Содержание к диссертации
Введение
I. История эпитета. Общие теоретические проблемы 8
1.1. К вопросу о терминологическом определении эпитета 15
1.2. О грамматическом ограничении эпитета 23
1.3. Контекст как способ выявления эпитета 34
1.4. Образность как составляющая эпитета 40
Выводы по первой главе 42
Глава II. Особенности художественного мира М. А. Шолохова 44
2.1. Одушевленность реального мира 44
2.2. Единство окружающего мира 59
2.3. Эстетизация обиходного как источник образности 80
Выводы по второй главе 87
Глава III. Своеобразие шолоховских эпитетов 90
3.1. Классификация эпитетов 90
3.2. Общеязыковые эпитеты 91
3.3. Народно-поэтические эпитеты 102
3.4. Диалектные эпитеты 110
3.5. Индивидуально-авторские эпитеты 114
Выводы по третьей главе 162
Заключение 164
Библиография 167
- О грамматическом ограничении эпитета
- Единство окружающего мира
- Общеязыковые эпитеты
- Индивидуально-авторские эпитеты
Введение к работе
Актуальность работы определяется тем, что она имеет значение для развития лексикологии, стилистики, активно разрабатываемого в настоящее время направления языкознания - изучения языка писателя Следует подчеркнуть, что работ, посвященных изучению непосредственно шолоховского эпитета, очень мало. Можно назвать статью С А Колтакова «Эпитеты в романе "Тихий Дон"» (1970) Однако значения эпитетов в его работе не систематизированы В работах А Ф Бирюкова «Метафоры и символы в концепции "Тихого Дона"» (1975), Л Г Якименко "Творчество М А. Шолохова" (1977), Г С Ермолаева "Михаил Шолохов и его творчество" (2000) содержатся лишь отдельные замечания о функциях эпитетов в произведениях писателя
Объектом данной работы является язык художественной литературы
Предмет исследования - эпитет как образное средство в романе М А Шолохова "Тихий Дон"
Материалом исследования послужили около 1400 эпитетов Они извлекались методом сплошной выборки из первой книги романа. Из остальных книг материал извлекался выборочно в соответствии с выводами, полученными на основе анализа материала первой книги. Прежде всего, выбирались индивидуально-авторские эпитеты.
Цель настоящего исследования - раскрыть семантические, словообразо-^ательные.^тилисгические особенности шолоховского эпитета и показать эстетическое богатство языка писателя на материале эпитетов
Постановка подобной цели предполагает решение следующих задач:
описать художественный мир писателя и выявить эстетически значимые элементы художественного слова,
системно представить функционирование эпитетов в романе "Тихий Дон" и выявить их эстетическое своеобразие,
3) раскрыть способы использования общеязыковых, народно-поэтических
и диалектных эпитетов,
4) определить основные приемы и способы создания индивидуально-
авторских эпитетов
Методы исследования. В работе используются лингвостилистический, компонентный, контекстуальный, а также частично количественный анализ
Научная новизна заключается в том, что в работе впервые осуществляется комплексный анализ стилистических функций эпитетов в романе М А Шолохова "Тихий Дон" Эпитеты анализируются в единстве их семантических, словообразовательных, стилистических и эстетических особенностей В таком полном объеме исследование шолоховских эпитетов представлено впервые
Теоретическая значимость Данная работа вносит вклад в изучение специфики шолоховского слова, что важно для характеристики не только индивидуального стиля крупнейшего писателя, но и для выявления особенностей изобразительных средств русской литературы XX столетия
Практическое значение Материалы исследования могут быть использованы в вузовских курсах лингвистического и филологического анализа текста, стилистики, литературоведения Выводы и наблюдения могут найти применение в лекционных курсах "Язык М А Шолохова", "Этнолингвистика", а также "Литература XX века" Отдельные положения диссертации могут оказаться полезными при создании обобщающей работы "Художественный мир Шолохова"
На защиту выносятся следующие положения:
1. Эпитеты "Тихого Дона" МА Шолохова отражают художественный мир писателя, важной составляющей которого является мировосприятие донских казаков Эпитеты важнейшего из романов писателя основаны на языковой картине мира казачества
2 Образную палитру М А Шолохова обогащает использование народнопоэтических и диалектных эпитетов Вкрапление этих эпитетов служит средством стилизации и позволяет изобразить специфику быта донского казачества
3 Среди шолоховских эпитетов особую группу составляют индивидуально-авторские тропы, которые создаются посредством трансформации узуальной лексемы.
Апробация работы Результаты исследования были обсуждены на заседаниях кафедры русского языка Московского государственного гуманитарного университета имени М А Шолохова Основные положения настоящего исследования были рассмотрены в докладах на ежегодных шолоховских конференциях "Язык М А Шолохова" (2001, 2002,2005,2006 гг) в Московском государственном гуманитарном университете имени М А Шолохова, а также на научных общеуниверситетских конференциях (2003,2005 гг)
Структура диссертации Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии
О грамматическом ограничении эпитета
В работах филологов и по данному вопросу нет единого мнения. Грамматическая форма эпитета понимается то слишком узко, в границах имени прилагательного, то, наоборот, слишком широко, с включением глаголов и сложных синтаксических оборотов. Б. В. Томашевский в "Кратком курсе поэтики" (1936) говорит только о прилагательных при существительном. Г.Н. Поспелов в книге "Теория литературы" (1978) считает, что эпитет может быть выражен прилагательным, существительным и наречием, но последних не дифференцирует. Значительно шире понимают форму эпитета В. М. Жирмунский и И. Мандельштам. Оба считают, что в роли эпитета могут выступать глаголы "море синеет", "глаза перешагнули через забор" и т. п. Подобного мнения придерживается и А. А Потебня: "С точки зрения пиитического к эпитетам следует отнести всякие парные сочетания слов, изображающие вещи, качества, действия их признаком... а) прилагательные определительные; б) существительные аппозитивные; в) прилагательные при другом прилагательном; г) наречие при глаголе; д) наречие при прилагательном; е) глагол при глаголе (думает-гадает)" (Потебня, 1905, с. 215).
Являясь выражением признака субстанции, эпитет выступает в типичной форме определения. Система определительных форм в современном языке чрезвычайно развита. «Наиболее глубоко и всесторонне развиваются процессы обобщения в системе определительных или атрибутивных конструкций. Поэтому подведение всего многообразия связей типа под категорию "определения" меньше всего вызывает затруднений и даже возражений» (Виноградов, 1981, с. 98). Развитие мышления влечет за собой и появление более расчлененных представлений об окружающем мире. "Стилистика как наука о языке охватывает изучение совокупности разнообразных конструктивных форм и композиционных структур речи, вырабатывающихся в связи с развитием форм общения" (Виноградов, 1981, с. 98).
Прилагательное, на наш взгляд, не может удовлетворить всех потребностей определения признаков и все увеличивающейся сферы выражения оценки. Качественность нередко возникает из относительности, а для выражения относительной связи используются различные синтаксические конструкции. Ближайшим грамматическим синонимом прилагательного, а следовательно, и одним из структурных типов эпитета, является причастие. Особенность выражения признака при этом состоит в том, что причастие обозначает признак по действию или состоянию субстанции, т. е. относительный признак, связанный с процессом, а также признак качественный, что наблю 25 дается не часто. Причастие может выступать как в прямом, так и в переносном значении, но оно всегда сохраняет связь с процессом, выражая, таким образом, процессуальный признак. Глагол не может выступать в роли эпитета. Широкое понимание термина "эпитет" (в духе В.М. Жирмунского и И. Мандельштама) приводит к тому, что глагол также оказывается включенным в систему форм эпитета. Это происходит тогда, когда понятие качества истолковывается в плане логики, образец чего находим у А.А. Потебни: «Свойство без других определений есть признак такой же неграмматический, как и качество, отношение, действие. Глагол "белеть", существительное "белизна", наречие "белым-бело" с таким же правом может быть названы названиями качества или свойства, как и прилагательное "бел"» (Потебня, 1889, с. 87).
Данное рассуждение позволяет сделать вывод, что глагол может передавать качество опосредованно, что психологически он может быть связан с качеством, но это не значит, что приобретаются основания для включения глагола в систему синтаксических синонимов прилагательного. Возможно представить переход состояния "синеет" в качество "синее" в предложении "море синеет". Однако такое переосмысление остается в области представлений и в языке выражения не получает. Еще меньше оснований для того, чтобы говорить об эпитете в виде метафорического глагола типа "крылечко охорашивалось". В таких случаях метафорические глаголы даже и опосредованно не выражают качества.
Качественные наречия, относящиеся к прилагательным, безусловно, включаются в систему форм эпитета.
Качественные наречия, относящиеся к глаголу, также могут быть эпитетом. Так, в предложении "Светло, легко и своенравно река блестит среди болот" (В. Брюсов) наречие, синтаксически связанное с глаголом, по существу определяет слово "река". Об этой связи говорил В.В. Виноградов: «В предложении "Сочившиеся из горы родники омывали камень, он мокро по 26 блескивал на солнце" мокро определяет сказуемое, но семантически связано и с подлежащим» (Виноградов, 1963, с. 120).
Еще одним ближайшим грамматическим синонимом прилагательного является имя существительное. Имя существительное — абстрактное более, конкретное менее - в определенных синтаксических условиях может выражать признаки предметов. Грамматический синоним прилагательного существительное выступает в основном в функции приложения.
М.Э. Снегирев в диссертации "Лингвистическая сущность эпитета и его использование в газетно-публицистическом стиле (на материале газет ГДР)" выделяет пять видов эпитетов: прилагательные и его эквиваленты, существительные в родительном падеже, существительные с предлогом, придаточные определительные и "прочие", т. е. все остальные общепринятые формы грамматического выражения атрибутивных отношений. Однако границы. анализируемого материала, на наш взгляд, раздвинуты слишком широко. В качестве эпитета, согласно этой классификации, может функционировать не только словосочетание, но и придаточное предложение. Подобное расширение границ эпитета нам представляется неправомерным. Возможно считать эпитетом такое предложение, которое функционирует как одно слово, например в английском языке оно оформляется посредством дефисов или кавычек, но в русском языке таких конструкций не существует, поэтому в нашем понимании эпитет-предложение не может существовать.
Учение Б.В. Томашевского об эмоциональной окраске эпитета нашло сторонников. Так, например, М.А. Рыбникова пишет: «Во всех этих случаях определения пушкинского стихотворения "Октябрь уж наступил" будут простыми грамматическими определениями, которые не несут в себе эмоциональной функции» (Рыбникова, 1937, с. 197). М.А. Рыбникова высказывается за то, чтобы определение действия тоже считалось эпитетом: "Говоря об эпитете, обычно имеют в виду одно лишь прилагательное. Однако это не так: и существительное и деепричастие также могут быть эпитетами. Если определяется глагол, то эпитетом будет деепричастие или наречие" (Там же, с. 198). В предложении "Уже готова бедняжка в обморок упасть" М. А. Рыбникова считает слово "бедняжка" эпитетом, т. е. здесь подлежащее выступает в роли эпитета.
Такое же произвольное и ни чем не оправданное толкование эпитета можно найти и в других местах книги М.А. Рыбниковой. Так автор все обращения, ласкательные и бранные, безоговорочно причисляет к эпитетам. Получается так, что какая-нибудь тирада из нецензурной брани, обращенная к какому-нибудь лицу, сплошь состоит из "эмоционально окрашенных" эпитетов. С такой точкой зрения трудно согласиться.
Итак, по нашему мнению, к настоящему времени сложилось шесть взглядов на понимание сущности эпитета: два узких и четыре варианта широкого (см. Схему).
1. Одно из узких направлений рассматривает эпитет исключительно как средство художественного творчества. Здесь признаются только тропеиче-ские эпитеты (метафорические и метонимические определения), выполняющие декоративную функцию. Такого мнения придерживались античные риторики, И. Мандельштам (1902), А.Н. Сиротинин (1909), А. Шалыгин (1916), Б.В. Томашевский (1931), а также В.М. Жирмунский. Как было отмечено par нее, ученые считали, что эпитетом следовало бы называть только "украшающий эпитет", т.е. особый поэтический троп. "А в остальных случаях мы можем говорить о поэтических определениях" (Жирмунский, 1977, с. 355). В настоящее время подобная формулировка не может быть удовлетворительной, т. к. признан тот факт, что эпитет выполняет не только эстетические и декоративные функции, но и стилеобразующую функцию и таким образом является особенностью идиостиля писателя, выразителем его идеи.
2. Более широкое понимание эпитета предполагает признание существования как тропеических, так и нетропеических эпитетов. К последним относятся определения, в которых "содержатся эмоциональные, оценочные, экспрессивные оттенки, выражающие субъективное отношение автора или персонажа к определенному лицу или предмету" (Елисеев и др., 2002, с. 305).
Единство окружающего мира
В языке произведений классика русской литературы XX века отражается целостный взгляд на действительность - мир органической и неорганической природы не разделен, флора и фауна не отделимы от жизни казака.
В постоянном соотнесении, сопоставлении жизни людей и природы находит свое выражение одна из самых важных и существенных особенностей поэтического мышления Шолохова. Мир людей и мир природы осмысливаются художником как единый поток жизни: "Вороное небо полосовали падучие звезды. Падала она, и потом долго светлел ворсистый след,, как на конг ском крупе после удара кнута" (6, III). Ассоциация по сходству поддержана начальным эпитетом вороное небо, глаголом полосовали. Вороной может быть и лошадь, ее полосуют кнутом. Так создается смысловая основа для развертывания образа. Вообще поэтический мотив коня-друга, коня-вестника исходит из донского фольклора. В казачью жизнь конь входил с младенческих лет. Издавна, едва мальчик начинал ходить, его сажали на лошадь и, если он, чтобы не упасть, цепко хватался ручонками за гриву, говорили, твердо веря старинной примете: "Добрый казак будет". Казак не мыслил свою жизнь, и трудовую, и воинскую, без коня. Поэтому много песен сложено о верном друге, который выручит в беде, который принесет в родной курень горестную весть о смерти своего хозяина в жестоком бою: "Побеги, мой коник, ты на тихий Дон"; "Ой, да ну дождися же меня, лошадь добрая, Вот и повези да на тихий Дон..." (Листопадов, 1950, с. 294-296). Шолохов, подобно своим героям сызмальства привыкший к коню (у него, уже прославленного писателя, долгое время была верховая лошадь для разъездов), должен был осветить и эту сторону казачьей жизни. Поэтому описания природы с помощью сравнений, метафор и эпитетов, связанных с конем, естественно вплетаются в поэтическую ткань его романа: "вздыбленные ветром белогривые облака..." (7, I); "Дон прогрызает в теклине глубокую прорезь, с придушенным ревом стремительно гонит одетую пеной белогривую волну" (6, XXIV); "Иван Алексеевич, глянув в последний раз, увидел эту ослепительно сверкающую полоску шелка, и перед глазами его почему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зеленые гривастые волны и косо накренившееся, чертящее концом верхушку волны белое крыло чайки-рыболова" (4, XV). Ср.: Гривастый — 1. Имеющий свисающие, плакучие ветви, напоминающие густую гриву коня (СЯШ, 2005, с. 315). "Мишка или сидя дремал в седле, или, валяясь на траве, бездумно следил, как, пасомые ветром, странствуют по небу косяки опушенных изморозной белью туч" (6, III). Здесь ветер уподоблен "небесному пастуху". В таком сравнении у Шолохова есть не только смысловая, но и обусловленная временем, местом действия эмоциональная оправданность. Михаил Кошевой, пасущий в глухой целинной степи табуны лошадей, наблюдал за природой, сливался с ней. Шолохов отталкивается от начального поэтического проявления нераскрытых связей. Обычно употребительное: ветер гонит тучи - содержит основу образа. Легко строится ряд: пастух гонит стадо, ветер гонит тучи, - но тогда ветер, как пастух, может гнать тучи, которые, подкрепляя такой перенос значения по образу действия, превращаются в косяки туч. Метафора у писателя всегда основывается на глубинных возможностях языка. "Где-то под курчавым табуном белых облачков сияла глубокая, прохладная пастбищная синь..." (1, XVI)."К полуночи, как запаленный, сапно дыша, с посвистом пронесся ветер..." (6, XXXVII). Ср.: Запалиться - Задохнувшись от быстрого бега, приобрести болезнь легких - запал (подобно лошади) (СЯШ, 2005, с. 382). У славян конь связан с пророчеством, верностью, коня хоронили вместе с хозяином. Конь также знак войны и победы полководца. Лошадь наряду с быком являлась тягловой силой в работе на земле, поэтому она символизирует плодородие.
В художественном мире Шолохова сближаются разнородные явления: домашне-повседневное и внешне-природное: "Из ярко-белого подола тучи сыпался и сек землю косой дождъ с градом, перепоясанный цветастым кушаком радуги" (6, II). "Из прорези разорванной тучи вылупливается месяц. За займищем сдержанно поговаривает гром" (1, IV). Тип мироощущения современников-земледельцев, каким он открылся художнику в периоды его детства и юности, по мере движения времени все более полно выявляет свою национально-историческую сущность, все более воспринимается как сложный сплав текучего и устойчивого. При этом все более познается "общечеловеческая развернутость земледельческого мироощущения, мощь его надвре-менного содержания, обеспечивающего искусству долгую жизнь" (Горелов, 1977, с. 129).
Любой элемент земледельческого образного восприятия обретает в прозе Шолохова сложное поэтическое звучание, акцентируется определенностью поэтической ситуации. Народно-поэтические тропы обладают художественной формой и порождают разнообразие метафорических подобий. Образы Шолохова: зерно — звезды, посев — дождь имеют неоспоримый народнопоэтический первоисточник. Но шолоховская метафоризация лексики "Тихого Дона" дает многоцветные смысловые и эмоциональные приращения целому ряду оборотов с теми же словами (либо с их синонимами), образно тяготеющими друг к другу: "зернистые брызги засеяли баркас" (1, II). На небе не просто вспыхнула молния, а "наискось распахала взбугренную черноземно-черную ту чу...Ядреный дождевой сев начал приминать травы" (6, III). Необычное употребление глагола распахать в применении к молнии оправдано образным содержанием всего описания. Молния распахала, как пахарь-работник, тучу, которая не просто черная, а, словно земля, черноземно-черная. Такое двойное определение придает уподоблению молнии пахарю необходимую поэтическую и смысловую цельность. "Зыбились гордые звездные шляхи, не попранные ни копытом, ни ногой; пшеничная россыпь звезд гибла на сухом, черноземно-черном небе, не всходя и не радуя ростками..." (6, VI). Небо словно сливается с землей и наполняется жизнью; близкой и понятной человеку. Ср.: Шлях — Наезженная грунтовая дорога на Дону, служащая для передвижения (езды, ходьбы) и сообщения между станицами, хуторами и др. (СЯШ, 2005, с, 92). Чернозем для казака - это символ земной жизни, и когда небо наделяется качествами и свойствами земли, происходит одушевление этого недоступного и холодного "вышнего". "На западе еще багровела сожженная закатом делянка неба" (6, V). Лексема делянка обычно соотносится с участком земли, но Шолохов уподобляет ее небесному участку. Образное словоупотребление реализуется у писателя в развернутом метафорическом описании, в котором все одушевлено и многое связано с будничной жизнью казака-земледельца. Но как небесная жизнь отражает земную, так и земная передает небесную: "Вызревшие хлеба топтала конница, на полях легли следы острошипых подков, будто град пробарабанил во всей Галиции" (3, X). Сравнение следов острошипых подков с последствиями града возникло не только на основе внешне схожего. Для писателя существовала внутренняя динамическая связь между безумной стихией войны, истребляющей все живое, и слепыми природными бедствиями. Как небесное явление описывается через свойства птиц: "Где-то далеко-далеко, в полосе Обдонья вилась молния, крылом недобитой птицы трепыхалась оранжевая зарница" (5, XXVIII), так и птица передается с помощью небесного явления: "Возле самой земли, на зеленом фоне разнотравья в последний раз белой молнией вспыхивало кипенно-горючее оперенье крыльев и гасло: стрепет исчезал, поглощенный травой" (6, LI). Такое восприятие мира можно условно назвать "зеркальным", где объединяются и отражают друг друга все явления природы. Птицам уподобляются и листья, и просто щепки: "Ветер снижался, падал на доцветающий куст шиповника, под которым спала Аксинья, и тогда, словно вспугнутая стая сказочных зеленых птиц, с тревожным шелестом взлетали листья, роняя розовые перья-лепестки" (7,1); "Буро-черная грязь выше колен забирала ноги лошадей, сверху с моста сыпались на казаков белые перья сосновых щепок" (3, V). Такое языческое мироощущение позволяет Шолохову представить реальный мир в одушевленности всех сил природы. "Ущербленный пятнистый месяц вдруг выплеснулся из-за гребня тучи, несколько секунд, блестя желтой чешуей, нырял, как карась, в текучих тучевых волнах и выбравшись на чистое, полил вниз сумеречный свет" (4, III); "На стволах сохатых дубов золотою прозеленью узорились чешуйчатые плиты ржавчины" (5, VIII). Этот взгляд на мир органически включает в себя осознание истоков древней языческой связи между живыми и неживыми реалиями. И слова автора подтверждают этот факт: "Исполненный чудесного и многоголосого звучания лес жил могущественной первородною жизнью" (7,1); "Неделю отдыхал Мишка, целые дни проводя в седле. Степь его покоряла, властно принуждала жить первобытной, растительной жизнью" (6, III).
Общеязыковые эпитеты
Использование общеязыковых эпитетов характерно для любого писателя. Они являются художественным фоном, на котором функционируют все другие эпитеты. В первой книге романа "Тихий Дон" общеязыковые эпитеты составляют примерно 40%. Мастерство М.А. Шолохова выражается в разнообразии их употребления. Обычно писатель расширяет значение лексем и заменяет старую, привычную форму более широкой, новой.
Остановимся на одном из важных для писателя эпитетов, который отличается разнообразием сочетания и, как следствие, семантическими приращениями. Речь пойдет об эпитете черный, который используется не только как цветообозначение, но и включает семы нечто страшное, грозное, неотвратимое, разрушающее, гибельное , причем семантика этого определения осложняется и вследствие возникновения у него психологического значения: черный становится признаком печали, тоски, уныния (ср.: черная тоска). У М.А. Шолохова за основу взят семантический принцип данного эпитета, но лексическая сочетаемость слов пополняется ассоциативным представлением: "...услышав о возвращении мужа, решила уйти к нему, чтобы вновь собрать по кусочкам счастье, которого не было... С этим решением ждала Степана. Но увидела его, приниженного, покорного, и черная гордость, гордость, не позволявшая ей, отверженной, оставаться в Ягодном, встала в ней на дыбы" (6, VII). В содержательном аспекте появляется новообразование дополнительного смысла горький, тяжелый . "Одна лишь черная смерть, так же, как и на полях Пруссии, вставала во весь свой рост, пугала и понуждала по-животному оберегаться" (6, X); «Сколько раз боевой конь, круто повернувшись, взрыв копытами землю возле родимого крыльца, нес его [Григория] по ишяхам и степному бездороэюью на фронт, туда, где черная смерть метит казаков, где, по словам казачьей песни, "страх и горе каждый день, каждый час", — а вот никогда Григорий не покидал хутора с таким тяжелым сердцем, как в это ласковое утро» (7, VIII). Писатель использует общеязыковой эпитет, но, добавляя семы гибель, злая смерть , добивается глубокого восприятия лексемы и обновления образных ценностей. "Три коня были убиты под Григорием за осень, в пяти местах продырявлена шинель. Смерть как будто заигрывала с казаком, овевая его черным крылом" (6, X); "Полегли хутора глухой целинной степью. Будто вымерло все Обдонье, будто мор опустошил станичные юрты. И стало так, словно покрыла Обдонье туча густым, непросветно-черным крылом, распростерлась немо и страшно и вот-вот пригнет к земле тополя вихрем, полыхнет сухим, трескучим раскатом грома и пойдет крушить и корежить белый лес за Доном, осыпать с меловых отрогов дикий камень, реветь погибельными голосами грозы..." (6, XIII). Черное крыло - Крыло смерти, предвестник гибели . В семантической структуре эпитета наблюдается следующая тенденция: при неоднократном употреблении в тематически близких контекстах слово приобретает дополнительную информацию, "эстетическое приращение смысла", которая не всегда эксплицитно выражена, но присутствует в слове на правах ассоциаций.
Начало взаимоотношений Григория и Аксиньи символично окрашено в черный цвет: "Над займищем по черному недоступному небу, избочившись, шел молодой месяц" (1, IX). Образ черной тучи предваряет описание лагерной жизни казаков, в которой центральное место занимает начало вражды между Петром Мелеховым и Степаном, который узнает об измене Аксиньи: "С запада шла туча. С черного ее крыла сочился дождь" (1, VI). Гибель Аксиньи таюке сопровождает черное небо и "черный диск солнца": "В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. ... Словно пробудившись от тяжкого сна, он [Григорий] поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца" (8, XVII). Н.К. Гей отмечал, что в сочетании черное солнг е, "как в зеркале, можно увидеть всю эпопею, всю сжатую, сконцентрированную до нескольких слов энергию, накопленную для понимания незаурядности героя, способного на такое сильное внутреннее трагическое движение, и его одиночество. В этом и осуждение мира, толкнувшего героя на отщепенство и одновременно печаль природы по нему, психологический параллелизм, столь же древний, как сама поэзия" (Гей, 1975, с. 47). Так у Шолохова возникает образ, выходящий за рамки изобразительности: "черный диск солнца" на "черном небе" — дает предельную концентрацию эмоционального содержания. Также размолвка Григория с Натальей, где он признается, что не любит ее, сопровождается все тем же черным небом: "Наталья глядела вверх на недоступное звездное заїшжце, на тенистое призрачное покрывало плывущей над ними тучи, молчала. Оттуда, с черно-голубой вышней пустоши, серебряными колокольцами кликали за собой припозднившиеся в полете лсуравли" (2, V). Разрыв Григория с отцом и уход Натальи к родителям также окрашены в черный цвет: "Морозная крыла хутор ночь. С черного неба падала иглистая пороша, на Дону раскатисто, пушечными выстрелами лопался лед. Григорий выбежал за ворота, задыхаясь. На другом конце хутора разноголосо брехали собаки, прорешеченная желтыми огоньками дымилась тьма" (2, X).
Эпитет черный является у писателя постоянным к слову кровь. В отношении человека этот эпитет означает ранения, приносящий смерть1: "По пальцам, скрещенным над костылем, по кистям рук, по выпуклылг черным жилам [у деда Гришаки] шла черная, как чернозем в логу, медленная в походе кровь " (1, XIX); "Плеть с такой силой разрубила защитную летнюю рубаху на плече еланца, что лоскутья свернулись... омочив их, из раны, из стремительно вздувшегося рубца потекла черная убойная кровь..." (6, LIV). Однако в отношении природы тот же самый эпитет означает питательные соки черноземной земли1, т. е. несущий жизнь : "...там... лежит... озимое жито ... оно зябко жмется кхрушкому чернозему, кормится его живительной черной кровью и ждет весны, солнца... " (6, XIX). То же можно сказать и об эпитете вороненый, о котором говорится во второй главе настоящей диссертации.
Применение Шолоховым "черного" в переносном смысле свидетельствует о сильном влиянии народной традиции, в которой этот цвет символизирует тягостные или предосудительные стороны жизни. Также внутри семантики эпитета развивается противоположное значение, которое отражает казачье мировидение.
Писатель не останавливается на традиционных сочетаниях, он пополняет художественный язык новыми, ставшими индивидуально-авторскими ассоциативными представлениями и в содержательном аспекте новообразованиями. К такому сочетанию относится черный рот. Рот - 1. Полость между верхней и нижней челюстями, снаружи закрытая губами (БТС, 2002, с. ИЗО). Зрительно можно представить рот в виде черной пропасти, именно это первое впечатление, наблюдение отмечено в "Донских рассказах": "Посреди двора, раскорячившись, стоял Захар Денисович и, не слушая тревожных вопросов окружавших его рабочих, круглой черной дырой раззявив рот, орал..." (Батраки, X); "Мишка забыл про обиду, нанесенную ему ребятами, а засмеялся — оттого, что у отца рыжие усы затопорщились под губой, как сибиръки, из каких мамонька веники вяжет, а под усами смешно шлепают губы и рот раскрыт круглой черной дыркой" (Нахаленок). Пытаясь передать детское, наивное сравнение, Шолохов берет за основу такое образное мышление и в романе "Тихий Дон" преобразует данное сочетание в символичный образ: "...Бунчукрасстегнул на Анне ворот кофточки, ... видел, как пузырилась кровь, пропуская в отверстие воздух, видел, как сине белело лицо Анны и черный рот ее дрожал в муках" (5, XXV); "Высокого, бравого есаула рубили двое ... на лице виднелись одни залитые кровью глаза да черный рот, просверленный сплошным криком" (5, XII). В мифологии рот - ворота души, недаром существует народный обряд, когда при зевоте необходимо перекрестить рот, чтобы закрыть "ворота" от нечистой силы. Черный рот становится символом смерти , где на семантику лексемы черный наложилась христианская символика цвета: несчастье, скорбь .
Индивидуально-авторские эпитеты
Самую многочисленную группу исследуемых эпитетов составляют индивидуально-авторские эпитеты (примерно 58% от общего количества эпитетов, отобранных нами из первой книги романа), которые отражают своеобразие художественно-поэтического видения мира. Самобытность идиостиля писателя наиболее ярко проявляется в трансформации эпитетов, существующих в литературном языке, путем семантической модификации и в создании собственно авторских (словообразовательных) эпитетов.
Некоторые сочетания представляют собой целостное, гештальтное образование, а отношения между компонентами сочетания носят взаимообу-словливающий характер. Так в общеязыковом сознании закрепились определенные сочетания, понимание которых не вызывает трудностей. Например, лексемы вороной, гнедой в общепринятом языке употребляются для обозначения масти лошадей. Данные слова имеют только прямое значение: ср. Вороной - Черный (о масти лошади; о лошади этой масти). Вороной жеребец (БТС, 2002, с. 150). В языке романа "Тихий Дон" такие прилагательные применяются более свободно, обозначая цвет любого предмета, иными словами, у данных лексем появляется переносное значение: "Он [Пантелей Прокофье-вич] улыбнулся, разом обнажив в вороной бороде несчетное число белых, частых зубов, и занес косу..." (1, IX); "Вороное небо полосовали падучие звезды" (6, III); "В окно глядел далекий-далекий полный лгесяц. На земляном полу в желтом квадрате света подскакивал и взбрыкивал неугомонный вороной козленок" (6, XXXVIII); "Просторный, в выгоревшей траве, двор пустовал. Около конюшни в навозе рылись куры. На упавшем плетне топ- \ тался вороной, как грач, петух" (6, VII). Переносное значение основано на ведущей семе черный . То же можно сказать и об эпитете гнедой - Красновато-рыжий с черным хвостом и гривой (о масти лошади). Гнедой жеребенок, гнедой конь (БТС, 2002, с. 211). У М.А. Шолохова: "Мирон Григорьевич в распахнутом тулупе сидел на подоконнике, улыбался в гнедую бороду" (2, VII). Ср. гнедой - Темно-рыжего цвета (о бороде)1 (СЯШ, 2005, с. 298); "Казаки легли на гребне склона, поросшего гривастым мелокустъем" (6, VIII) (ср. гривастый конь); "Иван Алексеевич, глянув в последний раз, увидел эту ослепительно сверкающую полоску шелка, и перед глазами его почему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зеленые гривастые волны и косо накренившееся, чертящее концом верхушку волны... крыло чайки-рыболова" (4, XV); "Изэюелта-белые, грудастые, как струги, тихо проплывали над Новочеркасском облака" (5, II).
Использование прилагательных данной категории в роли эпитетов отражает казачье мировосприятие и художественное мировоззрение автора. Также появляется переносное значение и в таком эпитете, как сохатые дубы в сравнении с общепринятым сохатый лось: "В лесу ручьисто журчился ветер. На стволах сохатых дубов золотою прозеленью узорилисъ чешуйчатые плиты ржавчины" (5, VIII). В кодифицированном языке лексема сохатый означает рогатый, с ветвистыми рогами (о лосе). Сохатый зверь. Сохатый олень и имеет только прямое значение. Таким образом, М.А. Шолохов расширяет сочетаемость и создает переносное значение: ср. у Шолохова сохатый - перен. Разветвленный, развилистый (о дереве). Основой переносного значения для шолоховского эпитета послужила ведущая сема ветвистый . Отсюда можно предположить, что сохатым возможно называть то, что имеет разветвление.
Следует отметить, что наивное очеловечивание природы было одним из признаков мифологического мышления. Следствием этого явилось сопоставление природных и человеческих .объектов, что привело к мифологическим классификациям, построенным "не на основе противопоставления внутренних принципов, а по вторичным чувственным качествам, не отделимым от самих объектов и вызываемых последними эмоций" (Золотарев, 1964, с. 12). Мир, представленный глазами мифологического сознания, по определению Ю.М. Лотмана, - это мир "одноранговых", "нерасчленимых на признаки" и "однократных" явлений, изоморфных, тождественных друг другу (Лотман, 1973, с. 283). Поэтому, как отмечает Ю.М. Лотман, "мифологическое описание принципиально монолингвистично — предметы этого мира описываются через такой же мир, построенный таким же образом" (Лотман, 1973, с. 283). Это объясняется по мнению О.М. Фрейденберг, диффузностью первобытного сознания, "слитностью субъекта и объекта, познаваемого мира и познававшего этот мир человека" (Фрейденберг, 1978, с. 182). Такое явление отразилось в эпитете, и он получил название олицетворяющего эпитета. Так, в словосочетании мохнатое небо прилагательное "мохнатый", который в норме сочетается с. существительным, обозначающим живое существо, имеет в своей смысловой структуре сему одушевленности (эта категория лица является для таких прилагательных одной из скрытых категорий, определяющих "глубинные, запрятанные в лексических значениях синтаксические связи" (Канцельсон, 1972, с. 38) и необходима как общая категория для прилагательных и определяемых ими существительных, обеспечивающая их синтаксическую связность); под влиянием эпитета сему одушевленности приобретает и слово "небо", представая, таким образом, перед читателем как, живое существо: "По облачному мохнатому небу изредка протекала припозднившаяся стайка диких гусей..." {А, XXI). Мохнатый - 1. Покрытый, обросший шерстью, волосами (БТС, 2002, с. 560); "В садах э/сирно оіселтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья — в рваных ранах и кровоточат рудой древесной кровью" (3, X). Здесь одушевляется: не только лист, но и деревья, они наделяются кровью как живые существа, таким образом, контекст в данном случае усиливает образную картину, созданную художником слова.
Разновидностью олицетворяющих эпитетов,являются антропонимиче-ские эпитеты, приписывающие неодушевленным предметам или животным качества, свойственные только человеку: "По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарнгщами полыхали деревни, местечки, городки" (3, X). Рукастый - Имеющий большие руки (БТС, 2002, с. 1133). Очевидно, что руки может иметь только человек. Семантические отношения, связывающие определение и определяемое в антропонимическом эпитете, идентичны семантическим отношениям в олицетворяющем эпитете, с той только разницей, что сема одушевленности сужается в антропонимическом эпитете до семы лица, и эта сема лица переносится с определения на определяемый предмет: "Чубатый выбрал росшую в палисаднике престарелую березку, пошел прямо на нее, сутулясь, целясь глазами" (3, XII); "В августе — когда вызревают плоды и доспевают хлеба, - небо неулыбчиво серело, редкие погожие дни томили парной жарой" (3, X); "За ними [березками] томила глаза нерадостная прожелтень низкорослой сосны..." (3, XV); "Зарозовеющим, веселым, как девичья улыбка, облачком маячил в небе тоненький-тоненький краешек месяг\а" (2, VIII) и т.п. Для прозы М.А. Шолохова-характерно развитие антропоморфизма. Расширяется круг человеческих характеристик, которые приписываются внешнему миру или отвлеченным понятиям. Например, дому и окнам приписываются физиологические проявления человека, болезненные состояния: "В полдень, по-летнему горячий и белый, они [Горчаков и Листницкий] подъехали к сутулому особнячку на одной из привокзальных улиц" (6, V). Сутулый - Немного сгорбленный, с несколько сгорбленной спиной и выдвинутыми вперед плечами (БТС, 2002, с. 1292). "Давным-давно перемонтированный домик этот выглядел жалко. Время наложило на него свою лапу, и под тяжестью ее ввалилась крыша... паралич-но перекосились окна" (5, IV). Паралич - 1. Болезнь, заключающаяся в потере способности произвольных движений каким-л. органом или частью тела вследствие поражений нервной системы (БТС, 2002, с. 780). Здесь одушевленность распространяется и на абстрактное понятия "время", у которого появляется "лапа", поэтому контекст помогает усилить восприятие всего дома как живого существа.
Одновременно расширяется круг сочетаний, в которых эпитетами становятся обозначения частей человеческого тела: "Дождь обновил молодую ...листву. Сочно заблистали яровые всходы, подняли круглые головы желтолицые подсолнухи, с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы" (6, LXI); "Подушки седел приятно потеплели, бурые казачьи щеки увлажнял мокрогубый ветер" (6, XXXVII). Некоторые обозначения черт человеческого лица обозначают принадлежность и соотносятся с исходным тропом "лицо": "Меле туч казаковал молодой желтоусый месяі}" (3, XXII). Такое представление месяца идет от традиционного образа, но лексема "казаковать" помогает воспринимать "месяц" как молодого казака, иными словами, Шолохов через такие эпитеты передает казачью картину мира.
По закону обратимости, зеркального отображения метафор в едином творческом сознании и природные явления служат для характеристики человека. Чаще всего за основу берется цвет природного явления: "На бугре Петро надел перчатки, расправил пшеничные усы и, поворачивая коня так, что он, часто поворачивая, пошел боком..."(5, XXIII); "Ты чего взбугрился? - насмешливо, пожевывая пшеничный ус, спросил Петро" (4, VIII). В основе таких эпитетов лежит взаимодействие предметно-логического и контекстуального значения слова, связанных отношениями сходства. Механизм семантического процесса можно вскрыть при помощи компонентного анализа его смысловой структуры. Такой анализ показывает, что в семном составе метафорического эпитета происходят значительные изменения под влиянием значения определяемого слова.
Похожие диссертации на Специфика шолоховского эпитета : на материале романа "Тихий Дон"
