Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Основные особенности и этапы развития русского просторечия в XVIII веке. 17
1. Эволюция термина просторечие 17
2. Приметы просторечной лексики 34
3. Эволюция просторечия в XVIII веке 43
4. Использование просторечной лексики в художественных произведениях последней трети XVIII века 54
5. Просторечие и языковая культура дворянского салона . 70
6. Пополнение состава литературной лексики за счет просторечия 74
Выводы по главе 1 о2
Глава II. Словообразовательные особенности просторечных существительных 86
1. Существительные со значением «носитель предметного признака», мотивированные существительными 92
2. Отсубстантивных существительные с модификационными значениями 100
3. Существительные, мотивированные прилагательными. 120
4. Существительные, мотивированные глаголами . 133
5. Образование просторечных существительных с отвлеченным значением в русском языке XVIII века . . 152
Выводы по главе II 161
Глава III. Словообразовательные особенности просторечных прилагательных .
1. Отсубстантивных прилагательные
2. Отглагольные прилагательные
3. Образования от других основ
4. Словообразовательные особенности отадъективных наречий
Выводы по главе III . 190
Глава IV. Словообразовательные особенности просторечного глагола 193
1. Отсубстантивные глаголы 196
2. Глаголы, созданные на базе глаголов 205
3. Отадъективные глаголы . 243
Выводы по главе IV 246
Глава V. Семантическое словообразование просторечной лексики XVIII века 249
1. Семантическое словообразование как лингвистическая проблема 250
2. Метафора как способ создания просторечных дериватов
3. Другие способы семантического словообразования
4. Метафорическая мотивация и конверсия как отражение взаимодействия семантической и морфемной деривации
Выводы по главе V
Заключение .
Библиография .
Список источников и сокращений
- Эволюция термина просторечие
- Существительные со значением «носитель предметного признака», мотивированные существительными
- Отсубстантивных прилагательные
Введение к работе
Русское просторечие XVIII века не обойдено вниманием исследователей. Обращение к этому лингвистическому явлению начинается с первых шагов отечественного языкознания. Осмысление сущности просторечия представлено в работах В.К. Тредиаковского, А.Д. Кантемира, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова, В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, Г.Р. Державина, Д.И. Фонвизина, А.С. Шишкова и др. В лингвистических трудах XVIII века констатируется наличие просторечия как явления, противопоставленного красноречию, определяются условия его использования в тексте; в лексикографических источниках уточняется состав просторечной лексики.
Языкознание XIX века продолжает осмысление сущности и роли просторечия в развитии национального языка. В это время внимание лингвистов, писателей, критиков сосредоточено не столько на особенностях использования просторечия в книжных стилях языка, сколько на его употреблении в разговорной речи. Известно, что в это время повседневная речь образованной части общества - дворянства, в т. ч. и столичного - довольно часто представляла собой сочетание французского языка с просторечными элементами, а это обстоятельство вызывало непрекращающуюся полемику о том, как следует реформировать разговорную речь [см., например, обзор полемики: Виноградов 1938, с.162 - 169; Войлова 2000 (ДЦ), с. 99-114]. Замечания о просторечии, более или менее подробные, находим в работах практически всех известных исследователей того времени: В.И. Чернышева, Ф.И. Буслаева, Г.П. Павского, Я.К. Грота, В.И. Даля, К.С. Аксакова, А.И. Соболевского, А.А. Шахматова и др. Особую активность в обсуждении значения и роли просторечия, его уместности в разговорной и книжной формах языка проявили писатели и критики. Рассуждения по этому поводу обнаруживаем у В.К. Кюхельбекера, А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, В.Г. Белинского, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова и др.
Однако научные работы, которые были бы посвящены исследованию важнейших особенностей просторечия на всех уровнях языка, появляются только в XX столетии. Ценные замечания о роли просторечия в истории русского литературного языка содержатся в трудах В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, в учебниках и учебных пособиях по истории русского литературного языка А.И. Горшкова, Е.Г. Ковалевской, В.Д. Левина, А.И. Ефимова, Г.И. Шкляревского, Б.А. Успенского, Н. Я. Сердобинцева и др.
Проблематика русского просторечия XVIII века отражена также в работах В.В. Виноградова, А.И. Горшкова, В.В. Замковой, Е.В. Музы, Е.Ф. Петрищевой, Н.А. Кондрашова, Р.С. Рощиной, Л.А. Воиновой и др., посвященных исследованию определенных литературных жанров, языка писателей и отдельных текстов.
Отдельные замечания об особенностях просторечной лексики находим также в коллективной монографии И.М. Мальцевой, А.И. Молоткова, З.М. Петровой «Лексические новообразования в русском языке XVIII века».
Первым научным трудом, целиком посвященным проблеме русского просторечия XVIII века, по праву следует считать работу Ю.А. Сорокина «Разговорная и народная речь в «Словаре Академии Российской» (1789-1794 гг.)» (1949 г.), в которой впервые был дан тщательный анализ стилистических помет в указанном словаре, отмечена их противоречивость и непоследовательность, а также сделаны выводы о причинах такого положения: «практическая неурегулированность словесного и грамматического употребления» [Сорокин, 1949, с. 100].
В последней трети XX столетия появляются фундаментальные работы, посвященные просторечию. Эти исследования ликвидируют многие «белые пятна» в исследовании русского просторечия XVIII столетия. Прежде всего это монография Г.П. Князьковой «Русское просторечие второй половины XVIII века» (1974 г.), в которой дается обзор источников изучения просторечия, охарактеризованы его генетические и семантические особенности, дана
характеристика некоторых словообразовательных примет, рассмотрена роль просторечных единиц в формировании словарного состава русского литературного языка, проанализировано отношение представителей различных литературно-стилистических школ к просторечию. Проблемам просторечия XVIII столетия уделено немало внимания и в докторской диссертации Е.Н. Борисовой «Проблемы становления и развития словарного состава русского языка конца XVI - XVIII вв.» (1979 г.), где очень подробно рассмотрена роль разговорно-просторечной лексики в формировании словарного состава русского литературного языка на фоне роли церковнославянской и заимствованной лексики.
Определяя критерии, по которым лексическая единица может быть отнесена к просторечию, оба автора обращают внимание на структурные особенности слов, но исследуют их, по собственному признанию, с позиций лексического подхода к словообразованию. Даже названия разделов, посвященных проблемам деривации, красноречиво свидетельствуют об этом: «О некоторых словообразовательных особенностях просторечия» - глава из монографии Г.П. Князьковой; «О некоторых словообразовательных приметах разговорно-просторечной лексики в исследуемую эпоху» - параграф из диссертации Е.Н. Борисовой. Между тем исследование словообразовательных особенностей просторечия важно не только для уточнения одного из критериев сниженное слова, но и для исследования тенденций развития словообразовательной системы устной разновидности русского литературного языка, которая своим появлением во многом обязана именно просторечию.
На рубеже XX-XXI веков возрастает интерес к роли просторечных единиц в формировании русского литературного языка, что связано главным образом с осмыслением развития стилистических категорий. Этим проблемам посвящены фундаментальные исследования К.А. Войловой «Судьба просторечия в русском языке» (М., 2000 г.) и П.А. Семенова «Эволюция стилистических категорий в русском литературном языке предпушкинского пе-
риода (на материале драматургических текстов)» (СПб., 2002 г.). Последняя из названных работ рассматривает просторечие не изолированно, а во взаимодействии с со славянизмами, что проявляется на уровне текста. Такой подход к исследованию просторечия чрезвычайно важен, поскольку позволяет уточнить роль просторечия в формировании русского литературного языка.
Следует, однако, отметить, что к настоящему времени в исследованиях по-прежнему гораздо полнее освещена роль книжно-славянского типа в истории высшей формы национального языка, роль и значение просторечия изучены несколько слабее, а без обстоятельного исследования названной проблемы нельзя считать вполне выясненным вопрос о народных основах русского литературного языка на всех его уровнях, в т.ч. и на словообразовательном. Все это обусловливает актуальность темы диссертационного исследования.
Объектом исследования является русское просторечие XVIII века как генетико-стилистическая категория.
Под стилистической категорией, вслед за В.В. Замковой, понимаем «совокупность стилистических единиц, определяющих какой-либо стиль. Фактором, объединяющим стилистические средства в одну стилистическую категорию, является <...> общность функций» [Замкова 1975, с. 16].
Сразу же отметим, что предложенная трактовка понятия просторечие не является в языкознании единственной, этот термин до сих пор остается одним из сложных, неоднозначно понимаемых в современной лингвистике. Эти проблемы подробно рассмотрены в первой главе работы.
Исследуя русское просторечие как стилистическую категорию, необходимо уточнить содержания термина стиль применительно к исторической стилистике. Наиболее убедительным представляется определение стиля, данное В.В. Колесовым: «Стиль - исторически образовавшееся усложнение системы языка на основе функционального использования вненормативных ва-
риантов» [Колесов 2002, с. 24]. В рамках данной работы необходимо также отметить, что современное понимание стиля и его трактовка в XVIII столетии серьезно отличаются. Так, анализируя соотношение терминов стиль, функция, норма, система в представлении XVIII века, В.В. Колесов отмечает различные подходы к пониманию данных терминов, в т.ч. и понимание стиля как всякой литературно обработанной речи (так, например, понимал стиль Феофан Прокопович), т.е. фактически приравнивание стиля к норме. «В процессе складывания нормы функция наличных языковых средств, накопленных системой в результате развития речевых формул, становится своего рода стилем, поскольку до тех пор стилистический вариант использовался в дополнительном распределении по различным формулам, синтагмам, конструкциям, типам высказывания, характеру адресата и пр., т.е. распределялся позиционно в речи, а не определялся системой языка» [Колесов 2002, с. 435]..
Предметом исследования избраны деривационные особенности просторечной лексики XVIII века.
Научная новизна работы определяется прежде всего отсутствием фундаментальных исследований, посвященных деривационным особенностям просторечной лексики XVIII века в собственно грамматическом плане. В диссертации описываются словообразовательные типы, присущие просторечной лексике указанного периода, уточняется их продуктивность и регулярность.
Принципиально новым является то, что в работе рассмотрены не только морфемные способы словообразования, но и семантические: выявлены и описаны средства семантической деривации, эквивалентные таким понятиям словообразования, как «мотивирующая база», «формант», «словообразовательное значение».
Кроме того, в работе определены основные этапы развития просторечной лексики в XVIII столетии.
Цель исследования заключается в выяснении словообразовательных особенностей русской просторечной лексики XVIII века; в выявлении деривационной специфики просторечных средств на фоне словообразовательных средств, присущих всему русскому языку в целом; а также в уточнении роли словообразовательной системы просторечия в становлении деривационной системы русского литературного языка.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
Выявить специфику просторечия XVIII века как разновидности общенационального русского языка и как стилистической категории формирующегося русского литературного языка.
Установить основные этапы развития просторечия в XVIII веке и факторы, определяющие это развитие.
Описать способы морфемной деривации, характерные для просторечной лексики XVIII века.
Описать семантические способы образования просторечной лексики XVIII века, выявить их специфику в сравнении с морфемными способами деривации.
Основная гипотеза диссертации: для просторечной лексики XVIII века характерны определенные словообразовательные показатели, которые тяготеют к образованию стилистически сниженных единиц; по своему происхождению это в подавляющем большинстве случаев аффиксы и словообразовательные типы, которые обнаруживали продуктивность или регулярность в восточнославянской деривационной системе, а не в южнославянской, которая, как известно, серьезно повлияла на формирование книжных стилей русского литературного языка.
Теоретическая значимость исследования определяется целостным подходом к описанию деривационных особенностей исследуемой группы слов, предполагающим описание не только морфемного, но и семантического словообразования. Предпринятое в работе описание словообразовательных
типов, характерных для семантической деривации, предлагает новый подход к проблеме соотношения теории семантического словообразования и компонентного анализа семантической структуры слова; результаты исследования можно использовать для более глубокого и комплексного исследования исторического словообразования русского языка с учетом способов семантического словообразования и его взаимодействия с морфемным.
Практическая значимость работы обусловлена следующими соображениями:
выводы и материал диссертации может быть использован в практике вузовского преподавания курсов истории русского литературного языка, исторической грамматики русского языка, стилистики, словообразования русского языка, общего языкознания; отдельные положения и фрагменты работы могут быть использованы в практике преподавания спецкурсов и спецсеминаров;
наблюдения над особенностями отражения лексической единицы в словарях могут быть полезны как для практической, так и для теоретической лексикографии, в частности, для составления исторического словообразовательного словаря, исторического словаря русского просторечия; кроме того, некоторые из разработанных в диссертации положений о способах подачи семантических дериватов могут быть использованы при составлении толковых словарей.
Методика анализа определялась целью и материалом исследования. Поскольку в работе исследуется материал исторически удаленной от нас эпохи, то это обусловило применение диахронного подхода к исследованию материала: использованы сравнительно-исторический и сопоставительный методы анализа. Кроме того, использовался метод комплексного структурно-семантического анализа, метод компонентного анализа, метод лингвистического описания.
Все исследователи, обращавшиеся к изучению просторечной лексики XVIII века, отмечали несовпадение в содержании термина просторечие в современном языкознании и в лингвистических изысканиях XVIII столетия, а также отсутствие жестких критериев для отнесения слова к разряду просторечной лексики (подробнее см. первую главу работы). В связи с этим возникает достаточно сложная проблема отбора материала для проведения исследования, на которой следует остановиться более подробно.
Все источники эмпирического материала, использованные в работе, можно разделить на две группы: основные и дополнительные. Основным материалом для исследования послужили прежде всего слова с пометами просторечное, простонародное, простое, низкое, извлеченные методом сплошной выборки из словарей XVIII века. В качестве основного источника использовались также тексты разных жанров, созданные в XVIII веке, прежде всего произведения жанров низкого и среднего стилей, где может быть использована подобная лексика: т.е. источники, которые объединяет сознательная установка на народно-разговорную речь. Нужно сказать, что в ряде случаев тексты дают ценную информацию о слове, не отраженную в словарях; кроме того, текст может зафиксировать единицу, вовсе не отмеченную словарями. При этом учитывалось, что исследователь текстов, созданных более двух столетий назад, сталкивается такой сложностью, как невозможность использовать языковую интуицию и собственный речевой опыт в процессе анализа, поскольку это может привести к искажению реальной окраски слова. В связи с этим в процессе квалификации слова как просторечного при извлечении его из текста использовались следующие критерии:
прямое указание на просторечный характер слова в тексте;
словообразовательная модель, по которой создано слово;
жанр произведения и контекстуальное окружение слова;
оценочный, эмоциональный, экспрессивный характер слова.
Представляются при этом справедливыми замечания Г.П. Князьковой об объективных сложностях анализа, возникающих при исследовании исторически удаленной эпохи: «Исследователь лексики народно-разговорного источника прошедших времен всегда в значительной мере лишен непосредственной полноты её восприятия, а языковая интуиция и собственные языковые навыки... без соответствующих коррективов могут вести к невольной модернизации» [Князькова 1974, с 33]. В связи с этим из всех перечисленных критериев абсолютно надежным может быть только первый. Остальные требуют проверки на материале других произведений. Такая проверка, на наш взгляд, может заключаться не только в поисках буквального повторения такого же слова, но и в повторяемости модели (морфологической или семантической), по которой оно было создано. Например, существительные, созданные метафорическим путем на базе названий животных, чаще всего носят просторечный характер и употребляются в текстах как бранная лексика.
Необходимость отбора текстов для исследования связана также с тем, что XVIII век представлен огромным количеством памятников: более 9 тысяч книг и более 500 периодических изданий [Князькова 1974, с. 33]. В связи с этим следует остановиться на принципах отбора источников.
1. Прежде всего следует уточнить хронологические рамки источников. В качестве отправной точки периода были избраны сочинения протопопа Аввакума и Феофана Прокоповича, поскольку в них впервые отразилось осознанное использование просторечных средств, что выразилось в рассуждениях о необходимости их использования в текстах, написанных на русском языке. В качестве завершающей стадии периода использовались произведения, созданные на рубеже XVIII-XIX вв., поскольку считаем справедливым мнение исследователей о том, что для первого десятилетия XIX в. характерны процессы развития русского языка , типичные для XVIII в. [Сорокин 1949, с. 17-18; Князькова 1974, с. 34].
При определении круга источников важно учитывать, как уже было сказано, принадлежность произведения к среднему или низкому стилю и жанр произведения. В данном случае мы опирались на перечень жанров среднего и низкого стилей, данных еще М.В. Ломоносовым: бытовые пьесы, дружеские письма в стихах, сатиры, эклоги, элегии, описание дел достопамятных и учений благородных; комедии, увеселительные эпиграммы, дружеские письма в прозе, описания обыкновенных дел. Разумеется, произведения низкого стиля дают больше материала для исследуемой проблемы, но в то же время «стихийные прорывы просторечия как привычного компонента авторской речи» (Князькова 1974, с. 48) наблюдаются в разных жанрах и даже стилях. В частности, в научной прозе исследуемого периода такие явления не были редкостью; отдельные случаи подобного «прорыва» наблюдались в официальных документах и даже в жанрах высокого стиля, например, в одах В.К. Тредиаковского.
Отбор источников должен учитывать и отношение авторов тех или иных произведений к использованию просторечных средств. Так, отбор лексических единиц Н.М. Карамзиным и его последователями не предполагал широкого привлечения просторечных слов. Такие же авторы, как М.Д. Чул-ков, А.Т. Болотов, Д.Н. Фонвизин и мн. др., напротив, смело использовали подобные слова.
В качестве дополнительных источников по мере необходимости привлекались этимологические словари, диалектные словари, толковые словари современного русского языка.
Положения, выносимые на защиту.
1. Просторечная лексика XVIII века - это стилистически сниженный пласт слов, который в своем развитии в течение указанного столетия прошел путь от генетико-стилистической до функционально-стилистической категории.
2. Хотя абсолютно достоверным признаком сниженного характера сло
ва в XVIII веке может быть только наличие прямого указания на эту снижен-
ность в словаре или другом источнике, однако словарная практика не только
отстает, как обычно, от реальной языковой практики, но и довольно часто не
фиксирует заведомо просторечных слов. Их отнесение к просторечию может
быть осуществлено на основе анализа их семантических и словообразова
тельных особенностей с учетом практики использования в текстах. При этом
вероятность сниженного характера слова повышается при сочетании сле
дующих факторов:
а) отношение к определенным тематическим группам, связанным пре
жде всего с бытом;
б) наличие у слова оценки, яркой экспрессивности;
в) создание по словообразовательному типу, тяготеющему к просторе
чию;
г) употребление в текстах, созданных по канонам «низкого стиля».
В процессе морфемного словообразования просторечной лексики используются прежде всего аффиксы общеславянского происхождения, причем регулярность и продуктивность чаще всего обнаруживают морфемы, исконно продуктивные в восточнославянских языках; активизация морфем, обнаруживающих продуктивность в южнославянской деривационной системе, -это довольно редкое явление, обусловленное тем, что в словообразовательной системе просторечия отразилось действие основной для XVIII века тенденции развития русского литературного языка - взаимодействие традиций книжно-славянского и народно-литературного типов языка.
Значительная часть просторечной лексики образуется в этот период при помощи семантического способа словообразования, при этом наибольшую продуктивность обнаруживает метафора.
Для словообразования просторечной лексики XVIII века характерен процесс взаимодействия морфологического и семантического словопроиз-
водства, особенно широко представленный в явлении метафорической мотивации, которая связана с использованием механизма метафорического переноса в сочетании со словообразовательными типами, свойственными просторечным лексическим единицам.
Несмотря на своеобразие деривационных особенностей просторечной лексики, она остается неотъемлемой частью словообразовательной системы всего русского языка в целом. Это выражается, например, в том, что регулярные для просторечной лексики способы словообразования обнаруживают аналогичные свойства и в составе немаркированных единиц.
Именно в XVIII веке начинает действовать тенденция перехода в стилистически сниженную группу лексики тех слов, которые образуются при помощи морфем, создающих размерно-оценочное и эмоционально-экспрессивное значение, а также значение интенсивно проявляющегося действия или признака. При семантическом словопроизводстве такая склонность связывается прежде всего с наличием пейоративной окраски.
В просторечии XVIII века формируется база для создания стилистически сниженных средств устной разновидности русского литературного языка путем использования словообразовательных средств.
Апробация исследования. Основные теоретические положения работы изложены в научных статьях и докладах (30) и монографиях «К истории просторечия в русском языке» (в соавторстве с К.А. Войловой и В.В. Леденевой (деп. в ИНИОН РАН 7 мая 1997 г., № 52605), «Словообразовательные особенности русской просторечной лексики XVIII века» (Омск, 2006). По теме диссертации прочитаны спецкурсы в Омском государственном педагогическом университете: «Историческая лексикология и словообразование», «История просторечия в русском языке», «Развитие русского просторечия в XVIII веке». Материалы исследования обсуждались на заседаниях кафедры истории русского языка и общего языкознания Московского педагогического университета (ныне - Московский государственный областной университет),
кафедры исторического языкознания Омского государственного университета, а также на научных региональных, всероссийских и международных конференциях в Москве (1989-1992, 2001), Екатеринбурге (1991, 1993, 1998, 2004, 2006), Астрахани (1993), Омске (1995, 2000, 2002, 2004, 2005).
Эволюция термина просторечие
В современной лингвистике термин просторечие употребляется в нескольких значениях: 1) разновидность национального языка, не имеющая территориальной закрепленности и находящаяся за пределами литературной нормы [Аванесов Р.И., Баранникова Л.И., Виноградов В.В., Колесов В.В., Ларин Б.А., Осипов Б.И., Петрищева Е.Ф. и др.]; 2) сниженные средства устной литературной речи, занимающие пограничное положение между литературным языком и нелитературными подсистемами национального языка [Ахманова О.С., Бельчиков Ю.А., Горбачевич К.С., Розенталь Д.Э., Фомина М.И., Шмелева И.Н. и др.]. Кроме того, как справедливо отмечает А.Ф. Журавлев, «положение осложняется и тем, что в работах по истории русского языка существует своя традиция употребления термина просторечие, под которым понимается живая языковая стихия, противопоставляемая как книжно-литературной стихии с заметным церковнославянским компонентом, так и стандартизованному языку древне- и старорусской письменности» [Журавлёв, с. 391].
Нужно сказать, что живая языковая стихия, о которой упоминает А.Ф. Журавлев, представляла собой в момент появления термина просторечие весьма неоднородную и неоднозначно воспринимаемую исследователями картину. Так, СИ. Котков, характеризуя языковую ситуацию конца XVII века - периода зарождения просторечия - утверждал, что московская речь «не являлась речью «смешанной», а была вполне сложившимся городским койне, способным нейтрализовать лингвистические веяния извне...» [Котков СИ., с. 282]. Совершенно иначе тот же период характеризует Б.А. Ларин: «...язык Москвы XVII века был очень пестрым, разнородным» [Ларин 1937, с. 38].
Обращение к истории термина просторечие показывает, что его содержание изменялось, причем эти изменения неразрывно связаны с эволюцией обозначаемого явления. Нужно сказать, что само слово просторечие начинает употребляться при характеристике языковых особенностей текста ещё в XVII веке, причем в этом случае мы сталкиваемся с разными подходами, разными ориентирами. Так, обращение к живому разговорному языку как к средству, способному выразить мысль и чувство не хуже церковнославянского связывается с именем протопопа Аввакума [Сердобинцев, с. 77], который противопоставляет риторически украшенным церковнославянским проповедям («виршам философским») «русской природной язык». Последнее словосочетание можно расценить как одну из первых дефиниций просторечия, отражающую осмысление данного явления на рубеже XVII -XVIII вв. Протопоп Аввакум употребляет и само слово просторечие в предисловии к своему «Житию...»: «... и аще что реченно просто, и вы, господа ради... не позазри-те просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет» (Житие, с. 16). Таким образом, протопоп Аввакум противопоставляет просторечие красноречию, причем с просторечием он связывает прежде всего представления о русском языке, об обычной речи. Это свидетельствует о существовании слова просторечие в языке образованных людей XVII века, но его использование в качестве термина и осмысление лингвистических особенностей просторечия начинается позже. Обращение Аввакума в его произведениях к «природному русскому языку» во многом носит характер социального протеста; такой язык («вяканье», как его ещё называл протопоп) был близок и понятен простому народу и находил отклик в разных социальных группах.
Существительные со значением «носитель предметного признака», мотивированные существительными
Просторечные существительные, образованные от субстантивных основ, обнаруживают противопоставленность двух групп: слов с общим значением «носитель предметного признака» и слов с различными модификацион-ными значениями.
Существительные со значением «носитель предметного признака» образуются с использованием довольно большого количества суффиксов, при этом словообразовательные типы чаще всего непродуктивны и нерегулярны. Анализ материала показывает, что большая их часть используется для образования просторечной лексики в течение всего столетия. Эти словообразовательные типы являются наследием предшествующих периодов развития языка, а их тяготение к просторечию обусловлено как генетическим фактором, так и семантическим.
В первой трети XVIII века источники фиксируют существительные, образованные от субстантивных основ со следующими нерегулярными суффиксами.
Суффикс -ак присоединяется к немотивированной основе и создает существительное, называющее человека по особенностям его профессиональной деятельности, вызывая при этом перемещение ударения: море - моряк - «опытный, искусный мореходец» (САР2, т. 3, с. 860), иногда при этом наблюдается усечение мотивирующей основы: мастер - мастак (САР2, т. 3, с. 708).
Суффикс ан присоединяется к немотивированной основе и создает слово, называющее лицо по интенсивно выраженному телесному признаку (в этом случае он выступает как синоним суффикса -ач) или по родственным отношениям. Указанный суффикс всегда перетягивает ударение на себя: братан - «родной или двоюродный брат» (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 128); брюхан -«человек, имеющий большой живот» (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 150); пузан - то же (САР2, т. 5, с. 722).
Суффикс -ан(а) присоединяется к немотивированной основе и создает слово, называющее явление, исходящее от предмета, обозначенного мотиви-рующей основой: море - моряна - «ветер, дующий с моря» (САР , т. 3, с. 860). Суффикс вызывает перемещение ударения.
Суффикс -анин присоединяется к немотивированной основе и создает слово, называющее лицо по месту жительства; вызывает перемещение ударения и историческое чередование конечного согласного основы: город - горожанин (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 179).
Суффикс -ej присоединяется к немотивированной основе и образует слово, называющее лицо по наличию какого-л. умения; суффикс вызывает смягчение конечного согласного мотивирующей основы и перемещение ударения: грамота - грамотей - «человек, хорошо знающий грамоту» (СлРЯ XVIII, т.5, с. 218-219).
Суффикс -ец присоединяется к немотивированной основе и образует неодушевленное существительное, вызывая перемещение ударения на себя и чередование конечного согласного основы по твердости-мягкости: свет -светец - «в деревнях так называется троерогое развилистое железцо, в деревянный столбец вколоченное, в которое вкладывают зажженную лучину» (САР2, т. 5, с. 78).
Суффикс -ин(а) присоединяется к немотивированной основе, образуя существительное, называющее местность по характерному для неё предмету; он вызывает чередование конечного согласного основы по твердости-мягкости: болото - болотина - «болотистое место, топь» (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 100).
Суффикс -н(о) присоединяется к немотивированной основе, образуя существительное, характеризующее вещество; в процессе словопроизводства происходит перемещение ударения на флексию: порох - порохно - «тлен, гниль или вещество в пыль превратившееся» (САР , т. 5, с. 8).
Суффикс -тяй присоединяется к немотивированной основе, образуя существительное, называющее человека по признаку, качеству, обозначенному производящей основой. Суффикс в этом случае всегда ударный: лень -лентяй - «ленивый человек» (СлРЯ XVIII, т. 11, с. 151-152), слюна - слюнтяй, слинд_- слинтяй - "обильно выделяющий слюну"(САР , т. 6, с. 257).
Суффикс -ун присоединяется к немотивированной основе, образуя существительные, называющие лицо по испытываемому состоянию; суффикс вызывает перемещение ударения: горе - горюн - «горемыка» (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 185).
Отсубстантивных прилагательные
Присоединение суффикса приводит к смене ударения и в случаях, когда мотивирующая основа заканчивается парным по твердости-мягкости согласным. В прилагательном глупехонький наблюдается, помимо этого, ещё и удлинение суффиксальной морфемы.
С аналогичным значением образуются прилагательные и при помощи суффикса -оват-. Однако данная морфема чаще используется всё же в отсуб-стантивном словообразовании. Среди отадъективных отметим прилагательное плоховесоватыи с удлинением аффиксального морфа, зафиксированное в мемуарах А.Т. Болотова {была она [избушка] весьма плоховесовата).
Для просторечных прилагательных такой способ деривации, как сложение, нехарактерен. Тем не менее есть отдельные слова, созданные этим способом. Образуются они на базе устойчивых словосочетаний: горе горькое - горегорький (СлРЯ XVIII, т.5, с. 170). Превращение словосочетания в новое прилагательное приводит к тому, что изменяется статус флексии: -е в прилагательном выполняет роль соединительной морфемы (интерфикса), а кроме того, прилагательное горький в составе единого слова приобретает статус ведущего грамматического компонента, определяющего часть речи нового слова и соответствующие грамматические особенности. Дополнительными средствами деривации служат порядок следования компонентов и единое основное ударение. Этот пример демонстрирует взаимодействие морфологических и неморфологических средств деривации: с одной стороны, наблюдается процесс сращения, с другой - осложнение грамматическим преобразованием второй части слова. Семантическое наполнение словосочетания горе горькое и прилагательного горегорький при этом одинаково.
Чисто морфемный способ образования сложного прилагательного демонстрирует слова горемычный - «несчастный, бедный» (САР , т. 2, с. 245; СлРЯ XVIII, т. 5, с. 170), образованное на базе словосочетания горе мыкать при помощи сложения и суффиксации. Деривационный процесс сопровождается здесь чередованием заднеязычного и шипящего в финали мотивирующей основы, закреплением порядка следования компонентов, изменением статуса морфемы -е в слове горе и появлением единого ударения.
Аналогичный процесс стал причиной появления прилагательного лупоглазый - «имеющий глаза навыкате или большие круглый глаза» (СлРЯ XVIII, т. 11, с. 246), возникшего на базе словосочетания лупить глаза при помощи сложения основ и нулевого суффикса. Любопытно, что прилагатель-ное пучеглазый (САР , т. 5, с. 743), образованное по той же модели и имеющее то же лексическое значение, не имеет просторечного характера.
Особняком стоит в этом ряду сложных прилагательных слово долговязый. Зафиксированное в значении «высокий, нескладный человек» (СлРЯ XVIII, т. 6, с. 194), оно к XVIII веку потеряло свою былую внутреннюю форму в связи с уходом второго компонента - вяз - «шея» (Фасмер, т. 1, с. 525) на периферию языка - в говоры. Однако членимости при этом оно не утратило, поскольку первый компонент - долгий - употреблялся в своем исходном значении и был очевиден для носителей языка.
Таким образом, просторечные прилагательные, создающиеся на базе адъективных основ, демонстрируют более широкий набор способов словообразования по сравнению с отсубстантивными и отглагольными образованиями. Однако из всех отмеченных способов (префиксация, суффиксация, сложение) специфическим для образования просторечных прилагательных следует признать прежде всего суффиксацию, которая приводит к появлению прилагательных с модификационным значением слабо выраженного признака, что достигается за счет использования суффиксов -оват-, -оньк-, -еньк-.
Использование адвербиальных основ для образования просторечных прилагательных осуществляется только в рамках суффиксального способа, причем здесь так же, как и при образовании от других основ, используется суффикс -Н-, который может получить удлинение (-ШН-) в случае образования слова от основы на гласный.
Группа просторечных прилагательных незначительна в количественном отношении не только по сравнению с просторечными существительными и глаголами, но и в сравнении с прилагательными, известными в это время русскому языку вообще.
