Содержание к диссертации
Введение
Глава I Проблема субъектного целеполагания в социальной философии периода индустриализма с. 10
1. Теоретические основания проблемы целеполагания в рационалистической философии конца XVIII - XIX веков с. 10-19
2. Homo economicus в период конца XIX - начала XX веков с. 19-60
3. Гуманность или тотальный прагматизм? с.60-70
Глава II Проблема субъектного целеполагания в социально-философской мысли периода пост индустриализма с.71
1. Методологические основания теории постиндустриального общества с.71-96
2. Отчуждение целеполагающего субъекта в постиндустриальном обществе с.96-126
3. Отчуждение смысла с. 126-135
Заключение с. 13 6-137
Список использованной литературы с.138-147
- Теоретические основания проблемы целеполагания в рационалистической философии конца XVIII - XIX веков
- Гуманность или тотальный прагматизм?
- Методологические основания теории постиндустриального общества
Введение к работе
Актуальность данного исследования заключается, прежде всего, в том, что проблема социального целеполагания, поставленная философией в период индустриализма, сегодня породила вопрос мотивации деятельности субъекта в условиях очевидного изобилия окружающих его предметов потребления, превратившийся в главный вопрос социального движения постиндустриального общества. Сегодня индивид живет не столько в присутствии других индивидов, сколько в контексте психологического гаджета, порождаемого логикой предметов, что с достаточной очевидностью обнаруживает проблематичность существования субъекта для самого субъекта. Последний постепенно превращается в комплекс функциональных свойств, актуализируемых в ритме движения товаров и услуг, подчиненных логике движения меновой стоимости. Парадокс современного общества состоит, таким образом, в гипертрофии меновых приоритетов целеполагающих установок общественного субъекта, усугубляющийся новейшими метаморфозами товарно-денежного обращения. Его общий вид предполагает ассоциацию с референтным ансамблем, получившим понятийное оформление в социально-философской теории. В конечном итоге период индустриализма и последовавший за ним постиндустриализм утвердили субъекта в системе социальных связей не столько как потребителя полезной стоимости объекта, сколько эпифеноменального следствия господства стоимости меновой. Ценность жизни субъекта предстает отчужденной от него самого.
Становление социальной идеологии полностью зависимого от менового инструментария сознания индивида берет свое начало в эпоху индустриального общества. Социальная теория, рассматривающая субъектную конституцию бюрократической машины, свидетельствует об этом весьма красноречиво. Постиндустриальное общество такое статус кво превращает в новейшую социальную тотальность.
Большую роль в мировоззренческой системе субъекта здесь играет и принятое им самим идеологическое самообоснование, коим в индустриальную эпоху, как известно, является протестантизм. Развитие социальных связей, наряду с развитием представлений о прогрессе, приводит к превращению его в фундамент особой ментальности индивида, -ментальности, которая лежит в основе понятия homo economicus, и современные товарно-денежные отношения во многом основаны на установках, сформированных в контексте протестантской этики. Психология экономического человека, типичного представителя капитализма XIX-XX веков, - еще один феномен, имеющий большое значение для понимания мотивов деятельности субъекта Нового времени, обслуживающих неосознанную сферу значений. Без адекватного отображения и оценки этого феномена, который демонстрирует незаменимость и необходимость индивида как потребителя, правильное понимание его причинности и сегодняшнего качественного состояния вряд ли возможно.
Исходя из подобных тенденций развития индивидного целеполагания, важным становится последовательное рассмотрение его эволюции в. означенные периоды. Кроме того, следует отметить необходимость интеграции наиболее значимых теорий в изучении феноменальных структур современного общества. Эта необходимость назрела давно. Здесь наиболее ценными на наш взгляд, выступают концепты таких представителей социально-философской мысли, как Г.Гегель, К.Маркс, М.Вебер, Г.Лукач, Э.Фромм, Ж.Бодрийяр, Э.Тоффлер, Д.Белл, З.Бауман, Ж.Липовецки, С.Жижек и ряд других.
Однако этот ряд был бы неполным без упоминания теорий отечественных мыслителей, поскольку взаимосвязь современного российского и западного обществ наглядно отражается не только в экономической и финансовой, но и социокультурной областях. Более того, ряд вопросов, таких как, например, чрезмерное потребление, характерен для нашей страны, пожалуй, даже больше, чем для общества Западной Европы. И
5 в этой связи можно уверенно констатировать объективную заинтересованность российской научной мысли в предельно тесном сотрудничестве с социальной теорией Запада. Речь в данном случае идет уже не о некоей маячащей перед нами абстрактной картине действительности, а непосредственном социальном пейзаже, где ясно очерчены контуры ближайшего российского будущего.
Степень разработанности проблемы целеполагания в социальной теории периодов индустриализма и постиндустриализма является довольно незначительной. Данная тематика затрагивается в большинстве случаев косвенно, хотя и считается традиционной в философии вообще. Тем не менее, широкий круг проблем, поднимаемых исследователями, позволил нам привлечь фундаментальные труды вышеозначенных авторов для построения анализа. Подчеркнем, что пролонгация многих проблемно-теоретических аспектов, поднятых Г.Гегелем и К.Марксом, продолженных М.Вебером, Э.Дюркгеймом, Г.Лукачем, а впоследствии представителями Франкфуртской школы, теоретиками структурализма, постструктурализма и другими учеными, в социально-философской мысли системна и отчетлива. И несмотря на то, что эти течения не позиционируют проблему субъектного целеполагания как такую, которая находится на авансцене теории, они прямо свидетельствуют о многочисленных противоречиях в социальном движении, констатирующих остроту поднимаемого нами вопроса.
Особенно ценным теоретическим источником, отражающим состояние и психологию субъекта индустриального общества, для нас стала концепция Георга Лукача. Корректная ретрансляция им идей Карла Маркса, практическая адаптация их применительно к его историческому периоду, позволила Лукачу выстроить перспективную теорию, где субъект занимает главное место. Исследование мотивации индивидной деятельности в условиях активного социального процесса приобрело, благодаря ему, особый смысл. Подобный субъектоцентристский подход характерен и для Эриха Фромма, чьи идеи проникнуты глубоким драматизмом.
Не менее ценной для нас стала концепция Жана Бодрийяра. Развенчивание им тотальности знака, убедительная и праксеологичная система взглядов на современные ему социально-экономические и политические явления, актуальны и по сей день. Важная деталь: критицизм Бодрийяра не ищет новые социальные силы и течения, он словно призывает к неким объективным потрясениям и вмешательству извне, которые сделают очевидной рабскую зависимость субъекта от знака в постиндустриальном обществе и уничтожат пагубный для индивида мир эпифеноменальных значений. Таким вмешательством можно считать волны мирового финансового кризиса, охватившего цивилизованный мир и окончательно развеявшего миф о всемогуществе бесконтрольного и безответственного производства денежных знаков и ценных бумаг, не имеющих реального обеспечения. Нельзя не признать удивительную прозорливость футурологических аспектов теории Бодрийяра.
Кстати, ценность футурологического подхода подтверждают и концепты известных теоретиков постиндустриального общества Элвина Тоффлера и Дэниэла Белла. При этом сами эти авторы всегда подчеркивали, что не пытаются создать некий конструкт, который станет панацеей при решении социальных проблем, а лишь предлагали дополнительный методологический инструмент для адекватного и эвристически эффективного понимания современного общества.
Среди русскоязычных исследователей в контексте исследуемой проблемы можно особо выделить А.И. Яценко, В.Л. Иноземцева, Н.Д. Абсава, Н.А. Маслова, В.В. Парцвания, В.Е. Горозия, Г. Малашхия.
Анализ литературы дает возможность констатировать наличие обширного фактического материала и тенденции к усилению интереса к проблеме социальных отношений в индустриальном и постиндустриальном обществе. Вместе с тем, как в зарубежной, так и в отечественной социальной теории исследований в области непосредственно проблемы целеполагания субъекта в условиях техногенной цивилизации существует значительный
7 пробел, что предполагает необходимость дальнейшей разработки данной проблемы.
Таким образом, объектом исследования является целеполагающая деятельность субъекта в социальной теории, а непосредственным предметом - проблема целеполагания в условиях эволюции феномена отчуждения в социально-философской мысли индустриального и постиндустриального обществ.
Главной целью работы является анализ целеполагания субъекта в социальной теории периода индустриализма и постиндустриализма. В связи с этим нами были поставлены следующие задачи:
рассмотрение теоретических оснований проблемы целеполагания в рационалистической философии конца XVIII — XIX веков;
анализ проблемы субъектного целеполагания в социальной философии периода индустриализма;
У исследование исторического содержания феномена homo economicus;
анализ проблемы субъектного целеполагания в социально-философской мысли периода постиндустриализма;
изучение методологических оснований теории постиндустриального общества;
анализ самоотчуждения целеполагающего субъекта в постиндустриальном обществе.
В качестве теоретической базы нами были использованы классические (Г.Гегель, К.Маркс) и постнеклассические (Ж.Бодрийяр, С.Жижек) исследования, прямо или косвенно затрагивающие проблему целеполагания субъекта в индустриальную и постиндустриальную эпоху. Также были использованы труды теоретиков постиндустриального общества (Э.Тоффлер, Д.Белл, В.Иноземцев). Исследовательским инструментарием работы избран понятийно-категориальный аппарат неомарксистской, экзистенциалистской и структуралистской философии, поскольку именно он позволяет эксплицировать ресурс подлинно гуманной этики.
8 Исходным методом в основу работы был положен общефилософский методологический принцип диалектического единства логического и исторического, восхождения от абстрактного к конкретному, а также метод историко-критической реконструкции.
Научная новизна работы заключается в следующем: ^ выявлена эволюция проблемы целеполагания в хронологической ретроспективе социальной теории индустриального и постиндустриального обществ; ^ установлено несовпадение реальных возможностей с их оценкой индивидом, ведущее к гипертрофии структуры субъектного целеполагания и конституированию неадекватности последнего;
обнаружена причинно-следственная связь сформированной индустриальным обществом субъектной рефлексии с ее элиминацией за пределы осознанных значений и смыслов, продуцируемых меновыми структурами постиндустриального общества;
установлено, что элиминация картезианской субъективности и редукция индивидного целеполагания к симптому (С. Жижек) составляют главную предпосылку и, одновременно, необходимое условие существования знака как феноменологического замещения меновых структур постиндустриального общества;
^ выявлено, что феноменологическое замещение меновой стоимости выступает единственным знаковым выражением сущности новейшей формы самоотчуждения человека.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Субъект Нового времени в социальной теории индустриального и постиндустриального общества представлен как объект, деятельность которого подчинена закону меновой стоимости и отношение к которому детерминируется границами его экономического потенциала.
Социальное кредо индивида, определяемое принципами усложненных, но предсказуемых мотиваций, не выходящих в своей сути за пределы тотальной организации повседневности и законсервированное в своей прогнозируемости и социальной индифферентности, ведет к отчуждению и формированию действительности, конституирующейся лишь в качестве сублимированного субстрата реальной картины мира.
Повседневность субъекта предстает социальной комбинаторикой, где царствуют меновые знаки.
Социальные процессы периода постиндустриализма не уникальны по своей природе и идентифицировались в период завершения истории индустриального общества. Сегодня же перед обществом стоит витальная задача реанимации субъектного целеполагания, являющегося важнейшим мотивационным атрибутом деятельности индивида.
Научно-практическая значимость диссертации заключается в обобщении результатов разнообразных социально-философских исследований проблемы отчуждения в индустриальном и постиндустриальном обществе и специальных работ, посвященных рассмотрению социально-экономических противоречий данных обществ и месту субъекта в них.
Основные положения предлагаемой диссертационной работы изложены в статьях, опубликованных в сборниках статей «Образование и культура постмодерна» (Казань, 2005), «Человек и общество в современном мире (парадоксы социально-философского дискурса)» (Казань, 2006), «Человек перед лицом глобального вызова» (Казань, 2006) в «Учёных записках Казанского государственного университета» (2008).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, содержащих шесть параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы.
Теоретические основания проблемы целеполагания в рационалистической философии конца XVIII - XIX веков
Вопрос о смысле человеческой жизни не нов, однако необходимость поиска ответа на него — атрибут нашей рефлексии, без него невозможен рационалистический субъект нового времени. Иными словами, «человек, считающий свою жизнь бессмысленной, не только несчастлив, он вообще едва пригоден для жизни»,1 как сказал когда-то Эйнштейн. Поэтому можно согласиться с тем, что проблема целеполагания (прежде всего субъективного, а значит, социально обусловленного), «как отношения субъективного идеального образа к объективному предмету, к объективному результату деятельности, к самой деятельности и ее средствам, является одним из аспектов основного вопроса философии, причем таким аспектом, который дает начало всем остальным вопросам об отношении сознания к бытию».2 При этом сознательная деятельность, как известно, и есть то, что непосредственно отличает нас от животной деятельности,3 а конституирование цели определяет способ человеческого существования. Более того, практика фундирует связь субъекта и объекта и «представляет неразрывное единство идеального и материального преобразования объекта, духовной и предметно-чувственной деятельности».4 Та деятельность, которая лишена цели, как известно, является непродуктивной. Целеполагание субъекта, таким образом, - это смыслообразующее содержание практики, состоящее в формировании цели и ее реализации, а также — свидетельство экзистенциальной сути человека, процесса конструирования реальности. Целеполагание, по сути, есть атрибутивный признак деятельности субъекта, лежащий в основе его волеизъявления,5 а собственно проблема целеполагания входит в круг проблем, характеризующих активную природу деятельности человека. При этом ее целесообразный характер выявляется лишь в рамках социального движения, что дает нам возможность выделить как индивидное, так и общественное содержание последнего. В данном случае опыт философской рефлексии позволяет рассмотреть проблему целеполагания, вытекающую из контрадикторности (под которой Георг Лукач понимает непримиримое противоречие)6 «трансцендентального субъективизма» отдельного индивида и «механически-детерминистского объективизма» общества в целом. Отметим, что в рамках этой проблемы Канту не удалось окончательно разрешить вопрос соотношения необходимости и свободы. Однако следует подчеркнуть, что ключ к решению этого вопроса был все-таки им артикулирован. Речь идет о фундаментальной идее активности человеческого сознания, при помощи которого человек может приобрести «независимость от эмпирического хода вещей». Фактически — это интенциональность нашей познавательной способности, вектор которой в основе своей обусловлен исторически определенным типом общественных отношений и с точки зрения кантовской логики может рассматриваться как объективный фактор человеческого сознания вообще. Но данную активность, на наш взгляд, нельзя рассматривать в отрыве от практического разума, поскольку в этом случае существует большая вероятность эмансипации целеполагающего аспекта сознания от его когнитивного императива. Абсолютизация одной из этих сторон приводит к утверждению утилитарного целеполагания субъекта в ущерб его эвристическому потенциалу, чем и характеризуется эпоха классического капитализма, о чем пойдет речь далее.
Отметим также и то, что всякая философская система так или иначе рассматривает соотношение человека и бытия, человека и мира, человека и духа. Однако именно вопросы, связанные с субъектным целеполаганием, позволяют эксплицировать творчески-активный характер человеческого сознания, обусловливающим процесс социального развития в целом.
Значительный вклад в изучение проблемы целеполагания был внесен, прежде всего, представителями немецкой классической философии, а также Фейербахом, Марксом, Фрейдом, — являющимися непосредственными представителями периода индустриализма с присущим ему техническим детерминизмом. И нет ничего удивительного в том, что их идеи коррелировали соответствующим историческим условиям и нормам, имевшим место в системе социальных связей той эпохи. Здесь, на наш взгляд, уместна следующая параллель. Как мы уже упоминали, практический разум Канта элиминирован из теоретического. При этом налицо противоречие, согласно которому «ответ на вопрос о том, что человек должен делать, никак не вытекает у него из вопроса о том, что он может знать... А надежда и упование не вытекают из того, что человек делает и должен делать. Поскольку же нельзя человека лишать надежды на воздаяние и счастье, в интересах практического разума вводятся ... идеи бессмертия души и бога, при помощи которых туманно обещается гармония между нравственностью и счастьем в безграничной перспективе прогресса в потустороннем мире».9 В связи с этим трудно не согласиться с Марксом в том, что данное философское решение Канта характеризует в целом статичность сознания немецких бюргеров в современный им период,10 - статичность, в XX веке уступившая место известной в истории социальной и политической мобильности.
Фихте вывел кантовскую «вещь в себе» за пределы теории познания, однако он, как ранее Иммануил Кант, не смог разрешить некоторых противоречий, согласно которым сознание есть «чистая деятельность», создающая себя, но нуждающаяся в определенном материале, который, подчеркнем, сознанием не является.
Гуманность или тотальный прагматизм?
Как упоминалось выше, капитализм был онтологизирован не только референтно и юридически, но и этически, а именно — протестантизмом. Причем именно последний и стал для конкретного субъекта своего рода ключом от неведомой до определенного момента двери, ведущей из психологического тупика, перед которой очутилось современное человечество в условиях тотальности отчуждения. Тогда это был привлекательный выход из ситуации, когда редукция и последовательная негативизация в краткосрочных перспективах общественных и индивидуальных ценностей нивелировала значение фундаментальных этико-религиозных норм. Казалось, это была возможность освободить (благодаря широкому доступу к науке и знанию) мировоззрение от реверсионизма, «защитить» целеполагание от ограниченных утилитарных императивов, превратив его в гуманистический атрибут цивилизованного человека. Кстати, необходимость гуманизации человека все же декларировалась в период капитализма: «Счастливой будет та эпоха, когда честолюбие величие и славу начнет видеть только в приобретении новых знаний и покинет нечестные источники, которыми оно пытается утолить свою жажду», - писал Анри де Сен Симон.
Мы говорили, что опредмечивание в индустриальный период носит не только экзистенциальный характер, - оно подчинено также и закону извлечения максимальной персональной эффективности в деятельности, в которой субъект экстериоризирует свое призвание. Подобное этическое основание «способа осуществления общественной жизни человека»,128 под которым Лукач и понимает опредмечивание, не может не влиять на формирование социальных качеств субъектов. Этические основания труда приобретают надсубъектный характер, диктуя новые правила детерминации социальных отношений. Объективация подобных принципов осуществляется самим субъектом, отношения становятся опредмечиванием социальности субъекта в условиях капитализированной и индустриализированной тотальности. И теперь это уже не эклектичные связи, порожденные примитивным обменом и иными простыми трансакциями, а подогреваемое и стимулируемое окончательно оформленным законом «естественной» конкуренции общественное бытие. В целом, можно констатировать то, что субъект фактически становится заложником им же постулированной системы социальных связей, оформленных в рамках единого правового поля и общественного договора и основанных на единых трансакционных категориях. Однако гуманистические социальные качества людей - склонность к добру, созиданию, любви и т.д., - даже в подобных условиях остаются актуальными, хотя, в зависимости от социально-экономической среды, могут притупляться или усиливаться. Так, например, homo economicus сохранил общечеловеческие качества, лишь адаптировав их в прагматических целях. В итоге мы имеем дело с явной амбивалентностью экономического человека. С одной стороны, он демонстрирует ярую приверженность экономическому детерминизму, с другой стороны, его экзистенцирующее начало вступает с его утилитаризмом в серьезное противоречие. Необходимо подчеркнуть, что собственно экономическая жизнь не является некоей автохтонной субстанцией, а находится в тесной взаимосвязи с жизнью духовной. Эта взаимосвязь и стала условием трансформации социальных связей самого общества, которое хотелось видеть Марксу и который подразумевал под изменением его надстройки соответствующее преобразование и экономического фундамента. Она обусловливала целостность социума, социальную динамику и развитие самой экономики. Однако XX век не принес желаемых Марксом трансформаций общества, а лишь усилил психологические антиномии внутри него, поставив под сомнение целесообразность самого субъектного целеполагания в условиях абсолютной калькуляции и отчуждения.
Чем же характеризуется целеполагание индивидного субъекта индустриального общества, связавшего свою жизнь и духовность с калькулируемой экономикой столь крепкими узами? По мнению Швейцера, он «несвободен, разобщен, ограничен»129, а также находится «под угрозой стать негуманным».130 Швейцер продолжал: «Поскольку к тому же общество благодаря достигнутой организации стало невиданной ранее силой в духовной жизни, несамостоятельность современного человека по отношению к обществу принимает такой характер, что он уже почти перестает жить собственной духовной жизнью». Все это ведет к умиранию личного духовного начала в человеке, ведь «... позлее, сам, став жертвой перенапряжения, он все больше испытывает потребность во внешнем отвлечении... Абсолютная праздность, развлечение и желание забыться становятся для него физической потребностью». Ученый настаивал, что человек не должен погружаться в атмосферу духовного эгоизма, а должен вести активный образ жизни, стараясь внести свой вклад в духовное совершенствование общества: «Если среди наших современников встречается так мало людей с верным человеческим и нравственным чутьем, то объясняется это не в последнюю очередь тем, что мы беспрестанно приносим свою личную нравственность на алтарь отечества». Напомним, что сам Альберт Швейцер, которого Уинстон Черчилль назвал «гением человечности», может служить отличным примером бескорыстного и самоотверженного человека, сильно отличаясь от порой голословных теоретиков: учась на двух факультетах Страсбургского университета, он трудился по ночам; после получения степеней доктора теологии и философии, выучился на врача и отправился работать в Африку. Лауреат Нобелевской премии мира, он совершил четырнадцать путешествий на Черный континент, его называли «тринадцатым апостолом»...
Методологические основания теории постиндустриального общества
Прежде чем говорить о методологии исследуемой теории, отметим, что для настоящей работы наиболее эффективным теоретическим инструментом является диалектический метод. И в силу того, что социальное движение также является диалектическим, то, очевидно, познание его закономерностей, адекватное рассмотрение прошлого, настоящего и будущего как единства особенных временных плоскостей и действующих в них социальных связей возможно лишь с его помощью. Именно он «придает науке, ее применяющей, драгоценное свойство опережающего отражения». Как подчеркивал Бакрадзе, говоря о диалектике немецкой классической философии, «все движение представляет собой одно направление, в котором различные моменты образуют одну целостность, где начало (Кант) уже implicite содержит результат (Гегель), а в результате видны и сохранены как начало, так и весь путь от начала до результата... Всякий момент является носителем того нового, будущего, которому он уступит место, и это будущее уже в зародыше содержится в нем».151 Иными словами, состояние современного общества, вне зависимости от дефиниции, примененной к нему (будь то постиндустриальное общество, общество постмодерна или информационное общество), платформа его устройства является, на наш взгляд, закономерным результатом, итогом его естественной эволюции. Такой подход позволит адекватно исследовать его многочисленные антиномии.
Одной из таких проблем является проблема субъектного целеполагания, которая есть константа в интеллектуальном созерцании субъектом своего внутреннего мира, своего «Я». Именно индивидное целеполагание есть наиболее значимый фактор, детерминирующий целесообразность субъекта для него самого. Понимание того, как формируется целеполагание в эпоху постиндустриального общества, даст, на наш взгляд, возможность ответить на вопрос о принципах поведения субъекта, о соотношении субъекта и объекта в современный период, о том, что есть субъект - «демиург действительного»152 в Гегелевском смысле или же интеллектуальный абстракт, заключенный в биологическое тело. Ибо лишь целеполагание являет собой эволюционно и исторически сложившийся генетический императив, определяющий базис интеллигибельного существования субъекта и интерсубъектной коммуникации.
Так как же формируется целеполагание? По нашему мнению, его структура представляет собой синтез биологического и социального аспектов. Еще в середине XX века Абрахам Маслоу ввел понятие пирамиды потребностей, выделив первичные и вторичные. Среди первых — физиологические и потребность в безопасности. В числе вторичных — социальные, потребность в уважении и самовыражении. Однако в субъектной практике, особенно в условиях постиндустриального общества, человеческие страсти и экспектации приобретают не меньшую силу, чем витальные интенции. Ушедший век явил нам удивительную череду метаморфоз политических, экономических, социальных, экологических и т.д. Между тем перемены, происшедшие за последние пятьдесят лет, оказали значительное влияние на формирование новейшего менталитета людей, систему взаимоотношений в обществе, подверглись трансформации социальные институты. Вслед за этими изменениями в мире подвергались ротации и приоритеты наших потребностей. Потребность в безопасности была в значительной степени удовлетворена. А развитие информационных технологий, приведших к ускорению темпов жизнедеятельности, фундаментальным изменениям в области техники и в социокультурной сфере, конституировалось как «метаперемены» - то есть как изменение самого способа, которым осуществляется смена социальных ситуации...
Однако как бы ни менялся миропорядок, сущность и причинность индивидного субъекта оставалась неизменной. Многочисленные недостатки людей, выявленные в ходе мультиплексных революций во второй половине XX века, не явились чем-то кардинально отличным от характерных черт человека XIX века. Полифония эгоизма, страха, неуверенности была лишь эксплицирована в эпоху постиндустриализма.
