Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Национальный менталитет как социально-философская проблема 19
1.1. "Нация" как категория социальной философии 20
1.2. Проблема менталитета народов в истории философии и этнопсихологии 38
1.3. Менталитет нации в свете современных социально гуманитарных наук 57
Глава 2. Истоки русского национального менталитета 88
2.1. Цивилизационные предпосылки самобытности русского менталитета и влияние на него природной среды 89
2.2. Геополитические и этнические корни русского национального менталитета . 109
2.3. Авторитарная государственность и община как социальные детерминанты русского национального менталитета 122
2.4. Роль православия в становлении русского народа и его менталитета 139
Глава 3. Сущность русского национального менталитета и ее социально-культурные проявления 164
3.1. Парадоксальность ментальных проявлений и безмерность жизненного порыва 167
3.2. Стремление к абсолютным ценностям и созерцание сердцем 183
3.3. Национальная стойкость и любовь к свободе 200
3.4. "Мы" - психология и всечеловеческая толерантность 220
Заключение
- Проблема менталитета народов в истории философии и этнопсихологии
- Менталитет нации в свете современных социально гуманитарных наук
- Геополитические и этнические корни русского национального менталитета
- Стремление к абсолютным ценностям и созерцание сердцем
Проблема менталитета народов в истории философии и этнопсихологии
Этнический парадокс современности свидетельствует, что не оправдываются прогнозы о скором слиянии национально-государственных образований в единое и нерасчлененное человеческое сообщество. Нации и народы остаются сегодня, а также на далекую историческую перспективу, основными субъектами исторического процесса и играют в настоящее время не меньшую роль, чем в ХУШ или в XIX веке. Как отмечает Н. Смелзер, история человечества после второй мировой войны, в частности история распада Советского Союза и события в Восточной Европе, преподала урок, суть которого состоит в неукротимости этнического фактора, относящегося к числу примордиальных, то есть первичных, исконных сил истории [см. Смелзер, 1994, с. 13].
Социальные науки долгое время заблуждались в представлениях о том, будто развитие сложных, рациональных, целенаправленных организаций приводит к общему ослаблению первичных примордиальных сил. В настоящее время эти силы заявляют о себе в сознании людей, в социальных движениях и в политической борьбе. По существу, именно стремление наций к независимости стало одной из главных причин окончательного крушения СССР. Подобные "события требуют, чтобы социологи переосмыслили прежние теории социальных перемен и обратили на примордиальные структуры достойное внимание какого они всегда заслуживали, но которое не всегда им уделялось" [Смелзер 1994 с. 13]. Следует подчеркнуть что задача исследования национально-этнического среза истории актуальна не только для социологии, но и для других социально-гуманитарных дисциплин. Если в жизни современного общества растет интерес к своим национально- этническим КОРНЯМ то социальные науки, включая социальную философию не должны оставаться в стороне от этого интереса.
Исследованиями в области познания национальных и этнических проблем занимаются представители нескольких научных дисциплин, и поэтому теория этносов и наций носит ярко выраженный междисципли нарный и пограничный характер. Наряду с классической наукой об этно сах - этнографией, в последнее время получает развитие комплекс смежных этносоциальных наук: этносоциология, этнополитология, эт нопсихология [см. Сикевич, 1996, с. 69 - 72]. Этносоциология изучает механизмы социальных и этнических явлений в их органическом един стве и взаимосвязи; этнополитология анализирует этносы через привму государственного устройства, ее интересует процесс "нациеобразования", соотношение центробежных и центростремительных тенденций в полиэтническом обществе, природа межнациональных конфликтов; этнопсихология изучает особенности психологического склада различных этнических образований, многообразие этнически обусловленных форм отражения внешнего мира, ставит вопрос о психологических причинах роста этнического самосознания в настоящее время.
Не имеет права оставаться в стороне от изучения теории нации также и социальная философия. Если признать этносы и нации активными субъектами исторического развития, важнейшими действующими силами как прошлой, так и современной истории, то уже одно это делает теорию нации не только частнонаучной, но и философской проблемой. Этносы и нации должны интересовать социальную философию также в силу того глубокого влияния, которое они оказывают на процесс становления человеческой личности и на развитие культуры. Философия призвана играть по отношению к частнонаучньш дисциплинам, изучаюгцим нации и национальные проблемы, важную мировоззренческую и методологическую роль.
Философский анализ необходим при решении вопроса о категориальном статусе этносов и наций, ибо в этой сфере имеют место бесконечные дискуссии, связанные с различным пониманием генезиса и сущ ности этносов и наций. "Зоркое око" философии способно дать синтетическое понимание нации, которая выступает одновременно и в качестве реального социального феномена и в качестве существующей в головах ученых и политиков субъективной реальности, схватывающей и отражающей какие-то отдельные стороны реального социального феномена -нации.
Специфика социальной философии в изучении этносов и наций заключается в анализе этих социальных явлений через призму вычленения в них объективного и субъективного, материального и духовного. Этносы и нации предстают сложными объектно-субъектными образованиями и являются нерасторжимым единством материального и духовного. Выпячивание какой-либо единичной стороны этнических и национальных общностей ведет в области теории к односторонним объективистским или субъективистским трактовкам их сущности.
В изучении этносов и наций социальная философия может предложить этносоциальным наукам метод познания, проверенный тысячелетней практикой философствования. Таким генеральным методом философского познания является постижение человека, а также разнообразных явлений мира, через соединение противоположностей. "Философскому познанию, - отмечает И.Я. Лойфман, - полагается быть диалектическим, коль скоро диалектика понимается как соединение противоположностей, а постичь отношение между человеком и миром, субъектом и объектом, субъективной и объективной реальностью, что является главным предметом и главной задачей всякой философии, - это значит в той или иной форме соединить названные противоположности" [Двенадцать лекций по философии, 1996, с. 17].
Менталитет нации в свете современных социально гуманитарных наук
Современные социологические исследования подтверждают устойчивость базовых представлений современных русских о специфике своего национального характера. З.В. Сикевич проведено социологическое исследование в Петербурге, в ходе которого респонденты отвечали на вопрос: "Назовите, пожалуйста, пять основных качеств, присущих большинству русских". Опрошенные чаще всего выделяли такие положительные качества, как доброта (37,6 %), терпение (22,1 %), гостеприимство (18,4 %), трудолюбие (17,4 %), дружелюбие (12,0 %), широта души (10,4 %), патриотизм (9,5 %), открытость (9,5 %). Вместе с тем опрошенные отмечали такие свойственные русским черты как лень (12,4%), доверчивость (9,5 %), пьянство (7,6 %), безалаберность (5,3 %) [см. Сикевич, 1996, с. 112]. В этих качествах представлен типичный образ русского, составленный коллективными усилиями участников опроса. В данных представлениях людей о самих себе, безусловно эмоционально окрашенных и мифологизированных, отражены черты русского национального характера, который остались неизменными и в XX веке.
Для того чтобы более глубоко понять социально-философский смысл национального характера необходимо, на наш взгляд, соотнести его с понятием "социальный характер". Национальный характер является модификацией социального характера, ибо нация есть особый вид большой социальной группы. Большой вклад в научное осмысление этого понятия внес Э. Фромм. Поэтому целесообразно обратиться к его учению о социальном характере. Э. Фромм стремится соединить в своем творчестве марксистские и фрейдистские идеи и придает социальному характеру ключевое методологическое значение в объяснении конкрет 66 ного механизма социальных изменений. По Э. Фромму "социальный характер - это промежуточное звено между социально-экономической структурой и господствующими в обществе идеями и идеалами" [Фромм, 1992, с. 335]. Именно социальный характер помогает объяснить переломные моменты в истории государств и народов. В "Бегстве от свободы" Э. Фромм раскрывает значение социального характера в объяснении причин прихода нацистов к власти в Германии. "Почему же нацистская идеология - задается он вопросом - оказалось столь привлекательной для низов среднего класса? Ответ на этот вопрос следует искать в социальном характере этой группы населения" [Фромм, 1989, с. 178]. Для социального характера данной группы немецкой нации были присущи такие качества как любовь к сильному и ненависть к слабому ограниченность, враждебность, скупость в чувствах и в деньгах, узость взглядов скудость мышления. "Эти психологические условия не были причиной нацизма, но они сформировали ту человеческую основу, без которой нацизм не смрг бы развиться" [Фромм, 1989, с. 184].
Характер приобретается человеком на основе жизненного опыта, особенно в детском и юношеском возрасте. Человек отличается от животных тем, что у него наблюдается недостаточность инстинктивной регуляции в процессе адаптации к внешнему миру. Роль инстинктов у человека берет на себя характер: "характер может рассматриваться как заместитель инстинктивного аппарата животных... поступки совершаются индивидом в "точном соответствии с характером" [Фромм, 1993, с. 60]. Именно характер позволяет человеку действовать последовательно и освобождает его от бремени необходимости каждый раз вновь обдумывать свои решения.
В науке существует два основных подхода к пониманию сущности характера: бихевцористский и динамический. Для бихевиористов характер является синонимом типа поведения. Характер это тип поведения, свойственный данному индивиду. Следует отметить, что в отечественной психологии до настоящего времени преобладает именно этот взгляд на характер. Характер, утверждается в одном из изданий, "означает совокупность устойчивых индивидуальных особенностей личности, складывающихся и проявляющихся в деятельности и общении, обусловливая типичные для нее способы поведения" [Общая психология, 1997, с. 392]. Э. Фромм, вслед за 3. Фрейдом, объявляет себя сторонником иной - динамической концепции характера "как системы стремлений, лежащих в основе поведения, но не идентичных самому поведению" [Фромм, 1993, с. 56]. Бихевиористское понимание характера уязвимо для критики, ибо внешне одинаковое поведение людей может быть вызвано совершенно различными внутренними причинами. Например, экономность в деньгах может быть вызвана у одних людей временными денежными затруднениями, а у других - скупым характером, делающим накопительство самоцелью жизни. Таким образом, именно господствующие у данной личности стремления и мотивы лежат в основе ее характера и образуют побудительные силы поступков и поведения.
Социальный характер, в отличие от индивидуального, раскрывает особенности какой-либо социальной группы или культуры этой группы. Он обозначает "ядро структуры характера, свойственное большинству представителей данной культуры .., благодаря которому люди, принадлежащие к одной и той же культуре, отличаются друг от друга" [Фромм, 1992, с. 330]. Сущность социального характера можно понять только в связи с его функцией, которая заключается в том, чтобы направлять человеческую энергию внутри данного общества ради продолжения существования этого общества. Благодаря социальному характеру люди, при выборе способов поведения, автоматически и бессознательно принимают решения, направленные на следование социально одобряемому образцу; люди хотят действовать данным образом и находят удовлетворение, действуя в соответствии с требованиями определенной культуры.
Следует обратить внимание на то, что в современном индустриальном обществе именно посредством социального характера к производительной деятельности подключается огромная внутренняя энергия человеческих индивидуумов. Человек превратился здесь в личность, которая жаждет направить основную часть своей внутренней энергии на труд и обладает для этого такими качествами как дисциплинированность, аккуратность и пунктуальность в невиданной для доиндустриальных культур степени. Социальная необходимость в труде превращается во внутреннее стремление конкретных индивидов. "Выходит, что общество вынуждено было создать социальный характер, которому эти стремления были бы внутренне присущи" [Фромм, 1992, с. 330]. Следовательно, социальный характер есть совокупность внутренне присущих большинству индивидов стремлений, желаний, мотивов, соответствующих групповым нормам и ценностям и направленных на адаптацию к внешним условиям с целью самосохранения группы. Хотя внешним обнаружением социального характера являются действия и поступки, его сущность к поведенческим реакциям ицдивидов не сводится.
Геополитические и этнические корни русского национального менталитета
Самым важным следствием двоеверия стало, на наш взгляд, духовное раздвоение русского менталитета, проявившее себя в причудливом сосуществовании и противоборстве в нем рационального и иррационального. Г. Флоровский считает, что "дневная" культура была культурою духа и ума, это была "умная" культура, а "ночная" культура есть область мечтания и воображения. Из такого причудливого сочетания разума и чувств, "дневной", "умной", и "ночной" культуры проистекают сильные и слабые стороны русской ментальности. Мягкость, доброта, отзывчивость соседствуют в ней с недостатком волевой закалки и "умного" рационального видения мира. "Болезненность древнерусского развития можно усмотреть прежде всего в том, что "ночное" воображение слишком долго и слишком упорно укрывается и ускользает от "умного" испытания, поверки и очищения" [Флоровский, 1991, с. 3]. Речь идет не о низком уровне развития в русском народе рационального начала, ибо болезнью человеческой души является и чрезмерный рассудочный рационализм. Дело заключается в явно прослеживающейся на всем протяжении русской истории тенденции к стихийно-эмоциональному отношению к действительности, к преобладанию иррациональных ментальных стихий над рассудочным мышлением. "Изъян и слабость древнерусского духовного развития состоит отчасти в недостаточности аскетического закала ... в недостаточной одухотворенности души, в чрезмерной "душевности" или "поэтичности", в духовной неоформленности душевной стихии. Если угодно, в стихийности" [Флоровский, 1991, с. 3]. зыческая сторона религиозной веры, во многом определившая стихийность и иррационализм народного менталитета, прослеживается в мистическом отношении к природе и быту, который включал в себя земледельческий труд, семейно-брачные отношения, сон, еду и иные стороны повседневной жизни. Каждая природная стихия (земля, ветер, огонь, вода), а также животные, насекомые, деревья наделялись духовными свойствами и воспринимались как нечто личное и живое. Каждая вещь имеет своих двойников в виде домовых, полевых, кикимор, русалок, са-райников, ведьм и тому подобное. Так, домовой - излюбленный персонаж русского фольклора - принимает разные виды, требует от человека пищи, плачет или смеется, бывает добрым и злым, скачет на лошади, мучает по ночам людей [см. Даль, 1996, с. 16 - 21].
Языческие корни имели также многие народные праздники, пляски, прыганья через костры, завивание венков, катание на лошадях во время масленицы. Для русского человека духи дома, леса, воды, земли выступали как личные живые существа, с которыми он вступал в повседневный контакт. Они представлялись ему не только злыми и темными, но и добрыми и светлыми.
Тем не менее, несмотря на наличие в русском менталитете языческих корней, приоритет в ней принадлежит христианским духовным ценностям. Это утверждение наглядно демонстрируется глубоким влиянием православного культа на формирование менталитета русского народа.
Изначально отметим, что восточное христианство, по сравнению с западным, особое внимание обращает на светлые чувства верующих при восприятии учения Христа. Если на Западе основное внимание в религиозном культе уделяется страданиям и страстям Христовым, то на православном Востоке более сильный акцент делается на идею Воскресения. Поэтому в православии отсутствует столь типичная для средневековой Европы мрачность, ответом на которую явилось здесь во времена Возрождения языческое наслаждение жизнью. "Восточное христианство, говорит Н.С. Трубецкой, - было проникнуто радостным настроением, но это была не жизнерадостность язычников ... а сверхчувственное, спири-туализированное блаженство, связанное с уверенной надеждой на обещанное Воскресение и на деле к нему восходящее" [Трубецкой, 1995 д, с. 548]. Не случайно главным праздником для русского народа была Пасха - праздник светлого Воскресения. Это праздник всех христиан, но нигде он не отмечается так торжественно, как на русской земле. Сила и красота богослужений достигают здесь невиданной мистической высоты, вызывая умиление и радостный восторг в русской православной душе. Совпадение Пасхи с весенним пробуждением природы и с началом земледельческих работ придавало празднику еще большее значение в формировании радостного, светлого восприятия образа и учения Христа. Праздник Пасхи составляет сердце русского православия, а символическим выражением жизнеутверждающей силы христианства становятся произносимые верующими слова "Христос воскрес!"
Глубокий религиозно-духовный смысл для понимания особенностей русского менталитета имеет также почитание православной церковью Девы Марии. "Любовь и почитание Богоматери, - пишет С.Н. Булгаков, - есть душа православного благочестия, сердце его, согревающее и оживляющее все тело ..." [Булгаков, 1991, с. 253]. Кто не почитает Деву Марию, тот не знает Иисуса, а вера во Христа, не включающая в себя почитание Богоматери, есть иная вера в сравнении с церковным православием. Любовь к Богородице есть не только дань уважения к ней как к матери Иисуса. Она символизирует богочеловеческую природу Спасителя, и Ее почитание есть прославление и обожествление человеческого естества. Это признание возможности святости и духовного возрождения человека даже после грехопадения. Для русского народа Дева Мария выступала в роли заступницы человеческого рода за грехи людей перед Богом, она освящала природный мир, который через нее приходит к своему преображению.
Культ Богоматери согревал особой теплотой души русских людей. Любовь к ней привносила в русский менталитет человечность и женственную отзывчивость. Женственность менталитета русского народа кшс одно из его основополагающих свойств подчеркивал Н.А. Бердяев, напрямую связывая это свойство с православным почитанием Богоматери: "Русская религиозность - женская религиозность - религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемая как теплота мистическая ... Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт" [Бердяев, 1991. с. 10]. В русской религиозности слабо развито личное религиозное начало, она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности. Примат женского начала, то есть чувственности над рациональностью, как одна из самых главных акциденций русского менталитета, позволяет многое понять в русском народе и его судьбе, а также дает возможность вскрыть сильные и слабые стороны русской нации.
Среди социальных детерминант, предопределивших национальную стойкость, ключевое значение имеет военный фактор. История России предстает как бесконечная череда вооруженных противостояний и военных конфликтов. Здесь следует учитывать специфику военной истории России, которая не являет себя как история постоянных побед русского оружия. Наоборот, это была история чередования бесславных неудач и военного счастья, сокрушительных поражений и военных побед. Такая непростая и противоречивая, она приучила русских не падать духом и не отчаиваться в самых безнадежных ситуациях, при самых сокрушительных военных неудачах в результате чего в русских душах имеет место "уверенность, что, если они потерпели поражение в национальной борьбе это поражение - только "первая" глава схватки, "вторая" будет означать очищение и накопление сил, "третья" - победу, освобождение, воскрешение" [Ильин, 1996 в, с. 483]. Анализ крупнейших войн, которые вела Россия, будь то войны Петра I или Великая Отечественная война, свидетельствует: русские начинали их с неудач и поражений, а затем, через период накопления и сверхнапряжения сил нации, одерживали трудные, с многочисленными жертвами и потерями, но от этого не менее блестящие победы. Военные победы, во многом по причине беспечного и добродушного славянского характера, давались России не легко и молниеносно, а трудно и благодаря сверхнапряжению всего народа. Все это приучило русских всегда сохранять присутствие духа, никогда не отчаиваться, накапливать силы, терпеть и ждать своего часа для нанесения военного поражения противнику.
Религиозной силой, зажегшей в русском менталитете огонь духовной жертвенности и стойкости, была православная церковь. Именно она придала духовную огранку присущей русскому народу от природы и военного прошлого национальной выдержке и стойкости, благодаря чему терпение как природный дар русского менталитета поднялось до христианского долготерпения и смирения, до духовной стойкости и религиозной сосредоточенности. Обращаем внимание на то, что у русского народа христианское долготерпение и духовная стойкость проявляются прежде всего во внутренней готовности и душевной потребности к страданию. "Я думаю, - говорит Ф.М. Достоевский, - самая главная, самая коренная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, всегда и во всем" [Достоевский, 1989, с. 61]. Образ страдающего Христа крепко засел в коллективном бессознательном слое русского менталитета.
Русский народ заражен жаждою страдания, причем страдальческая струя, проходящая через всю русскую историю, необъяснима только внешними несчастьями и обстоятельствами. Она идет из глубины души, "бьет ключом из самого сердца народного ... страданием своим русский народ как бы наслаждается" [Достоевский, 1989, с. 61]. Поэтому даже счастье для русского человека неполно, если в нем нет элемента страдания. Если вспомнить историю русского революционного движения, то не может не удивить присутствие в нем большого слоя выходцев из вполне обеспеченных и зажиточных семей. Что двигало народовольцами в их бескомпромиссной террористической деятельности? Нам представляется, что внутренним ментальным перводвигателем была потребность в страдании и религиозное желание принести себя в жертву объекту собственного поклонения - русскому народу. Русский менгалитет, являясь по своей сути продуктом чувства и созерцания, способствует тому, что человек нуждается в страданиях и нередко сам идет добровольно навстречу им. Поэтому русский народ в ментальном плане готов к перенесению самых тяжких ударов и превратностей судьбы. Немного найдется народов, способных столь легко и безропотно переносить жизненные невзгоды и несчастья.
Вся история русской цивилизации пронизана духом жертвенного служения и страдания. Социально-культурные проявления этого духа можно найти в религиозной жизни, в военной области, в быту, в политической сфере, в культуре. Национальная стойкость, доведенная до внутренней духовной потребности в страдании, являет себя и в православном старчестве, и в фанатизме русских революционеров, и в поступке А. Матросова, и в нравственных исканиях Л.Н. Толстого.
Итак, страдальческая струя придает неповторимый колорит русскому проявлению национальной стойкости. Взять хотя бы такую ментальную черту, свидетельствующую о стойкости человека или народа, как мужество. Мужество, демонстрируемое русскими, имеет национальную специфику: оно лишено всякой эффектности, ибо желание пострадать отвечает прежде всего глубокому внутреннему душевному настрою русского человека. Так, западный дух рыцарства, рассчитанный на внешнюю показную храбрость, внутренне чужд русскому солдату, и в настоящем русском солдате отсутствует хвастовство и ухарство, ему свойственны скромность, простота и способность без эффектной театра-лизованности пострадать за интересы Отечества.
Терпение, доведенное до внутренней духовной потребности в страдании, составляет суть и краеугольный камень национальной стойкости русского народа. Из сплава терпения и потребности в страдании рождается такая форма проявления национальной стойкости, как непротивление злу насилием. Религиозно-православная суть непротивления объяснялась в ходе предшествующего изложения. Здесь же следует отметить демонстрацию данного принципа в современных условиях. Падение СССР и рождение новой формы русской государственности сопровождается невиданными за послевоенные десятилетия жертвами со стороны русского народа. Дело даже дошло до депопуляции и вымирания русской нации [см. об этом напр. Горбачева, 2000, с. 9]. Можно только удивляться потрясающему долготерпению русского народа, проявляющему чудеса в способности к выживанию при невысоких заработных платах, пособиях и пенсиях. На наш взгляд, долготерпение в нынешней ситуации, как и во многих ситуациях в прошлом, выступает проверенным способом национально-государственного самосохранения. Русский народ применяет его как своеобразное тайное ментальное оружие в противостоянии своим внешним и внутренним противникам. Так было в эпоху татаро-монгольского ига, в период крепостного права, в годы сталинских репрессий. Подобная картина наблюдается и в сегодняшнее время, так как массовые антиправительственные выступления могут привести к еще большим жертвам и составляют прямую угрозу целостности российского государства.
Стремление к абсолютным ценностям и созерцание сердцем
Из всечеловечности русского менталитета вытекает важнейшее социально-культурное следствие, связанное со специфическим пониманием своего предназначения в мировой истории. Речь идет о русском мессианизме, ибо национальной идеей России на протяжении многих столетий была идея спасения человечества русскими. "Можно без преувеличения сказать, - пишет В. Шубарт, - что русские имеют самую глубокую по сути и всеобъемлющую национальную идею - идею спасения человечества... Идея спасения мира - это выражение братского чувства и всечеловечности в масштабе мировой политики" [Шубарт, 1997, с. 194 -195]. Для русских больше, чем для большинства народов, смысл национального бытия состоит в том, чтобы созревать в своем развитии для общемировой культуры и участвовать в решении глобальных мировых проблем. Мессианская идея может не осознаваться или принимать разнообразные политические и идеологические формы, но при этом не меняет своей глубинной сути - Россия призвана сыграть особую спасительную и освободительную миссию для других народов мира.
Мессианская идея спасения мира русскими многообразна в конкретных социально-культурных формах своего проявления: "При царском дворе она облачается в самодержавные одежды, у славянофилов - в религиозно-философские, у панславистов - в народные, у анархистов и коммунистов - в революционные одежды" [Шубарт, 1997, с. 194]. Например, марксизм задел русский народ мессианским зерном своего учения. Доверчивая русская душа была прельщена идеей К. Маркса о возможности приведения человечества к бесклассовому обществу и установлению тем самым золотого века в жизни всего человечества на вечные времена. Это - мессианский ход мыслей, и чем меньше он реалистичен, тем в большей мере соответствует вековечной русской мечте о спасении всего человечества. При этом русских особенно прельстил марксистский лозунг "скачка из царства необходимости в царство свободы". "Русский любит такие скачки: один прыжок - и ты в другом мире] Только бы не методичная скрупулезная работа, только не постепенное движение вперед" [Шубарт, 1997, с. 45].
Если в начале века мессианская идея в России приняла форму марксизма и вылилась в грандиозную революцию 1917 года, поставившей своей всечеловеческой целью освобождение народов мира от капитализма, то в конце XX столетия русский мессианизм, на наш взгляд, приобретает обличье антикоммунистической идеи. В 90-е годы XX века в России господствующей и тиражирующейся через средства массовой информации мыслью становится идея спасения не только России, но и других государств — бывших союзников СССР, от томмунистического тоталитаризма, То, что речь здесь идет о мессианизме, доказывает факт предоставления независимости бывшим союзным республикам СССР, а также восточноевропейским государствам. Россия, в ущерб своим государственным интересам, лишилась рычагов реального влияния на обширных территория Европы и Азии. Однако, вместо благодарности, Россия получила в ответ продвижение НАТО на восток и террористические акции со стороны мусульманских экстремистов.
Таким образом, стремление к всечеловечности подталкивает русских выходить за границы своей страны, следствием чего являются мессианские настроения, которые, в зависимости от исторических условий, принимают различные социально-культурные формы. В рамках Московской Руси мессианизм выступает в виде идеи о "Москве - Третьем Риме", призванном спасти чистоту православной веры; петровские реформы видели всемирно-историческую миссию в приобщении России к передовым достижениям западной цивилизации; в XIX веке панславизм заявляет о необходимости спасения всех славян; в XX веке мессианские настроения вылились в большевистскую идею о спасении пролетариев и всех угнетенных народов на нашей планете; на исходе XX столетия мессианизм воплотился в идею спасения мира от тоталитарного коммунизма. Однако русский мессианизм пока еще нигде не смог воплотиться в своей неискаженной полноте, ибо нередко благородные и возвышенные цели извращаются негодными средствами для их достижения. Неумение идти средним путем и действовать постепенно постоянно ввергает Россию в полосу национальных кризисов и потрясений, что негативно сказывается на восприятии русского народа в мире.
Следует иметь в виду, что в силу антиномичности русского менталитета всечеловечность как его сущностное качество имеет не только положительные, но и отрицательные для существования русского народа следствия. Главное из этих негативных следствий видится нам в зачаточном развитии национального самосознания и в неумении отстаивать свои национальные интересы даже в собственной стране. Удивляет также легкое попадание русских под влияние не самых лучших образцов современной западной массовой культуры. А.И. Солженицын с горечью задает вопрос: "И наша всегдашняя всеоткрытость - не она ли обернулась и легкой сдачей под чужое влияние, духовной бесхребетностью?" [Солженицын, 1998, с. 172 - 173]. Похоже, что увлечение не лучшими достижениями, а суррогатами западной культуры ведет к размыванию и без того слабо развитого в русских национального самосознания,
Особенно настораживает отсутствие национального единения в среде русских. Очевидно, гигантские просторы делают русских невосприимчивыми к предупреждениям относительно опасностей, которые угрожают целостности и благополучию русского этноса. "Поражает это бесчувствие русских к русским! Редко в каком народе отсутствует национальная спайка и взаимовыручка, как отсутствует у нас" [Солженицын, 1998, с. 173]. Бросается в глаза неразвитость у современных русских людей понимания своего единства, в результате чего теряется связующая, спасительная сцепка друг с другом, а вместе с ней - видение своего места в собственной стране. "Наше национальное сознание, - говорит А.И. Солженицын, - впало в летаргию. Мы еле - еле живы: между глухим беспамятством позади и грозно маячащим исчезновением впереди. Мы в национальном обмороке" [Солженицын, 1998, с. 156].
Отметим, что современных фактов относительно потери русскими инстинкта национального самосохранения более чем достаточно. Например, в Адыгее - одной из самых "русских" по этническому составу республик на Кавказе, где адыгейцы составляют лишь двадцать два процента населения, этнические русские попали под полный контроль титульного народа и вынуждены за бесценок работать на новых хозяев своей жизни - адыгейцев [см. Шаров, 2000, с. 10]. Ставший на повестку дня вопрос об изменении подобных ситуаций в ряде регионов России необходимо решать мирными средствами. М.Н, Руткевич, отмечая рост этнократической политики в некоторых российских республиках, предлагает путь решения этой проблемы посредством внесения поправок в действующую Конституцию и уравнения в правах всех субъектов Феде-рации [Руткевич, 1999, с. 31].
Суждения, выражающие озабоченность сегоднящним состоянием русского народа, нельзя, по нашему мнению, трактовать как проявление национализма: любовь к своему народу столь же естественна, как и любовь к своей семье, и в этой любви никто не может быть укорен, а лишь уважен. Тревога за судьбу русского народа и за продолжающийся распад русского национального самосознания - это одновременно тревога за судьбу мировой культуры, это проявление озабоченности о сохранении на лице нашей планеты уникальной и самобытной российской цивилизации, без которой мировая культура станет беднее и лишится одного из питающих и животворящих ее корней. Таким образом, всечеловечность не должна означать национальной нивелировки и потери русскими своего ментального своеобразия.
