Лексико-семантические характеристики невозвратных глаголов движения и производной от них глагольной лексики в русском языке : на фоне болгарского языка Шикеров Наци Василев

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. ЛЕКСИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ, ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА И МЕТАФОРИЧЕСКИЙ ПЕРЕНОС В СЕМАНТИКЕ ГЛАГОЛОВ ДВИЖЕНИЯ И ИХ ПРОИЗВОДНЫХ 7

1.1. Глаголы движения в русской лингвистике 7

1.2. Значение глаголов движения и их производных с точки зрения сопоставления "картин мира" в разных языках 17

1.2.1. Что такое "картина мира" и "языковая картина мира"? 17

1.2.2. Внутренняя и внешняя форма слова как две стороны единого выражения компонентов языковой картины мира 28

1.3. Роль метафоры и метафорического переноса в формировании язы

ковой картины мира 34

1.3.1. Основные функции и принципы тропов 34

1.3.2. Смысловые механизмы и характерные свойства метафоры 36

1.3.3. Функционально-номинативные типы метафор и их роль в языковой картине мира 42

Выводы по первой главе 47

Глава II. ГЛАГОЛЫ, ОБОЗНАЧАЮЩИЕ ДВИЖЕНИЕ ПО СУШЕ БЕЗ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ТРАНСПОРТА, И ИХ ПРОИЗВОДНЫЕ 50

2.1. Критерии семантико-сопоставительного исследования глаголов движения и их производных в обоих языках 50

2.1.1. Элементы картины мира в глаголах движения 50

2.1.2. Типы соотношения русских глаголов движения с их болгарскими эквивалентами 50

2.1.3. Семантические типы глаголов движения 51

2.1.4. Отбор и объем лексического материала и способы работы 52

2.2. Семантико-сопоставительный анализ глаголов движения, обозначающих движение по суше без использования транспорта, и их производных 54

2.2.1. Бежать - бегать 54

2.2.2. Брести - бродить 61

2.2.3. Вести - водить 64

2.2.4. Гнать - гонять 80

2.2.5. Идти - ходить 90

2.2.6. Катить - катать 114

2.2.7. Лезть - лазить 126

2.2.8. Нести - носить 131

2.2.9. Ползти - ползать 147

2.2.10. Тащить-таскать 151

Выводы по второй главе 158

Глава III. ГЛАГОЛЫ, ОБОЗНАЧАЮЩИЕ ДВИЖЕНИЕ НА КАКОМЛИБО ТРАНСПОРТЕ, ПО ВОДЕ (В ВОДЕ), ПО ВОЗДУХУ (В ВОЗДУХЕ), И ИХ ПРОИЗВОДНЫЕ 166

3.1. Семантико-сопоставительный анализ глаголов движения, обозначающих движение на каком-либо транспорте, по воде (в воде), по воздуху (в воздухе), и их производных 166

3.1.1. Везти-возить 166

3.1.2. Ехать-ездить 172

3.1.3. Лететь-летать 184

3.1.4. Плыть-плавать 193

3.2. Особенности проявления концепта "ПЕРЕМЕЩЕНИЯ" в русском и болгарском языках 197

Выводы по третьей главе 219

Заключение 222

Источники материала 224

Библиография 225

Приложение 238

• Глаголы движения в русской лингвистике
• Критерии семантико-сопоставительного исследования глаголов движения и их производных в обоих языках
• Семантико-сопоставительный анализ глаголов движения, обозначающих движение на каком-либо транспорте, по воде (в воде), по воздуху (в воздухе), и их производных

Введение к работе

Анализ лексико-семантической группы глаголов движения охватывает довольно широкий круг разных весьма интересных и важных проблем, связанных с их семантикой, как при исследовании в пределах одного языка, так и при сопоставительном изучении в двух или нескольких языках. В сопоставительном плане семантика русских и болгарских глаголов движения до настоящего времени не изучалась. Поэтому в настоящей диссертации мы предприняли попытку исследовать семантику невозвратных глаголов движения современного русского языка в сопоставлении с болгарскими глаголами движения.

Сложность проведения этого исследования состоит в том, что русские глаголы движения проявляют высокую словообразовательную активность, в силу которой в словарном составе русского языка содержится большое количество их производных. Семантическое соотношение производных слов с производящими у глаголов этой группы бывает весьма непростым вследствие того, что оно в значительной степени основывается не на соотношении объективных признаков действий, а на метафорическом переносе этих признаков. Поэтому соотношение глаголов движения с производными требует проведения специального исследования, чем обусловлена актуальность темы настоящей диссертации.

Гипотеза исследования состоит в предположении, что особенности русской языковой картины мира проявляются не только в первичных значениях глаголов движения, но и в их вторичных значениях, в силу чего данные глаголы имеют существенные семантические отличия от одноименных глаголов не только неродственных и дальнеродственных, но и близкородственных языков (таких, как болгарских).

Основная цель исследования заключается в том, чтобы, исследуя соотношение глаголов движения с их производными, определить место концепта 'пространственное перемещение' в русской языковой картине мира.

Для достижения этой цели потребовалось решить следующие задачи:

а) изучить литературу по теме исследования;

б) составить список формальных и семантических производных от глаго
лов движения;

в) сопоставить русские глаголы движения и их производные с их болгар
скими;

г) составить классификацию типов соотношения русских глаголов дви
жения и их производных.

В качестве основных исследовательских методов использовались: семантический анализ глаголов, сопоставительный анализ глаголов русского и болгарского языков, функциональный анализ высказываний, содержащих глаголы движения и их производные.

Материалом исследования послужили словари русского и болгарского языков, русские художественные, публицистические и другие тексты, примеры, приводимые в работах других исследователей.

Новизна исследования. Несмотря на то, что глаголы движения активно исследуются в лингводидактике и методике преподавания русского языка, проблема соотношения этих глаголов с их производными как цель самостоятельного исследования ставится впервые. Кроме того, последовательное и сколько-нибудь полное сопоставление русских глаголов движения с болгарскими до сих пор не проводилось.

Объектом исследования является указанная группа слов, а предметом -формальные и семантические отношения внутри нее.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. русские и болгарские глаголы движения в основном совпадают в прямом значении;

2. большинство вторичных значений русских и болгарских глаголов не совпадают;

3. русские глаголы движения обладают большим числом значений, чем болгарские;

4. в русском языке образование значений глаголов движения путем семантического переноса более активно, чем в болгарском языке;

5) в русском языке более развито образование приставочных производ
ных от глаголов движения, чем в болгарском языке;

6) болгарские глаголы движения отличаются большей широтой значения.
Теоретическое значение диссертации заключается в описании одного из

центральных фрагментов русской языковой картины мира, который выражает идею движения.

Практическая ценность исследования состоит в том, что его выводы могут быть использованы в обучении русскому языку иностранцев для более последовательного отбора введения и объяснения глаголов движения и их производных.

Апробация исследования. Основные положения и материалы диссертации получили отражение в статьях "О соотношении значений глаголов движения в русском и болгарском языках", опубликованной в первом номере журнала "Русский язык за рубежом" за 2006 год и "Роль метафорического переноса значений глаголов движения в выражении картины мира в русском и болгарском языках", опубликованной в сорок пятом номере вестника МАПРЯЛ за 2005 год и излагались в докладах на конференциях: 1. Международная научно-практическая конференция "Мотинские чтения" 12-14 октября 2005 г. в Российском университете дружбы народов; 2. X Международная конференция по риторике, 1-3 февраля 2006 г. в Гос. ин-те рус. яз. им. А.С. Пушкина; 3. Пушкинские чтения в 2005г. в Гос. ин-те рус. яз. им. А.С. Пушкина. Предзащита диссертации успешно прошла 6 сентября 2006 г. на кафедре русской словесности и межкультурной коммуникации Гос. ин-та рус. яз. им. А.С. Пушкина.

Структура и содержание диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников материала, библиографии и приложения.

7 Г Л А В A I

ЛЕКСИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ, ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА И

МЕТАФОРИЧЕСКИЙ ПЕРЕНОС В СЕМАНТИКЕ ГЛАГОЛОВ

ДВИЖЕНИЯ И ИХ ПРОИЗВОДНЫХ

1.1. Глаголы движения в русской лингвистике

Русские глаголы являются традиционной темой методических и лингво-дидактических исследований в силу тех высоких трудностей, которые они вызывают у иностранцев, изучающих русский язык. Однако, эта лексическая группа вызывает также и собственно лингвистический интерес у многих ученых. Прежде всего до настоящего времени не установлено точно, следует ли считать их особенности грамматической или лексической характеристикой этих слов.

Глаголами движения, широко смотря, следовало бы назвать все глаголы, семантика которых указывает на перемещение субъекта или объекта в пространстве, т.е. бежать, носить, гулять, двигать, падать, тянуть, шагать и др. Но, как правило, когда речь идет об особенностях глаголов движения, то имеется в виду ряд соотносительных пар глаголов несовершенного вида, обозначающих движение: 1) бежать - бегать, 2) брести - бродить, 3) везти - возить, 4) вести - водить, 5) гнать - гонять, 6) ехать - ездить, 7) идти - ходить, 8) катить - катать, 9) лезть - лазить, 10) лететь - летать, 11) нести - носить, 12) плыть - плавать, 13) ползти- ползать, 14) тащить - таскать.

Широко известно мнение о том, что традиционные глаголы движения в русском языке являются особой грамматической подсистемой (лексико-грам-матической группой). Большая часть ученых, исследующих русский глагол, обращала внимание на семантику и употребление этих глаголов, а также на особенности словопроизводства от них. Еще в русских грамматиках первой половины XIX века Востоков, Греч, Павский и др. различали "определенный" и "неопределенный" подвиды несовершенного вида в глаголах движения {идти -ходить, лететь - летать и т. п.). Н.И. Греч приписал грамматическим различиям между группами однонаправленных / неоднонаправленных глаголов ас-

8 пектуальный характер, причисляя первые к "определенному", а вторые - к "неопределенному" виду, разница между которыми сводится к тому, что последние указывают на действие, которое совершается или совершилось в то время, о котором идет речь (Я буду завтра ехать в карете), в то время как первые остаются безразличными к данному смыслу (Я буду ездить) (Мартынов, 1832, с. 8,231).

Но М. Крыгин основательно выразил несогласие с этой точкой зрения, отмечая, что "если рассматривать определенность и неопределенность по отношению к "тому времени, о котором идет речь", как хотел бы, по-видимому, Греч, то это значило бы говорить не о видах глаголов, а о временах" (Крыгин, 1889, с. 507). Он счел нецелесообразным и то, что Н. Греч обособил еще и "второстепенные виды": а) несовершенный неопределенный, б) совершенный неопределенный, в) несовершенный определенный, г) совершенный определенный, д) совершенный однократный.

А.Х. Востоков выделил в русском языке "определенный" и "неопределенный" подвиды "неокончательного" вида, объясняя это тем, что в глаголах, обозначающих движение с места, и в некоторых других, к зрению и слуху относящихся, различается "определенность" и "неопределенность" в отношении ко времени совершения действия. М. Крыгин, не приняв этот довод, указал на немногочисленность таких глаголов, делающих ненужным отнесение различий между ними к грамматической системе языка. Он определенно согласился с мнением Г.П. Павского (1852) о том, что деление глаголов движения на класс "однообразного действия" (идти) и "разнообразного действия" (ходить) не касается прямо их распределения по "степеням действия", то есть по видам (Крыгин, 1889, с. 512).

Вот как характеризует различие в значении глаголов движения в широком смысле A.M. Пешковский:

"Сравним глаголы летит и летает. Значение основы лет - обозначает в обоих глаголах совершенно одно и то же: передвижение в воздухе при помощи крыльев. В глаголе летит к этому значению ничего не прибавлено (кроме, ко-

нечно, общего глагольного значения: признака, создаваемого деятельностью

предмета), в глаголе же летает при помощи суффикса а кое-что прибавлено. Именно, прежде всего указано, что движение совершается не непрерывно, что не все время совершения движения сплошь заполнено этим движением; летает

это значит ¹¹летит" то туда, то сюда, делает повороты, на моменты, может быть, даже останавливается и т. д. Далее, в тесной связи с этими перерывами движения стоит и необходимость некоторой особой длительности движения. Таким образом, весь процесс обозначен здесь как дробящийся по времени своего проявления на части и как требующий в силу этого определенной длительности. Тот же оттенок заключен в каждом втором глаголе следующих пар: катит - катает, валит - валяет, мечет - метает, блудит - блуждает, тащит - таскает, садит - сажает, лезет -лазает, движет - двигает, падёт (в смысле настоящего времени еще нередко у Пушкина, например: Увы! На жизненных браздах мгновенной жатвой поколенья... восходят, зреют и падут)

падает, машет - махает, колышет - колыхает, плывет - плавает, мерит -меряет, мучит - мучает, едет - ездит, несет - носит, везет - возит, бредет -бродит, идет - ходит''' (Пешковский, 1938, с. 121-122).

A.M. Пешковский в этом случае очевидно соединил в одно пары глаголов иного соотношения: с одной стороны: катит - катает, тащит - таскает, плывёт - плавает, едет - ездит, несёт - носит, везёт - возит, бредет - бродит, идет - ходит, а с другой стороны: мечет - метает, движет - двигает, машет - махает, колышет - колыхает. Они являются различными формами настоящего времени одного глагола, при одном инфинитиве, которые колеблются в употреблении в зависимости от стилистических и других причин. Разные соотношения и между парами: валит - валяет, блудит - блуждает, садит

- сажает, мерит - меряет, мучит - мучает, падет - падает. Именно по этой
причине Пешковский не смог выяснить семантического различия между глаго
лами типа лететь и летать, так как он определил без достаточных существен
ных признаков оттенок длительности в одном из глаголов каждой пары.

"Сравним выражения "птица летит" и "птица летает", - пишет В.А. Бо-

городицкий. Оба выражения содержат глагол несовершенного вида, но в первом случае обозначается действие, как бы совершающееся перед глазами, тогда как во втором случае действие может мыслиться как обычное свойство субъекта, и тогда оно даже не представляется совершающимся в данный момент... Глаголы второго значения, имеющие особую форму, как, например, "летать", могут применяться не только для обозначения свойства субъекта, но также и для обозначения наличных действий; в последнем случае они получают особый оттенок значения, который легко уловить, если сравним, например, выражения: "птица летит над садом" (= теперь летит по определенному направлению и со свойственною продолжительностью действия), "птица летает над садом" (= теперь летает по разным направлениям, откуда происходит оттенок большей продолжительности)" (Богородицкий, 1913, с. 238-239).

Заметим, что употребление глаголов типа летать в значении процесса, совершающегося безотносительно к моменту речи, не является характерной чертой только данных глаголов. Это отличительное качество свойственно вообще форме настоящего времени русских глаголов. Они могут иметь два значения в форме настоящего времени: значение процесса, происходящего в момент речи, и значение процесса безотносительно к моменту речи: "Мой отец ложится спать очень рано". "Не беспокойте бабушку - она ложится спать".

Когда выражается через глагол постоянное свойство предмета, обычно употребляются глаголы типа летать, так как в их семантике нет того ограничения процесса, которое есть в глаголах типа лететь.

Ближе к выяснению различия в значении этих глаголов очевидно подошел А.А. Шахматов в своей книге "Очерк современного русского литературного языка", где он писал: "Течение действия может быть непрерывным, но при этом указывающим на отдельные неопределенные моменты: он носит ребенка взад и вперед, он ежедневно носит нам булки, он ходит по комнате, птица летает (т. е. имеет свойство летать, или летает в определенном пространстве, но не в определенном направлении); он уже ходит - означает, что он может хо-

дить и двигаться в разных направлениях; он ходит по комнате - означает, что двигается по комнате в разных направлениях, быть может временами и останавливаясь и прерывая движение; он ездит по этой дороге (не теперь, не сейчас, а в разное время).

Такое значение, свойственное глаголам движения {гонять, летать, бегать, ползать, лазить, плавать, ездить, ходить, водить, носить, возить, бродить, катать, таскать), назовем неопределенно-моторным. Ему противополагается такое значение тех же глаголов движения, которым обозначается, что оно протекает в том или ином определенном направлении и притом в определенный данный момент: он несет мне письмо, он вез (т. е. в то время он вез) всю сумму денег, он ехал (т. е. именно тогда) не один (он ездил не один, но в этот раз ехал без обычного своего проводника).

Значение глаголов лететь, плыть, ехать, бежать, гнать, брести, катить, тащить, идти, нести, вести, везти назовем определенно-моторным" (Шахматов, 1941, с. 190-191).

А.А. Шахматов правильно разграничивает в принципе глаголы движения на моторно-кратные (хожу) и моторно-некратные (иду), но если и можно называть различие в значении между глаголами этих соотносительных пар видовым, то вряд ли можно говорить о видовых различиях внутри несовершенного вида. Это различие в значении не связано непременно с несовершенным видом. Оно особенно ярко выступает в формах настоящего времени. Строго смотря, оба глагола каждой соотносительной пары обозначают собственно одно и то же совершенно определенное движение: везти - возить - перемещать при помощи каких-н. средств передвижения, тащить - таскать - передвигать волоком, и т. п. Различие между ними состоит в том, что один из этих глаголов обозначает не только движение, но и направленность этого движения (везти - тащить), а другой - движение без указания на направленность его (возить, таскать).

Термины "моторно-кратные" и "моторно-некратные", на наш взгляд, являются не вполне удачными из-за употребления в них слова "моторно-", так как в группу традиционных глаголов движения входят не только глаголы, указы-

12 вающие на движение на каком-н. автотранспортном средстве, но и глаголы, означающие движение пешком.

Вопреки тому, что уже с середины XX века противопоставление однонаправленных и разнонаправленных глаголов движения перестало считаться видовой оппозицией, все-таки сохраняется мнение, согласно которому глаголы движения обладают специфическими особенностями видового значения.

Дж. Форсайт выделил из глаголов движения бесприставочные глаголы, которые он отнес к несовершенному виду, разделив их на две группы: неопределенные, например, ходить, и определенные: идти. Неопределенные глаголы, на его взгляд, выражают следующие значения: "движение в неопределенном направлении", "разнонаправленное движение", "однократное движение с возвращением". Значение определенных глаголов, по его мнению, выражает "движение в определенный момент времени". Эти семантические компоненты он отнес к элементам лексического значения, а этого "самого по себе не достаточно, чтобы позволить нам говорить, что использование этих глаголов образует систему" (Forsyth, 1970, с. 346).

Дж. Форсайт правильно отметил, что лексические различия глаголов, обозначающих в общем одно и то же действие, не надо включать в видовую семантику, но, к сожалению, он объединил глаголы движения в видовой ряд, чем фактически "превратил" лексические различия в видовые.

А.В. Исаченко убедительно показал, что семантическое различие между этими глаголами не только не относится к видовому значению, но в значительной степени изменяется от одной пары глаголов движения к другой, так что ее вовсе нельзя приписать грамматике современного русского языка. Несмотря на это он утверждает, что термином "глаголы движения" обозначается не семантический класс глаголов, подобный глаголам чувственного восприятия или глаголам речи, а грамматический, морфологический класс глаголов (Исаченко, 1961, с. 12-15). Может быть, на его мнение в этом случае сильное влияние оказала языковедческая традиция.

Обзор литературы вопроса показывает, что под общим названием "глаголов движения - перемещения" исследователи выделяют в русском языке небольшую группу глаголов, представленную своеобразными соотносительными парами. Характерной особенностью их является семантическая и морфологическая парность, основанная на значении направленности-ненаправленности движения.

В.Э. Морозов доказывает, что семантическое противопоставление однонаправленных / неоднонаправленных глаголов движения не относится не только к видовому значению, но достаточно существенно отличается от одной пары глаголов движения к другой, так что ее вовсе нельзя приписать грамматике современного русского языка. Глаголы движения представляют собой количественно ограниченную лексическую группу, имеющую некоторые словообразовательные особенности, в том числе в отношении видообразования, и включающую специфические видовые гнезда наряду со вполне обычными видовыми парами (Морозов, 2003, с. 1240-1242).

Но обращает на себя внимание, что некоторые из исследователей последних десятилетий, как Н.Н. Сергеева (1970) и М.А. Минина (1995), по тем или другим причинам значительно расширяют круг русских глаголов движения. Первая дифференцирует глаголы движения в зависимости от характера движения. Она выделяет следующие группы:

1. бесприставочные глаголы движения, имеющие характер ненаправленного движения-перемещения. Сюда входят такие глаголы, как блуждать, бродить, гулять, гнаться, гоняться, сновать, скитаться и др.;

2. направленные глаголы горизонтального движения-перемещения, которые Н.Н. Сергеева разделила на две подгруппы:

1) традиционные глаголы движения, которые характеризируются наличием соотносительных пар несовершенного вида: брести - бродить, бежать -бегать, везти-возить, вести- водить и др.;

14 2) глаголы, которые не имеют соотносительных пар несовершенного вида, но семантически и синтаксически не отличаются от традиционных глаголов движения. Эта подгруппа делится на:

а) глаголы только в форме несовершенного вида, так как значение совер
шенного вида рассматриваемые глаголы получают с помощью приставок
(лить-ся, мчать-ся, переть, плестись и др.);

б) глаголы, которые образуют видовые пары, оставаясь бесприставочны
ми (двигать-ся - двинуть-ся, метаться - метнуться, скользить - скользнуть,
шагать - шагнуть и др.);

III) глаголы вертикального движения-перемещения {валиться, падать и

дрО;

IV) глаголы колебательного движения типа вилять, вихлять, качать, ка
чаться, колебать, колебаться и др.;

V) глаголы кругового движения типа вертеть, вертеться, вихриться,
кружить, кружиться, крутить, крутиться и др.;

VI) глаголы беспорядочного движения типа барахтаться, возиться, ше-
велйть-ся, шелохнуть-ся и др., которые не имеют значения перемещения, так
как лицо (предмет) совершает движение, не перемещаясь.

С одной стороны, Н.Н. Сергеева удачно выявила различия между отдельными группами глаголов. Но, с другой стороны, такой слишком подробный подход к делению глаголов движения в зависимости от характера движения размывает границу между традиционными глаголами движения, которые в настоящей диссертации нас больше всего интересуют, и всеми остальными такими, обозначающими вообще какое-то движение-перемещение.

М.А. Минина выделяет следующие группы глаголов движения, учитывая оценочный компонент, заложенный в них:

I) глаголы, в чьих значениях нет оценки, она может зависеть только от контекста. Это такие лексические единицы, как: бегать, бежать, брести, бродить, двигаться, маршировать, идти, ходить, шагать. Они характеризуют

15 движение, ходьбу как определенное действие с разных позиций: направленности, скорости, способа исполнения действия;

II) глагольные единицы, значение которых содержит рациональную оцен
ку, характеризующие хождение как действие, соответствующее или несоответ
ствующее норме. Эта группа распадается на несколько подгрупп по следующим
признакам:

5. "без цели, без направления". Сюда М.А. Минина относит: блудить, блуждать, гулять, дефилировать, прогуливаться, фланировать. К тому же оценка этих глаголов может быть различной: отрицательной у блудить, блуждать и положительной у гулять, дефилировать, прогуливаться. Однако контекст может вносить в оценку серьезные изменения, например, блуждать мыслями - мечтать, оценка положительная. Это происходит тогда, когда глагол употребляется в переносном значении, не соотносимом со значениями "передвижения, ходьбы";

6. "способ осуществления действия". В эту подгруппу входят глаголы переваливать, семенить, топать, хромать, частить, шаркать. Их значения заключают в себе отрицательную оценку, поскольку описывают различные способы осуществления ходьбы, которые отличаются от стандарта;

7. "скорость движения": мчаться, ползти, ползать.

III) Эта группа включает в себя следующие подгруппы стилистически
маркированных глаголов движения, которые обозначают:

8. "движение без цели": болтаться, колобродить, метаться, мотаться, мызгаться, околачиваться, путаться, слоняться, таскаться, тискаться, толочься, трепаться, тыкаться, шастать, шататься, шляться]

9. "однонаправленное движение, удаление от объекта": драпать, мотать, пятиться, улизнуть, ускользнуть;

10. "однонаправленное движение по направлению к объекту": валить, ломить, ломиться, переть, переться, продираться, продраться',

11. "скорость, темп движения (высокая, низкая)": волочиться, ковылять,

нестись, носиться, плестись, ползти, прошвырнуться, ступать, тащиться, чесать, шествовать;

5) "особый способ хождения": ковылять, переваливаться, ползти, ступать, топать, топотать, хромать, частить, шаркать, шлепать.

Нетрудно заметить, что в приведенной М.А. Мининой классификации есть стилистически маркированные глаголы, которые можно отнести больше чем к одной группе. Например: топать, хромать, частить, шаркать, ползти, ковылять, ступать. Этот принцип деления глаголов движения смешивает глаголы, имеющие соотносительные пары, с глаголами, не имеющими соотносительных пар: бродить и маршировать, ползти и мчаться, нестись и ковылять и т. д. Такой подход, возможно, позволяет более полно описать состав слов, обозначающих действия, состоящие в том или ином движении материи. Но для сопоставления глаголов близкородственных языков целесообразнее придерживаться традиционного понимания термина "глаголы движения", ибо известно, что чем шире семантический признак, который лежит в основе выделения класса слов, тем более разнородный лексический материал может быть объединен в одну группу, которая превращается в простой перечень весьма разнообразных слов, связанных между собой лишь на очень высоком уровне абстракции. Это в свою очередь лишает лингвистическую компарацию той основы, которая необходима для определения системных различий между сопоставляемыми языками (Якобсон, 1996, с. 328).

В болгарском языке отсутствует противопоставление по однонаправленности / разнонаправленности в отличие от русских глаголов движения, в то время как видовые различия рассекают глаголы болгарского языка на два вида -совершенный и несовершенный - так же, как и русские. Например, исходный бесприставочный болгарский глагол движения несовершенного вида летя (лететь / летать) не имеет соотносительной пары по однонаправленности / разнонаправленности, а при присоединении к нему приставок образует видовые пары: пршетя (сов.) - прилететь, прилитом (несов.) - прилетать. Это, с одной стороны, подтверждает невидовой характер различия по однонаправленности /

17 разнонаправленности, а с другой стороны, подчеркивает различия между национальными картинами мира, отраженными даже в близкородственных языках. Сама возможность национальной окраски языковых значений реализуется по-разному, особенно вследствие метафорического переноса значений.

1.2. Значение глаголов движения и их производных с точки зрения сопоставления "картин мира" в разных языках

1.2.1. Что такое "картина мира" и "языковая картина мира"?

Человек отличается от всего живого своей врожденной предрасположенностью к общественной жизни. В общественном процессе, который носит постоянный характер, принимает участие любой представитель человечества. Превращение человека в общественное существо называется социализацией. Самая важная отличительная особенность процесса социализации человека -это приобретение им базового знания, дающего ему возможность ориентироваться в природе и функционировать как полноправный член социума.

А что понимать под словом "знание" и что ему дает начало?

По мнению В.В. и А.В. Морковкиных (1996), по отношению к отдельному человеку знание можно расценивать как определенным образом сложно организованное единство всех информем, которыми обладает его ментально-лингвальный комплекс и которые определяют всю его деятельность. Знания приобретаются в течение всей человеческой жизни.

Что служит основой для формирования знания?

В основном - это наследственность. Еще с самого рождения человек обладает какой-то начальной информацией, позволяющей ему осуществлять свою жизнедеятельность. Вышеупомянутая информация представляет собой врожденное знание человека. На этом уровне человек не отличается от животного. Приобретение знания любого другого типа осуществляется на всем протяжении человеческой жизни, т.е. оно является благоприобретенным.

Благоприобретенное знание в свою очередь разлагается на несколько типов:

I. Знание, включающее опыт общения человека с природой и обществом. Приобретение знания этого типа осуществляется при помощи языка и характеризуется несравнимо большей результативностью сравнительно с животными, обладающими только генетическим языком.

И. Знание, которое состоит из данных, полученных из текстов (устных и письменных), с которыми человек знакомится в продолжение всей своей жизни. Овладение знаниями этой группы реализуется при помощи понимания.

3. Знания, представляющие собой новые сведения, приобретенные человеком в результате деятельности его мышления. Оно дает человеку возможность получать знания о том, что не может быть непосредственно воспринято им.

4. Информация, знания, присвоенные человеком в процессе изучения родного языка, которым ребенок овладевает как основное средство общения и сообщения в период социализации.

Сам акт усвоения родного языка выполняет функцию постепенного, но в то же время интенсивного превращения генетического языка в индивидуализированную разновидность определенного этнического языка. Присоединение ребенка к этнически определенному социуму представляет собой первый шаг в его преобразовании из "природного человека" в личность, точнее в языковую личность.

В конечном итоге получается то, что все знание, которым обладает языковая личность, так или иначе обусловлено языком.

Знание, приобретенное человеком из четырех вышеуказанных источников, принимает законченную форму в его сознании, что по сути своей является субъективным образом объективного мира. Эта информационная целокупность в научной литературе называется по-разному: моделью мира, образом мира, образом действительности и т. п. Но самым употребительным ее названием в последнее время является словосочетание "картина мира", конкретизируясь до-

полнительными определениями - "научная", "общенаучная", "частнонаучная",

"историческая", "биологическая", "физическая", "языковая", "общая", "практическая", "наивная", "лингвистическая", "художественная" и нек. др. Исходя из задач в настоящей диссертации, мы постараемся детализировать термин "картина мира" по отношению к лингвистике.

Само понятие "картина мира" появилось на рубеже XIX и XX веков для обозначения совокупности образов, отображающих в тесной связи между собой все достижения результатов познания мира в области науки (в первую очередь физической). Вот почему, может быть, под влиянием этой традиции многие выдающиеся ученые, как А. Эйнштейн, В.И. Вернадский, М. Планк и др., очерчивают в той или иной мере объем понятия "картина мира" очень неточно и неопределенно. А. Эйнштейн, например, отмечал, что для человека характерно стремление "каким-то адекватным способом создать в себе простую и ясную картину мира для того, чтобы оторваться от мира ощущений, чтобы в известной степени попытаться заменить этот мир созданной таким образом картиной. Этим занимаются художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по-своему. На эту картину и ее оформление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы в ней обрести покой и уверенность..." (Эйнштейн, 1967, с. 136). В этом толковании исследователь отождествил научную картину мира с представлением мира ненаучным сознанием. Указано лишь, что человек стремится заменить реальный мир картиной, созданной в своем сознании и тем или иным образом воплощенной в научной теории, в произведении искусства. В этом определении штрихованы самые общие черты понятия "картина мира".

По М. Планку, КМ (далее — картина мира) состоит из двух этапов: первый этап - чувственное, субъективное восприятие мира; второй этап - замена этого восприятия всеобщим знанием о мире. Он пишет: "Чувственные ощущения, которые вызываются предметами у разных людей, могут не совпадать, картина мира, мира вещей, для всех людей одинакова, и можно сказать, что переход от чувственного мира к созданию его научной картины наступает тогда,

20 когда вместо пестрого субъективного разнообразия выступает устойчивый объективный порядок, вместо случая - закон..!" (Планк, 1958, с. 106). И еще: "Будущий образ мира окажется более бледным, сухим и лишенным непосредственной наглядности по сравнению с пестрым красочным великолепием первоначальной картины..." (Планк, 1966, с. 44).

Следовательно, для Планка предществующая всему остальному КМ - это чувственное, неодинаковое для всех народов восприятие объективного мира, а НКМ (научная картина мира) - это отражение точной науки. При таком понимании данных терминов Планк добивается большей конкретности в определении их содержания, чем А. Эйнштейн.

Для Хайдеггера понятие КМ тесно связано с человеком, познающим и изменяющим мир. Он пишет: "Чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, чем объективнее становится объект, тем субъективнее, т. е. выпуклее, выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблюдение мира и наука о мире превращается в науку о человеке, в антропологию" (Хайдеггер, 1985, с. 227-228).

В этом толковании Хайдеггера можно согласиться с идеей о значительной роли человека как субъекта познания и изменения мира, но наряду с этим трудно принять отождествление науки о мире с наукой о человеке. Дополняя точку зрения М. Планка, Хайдеггер включает в пределы общей КМ мир природы и общества. Он делает попытку отделить КМ от НКМ, считая, что интенсивность их развития не может быть одной и той же.

Мы не можем не согласиться с мнением Хайдеггера, так как, с одной стороны, НКМ создается и используется узким кругом людей - учеными. С другой стороны, ребенок, овладевая языком, познает мир не научно, а на языковом уровне, на котором в донаучный период осуществлялось формирование первичного, наивного представления о мире, присущего всем носителям данного языка. Вот почему все, что следует понимать под понятием "картина мира", относится полностью к "языковой картине мира" (ЯКМ) национального языка.

21 Как видно, ученые вкладывают в объем понятия КМ различное смысловое наполнение, так как у них цели могут быть различными, и поэтому они имеют право выбирать самые подходящие для их осуществления средства, среди которых могут быть всевозможные создаваемые ими абстрактные категории, критерии и т. д. Кроме того в лингвистической литературе существуют несколько противоположных подходов к пониманию ЯКМ. Чтобы охватить как можно больше интерпретаций, следует обратить внимание на суть этих толкований. На наш взгляд, их всего три:

1. интегральный и дифференциальный аспекты;

2. "узкое" и "широкое" толкование семантически организованного лексического состава языка;

3. "объективистский" и "субъективистский" подходы.

По поводу первой оппозиции Ю.Н. Караулов писал: "...В литературе под "картиной мира" понимаются два разных аспекта рассмотрения семантики (или лексики, что в данном случае одно и то же): либо общая, интегральная ее картина, совокупность всего языкового содержания, относительно постоянная и медленно эволюционирующая во времени, либо специфические черты семантики данного языка, дифференцирующие его от всех других языков. Вопрос осложняется также тем, что ни интегральный, ни дифференциальный аспекты не получили достаточно ясного определения, во всяком случае, в лингвистической литературе" (Караулов, 1976, с. 245).

Мы определенно разделяем мнение последователей интегрального подхода, считая, что в ЯКМ входит все языковое содержание данного языка, а не только особенности его семантики, потому что специфические черты его внутренних форм образуют картину только отдельных его фрагментов. С другой стороны, выделение в языке семантически специфического предполагает и наличие семантически неспецифического, общего для всех языков. А четко отделить семантически специфическое от семантически неспецифического в каждом конкретном случае вряд ли возможно.

22 "... Такая двойственность в понимании того, что значит "картина мира",

встречается уже у Гумбольдта, от положений которого и отправляется Вайсгер-бер. Анализируя понятие внутренней формы... у Гумбольдта, еще А. Марта приходил к выводу, что "картиной мира" ... можно было бы назвать как сумму всего языкового содержания, сумму значений..., так и репрезентацию этих значений посредством внутренних форм, т. е. совокупность используемых в языке сравнений и образов. Последние составляют специфику каждого конкретного языка, то, чем языки отличаются друг от друга. Именно здесь при сравнении одного языка с другим выявляются несоответствия, обнаруживаются лакуны, отчасти связанные с культурно-историческими и этнографическими лакунами, отчасти объясняемые языковой спецификой внутренних форм" (Караулов, 1976, с. 244).

Вывод один: для того, чтобы вполне соответствующе эксплицировать ЯКМ данного языка, нужно считать все языковое значение моногенным строительным материалом для построения конкретной ЯКМ. Так, например, в ЯКМ традиционных глаголов движения следует включать не только значения, обозначающие движение, но и все виды переносных значений, создающих целостность и уникальность этой лексической группы.

Первый подход из второй оппозиции, т. е. "узкое" толкование семантически организованного лексического состава языка, называет всю логически организованную лексику языка не более чем структурой словаря данного языка. Оно не рассматривает лексику как фактор, определяющий и формирующий национальное мировидение.

"Широкое" толкование выходит за пределы чистой лексикографии и признает за ней роль в отражении картины мира в языке.

Мы относим себя к сторонникам "широкого" подхода к интерпретации результатов семантической организации лексики. Наше понимание оказывается тождественным с точками зрения Дорнзайфа, рассматривающего лексику как словесное покрытие для мысли (см.: Dornseiff, 1933-1934, с. 5), Халлига и Варт-бурга, считающих, что картина мира обычного носителя языка состоит из за-

23 крепленных в языке донаучных понятий, а сам носитель языка формирует образ

всего окружающего мира в своем сознании с так называемым наивным реализмом (см.: Hallig, Wartburg, 1963, с. 88).

Доводы оппонентов против того, что семантически организованная лексика может отражать картины мира (см.: Coseriu, 1966, с. 183), возникают вследствие недифференцированного употребления понятия КМ и нежелания принять во внимание термины научное сознание и обыденное сознание.

Нам ближе всего мнение И. Трира, который считает, что "вся картина мира в том виде, как она существует у отдельной личности и у всей языковой общности, органично и без лакун расчленяется сверху... А внутри полей семантические области отдельных слов тоже смыкаются одна с другой без зазоров" (Wartburg, 1962, с. 164-165. Цит. по: Караулов, 1976, с. 243). Это точно сказано, потому что лакуны возможно найти только с точки зрения другого языка. Например, насчет традиционных глаголов движения в русском языке можно обнаружить лакуны в их значениях, выражающих движение, после их сопоставления с глаголами движения из других языков.

Итак, семантическая организация лексики языка является не только словарем данного языка, но и словарным выражением в реальной форме модели мира, имеющим место в коллективном языковом сознании данного народа.

О третьей оппозиции — "объективистского" и "субъективистского" подходов — Г.В. Колшанский пишет: "Гносеология исходит из того положения, что существуют два мира, которые соотносятся друг с другом как первичный и вторичный, независимый и зависимый. Объективность двух миров - объективного и субъективного, человеческого и внечеловеческого - не снимается ни при каких условиях, и только единственный вопрос - вопрос об отображаемости первичного мира во вторичном - является принципиальным и существенным..." (Колшанский, 1990, с. 14). Следовательно, в основе этой оппозиции лежит отношение к характеру зависимости вторичного, языко-мыслительного мира от мира первичного, объективного.

Первый подход признает за ЯКМ принципиальную обязательность соответствовать чистому знанию о мире первичной объективной реальности. Его можно назвать "объективистским". По мнению авторов этого подхода, ЖМ является лишь воспроизведенным, вторичным существованием объективного мира.

Точка зрения сторонников "объективистского" подхода вполне исчерпывающе описана в монографии Г.В. Колшанского "Объективная картина мира в познании и языке": "Весь язык в целом есть собственно человеческая форма именования объективного мира,... суть референции состоит в том, что в основе этой соотнесенности лежит предпосылка конечной адекватности двух миров -мира вещей и мира понятий - объективного мира и его отражения в мышлении человека" (Колшанский, 1990, с. 41). Таким образом "объективисты" отождествляют научное познание с обыденным знанием и оставляют за языком лишь роль инструмента для построения теоретико-познавательных систем, создающих вторичный идеальный мир.

Сторонники "объективистского" подхода категорически утверждают, что "язык не познает мир, а следовательно, и не создает какой-либо картины мира" (Колшанский, 1990, с. 33). "Существование языка как материальной формы закрепления мышления человека, а следовательно, и той совокупности знаний, которыми располагает мышление человека на определенном этапе, создает... проблему... Эта проблема поворачивает вопрос о содержании этого выражения таким образом, что картина мира как совокупность знаний человека о мире подменяется картиной мира, существующей в языке, т. е. "языковой картиной мира" "(там же, с. 22-33). Оказывается, что ЖМ подменяет собой концептуальную картину мира (НКМ). В действительности, обыденный язык, создавая свою собственную ЖМ, ни в коем случае не подменяет концептуальную КМ, потому что он никак не стремится к адекватному отражению объективного мира. "Право" на это имеет научная картина мира.

Авторы второго подхода не ставят знак равенства между ЯКМ и чистым знанием о первичном мире. Такой подход можно назвать "принципиально су-

25 бъективистским". "Принципиально", потому что неадекватность ЯКМ с концептуальной КМ считается вполне нормальным явлением. В современной лингвистике эту теорию развивали и развивают Гумбольдт, Бенвенист, Боас, Сепир, Уорф, А. Вежбицкая и многие другие лингвисты. "Субъективисты" утверждают, что существуют столько ЯКМ - сколько и языков и столько же единственных в своем роде отражений мира, не приписывающих себе полного сходства с НКМ.

Мы присоединяемся к мнению "субъективистов", не требующих от ЯКМ объективности, и считаем правомерным предъявлять такое требование только от НКМ. Нельзя отождествлять ЯКМ с точным знанием о мире. Мы обнаруживаем полное согласие с точкой зрения Е.В. Падучевой: "Между тем значение элементов естественного языка не может быть сведено к отношению между языком и миром... Значение антропоцентрично, т. е. отражает общие свойства человеческой природы; более того, оно этноцентрично, т. е. ориентировано на данный этнос. Нельзя на естественном языке описать "мир как он есть": язык изначально задает своим носителям определенную картину мира, причем каждый данный язык - свою" (Падучева, 1996, с. 5-6).

По мнению О.А. Корнилова (2003), языковая картина мира — это вербализованная система "матриц", в которых запечатлен национальный способ видения мира (т. е. модель мира). В том числе лексические единицы выражают так называемые прототипы, под которыми понимаются собирательные образы объектов, фиксирующие в сознании все характерные признаки объектов данного класса. В словарном составе языка присутствуют как такие слова, значения которых не имеют национальной специфики по сравнению с лексикой других языков, так и национально-специфическая лексика. Последняя разделяется на три вида:

обозначения специфических реалий, например, изба (среди глаголов движения таковых по понятным причинам не имеется);

обозначения универсальных концептов, имеющих специфические прототипы, например: скатать (ковер) — универсальный концепт "трубообразное

26 сворачивание" имеет специфический прототип, связанный с идеей перемещения круглых предметов или объектов на колесах, ср. болгарское завйя, по своему прототипу более близкое к русскому завить;

— обозначения специфических абстрактных концептов, например, откатывать, концепт, не имеющий аналогов в большинстве языковых картин мира, в частности, в болгарской.

Прототипом исследователь называет "идеальную мыслительную репрезентацию какого-либо концепта" (Корнилов, 2003, с. 152). Под концептом он понимает ментальную категорию, отражающую класс тех или иных объектов, ситуаций, признаков и т. д. Таким образом, прототип — это обобщенный образ идеального представителя той категории, которая обозначается тем или иным словом.

С этой точки зрения, означаемые глаголов движения в первом, исходном значении в основном относятся к уровню универсальных концептов, имеющих специфические национальные прототипы. Например, класс ситуаций, связанных с перемещением по суше при помощи ног в нормальном темпе (не слишком быстро и не слишком медленно) и в русском, и в болгарском языке отличается от класса ситуаций перемещения по суше на транспорте, при этом различаются однонаправленность / неоднонаправленность движения (идти / ходить — вървя / ходя). Все эти признаки перемещения, несомненно, являются универсальными. Однако во многих языках существует единый, более широкий прототип, их не дифференцирующий (ср. английск. to go, испанск. ir, нем. zu gehen и т. п.).

О.А. Корнилов выделяет четыре компонента сознания, влияющих на образование прототипов: а) сенсорно-оценочный компонент, б) логико-понятийный компонент, в) эмоционально-оценочный компонент, г) ценностно-нравственный компонент. На наш взгляд, в образовании прототипов важную роль играют ассоциации между различными явлениями действительности в силу которых одно и то же слово может посредством переноса значения выражать весьма различные объекты. Эти ассоциации позволяют преодолеть противоречие меж-

27 ду бесконечностью мира и пусть огромным, но все же конечным числом лексических единиц. Однако ассоциации между объектами, возникающие в сознании носителей разных языков, в том числе и близкородственных, далеко не одинаковы. Это создает многочисленные отличия по вторичным значениям между словами, совпадающими в своих первичных значениях.

О.А. Корнилов (2003, с. 180) выделяет следующие основные типы различий членения картины пространственно-временного континуума в лексических системах языков:

4. несовпадение объемов одноименных концептов, ср. русск.: катить / катать - болг.: търкалям;

5. различная степень дифференциации значений одноименных концептов: катить / закатывать - търкалям;

6. прохождение границ между смежными концептами в разных "местах" пространственно-временного континуума: завить, развить — не глаголы движения / закатать, раскатать — глаголы движения - завйя / развйя;

7. лексические лакуны, обнаруживаемые при сопоставлении с другими языками, напр., русск. откатывать не имеет сколько-нибудь точного соответствия в болгарском языке. Это "объективные" различия. Кроме того, О.А. Корнилов особо подчеркивает, что "языковое сознание по-разному распределяет относительно универсальный набор эмоциональных оценок по концептам языка, изначально никак не связанным ни с оцениванием, ни с эмоциями" (Корнилов, 2003, с. 5). В результате этого возникают так называемые коннотативные значения. Все слова, имеющие таковые, разделяются на три группы по степени очевидности и объективной обоснованности коннотаций:

8. слова, имеющие очевидно мотивированные коннотации, например: добегаться (отрицательное отношение к бегу, очевидно повлекшему нежелательные последствия);

9. слова, имеющие неясно мотивированные коннотации, например: бегать, таскаться (в ироническом значении "всюду следовать за кем-либо");

28 3) слова, имеющие коннотации, мотивированность которых проясняется

только при условии знания реалий национального культурного контекста: бежать как заяц (в значении "покинуть место боя"). Среди рассматриваемого нами материала слов последней группы практически нет.

В качестве особой причины расхождения прототипов, выражающих одноименные концепты, О.А. Корнилов (2003, с. 259) указывает внутреннюю форму, которую он рассматривает, правда, только на материале идиоматических сочетаний слов. С этой точки зрения отмечается четыре типа соотношения идиом в разных языках: а) лексические единицы имеют одинаковый смысл и одинаковую внутреннюю форму; б) идиомы имеют одинаковый смысл, но разные внутренние формы; в) специфичность метафорического выражения смысла сочетается с неоднозначностью или вариативностью самого смысла; г) специфичность смысла сочетается со специфичностью изобразительных языковых средств, используемых для метафорического оформления этого смысла.

1.2.2. Внутренняя и внешняя форма слова как две стороны единого выражения компонентов языковой картины мира

В современной лингвистике проблему о форме в языке решали такие видные ученые, как: В. Гумбольдт, А.А. Потебня, И.А. Бодуэн де Куртенэ и не на последнем месте Г.Г. Шпет. Как известно, еще Гумбольдтом было выдвинуто понятие внутренней формы, которое он часто называл просто "формой языка" или "формой". По его мнению, в полном смысле в языке материя не может существовать без формы. К тому же, на их форме базируется само различие языков.

Система взглядов Гумбольдта (см.: Звегинцев В.А., 1960) на языковую форму основана на теоретическом предварительном условии взаимной связи языка и мышления. На этом основании изучение и характеристика формы языка может определить, по Гумбольдту, тот отличительный способ, который отбирает язык для выражения мысли.

29 В первую очередь Гумбольдт обнаруживает разницу между внешней

формой, или (что то же самое) звуковой формой, и внутренней формой. Внутренней форме языка противостоит, по его мнению, материя языка, со своей стороны некоторым образом оформленная. Притом термин материи языка выходит из рамок так называемой звуковой оболочки.

Внешняя разница между языками, на взгляд Гумбольдта, обнаруживается в том, что разные языки имеют различную звуковую форму. Звуковая форма, по Гумбольдту, "есть выражение, создаваемое языком для нашего мышления". Звуковая форма является основной причиной различия языков. Только настоящий звук, сформированный, как говорит Гумбольдт, материально (т. е. звучащая материя), составляет подлинный язык, а феномен звука создает намного больше разнообразия, чем внутренняя, форма языка.

Значение звуковой формы с этой точки зрения возрастает еще воздействием, какое она оказывает на внутреннюю форму. Материальные формы, сформировавшиеся в языке, их сочетания и прежде всего законы, которые способствуют их разнообразию, могут влиять на "идею", которая "зарождается" только посредством языка, и моделировать ее в виде, отвечающем духу языка, каким-то еле заметным (на взгляд Гумбольдта) способом изменяя ее содержание.

Гумбольдт первым в языкознании выдвигает положение о функциональной сущности модели языковой системы.

Как отмечает Гумбольдт, помимо самой звуковой формы каждый ученый сталкивается и с ее применением для обозначения предметов и для связи мысли. Для Гумбольдта это функциональное предназначение языка является более важным с онтологической точки зрения.

Понятие языка в теории Гумбольдта функционально делится на несколько степеней: "языковая сила", "языковой дар", "владение языком", "языковая способность", "языковое сознание", "форма языка" и "речь" (говорение - слушание). Значительное место среди них занимает "языковой организм", совпадающий в одном из значений с современным понятием "языковая структура" или понятием "языковая система".

По мнению Гумбольдта, "язык" в отличие от "речи" составляет не звуковая оболочка, а целостный ряд путей и способов, являющихся своеобразным механизмом передачи звуковыми средствами внеязыкового содержания. Другими словами, это - прием, при помощи которого категории мышления воплощаются в языке, т. е. схема языкового мышления. Это самое важное в языке, включающее, на взгляд Гумбольдта, в себя внутреннюю сущность и индивидуальную специфику каждого языка, Гумбольдт и называет внутренней формой.

Во внутренней форме проявляется оригинальность связей звуковой формы с понятием, свойственная каждому языку в отдельности. Следовательно, слово не является типичным образцом самого предмета, оказывающего влияние на наше чувство, слово является воплощением нашего собственного взгляда на предмет, наше видение предмета.

Гумбольдт особо замечает, что "в каждом языке заложено свое мировоззрение" (1841-1852, т. V, с. 433), притом сам язык оказывается посредником между человеком и внешним миром.

Гумбольдт обнаруживает, что нередко слово заключает в себе отпечаток образа, порожденного предметом. "Уже здесь, - по Гумбольдту, - содержится главный источник разнообразия выражений для одного и того же предмета. Если, например, в санскритском слон называется то "дважды-пьющим", то "двузубым", то "снабженным рукой", то каждое из этих названий, очевидно, содержит в себе особое понятие, хотя все означают один и тот же предмет" (цит. по: Звегинцеву В.А., I960, с. 85). Каждый язык, пишет Гумбольдт, "описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг" (цит. по: Звегинцеву В.А., 1960, с. 81). "До известной степени фактически так дело и обстоит, потому что каждый язык образует ткань, сотканную из понятий и представлений некоторой части человечества" (цит. по: Звегинцеву В.А., 1960, с. 81). "Многие языки - это не многие обозначения одного предмета, но разное рассмотрение его" (Гумбольдт, 1841-1852, т. VII, с. 602).

31 Внутренняя форма, как утверждает Гумбольдт, закрепляет особенности

национального понимания мира; она является особенно индивидуальным приемом, с помощью которого народ выражает в языке мысли и чувства. Именно внутренняя форма делает возможным, по мнению Гумбольдта, уподоблять языки человеческим физиономиям. Только форма определяет, к какому разряду относится известный язык по своему генетическому родству.

Как отмечает Гумбольдт, неизменное и однообразное в деятельности духа, воплощающей органический звук в выражении мысли, взятое во всей целостности своих связей и представленное систематически, образует собой то, что мы называем формой языка (см.: Звегинцев В.А., I960, с. 74).

Внутренняя форма языка обладает своими законами; их надо представлять, по Гумбольдту, как главные способы, "которыми деятельность духа идет в деле образования языка". Щей, относящиеся к строю языка, научная модель языкового функционирования, т. е. эта несомненно внутренняя и чисто умственная составляющая форм, которую можно представить как научную абстракцию, и является, на взгляд Гумбольдта, собственно языковой структурой.

Итак, под внешней формой надо понимать звуковое оформление, морфологическую структуру, значение. Под внутренней формой надо понимать прием соединения понятия со звуком, мысли - с языковой материей.

По мнению Гумбольдта, внутренняя форма, таким образом, является функциональной моделью мыслительно-языковых связей. Внутренняя форма выступает в роли посредника между сознанием и языковой актуализацией.

Все средства, которые язык использует для осуществления своих целей, Гумбольдт называет техникой языка и подразделяет ее на фонетическую и интеллектуальную. Фонетическая техника - образование слов и форм в плане звучания, звукового состава. Интеллектуальная техника - это означает все, что в языке должно быть обозначено и отмечено звуками, например: род, двойственное число, времена глаголов и т. д. (если они существуют в языке).

Вопрос о внутренней форме занимает особое место и в общелингвистической теории А.А. Потебни, несмотря на то, что он нигде не дает исчерпываю-

32 щего определения внутренней формы. Взамен этого по ходу изложения своих

мыслей он формулирует несколько дефиниций внутренней формы, характеризующих ее с разных точек зрения.

В первую очередь внутренняя форма является одной из важнейших особенностей слова, определяющей понимание любого слова. В связи с этим внутренняя форма, во-первых, оценивается как "этимологическое значение" слова или "ближайшее этимологическое значение слова" (Потебня, 1913, с. 83 и 146).

Во-вторых, "внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль" (Потебня, 1913, с. 83). Исходя из этих рассуждений, Потебня поясняет, что мысль о туче представлялась народу по одной из своих отличительных примет, именно по тому, что она вбирает в себя воду или изливает ее из себя, откуда и происходит слово туча (корень ту - пить и лить).

В-третьих, внутренняя форма есть "центр образа, один из его признаков, преобладающих над всеми остальными" (Потебня, 1913, с. 116). Это совсем ясно видно, замечает он, во всех словах позднейшего образования с ясно выраженным этимологическим значением (бык - ревущий, медведь - едящий мед и т. д.) (Потебня, 1913, с. 116).

В-четвертых, рассуждает Потебня, внутреннюю форму нужно рассматривать не как образ предмета, а как "образ образа, т. е. представление" (Потебня, 1913, с. 117). Следовательно, у каждого слова, по мнению Потебни, необходимо различать внешнюю форму, т. е. членораздельный звук, и внутреннюю форму.

Бодуэн де Куртенэ, со своей стороны, намечает следующие составляющие языка: 1) внешнюю или, точнее говоря, звуковую, сторону языка; 2) экстралингвистическую, т. е. внеязыковую, сторону, по Бодуэну де Куртенэ, "сторону семантических представлений", и 3) морфологическую сторону. И притом морфологию языка он толкует шире - как языковую форму, структуру языка, как способ, которым звуковая сторона устанавливает связь с психическим содержанием. В этом, на взгляд Бодуэна де Куртенэ, состоит сущность языка.

Бодуэн де Куртенэ полагает, что языку свойственна строго языковая морфология, не повторяющаяся ни в одной из других областей. Различные языки являются своеобразными преломлениями, модификациями "морфологии" человеческого языка (Куртене, 1917).

Мы считаем, что Г.Г. Шпет был абсолютно прав, утверждая, что "именно внутренняя форма делает каждый язык уникальным в том смысле, что значимыми являются различия не столько в акустически-графическом облике языковых выражений, сколько различия в их глубинном устройстве, т. е. в грамматическом строе каждого языка и зафиксированной в нем модели мира" (Шпет, 1927, с. 3).

Можно выделить следующие отношения русских глаголов движения и их производных с болгарскими глаголами с точки зрения соотношения их внутренних форм:

10. лексические единицы имеют одинаковое лексическое значение и одинаковую внутреннюю форму, например: накатить - натърколя;

11. идиомы имеют одинаковое лексическое значение, но разные внутренние формы: подкатывать (края) - запрётвам;

12. специфичность метафорического выражения лексического значения сочетается с неоднозначностью или вариативностью самого значения: закатать, раскатать — глаголы движения - завйя / развйя;

13. специфичность значения сочетается со специфичностью изобразительных языковых средств, используемых для метафорического оформления этого смысла: укатать (дорогу) - изравня.

Именно различия внутренних форм и метафорических переносов между русскими и болгарскими глаголами движения обуславливают неполное совпадение соответствующих фрагментов русской и болгарской языковых картин мира. Метафорические переосмысления вообще играют важную роль в создании специфической окраски национальной языковой картины мира, особенно регулярные переносы между ее разными фрагментами.

34 1.3. Роль метафоры и метафорического переноса в формировании

языковой картины мира

1.3.1. Основные функции и принципы тропов

При исследовании языка выделяются два аспекта последнего: статический аспект, выявляющий устройство языка в определенном синхронном срезе, т. е. языковую картину мира как результат уже произошедшего процесса, и динамический, показывающий, как одно языковое явление трансформируется в другое. Ко второму аспекту относятся такие явления, как изменение звуков в речевом потоке, словообразование, словоизменительные парадигмы, разнообразные синтаксические трансформации, и изменения значения слов. Метафора¹ является ярким примером динамики в сфере лексической семантики.

Как известно, предназначение любого тропа в основном состоит в создании некоторого нового понятия и порождении одновременно с этим множества ассоциаций, сквозь которые объективный мир, воспринимаемый сознанием, получает языковое выражение. Ассоциации, создаваемые в ходе образования тропов, дают возможность, обнаруживая сходство или смежность между различными по содержанию семантическими единицами, находить аналогию между ними, и в первую очередь между фактами и явлениями физически воспринимаемой действительности и недоступной зрению сферой идей и страстей, а вдобавок всякого рода отвлеченными понятиями, формируемыми разумом в течение поступательного "движения" от абстрактного представления о действительности к точному и вещественно определенному ее постижению.

Непредметная реальность организуется сознанием человека по аналогии с пространством и временем мира, данного в непосредственных чувственных восприятиях. Этот процесс основывается на несколько достаточно общих положений. Например, идея пространственного перемещения используется для осмысления различных видов изменений, в том числе развития процесса: ра-

¹ В настоящей работе рассматриваются только такие случаи переноса, результаты которого зафиксированы в языковом сознании носителей языка в виде особых значений слов, представленных в толковых словарях. Контекстно обусловленный перенос значения в учет не принимается.

35 бота идет хорошо, изменения физического и эмоционального состояния:

выйти из терпения, изменения отношения к чему-либо: отойти от теории,

изменения владения: перейти по наследству.

В основе тропеических механизмов лежит антропоцентрический принцип, согласно которому формируется та "наивная картина мира", которая проявляется в самой возможности представлять в мыслях явления природы или отвлеченные понятия как "материализованные" константы, как лица или живые существа, имеющие антропоморфные, зооморфные и т. п. качественные, динамические и ценностные отличительные особенности, например: рус. Снег идет, англ. It is snowing.

По антропометрическому канону "человек - мера всех вещей". Этот принцип выражается в образовании моделей, или стереотипов, имеющих своим назначением быть своеобразными ориентирами в количественном или качественном восприятии объективного мира. Так, в русском языке слово лиса служит и для обозначения хитрого человека, хотя лисы вряд ли такие хитрые на самом деле.

При помощи системы метафоры на базе сходства некоторых признаков реалии, уже получившей в языке свое наименование, и называемой реалии, рождается новое воплощение объекта — метафорически переосмысленное значение имени с целью названия новой материально воспринимаемой реалии или явления либо же образования некоторого нового понятия в ходе его метафорического именования (ср. ручка кресла, где новая реалия получила только имя, и набить цену, где в акте метафоризации образовалось новое понятие, получившее имя).

Все слова и словосочетания, приведенные выше в качестве примеров, -результат вторичной номинации, что дает нам возможность убедиться в роли метафоры и других тропов в пополнении лексики, обслуживающей недоступный зрению мир. Следовательно, проблема языковой картины мира самым непосредственным образом связана с проблемой метафоры как одним из способов ее создания.

36 1.3.2. Смысловые механизмы и характерные свойства метафоры

По сути дела, метафорический перенос выполняет в языке то же предназначение, что и словообразовательные способы, но только более сложное и вместе с тем действующее "скрыто" и нешаблонно. Он является универсальным способом пополнения языкового инвентаря - как лексического, так и грамматического, создающегося в ходе вторичной номинации - автономной, когда семантическая транспозиция сводится к переосмыслению отдельной языковой единицы (слова, аффикса, конструкции), косвенной, при которой одна языковая единица переосмысляется на основе смыслового содержания другой, номинативно преобладающей в данном акте (ср. Дело идет к концу ~ заканчивается), и в процессе идиомообразования, когда речь может идти в общих чертах о переосмыслении некоторого сочетания на базе тех или иных ассоциаций и порождаемого ими образа {дело идет как по маслу).

Несомненно, метафора - вовсе не единственное средство вторичной номинации. Метонимия и синекдоха тоже продуктивны. Но эти тропы в большей степени соответствуют действительности, чем метафора, так как они оперируют не образно-ассоциативным подобием, а действительно существующей смежностью, соположением обозначаемых (ср. Мужчина в черном костюме ушел и Черный костюм ушел). Как видно, и эти средства не лишены образности, но метафора, со своей стороны, определенно же испытывает потребность в допущении сходства, конечно, не всегда явного, а чаще всего намеренно созданного, не соответствующего действительности.

Метафора как процесс всегда богаче, чем простое сравнение. Не случайно Г.Г. Шпет писал: "Надо сразу же отметить как необыкновенно узкое и упрощающее действительное положение вещей то убеждение, что, например, метафора возникает из сравнения, если, конечно, не расширять само понятие сравнения до любого сопоставления" (Шпет, 1922, с. 34).

В настоящий момент одна из наиболее приемлемых систем взглядов на этот вид тропов является концепция метафоры, называющаяся интеракционист-ской. Согласно этой концепции, в том ее варианте в изложении, который при-

37 надлежит М. Блэку, метафоризация протекает как процесс, в котором осуществляется взаимная связь двух сущностей и двух операций, при помощи которых реализуется взаимодействие. Одна из этих сущностей - это тот объект, который обозначается метафорически. Вторая сущность - вспомогательный объект, который соотносим с обозначаемым уже готового языкового наименования. Эта сущность еще играет роль фильтра при формировании представления о первой. Каждая из взаимодействующих сущностей вносит в результат процесса свои дополнительные ассоциации, обычные при стандартном употреблении языка, что и облегчает выяснение метафорического смысла говорящими на данном языке. В то же самое время метафоризация допускает возможность и некоторого контекста, в котором как бы фокусируются релевантные для обозначения первой сущности отличительные особенности, в чем и выражается метафорическое взаимодействие "участников" метафоризации.

Теория М. Блэка получила широкое признание в логико-философских направлениях анализа языка. Дающей хорошие результаты считается сама идея интеракции, так как она дает возможность исследовать метафору в действии. Эта идея подвергается научному изучению в рамках понятийной теории значения и другим западным ученым в области метафоры - И. Ричардсом, который в отличие от М. Блэка оказывает предпочтение моделированию метафорического процесса как взаимной связи "двух мыслей о двух различных вещах. Причем эти мысли, возникая одновременно, выражаются с помощью одного слова или выражения, значение которого есть результат их взаимодействия" (Richards, 1936, с. 90). Вызывает особое внимание то, что "основа" (т. е. образующееся представление о новой сущности) создает референцию, а "носитель" (т. е. вспомогательная сущность метафоры как определенное языковое выражение с его прямым значением) указывает смысл - тот способ, каким представляется в мыслях новая сущность.

Теория И. Ричардса имеет большое значение именно для лингвистики, потому что дает возможность оперировать не только идеей о взаимной связи двух сущностей (референтов), но и таким фактом, как их мыслительное ото-

38 бражение, порождающее те ассоциативно-образные представления, которые

тоже входят в новое понятие.

На наш взгляд, метафору нужно рассматривать как модель смыслопрев-ращения, опираясь на лингвологическую грамматику и привнося в эту модель тех элементов, которые дополняют ее сведениями о гипотетичности метафоры и антропометричности самой интеракции, в процессе протекания которой и создается новое значение.

В метафорической интеракции принимают участие хотя бы только три комплекса, разнородных по своему характеру.

Первый комплекс-это достаточный повод, оправдывающий метафору как идею об элементе мира (предмете, событии, свойстве и т. п.). Она первоначально выступает прежде всего во внутренней речи.

Второй комплекс, который участвует в интеракции, - это некоторое образное представление о вспомогательном объекте. Но оно "занимает свое место" в метафоре только в той ее части, которая сопоставима с формирующейся мыслью о мире как по содержанию, так и по подобию, соответствующему антропометричности создаваемого представления и самой возможностью уподобления на базе допускаемого сходства. Так, например, в жаргонизме тащиться выражение чувства удовольствия, очарования первоначально относилось не к уровню значения слова, а к обиходно-бытовому представлению об отличительных особенностях поведения человека, впавшего в состяние эйфории.

Третий комплекс- это само значение, переосмысляемого через посредство метафоризации имени. Оно является связывающим звеном первых двух комплексов. С одной стороны, оно вводит в метафору само образное представление, соотносимое с референтом данного значения, а с другой - организует смысл нового понятия. К тому же, значение переосмысляемого слова восполнено собственно вербальными ассоциациями, которые тоже имеют существенное значение в процессе интеракции. Например, метафоры типа время летит, бежит и т. п., зародились благодаря не только образно-ассоциативному

39 комплексу, соотносимому с референтами этих слов, но и синонимическим связям начальной метафоры время идет или стоит на месте и т. п.

То, что в ходе метафоризации активизируются одни признаки и подвергаются редукции другие во всех трех находящихся во взаимодействии комплексах, отмеченных выше, - факт сам по себе достаточно тривиальный. Но важно обратить внимание, на наш взгляд, и на другое: при помощи какого предположения эти признаки, относящиеся к разным "плоскостям" отражения объективного мира, сопоставляются субъектом метафоры и как соответственно ее адресат по-новому воспринимает ее "прямое" значение. С этого предположения о сходстве образующегося понятия о реалии и некоторого в чем-то сходного с ней "конкретного" образно-ассоциативного представления о другой реалии начинается и сам процесс метафоризации. Оно является модусом метафоры, чей смысл выражается в форме "как если бы".

Именно модус фиктивности активизирует знание о мире, образно-ассоциативное воспроизведение в сознании, порождаемое этим знанием, и уже готовое значение, которые и взаимодействуют в ходе метафоризации. Этот модус позволяет уподоблять логически не соизмеримые и онтологически несходные объекты: без предположения, что X есть как бы Y, невозможна никакая метафора. "Человек всегда, - пишет К.К. Жоль, стремится абстрактное интерпретировать в терминах чувственного опыта, соотнося трансцендентное со своим жизненным опытом посредством аналогии, сопровождая ее (при наличии критического подхода) использованием "принципа фиктивности". Особенно полон косвенными изображениями по аналогии наш обычный разговорный язык" (Жоль, 1984, с. 127). Несомненно, модус фиктивности придает метафоре статус модели получения гипотетико-выводного знания. Это, со своей стороны, объясняет и необыкновенную плодотворность метафоры по сравнению с другими тропеическими способами приобретения нового знания о мире в любой области - научной, обиходно-бытовой, художественной. Чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем несколько примеров.

На принципе фиктивности основывается сопоставление языка и организма, а также активной деятельности человека, направленная на достижение ка-кой-н. социальной цели: развиваться и идти вперед. Только при предположении о допустимом сходстве "тонкости" ума и зрения могли образоваться оценочные метафоры острый ум, острый глаз. Еще интереснее уподобления человека и животных, а также отвлеченных понятий и живых существ. Ср. в этой связи образные выражения типа в бутылку лезть, в бутылку заглядывает, обломать рога кому-н., червь раскаяния, тоска гложет кого-н. или лиса, пень по отношению к человеку. Исключительно колоритна в формах проявления принципа фиктивности образная метафора, изображающая мир как инобытие: поля безмолвны, безоблачное счастье, безобразный поступок.

Итак, отличительной чертой метафоры, делающей ее средством создания языковой картины мира, является принцип фиктивности, функционирующий в ней вместе с антропометричностью. Именно эти признаки дают возможность совокуплять в метафоре сущности разных логических построений и онтологически разнородных.

Предположение на базе принципа фиктивности гипотетического сходства позволяет созидателю метафоры переходить на ту плоскость сопоставления нового и уже известного, где осуществимыми оказываются любое соизмерение и любая аналогия, отвечающие воспроизведенным в сознании восприятиям об объективном мире в личностном тезаурусе носителя языка. Как пишет Ю.Н. Караулов, причисляя этот тезаурус к плоскости, занимающей серединное положение "между семантикой и гносеологией", "употребляемое иногда для обозначения способа упорядочения знаний сочетание "картина мира" при всей кажущейся метафоричности очень точно передает сущность и содержание рассматриваемого уровня: он характеризуется представимостью, перцептуально-стью составляющих его единиц, причем средством придания "изобразительности" соответствующему концепту (идее, дескриптору) служат самые разнообразные приемы. Это может быть создание индивидуального образа на базе соответствующего слова-дескриптора или включение его в некоторый постоян-

ный, но индивидуализированный контекст, или обрастаниеіехсі определенным набором опять-таки индивидуальных, специфических ассоциаций, или выделение в нем какого-то особого нестандартного, нетривиального признака, и т. п." (Караулов, 1985, с. 13). Нельзя не обратить внимания на то, что в сущности здесь выделены именно те единицы, которыми оперирует метафора как образно-ассоциативным богатством, которым владеет носитель языка.

Наиболее характерные свойства метафоры, а именно: ее образность, отбор в ходе интеракции отличительных особенностей, релевантных для формирования гносеологического образа отражаемого ею объективного мира, ориентация на фактор адресата - на его умение понять смысл метафоры не только интеллектуально, но также оценивая обозначаемое и образ, содержащийся в ее основе, эмоционально воспринимая этот образ и соизмеряя его с порядком эмо-тивно-положительных или отрицательных реакций, обусловленных национально-культурными и вербально-образными ассоциациями, - все эти свойства заключают в себе антропометричность. Именно антропометричность и устанавливает различие между метафорой как моделью смыслопревращения и собственно эпистемическими моделями, работающими с отвлеченными сущностями и логическими правилами их толкования независимо от естественной логики языка, но которой, со своей стороны, подчинена метафоризация.

Следует обратить особое внимание и на обязательное наличие в ходе ме-тафоризации некоторой важной для субъекта речи номинативной или номинативно-прагматической интенции. Любая речь начинается с интенции ее субъекта. Но созидатель метафоры стремится преодолеть автоматизм в выборе средств из состава уже готовых. Сознательно сделанная затрата речевых усилий всегда на что-то направлена. При метафоризации осуществляется достижение какой-либо речевой задачи, которая имплицирует три компонента: мотив, цель и тактику, совместно организующих иллокутивный эффект высказывания, заключающего в себе метафору.

Вот почему основанием для классификации метафор могут быть не только их коммуникативно-функциональные свойства, но и сама интенция субъекта

42 метафоры, которая применяет разные механизмы метафоризации, различные

аспекты антропометричности и различное толкование модуса фиктивности. Поэтому классификацию метафор следует назвать функционально-номинативной. Она заключает в себе информацию о соотношении в метафоре целеполагающе-го замысла ее создателя и отражения в соответствии с этим замыслом объективного мира.

1.3.3. Функционально-номинативные типы метафор и их роль в языковой картине мира

Модус фиктивности, являясь самой высокой ступенью в процессе метафоризации, остается и в смысловом строении метафорического значения. Здесь он может выступать, достигая предела или подвергаясь редукции, от формы "как если бы" до "как" сообразно с функцией метафоры. Поэтому в основу классификации в настоящей работе положена модификация в метафоре принципа фиктивности. Но в роли критерия различения типов метафоры мы предлагаем использовать создавшуюся традицию выделять в значении метафоры не модус, а функцию. Последняя заключается в следующем: изображать объект как таковой (идентифицирующая метафора) или его признаки (предикатная метафора), либо выражать оценочное отношение субъекта к обозначаемому (оценочная метафора) или отношение эмотивное (оценочно-экспрессивная метафора), либо представлять объект как имеющий место в некотором художественно созданном мире (образная или образно-эстетическая метафора).

Первый тип метафоры -идентифицирующая, или индикативная, создает дескриптивное (конкретное, портретирующее и т. п.) значение. Характерной особенностью этого типа метафоры является подобие ее обозначаемого и того образа, который становится внутренней формой метафорического значения. И притом сходство здесь воспринимается как своего рода тождество. Именно посредством этого вида реализуется принцип фиктивности, без которого невозможно одолеть преграду между разными логическими плоскостями обозначаемого и вспомогательного образа. Как нельзя сказать облака гонят

43 что-либо, так нельзя сочетать в одном естественно-таксономическом представлении компоненты мира ветер и гнать, как это реализовано в метафоре Ветер гонит (вместо: двигает) по небу облака, потому что побуждение к движению и физическое приведение в движение относятся к разным таксономическим родам. Но идентифицирующая метафора способна формировать понятия из совместимого и несовместимого, так как здесь подобие основывается на действительно существующем сходстве, вследствие чего модус фиктивности в ней подвергается редукции. Вот почему достаточно простейшей операции сравнения (с его модусом как), чтобы направить восприятие на отсылку к отличительным особенностям сходства по функции, форме и т. п., а не на отождествление и обобщение основного объекта метафоры и его образно-ассоциативного комплекса.

Следовательно, идентифицирующая метафора и, конечно, такое же по своим обязанностям метафорическое значение в результате сохраняют только сравнительный кяк-модус, несмотря на то, что в его исходе имел место свойственный всем метафорам модус фиктивности.

Идентифицирующая метафора оперирует в области обозначения объективного мира, непосредственно воспринимаемого органами чувств, и увеличивает в общих чертах фонд лексикона, который обеспечивает название предметов, наглядно ориентированных действий, отношений и качеств {идти или стоять - о движении транспорта; идти - о дорогах; бежать - о реках, водных потоках; глазок - отверстие в двери; язык - система звуковых, словарных и грамматических средств, являющаяся орудием общения, подошва горы, козырек - навес над входной дверью и т. п.). Таким образом, например, глагол движения идти в 13-ом значении получил следующее метафорическое идентифицирующее переосмысление: 'пролегать, быть расположенным где-н., каким-н. образом' (улица идет через весь город). И еще 8-ое значение производного глагола уйти: 'вдаться, глубоко войти, погрузиться' (дорога ушла в поля).

Значение идентифицирующей метафоры есть отражение отличительных особенностей уже существующей реалии. Посредством переноса названия или

44 значения здесь осуществляется наречение того, что имеет место в реальной

действительности как сущее, а не формирование нового концепта, до тех пор не

существующего.

Имея в виду сказанное выше, нельзя не отметить, что идентифицирующая метафора является результатом лингвокреативной техники в области человеческого опыта. Вот почему она отличается эпифоричностью, т. е. нейтрализацией фиктивности, а также синестезией, т. е. психологического напряжения, которое зарождается вследствие соединения вместе в метафоре категориально гетерогенных сущностей.

Но метафора вообще способна формировать и новые понятия в сфере обозначения непредметной действительности. Такой метафорой является когнитивная метафора. Ее основная функция - образование новых отвлеченных значений. Этот тип метафоры уподобляет разнородное и признает тождественным подобное, чтобы синтезировать новый концепт. Например, ср. между гнать скотину и гнать самогон нет действительно существующего подобия, но оно устанавливается вследствие предположения на базе общего признака "перемещение" (скота из одного места в другое, пара по змеевику). Принцип фиктивности, находящийся в основе когнитивной метафоры, мешает значению имени выполнять номинативную роль. По этой причине живой образ в таком наименовании "смывается", а значение показывает стремление к генерализации. Таким способом, например, 12-ое значение глагола идти приобрело метафорическое когнитивное переосмысление: 'протекать, длиться, совершаться или, совершаясь, клониться к чему-н., к какому-н. исходу' (жизнь идет). Третье значение производного глагола дойти тоже реализовало метафорический перенос того же типа: 'проникнуть в сознание, вызвать отклик' (смысл слов не дошел до кого-н.).

Проблема верифицируемости когнитивной метафоры - в общих чертах задача не лингвистическая, а логическая. Для лингвистики имеет значение только то, что и в продукте этого типа метафоры модус фиктивности угасает вместе с осознанием нерелевантности образно-ассоциативного комплекса для

45 истинного обозначаемого метафоры. Ср. такие, все еще живые, когнитивные

метафоры, как облако электронов, нерушимый мир и т. п., и такие уже мертвые когнитивные метафоры, как строй языка, ядро атома и др. Диафоричная в ходе образования, стершаяся когнитивная метафора начинает выполнять свое новое назначение как нейтральное наименование.

Третий базовый тип - живая образная метафора. На ее основе совместно с идентификацией или когнитивным отражением объективного мира, служившим путем к формированию нового понятия, возникают оценочная и оценочно-экспрессивная метафоры.

При описании образной метафоры надо было бы дать дефиницию образного значения. Однако такое значение не имеет таксономически установленных отличительных особенностей, по той причине что оно всегда является окказиональным употреблением, проистекаемым из контекста.

Чтобы выяснить причину этого явления, необходимо разобраться в наивысшем для метафоры этого типа назначении - образно-эстетическим. Последнее проявляет стремление к такому художественному воздействию на реципиента, которое порождает в нем ценностное отношение к миру, измеряемое в рамках категорий прекрасного или безобразного. Следовательно, образно-ассоциативный комплекс метафоры и ее эстетически-образный эффект не совпадают, хотя первый является поводом для возникновения второго. Однако образно-ассоциативный комплекс, добившись фильтрации, может включиться во внутреннюю форму языкового средства, а может получить статус художественного изображения мира - его инобытия. Ср.: Пришла, рассыпалась; клоками Повисла на суках дубов; Легла волнистыми коврами Среди полей, вокруг холмов... (Пушкин). А творческую интерпретацию мира как его инобытия дают следующие стихотворные отрывки: Ночью девушкам приснится, Прилетит из туч Конь -мгновенная зарница, Всадник - беглый луч (Блок).

Эти примеры дают нам основание считать, что образная метафора не вполне сохраняет принцип фиктивности. Его модус подвергается редукции до формы как бы. Ср. Снег повис на суках дубов как бы клоками; Конь как бы мгно-

46 венная зарница. Это иррациональное, но все-таки умозрительно допустимое совместное существование и порождает психологическое напряжение у реципиента, а разгадка секрета доводит до эстетического эффекта - наслаждения или отвращения (в большей или меньшей степени). В конечном итоге следует обратить внимание еще и на то, что образная метафора не переходит в словарь, потому что она динамична, лабильна и связана с индивидуальной картиной мира носителя языка. В силу этого исследование метафор данного типа не представляется необходимым для достижения целей настоящей диссертации.

При семантико-сопоставительном анализе метафор следует различать:

а) т и п ы переноса, отражающие переносы между общими сферами вне-
языковой действительности, например, перемещение одного вида - перемеще
ние другого вида, перемещение - изменение, перемещение - течение времени,
перемещение - местоположение, перемещение - причина, перемещение - осу
ществление и т. п.;

б) п о д т и п ы переносов, которые сводятся к определенной лексико-
семантической группой слов (ЛСГ), метафоры, образованные от глаголов дви
жения, от наименований посуды, от терминов родства, переносы из области
спорта, охоты, транспорта, карточной игры и т. п.;

в) в и д ы метафор, объединяющие определенные лексические единицы
или корневые морфемы: Пастух гонит коров - Ветер гонит листья (побуж
дение - принуждение к движению при помощи глаголов гнать, погнать, при
гнать, пригонять, согнать, сгонять, нагнать, нагонять); Царя изгнали из
страны. - Нахала изгнали из общества. Нужно изгнать коррупцию из жизни
(побуждение к перемещению с целью удаления из какого-либо места - побуж
дение к удалению субъекта из среды - удаление явления из действительности).

Предлагаемая классификация метафор дает нам возможность убедиться, что она как модель - продуктивное средство обогащения языкового инвентаря. Метафора является одним из способов "освежения" непрестанно действующего языка за счет языкового материала. Это обновление совершенно определенно заключает в себе компоненты прежнего мировидения и языковой техники, по-

47 этому процесс появления нового опирается на них и использует связанное с

ними знание. Результаты такого процесса называются языковой картиной мира,

зафиксированной в значениях языкового инвентаря и грамматики.

Выводы по первой главе

1. Глаголы движения были обособлены лингвистами еще в начале XIX в. как особый объект изучения, но до начала XX в. доминировало стремление придавать различиям между ними аспектуальный облик. Впоследствии ошибочность этой точки зрения была полностью доказана.

2. Термин "глаголы движения" может рассматриваться как в широком, так и в узком понимании слова. В широком смысле он включает в себя все глаголы, обозначающие вообще какое-н. движение-перемещение в пространстве. В узком смысле он объединяет 14 соотносительных пар бесприставочных однонаправленных / неоднонаправленных глаголов, называющихся еще традиционными, и их производные.

3. Принимая во внимание тему настоящей диссертации и потребности обучения иностранных учащихся, вполне логично следовать узкому пониманию определения границ и специфики глаголов движения.

4. Глаголы движения в узком понимании образуют количественно ограниченную лексическую группу и обозначают определенные способы перемещения в пространстве.

5. В лингвистической литературе выделены три основных противоположных подхода к толкованию термина "языковая картина мира":

а) интегральная и дифференциальная интерпретация;

б) "узкий" и "широкий" аспекты семантически организованного лексиче
ского состава языка;

в) "объективистское" и "субъективистское" понимание.

6. В настоящей работе принята точка зрения сторонников интегральной
интерпретации, принимая во внимание то, что в ЯКМ включается все языковое
содержание данного языка, а не только характерные черты его семантики, так

48 как особенности его внутренних форм образуют картину только отдельных его

фрагментов.

7. Мы разделяем мнение последователей "широкого" аспекта толкования результатов семантической организации лексики, потому что картина мира обычного носителя языка состоит из фиксированных в языке донаучных понятий, а сам носитель языка создает образ всего окружающего мира в своем сознании с так называемым наивным реализмом.

8. Мы отнесли себя к мнению "субъективистов", не требующих от ЯКМ объективности. Такое требование следует предъявлять только к НКМ. Нельзя признавать тождественность ЯКМ точному знанию о мире.

9. К внешней форме относятся: а) звуковое оформление; б) морфологическая структура; в) значение.

10. Во внутренней форме, или форме языка, следует различать образный и конструктивный моменты.

11. Внутренняя форма является:

а) средством слияния воедино понятия со звучанием, воплощения мыш
ления в языке;

б) проявлением народного духа, который посредством внутренней формы
реализуется в языке;

в) совокупностью всего того, что сотворено и отработано речью, совокуп
ностью всех основных языковых структур, всех составных частей языка, взятых
в системе, это абстрактная структура языка в целом, моделирующее устройст
во.

12. Внешняя и внутренняя форма не только находятся во взаимодействии, но и взаимно проникают друг в друга. Одним из ярких проявлений переноса внутренней формы слова является метафоризация лексики.

13. Основная цель любого тропа (метафоры, метонимии, гиперболы и т. п.) выражается в создании некоторого нового понятия, порождая множество ассоциаций, сквозь которое действительность, воспринимаемая сознанием, получает реальное проявление в языковой форме.

14. Метафора является одним из наиболее продуктивных способов образования вторичных наименований в создании языковой картины мира.

15. Функция метафоры заключается в следующем:

а) характеризовать объект как таковой (идентифицирующая метафора);

б) описывать его признаки (предикатная метафора);

в) выражать оценочное отношение субъекта к обозначаемому (оценочная
метафора);

г) выражать отношение эмотивное (оценочно-экспрессивная метафора);

д) показывать объект как существующий в некотором художественно соз
данном мире (образная или образно-эстетическая метафора).

16. Специфическими свойствами метафоры являются ее образность, отбор в процессе интеракции признаков и ориентация на фактор адресата.

17. Главные сферы применения метафоры - это обозначение отличительных особенностей человека и непредметной действительности, так как в этой области непродуктивны (или малопродуктивны) словообразовательные средства номинации.

Глаголы движения в русской лингвистике

Русские глаголы являются традиционной темой методических и лингво-дидактических исследований в силу тех высоких трудностей, которые они вызывают у иностранцев, изучающих русский язык. Однако, эта лексическая группа вызывает также и собственно лингвистический интерес у многих ученых. Прежде всего до настоящего времени не установлено точно, следует ли считать их особенности грамматической или лексической характеристикой этих слов.

Глаголами движения, широко смотря, следовало бы назвать все глаголы, семантика которых указывает на перемещение субъекта или объекта в пространстве, т.е. бежать, носить, гулять, двигать, падать, тянуть, шагать и др. Но, как правило, когда речь идет об особенностях глаголов движения, то имеется в виду ряд соотносительных пар глаголов несовершенного вида, обозначающих движение: 1) бежать - бегать, 2) брести - бродить, 3) везти - возить, 4) вести - водить, 5) гнать - гонять, 6) ехать - ездить, 7) идти - ходить, 8) катить - катать, 9) лезть - лазить, 10) лететь - летать, 11) нести - носить, 12) плыть - плавать, 13) ползти- ползать, 14) тащить - таскать.

Широко известно мнение о том, что традиционные глаголы движения в русском языке являются особой грамматической подсистемой (лексико-грам-матической группой). Большая часть ученых, исследующих русский глагол, обращала внимание на семантику и употребление этих глаголов, а также на особенности словопроизводства от них. Еще в русских грамматиках первой половины XIX века Востоков, Греч, Павский и др. различали "определенный" и "неопределенный" подвиды несовершенного вида в глаголах движения {идти -ходить, лететь - летать и т. п.). Н.И. Греч приписал грамматическим различиям между группами однонаправленных / неоднонаправленных глаголов аспектуальный характер, причисляя первые к "определенному", а вторые - к "неопределенному" виду, разница между которыми сводится к тому, что последние указывают на действие, которое совершается или совершилось в то время, о котором идет речь (Я буду завтра ехать в карете), в то время как первые остаются безразличными к данному смыслу (Я буду ездить) (Мартынов, 1832, с. 8,231).

Но М. Крыгин основательно выразил несогласие с этой точкой зрения, отмечая, что "если рассматривать определенность и неопределенность по отношению к "тому времени, о котором идет речь", как хотел бы, по-видимому, Греч, то это значило бы говорить не о видах глаголов, а о временах" (Крыгин, 1889, с. 507). Он счел нецелесообразным и то, что Н. Греч обособил еще и "второстепенные виды": а) несовершенный неопределенный, б) совершенный неопределенный, в) несовершенный определенный, г) совершенный определенный, д) совершенный однократный.

А.Х. Востоков выделил в русском языке "определенный" и "неопределенный" подвиды "неокончательного" вида, объясняя это тем, что в глаголах, обозначающих движение с места, и в некоторых других, к зрению и слуху относящихся, различается "определенность" и "неопределенность" в отношении ко времени совершения действия. М. Крыгин, не приняв этот довод, указал на немногочисленность таких глаголов, делающих ненужным отнесение различий между ними к грамматической системе языка. Он определенно согласился с мнением Г.П. Павского (1852) о том, что деление глаголов движения на класс "однообразного действия" (идти) и "разнообразного действия" (ходить) не касается прямо их распределения по "степеням действия", то есть по видам (Крыгин, 1889, с. 512).

Вот как характеризует различие в значении глаголов движения в широком смысле A.M. Пешковский:

Критерии семантико-сопоставительного исследования глаголов движения и их производных в обоих языках

С самого начала необходимо сделать два существенных уточнения: Предварительное условие 1: Мы определяем эквивалентность значений, а не формы слова. Из этого следует, что эквивалентными могут оказаться как этимологически родственные ("однокоренные"), так и не родственные единицы сопоставляемых языков;

Предварительное условие 2: Мы определяем степень эквивалентности не словарной единицы в целом, а каждого ее значения. Поэтому одно и то же слово в одном значении может иметь эквивалентный перевод, а в другом - оказаться частично сходным со словом болгарского языка или безэквивалентным.

Выделяются следующие степени эквивалентности слов:

1. Полностью эквивалентные слова. К ним относятся такие ЛСВ русских глаголов движения, которые переводятся на болгарский язык словом, имеющим значение, вполне совпадающее по своему толкованию с сопоставляемым значением русского слова;

2а. Частично эквивалентное слово. Оно переводится на болгарский язык словом, толкование которого может быть шире по своему значению, или двумя (несколькими) словами, имеющими более узкие значения;

26. Слово переводится на болгарский язык фразеологическим сочетанием, имеющим то же значение, что и русское слово;

3. Безэквивалентные слова, не переводимые на болгарский язык одной лексической единицей. При необходимости передать соответствующий смысл, используются свободные сочетания слов.

Значения глаголов движения сопоставляемых языков распределяются нами по следующим типам:

1. Прямые значения глаголов движения. Например: глагол отвести (совершенного вида) в первом значении2 - ведя, доставить куда-н. (отвести детей домой);

1а. Значения глаголов движения, отражающие движение, которые показывают некоторую близость к прямым значениям. Например: глагол въехать (совершенного вида) в третьем значении - едучи, подняться (въехать на го ру);

2. Переносные значения глаголов движения, которые отражают движе ние, но это движение иное, нежели то, которое данный глагол выражает в пря мом значении. Например: глагол лазать в третьем значении - проникать рукой во что-н. (разг.) (лазать по карманам);

2a. Переносные значения глаголов, которые так или иначе связаны с идеей движения, но не обозначают перемещения как такового. Например: глагол закатить (совершенного вида) во втором значении — сделать, устроить что-н. (с силой, энергично) (прост.) (закатить пощечину);

3. Значения глаголов движения, образованные путем метафорического переноса, которые не отражают перемещения в пространстве. Например: глагол идти в тринадцатом значении - (1 и 2 л. не употр.) пролегать, быть расположенным где-н., каким-н. образом (улица идет через весь город);

4. Переносные значения глаголов движения, которые не отражают перемещения в пространстве. Например: глагол доносить (несовершенного вида) во втором значении - делать донос (твой отец Царю на гетмана донес).

Семантико-сопоставительный анализ глаголов движения, обозначающих движение на каком-либо транспорте, по воде (в воде), по воздуху (в воздухе), и их производных

Вышеупомянутые глаголы, имеющие разные внешние формы, обнаруживают полное сходство в прямом значении: (ког-что) перемещать, доставлять куда-н. на себе (также о транспортных средствах) (грузовик везёт доски) (1) - нося с кола; карам (ще возят снопи).

Несовпадающие значения глагола везти отражают:

а) наличие близости к основному значению: (кого-что) перемещать, дос тавлять куда-н. при помощи каких-н. средств передвижения (везти нефть в танкерах) (2); (кого-что) отправляясь в поездку, иметь при себе, с собой (везти детей в лагерь) (3);

б) движение иное: (чем по чему) двигать чем-н. по поверхности чего-н. (разг.) (везти рукавом по столу) (4). Возить - возя

Вышеуказанные глаголы, во внешних формах которых замечается некоторое сходство, полностью совпадают в прямом значении: (кого-что) переме щать, доставлять куда-н. при помощи каких-н. средств передвижения (возить школьников в автобусе) (2) - нося с кола; карам (ще возят снопи).

В остальных своих значениях глагол возить выражает:

а) наличие близости к основному значению: (кого-что) перемещать, дос тавлять куда-н. на себе (также о транспортных средствах) (возить зерно на эле ватор) (1); (кого-что) отправляясь в поездку, иметь при себе, с собой (возить массу новостей) (3);

б) движение другого характера: (чем по чему) двигать чем-н. по поверх ности чего-н. (разг.) (возить подолом по полу) (4). Ввезти (сов.) - внеса

Вышеназванные глаголы, во внешних формах которых имеет место полное расхождение, не совпадают по своей внутренней форме.

Единственное значение русского глагола означает перемещение в пространстве: (кого-что во что) везя, доставить куда-н., в пределы чего-н. (ввезти товары, оборудование, материалы).

Значения глагола внеса обнаруживают:

а) перемещение в пространстве: донеса вътре (внесох куфарите в стаята)

б) отсутствие перемещения в пространстве: вложа (внеса пари в банка)

(внести деньги) (2).

Вы везти(вывозйть) - изведа(извёждам) (с превбзно средство) Вышеупомянутые глаголы, не имеющие ничего общего в своих внешних формах, не совпадают и по своей внутренней форме. Значения русских глаголов обозначают:

а) перемещение в пространстве: везя, удалить, отправить куда-н., за пре делы чего-н. (вывезти детей за город) (1);

б) наличие близости к основному значению: привезти с собой откуда-н. (вывезти из экспедиции образцы минералов) (2);

в) метафорический когнитивный перенос: (1 и 2 л. не употр.) выручить, вывести из трудного положения (разг.) (вывез счастливый случай) (3).

Болгарские значения отражают:

а) перемещение в пространстве: водя някого от къща или от затворено място навън; изкарам (изведи децата на разходка) (1);

б) отсутствие перемещения в пространстве: покажа пътя някому за изли зане от село, град и др. (изведох туристите от града) (2);

в) связь с идеей движения, но отсутствие перемещения как такового: (обл.) за домашни птици - измътя, излюпя пиленца (черната изведе осем пате та) (высидеть птенцов) (5);

г) метафорическое индикативное переосмысление: за път: по него можеда се стигне до нещо; води (тази пътека ще те изведе право в село) (3); (прен.) стигна до нещо като резултат от дейност, поведение (това пиене няма да го из веде на добър край) (4).

Довезти (сов.) - докарам

Вышеуказанные глаголы, различающиеся по внешней форме, вполне тождественны в прямом значении: (кого-что до чего) везя, доставить до места (довезти до дома) - карам до това място - до лицето, което говори или на което се говори (ще ви докарам две коли дърва) (1).

В остальных значениях глагола докарам имеет место:

а) наличие близости к основному значению: доставя, снабдя (в другото село са докарали нова вършачка) (2);

б) метафорический индикативный перенос: причиня, навлека (пиянство то го докара до просяшка торба) (3);

в) связь с идеей движения, но отсутствие перемещения как такового: на тъкмя, изработя (готвачът добре докара ястието) (4).

Похожие диссертации на Лексико-семантические характеристики невозвратных глаголов движения и производной от них глагольной лексики в русском языке : на фоне болгарского языка

Лингвострановедчески ценная лексика в мемуарной литературе : На фоне итальянского языкаСухих Марина Васильевна

Средства выражения именной количественности в современном русском языке (На фоне китайского языка) Цзян Юнминь

Фразеологические единицы фразеосемантического поля лжи и обмана в русском языке на фоне сербского языкаДракулич-Прийма, Драгана

Словообразовательное и семантическое развитие корня *vr- в истории русского языка : на фоне болгарского языкаГригорьева, Наталья Сергеевна

Инфинитив в функции второстепенных членов предложения в русском языке : На фоне данных польского языкаУразова Екатерина Юрьевна

Функционально-семантическое поле интраперцептивности в русском языке на фоне польского языкового сознанияЛучик Малгожата

Особенности функционирования англоязычных заимствованных экономических терминов в русском языке на фоне вьетнамских аналоговЧан Хоанг Май Ань

Речевой жанр благодарности в русском языке (на фоне китайского)У Бо

Национально-языковая специфика функционирования русских творительного и предложного падежей (На фоне немецкого языка) Толкачева Наталья Алексеевна

Функционально-прагматический потенциал высказываний со словами разве и неужели (На фоне болгарского языка) Минкова Людмила Ивановна