Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Знаки-коннотации в системе средств выражения оценки в идиостиле И. Бунина 30
1. Функционально-стилистическая значимость знаков-коннотаций в языковой картине мира писателя 30
1.1. Лингвистическая природа знаков-коннотаций в образной системе писателя 30
1.2. Метафора как средство образной оценки человека в художественных текстах И. Бунина 36
2. Метафорическая предикация зоонимов, фитонимов и артефактов в оценочном дискурсе писателя 43
2.1. Характеризующие функции зоонимов с оценочными коннотациями 43
2.2. Характеризующие функции фитонимов с оценочными коннотациями 53
2.3. Характеризующие функции артефактов с оценочными коннотациями 58
2.4. Метафорические эпитеты с оценочной семантикой производящих зоонимов 65
3. Актуализация у зоонимов, фитонимов и артефактов оценочных коннотаций в составе образных сравнений 70
3.1. Зоонимы и фитонимы с оценочными коннотациями в семантической структуре сравнений 70
3.2. Артефакты с оценочными коннотациями в семантической структуре сравнений 75
Выводы 79
Глава II. Знаки-прагмемы как ведущее оценочное средство в художественной речи И.Бунина 81
1. Знаки-прагмемы и их место в оценочной картине мира писателя 81
2. Имена существительные с функцией характеризации лица в идиостиле писателя 85
2.1. Характеризующие агентивы с отрицательной оценочной семантикой 85
2.2. Характеризующие агентивы с положительной оценочной семантикой 98
3. Характеризующая функция имен прилагательных в художественных текстах писателя 103
3.1. Признаковые предикаты с отрицательной оценочной семантикой . 103
3.2. Признаковые предикаты с положительной оценочной семантикой . 112
3.3. Совмещение полярных оценочных значений прагм ем в семантической структуре оксюморона 117
Выводы 120
Глава III. Трансформированная фразеология И. Бунина и специфика ее функционирования в тексте 121
1. Экспрессивно-оценочная семантика фразеологических единиц и ее речевая актуализация в художественном пространстве писателя 121
2. Типология речевых трансформаций фразеологических единиц в текстах И. Бунина 125
3. Приемы семантической трансформации фразеологических единиц во фразеотворчестве И. Бунина 130
3.1. Переосмысление ФЕ и изменение ее коннотативного содержания 130
3.2. Переосмысление образной основы ФЕ 133
4. Диапазон структурно-семантической трансформации ФЕ в текстах И. Бунина 136
4.1. Способы изменения компонентного состава ФЕ 136
4.1.1. Замена компонента ФЕ 137
4.1.2. Сокращение компонентного состава ФЕ 142
4.1.3. Расширение компонентного состава ФЕ 144
4.2. Способы изменения порядка расположения компонентов в структуре ФЕ 146
4.3. Формально грамматические и синтаксические изменения ФЕ в речевых контекстах автора 148
5. Окказиональные фразеологические единицы как показатели индивидуально-творческого мировосприятия писателя 152
Выводы 158
Заключение 159
Список сокращений 164
Список источников 166
Библиографический список 167
Список словарей 185
- Функционально-стилистическая значимость знаков-коннотаций в языковой картине мира писателя
- Знаки-прагмемы и их место в оценочной картине мира писателя
- Экспрессивно-оценочная семантика фразеологических единиц и ее речевая актуализация в художественном пространстве писателя
Введение к работе
1. Языковая категория оценки и средства ее выражения в идиостиле писателя
В языке, помимо отражения объективной действительности, отмечается также субъективное восприятие ее человеком, реализуемое в аспекте его оценочной деятельности.
Оценка как семантическое понятие подразумевает ценностный аспект значения языковых выражений, который может интерпретироваться как «А (субъект оценки) считает, что Б (объект) хороший / плохой» (Вольф, 2002, 6). Способность к оценке - одна из важнейших функций человеческого сознания, она «задана физической и психической природой человека» (Арутюнова, 1984, 5). Окружающий мир оказывается вовлеченным в личностную сферу человека: явления и предметы оцениваются, принимаются или отвергаются.
В языковом знаке оценка, как правило, абстрактна, она актуализируется в речи в рамках коммуникативной ситуации и словесного окружения, что подтверждает мысль о том, что «семантика оценки отражает содержательную сторону языка в ее динамическом состоянии, формируется в речевой коммуникации как деятельности, передавая одобрение или неодобрение, похвалу или порицание» (Маркелова, 1995 а, 76). Эта коммуникативная обусловленность функционирования оценки определяет ее внутреннюю структуру, ее семантику и прагматику.
Оценочное высказывание актуализирует в речи такие компоненты своей семантики, как субъект оценки (говорящий), объект оценки, предикат, выражающий ценностный признак, и основания оценки.
Эмоционально-оценочное и нейтрально-фактическое в акте речи и в тексте постоянно взаимодействуют, проникают одно в другое, подкрепляют друг друга, поэтому формирование семантики оценки представляет сложный процесс, так как зависит не только от свойств и качеств объекта, но и от
субъекта речи, человека, его стереотипов мышления и психологического статуса, его языковой индивидуальности.
Гносеологическая и когнитивная значимость языкового выражения ценностных отношений раскрывается именно в рамках речевого высказывания, поскольку оценка является его универсальным элементом, важной составляющей, что подтвердил в свое время В.В. Виноградов: «Экспрессивная оценка нередко определяет выбор и размещение всех основных смысловых элементов высказывания» (Виноградов, 1972,21).
Процесс оценивания представляет собой довольно сложный алгоритм: от восприятия объекта субъектом до присвоения ему оценочного признака. Причем именно обязательность выражения мнения говорящего в оценочном высказывании характеризует оценку как «суперсубъективную» категорию мышления и языка.
Оценка как необходимый элемент высказывания целенаправленна и адресна. На ее формирование влияет и отношение субъекта речи к объекту, и дистанция между ними, и нюансы различий их социальных ролей и психологических статусов.
Многокомпонентная структура оценочной семантики, представленная субъектом оценки, объектом оценки, основанием оценки и оценочным предикатом, обязательно представленным в высказывании, определяет многообразие видов оценки: этической, эстетической, прагматической, эмоциональной и др., зависящее от ценностных установок говорящего и других социально-ролевых импликатур высказывания.
Оценочное значение как содержательную языковую категорию следует отличать от оценочности «как коннотации, осложнения семантических структур высказывания, являющегося необходимым элементом семантики текста при описаниях, побуждениях, пожеланиях и т.д.» (Маркелова, 1993, 47).
Причина возникновения оценочности высказывания связана не столько с самой оценкой или ситуацией ее функционирования, сколько с перманент-
ным ее взаимодействием с определенными категориальными значениями в сознании говорящего:
бытийности:
Новая дорога! Тишина, маленькие вагоны, душистый дым березовых дров, запах хвои... (II, с. 198) или отрицания:
Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы. Вида нигде никакого (V, с. 283).
Отрицательные «коннотативные смыслы высказывания» (Лекант, 2002, 94) во втором случае, и положительные - в первом, раскрываются как добавочные, «субъективные оценки» в высказывании и вытекают из его основного смыслового содержания - констатации бытия каких-либо реалий, предметов или же утверждения отсутствия каких-либо признаков, качеств объектов внеязыковой действительности.
Таким образом, разграничение семантической категории оценки и оценочное требует комплексного подхода к рассмотрению не только лингвистического статуса оценки, но и определению ее коммуникативной заданно-сти, прагматической обусловленности в речи.
Учитывая отражение в структуре семантики оценки субъекта, объекта и предиката, считаем целесообразным опираться на тезис о «представлении оценочных значений и средств их выражения как функционально-семантического поля (ФСП)» (Маркелова, 1994 б, 14). По мнению А.В. Бондарко, функционально-семантическое поле оценки относится к полицентрическим полям, «опирающимся на некоторую совокупность разноуровневых языковых средств» (Бондарко, 1984, 495). ФСП оценки имеет ядерно-периферийную организацию, которая представлена соотношением элементов разного уровня с единой оценочной семантической доминантой, но различными средствами их речевой реализации.
Субъект, объект и основание оценки, характер их актуализации в высказывании, обнаруживают сложную взаимосвязь со шкалой оценок, со спе-
цификой коммуникативных намерений говорящего, со сферой адресата, с эмоционально-прагматической направленностью оценочного суждения.
Динамика шкалы оценок отражается в движении ценностных признаков «хорошо» и «плохо» в положительной и отрицательной зонах соответственно: хорошо - довольно хорошо - очень хорошо / плохо - довольно плохо -очень плохо.
Коммуникативно-прагматическая направленность оценочного высказывания предполагает взаимодействие динамики шкалы оценки с динамикой коммуникативных намерений субъекта: одобрение - похвала - восхищение / неодобрение - порицание - возмущение, а также с динамикой его эмоционального напряжения в условиях речевого воздействия: удовольствие - восторг /неудовольствие - презрение - пренебрежение -уничижение - гнев.
Таким образом, формирование оценочной семантики высказывания в условиях его речевой актуализации зависит и от дескриптивных свойств объекта, и от позиции субъекта высказывания, которая определяет перлокутив-ный эффект высказывания, прагматику конкретного речевого акта.
Многокомпонентная структура оценочной семантики определяет ее функциональную типологию, раскрывающуюся в триаде оценочных знаков: знаков-функций, знаков-коннотаций и знаков-прагмем (Маркелова, 1996 6,146).
Знаки-функции: хорошо - нормально - плохо и их речевые модификации в положительной и отрицательной зонах {приятный - славный - отличный - прекрасный / дурной - скверный - неприятный и т.д.) своей семантикой способствует экспликации в высказывании оценочного предиката:
-Да ты, впрочем, этого не поймешь... Я в театр готовлюсь.
Мужик усмехнулся.
- Ну, нет, это я даже очень хорошо могу понять, - ответил он. - Ну, только это совсем никуда, совсем скверно. Этак вы много не наживете (III, с. 347).
Наряду со знаками-функциями в центре функционально-семантического поля (ФСП) оценки оказываются знаки-прагмемы, которые в структуре своей семантики обнаруживают одновременное отражение объекта и его ценностного признака:
- Отцу Петру счастье! - говорил он. - У него помощник есть. А мой лежит в могилке. Рос - восхищал всех. Бывало, похвалюсь им: «У меня не сын, а гений!» (III, с. 345)
Характерной чертой семантики знаков-прагмем является совмещение денотативного и сигнификативного аспектов, раскрывающее их отвлеченность от речевых условий и специфики коммуникации.
Образность и экспрессивность оценочных значений в высказывании достигается с помощью знаков-коннотаций, которые раскрывают речевые возможности слов с нейтральной оценочной семантикой под влиянием как собственно лингвистических, языковых особенностей их структуры и семантики, так и коммуникативно-прагматических установок и целей говорящего.
Отличительной особенностью функционирования знаков-коннотаций представляется соотношение импликациональных - интенсиональных признаков оценочной семантики (Маркелова, 1996 б, 172), позволяющие реализовать в речевой деятельности прагматический потенциал их внутренней формы. Результатом данного ассоциативно-образного переосмысления структурных компонентов семантики слов является метафора с функцией оценки:
Куда вся храбрость девалась, а прежде чистый огонь была, нежная, обидчивая... (IV, с. 227).
Функционально-семантическая значимость знаков-функций, знаков-прагмем и знаков-коннотаций в художественном тексте Ивана Алексеевича Бунина определяется их позицией предиката в рамках оценочного высказывания, так как именно в этой позиции они являются средствами характериза-ции, выражения авторского отношения.
Особенно важен и функционально выражен в словесном творчестве Бунина, точнее, в оценочном фрагменте его языковой картины мира, круг языковых средств, представленных знаками-коннотациями и знаками-прагмемами в сфере лексической семантики, и фразеологическими единицами - в сфере фразеологической семантики.
Выбор оценочного предиката в тексте подчиняется субъективному началу в той мере, в какой он соответствует авторской цели, и, следовательно, просматривается в предпочтении слов определенной оценочной направленности, в избирательном отношении к знаку оценки объекта говорящим.
Данный факт приобретает особый резонанс при наблюдении за языком оценок творческой личности, писателя, так как отношение последнего к отбору средств, репрезентирующих его художественную индивидуальность и особенности мировоззрения, наглядно и в полной мере отражается в его художественном пространстве.
2. Пути становления творческой языковой индивидуальности И.А. Бунина
Современная лингвистика стоит на позиции признания главной составляющей текст субстанции - субъекта речи, человека, во всей совокупности его свойств и качеств носителя современной культуры. Идея «языковой личности» (Ю.Н. Караулов) оказывается весьма продуктивной при исследовании индивидуального сознания творческой личности, писателя. Текст - речевой продукт функционирования языковой системы, характеризующийся сложной организацией, в основе которой лежит не только ориентация на узус, но и на отражение языковой «картины мира» автора как творческой личности, имеющей свой лексикон, семантикой, прагматикой (Караулов, 1987).
Важнейшей составляющей индивидуальной языковой «картины мира» писателя является ее оценочный фрагмент, система авторских оценок и установок. В самом способе организации текста, формировании художественного
мышления усматривается авторское отношение к изображаемому, его аксиологическая позиция. Именно ценностные приоритеты писателя являются индикатором его творческих интенций, раскрывают сферу его духовных влечений и нравственных идеалов, а также определяют феномен его языковой личности.
Оценочная семантика художественного текста Ивана Алексеевича Бунина несет совокупную информацию о мировоззрении и мировосприятии писателя, базирующихся на фундаменте его жизненных впечатлений и общечеловеческих, морально-этических, национально-культурных ценностных убеждений и ориентации; его эмоционально-психическом состоянии (удовлетворенность / неудовлетворенность) и коммуникативных интенциях (одобрение - похвала - восхищение / неодобрение - порицание - возмущение).
Художественная позиция Бунина всегда опиралась на его отношение к миру людей и природы. Его концепция действительности формировалось на протяжении всего его творческого и жизненного пути. Живя в страшное время перемен и социальных потрясений, Бунин стремился не только к познанию философии действительности, но и человека как части вселенной, внутренний мир которого полон неразрешимых противоречий и загадок.
Авторское сознание и способы индивидуального выражения этого сознания раскрывались в непосредственных авторских оценках действительности, выражаемых на всех структурных уровнях языка через протагониста -героя и одновременно повествователя, близкого автору, который являлся носителем и рупором его идеи. Уникальный синтез субъективного и объективного начал авторского сознания определяет механизм оценочного восприятия действительности.
Бунину как автору свойственна сознательно им выстроенная, последовательная система мирочувствования, которая и определяет специфику его художественных поисков. Эта система выстраивалась им на протяжении всего его творческого пути и характеризовалась сложной чередой контрастных
оценочных мотивов и смыслов, сменяющих друг друга и даже порой сосуществующих. Позиция Бунина как критика, ценителя была не всегда однозначна и претерпевала изменения на пороге нового этапа его нравственных, психологических, эстетических и философских исканий.
Раннее творчество Бунина характеризует его как поэта «романтического направления» и связано с выходом в свет сборников «На край света» (1897), «Под открытым небом» (1898), «Стихи и рассказы» (1900), а также книги стихов «Листопад» (1901) (Русские писатели XX в., 1998,234).
Романтическая струя в этот период творчества вызвала трансформацию жанра короткого рассказа на примере ранних рассказов «Перевал», «Сосны», «Эпитафия», «Тишина», «Мелитон», «Танька» и др. Лиризм, экспрессивная насыщенность картин природы, влияние поэтического опыта писателя - все это ведет к повышению роли субъективно-оценочного момента повествования, раскрытию внутреннего мира героев, состояния природы «через авторское «я», «через систему его философской концепции жизни, его мировоззрения и индивидуального опыта» (Благасова, 2001, 101).
В основе оценочного отношения автора к действительности лежит его установка повествователя прошлых времен и событий, тоскующего и грустящего по невозвратимым моментам былого счастья:
И вот мысли мои опять возвратились к далеким, почти забытым осенним ночам... Так месяц глядел под мою родную кровлю, и там впервые узнал и полюбил я его кроткое и бледное лицо... (II, с. 28).
Тревоги и раздумья о будущем своей страны, о своем собственном пути, с одной стороны, и взгляд в прошлое, подведение итогов уже пройденного, пусть еще небольшого пути - с другой, наполняют повествование целой палитрой чувств и их оттенков. Чувства радости, удовлетворения, восторга, вызываемые красотой природно-предметного мира, а также ощущением своей связи с человеческой историей, причастности ко всему окружающему, формируют позитивное эмоциональное повествование:
Небо над нами казалось еще глубже и невиннее, и чистая, как это небо, радость наполняла душу (II, с. 54).
Но в то же время, обращаясь в этот период своего творчества к проблеме мироздания, смыслу человеческого существования, автор испытывает чувства одиночества, тревоги, недоумения:
... Непроницаемая густота тумана наливалась уже настоящими сумерками - тоскливой аспидной мутью, за которой в двух шагах чудился конец света, жуткая пустыня пространства (II, с. 204).
Эти чувства выражают мысль о «ненужности» (отрицательная оценка) и в то же время «значительности всего земного» (положительная оценка), переплетающиеся на протяжении всего творчества писателя.
Начало 1900-х годов ознаменовало новый рубеж в жизни и творчестве Бунина: открываются новые перспективы его мастерства, глубины философского и психологического осмысления многих социальных проблем, появление пафоса трагичности и скептицизма во взгляде на жизнь крестьянской России (Михайлов, 1973).
С 1902 года Бунин начинает печатать в сборнике «Знание», руководимом М. Горьким, рассказы: «Хорошая жизнь», «Ночной разговор», «Веселый двор», «Игнат», «Захар Воробьев», «Князь во князьях», «Я все молчу», «Худая трава», а также повесть «Деревня» (1900), которая положила начало огромной популярности автора и вызвала громадный интерес к его творчеству со стороны литературной общественности. Повесть утверждала реалистические традиции русской классической литературы, это был взгляд на жизнь русского народа без прикрас, что сказалось в авторских оценках, полных горечи, сарказма, жестокого юмора, переходящего в резкое отчуждение:
Народ! Сквернословы, лентяи, лгуны, да такие бесстыжие, что ни единая душа друг другу не верит! (III, с. 106)
Герои этих произведений не только пустоболты, бездельники и шатуны («Веселый двор»), мироеды и кулаки («Хорошая жизнь»), а кроме того, еще и заскорузлые в грехе нераскаянные убийцы («Ночной разговор»), занимают
место стихийных праведников и мудрецов, героев ранних рассказов писателя.
Произведения, посвященные изображению крестьянской России, отличает глубокий сплав историзма и психологизма (Иезуитова, 2001). В них Бунин занимается не только осмыслением событий потрясшей страну революции 1905 - 1907 гг., но и касается проблем национального характера, рассматривает историю славянской души с ее изломами, надрывами, прихотями и страстью к изменению жизни, утверждению в ней праздника и смысла.
Параллельно с 1908 по 1911 гг. Бунин отправляется в поездку по странам Востока и создает цикл путевых очерков «Тень птицы» (1907 - 1911), в которых столь значимая для всего творчества тема прошлого имеет доминирующее значение. Испытывая глубокий скепсис по отношению к русской действительности, Бунин в то же время не расстается с чувством восторженного отношения к древности, к истории человечества, представленной в традициях Востока. Здесь Бунин максимально раскован, освобождает себя от ориентации на сюжет, читателя. Автор-рассказчик наблюдает и описывает природу и современную культуру Востока, материализованную в предметах, одежде, ландшафте, архитектуре, объективируя все это в соотношении с определенным эмоциональным ощущением причастности к этой «древности», реализуя свои представления о связи времен. Все повествование как бы сводится к субъекту речи (к «я»), видящему и выражающему в слове «красоту мира». Автор требует от читателя, адресата своих описаний и размышлений, ощущения эмоциональной впечатлительности, взывает к читательскому ре-ципиентальному опыту, к чувственной образной памяти, и сокрушается при отсутствии у последнего способности видеть красоту мира:
Хмельной верблюд легче несет свой вьюк. Он, при звуках арабской песни, приходит в восторг. Как же назвать человека, не чувствующего этого восторга?
Он осел, сухое полено (III, с. 516).
Накал негативных эмоций автора актуализирует в речи оценочное значение неодобрения, презрения, осуждения человека, который не способен проникнуться этой древностью, спасительной для его души и сердца.
После очерка «Тень птицы» Бунин под влиянием путешествия на Цейлон в 1911 году, создает сборник, дневник «Воды многие» (1911), а также рассказы «Братья» (1914), «Господин из Сан-Франциско» (1915), «Сны Чан-га» (1916), в которых синтезировался опыт автора в создании бытовой прозы и прозы лирической. Эти рассказы обозначили новый творческий взлет Бунина, достижение им подлинных вершин художественного мастерства в новеллистическом творчестве. Эти шедевры отличает редкостный сплав острого трагизма бытия, реализующегося в образно-оценочной характеристике человека, его жизни, и раскрывающегося в эмоциональном накале: боль - горе - ненависть; и, в то же время, - восхищения чувственной прелестью жизни как таковой, как непреходящей ценности.
В рассказах наблюдается смешение христианских и буддистских идей, результатом которого становится определенная, философски мотивированная, ценностная установка писателя, выраженная в следующем высказывании его персонажа:
- Уж очень я жаден до счастья и уж очень часто сбиваюсь: темен и зол этот Путь или же совсем, совсем напротив? (IV, с. 113)
Жизнь представляется субъекту речи в единстве ее отрицательных и положительных сторон: жизни и смерти, радости и ужаса, надежды и отчаяния, что создает в результате тонкое, сложное и лирически интимное осмысление проблематики рассказа «Сны Чанга».
Философская, телеологическая и нравственная позиция Бунина этого периода представлена в рассказах «Чаша жизни» (1915), «Петлистые уши» (1916), «Старуха» (1916), «Легкое дыхание» (1916). Утверждая во всем своем художественном наследии вечные ценности - добро и красоту, а также стремление преодолеть смерть, несогласие с преходящностью жизни, Бунин затрагивает глубокие проблемы человеческого бытия, ища счастье, высшую
правду жизни в любви. Обличительный, философский пафос этих рассказов характеризует автора как мастера большой психологической глубины и сложности образов. Бунина увлекало учение Сократа о ценности человеческой личности, которая полна мрачных («Петлистые уши») и пронзительно светлых сторон («Легкое дыхание»), что приводит к разладу между людьми («Старуха») и свидетельствует о нравственном, моральном разложении души человека.
Переломным этапом не только в жизни страны, но и в жизни Бунина стала Октябрьская революция, которая заставила автора сначала переехать в именье Васильевское Орловской губернии, затем в Москву. 21 мая 1918 года Бунин уезжает в Одессу и принимает решение об эмиграции из России. Долгие годы пребывания в Париже, на юге Франции, в Грассе, послужили толчком к осознанию многих утрат. Утрата связи с родиной не остановила духовного и творческого роста писателя. Его размышления над ходом революционных событий воплотились в дневнике «смутного времени» - «Окаянные дни» (1917 - 1919). В нем писатель предстает гневным обличителем революции, считает ее «игрой», от которой страдает народ. Все произведение проникнуто отчаянием, тоской, ощущением бессмысленности происходящего. Оценки действительности резки, наполнены сарказмом, ненавистью к людям, втянувшим страну в «кровавую игру в перемену местами»:
Купил книгу о большевиках, изданную «Задругой». Страшная галерея каторжников! (Бунин, 1991,46)
«Конец» и «погибель» - лейтмотив «Окаянных дней». Это монолог о революции, эмоциональный и предельно искренний, написанный человеком, ее не принявшим и проклявшим. Гибель России и свободы представляется ему уже окончательной и бесповоротной. Большевизм для Бунина - не следствие русской истории, а напротив, радикальный разрыв с глубокими и лучшими традициями нации (Русское зарубежье, 1997, 87).
Эмигрантское творчество Бунина представляет собой развитие, обретение нового смысла. Обращенные вспять симпатии обретают четкую социальную установку.
В первые послереволюционные годы он активно выступает в русской эмиграционной печати со статьями на социально-политические темы. В своей речи «Миссия русской эмиграции», произнесенной 16 февраля 1924 г. в Париже, Бунин видел свою «миссию» в том, чтобы сохранить духовные основы русской нации и русской культуры.
Бунин как художник все время рос. Тема исторической памяти - одна из центральных в творчестве писателя этих лет. Ей посвящен целый цикл миниатюр «Странствия» («Под серпом и молотом») и прилегающие к нему тематически такие рассказы, как «Несрочная весна», «Косцы», «Русь», «Святитель», «Благосклонное участие», «Божье дерево», «Ловчий» и др. В них автор дает колоритный портрет русского мужика, именно здесь проявляется удивительное знание народной речи и чутье к ней. Богатство и выразительность народного говора для Бунина есть свидетельство талантливости самого народа, автор пытается постигнуть стихию его «таинственной жизни». Авторская речь здесь достигает большой лаконичности, емкости и выразительности; исследователи отмечают достижение Бунина этих лет в попытках «музыкализации» прозы, его стремление избежать даже «малейшего неблагозвучия» (Любимов, 1988,244).
Творчество писателя периода эмиграции обогатилось новыми достижениями, среди которых рассказы «Митина любовь» (1924), «Солнечный удар» (1925), «Дело корнета Елагина» (1925), роман «Жизнь Арсеньева» (1927 - 1938), а также цикл рассказов «Темные аллеи» (1937 - 1945). Эти произведения ознаменовали новые достижения писателя в русской прозе. В повестях и рассказах последних трех десятилетий отмечается стремление автора к «пронзительной лиричности» повествования. В прозе этих лет волнующе передано чувственное восприятие жизни, в них Бунин прорвался к глубокому метафизическому ощущению трагической природы человека. Со-
четание сдержанности и страстности, внешней классической уравновешенности и внутреннего эмоционального вихря» (Мальцев, 1994, 151), определяет поэтику его произведений этого периода, составляет секрет его поздней прозы. Его герои находятся в состоянии постоянного поиска ответов на неразрешимые вопросы о смысле жизни, любви, смерти.
Книга «Жизнь Арсеньева» представляет собой синтез эстетических, философских и моральных позиций автора, это своего рода художественная биография с чертами мемуаров и лирико-философской прозы. «Это слиток из всех земных горестей, очарований, размышлений и радостей» - писал К. Паустовский о романе «Жизнь Арсеньева» (Паустовский, 1961). Чувства -главный «герой» романа Бунина, и воскрешению давних юношеских чувств, тревог, волнений, надежд посвящено все повествование. Из мозаики этих жизненных впечатлений складывается необычайная индивидуальность героя - русского дворянина, художника тончайшей духовной организации, человека, влюбленного в жизнь и не способного к пути мещанского, обывательского существования:
... Ты куда-нибудь поступишь, когда подрастешь, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик, -ия вдруг так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался ... (V, с. 37).
Проспекция судьбы как жизни провинциальной, замкнутой, чужда и ненавистна герою, и в этом прослеживается автобиографический момент.
Роман стал вызовом, брошенным смерти, поединком с самой историей, торжеством самой жизни как единства вечных начал. Вскоре после выхода произведения в свет, в 1933 году, Бунин был удостоен Нобелевской премии по литературе «за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типично русский характер» (Русские писатели XX в., 1998, 235).
Цикл рассказов «Темные аллеи» посвящен всем аспектам любви, от возвышенных переживаний и романтических мечтаний («Руся», «Натали»)
до грубой чувственности («Барышня Клара») и животного проявления страсти («Речной трактир»). Изображение любовной страсти исполнено у Бунина психологического, философского и символического значения, но везде проходит лейтмотив трагичности, катастрофичности любви, ее недолговечности. «Полюбив, мы умираем» - вот главный мотив этих новелл. Однако автор ведет своего читателя не к едкой мрачности отчаяния, а к прочувствованному, выстраданному и одухотворенному трагизму бытия.
Любовь у Бунина поражает не только силой художественной изобразительности, но и своей подчиненностью неведомым человеку законам. Чтобы любовь не исчерпала себя, не исчезла, необходимо расстаться - и навсегда (Русское зарубежье, 1997, 88).
Рядом с восторженным описанием любви, самых высоких ее проявлений, писатель устами своего героя осознает неизбежность утраты ее красоты и одухотворенности:
Все проходит, мой друг... Любовь, молодость - все, все! История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит (V, с. 253).
Бунин четко проводит грань между величием любви, ее красотой и ее разрушительной силой, что отражается в уникальном наборе оценочных контрастов:
Как дико, страшно ... когда сердце поражено - этим страшным «солнечным ударом», слишком большой любовью... (IV, с. 386);
... Чувствовать себя на белом свете, видеть утро, любить сына -это счастье, сладкое счастье... (III, с. 249).
Разрушительная сила любви, которая приносит лишь страдания, и любовь как опора, как внутренний душевный свет, показана в данных примерах.
В последние годы Бунин создал книги воспоминаний - глубоко оригинальное философское сочинение «Освобождение Толстого» (1937) и книгу об А.П. Чехове (опублик. посмертно в 1955).
Книга «Освобождение Толстого» обобщает размышления Бунина о смысле бытия, о тайне жизни и смерти, их вечном противостоянии, о смысле
смерти, которая предстает как конец или как «освобождение». Это не только свод воспоминаний, собственных немногочисленных впечатлений и обильных свидетельств родных и близких Толстого, которые приводятся писателем для подтверждения давно выношенной концепции смысла бытия, но и религиозно-моралистический трактат, своего рода реквием, с незаурядной силой подытоживший судьбу великого художника-эмигранта.
Бунин остался в истории русской литературы не только как писатель классической традиции, художник, отличавшийся огромной силой изобразительности, благородством и строгостью формы, но и как обладатель дара истинно художественного, поэтического переживания и отображения действительности в неразрывной связи с личностно-ценностными приоритетами и установками.
Создание неповторимого художественного мира Бунина было отражением системы его эстетических, этических, моральных, духовных ценностей, а его художественное слово отражало как всю силу негодования, так и всю силу его любви и восхищения.
Функционально-стилистическая значимость знаков-коннотаций в языковой картине мира писателя
Языковая картина мира писателя, творческой личности представляет собой сложную мозаичную систему, в которой каждый уровень является необходимым и несет не только определенную семантическую, но и стилистическую, коммуникативную, художественную нагрузку, подтверждая мысль о том, что «семантика в художественном тексте функционально неотделима от прагматики и референтная информация трансформируется в нем через интенцию автора» (Ладыгин, 2000, 76). Данная «референтная информация» затрагивает предметы, явления, людей, представителей животного и растительного мира - все, о чем говорит в данный момент писатель, что становится объектом его оценки, занимая определенное место в системе его личных ценностных ориентации.
Художественная философия Бунина во многом основана на вере в незыблемость вечных устоев жизни, ее первоначал («добро», «красота», «любовь»), которые невозможно изменить, а также глубоком убеждении, что чудесный дар впечатлительности и памяти дан человеку для того, чтобы бороться со смертью, утверждать жизнь перед лицом смерти. Писатель всегда ставил перед собой, прежде всего, эстетические задачи и лишь через них в форме языкового воплощения - задачи нравственно-духовные. Эта позиция отразилась в воспоминании зрелого Бунина: «Если писать о разорении, то я хотел бы выразить только его поэтичность» (VI, с. 208 - 209). Стремление к эстетизации действительности во многом шло от неудовлетворенности автоpa окружающим его миром и воплощалось в ценностных убеждениях и позициях. Каждое его высказывание проникнуто эмоциональной реакцией на все, что он в данный момент созерцает и оценивает.
Творческая установка Бунина-художника, направленная на достижение этического и эстетического идеала, изменялась на протяжении всей его жизни и отражала с разных сторон не только Бунина-поэта и Бунина-прозаика, но и Бунина-человека, Бунина-ценителя, Бунина-философа. Но какую бы позицию ни занимал автор, в художественном континууме его творчества прослеживается устойчивая тенденция к воплощению его нравственных, психологических, эстетических и философских исканий в языковые образы, где на первый план выходит личность духовная, развивающаяся. Именно возникающие в художественном сознании автора образы несут на себе печать национально-культурного своеобразия его мироощущения, а их эстетическая и гносеологическая природа может быть выявлена только сквозь призму оценочных средств его языковой картины мира, ибо «путь к бунинской философии лежит через бунинскую филологию - и только через нее» (Ходасевич, 1931).
В основе стилевого своеобразия творческого метода писателя лежат ключевые образные ассоциации, с помощью которых раскрываются его ценностные идеалы и установки, специфика его художественного мышления: ведь «писатель всегда мыслит образами» (IV, с. 616).
Эта «образность» есть результат не только определенной словесно-изобразительной направленности, стремления «достичь в изображении явлений предельной ощутимости и вплотную приблизить их к читателю» (Любимов, 1988, 214), но и субъективных, эмоциональных оценок объектов действительности, которые отражены в системе коннотаций лексических и фразеологических значений языка Бунина.
Лингвистический статус коннотации раскрывается с позиций «эмотив-ной семантики слова» (Шаховский, 1994) или отражает представление о ней как о «сложной иерархически организованной структуре», компонентами которой, кроме эмоциональности, выступают «языковые категории оценочно-сти и экспрессивности» (Солодуб, 1997, 58).
В нашем исследовании мы придерживаемся точки зрения Ю.Д. Апресяна, который рассматривает коннотации «как устойчивые признаки выражаемого лексемой понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности» (Апресян, 1995 а, 159).
«Помогая семантизировать различные аспекты эмоционально-психологического состояния субъекта высказывания и его отношения к предмету речи» (Ладыгин, 2000, 78), коннотация тем самым дает возможность писателю видеть в обычных бытовых явлениях и предметах нечто, обладающее дополнительным потенциальным смыслом. В оценочном дискурсе писателя именно эти «вторичные» признаки, свидетельствующие о его чувственной открытости и эмоциональной чуткости, служат средством раскрытия существенных черт всех аспектов действительности через субъективные впечатления:
... Жизнь есть, несомненно, любовь, доброта, и уменьшение любви, доброты есть всегда уменьшение жизни, есть уже смерть (IV, с. 304).
Образная ассоциация, лежащая в основе сопоставления «непреходящих ценностей»: жизнь -любовь, жизнь - доброта выводит на первый план такую аксиологическую позицию автора, которая раскрывает его понятие о жизни как о чувственном восприятии мира, а угасание ее первоначал приближает смерть. Это «пристальное вглядывание» в жизнь, в ее вечную красоту и гармонию, которая непостижима, недоступна человеку, составляет фундамент языковой «образности» поэтического и прозаического наследия писателя.
Знаки-прагмемы и их место в оценочной картине мира писателя
В системе средств выражения оценочных значений в языковой картине мира Бунина центральное место занимают знаки-прагмемы, входящие в триаду оценочных знаков (Маркелова, 1996 б, 146).
Находясь в центре ФСП оценки, прагмемы в структуре своей семантики обнаруживают одновременное отражение объекта и его ценностного признака, это - «слова, оценивающие собственную предметность и опредмечивающие собственную оценочность» (Эпштейн, 1991, 20).
Функциональная и коммуникативная значимость прагмем в речевых контекстах писателя определяется совмещением денотативного и сигнификативного аспектов их семантики:
Старуха стоит на пороге, и не сводит жалостных глаз с Авдея. Ее заботы сделали за долгую жизнь страдалицей, Авдея - нелюдимом (III, с. 341).
Денотат языкового знака здесь выступает в качестве объекта оценочного отношения - положительного у прагмемы страдалица: «человек, испытавший много страданий, переживающий мучения физические или душевные» (ТСУ, IV, с. 542), отрицательного у прагмемы нелюдим - «нелюдимый человек» (СОШ, с. 407).
Как видим, прагматическая информация, раскрывающая оценочную позицию автора, «встроена» в словарное значение слова» (Маркелова, 1996 б, 186), характеризует денотата языкового знака, человека, в свете его положительных или отрицательных качеств.
Прагматическое значение языкового знака, выражающего оценку, раскрывает межличностный аспект коммуникативных установок говорящего:
- Мы тени, мой милый! Но сущность наша и красота вечны! - сипло вскрикнул Подгаевский.
- Вот и врешь! И мы с тобой к сожалению не тени, и красота не вечна. Например, вот мамаша была очень красива, а теперь только старая карга (II, с. 128).
Коммуникативная установка субъекта оценки, его стратегия: изменить взгляд и позицию собеседника, создают так называемый эстетический эффект высказывания, тактику эмоционального воздействия на адресата путем столкновения в речи оппозиционных компонентов семантики предикатов: красива - «приятная внешним видом, доставляющая наслаждение взору, прекрасная» (СОШ, с. 303) и карга - «безобразная» (СОШ, с. 266).
Неофициальные, родственные отношения между субъектом и объектом оценки, илллокутивные силы высказывания, представляющие собой сообщение информации, мнения, их преобладание над собственно оценкой, создают фон для нивелировки, ослабления в речи негативно-оценочного отношения субъекта. Новая оценочная тональность формируется на базе лексического значения слова карга - «злая и безобразная старуха» (СОШ, с. 266), в результате чего эмотивный компонент значения - сема «злая» погашается, а семы «безобразная» и «старуха» в контексте приобретают ироничную окраску, отражая явление «диффузности».
Полифония оценочной семантики в высказывании реализуется антитезой, столкновением негативной семантики лексемы карга с положительной -лексемы красива, в результате чего выводится на поверхность вся гамма эмоций говорящего: сожаление, сочувствие, с одной стороны, и снисхождение, неодобрение - с другой.
Динамика коммуникативных намерений говорящего в текстах Бунина имплицитно отражает нарастание эмоционального напряжения субъекта речи и представлена в градации: неодобрение - порицание - осуждение - уничижение - возмущение - презрение в зоне отрицательных оценок и одобрение -похвала - восхищение - восторг в зоне положительных оценок.
Экспрессивно-оценочная семантика фразеологических единиц и ее речевая актуализация в художественном пространстве писателя
В отечественной лингвистической традиции прочно укрепилось мнение о том, что современная русская фразеология представляет собой «ядерно-периферийную сферу русского языка с динамическим (изменяющимся) пространством» (Добрыднева, 1998, 5).
Это утверждение целиком и полностью базируется на структурно-семантическом, стилистическом и коммуникативно-прагматическом аспектах лингвистической природы фразеологических единиц (ФЕ).
В аспекте структурно-семантической природы ФЕ релевантными категориальными признаками последних являются устойчивость, воспроизводимость и фиксированный порядок следования компонентов. Благодаря сочетанию этих трех качеств ФЕ всегда выступает как определенное структурное целое. Основным дифференциальным признаком фразеологизмов является идиоматичность их значения, возникшая в результате целостного метафорического или метонимического переосмысления слов-компонентов в составе фразеологического знака. В большинстве случаев фразеологическое значение опирается на внутреннюю форму, образ, который возникает как ассоциативная связь между значением слов свободного употребления и значением ФЕ в целом: сесть в лужу, руки чешутся, на свежую голову.
Фразеологический образ - «это непосредственное представление, имеющее цель раскрыть отношение к изображаемой действительности» (Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц, 2001,363).
Рассматривая коммуникативно-прагматическую природу ФЕ, следует отметить, что наряду с номинативной функцией ФЕ в речевом акте реализует также оценочную функцию, которая состоит в стремлении говорящего не только назвать тот или иной элемент действительности, но и обозначить к нему свое отношение и тем самым воздействовать на собеседника. Основная функция ФЕ в языке - характеризующая, это отражение и закрепление в семантике единицы отношения говорящего к сообщаемому.
По мнению Ю.П. Солодуба, этот «функциональный синкретизм отличает фразеологический состав языка от той части его лексического состава, которая лишена коннотативно-оценочных возможностей» (Солодуб, 1985, 8).
Высокий прагматический потенциал ФЕ опирается на эмоциональность и экспрессивность семантики ФЕ. Экспрессивность как стилистическая коннотация ФЕ выражает интенсивность оценочного компонента, вносит семантическую «оттеночность», позволяет более точно выразить коммуникативно значимые акценты сообщения, усилить выразительность фразеологической номинации. Экспрессивность ФЕ тесно связана с эмоциональностью, так как качественная характеристика явления или предмета объединяется с его эмоциональным восприятием.
Эмоциональный компонент семантики ФЕ выражает отношение субъекта к предмету и передает гамму разнообразных эмоций: от недовольства и негодования до радости и восторга.
Синтез этих категориальных признаков семантики фразеологизма отражен в метафорической основе фразеологического образа, именно «благодаря фразеологизму слово получает оценочный ореол, создающий не только оценочный импликационал, но и оценочный интенсионал, природа которых определяется неразрывной связью лексики и фразеологии» (Маркелова, 2005, 20). Слово с его внутренней формой является базой для фразеологизма, а фразеологический оборот актуализирует в своем значении оценочные коннотации лексемы: как баран на новые ворота, где лексема баран развивает отрицательные оценочные коннотации - «глупый», «бестолковый».
Как мы видим, лингвистическая природа ФЕ многопланова и многоаспектна, и именно имманентный симбиоз вышеобозначенных языковых категорий позволяет в свою очередь трактовать ФЕ «идеальными» прагмемами, функционирующими в языке именно как единицы, воздействующие на адресата (Мокиенко, 1989, 210). Заметное превалирование оценочной функции ФЕ над собственно номинативной, по мнению фразеологов, делает ФЕ одним из самых ярких проявлений «культурного самосознания как отдельной личности, так и культурно-национальной идентичности народа - носителя языка» (Телия, 1999, 14).
Однако выражаемая фразеологизмом оценка проявляется в большей или меньшей степени лишь в условиях определенного контекста, точнее - в определенной речевой ситуации, в процессе которой говорящий (адресант) стремится воздействовать на поведение и состояние слушающего (адресата). Эффективность коммуникации во многом определяется адекватной актуализацией адресантом и адресатом необходимых для взаимопонимания смысловых элементов фразеологического значения и их переводом в речевой смысл.
Речевой смысл ФЕ порождается в свою очередь «коммуникативной необходимостью» с точки зрения говорящего охарактеризовать предмет сообщения с достаточной эмоционально-оценочной насыщенностью.
