Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. УСК ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ «ЦЕРКОВЬ» В СОЧИНЕНИЯХ ИВАНА НЕРОНОВА
1. Структура фразеосемантического поля «Церковь» и его ядро 35
2. УСК зоны «акт веры» 37
3. УСК зоны «содержание веры» 54
ГЛАВА II. УСК ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ «СЛОВО» В СОЧИНЕНИЯХ ИВАНА НЕРОНОВА 77
1. УСК области «голос» 78
2. УСК области «знание» 84
3. УСК области «круговорот общения» 93
3.1. УСК зоны «славить» 94
3.2. УСК зоны «слышать» 109
3.3. УСК зоны «слыть» 111
ГЛАВА III. УСК ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ «СУД» В СОЧИНЕНИЯХ ИВАНА НЕРОНОВА
1. Структура фразеосемантического поля «Суд» и его ядро 117
2. УСК околоядерной зоны 120
3. УСК периферийной зоны 139
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 158
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ 166
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 169
ПРИЛОЖЕНИЕ 198
- Структура фразеосемантического поля «Церковь» и его ядро
- УСК области «голос»
- Структура фразеосемантического поля «Суд» и его ядро
Введение к работе
Смена парадигмы современной науки о языке, усиление в ней роли «человеческого фактора» приводят ученых к осознанию важности не только проблем описания языковой структуры, но и задач всестороннего исследования «человека говорящего». Языковая личность, человек и его способности к совершению речевых поступков становятся интегральным объектом изучения интенсивно развивающихся сфер языкознания. В лингвистике уже многое сделано для создания портретов коллективных языковых личностей, рассматриваемых в свете возрастных, тендерных, профессиональных, социальных, национальных и других аспектов. Однако не менее продуктивен подход, который ставит в фокус внимания особенности конкретной языковой личности. Такие попытки уже предпринимались: созданы языковые портреты современных авторам личностей конца XIX - XX столетий - лингвистов А. А. Реформатского [Язык и личность 1989] и П. В. Чеснокова [Инфантова 2001], адвоката В. Д. Спасовича [Виноградов 1930], поэта Марины Цветаевой с учетом ее психологической характеристики [Ляпом 1995], литературоведа Ю. М. Лотмана [Парсамова 2004] и др.
Не менее важным и интересным представляется воссоздание языковых портретов исторических фигур, но поскольку проведение подобных исследований связано с известными трудностями, работы такого рода встречаются крайне редко (ср. описание языковой личности Петра I [Гайнуллина 2002], Ивана IV (Грозного) [Шилина 2003; Попова 2004]).
Работы по воссозданию языкового портрета особенно необходимы в случае, когда рассматривается личность выдающаяся, стоявшая у истоков какого-либо крупного общественного явления в качестве его лидера и идеолога. Обращение к литературному и эпистолярному наследию исторической фигуры позволяет, во-первых, прояснить некоторые особенности ее языковой личности; во-вторых, увидеть в индивидуальном стиле ее текстов черты, свойственные речевому поведению современников данной исторической фигуры. Это и обусловливает актуальность темы настоящего диссертационного исследования.
В российской истории за XVII столетием закрепилось название «бунташного». Свою лепту в подобное восприятие этого отрезка отечественной истории внес и раскол русской церкви, объединивший ярких бунтарей и правдоискателей. Лидером и идеологом раскола на начальном его этапе стал протопоп московского Казанского собора Иван Неронов (в монашестве - старец Григорий), первым выступивший против никоновских нововведений, - фигура загадочная и неординарная, очень неоднозначно оцениваемая в отечественной историографии. До сего времени не утихают споры как о целях и идеях Ивана Неронова в борьбе с церковной реформой, так и о причинах его раскаяния на Большом церковном соборе и примирения с официальной церковью. Полярные оценки этой фигуры во многом объясняются идеологическими установками исследователей. Для большинства православных и даже старообрядческих богословов он ренегат, «перебежчик», нравственно неустойчивый и непоследовательный человек. Официальная церковь фактически так и не простила ему участия в расколе. Сами же раскольники обошли молчанием факт его примирения с церковью. Лишь немногие исследователи признают в И. Неронове гуманиста, действовавшего для Человека и во имя Человека.
Наследие Ивана Неронова практически не изучено ни в литературоведческом плане, ни, тем более, в лингвистическом. Поэтому попытка воссоздать языковой портрет «коновода раскола» на основании его собственных сочинений представляется нам, несмотря на всю его сложность, вполне оправданным и перспективным направлением научного поиска. Выйти на автора исследуемых текстов, сравнить его языковой портрет с портретом, созданным историками, дистанцируясь, таким образом, от каких бы то ни было идеологических искажений и пристрастных оценок этой исторической фигуры; проникнуть в мировоззрение первого идеолога раскола, изучить характер можно на основе комплексного анализа прежде всего фразеологического корпуса текстов этой легендарной личности.
Лидер оппозиции первого этапа раскола Иван Неронов вызывает наш интерес ввиду противоречивости этой исторической фигуры, множества связанных с нею вопросов, ответы на которые не может дать обычное историческое исследование. Кроме того, исследователи, занимавшиеся обширным литературным наследием раскола, обошли вниманием сочинения И. Неронова.
В диссертационной работе предпринимается попытка проанализировать «изменчивое соотношение двух постоянных характеристик человека» в условиях конкретной историко-культурной ситуации - «личности» и «индивида» (в определениях Г. С. Кнабе). «"Личность" есть характеристика человека с точки зрения его участия в общественной жизни и значительности роли, которую он в этой жизни играет. "Индивидуальность" определяет внутренний мир человека, его духовный потенциал, выражающийся обычно в формах, не имеющих прямого и непосредственного общественного содержания» [Кнабе 1990: 11]. В этом смысле «индивидуальность» можно рассматривать как «остаток» (термин Л. Я. Гинзбург) от всех непосредственно общественных проявлений личности [Кнабе 1990: 10]. Одной из форм этого «остатка» является речь человека, следовательно, лингвистический анализ текстового материала позволяет реконструировать содержание мировоззрения личности и ее языковую картину мира, ибо «за каждым текстом стоит языковая личность» [Караулов 1989; 5]. «Мировоззрение, - пишет Ю. Караулов, - есть ... результат взаимодействия системы ценностей личности, или «картины» мира, с ее жизненными целями, поведенческими мотивами и установками, проявляющийся, в частности, в порождаемых ею текстах» [Караулов 1989: 6]. При изучении языкового сознания, языковой личности исследователи часто остаются в рамках «инерционности мышления имманентного языкознания» [Кулишова 2001:17]. Исследование языковой личности сводится к описанию языковых средств, употребляемых языковой личностью. Необходимо выйти за рамки простого перечисления языковых средств и обратиться к причинам их предпочтения данным коммуникантом. Такой подход возможен в лингвопсихологическом ключе. Обращение к субъективной семантике позволит преодолеть слабость попыток рассмотрения «усредненного», абстрактного коммуниканта.
В данной работе используется комплексный подход к понятию личность, включающий в себя учет нескольких факторов; самоценности индивидуальности, выраженной через совокупность психофизиологических особенностей, социальных и индивидуальных мотивов и устремлений; социальной реализации и самоактуализации, а, следовательно, ведущих способов деятельности; языковой способности и сформированных коммуникативных навыков.
Исследование проводится в рамках теории языковой личности; все выводы делаются на основе анализа фразеологического корпуса текстов И. Неронова.
По словам Ю.Н. Караулова, «ничто не препятствует тому, чтобы имеющуюся трехмерную структурную модель языковой личности .., не применить как эталон-анализатор, диагностирующий состояние речевого развития конкретного индивидуума. Тогда составляющий указанную структуру набор языковых умений может расцениваться как определенный коррелят черт духовного облика целостной личности, отражающий в специальной языковой форме её социальные, этические, психологические и эстетические составляющие...» [Караулов 1987: 69].
Потребность в понятии и рабочем термине «языковая личность» проявилась в 80-х годах XX века. Приоритет в его разработке и использовании принадлежит русской лингвистике, хотя идея рассматривать существование и функционирование языка в связи с его носителем -человеком всегда была присуща языкознанию и является, по словам Ю. Н. Караулова, «по-видиму столь же древней, как сама эта наука» [Рус. яз. 1997:671].
Современная теория языковой личности основывается на идеях В. фон Гумбольдта, А. А. Потебни, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Шахматова и др., связанных с представлением о том, что предметом лингвистики является человек во всем богатстве его качеств, свойств, а язык при этом рассматривается как «индивидуально-психическое образование», поэтому «изучение языка не заключает в себе конечной цели, а вместе со всеми прочими областями служит высшей и общей цели ... познания человеком самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя» [Гумбольдт 1985: 383].
Настоящее исследование опирается на представление о разных уровнях в структуре языковой личности. Однако определяющим будет направление, которое задается самим языковым материалом, языковой картиной мира.
Под языковой картиной мира мы, вслед за Г. В.Колшанским, В. И. Постоваловой, Е. С. Яковлевой и другими, понимаем выраженную языковыми средствами систему знаний человека об окружающем мире, своего рода мировидение посредством языка.
Индивидуальная картина мира - выраженные с помощью языка знания конкретной языковой личности об окружающем мире.
Языковая личность представляет собой конкретного носителя языка, способного понимать, воспроизводить и создавать тексты; это личность, выраженная в языке и охарактеризованная на основе анализа произведенных ею текстов с точки зрения использования в них системных средств языка для отражения видения ею окружающей действительности.
Определяющим для экспликации языковой личности является отбор языкового материала. В связи с этим можно говорить 1) о привлечении возможно более полного комплекса текстов, порождаемых говорящим субъектом; 2) о выборочном подходе, предполагающем привлечение какой-либо языковой «области» (в нашем случае фразеологии). Методика выявления фразеологических единиц в тексте должна «органически соединить тотальный охват материала с повышенным вниманием к каждому конкретному языковому факту, иначе не будет уверенности, что мы выявили все, по крайней мере важнейшие фразеологические единицы» [Хроленко 1981: 20]. Отсюда проистекает наше решение опираться на широкое понимание фразеологии при определении объекта изучения.
Объектом исследования в данной работе являются устойчивые словесные комплексы (УСК) сочинений Ивана Неронова как вербализаторы фрагментов языковой картины мира лидера раскола XVII в.
Предмет анализа - семантика и семантические взаимосвязи УСК в произведениях И. Неронова, роль УСК в отражении языковой картины мира автора.
Цель работы - на основе анализа устойчивых словесных комплексов, извлеченных из сочинений Ивана Неронова, воссоздать языковой портрет одного из лидеров русского раскола XVII столетия.
Достижение поставленной цели осуществляется путем решения следующих задач:
1) выявить весь корпус УСК, функционирующих в сочинениях И. Неронова;
2) выделить и описать основные фразеосемантические поля текстов И. Неронова;
3) исследовать семантику, а также парадигматические и синтагматические взаимосвязи УСК, обнаруженных в сочинениях И. Неронова;
4) извлечь информацию, содержащуюся в УСК исследуемых текстов, которая позволяет восстановить существенные черты языкового портрета автора; 5) проанализировать особенности функционирования УСК в текстах И. Неронова, отражающие своеобразие языковой личности идеолога раскола.
Материалом для анализа послужила оригинальная картотека, включающая 1434 УСК, извлеченных из сочинений И. Неронова, в 2667 употреблениях.
В качестве источника для проведения исследования выступают все 17 сохранившихся до настоящего времени сочинений Ивана Неронова: его литературные произведения и эпистолярное наследие (личная и государственная переписка). Такой охват текстового материала позволяет добиться желаемой достоверности в реконструкции языкового портрета автора.
Специфика терминологического аппарата диссертационного сочинения объясняется характером и временем создания анализируемых текстов и убежденностью автора в целесообразности широкого взгляда на объект фразеологии.
Свойство устойчивости (одно из основных понятий фразеологии) признается большинством исследователей дифференциальным признаком объекта фразеологии, но понимают они это явление по-разному. Многие ученые склонны сводить устойчивость к воспроизводимости или простой повторяемости. Часть языковедов связывает понятие устойчивости с предсказуемостью компонентов на лексическом уровне (М. М. Копыленко).
«Устойчивыми могут быть и свободные сочетания, если они обозначают явления ясные и привычные для данного языкового коллектива (напр., пить чай)» [Гак 1976: 16]. Так, Е. Г. Беляевская полагает, что «устойчивость сочетаний типа пить чай определяется их воспроизводимостью, связанной с частотностью ситуаций, описываемых данными комбинациями слов». Такой тип устойчивости она определяет как ситуативную устойчивость. Эта степень комбинаторной устойчивости как бы проводит грань между тем, что возможно и что невозможно в языке с точки зрения комбинаторики понятий [Беляевская 1987: 21]. Такого рода переменные представляют собой «устойчивые культурно-языковые штампы» [Гак 1977: 206], но в аспекте лексико-семантической организации языка они выступают как переменные сочетания, поскольку сочетаемость их составляющих обусловлена логической или вещной природой самих обозначаемых предметов, действий, явлений [Виноградов 1977: 134].
Мы же, вслед за В. Л. Архангельским, под устойчивостью понимаем «ограничение в выборе переменных по сравнению со свободой выбора переменных в теоретически возможном эквиваленте ФЕ» [Архангельский 1964:92].
Встав на позиции широкого подхода при оценке объекта фразеологии, мы оперируем термином устойчивый словесный комплекс, вслед за отечественными исследователями фразеологии, которые уже с конца 60-х гг. XX в. успешно применяют его при анализе памятников древнерусского и старорусского языка. Данный термин был предложен представителями самаркандской фразеологической школы и по-настоящему опробован А. Г. Ломовым на материале «Повести временных лет» [Ломов 1969], затем успешно применен на древнерусском материале Л. А. Гараевой [Гараева 1997] и на старорусском-И. В. Петровой [Петрова 2001] и др.
Принимая уст-ойчиеый словесный комплекс в качестве рабочего термина для объекта своего исследования, мы полностью согласны с Л. И. Ройзензоном, высказавшим мысль о том, что «целесообразно идти не от термина к объекту исследования, ... а от языковой материи к термину» [Розейзон 1977: 115]. Кроме того, наименование устойчивый словесный комплекс представляется нам удобным, поскольку оно одинаково приемлемо для воспроизводимых сверхсловных образований разной степени устойчивости: собственно фразеологизмов, поговорок, афоризмов, речевых штампов, - а также оно позволяет рассматривать в качестве сверхсловных языковых единиц устойчивые образования самых различных синтаксических структур. Из всех терминов, относящихся к фразеологии, данный термин является наиболее удачным, поскольку «ориентирован на сущностные
Ю
стороны фразеологизма (устойчивость, неоднословность), однозначен и подчеркнуто лингвистичен, лишен отвлекающей коннотации и достаточно емок, чтобы служить родовым обозначением всех объектов фразеологии...» [Хроленко 1981:21].
Итак, под устойчивым словесным комплексом мы подразумеваем соединение двух или более компонентов словного характера, построенное по известным грамматическим законам языка, которое обладает постоянством семантики, воспроизводимостью и устойчивостью лексического состава и грамматической структуры при допустимом варьировании в определенных пределах [Щулежкова 1967, 1995; Гараева 1997; Петрова 2001].
Вслед за В. Л. Архангельским, Н. М. Шанским, С. Г. Шулежковой и др.
мы считаем дифференциальными признаками УСК следующие:
1) раздельнооформленность; 2) воспроизводимость; 3) устойчивость
компонентного состава и грамматической структуры, не исключающую вариантности; 4) устойчивость семантики, закрепленной за данным оборотом [Щулежкова 1995: 21].
Для решения вопроса о принадлежности оборота к разряду устойчивых нами учитывался также ряд дополнительных признаков: 1) частотность употребления в тексте; 2) наличие образного, метафорического значения;
3) принадлежность к одной из частных фразеологических моделей;
4) синонимичность слову; 5) наличие в современном русском языке слова, которое составлено из компонентов прежнего древнерусского (старорусского) выражения; 6) наличие сходных устойчивых оборотов в современном русском языке и др.
Методологической основой работы является положение о тесной связи языка с бытием человека, языка с обществом и языка с мышлением, а также лингвистические принципы системного подхода к изучению языковых и речевых явлений в условиях их функционирования в контексте определенного дискурса, социальной обусловленности языка и его динамического характера. Теоретической базой исследования явились работы 1) по языковой личности - Ю. Н. Караулова, Г. И. Богина, И. Н. Горелова и К. Ф. Седова и др.; 2) по языковой картине мира -Г. В. Колшанского, В. И. Постоваловой, Е.С.Яковлевой и др.; 3) по когнитивной лингвистике - Ю. С. Степанова, А. Вежбицкой, 3. Д. Поповой, И. А. Стернина, С. Г. Воркачева и др.; 4) по фразеологии В. Л. Архангельского, Л. Я. Костючук, В. М. Мокиенко, В. Н. Телия, А. Т. Хроленко, С. Г. Шулежковой и др.
Для описания УСК исследуемых текстов в работе используется метод моделирования фразеосемантического поля, позволяющий изучить значения языковых единиц в их связях друг с другом, наиболее полно провести анализ языка «сквозь призму человеческого сознания». В качестве крупных единиц описания избраны фразеосемантические поля.
Под фразеосемантическим полем в работе понимается иерархически организованная система фразеологических единиц (в нашем случае - УСК), объединенных ядерной семой и отражающих понятийное, предметное или функциональное сходство обозначаемых явлений.
Помимо полевой методики, в качестве основных методов и приемов в диссертационном исследовании используются: описательный метод, используемый при классификации УСК, с применением приемов наблюдения, интерпретации, сопоставления и обобщения; метод компонентного анализа, позволяющий раскрыть семантические особенности УСК и установить отнесенность данных единиц к числу вербализаторов определенного фрагмента языковой картины мира; метод контекстуального и ситуативно-контекстуального анализа, применяемый при исследовании функционирования УСК в текстах И. Неронова; анализ сочетаемости языковых единиц; логический анализ словарных дефиниций; приемы синхронно-диахронического комментирования текстов, позволяющие выявить особенности употребления УСК как на определенном временном срезе, так и в историческом развитии; приемы статистических подсчетов, необходимые для выявления наиболее употребительных единиц, сопоставления разных групп и полей по количественным показателям, и др.
Положения, выносимые на защиту:
1. Фразеологический корпус текстов определенного автора (при достаточном количестве исследуемого материала) может дать существенную информацию для воссоздания его языкового портрета.
2. Тексты неординарной исторической фигуры содержат значительное количество УСК, характеризующихся контрастностью семантики.
3. Фразеологический корпус текстов одного автора представляет собой систему взаимосвязанных фразеосемантических полей, которые объединены синтагматическими, парадигматическими и прочими отношениями.
4. В языковой картине мира религиозного деятеля 2-й пол. XVII в. важнейшими являются фразеосемантические поля «Церковь» и «Бог».
5. В текстах языковой личности, профессиональной деятельностью и основным орудием внутрицерковной борьбы которой являлся речевой процесс, наиболее полно должно быть представлено фразеосемантическое поле «Слово». Единицы данного поля способны дать важную информацию о мотивах, установках речевых действий и шире - действий в целом автора исследуемых текстов,
6. Наиболее информативными для воссоздания языкового портрета личности, стоявшей в оппозиции к официальной власти и подвергавшейся репрессиям, должны стать поля «Власть» и «Суд».
Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из вводной главы, 3-х основных глав, заключения, библиографии (307 наименования, в том числе список лексикографических изданий и список источников), приложения.
Во вводной главе обосновывается выбор темы и актуальность исследования, определяются объект и предмет анализа, формулируются цель и задачи работы, указываются методы и приемы исследования, раскрывается научная новизна, определяется практическая значимость работы, называются виды ее апробации, характеризуется структура диссертации (§ 1); дается краткий обзор оценок И. Неронова в отечественной историографии (§ 2); характеризуется литературное наследие И. Неронова (§ 3); представлен корпус УСК исследуемых текстов (§ 4).
В первой главе, состоящей из трех параграфов, анализируются УСК одного из наиболее значимых для XVII в. фразеосемантического поля «Церковь». В § 1 описывается структура фразеосемантического поля «Церковь» и обозначается его ядро, Фразеосемантическое поле «Церковь» объединяет часть вербализаторов концепта «Вера» и имеет бинарную структуру (структура обусловлена противопоставлением в религиозном сознании открытого сокровенному). Так, поле «Церковь» основано на оппозиции и взаимосвязи «акта веры» и «содержания веры» - этим и обусловлено выделение § 2 и § 3. Возникновение личного опыта - «акта веры» происходит в атмосфере ритуала, выражающего «содержание веры», а языковыми средствами отражения данных представлений в структуре поля «Церковь» являются УСК зон «акт веры» (§ 2) и «содержание веры» (§ 3).
Во второй главе, представленной четырьмя параграфами, рассматриваются УСК фразеосемантического поля «Слово» как совокупности средств отражения профессиональной деятельности автора исследуемых текстов. Фразеосемантическое поле «Слово» включает УСК трех концептуальных областей: «голос» (§ 2), «знание» (§ 3) и «круговорот общения» (§ 4). Действия, связанные со словом, ярче всего характеризующие проповедническую деятельность и отношение к ней автора, вербализуются УСК последней области и представляются по трехфазовой модели действия, в которую входят «три первичных глагола; славить, слышать, слыть» [Степанов 1997:357]. Эти глаголы, выполняя функцию сквозных сем для объединений УСК, являются названиями фразеосемантических зон области «круговорот общения».
Во третьей главе анализируются УСК поля «Суд» с целью выявить глубинные причины действий организатора раскола в его конфликте и примирении с властью. Она состоит из 3-х параграфов. В § 1 отражена структура фразеосемантического поля «Суд» и описано его ядро. В § 2 представлены УСК околоядерной зоны, которые формируют три пары фразеосемантических групп. Первый фразеосемантический блок «неправо судить/справедливо судить» указывает на характер суда и формируется группами УСК, относящимися к мирскому и высшему суду соответственно. Второй блок УСК - «проводить/провести розыск»/«проводить/провести состязательный процесс» - обозначает формы проведения судебного процесса. Третий фразеосемантический блок - «совершать/совершить правонарушение»/«извещать/известить» - характеризует повод к началу следствия. В § 3 характеризуется периферийная зона поля «Суд», составляемая фразеосемантическими группами «правовая норма» и «наказать»/«освободить от наказания», соотносящимися как языковые средства отражения предварительного и заключительного этапа в системе отправления правосудия 2-й половины XVII века.
В заключении обобщаются штрихи к языковому портрету Ивана Неронова, обнаруженные в ходе анализа УСК представленных полей; выявляются особенности языкового портрета автора исследуемых текстов; устанавливаются отличия языкового портрета Ивана Неронова от образа, созданного историками и современниками идеолога первого этапа раскола; определяются проблемы и перспективы воссоздания языкового портрета исторических личностей, а также делаются выводы о том, насколько оправдывают себя сам термин устойчивый словесный комплекс и обращение к фразеологии в целом при проведении подобного исследования.
В приложении содержатся схемы, которые отражают структуры представленных фразеосемантических полей.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что впервые сущностные черты языковой личности выявляются на основе анализа фразеологического корпуса ее сочинений; воссоздан языковой портрет выдающейся личности, лидера старообрядческой оппозиции первого этапа раскола - Ивана Неронова. Кроме того, выявлены фразеологические особенности не изученных с лингвистической точки зрения произведений идеолога раскола; впервые проанализированы с идеографических позиций фразеосемантические поля «Слово» и «Суд», которые выражают ключевые понятия русской культуры второй половины XVII в.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования вносят коррективы в теоретическое осмысление проблемы воссоздания языкового портрета исторической личности, обогащают представления о языковой личности 2-й половины XVII в. Исследование также является определенным вкладом в разработку общей теории языковой личности и языковой картины мира.
Практическая ценность настоящего исследования обусловлена возможностью использования ее результатов при подготовке общих и специальных вузовских курсов по истории русского языка, при разработке теоретических проблем исторической фразеологии и фразеографии. Настоящая работа открывает возможности для беспристрастной характеристики исторических фигур. Полученные результаты могут быть использованы для дальнейшей разработки проблем языкового портрета исторических личностей XVII в.
Апробация работы. Основные положения диссертации и результаты исследования излагались в докладах и сообщениях на международных научных конференциях «Русский язык: история и современность. Памяти профессора Г. А. Турбина» (Челябинск, 2002); «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе» (Магнитогорск, 2003); «Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы» (Казань, 2004); «Художественная литература как историко-психологический источник» (Санкт-Петербург, 2004); «Фразеология и языковые картины мира на рубеже веков» (Ополе, Польша, 2005); «XVIII Оломоуцкие дни русистов» (Оломоуц, Чехия, 2005); на внутривузовских научно-практических конференциях Магнитогорского гос. ун-та (2002 - 2006), на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов (2001 - 2006). По теме диссертации опубликованы 8 работ:
1) Коротенко, М. А, Евангельские интертекстемы в сочинениях Ивана Неронова / М. А. Коротенко // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе : сб. докладов междунар. науч. конф. (Магнитогорск, 12 - 14 ноября 2003 г.) / ред.-сост. С. Г. Шулежкова. -Магнитогорск ; Изд-во МаГУ, 2003. - С. 604 - 609 (0,4 п. л.).
2) Коротенко, М. А. Устойчивые словесные комплексы фразеосемантического поля «Слово» в наследии вождя раскола Ивана Неронова / М. А. Коротенко // «Благословенны первые шаги...» : сб. работ молодых исследователей / под ред. проф. С. Г. Шулежковой. - Вып. 5. -Магнитогорск ; МаГУ, 2004. - С. 3 - 11 (0,5 п. л.).
3) Коротенко, М. А. Фразеосемантическое поле «Суд» в сочинениях Ивана Неронова / М. А. Коротенко // Русская и сопоставительная филология : состояние и перспективы : международная науч. конф., посвященная 200-летию Казанского ун-та (Казань, 4-6 октября 2004 г.): труды и материалы / Казан, гос. ун-т; под общ. ред. К. Р. Галиуллина. - Казань : Казан, гос. ун-т им. В. И. Ульянова-Ленина, 2004. - С. 221 - 223 (0,2 п. л.).
4) Коротенко, М. А. Устойчивые словесные комплексы фразеосемантического поля «Слово» в сочинениях Ивана Неронова как материал для воссоздания языкового портрета автора / М. А. Коротенко // Художественная литература как историко-психологический источник: материалы XVI Международной науч. конф., Санкт-Петербург, 14 - 15 декабря 2004 г. / под ред. д-ра истор. наук, проф. С. Н. Полторака. - СПб. : Нестор, 2004. - С. 224 - 230 (0,4 п. л.).
5) Коротенко, М. А. Устойчивые словесные комплексы как материал для воссоздания языкового портрета Ивана Неронова, лидера старообрядческой оппозиции первого этапа раскола / М. А. Коротенко // Конкурс грантов студентов, аспирантов и молодых ученых вузов Челябинской области : сб. рефератов науч.-исслед. работ аспирантов. - Челябинск : Изд-во ЮУрГУ, 2004.-С. 75-76 (0,08 п. л.).
6) Коротенко, М. А. Устойчивые словесные комплексы фразео семантического поля «Суд» в сочинениях Ивана Неронова как материал для воссоздания языкового портрета автора / М. А. Коротенко // «Благословенны первые шаги...» : сб. работ молодых исследователей. Вып. 6. / под ред. проф. С. Г. Шулежковой. - Магнитогорск : МаГУ, 2005. -С. 12-22 (0,5 п. л.).
7) Коротенко, М. А. Функционирование устойчивых словесных комплексов фразеосемантической группы «обязанности богопочитания» в сочинениях Ивана Неронова / М. А, Коротенко // Rossica Olomucensia XUV. - Olomouc, 2006. - С, 785 - 790 (0,3 п. л.).
8) Коротенко, М. А. Устойчивые словесные комплексы (УСК) фразео семантического поля «Церковь» в сочинениях Ивана Неронова как материал для воссоздания языкового портрета автора / М. А. Коротенко // Проблемы истории, филологии, культуры : межвуз. сб. - Вып. XVI/2. -Москва - Магнитогорск, 2006. - С. 328 - 331 (0,6 п. л.).
Структура фразеосемантического поля «Церковь» и его ядро
УСК фразеосемантического поля «Церковь» играют существенную роль в построении сочинений Ивана Неронова. В количественном отношении они занимают третье место: в исследуемых текстах функционирует 260 УСК, составляющих поле «Церковь».
Церковью называется «совокупность всех православных христиан, живущих и умерших, соединенных между собой верою и любовью Христовой» [Закон Божий 1995: 545]. Краеугольный камень церкви - «вера», которая «проявляется в любви ... Без этой основы церковность мертва» [Мень 1991:7]. Следовательно, фразеосемантическое поле «Церковь» должно быть основано на концепте «Вера» и иметь бинарную структуру околоядерной зоны.
Идея дуалистичности укоренена в человеческом сознании - и обыденном, и религиозном. В любом образе мира противопоставляется наблюдаемое ненаблюдаемому, а в религиозном сознании - открытому сокровенное. Таким образом, поле «Церковь» основано на оппозиции «акта веры» и «содержания веры». Верить в церковь, Единую Святую Соборную и Апостольскую, - значит «видеть в ней не просто сообщество христиан, но и нечто большее, нечто такое, что открывается духовному взору, что пребывает в ней незримо, сокровенно» [Мень 1991: 134]. Приоритетной следует признать вторую часть оппозиции - «содержание веры», так как она опирается на область чувств. «Область чувств и эмоций», по А. Вежбицкой, -это именно та область, где «наиболее четко проявляется духовная культура народа» [Wierzbicka 1986: 558]. Несмотря на это, оба члена оппозиции тесно взаимосвязаны, так как возникновение личного опыта - «акта веры» происходит в атмосфере ритуала, выражающего «содержание веры» [Мережковский 1992: 293-294].
П. Флоренский утверждал, что культ есть гармонизация, одухотворение человеческих чувств, аффектов. А протоиерей А. Мень говорит о том, что «обряд ... есть воплощение вечного в земном творчестве», причем типы богослужебного обряда во многом «зависят от традиций национальной культуры» [Мень 1991: 12].
Обряд был в религиозном средневековом сознании «инструментом» скорее даже не познания, а «ощущения истины» через вспомогательные образы. Такое образное «о-своение» шло от доступного «внешнему» взору к тому, что могло быть постигнуто только взором «внутренним» [Данилевский 2001:244-245]. Поэтому описание поля «Церковь» целесообразно начать с описания зоны «акт веры».
Ядро поля «Церковь» представлено в сочинениях И. Неронова немногочисленной группой УСК (4 ед.), функционирующих в исследуемых текстах в большом количестве (87 употреблений) - великая соборная и апостольская церковь / соборная г ерковь, (мать) святая (соборная и апостольская) церковь (святая церковь / церковь святая), божия церковь / церковь божия / господия / христова, духовная матерь.
Сама лексическая единица церковь в богословской среде является термином, этим и объясняется трудность подбора к ней синонимов. С фразеологическими синонимами, отражающими данное понятие, возникает та же проблема. Существует УСК-термин, принятый на двух вселенских соборах (Никейском в 325 г. и Константинопольском в 381г.) и зафиксированный в Никео-Константинопольском Символе веры - единая святая соборная и апостольская Церковь. Прочие ядерные единицы являются его усложненными либо усеченными вариантами либо включают в свой состав зависимые компоненты-притяжательные прилагательные божія, господня, христова: «а ныне государь власти осудили его (Аввакума - М. К.) и сь челядію паки и конець прияти гонимаго ... и по церкви господни безчисленныя беды пр Ьперпевшаго» (1:200); «...повели патриархъ старца Григорія въвести въ соборную и апостольскую церковь...» (11:345], «мы ... должны есмы другъ за друга душа своя помагати и матере своея святыя соборным и апостольский церкви въ ней же духовно породихомся опасно остерегати отъ пргаодящгаъ волковъ и хотящихъ доброту ея и красотурастлити и погубити...» (I: 71), - пишет И. Неронов.
Непосредственно к ядру поля Церковь примыкают 2 обширные зоны: 1)УСК, характеризующие акт веры, и 2)УСК, отражающие содержание веры.
Зона «акт веры» в сочинениях И. Неронова представлена 8-ю группами: 1) «совершать обряды / быть причастным к совершению церковных обрядов», 2) «совершать таинства / быть причастным к совершению таинств» 3) «почитать иконы», 4) «церковные праздники», 5) «соблюдать посты (поститься)», 6) «церковная иерархия», 7) «культовые предметы», 8) «книги религиозного содержания».
Зона «содержание веры» в сочинениях И. Неронова представлена 5-ю группами: 1) «обязанности богопочитания», 2) «страдать за веру», 3) «защищать веру», 4) «примирить веру», 5) «смутить веру».
УСК области «голос
Одним из значений «слова» авторы лексикографических источников считают звук речи , голос [Ст.-сл. ел. Цейтлин 1994: 611], что и позволило нам УСК, обнаруживающие в своей семантической структуре подобные семы, выделить в отдельную область фразеосемантического поля «Слово» -область «голос». Этимологически само слово голос связано со словами глагол, глаголами, то есть с идеей говорения, и с древнеисландским kalla звать и петь [Фасмер 1986,1:430]. Производство устной речи не может осуществляться иначе как с помощью голоса, а значит, голосовые характеристики и разнообразные способы их языкового выражения по праву относятся к основным факторам, обусловливающим и организующим коммуникацию. «Голос служит мощным инструментом воздействия, убеждения, подавления; им можно выразить самые разнообразные чувства и отношения» [Крейдлин 1994:141]. Область «голос» в сочинениях И. Неронова объединяет 30 УСК, обозначающих испускание голоса со всеми религиозными, ритуальными и другими сопутствующими значениями. В исследуемых текстах они распадаются на две фразеосемантические группы.
1-ю фразеосемантическую группу образуют УСК с общей семой испускать голос (8 ед): крепко вопити, громко вопити, громко плакати, плакати голосомъ, рыдати и плакати, вопити изъ глубины души, изо всей кр імости звати, кричати съ (многимъ) рьіданіемь. Все УСК данной группы отмечены яркой эмоционально-экспрессивной окраской. Коннотация формируется по преимуществу на базе главных компонентов - глаголов: вопити - восклицать [Срезневский т. 1, ч. 1:396], громко протяжно кричать [Сл. др.-р. яз. XI-XIV вв. 2: 206], рыдать, плакать [СлРЯ XVIII в. 4:64]; рыдати - вопить, плакать вслух, навзрыд [Даль 1882, 4:117]; плакати - реветь, выть [Даль 1882,3: 119].
Даже краткий перечень словарных дефиниций дает представление об эмоциональном накале глаголов в составе УСК с общей семой испускать голос . Семы эмотивности сигнализируют об эмоциональном состоянии отправителя речи. Очевидна также и экспрессивная окрашенность глагольных компонентов: словари явно указывают на интенсивность, высокую степень проявления признака, выраженного наречиями громко, навзрыд. Более того, обладая психологической реальностью, голосовые характеристики сами являются коррелятами чувств, разнообразных поведенческих реакций (повышение голоса здесь связано с сильными негативными эмоциями). Зависимые компоненты выводят на первый план семы экспрессии в УСК этой группы из ряда других коннотативных сем, дублируя уже присутствующие в грамматических центрах - глагольных компонентах - показатели интенсивности: «громко» (громко плакати, плакати голосомъ, кр Ьгко вопити, изо всей крімости звати). Это связано с тем, что испускание голоса как таковое с речевым процессом не связывается, а является собственно эмоциональной реакцией, показателем внутреннего состояния субъекта, которое в целом можно охарактеризовать как внутреннее напряжение: «А еже церковь смути, отъять коленное покланяпіе и многимъ блазнъ быль, сего ради рыдати и плакати долэюенъ есть, аще не хощетъ вечно слезити въ безконечныя веки» (I: 76); «Воистину нерадящимъ ниже послушающимь гласа изо всея крепости къ нимь звавшого...» (I: 99) и др.
2-ю фразеосемантическую группу области «голос» образуют УСК с общей сложной семой выдавать некоторую последовательность слов, текст . УСК данной группы указывают на механическое воспроизведение отдельных слов или их последовательностей. Акт говорения, таким образом, в УСК этой группы, извлеченных из текстов И. Неронова, представлен именно как механическое воспроизведение цепочек заученных слов.
УСК второй группы, присутствующие в текстах И. Неронова, объединяются в три подгруппы тремя частными семами - ритуальная речь , молиться , воспроизвести речевую формулу официального характера (первая и последняя - сложные семы).
Структура фразеосемантического поля «Суд» и его ядро
Особый интерес в свете уже проведенных фразеологических исследований на материале старообрядческих сочинений [Шулежкова 1967, 1982, 1998; Петрова 2001 и др.] представляет фразеосемантическое поле «Суд» ввиду частичной изученности некоторых его фразеосемантических групп, которые пересекают поля с семой верить и отражают характер отношений широких слоев населения Московского царства 2-й половины XVII века с официальной властью.
Отраженная во фразеологическом корпусе сочинений И. Неронова судебная система, а главное - ее восприятие гонимыми вдохновителями раскола позволяют выявить глубинные причины их действий в конфликте с властью и реальную реакцию власти на эти действия на первом этапе раскола. Фразеосемантическое поле «Суд», наряду с другими, дает основную информацию для воссоздания языкового портрета «предтечи раскола» и части московского общества периода «церковного исправления». Оно включает 325 единиц в 802 употреблениях.
Приведем несколько значений самой лексемы суд (как имени поля), являющихся актуальными для сочинений И. Неронова: судебное дело, тяжба1; определение, постановление ; покровительство, защита против врагов ; судебный приговор ; определение, избрание ; воля, приговор , судилище [Ц.-сл. ел. Дьяченко: 687].
Ядром поля является фразеосемантический блок «суд». Данный блок представляет собой антонимическую пару - «мирской суд»/«высшии суд», возглавляющую два синонимических ряда, упорядоченных посредством единой для всего объединения градуальностью в значении. Основной признак, по которому градуированы конституенты блока самого ядра и всех групп поля, - количественное возрастание свойства, которое выступает в качестве объединительного признака [Федосов 2002].
Так, «высший суд» в сочинениях Ивана Неронова обозначен как праведный судъ, судъ христо(со)еъ, суди(ли)ще христо(со)во, судь еселенскіи, неумолимъ судъ, страшный судъ, день судный - 7 ед. «Мирской суд» представлен а исследуемых текстах как мирское мудрованіе, мудрованіе плотское, земное смислів, мирской судъ, неправъ судъ - 5 ед. Ср.: «...ащели же ... не радити будеши и чадомъ блазнъ сотворити неумолимъ судъ обрящеши въ день праведного суда христова» (1:77); «...о самодержче мученій бо мирскимъ судомъ а не правили святыхъ апостолъ и святых отеиъ...» (I: 52).
Оппозиция «мирской суд»/«высший суд» косвенно отмечена в «Словаре русского языка XI - XVII вв.», где мирской представлен в значении земной в противоположность небесному [СлРЯ XI-XVIIBB. 9:176]. Основная часть УСК этого блока, относящихся к первой части антонимической пары -«высший суд», реализует частную фразеологическую модель П + СУД, в которой зависимый компонент насыщает УСК большей смысловой емкостью ввиду своего евангельского происхождения. Следует отметить, что все УСК ядерной группы «высший суд» «детерминированы общим содержанием Библии» (передают идею, заложенную в текстах Священного Писания). Исключение составляет лишь один УСК - праведный судъ - он «детерминирован Библией и лексически, и семантически» [Гвоздарев 1994: 27].
Ключом к вышеназванной оппозиции - «высший суд»/«мирской суд» -могут служить УСК, определяющие отношение к правовой норме, устанавливавшей характер суда, - законы господни/законы члов бческія, суетпыя. В статье «Закон» «Словаря русского языка XI - XVII вв.» в качестве первого и основного значения выступают вера5 вероисповедание, совокупность правил поведения, предписанных той или иной религией [СлРЯ XI-XVIIBB. 5:217]; только во втором значении - установления, предписания светской власти [СлРЯ XI-XVII вв. 5:217] - закон воспринимается как правовая норма.
Первоначальная оппозиция высшего (праведного) и человеческого (суетного) подтверждается и обостряется фразеосемантическими группами, объединяющимися вокруг ядра, антонимо-синонимического блока. Все зоны поля (околоядерные и периферийные) объединены сквозной семой - судить/осудить или быть судимым/осужденным , но каждая из фразеосемантических групп обладает и другими, общими для всех ее конституентов семами.
Условно фразеосемантическое поле «Суд» поле можно наложить на оси координат. Ядром поля (и центром всей системы) является антонимо-синонимический блок «суд», разводящий по вертикальной оси оппозиционную пару, состоящую из фразеосемантических групп «высший суд» и «мирской суд».
