Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Система и структура антропонимикона романа «Тихий Дон»
1. Понятие системности антропонимии и структуры антропонимических единиц С .24
2. Эволюция традиций именования в русской антропонимии. Структурно-смысловые параллели древнерусских антропонимических формул и формул именования персонажей «Тихого Дона»... С.27
3. Антропонимические формулы именования шолоховских персонажей в их сопоставлении с реальным именником С.43
4. Безантропонимные (описательные) модели именования персонажей романа С.65
Выводы С .69
Глава II. Фонетико-морфологическая структура донского именника как энциклопедический источник южнорусской антропонимии
1. Модификация звучания христианских имен в тексте «Тихого Дона» М.А.
Шолохова С.72
1.1. Фонетические изменения С.75
1.2. Морфемные трансформации С.86
2. Вариативность христианских личных имен с суффиксами субъективной оценки, образование отчеств и фамилий в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» С.90
3. Проблемы семантического переосмысления антропонимов в художест венном тексте и их творческая интерпретация М.А. Шолоховым С. 120
Выводы С. 124
Глава III. Семантико-стилистическая характеристика имен персонажей и их прогнозируемых прототипов
1. Семантико-стилистические функции антропонимической лексики в языке и речи С.128
2. Проблемы мотивации и семантизации антропонимов в художественном тексте С. 146
3. Семантические разряды антропонимов «Тихого Дона» в зеркале их стилистики С.151
4. Имя литературного персонажа и его реальный прототип С. 168
5. Категория системности антропонимического мира М.А. Шолохова: традиции и новации С.175
Выводы С.179
Заключение С.181
Библиография
- Эволюция традиций именования в русской антропонимии. Структурно-смысловые параллели древнерусских антропонимических формул и формул именования персонажей «Тихого Дона»...
- Антропонимические формулы именования шолоховских персонажей в их сопоставлении с реальным именником
- Вариативность христианских личных имен с суффиксами субъективной оценки, образование отчеств и фамилий в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон»
- Семантические разряды антропонимов «Тихого Дона» в зеркале их стилистики
Эволюция традиций именования в русской антропонимии. Структурно-смысловые параллели древнерусских антропонимических формул и формул именования персонажей «Тихого Дона»...
Как научная отрасль ономастики, русская антропонимика зародилась сравнительно недавно, хотя изучение имен собственных, в том числе антропонимов, началось еще в эпоху Киевской Руси. Функции имен собственных в поэзии заинтересовали в свое время М. В. Ломоносова, который считал, что имя собственное может быть переведено и «внушает разные идеи, и это свойство следует использовать в поэзии» [см.: Бондалетов 1983:87]. Н. М. Карамзину принадлежат ценные замечания о роли суффикса -ИЧ в русских патронимах и установление времени появления русских фамилий [см.: Зинин 1972:231]. Некоторые работы того времени можно со всей очевидностью считать наивными, так, В. К. Тредиаковский, проведя этимологический анализ греческих и латинских личных имен, пришел к выводу, что все они восходят к славянским [см.: Зинин 1972:230]. На основании частичного фонетического созвучия В. К. Тредиаковский «объяснял» происхождение слов Норвегия от «Наверхия», Британия от «Пристания», Италия от «Удалия» [см.: Цейтлин 1958:22], Игорь от «игривый» [см.: Введенская, Колесников 1996:13].
В 1813 г. была опубликована основополагающая работа по русской дохристианской антропонимии «О личных собственных именах у славяноро-сов» Е. Болховитинова [Болховитинов 1813]. В этой работе автор рассмотрел древнейшие славянские («природные») имена типа Борислава, Властемира, Пирогостя, и попытался установить историю морфологического оформления личных имен. Кроме этого, Е. Болховитинов отметил зависимость формулы именования от социального статуса именуемого лица.
И. И. Срезневский в статье «Чтения о древних летописях» [Срезневский 1862] привел интересные замечания о развитии восточнославянских личных имен, а также рассмотрел имевшие место в русской антропонимии фонетические процессы, которые затрудняют поиски исходной производящей основы для многих современных личных имен и фамилий. Помимо этого, И. И. Срезневским был составлен «Древний русский календарь по месячным минеям XI-XIII вв.» [Срезневский 1863], в состав которого вошли 328 мужских и 43 женских имени.
М. Я. Морошкиным, кроме описания происхождения личных имен и фамилий и причин замены языческих славянских имен христианскими [Морошкин 1863], был издан первый словарь личных имен «Славянский именослов или Собрание славянских личных имен в алфавитном порядке» [Морошкин 1867]. Это исследование явилось «прекрасным стартом» русской антропонимики и до сих пор не утратило своего значения [Бондалетов 1983: 88]. Во введении к словарю автор указал на языковую близость собственных и нарицательных имен, на то, что постепенно они дифференцировались логически и грамматически. М. Я. Морошкин был убежден в исключительной ценности антропонимии для изучения жизни и истории народа: «где молчат хроники и исторические памятники, там начинает говорить одно слово, там, где безмолвствуют саги, начинают повесть собственные имена» [Морошкин 1867:6].
Большой фактический материал по русской антропонимии был собран в девяностые годы XIX столетия многими лингвистами, историками, этнографами, в частности, А. Валовым [Балов 1893, 1896], А. Соколовым [Соколов 1891], Н. Харузиным (Н. X.) [Харузин 1893, 1893 а]. В их работах рассматриваются вопросы генезиса календарных и некалендарных имен, «великорусские» фамилии и народные прозвища. Так, в книге А. Соколова «Русские имена и прозвища в XVII веке» [Соколов 1891] приводится список почти тысячи русских «мирских» имен и прозвищ, извлеченных из различных письменных документов, относящихся к Казанскому и Нижегородскому краю. При попытке разграничения мирских имен и прозвищ автор фактически отождествляет их, считая, что мирские имена очень часто употреблялись как прозвища и наоборот [Соколов 1891:2].
В литературно-бытовом отношении немало данных на основании старинных личных имен приведено в статье А. И. Соболевского «Заметки о собственных именах в великорусских былинах» [Соболевский 1890], в которой ставится вопрос о существовании в прошлом таких былинных имен как Илья Муромец, Добрыня Никитич, Соловей, Ставр и др. Эту работу, как и заметки Е. П. Карновича о фамилиях в русской художественной литературе [Карно-вич 1886:88-90], можно считать одними из первых исследований по русской литературной антропонимике.
Существенным вкладом в русскую антропонимику было появление в 1903 г. «Словаря древнерусских личных собственных имен» Н. М. Тупикова [Тупиков 1903], в котором было представлено более 5000 личных имен, собранных из различных древних исторических, юридических и литературных источников. Примечателен один малоизвестный антропонимический факт в этом словаре — особая популярность пяти мужских имен: Богдан, Истома, Томило, Ждан, Третьяк [Суперанская, Суслова 1984:36]. Появление словаря Н. М. Тупикова явилось важным еще и потому, что в филологии того времени «не был составлен словарь древнерусского языка, после чего только стало бы возможно появление исторического словаря русского языка» [Карский 1900:1], по словам самого Н. М. Тупикова, его словарь «небесполезен и при изучении памятников народного творчества» [Тупиков 1892:5]. Древнерусские личные собственные имена интересны ученому преимущественно с исторической точки зрения, поэтому антропонимы в словаре располагаются не в строго алфавитном порядке, а по словопроизводству. Автору словаря не удалось установить специфику функционирования именований в дофамиль-ный период: «невозможностью точно разграничить отчества и фамилии объ 11 ясняется то, что мы соединяем их в один отдел» [Тупиков 1903:79]. В написанной ранее статье «Заметки к истории древнерусских личных собственных имен» [Тупиков 1892], им были изложены взгляды на взаимоотношение календарных и некалендарных («христианских» и «славянских») имен и указано на их равноправие в назывании людей вплоть до XVII века включительно. В последующее пятидесятилетие отечественная антропонимия была вне сферы системного изучения историков, этнографов и лингвистов, основные исследования того времени касались лишь происхождения антропонимов [Ивашко 1980:8]. Так, в незаконченной статье А. М. Селищева «Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ» [Селищев 1948] затронуты вопросы истории русских антропонимов, их морфологической и семантической структуры, способов грамматического оформления современных фамилий на базе отчеств, образованных от прозвищных или христианских имен.!
Автор обратил внимание на хронологию состава русского именника, сопоставил именования восточных, южных и западных славян. Работу А. М. Селищева отличает высокая лингвистическая культура, понимание языкового своеобразия ономастической лексики и ее генетической связи с апеллятивной лексикой; эти качества А. М. Селищева повлияли прежде всего на его ученика В. К. Чичагова, а затем и на других исследователей, «определив основные принципы и направления советской ономастической школы» [Бондалетов 1983:90].
Весьма важной, можно сказать, этапной явилась книга В. К. Чичагова [Чичагов 1959], ставшая первым развернутым описанием истории русской трехчленной системы именования. Автор представил значительный фактический материал, дал определение главных антропонимических единиц и их вариантов, определил место антропонимики в системе языка. По словам ученого, русская ономастика является «одним из отстающих от требований жизни и советского языкознания отделов науки о русском языке» [Чичагов 1959:7].
Антропонимические формулы именования шолоховских персонажей в их сопоставлении с реальным именником
Общепринятой дефиниции термина «системность» в лингвистике еще не выработано в силу разногласия интерпретации языковедами таких понятий, как «язык» и «речь», «система» и «структура» [Тираспольский 1999:45]. Хронологически теоретическая постановка проблемы языка и речи в истории языкознания обычно связывается с именем Ф. де Соссюра и его «Курсом общей лингвистики» [Соссюр 1999], где он предложил изучение речевой (языковой) деятельности (Langage) разделить на две части: 1) изучение языка1 (Langue) и 2) изучение речи (Parole). До введения в науку о языке Ф. де Сос-сюром дихотомии «язык — речь» лингвисты считали, что «единицы, обра- щающиеся в речи, собственно и являются единицами языка». Деление речевой деятельности на язык и речь побудило «искать в речи, наряду с единицами языка, также единицы речи» [Солнцев 1977:147], в результате чего в лингвистике сложилось следующее соотношение: единицы языка (слово, морфема, фонема), комбинируясь в процессе речи в различные образования, создают единицы речи (слово, словосочетание, предложение).
Ф. де Соссюр определял язык как систему, подчиняющуюся своему внутреннему порядку, как совокупность взаимозависимых элементов, связанных между собой отношениями. В отличие от языка, в речи, по мнению Ф. де Соссюра, нет ничего, кроме суммы частных случаев [Соссюр 1999:42-43]. В постсоссюровской лингвистике свойство системности признается за языком, тогда как за речью часто не признают системности [Сидоров 1987:3].
Термины «система», «структура» широко используются также в ономастике, причем в одних работах эти термины дистанцируются, а в других — сближаются: то, что понимается под «структурой» одними ономастами, оказывается для других «системой» и наоборот [Воробьева 1977:39]. В нашей работе мы придерживаемся следующих определений ономастической (ан-тропонимической) «системы» и «структуры»: система — порядок правильного расположения антропонимов, как классификация или форма организации отношений, как единство взаимосвязанных частей, как совокупность имеющих нечто общее имен; структура — строение, взаимное расположение состава антропонимов, или схема внутренних связей, как одна из сторон системы [Фролов 2000:110]. Причем соотношение «система — структура» представляет собой следующее: структура — это «система минус элементы системы» [Солнцев 1977:29-30]. Антропонимическая система является «внутренне организованной совокупностью языковых средств идентификации лица» [Королева 2000:3]. Известно традиционное деление антропоними-ческих систем разных народов на однословные, двусловные, трехсловные формулы именования лица. Однако эта классификация исходит из официально принятой формулы (у русских это «имя + отчество + фамилия»), а это «не совсем то, что действительно существует в речи» [Суперанская 1973:175], так как в речи используются различные однословные или двусловные, а иногда и многочленные системы, отличающиеся от единой, официальной.
Имена собственные (ИС) являются словами, специфика которых заметна как на уровне языка, так и на уровне речи [Катермина 1998:7]. В процессе общения ИС выполняют роль номинативного, «индивидуализирующего словесного знака» [Щетинин 1966:6]. Имя собственное (как и любой языковой знак) является двусторонней единицей, сторонами которой выступают форма (звуковая оболочка) и содержание (значение) [Нерознак 1991:108; Языкознание. Большой энциклопедический словарь 1998:167; Фролов 2000:112]. Специфика ИС определяется тем, что ИС являются частью лекси-ко-семантической системы любого языка, функционируют в ее рамках, развиваются по языковым законам. Положение ИС в лексико-семантической системе обусловлено, с одной стороны, тесной связью с именем нарицательным (в дальнейшем ИН) и, с другой стороны, противопоставленностью ИС и ИН до такой степени, что ИС образуют в языке «особую подсистему, отличающуюся значительным своеобразием, которое обнаруживается при анали 26 зе как сигнификативного, так и денотативного аспектов понятийно-предметного содержания ИС» [Ситюк, Кудина 1987:84].
На сегодняшний день отсутствуют совокупные таксономические схемы изучения антропонимических единиц в языке и речи. Попытка создания таких схем была проведена Н. К. Фроловым в статье «Систематизация антро-понимии в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» [Фролов 2001]. Так, антропонимы в этом контексте имеют два статуса: 1) в плане языка — статус наименований — слов-ономатем. Это «суперотвлеченный вербальный знак, слово, звуковая оболочка которого служит номинацией индивида», например, русское каноническое личное имя Григорий, представленное в православном календаре имен и 2) статус синтаксических единиц — слов-синтагм (в плане речи) — это «номинативный знак сугубо индивидуального денотата» [Фролов 2001:303,304], например, Григорий — личное имя центрального персонажа романа М. А. Шолохова «Тихий Дон».
Н. К. Фроловым выделяются три принципа классификации антропонимических единиц: тематический (на основе знаковой сущности) — на этой основе среди онимов выделяются антропонимы — ИС людей. Здесь возможна внутритематическая классификация путем членения антропонимов на личные, патронимические (матронимические), фамильные имена, семейные прозвания, прозвища, псевдонимы; семасиологический принцип — предполагает объединение антропонимов на базе семантической группировки прозвищ, фамилий, псевдонимов; структурно-грамматический — морфолого-словообразовательная систематизация антропонимов аффиксального образования [Фролов 2001:305]. В этом случае анализ структуры антропонимов следует проводить на фонетическом, морфемном, словообразовательном, лексико-семантическом ярусах языка.
Трехчленная антропонимическая модель Трехчленная антропонимическая формула в «Тихом Доне» — достаточно редкая модель именования персонажей, возможно, по причине того, что она функционально связана с официальным этикетом, документально-канцелярским стилем и малоупотребительностью в живой разговорной речи и художественном тексте («Уведомляю Вас, что сын Ваш, казак 12-го Донского казачьего полка, Григорий Пантелеевич Мелехов в ночь на 16 сентября с.г. убит в бою под городом Каменка-Струмилово» [кн. I, ч. 3, гл. XVI:305].
Современная трехчленная формула именования лица (личное имя + полное отчество + фамилия) стала всеобщей, вне зависимости от принадлежности к классу, сословию, полу, только в годы советской власти [Зинин 1972:201]. До этого именоваться таким способом имели право лишь представители высшего сословия, что нашло свое отражение в романе: « — В таком случае приходи завтра к отцу в имение. Знаешь, где имение Листницкого Николая Алексеевича?.» [кн. I, ч. 2, гл. XI: 161]. Листницкий — в тексте он чаще именуется «старым паном» — аристократ, генерал в отставке, поэтому развернутая формула при его именовании вполне обоснованна.
По трехсловной антропонимической модели именуется и один из самых богатых купцов на Дону Сергей Платонович Мохов, но в некоторых случаях эта назывная модель используется М. А. Шолоховым в целях создания у читателя иронического отношения к этому персонажу. Так М. А. Шолохов описывает «родословную» Сергея Платоновича Мохова: родоначальником купеческой династии Моховых был присланный на Дон во времена Петра I «досмотрщик и глаз — мужик Мохов Никишка», торговавший необходимой рухлядью. Два раза в год ездил он в Воронеж, «доносил, что в станице пока-де спокойно и казаки нового злодейства не умышляют», «от этого-то Мохова Никишки и повелся купеческий род Моховых. Крепко поосели они на казачьей земле» [кн. I, ч. 2, гл. 1:112].
Вызвать у читателя иронию по отношению к персонажу — эту цель преследует М. А. Шолохов при номинации другого героя романа — купца Атепи-на, компаньона купца Мохова («белокурый, с острой бородкой и потаенными щелками глаз, Емелъян Константинович Атепин» [кн. I, ч. 2, гл. 1:117]). Эта трехсловная модель в именовании Атепина может дублироваться другой трех-словной моделью «личное имя + отчество + прозвище»: «Его увещевал, разводя руками, сам Сергей Платонович; компаньон его Емелъян Константинович Цаца пятился к дверям. — Ну, цто это такое... Цестное слово, это бесцин-ство! Мальцик, сбегай к атаману!» [кн. I, ч. 3, гл. IV:230].
Семейные (фамильные) прозвания были хорошо известны донским казакам, однако их функционирование в романе «Тихий Дон» весьма ограничено. Так, трехсловное наименование в тексте имеют главные вымышленные персонажи — пожилые казаки Мелехов Пантелей Прокофъевич, Коршунов] Мирон Григорьевич, молодой, но уважаемый всеми казак Котляров Иван Алексеевич, коммунист, слесарь Штокман Иосиф Давидович, а также часть реальных исторических лиц — генералы Каледин Алексей Максимович, Алферов Захар Акимович. В тексте: «С диковинной быстротой был тут же избран атаманом Мирон Григорьевич Коршунов. ... . До этого он ни разу не ходил в атаманах; когда выбирали его — ломался, отказывался, ссылаясь на незаслуженность такой чести и на свою малограмотность» [кн. II, ч. 5, гл. ХХШ:611], « — Новья ничего не слыхал? — Новья? Ничего, кубыть, не слыхал. А что? — Каледин, Алексей Максимович-то, приказал долго жить» [кн. II, ч. 5, гл. XIV:566]. Однако трехсловная модель именования малоупотребительна, нехарактерна для текста «Тихого Дона»; примечателен тот факт, что ближайшее окружение Григория Мелехова (Аксинья Астахова, Прохор Зыков) названы лишь по имени и фамилии.
Остальные трехсловные антропонимические модели романа представляют собой следующие формулы — «личное имя + полуотчество + фамилия» (таким способом именуется старик Мелехов, ответчик в официальном документе, так называемом ИСПОЛНИТЕЛЬНОМ ЛИСТЕ; интересно, что в этом же самом документе форма именования истца, купца Мохова, включает в себя отчество в его полной форме): «Взыскать с ответчика, урядника Пантелеймона Прокофьева Мелехова, в пользу истца, мещанина Сергея Плато-новича Мохова, сто рублей по запродажному письму от 21 июня 1915 года» [кн. II, ч. 4, гл. VE397]. Еще одним видом трехсловной антропонимической формулы в романе является формула «личное имя + отчество в полной форме + прозвище отца со словом «сын»//«личное имя + отчество в стяженной форме + прозвище отца со словом «сын». По такой архаической модели М. А. Шолоховым именуется сын казака Ивана Авдеевича Синилина (Бреха): «сын Авдеича Бреха — Антип, курносый, мелкорослый казачишка» [кн. И, ч. 5, гл. XXIII:609]. В тексте: «Позади всех, на прихрамывающей пегой кобы-ленке трусил Антип Авдеевич, сын Бреха, прозванный казаками Антипом Бреховичем» [кн. III, ч. 6, гл. 1:17].
В романе «Тихий Дон» имена, фамилии, отчества, прозвища и их комбинации используются в различных речевых ситуациях в соответствии с принятыми в начале XX в. нормами речевого этикета. При подборе моделей именования для своих персонажей М. А. Шолоховым учитывалась характеристика вступивших в контакт (возраст, социальный статус, материальное положение, степень знакомства и родства и многое другое). Даже набор ан-тропонимических формул, не типичных для данного персонажа, в романе может выступать как одно из дополнительных средств характеристики героя. Так, в романе зафиксирован случай обращения по отчеству к ребенку, разительно похожему внешне и по характеру на своего отца: «Наталья, ... , не сводя с дочери восхищенных глаз, радостно шептала: — Ах ты моя Григорьевна . Истованная Григорьевна! Вся-то ты, до капельки, на своего батю похожа» [кн. IV, ч. 7, гл. IV:365]. Нами отмечен случай обращения к ребенку по имени и отчеству, этим ребенком является Владимир Мохов, «гимназист пятого класса, узкий, болезненно-желтый паренек», сын купца и хозяина паровой мельницы Мохова. Рабочие на мельнице иронично приветствуют «хозяйского наследника» следующим образом: « — А-а-а, хозяин!..
Вариативность христианских личных имен с суффиксами субъективной оценки, образование отчеств и фамилий в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон»
Натальи Грипка в начале романа находится в детском возрасте («Грипка — восьмилетняя пройдоха и баловница» [кн. I, ч. 1, гл. Х1Х:99]), по прошествии шести лет, когда Грипка становится подростком, меняется и форма ее именования — Грипашка (как Дуняшка): «Лукинична поручила отвести ребятишек Грипашке, сама осталась около дочери» [кн. IV, ч. 7, гл. XVI:470].
В тексте нами отмечены фонетико-морфологические украинизмы форм канонического имени: « — Я що доведэться буваты у Черниговщини, в слободе Гороховки, — спрашивай коваля Андрия Гаранжу, рад буду тэбэ бачи-ты. Прошувай, хлопче!» [кн. I, ч. 3, гл. ХХШ:336], « — Я б, Грыцько, кровь свою руду по капли выцидыв бы, шоб дожить до такого... Полымя мэни сердцевину лиже...» [кн. I, ч. 3, гл. ХХШ:335].
Таким образом, разнообразие форм личных имен позволяет М. А. Шолохову именовать каждого персонажа с учетом его возраста, семейного и общественного положения, личных качеств, а также дает говорящему возможность выражать свои симпатии и антипатии к именуемому лицу. Вариативность имен героев «Тихого Дона» повышает эмоциональное воздействие романа, поскольку «каждый художественный образ, имеющий экспрессивно-эмоциональные варианты имени, воспринимается объемнее, глубже в своем конкретном проявлении как отражение закономерностей эмоционально-психологической стороны человека» [Громова 1981:39].
Отчество (патронимическое имя), то есть особым образом оформленное имя отца данного человека, входящее в состав его официального именования, является характерной чертой русской именной системы. Нормой для современных русских отчеств считается образование их от полной (паспортной) формы личного имени отца (Иван — Иванович), редко от церковной формы (Иоанн —» Иоаннович) (посредством присоединения небольшой группы суффиксов: -ОВИЧ, -ЕВИЧ, -ОВНА, -ЕВНА, -ИЧ, -ИЧНА, -ИШГЧНА) [Зинин 1994:195].
В древнерусской антропонимической системе отчества как специфический тип персонификации лица были наделены характеризующими их грамматическими признаками (совпадение с древнерусскими притяжательными и субстантивированными прилагательными) и словообразовательными признаками (наличие строго ограниченного набора формантов, генетически восходящих к суффиксам притяжательности) [Кононенко 1987:15]. Так, притяжательный формант - Jb в XV-XVI вв. уже практически не встречался [Чичагов 1959:47], патронимы с формантом - Jb были характерны для древнерусской антропонимии дохристианского периода («Ярослав, сын Всеволожь») [Кононенко 1987:18]. В древнерусском языке формант -ИЧ имел значение не отчества в современном его понимании, а значение невзрослости — присоединяясь к наименованиям животных, -ИЧ участвовал в образовании названий их детенышей (соколич, львич). Позднее, в XVI в., в русском языке появился суффикс -ОНОК/-ЕНОК, который вытеснил в названиях животных -ИЧ (соколенок, львенок) [Горбаневский 1987:120]. До XVI в. формы на -ОВ-ИЧ/ -ЕВ-ИЧ указывали на наследника владетельного лица или вотчины (царевич, княж(ев)ич), и в этом значении в разговорной речи распространялись практически на любого наследника, вплоть до крестьянского сына («Илья Муромец сын Иванович»). В XVII в. жалованные вотчины приравниваются к родовым, и первоначальный социальный смысл именования на -ОВ-ИЧ/-ЕВ-ИЧ теряется. Однако длительное употребление отчеств на -ОВ-ИЧ/-ЕВ-ИЧ дифференцированно от отчеств на -ОВ/-ИН (последние указывали лишь на патронимические отношения: царев сын, Князев сын, Иван Петров сын) наложило на них особый стилистический отпечаток — обозначение вежливого отношения к лицу, а в XVIII в. приобрело еще и социально-кастовый характер [Суперанская 1977:21; Теория и методика ономастических исследований 1986:117].
В конце XVI — начале XVII вв. при вычленении из именований по имени главы семьи отчеств происходит закрепление формантов -ОВИЧ/ЕВИЧ/ИЧ за этой категорией, а форманты -ОВ/ЕВ/ИН и некоторые другие (например, -СК/-ЦК) начинают восприниматься как форманты, оформляющие семейные именования, которые могут иметь и нетипичные структурные модели. На протяжении всего XVII века происходит закрепление отчеств как грамматической категории и грамматическое оформление многих фамилий [Королева 2000:20, 21].
Отчества персонажей романа «Тихий Дон» образуются по существующим в русской антропонимической системе правилам [Справочник личных имен народов РСФСР:... 1989:541-545; Петровский 1966:18]: 1) если личное имя оканчивается на твердый согласный (кроме Ж, Ц, Ч, Щ, Щ), добавляются -ОВИЧ, -ОВНА. Сюда же относятся случаи, когда личное имя оканчивается на безударный гласный -А, -У, -Ы (конечный гласный при этом отбрасывается): Акимович, Александровна, Анисимович, Гаврило вич («— Гаврила), Герасимовна, Давыдович, Ефимович, Иванович, Ивановна, Капитоновна, Карпович, Климовна, Константинович, Максимович, Миронов вич, Мироновна, Назарович, Никифорович, Петрович, Платонович, Поликар-пович, Сидорович, Христофорович. В тексте: «После я ему сказал шепотом: «Дурак вы, Андрей Карпович!» [кн. I, ч. 3, гл. XL277], «Вторая жена — сухая, узконосая Анна Ивановна — оказалась бездетной. Вся запоздалая, невылитая, материнская любовь и скопившаяся желчь (вышла она за Сергея Плато-новича на закате тридцать четвертого года) вылилась на оставшихся детишек» [кн. I, ч. 2, гл. 1:113], « — Ты-то чего стоишь, Семен Христофорович? Твоего сына зарубили под Филоновом красные, а ты на пече спасаешься?!» [кн. III, ч. 6, гл. XXVIII, с. 155], « — Старобельский! Петр Петрович! Вы были в бою под Таганрогом?» [кн. II, ч. 5, гл. XVIII:582], «Как ты батюшка, славный тихий Дон, // Ты кормилец наш, Дон Иванович!» (из Старинной казачьей песни) [эпиграф к кн. III].
Семантические разряды антропонимов «Тихого Дона» в зеркале их стилистики
Шолоховым контекстным окружением подчеркивается неослабевающая со временем связь между родоначальником семьи и его потомком. 2. Поскольку в Область войска Донского поселенцы приезжали из разных мест Украины и России, а также были случаи переезда из одной станицы Войска в другую, в донском антропонимиконе широко представлены фамилии, образованные от географических названий [Щетинин 1975:54]. Отто-понимические фамилии «Тихого Дона»: Богаевский (станица Богаевская), Ля-ховский (белорус, г. Ляхово), Маныцков (ст. Манычская), Неженцев (укр. г. Неженец), Полтавцев (укр. г. Полтава). В тексте: «Богаевский что-то говорил, невнятно шевеля губами, закрытыми русым карнизом висячих усов, поблескивал из-под пенсне острыми, косо поставленными глазами» [кн. II, ч. 5, гл. Х:533]. В прямой связи с оттопонимическими фамилиями находятся фамильные имена, «привязывающие» первого своего носителя к сугубо местным предметам, к топографическим ориентирам [Щетинин 1975:54]. Подобные топографические фамилии нашли свое отражение в антропонимиконе романа: Озеров, Суяров (др.-рус. префикс су — «соединение, близость» + яр — «глубокий, заросший овраг - Даль 1991, 4:352, 679/ В тексте: «Маленький, ничем не примечательный, разве только редкостно ехидными щелками желтых глаз, сидел за столом Суяров» [кн. III, ч. 6, гл. XXXI: 162]. Перечисленные выше признаки — этнической, топонимической принадлежности — воспринимались как яркие дифференцирующие в проживания людей разных национальностей и выходцев из разных областей государства.
Фамильные прозвища профессионально-должностного характера позволяют выделить круг должностей в Области войска Донского: Атаман-чук (атаман — руководитель станицы) й Кошевой (кошевой — укр. и дон. «станичный атаман» - Даль 1989, 2:183), воинских званий — Полковников, Солдатов, Уланов, ремесел и занятий — Быкадоров (бык + драть — так звали на Дону мясника - Унбегаун 1995:102), Коновалов (конь + валять — ветеринар - Унбегаун 1995:102), Котляров (котляр — укр. «котельщик» - Унбегаун 1995:236), Майданников (майдан — «площадь», майданник — «мошенник, шатающийся по базарам» - Даль 1989, 2:290), Мельников, Мирошников (ми-рошник — укр. «мельник» - Унбегаун 1995:212), Попов. Очевидно, что главные сферы материальное жизни донского казачества в период формирования фамилий — местное управление, воинская служба, ремесла, обслуживающие нужды населения, — вошли в антропонимику профессионального происхождения большим разнообразием фамилий. В тексте: «В тот же день он выехал в Двинск, где находился 14-й полк, а через сутки уже представился командиру полка, полковнику Быкадорову» [кн. II, ч. 4, гл. Х:420], «Недели через две, ... , из штаба полка прискакал сотенный командир, подъесаул Полковников» [кн. I, ч. 3, гл.У:232].
Эмоциональное отражение жизни донского казачества времен формирования фамилий нашло свое отражение в семантике прозвищ и возникающих от их основы фамилий, соотносимых с особенностями внешности человека, его нравственных, интеллектуальных и физических качеств. Данная особенность относится к числу универсальных, фамилии этого типа присутствуют во всех языках мира [Парфенова 1994:97]. По наблюдениям Л. М. Щетинина [Щетинин 1993: 85-88], эти прозвища могли дать информацию об: а) общем впечатлении о человеке — Красавцев, Краснов {красный — др.-рус. «красивый» - Никонов 1993:56); б) росте —Долгов {долгий — др.-рус. «высокий» - Никонов 1993:35); в) осанке — Горбачёв, Крючков; г) волосах, бороде, усах или их отсутствии — Голощёков, Плешаков (от плешивый - Федосюк 1996:174), Чубов; д) цвете глаз, кожи, волос — Беликов, Белов, Жарков (жаркой — «золотой, рыжий» - Полякова 1997:80), Карев (карий — «каштановый» (о волосах), «смуглый» - Федосюк 1996:105), Серов, Чернов; е) черте в словесном портрете — Ушаков («лопоухий» [Унбегаун 1995:121], «невысокого роста, мелкий» [Баскаков 1979:71]); ж) дурной привычке — Кружилин (от кружила - «пьяница, гуляка, кутила» - Даль 1989, 2:201); з) внимании именуемого к своему внешнему виду — Кривошлыков (шлык — «старинный головной убор замужних крестьянок, или шапка конической формы»; в XIX в. слово приобрело оттенок насмешки за старомодность («плохая шапчонка, измятая шутовская шапка») [Даль 1991, 4:640; Преображенский 1959, 2:1240]; иронический оттенок прозвища подчеркивает его первая основа — кривой; и) времяпрепровождении — Баланда (баланда — «праздный шатун» -Даль 1989, 1:42); к) складе характера — Кислое (кислый — «недовольный»), Кисляков (кисляк — «унылый, вялый») [Полякова 1997:103]; л) манере поведения — Каледин (каледа -— «клянча, канюка») [Даль 1989, 2:77]; м) особенности речи — Латышев (латышать — твер. , псков. «картавить, нечисто говорить» - Даль 1989, 2:240). В тексте: «Вытрепанный лихорадкой Кривошлыков — мечтатель и поэт — говорил Подтелкову: — Мы уходим от контрреволюционной волны, норовим ее опередить, а она хлобыстает уже через нас. Ее, видно, не обгонишь» [кн. II, ч. 5, гл. XXVII:632].
Семантика производных основ прозвищных и фамильных имен романа в смысловом наполнении согласуется с особенностями донских говоров (Чи-камасов — от дон. диал. чекмас, чекамас, чикамас «окунь» [Щетинин 1978:53], Кошевой от кошевой — укр. и дон. «станичный атаман», Сулин от сула — дон. диал. «судак» [Щетинин 1978:53]) и с особенностями южнорусской антропонимии {Брёх от брехать — юж. и зап. «лгать, врать; хвастать»), некоторые фамильные имена «Тихого Дона» с прозрачной семантикой имеют донское распространение {Быкадоров от бык + драть — «мясник»). Но несмотря на региональные особенности, донская антропонимия, как часть южнорусской антропонимии вообще, имеет общерусский, общенациональный характер {Левша, Лихачев, Богатырев, Грошев от др.-рус. грош «две копей 167 ки»). Отмечено в антропонимии романа значительное количество антропонимов с диалектной семантикой других областей России {Урюпин от урюпа — новг. «плакса, неряха, разгильдяй» [Даль 1991, 4:510], Изварин от извара — твер., пенз. «брань, несогласие, ссора» [Даль 1989, 2:13]) и антропонимов с украинской семантикой {Мирошников от мирошник — укр. «мельник»), эта особенность антропонимикона романа объясняется исторически сложившимися условиями заселения территории Области войска Донского. В тексте: « — Чикамасов арестует остальных и доставит их сюда. Слышишь, Чикама-совЪ , «В начале происходили у них горячие споры, но полуграмотный Григорий был безоружен по сравнению со своим противником, и Изварин легко разбивал его в словесных боях» [кн.П, ч.5, гл.П:497-498]. Фамильное имя, семантика которого в большинстве случаев идентифицируется с семантикой лежащего в его основе прозвищного или личного имени, помогает вскрыть писательский замысел, касающийся отличительных особенностей того или иного персонажа. Фамилии действующих лиц могут совпадать, а могут не совпадать с той ролью персонажа в художественном тексте, которую определяет писатель, в последнем случае «реальные» фамилии персонажей выполняют свою обычную номинативную и индивидуализирующую функции, служа средствам обозначения лица, а также создают региональный или исторический колорит.
Таким образом, анализ прозвищных и фамильных имен свидетельствует о глубоко национальном характере романа «Тихий Дон», исключительно проникновенном понимании системы донских бытовых и официальных имен автором и его умении зеркально отобразить систему именословия донских казаков. Литературные фамилии, как и прозвища, вносят определенную ясность при выявлении социального и национального портрета именуемого лица, его места в галерее вымышленных образов.
Похожие диссертации на Семантико-функциональная структура антропонимии в романе М. А. Шолохова "Тихий Дон"
