Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы и методы лингвокультурологического исследования русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в
1.1. Русская фамилия как антропонимическая категория. Региональный характер русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в .
1.2. Лингвокультурология как одно из антропоцентрических направлений исследования языка. Понятие языковой картины мира
1.3. Русские фамилии как объект лингвокультурологического исследования .
1.4. Моделирование семантического поля в мотивационном аспекте как один из методов изучения лингвокультурологического потенциала русских фамилий .
1.5. Этимологический анализ как метод лингвокультурологической интерпретации русских фамилий .
1.5.1. Типы основ русских фамилий .
1.5.2. Реконструкция основ русских фамилий .
1.5.3 . «Полиэтимологичность» русских фамилий. Критерии отбора вероятностных этимологических решений
Выводы .
Глава2. Лингвокультурологический анализ русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в
2.1. Центральная зона семантико-мотивационной структуры семантического поля «Человек»
2.1.1. Семантическая сфера «Человек с точки зрения его психологических свойств и поведенческих особенностей» .
2.1.2. Семантическая сфера «Человек с точки зрения его характеристик по внешнему виду и физиологическим свойствам» .
2.1.3. Семантическая сфера «Человек в связи с его принадлежностью к сфере деятельности и сословной характеристикой»
2.1.4. Семантическая сфера «Человек в связи с его географической закрепленностью» .
2.1.5. Семантическая сфера «Человек в контексте его семейно-родственных отношений»
2.2. Периферийная зона (1) семантико-мотивационной структуры семантического поля «Человек»
2.2.1. Семантическая сфера «Мир культурных реалий» .
2.2.2. Семантическая сфера «Мир природных реалий»
2.3. Периферийная зона (2) семантико-мотивационной структуры семантического поля «Человек». Семантическая сфера «Личное имя человека» .
Выводы
Глава 3. Лингвокультурографическое описание русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в
3.1. История лексикографирования русских фамилий в отечественной ономастике .
3.2. Опыт лексикографирования региональных русских фамилий в отечественной ономастике последних десятилетий .
3.3. Лингвокультурологический аспект лексикографирования русских фамилий .
3.4. Принципы составления «Лингвокультурологического словаря русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в.» .
3.5. Образцы словарных статей «Лингвокультурологического словаря русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в.» .
Выводы .
Заключение
Список использованных источников и литературы
- Лингвокультурология как одно из антропоцентрических направлений исследования языка. Понятие языковой картины мира
- . «Полиэтимологичность» русских фамилий. Критерии отбора вероятностных этимологических решений
- Семантическая сфера «Человек с точки зрения его характеристик по внешнему виду и физиологическим свойствам»
- Принципы составления «Лингвокультурологического словаря русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в.»
Введение к работе
Диссертация посвящена изучению русских фамилий конца XVIII в. в лингвокультурологическом аспекте (на материале официально-деловой письменности Колывано-Воскресенского горного округа).
Актуальность исследования обусловлена:
1) возросшим лингвистическим интересом к региональным языковым фактам, на фоне которого под пристальным взглядом ученых в последние годы оказались антропонимы большей части российских территорий (В.Ф. Житников, Л.А. Захарова, И.А. Королева, О.А. Любимова, Н.Н. Парфенова, Е.Н. Полякова, Ю.И. Чайкина и др.);
2) необходимостью поиска новых методов интерпретации материала в связи с общедисциплинарным смещением исследовательского взгляда с описания языковых фактов на их объяснение. В современной отечественной лингвистике наряду с использованием традиционного структурно-описательного подхода к анализу фамилий, который имеет подробно разработанные теоретико-методологические основы, заложенные в XX в. В.А. Никоновым, А.М. Селищевым, А.В. Суперанской, В.К. Чичаговым и др., предпринимаются попытки изучения антропонимов в русле антропоцентрического языкознания (И.А. Кюршунова, Л.В. Окунева, М.Э. Рут и др.).
Объектом работы являются русские фамилии жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в. Предметом исследования является лингвокультурная информация, отраженная в основах рассматриваемых фамилий.
Цель работы – лингвокультурологическое исследование русских фамилий, которое заключается в реконструкции фрагментов русской языковой картины мира и выявлении возможных причин, обусловливающих привлечение тех или иных семантических сфер в антропонимическую номинацию.
Для достижения цели в работе решаются следующие задачи.
1. Изложить теоретические и методологические основы лингвокультурологического исследования фамилий.
2. Уточнить особенности этимологического анализа антропонимов и с помощью этимологического анализа с учетом его основных критериев выявить семантику основ исследуемых фамилий.
3. Осуществить семантическую рубрикацию фамилий по семантико-мотивационному признаку их основ и реконструировать семантическое поле русских фамилий.
4. Описать на основе данного семантического поля фрагменты русской языковой картины мира и выявить гипотетические причины использования определенного набора семантических сфер в антропонимической номинации.
5. Разработать принципы «Лингвокультурологического словаря русских фамилий…» как сферы приложения результатов лингвокультурологического исследования фамилий.
Для реализации поставленных задач в работе используются следующие методы и приемы: описательный метод с его основными приемами наблюдения, обобщения и классификации материала, метод этимологического анализа, полевый метод, прием семантической рубрикации, статистический прием, метод лингвокультурологического комментария, приемы лексикографического описания антропонимов.
Эмпирическая база исследования. В качестве источников эмпирической базы исследования избраны памятники региональной официально-деловой письменности, находящиеся в Центральном хранилище архивных фондов Алтайского края (169-й фонд, 1-я опись). Рассматриваемые документы представляют собой именные списки, созданные в результате переписей населения 8 верхне-обских слобод Барнаульского и Бийского уездов Колывано-Воскресенского горного округа по 4-й и 5-й ревизиям 1782 и 1795–1796 гг. соответственно.
Картотека, составленная путем сплошной выборки употреблений фамилий в документах официально-деловой письменности Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в., включает около 19000 единиц. Количество разнооснвных фамилий, рассматриваемых в исследовании, составляет более 1500 единиц.
Лексикографическая база исследования. Для установления семантики фамильной основы главными источниками являлись: «Словарь русского языка XI–XVII вв.» (СРЯ XI–XVII вв.), «Словарь русских народных говоров» (СРНГ), «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля, а также словари русских фамилий, календарных и некалендарных личных имен и материалы к ним. В качестве источников для лингвокультурологического комментирования фамильных основ послужили материалы словарей, энциклопедий и монографических трудов по истории России, русского быта и нравов, по славянской мифологии.
Научная новизна работы состоит в следующем. Впервые русские фамилии жителей верхне-обских слобод Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в. стали объектом лингвистического исследования. В диссертации пересмотрены и скорректированы многие принятые в отечественной антропонимике гипотезы происхождения русских фамилий, а также предложены этимологические решения для ранее не исследуемых. Для выявления историко-культурного потенциала русских фамилий применяются метод моделирования семантического поля как диапазона семантических мотивационных моделей и метод лингвокультурологического комментирования, позволяющие реконструировать фрагменты русской языковой картины мира, выявить возможные причины использования определенных семантических сфер в антропонимии. В исследовании разрабатываются принципы организации «Лингвокультурологического словаря русских фамилий…», основанные на методах извлечения из фамильных основ культурной информации и представления ее в словаре.
Теоретическая значимость диссертационной работы определяется ее вкладом в научное осмысление категории «русская фамилия», в разработку теоретико-методологических основ лингвокультурологических исследований антропонимии. Выводы, сделанные на разных этапах исследования, дополняют сложившиеся приемы этимологического анализа антропонимов и основания лексикографического описания фамилий.
Практическая значимость исследования состоит в том, что предложенный в нем способ экспликации лингвокультурной информации на материале русских фамилий отдельного региона может быть использован для реконструкции фрагментов языковой картины мира, отраженной в антропонимах других территорий. Разработанные принципы «Лингвокультурологического словаря русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в.» можно задействовать в создании словарей подобного типа иных регионов страны и исторических периодов. Выводы, полученные в результате исследования фамилий, могут использоваться при разработке общих и специальных курсов по русской ономастике, этимологии, лингвокультурологии, исторической и диалектной лексикологии. Региональный антропонимический материал, введенный в научный оборот и пополнивший общенациональный ономастический фонд, полностью или фрагментарно может быть включен в ономастические исследования в других аспектах.
Апробация работы. Основные положения и результаты диссертационного исследования были представлены на X Межвузовской научно-практической конференции «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, 16–17 мая 2005 г.); на Всероссийской научной конференции с международным участием «Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии» (Стерлитамак, 14 октября 2005 г.); на Региональной конференции студентов-филологов в Горно-Алтайском государственном университете (Горно-Алтайск, 27–29 апреля 2006 г.); на III Региональной научной конференции с международным участием «Алтайский текст в русской культуре» (Барнаул, 4–6 мая 2006 г.); на Всероссийской (с международным участием) научно-практической конференции, посвященной памяти проф. И.А. Воробьевой «Язык, литература и культура в региональном пространстве» (Барнаул, 3–7 октября 2007 г.; 6–9 октября 2010 г.); на Международной научно-практической конференции «Филология и культура в межрегиональном пространстве» (15–17 мая 2013 г.); на II Международной научной конференции «Этнолингвистика. Ономастика. Этимология» (Екатеринбург, 8–10 сентября 2012 г.); на IV Международной конференции «Актуальные проблемы русской диалектологии» (Москва, 27–28 октября 2012 г.); а также на научной конференции студентов, магистрантов, аспирантов и учащихся лицейных классов, проводимой в рамках Дней молодежной науки в Алтайском государственном университете и Алтайской государственной педагогической академии (бывш. Барнаульском государственном педагогическом университете) (Барнаул, апрель 2004, 2006, 2007, 2010, 2011, 2012 гг.). Диссертация обсуждена на кафедре общего и исторического языкознания (май 2013 г.).
Результаты исследования отражены в 13 научных публикациях автора общим объемом 3,3 п.л., в том числе в двух статьях в изданиях, включенных в реестр ВАК Минобрнауки РФ.
Положения, выносимые на защиту:
1. Особенность фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа состоит во вторичности их оформления и бытования по отношению к фамильным антропонимиконам территорий, исконно заселенных русскими людьми. Рассматриваемые фамилии являются репрезентантами общерусской антропонимической системы конца XVIII в. и той историко-культурной информации, которую она отражает.
2. К изучению лингвокультурологического потенциала русских фамилий применим метод моделирования семантического поля в мотивационном аспекте. Мотивационным признаком является общая для всех антропонимов информация о человеке, мотивирующей базой – разнообразная лексика, описывающая образ человека в различных его ипостасях и окружающий его мир.
3. Последовательное применение в семантической реконструкции фамильных основ «антропоцентрического» критерия этимологической вероятности помогает приблизиться к наиболее объективной структуре образа действительности, отраженного в фамильном антропонимиконе региона.
4. Значимость того или иного понятия или образа, репрезентируемых семантическими мотивационными моделями, устанавливается исходя из их лексической проработанности. Причинами предпочтения лексики тех или иных семантических сфер в номинации человека являются мотивы, обусловленные материальной и духовной культурой народа.
5. Разработка принципов организации словаря русских фамилий подчиняется идее лексикографического описания их лингвокультурологической информативности. Наиболее отчетливо она прослеживается на уровне микроструктуры словаря, включающей историко-региональный, этимологический и лингвокультурологический блоки информации.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, списка условных сокращений.
Лингвокультурология как одно из антропоцентрических направлений исследования языка. Понятие языковой картины мира
Неоднозначно в отечественной ономастике употребление и самого термина «фамилия», что обусловлено спецификой формирования данного компонента антропонимической формулы в Российском государстве. Известно, что становление фамилий на Руси происходило «дифференцированно по социальным слоям и неравномерно из-за хозяйственно-экономического уровня отдельных регионов» [Бужилова 1999, с. 135] и завершилось достаточно поздним «офамиливанием» непривилегированных слоев российского населения – мещанства и крестьянства. Так, некоторые исследователи относят окончание данного процесса к XIX в. [Селищев 1968, с. 97]. Ю.М. Федосюк отмечает, что «строго наследственными, юридически закрепленными фамилии стали в 30-е гг. XX в.» [Федосюк 2002, с. 7]. Е.С. Еремина считает, что об официальных фамилиях для большей части российских крестьян нельзя говорить вплоть до 1976 г. [Еремина 2005, с. 44–45].
Основную причину отсутствия единого мнения о хронологии формирования русских фамилий объясняет мысль, высказанная В.А. Никоновым: «Становление фамилии означает не создание новых форм, а изменение функции существующих именований. В перспективе времени трудно заметить, когда отчество, прозвище и др. превратилось в фамилию» [Никонов 1988, с. 28]. В попытке установить время формирования фамилии как антропонимической категории, отличающейся определенным набором функций, исследователи, как правило, имеют в виду регулярную фиксацию данной антропонимической формы в официальных документах в качестве обязательного компонента русской модели именования. В связи с этим реальная историческая ситуация поздней паспортизации низших слоев российского населения позволяет им отодвигать нижнюю границу процесса оформления фамилий в России. Более того, многие ономатологи, следуя ригористическому пониманию фамилии как строго наследственного и юридически закрепленного именования, видят необходимость в использовании различных составных терминов для семейных именований, функционировавших на этапе, предшествующем оформлению фамилий . Исследователями редко учитывается тот факт, что помимо названных свойств русским фамилиям присуща «обязательная идентифицирующая функция, выделяющая и различающая человека в обществе, а также определяющая принадлежность человека к той или иной семье, к тому или иному роду» [Королева 1999а, с. 67]. А, как заключает И.А. Королева, «фамилии в роли идентификаторов личности существовали изначально» [Там же, с. 68]. Что же касается определения официального характера фамилий по данным памятников письменности, то является естественным, что «все, что попадало в актовые материалы, становилось официальным, так как документировалось и таким образом упорядочивалось» [Там же, с. 69].
Говоря о формировании фамилий такого социального слоя российского общества, как крестьянство, принципиальным является разграничение помещичьих и государственных крестьян. Как известно, крепостные крестьяне, будучи зависимыми от феодала, не имели непосредственной связи с государством и его структурами, а следовательно, и необходимости в фамилиях [Рылов 2001, с. 186]. Государственное крестьянство, представляющее собой особое сословие России XVIII в., состоящее из незакрепощенного населения – черносошных крестьян и половников Северного Поморья, сибирских пашенных крестьян, однодворцев, нерусских народностей Поволжья и Приуралья и т.д., – было подчинено управлению государственных органов и считалось лично свободным [БСЭ, 7, с. 163–164]. Контакты государственных крестьян с административно-правительственным аппаратом определялись тем, что они несли тягло не в пользу помещиков, а в пользу государства. Их относительно независимый характер позволял им с большей легкостью, чем помещичьим крестьянам, включаться в масштабные миграционные процессы, захватившие Россию в XVII–XVIII вв. Известно, что именно представители рассматриваемого социального слоя составляли основную часть русских первопоселенцев на территориях Урала и Сибири [Булыгин 1974, с. 26–27]. Активизация социально-экономической жизни России данного периода требовала учета податных слоев населения, проведения ревизий, которые «играли огромную роль в становлении официальных крестьянских фамилий» [Наумова 2004, с. 14], поскольку, как отмечалось выше, «попадая в тот или иной документ и закрепляясь тем самым как официальное, семейное именование становилось официальной фамилией семьи» [Там же]. Таким образом, процесс «офамиливания» для большинства ранних поселенцев на российских территориях, не обжитых русскими людьми, хронологически совпадал с освоением ими этих земель в XVII–XVIII вв. [Парфенова 2001, с. 3; Полякова 2005, с. 5].
В исследованиях, обращающихся к изучению антропонимии, бытовавшей на той или иной территории Российского государства в определенный исторический период, традиционно обосновывается региональная специфичность рассматриваемого материала. В основе утверждения о территориальном своеобразии антропонимии лежит предположение, что «как лексико-семантическая система языка представляла собой в прошлом систему подсистем регионального характера, так и антропонимическая система в древнерусский и среднерусский период, а также в настоящее время состоит из ряда взаимодействующих между собой систем локального плана» [Королева 1999б, с. 5–6]. Хотя по данной проблеме существуют и иные мнения. Так, например, Б.-О. Унбегаун утверждает, что «становление русских фамилий происходило в период, когда власть московского централизованного государства распространилась на огромную территорию европейской равнины и Сибирь <…>, поэтому местные традиции <…> едва ли могут быть выявлены» [Унбегаун 1995, с. 9].
. «Полиэтимологичность» русских фамилий. Критерии отбора вероятностных этимологических решений
Данная СС отражает отдельные черты образа человека в связи с внешним видом и физиологическими качествами и привычками именуемого, которые запечатлены в 261 ед. анализа. Наряду с психологическими характеристиками, данные личностные свойства широко представлены в русских фамилиях как свидетельство того факта, что тело человека в ЯКМ, воссозданной по данным фамилий, составляет одну из исходных точек в познании мира, в силу чего детальный словесный портрет является важнейшим средством индивидуализации личности. В структуру данной СС входят 26 ММ преимущественно невысокой степени продуктивности, каждая из которых репрезентирует образ человека с точки зрения одной из его внешних черт, особенностей физиологического строения или состояния именуемого. Экспрессивность, негативная оценочность фамильных основ, являющихся характеристиками человека по перечисленным признакам, указывают на то, что описываемый фрагмент ЯКМ направлен на реконструкцию «списка» внешних изъянов человека, которые чаще всего привлекали внимание номинатора. Чем глубже проработана та или иная телесная черта или физиологическая привычка в фамильных основах, тем наиболее «тревожными» воспринимались состояния человеческого организма, ставшие причиной его изменений. Высокой номинативной плотностью в данной СС отличается фрагмент, описывающий человека относительно его болезней, травм, телесных девиаций. Акцент, сделанный в русской антропонимии на болезненном состоянии именуемого, обусловлен важностью в традиционной культуре понятия здоровья. Будучи здесь ценностью высшего порядка, здоровье является «естественным и искомым состоянием человека; в обрядовой системе объектом профилактической магии; категорией, противопоставленной болезни и смерти, основой благополучия, условием вступления в брак и продолжение рода» [СД, 2, с. 299]. В контексте народных прагматических представлений здоровье рассматривалось как важнейшее условие телесной красоты, ср.: Болезнь человека не красит; Не спрашивай здоровья, а глянь в лицо [ПРН, с. 248–252].
Примечательным является факт доминирования среди моделей, репрезентирующих болезненные состояния человека, ММ «Человек по ущербности опорно-двигательной системы» (46 ед.): ср., к примеру, фамилии Беспалов от беспалый – «не имеющий одного или нескольких пальцев» [Даль 2002, 1, с. 106]; Корючин от корюча, ср. корючить – «крючить, гнуть в крюк»; «ломать, коверкать, гнести, как лихорадка» [Там же, 1, с. 758]; Куксин от кукса – «беспалый, у которого одна пясть, без перстов, кулак, сложенные персты» [Там же, 1, с. 791]; Пахоруков от пахорукий – «без одной или обеих рук, без пальцев на руках» (Арх., Свердл.); «с поврежденной, больной или парализованной рукой» (Волог., Арх., Мурман., Перм., Свердл. и др.) [СРНГ, 25, с. 293]; Седунов от седун – «безногий человек, не могущий ходить» (Арх.) [Там же, 37, с. 118]; Хромцов от хромец, ср. хромать – «ковылять, колчить, припадать на одну ногу, которая слаба, болит или короче другой» [Даль 2002, 2, с. 907]; и др. Основной причиной особого внимания к уязвимости опорно-двигательного аппарата является тот факт, что сбои в работе органов данной системы представлялись русскому человеку наиболее тяжкими. Подобный взгляд, скорее всего, обусловлен характером трудовой деятельности, связанной в основном с движением и физическими нагрузками, и вероятностью полной недееспособности в случае болезни или травмы рук, ног, позвоночника. Между тем номинации по телесной ущербности, увечьям и болезням сопровождаются в антропонимии отрицательной оценочностью, что, в контексте общезначимых ценностей народной жизни может объясняться особой интерпретацией отсутствия возможностей человека заниматься физической работой, осмыслявшегося как нежелание трудиться. Кроме того, негативное отношение к больному, искалеченному человеку может согласоваться с мифопоэтическими значениями тела, утратившего первоначальное совершенство, что объяснялось как вмешательство нечистой силы, наказание за несоблюдение ритуальных запретов [СД, 5, с. 247]. Телесные аномалии, связанные с нарушением парности тела, рассматривались в народной традиции как признак чужести, свойственный демонологическим персонажам, поэтому «отношение к хромым, как и к другим калекам (глухим, слепым, немым, горбатым), часто бывало негативным» [Там же, 5, с. 471]. Ср. ММ «Человек по девиациям органов восприятия» (7 ед.): Глуханов от глухан, ср. глухой – «кто ничего не слышит или слышит плохо» [Даль 2002, 1, с. 337]; Слепов от слепой – «незрячий, безглазый, кто не видит, потерявший чувство видения» [Там же, 2, с. 628–629]; Косачев от косач – «косоглазый человек» (Арх.) [СРНГ, 15, с. 47]; и др.
Семантическая сфера «Человек с точки зрения его характеристик по внешнему виду и физиологическим свойствам»
Распространены также фамилии, восходящие к названиям емкостей из кожи, мехов: Сумкин от сумка – «мех, мешок, кошель, киса» [Даль 2002, 2, с. 740]; Челпанов от челпан – «кожаный мех или требуха, на сало, масло» [Там же, 2, с. 927]; Шелгачев от шелгач – «котомка, мешок для хлеба и припасов в пути» (Арх., Новг., Пск., Тамб.) [Там же, 2, с. 954]; и др.
Металлическая посуда в основах русских фамилий представлена не особенно широко, ср. фамилии: Казанков от казанок, ср. казан – «котел, большой, вмазанный или закладенный котел» [Там же, 1, с. 678]; Казанцов от казанец, ср. также казан; Котлов от котел – «котел, кованый или литой сосуд с дужкой для варки чего-л.» [СРЯ XI–XVII вв., 7, с. 379]. Разнообразны образы предметов, служащих для вместилища чего-либо, и с точки зрения их функциональных особенностей. Ср. фамилии: Чуманов от чуман – «берестяный кузов, лукошко, в котором держат мелочи; оно служит и черпаком для воды» (Волог., Сиб.) [Даль 2002, 2, с. 949]; Пиногорцов от пиногорец, ср. пиногор – «кисет, сумочка (для трута, огнива)» [СРЯ XI–XVII вв., 15, с. 47]; Пузырев от пузырь – «перепончатый, животный или растительный мешок, для каких-либо соков» [Даль 2002, 2, с. 435]; и др.
Подобное детальное внимание к емкостям в русской антропонимической номинации, помимо их незаменимости в быту, может быть связано с антропоморфным принципом осмысления емкостей в русской народной традиции. Он выражается в отождествлении «жития» посуды с важнейшими этапами жизни человека (рождения, свадьбы, похорон), приписывании ей родополовых признаков, антропоморфной анатомической структуры, метафоре наполнения и др. [СД, 4, с. 217]. Ср. антропоморфный образ посуды в фольклорных текстах: Был я на копанце, был я на хлопанце, был на пожаре, был на базаре; молод был – людей кормил; стар стал – пеленаться стал; умер, мои кости негодящие бросили в ямку и собаки не гложут (горшок) [ПРН, с. 370–379]. Принцип сопоставления емкости и человека отражен в некоторых метафорических употреблениях названий посуды, в связи с которыми также могло осуществляться наименование. Ср., например: кузов – «неповоротливый, полный человек» (Пск., Твер.) [СРНГ, 16, с. 26]; пестерь – «о неуклюжем, неловком человеке» (Южн.-Сиб., Свердл., Север., Вост., Перм. и др.); «о простоватом, бесхитростном человеке» (Волог., Свердл.); «о глупом, пустом, бестолковом человеке» (Вят., Перм., Том., Кемер.) [Там же, 26, с. 312]; и др.
Другие предметы, используемые в русском домашнем хозяйстве представлены в ММ «Хозяйственная утварь, орудия труда» (22 ед.). Здесь можно выделить объекты по сфере их использования, основному действию, производимому с их помощью. Так, в русских фамилиях отражены хозяйственные предметы, используемые: - для перемешивания чего-либо: Кочергин от кочерга – «клюка, однобокий железный костыль, для мешанья в печи, сгребанья жара» [Даль 2002, 1, с. 765]; Кычигин от кычига – «клюка, кочерга» (Арх.) [СРНГ, 13, с. 245–246]; Мутовин от мутова – «предмет домашней утвари» (Вят.) [Там же, 19, с. 29], ср. мутовка – «палочка с крестом, кружком или рожками на конце, для пахтанья, мешанья и взболтни» [Даль 2002, 1, с. 918]; и др.; - для резания, бритья: Бритвин от бритва – «особый род ножа для бритья» [Там же, 1, с. 159]; Клепиков от клепик – «нож различного вида и назначения» [СРЯ XI–XVII вв., 7, с. 165]; Пуртов от пурт – «нож, охотничий нож» (Костром., Новосиб., Приангарье) [СРНГ, 33, с. 137]; и др.; - для вбивания, удара: Обухов от обух – «тыл всякого острого орудия» [Даль 2002, 1, с. 1135]; Токмаков от токмак, ср. токмарь – «колотушка; пест» [Там же, 2, с. 779]; и др.
В отдельных фамильных основах запечатлены также орудия для копания, ср. фамилию Лопатин от лопата – «лопастый снаряд для копки, выгребу, навалки и пересыпки сыпучих тел» [Там же, 1, с. 838–839]; инструменты для отвинчивания, ср. Мусанов от мусан – «отвертки для разборки кремневых ружей» (Арх.) [СРНГ, 18, с. 362]; предметы для прокалывания, ср. Шилов от шило – «острый на тычек стальной прут, спица, посаженная в колодочку для протыкания дыр» [Даль 2002, 2, с. 968].
Распространенность названий предметов домашнего обихода и орудий труда в антропонимии обусловлена их прагматической важностью в народной картине мира, представлением о них как неотъемлемой части человека, части тела. Ср., например: Без клещей кузнец, что без рук; Без топора не плотник, без иглы не портной [ПРН, с. 322–323] и т.д. Кроме того, основанием для уподобления человека предметам домашней утвари в народной традиции мог являться и объединяющий их признак функциональности, активности в трудовой деятельности, т.е. как орудие труда, так и человек созданы, в первую очередь, для того, чтобы быть использованными в работе. Ср. употребление названий инструментов для наименования человека по профессиональному признаку [Голованова 2004, с. 60–61]. Названия хозяйственных принадлежностей отражены также в основах фамилий, объединенных в ММ «Деревянные предметы универсального хозяйственного назначения» (22 ед.). Здесь выделяются деревянные объекты, по форме напоминающие:
- дубину, чурбан: ср., например, фамилии Балдин от балда – «толстое корневище, палица, дубина; большой молот, молотища, кувалда» [Даль 2002, 1, с. 83]; Леканов от лекан – «небольшой обрубок дерева, чурбан» (Перм., Свердл., Урал., Уфим., Вят., Волог.) [СРНГ, 16, с. 342]; Чураков от чурак – «короткий обрубок бревна, жерди, круглого дерева» [Даль 2002, 2, с. 950]; и др.;
- палку, прут: ср. фамилии Палкин от палка – «посох, палка» [СРЯ XI–XVII вв., 14, с. 135]; Хлыстов от хлыст – «гибкий, хлесткий прут, иногда оправленный и оплетенный, для верховой езды» [Даль 2002, 2, с. 895]; Шелепов от шелеп – «плеть, кнут; палка, хворостина» (Смол., Сев., Вят., Пск.) [Там же, 2, с. 960]; и др
Принципы составления «Лингвокультурологического словаря русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в.»
Этимологический блок информации словарной статьи включает гипотезу (одну или несколько) о характере основы фамилии и ее ближайшей семантической реконструкции. Для установления апеллятива, к которому восходит ее основа, главными источниками являлись толковые, исторические, диалектные, этимологические, антропонимические словари .
Согласно современному определению этимологического анализа лексической единицы как восстановления на основе ее внутренней формы фрагмента духовной или материальной культуры, обусловливающего эту форму [Агиенко 2002, с. 12], семантическая реконструкция фамильной основы служит не только собственно этимологическим разысканиям. Этимологизация основ фамилий оказывается глубоко связанной с процедурой экспликации историко-культурной информации, описываемой в лингвокультурологическом блоке словарных статей. Так, посредством справки об этимологии фамильной основы в словарные статьи включается лингвокультурная информация, отраженная на денотативном уровне апеллятива, к которому восходит описываемая фамилия. В данном случае историко-культурный компонент фамильных основ составляют преимущественно сведения о материальной культуре: определенных реалиях, предметах, профессиях, социальных характеристиках и др., понятия и названия которых вышли из общего употребления. Их подача заключается в объяснении того или иного историзма или архаизма, содержащем необходимый минимум экстралингвистических сведений о понятии.
Кроме того, на основе зафиксированных в толковых, исторических и диалектных словарях переносных значений апеллятива можно сделать предположение о более конкретных мотивационных признаках номинации – психологических свойствах личности, поведенческих чертах или чертах внешнего вида именуемого. В собственно лингвокультурологический блок словарной статьи входят выводы о продуктивности, значимости, внешних и внутренних гипотетических причинах использования лексики с тем или иным значением в русских фамилиях, обусловленных ценностными ориентирами ЯКМ, мифопоэтическими значениями тех или иных предметов или явлений в русской традиционной культуре, к названиям которых восходят фамильные основы .
В данном фрагменте работы представлены образцы словарных статей русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в. по семантическим сферам, в которые включены лексикографируемые фамилии. 1. СС «Человек с точки зрения его психологических свойств и поведенческих особенностей»
Баюнов Иван Андреев Баюнов, д. Баюновой Белоярской слободы, 1782 г. [Д. 221, л. 4]. Факты более ранней фиксации фамилии и ее основы: в 1680 г. на Урале [Мосин 2000].
Основа фамилии восходит к апеллятиву баюн – «говорун, рассказчик» (Перм., 1848 г., Вят., Твер., Яросл., Влад., Костром., Ворон., Урал., Якут.); «прозвище говорливого человека, краснобая» (Курган., Тобол., 1896 г., Том., Перм., Олон., Вят., Волог., Твер., Яросл., Костром., Новг., Казан., Нижегор.) [СРНГ, 2, с. 166]. Наименования человека по его речевым особенностям характеризуются высокой регулярностью в качестве основ русских фамилий, поскольку данные качества осмысляются как наиболее универсальные и типичные в поведении человека. В сфере прагматического народного восприятия понятие, выражаемое глаголом баяти – «рассказывать басни, вымыслы» (с XV в.); «говорить, болтать» (с XVII в.) [СРЯ XI–XVII вв., 1, с. 83], от которого образовано слово баюн, могло оцениваться негативно, как интеллектуальная ущербность, препятствие для продуктивного труда, обеспечения жизни. Подтверждение этому находим в русских паремических текстах эпохи, близкой ко времени оформления фамилий. Ср., например: Бай-бай, да и молви! Говори, говори, да сказывай; Много знай, да мало бай! Много баить не подобает; Складно бает, да дела не знает [ПРН, с. 255–261]. О мифопоэтических значениях данной номинации свидетельствует особая значимость говорения в народной традиции. Процесс говорения представляется древним творческим началом: «произнесенное слово заключало в себе образ тотема», и акт называния детерминировал его прибытие, его живое присутствие [Маковский 1992, с. 36–37]. Данный факт подтверждается наличием у слова баяти, к которому восходит указанный апеллятив, помимо значений говорения, более древнего значения, указывающего на соотнесенность говорения с магической практикой, ср. баяти – «ворожить (наговорами, заклинаниями)» (с 1073 г.) [СРЯ XI–XVII вв., 1, с. 83]. Ср. также в связи с этим имя фольклорного персонажа: Кот-баюн (Арх., Вят.) [СРНГ, 2, с. 166].
