов) , и к области исследования традиционной
11 Магомедов Д. Развитие социалистических национальных художественных культур. М., 1979.
12 Билалов М.И. Суфизм и познавательная культура. Махачкала, 2003.
13 Гамзатов Г. Г. Дагестанский феномен возрождения XVIII—XIX вв. Махачкала, 2000.
12 общественно-политической и философской мысли (М. А. Абдуллаев)14; 7) национального согласия (М Г. Алиев15, Р. Абдулатипов16).
Очевидно, что существенный интерес должны представлять исследования в области философской антропологии, эстетики и социологии таких дагестанских авторов, как М. А. Курбанов, М. М. Курбиев, К. А.Султанов, М. Я. Яхьяев, А. М. Ибрагимов, а также материалы по истории традиционного и современного национального искусства, помещенные на страницах искус-своведческих работ Э. Б. Абдуллаевой, С. А. Бачинской, П. Р. Гамзатовой, 3. А. Гейбатовой-Шолоховой, П. М. Дебирова, С. Кускова, А. Дж. Магомедова, М. М. Маммаева, Г. Я. Мовчана, Н. Ф. Мусаевой, Э. М. Путерброта, Г. А. Султановой, А. М. Умахановой, А. К. Шабаевой, М. А. Якубова и др.
В ракурсе метаполитических познавательно-аксиологических инициатив диссертационной работы следует сказать о значимости конкретного общественно-политического ландшафта, об особенностях которого можно многое почерпнуть из текстов и устных заявления ряда дагестанских и российских политиков, социологов, политологов, экономистов и представителей СМИ.
К сожалению, на сегодняшний день дискурс художественного субъекта в качестве высокотеоретичного философского концепта не получил сколько-нибудь значительной самостоятельной проблематизации в дагестанской философии, что существенно отличает парадигмальный характер развития региональной философии от новейших явлений, происходящих на общероссийской интеллектуальной и философской сцене.
Наиболее перспективные ракурсы развития данной проблематики усматриваются нами в постсовременной (посткартезианской) теории субъекта, комплектующейся на стыке самых разных философских традиций, в частности, в точке пересечения психоаналитической, постструктралистской, фено-
14 Абдуллаев М. А. Из истории философской и общественно-политической мысли Дагестана. Махачкала,
1993.
15 Алиев М. Г. Согласие. Социально-философский анализ. М., 2001.
16 Абдулатипов Р. Г. Межнациональное согласие - наша общая судьба // Этнополитический вестник. 1995.
J6 6.C.95-I05.
13 мено-герменевтической, аналитической, неомарксистской и постмарксист-ской традиций. Данная компаративистская тенденция зафиксирована, в частности, в исследованиях Ю. А. Кимелева17 и контекстуально присутствует в работах таких российских авторов, как Б. Гройс, Е. Игнатович, Б. Кагарлиц-кий, В. Мизиано, П. Осмоловский и др.
Объектом изучения являются артефакты дагестанского искусства, регистрируемые как на уровне предметики художественного произведения, так и в контексте ее презентации в различных текстологических и социально-практических дискурсах.
Предмет изучения обозначен отношением дискурса художественного субъекта к структурам современного социально-политического праксиса. Данное отношение конкретизировано посредством оппозиций глобальное -региональное, межнациональное - национальное, сакральное - секулярное, искусство - наука, художественное - религиозное сознание, политика - философия и т.п.
Цель исследования связана с процедурой так называемого «симптоматического чтения» и перекодировкой основных познавательно-аксиологических шкал генерализирующего дискурса власти-знания и мыслится в рамках кон-ституирования дисциплинарной интенции, маркируемой термином «метапо-литическая эстетика». В последней автор усматривает деконструктуивный анализ «налично данного» в перспективе формирования категории «возможного» и иных возможностей «мыслить политическую и эстетическую мысль», нежели та, которая предоставляется официальным дискурсом дагестанской политической философии и социогуманитарной науки. Данную возможность можно мыслить, как в аспекте воспроизводства демократического дискурса, так и в ракурсе программы «постколониальных исследований» (Э.
Сайд, Г. Спивак, Г. Бгабха и др.) .
17 Кимелев Ю. А. «Субъект и субъективность» в современной западной философии. М., 2006.
18 Бобков И.М. Постколониальные исследования // Новейший философский словарь. М., С. 776-777.
14 В соответствии с поставленной целью, в диссертации формулируются следующие задачи:
санкционировать в региональном масштабе возникновение инновационной философской интенции, которую можно обозначить термином «метапо-литическая эстетика», методологически опирающейся на гипотезу наличия/отсутствия «политического» (Ж. Лакан) и «эстетического бессознательного» (Ж. Рансьер), ряд парадигм постмарксистских и «постколониальных» исследований (Э. Сайд и др.);
произвести процедуру «ускользания» (по Делезу/Гваттари) от «господствующих форм интеллектуальности» (А. Бадью) региональной политической философии и социогуманитарной науки, фундированных непререкаемым авторитетом парадигмы классического (модифицированного в советское и постсоветское время) историцизма;
обозначить проблему различения традиционной и современной художественной субъективности, показав тем самым зависимость проблем герменевтической интерпретации художественной предметности от властных инвестиций со стороны государственно-идеологического дискурса власти-знания;
рассмотреть на основе положений «антропологии имени» С. Лазарюса «места» и «категории», а также понятийно маркировать современную художественную субъективность номинациями «эмансипированного субъекта» и «приватного субъекта» (позднесоветское и постсоветское время), показав посредством каких эпистемологических, идеологических и социополитических обстоятельств производятся истинностностные процедуры современной государственно-региональной и национальной ментальносте;
проявить диалектику умаления и реактивации художественного субъекта в искусстве Дагестана советского времени, показав посредством каких внешних и внутренних факторов из нее были эксплицитно выделены референции постсоветской «приватной» художественной субъективности;
- проанализировать современный художественный процесс с точки зрения метаполитической проблематики, выявляя социально-экономические (арт-рынок) и идеологические детерминанты новейшего эстетико-художественного праксиса.
Методологический подход развивается в русле самостоятельных компаративистских и q/fer-постмодернистких исследований новейшего мирового философско-интеллектуального ландшафта, в котором для нас оказываются наиболее значимыми традиции феноменологической (Э. Гуссерль, М. Хай-деггер, М. Шелер, А. Щюц, А. Гурвич, Г. Шпет, А. Лосев и др.), этнометодо-логической (Г. Гарфинкель, Д. Видер, Д. Циммерман и др.), структуралистской (Р. Якобсон, В. Я. Пропп, М. Лифшиц, К. Леви-Стросс, Л. Альтюссер, Ж. Лакан, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гваттарри, Ж. Лиотар, Ж. Бод-рийар, Ф.Лаку-Лабарт и др.), неомарксистской (В. Беньямин, Т. Адорно, Ю. Хабермас), постмарксистской (С. Жижек, А. Бадью, Ф. Джеймисон и др.), аналитической (от Л. Витгенштейна до С. Крипке, X. Патнэма, Д. Серля и др.), неопрагматической (Р. Рорти), герменевтической (Г.-Г. Гадамер, П. Ри-кер, К.-О. Апель и др.) философий.
Методологический подход диссертационной работы связывается нами с гипотезой «интериорного измерения политики, позволяющего мыслить политическую мысль, исходя из ее сингулярности, разработанной в «антропологии имени» С. Лазарюса, «метаполитике» А. Бадью, которые наряду с ла-кановской теорией субъекта «как сцепления пустоты и объекта малой а», выполняют роль теоретико-методологичекого основания авторских познавательно-аксиологических интенций, развиваемых в русле программы «воскрешения субъекта», ставшей одним из лейтмотивов новейшего философского, политического и эстетико-художественного праксиса постмодерна.
Наряду с этим в процессе подготовки диссертации использовались методы
историко-философского, историко-сопоставительного, семиотического,
структурно-функционального, социологического, историко-
искусствоведческого анализа, герменевтической эмпатии, струтурного пси-
хоанализа, системно-комплексного, гипотетико-дедуктивного, смыслоозна-чивающего и междисциплинарного подходов. На защиту выносятся положения:
обращение к генеалогии, феноменологии (смыслогенез), эпистемологии (научно-философское осмысление художественной предметности) и социо-политическому дискурсу регионального художественного субъекта в ракурсе новейшей социофилософской проблематики, обозначенной в концептах «радикальной демократии» Э. Лакло и Ш. Муфф и «метаполитики» А.Бадью, позволяет наметить пути к формированию самодовлеющего философского праксиса, обозначенного в программе построения «метаполитической эстетики» в качестве особой философской возможности «мыслить политическую мысль» (А. Бадью);
анализ новейшего регионального и мирового художественного, научно-философского и социополитического процессов позволяет утверждать, что сегодня мы находимся в весьма специфической ситуации, когда наряду с различными формами индивидуальной и приватной субъективности (арт-рынок, индивидуальная научно-философская и общественно-политическая креация и т.п.) все более набирают силу неоконсервативные и неогосударственные тенденции, что еще должно стать поводом для актуализации постмарксистского и других векторов развития парадигмы «постколониальных исследований» (Э. Сайд, Г. Спивак, Г. Бгабха и др.);
в рамках развития постмодернистской теории субъекта и новейшей программы «воскрешения субъекта» видится целесообразным маркировать различие между «сакрально-ориентированной» (традиционное искусство), «эмансипированной» (дагестанское искусство 1900-1970-х гг.) и «приватной» (1980-2000-е гг.) художественной субъективностью, как таких «центральных означающих», вокруг которых циркулируют истинностные и идентификационные процедуры этнонациональной и социокультурной ментальносте;
анализ диалектики умаления и реактивации художественного субъекта в искусстве Дагестана советского времени показывает, в противоположность весьма распространенной в постсоветских СМИ критике по поводу де-персонификации советского искусства, всю сложность и многомерность процессов эстетико-художественного означивания и субъективации, что ставит соответствующие теоретико-методологические и научно-практические вопросы, относящиеся к проблеме исследования «советской субъективности», уже отмеченные в трудах зарубежных и российских ученых (Й. Хеллбек, И. Халфин, С.Бенхабиб, А. Эткинд);
эвристические показатели современного философского и социогумани-тарного праксиса Дагестана, значительно влияющие на уровень интеллектуально-креативной респектабельности региональной политической, социокультурной и эстетико-художественной жизни, ставят вопрос о необходимости проведения значительных процедур в области теоретико-методологических и парадигмальных инвестиций со стороны наиболее влиятельных течений и направлений новейшей западно-европейской философии;
сегодняшние социологические параметры развития мирового философского праксиса предполагают «различение» между государственным и негосударственным типами философии, что указывает на необходимость формирования соответствующего регионального дискурса «ускользающего» (Де-лез/Гваттари) из-под познавательно-аксиологической юрисдикции официальной «власти-знания», посредством внедрения в парадигмальный корпус дагестанской социогуманитарной науки концепта «метаполитики» (А.Бадью), восходящего к технологии деконструктивного (Ж. Деррида), симптоматического (Ж. Лакан) и шизоаналитического (Делез/Гваттари) чтения классического эволюционного историцизма;
Новизна исследования состоит:
- в применении инновационных стратегий социального и эстетико-
художественного познания;
в актуализации проблемы различения традиционной и современной художественной субъективности и формировании антиэволюционистской креационистско-диалектической концепции истолкования проблем генеалогии современной региональной социо-культурной ментальносте;
в актуализации в региональном контексте концептов «антропологии имени» С. Лазарюса, «метаполитики» А. Бадью, «эстетического бессознательного» Ж. Рансьера, «шизоанализа» Делеза/Гваттари и санкционировании «метаполитической эстетики», как инновационной области социогуманитар-ных исследований, направленной на формирование самодовлеющего и субординированного от официального дискурса власти-знания философского дискурса, развиваемого в аспектах постфеноменологической, постнеомарксистской и постструктуралистской философии;
в исследовании на социофилософском уровне различных серий современной художественной субъективности;
во введении в корпус современной текстологической и понятийно-категориальной практики дагестанской философии и социогуманитарной науки целого ряда феноменологических, постструктуралистских, лакано-марксистских и аналитических концептов;
в философской (метаполитической по Бадью) проблематизации эмпирического материала по истории дагестанского профессионального искусства (традиционные, европеизированные и авангардные практики) и новейших форм современной визуальной культуры (постсоветская архитектура, реклама, дизайн и т.п.);
- в анализе идеологических, социально-экономических, общественно-
политических констант и детерминаций современного художественного про
цесса.
Теоретическая значимость. Парадигмально-методологическая ориентация работы на новейшие формы философской постнеклассической рациональности позволяет осуществить категориально-понятийное и теоретико-методологическое перевооружение дагестанской философской и социогума-
19 нитарной науки в рамках основных тематизмов постфеноменологической, постнеомарксистской и постструктуралистской философии. Метаполитиче-ский вектор диссертационного исследования позволяет «прорядить» жесткие концептуальные связи между различными означающими (жесткими десигна-торами по С. Крипке) официального дискурса власти-знания, обуславливающие сцепление между региональной политикой и практикой регионального искусства, философии и науки.
В рамках проекта «метаполитической эстетики» не только введены концепты «антропологии имени» С. Лазарюса и «эстетического бессознательного» Ж. Рансьера, «шизоанализа» Делеза/Гваттари, но и намечены новые познавательно-аксиологические возможности развития дагестанской философии.
Научная и практическая значимость диссертации заключается:
в санкционировании самодовлеющего и субординированного философского дискурса, дистанцированного от апологетических задач современной государственной философии, что, на наш взгляд, не только соответствует необходимости воспроизводства дискурсов политики и демократии, но формирует иные перспективы социальной коммуникации между различными уровнями и отраслями современной эксперт-культуры (термин Ю. Хабермаса) и другими субъектами социально-политической активности;
в актуализации целого ряда проблемных и предметных полей философского социогуманитарного исследования, не освещенных в отечественной эстетической и искусствоведческой науке, таких, как феномен творчества первого национального живописца Х.-Б. Мусаева, мастеров дагестанского художественного авангарда, визуальной культуры Дагестана постсоветского времени, проблем, связанных с современным развитием регионального арт-рынка и идеологическими константами современного художественного процесса;
в терминологическом и категориально-понятийном тренинге философов, гуманитариев, политтехнологов и других субъектов эксперткультуры, озна-
20 комлении последних с новейшим философским контекстом и развитием соответствующих риторических и аналитических навыков;
- в расширении пространства интеллектуальных и эстетико-
художественных креаций, которое могло бы мыслиться в контексте плю
рального метаполитического дискурса, являющегося важнейшим условием
воспроизводства и развития региональной демократии;
в указании на определенную изоморфность терминов «дискурс» и «национальная познавательная культура», «национальный ум», предложенных М. И. Билаловым, что позволяет говорить о значимости проблемы философского перевода;
в возможности использования материалов диссертации в создании цикла семинаров и телепередач по проблемам современного искусства, философии, политики,религии.
Материал исследования. Общий теоретико-методологический и проблемный подход в немалой степени обязан критической и комментаторской литературе отечественных специалистов в области истории западной философии, неклассической и постнеклассической рациональности, таких, как В. Л. Абушенко, И. С. Вдовина, А. А, Грицанов, Б. Гройс, Ю. А. Гурко, Л. Г. Ионин, Т. В. Коммисарова, Ю. А. Кимелев, М. А. Можейко, Н. В. Мотроши-лова, В. С. Степин, А. Р. Усманова и др. В ракурсе предпринимаемых мета-политических инициатив диссертационной работы следует сказать о значимости текстов и устных заявления ряда дагестанских и российских политиков, социологов, политологов, экономистов и представителей СМИ.
В диссертации использованы материалы многолетних научно-искусствоведческих и эстетико-философских исследований автора по герменевтике традиционного и современного изобразительного искусства Дагестана, полученные в процессе написания монографических исследований «Философские проблемы интерпретации феномена первого национального живописца Дагестана - Х.-Б. Мусаева», «Проблемы художественного символа в традиционном и современном искусстве Дагестана», «Архитектура Ма-
21 хачкалы (история и современность)», ряде статей, посвященных творчеству дагестанских художников, а также материалы, собранные в научных экспедициях по районам республики.
Концептуальный и эмпирический материал получен в процессе разработки идеи и редактировании периодического издания «Новое дагестанское искусствознание» (НаДИ), а также создания и осуществления руководства работой Дагестанского философско-интеллектуального клуба «Эпохе», функционирующего под патронажем Дагестанского отделения Российского философского общества, и практическом нашем участии в ряде российских, региональных республиканских художественных выставок, а также в вербальном освещении ряда экспозиционных и телевизионных проектов.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании отдела истории искусств и Ученом совете Института ЯЛИ ДНЦ РАН.
Отдельные положения апробированы в докладах на международной научной конференции «Белые журавли» (2006), всероссийской конференции «XX столетие и исторические судьбы национальных художественных культур» (2000) и др.
Идеи и материалы исследования легли в основу лекционных курсов по истории современного дагестанского искусства и художественной культуры, прочитанных автором в Дагестанском художественно-промышленном училище им. М.-А. Джемала и Дагестанском институте искусств им. Х.-Б. Му-саева при Дагестанском государственном педагогическом университете. Данные разработки были использованы на лекционных и семинарских занятиях по дисциплине «Основы истории и теории дизайна и архитектуры» в Махачкалинском муниципальном институте декоративно-прикладного искусства и дизайна.
Основные выводы диссертации освещены в общетеоретическом курсе «Традиционная и современная художественная субъективность в западноевропейской и исламской культуре», прочитанном автором в общественно-просветительском проекте «Первой галереи» - «Суфизм и современная ху-
22 дожественная практика». Ряд тезисов и положений работы апробирован на заседаниях Дагестанского философско-интеллектуального клуба «Эпохе» и др.
Структура работы. Диссертационная работа состоит из введения, двух глав (по три параграфа), заключения и библиографического списка, включающего 192 источника. Объем работы - 175 страниц машинописного текста.
Официальная историография и проблема различения традиционной и современной художественной субъективности
Принципиальным значением для понимания ключевых концептуальных составляющих настоящего исследования обладает проблема различения традиционной и современной художественной субъективности, которую, как видится, можно гипотетически вычленить из фактов отсутствия/наличия на разных этапах развития дагестанской национальной культуры изобразительного искусства. Большинство исследователей традиционного искусства справедливо связывают отсутствие изобразительного искусства в традиционном Дагестане с известным исламским догматом на изображение живых существ и человека, что конечно определяет типологические особенности исламской культуры в сопоставлении с другими культурными регионами традиционной ойкумены. Уже в этом пункте мы сталкиваемся с проблемой онтологического различения и познавательно-аксиологической оценки процесса становления современной художественной ментальносте (трактуемой нами в качестве аналога термина субъективность), исходя из диаметрально противоположных эпистемологиических позиций ряда зарубежных и отечественных теоретиков. Так, например, известен априорный и феноменологический способы постановки вопроса об оценке данного процесса, сложившиеся в рамках интегрального традиционализма Р. Генона19 и М.Элиаде20, различающих в сфере исторического сознания человечества два не сводимые и кардинально противоположные модусы, маркируемые дихотомией понятий сакрального и мирского (профанного). Данная концепция находит свое продолжение в позициях таких российских мыслителей, как Ш. Шукуров и Г. Джемаль, а так же проиллюстирована в феноменологическом комментарии онтологических основ мусульманского искусства Титусом Буркхардтом21, являющимся прямым продолжателем и ярким представителей генонианского традиционализма.
И напротив, бурное развитие в Дагестане в дореволюционное и советское время европеизированных форм изобразительного искусства объясняется и позитивно оценивается большинством теоретиков дагестанской художественной и познавательной культуры посредством указания на значительные аккультурациионные изменения традиционного мироуклада в пользу перехода к современным формам исторического и общественного сознания. Общеизвестно, что данная позиция, сформировавшаяся в рамках определенного эпистемологического профиля (термин Г. Башляра), генеалогически восходит к классическому историцизму немецкой классической философии (И. Кант, И. Г. Фихте, Ф. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель), ставшему гносеологической платформой марксистского историцизма и фундировавшего парадигмально-методологическое развитие дагестанской философской и социогуманитарной науки.
Под влиянием идеологических констант познавательно-аксиологической практики официальной советской науки, дагестанские исследователи отдавали предпочтение процедурам, основывающимся на объективных историцистских схемах, в принципе, индифферентных к проблеме герменевтической реконструкции онто-феноменологических и смысловых констант традиционной художественной субъективности, которую, на наш взгляд, следует определять термином «сакрально-ориентированный быт». В этой связи традиционная культура горских народов истолковывалась в качестве одного из этапов общего культурно-исторического процесса, а, следовательно, описывалась во внешне заданных дискурсивных схемах европоцентристского историцизма и советской официальной историографии.
Места, категории и структурно-феноменологический анализ имени "эмансипированного художественного субъекта"
Введение в название параграфа лексемы имя, являющейся главенствующей категорией или «неименуюемым именем» для программы «антропологии имени» С. Лазарюса не случайно, ибо оно обусловлено:
во-первых, - попыткой поименовать общее «субстанционально-денотативное» основание дискурса власти-знания, при этом маркер имя, застраховывает нас от уловок эссенционализма, что пзволет сопоставить нашу позицию с проектом «радикальной демократа» Э.Лакло и Ш. Муфф и теории интерпелляции (interpellation -запрос, призыв) Л. Альтюсера, т.е. как определенную технологию официального дискурса по конституированию современной субъективности в модусе противопоставления эйдосу традиционного сакрально-ориентированного быта;
во-вторых, - введение в исследование идей «антропологии имени» С. Лазарюса позволяет мыслить сингулярность современного искусства в соот-ветсвии с сингулярностью политики, помыслив их реальное на основе онтологии «изначальной неразличенности» в противоположность онтологии трансцендентного субъекта общей коммуникации и официального консенсуса. Если в качестве политики понимается «изначальная неразличенность», фрагментарность сингулярных потоков политических событий, то мы выходим из под эпистемологической юрисдикции генерализирующего дискурса власти-знания. Иными словами точно также как древние греки «вслушиваясь в мир» (Р. Барт)64 - в физику, пред-посылали ей мета/физику (Аристотель), мы пред-посылаем свою мета/политику обосновыя ее метафилософским преодолением политического измерения общезначимого смыла;
в-третьих, - важнейшей инициативой С. Лазарюса является аннулирование категории времени, позволяющей «выбить из-под ног» онтологическую основу официального дискурса и историцизма, с неизбежностью «прислоняющим» мысль к «сообщению государства»;
в-четвертых, - «антропология имени» позволяет установить значимую для парадигмально-методологического профиля диссертации генеалогию ме-таполитики А. Бадью со структурным психоанализом Ж. Лакана и, тем самым, уйти в сторону от диспозиции дескриптивизм (Дж. Серль) - антидеск-риптивизм (С. Крипке);
в-пятых, - «антропология имени» позволяет фиксировать отношении различных «имен» художественных персоналий, эпистем и режимов политики, не обращаясь к историцистскому взаимообуславливанию ускользая от диспозиции «чистого» и «ангажированного» искусства, мысля это отношение посредством категории «симптома» - «места имени», «режим политики», «режим искусства»;
в-шестых, - «антропология имени» дает возможность описать и зафиксировать событийную локализацию художественных и политических креа-ций в «местах имени», интенциональный подход к которым позволяет реабилитировать феноменологическую категорию ноэмы (Г.Кюнг, Р. Ингарден) для новейшей философской мысли;
Очевидно, что перечисленные резоны полностью совпадают с пара-дигмальным требованием «...поместить антропологию имени в ряд условий философии..., подчинять сегодня философию политике как истинностному условию немыслимо, несовременно - если пренебречь предприятием Лазарюса» .
Начнем с последнего пункта, ибо он соотносится с прямой возможностью и даже необходимостью философского и политического сомнения относительно категорий «налично данного», в том числе в направлении того обстоятельства, когда государственный (по меньшей мере, не во всем фактически регистрируемый и, тем более, не в полной мере философский) концепт «"демократия" служит сегодня важнейшим организатором консенсуса»66, порывает с так называемой «практической установкой» (Э. Гуссерль).
Метаполитическая эстетика и ее место в констелляциях новейшей философской и социополитической мысли
Важнейшей гипотезой, от которой отталкиваются аналитики данного раздела диссертации, является так называемая анти-консенсуальная концепция политики, которая по своему собственному определению исходит обстоятельства «крушения марксистской референции» (А. Бадью) и поисков фигур «нового начала» марксисткой философии. В этом аспекте следует отметить известную близость концептуальных поисков авторов «радикальной демократии» Э. Лакло и Ш. Муфф и представителей «французской чистой политики» А. Бадью, С. Лазарюса, Ж. Рансьера со следующей цитатой из знаменитых «Призраков Маркса» Жака Деррида: «Перечитав "Манифест" и несколько других великих произведений Маркса, я сказал себе, что сложно, а может быть, невозможно найти какой-то другой текст, принадлежащий к философской традиции, чьи уроки представлялись бы столь своевременными сегодня-особенно, если принять во внимание то, что говорят Маркс и Энгельс... о возможности "устаревания" их самих - о неизбежно историческом характере их собственного учения ... Никой другой текст, принадлежащий философской традиции, не представляется столь важным для понимания происходящей мондиалшации политического (курсив мой - прим. СТ.), для понимания того, что техника и средства медиа уже неизбежно принадлежат к движению той мысли, которая собственно и мыслит - выходя в этом предвидении далеко за исторические пределы эпохи,.. .»106.
В метаполическом ключе фигура нового начала продолжает и альтюс-серовский вопрос как «можно мыслить политику после Сталина», переформулируя его в вопрос «о возможности мыслить политическую мысль, исходя из ее интериорности и субъективности».
Полагаем, что этот контекстуальный вопрос может быть адресован в направлении новейшей художественной субъективности дагестанского национального искусства. Сформулируем сказанное следующим образом. Как можно мыслить дагестанское искусство, после: 1) крушения метода «социалистического реализма», прежде устанавливающего смысловую взаимосвязь между художественной предметностью и ее интерпретацией, 2) девальвации сартровской концепции «ангажированного искусства», 3) установления некоего неразличенного поля молчания, плохо продумываемого, а следовательно, немыслимого пространства согласия, отмеченного непроясненностью связей между установившимся «парламетско-президентским режимом политики» и постсоветским контекстом развития национального искусства.
Судя по общим наблюдениям, сегодня предложено несколько способов мыслить региональную художественную субъективность в следующих диспозициях, свидетельствующих, на наш взгляд, о неком молчаливом соглашении между политикой и искусством.
Способ второй - мыслить в составе молярных ансамблей личности, истории, государства, национальной и мировой культуры, что в целом соотносимо с принципами усредненных доке достигнутого и саморазумеющегося общегуманитарного консенсуса, неизбежно связанного и легитимированного посредством гетерономных целостностей общества и государства. В этой ситуации художественная, как и политическая креация естественно задыхается во всеохватной широте мета-государственного консенсуса, но и тем более стремится к девиации (например, в форме крайних проявлений авангардного аттракциона), чем более это становится предметом всеобщего согласия по поводу «прав художника» развивать индивидуализацию в аспекте значительно модифицированной концепции «чистого искусства».
Способ третий - мыслить в составе текущих политических обстоятельств, общественно-политических событий презентации, на чем основывается практика как постсоветских официальных художественных проектов, так и практика «актуального искусства».
Способ четвертый - мыслить искусство в аспекте позитивистской социологии107, как простой факт или процесс наличия некоего поля активности, в котором, производятся некие пусть и несовсем понятные знаки и высказывания, конечной целью которых является производство неких социологических и экономических эффектов, поключиться к потоку которых имеет смысл в следующих ситуациях: а) когда нам необходимо с известной долей комфорта потратить наличный лимит времени и представить себя на фоне соответсвующего социального контекста, б) по соображением более существенной общественной и экономической выгоды.
Не исключая дополнительных спектров возможности мыслить современное искусство, все же считаем, вышеприведенного перечисления достаточно для того, чтобы наметить основной вектор рассуждений в границах предполагаемой необходимости формирования новой исследовательской программы, зафиксированной в названии параграфа термином «метаполити-ческая эстетика». Как видится, проект метаполитической эстетики должен, прежде всего, принять эту данность как симптоматическую с целью разметки иных способов активизациии способностей современной философской мысли по линии поиска «промежуточных» дискурсов ускользания от гетерогенных оппозиций истории и анти-историзма, субъекта и объекта, диссенсуса и консенсуса, что означает мыслить эстетико-политическое сознание как некую сингулярную неразличенностъ события и желания, т.е. исходя из ее интериорности и субъективности.
