Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Перцептор как основной участник процесса восприятия 12
1.1. Фигура перцептра в русской и польской языковой картине мира 12
1.1.1. Пространство, время и оценка в языковой картине мира 16
1.2. Система восприятия - основная система, реализующая идею перцептора..22
1.3. Речевой и нарративный режимы употребления языка 30
1.4. Перцептор в лексической и грамматической семантике 37
Основные обобщения и выводы 56
Глава вторая. Структура функционально-семантического поля интра-перцептивности 59
2.1. Основные семантические признаки безличности 59
2.2. Специфика перцептивности в безличных предложениях 69
2.2.1. Предложения, отображающие обнаружение/необнаружение перцептором зрительных и слуховых «образов» 74
2.2.2. Предложения, отображающие воздействие на перцептора обонятельных или тепловых эффектов 95
2.2.3. Предложения, отображающие воздействие на перцептора дифференцированной энергии естественно-природного происхождения 115
2.2.4. Предложения, отображающие проявление звуковых (и иных) эффектов как энергии, воздействующей на перцептора 128
2.2.5. Предложения, отображающие наличие характеризуемого признака фрагмента окружающей действительности, доступного восприятию перцептора в виде разных сенсорных «образов» 140
2.2.6. Предложения, отображающие отсутствие наличия или существования объекта, доступную зрительному восприятию 160
2.2.7. Предложения, отображающие результат ситуации разрушения и под. или же саму эту ситуацию как зрительный «образ», доступный восприятию перцептора 168
2.3. Интраперцептивность как семантическая категория 178
2.4. Средства выражения семантической категории интраперцептивности 182
2.5. Ядерные и периферийные компоненты в структуре функционально-семантического поля интраперцептивности 202
2.6. Взаимодействие интраперцептивности с другими функционально-семантическими полями 205
Основные обобщения и выводы 211
Глава третья. Русское и польское безличное предложение в аспекте этнического восприятия 214
Основные обобщения и выводы 235
Заключение 237
Библиографический список 240
Источники проанализированного языкового материала 263
- Фигура перцептра в русской и польской языковой картине мира
- Основные семантические признаки безличности
- Русское и польское безличное предложение в аспекте этнического восприятия
Введение к работе
Несмотря на большие достижения в области теории родственных языков, до сих пор остаются спорными некоторые проблемы, нуждающиеся прежде всего в решении их в каждом из отдельных языков. К ним относятся, несомненно, определенные аспекты безличности, являющейся в современном русском и польском языках одним из самых загадочных фрагментов языковой картины мира, которая, в свою очередь, отражает способ моделирования и структурирования действительности, характерный для определенной лингвокультурной общности.
В данной диссертации исследуются безличные предложения как одно из средств реконструкции фрагмента языковой картины мира, который можно определить как состояние восприятия. Русский и польский языки располагают определенным набором синтаксических моделей, отражающих состояние восприятия, среди которых особое место отведено безличным предложениям (глагольным и с безлично-предикативными словами) как таковым, структурно-семантическое своеобразие которых - отсутствие подлежащего и особенности субъектных отношений - резко актуализирует фигуру перцептора в их семантическом устройстве. Перцептор, в связи с этим, в частности его сенсорные ощущения выступают в безличных предложениях единственным способом отражения обозначенных в предложении событий и процессов.
Изучение процессов, происходящих в языке, невозможно без учета особенностей перцептивных явлений, самой теории восприятия и центрального звена - субъекта восприятия, который присутствует в структурно-семантическом плане предложения как лицо описывающее, констатирующее или оценивающее происходящие в окружающей действительности явления.
В современных лингвистических исследованиях понятие перцепто-ра/наблюдателя используется довольно широко и представляется весьма перспективным (ср. указания на это понятие в работах [Апресян 1986; Бондарко 1983; Золотова 1988; Падучева 1996 и др.], хотя само понятие не является абсолютно новым. Современная его интерпретация в ключевых положениях
5 восходит к теории К. Бюлера [Buhler 1934], с опорой на которую
разрабатывается проблема отношений говорящий - наблюдатель, в частности совпадения и несовпадения их в одном лице в зависимости от режима интерпретации языка [Апресян 1986; Бондарко 2002; Падучева 1996 и др.]. Предметом исследования были также позиции наблюдателя и реализации различных вариантов субъектно-предикатно-объектных отношений, т.е. обусловленность изменений в «позиции наблюдения» лексическими и/или грамматическими модификациями глагольного предиката [Пупынин 1992]. Идея наблюдателя используется традиционно в аспектологии [Маслов 1984; Исаченко 1960; Бондарко 1983; Гловинская 1982; Падучева 1986, 1989, 1992 и др.]. Однако, несмотря на то, что можно назвать целый ряд исследований, в фокусе внимания которых находится феномен наблюдаемости/перцептивности (работы Ю.Д. Апресяна, А.В. Кравченко, Е.В. Падучевой, Г.А. Золотовой, Т.И. Певневой, Ю.А. Пупынина, А.В. Бондарко, Е.Ю. Ивановой и др.) тема себя не исчерпала и нуждается в исследованиях комплексного анализа средств выражения перцептивности в каждом из отдельно взятых русском и польском языках, а также в сопоставительном плане, выполненных с учетом достижений современной лингвистики, в частности функциональной грамматики как особого направления в русском и зарубежном языкознании [Бондарко 1971, 1978; Гак 1985; Золотова 1973, 1982; Межкатегориальные связи в грамматике 1996; Сабанеева 1982; Слюсарева 1981, 1986; Шелякин 1985 и др.; Dik 1978; Halliday 1973; Martinet 1962 и др.).
Фундаментом для научных изысканий в русле данного направления, в свою очередь, явились важнейшие философские и лингвистические концепции [Гумбольдт 1984; Есперсен 1958; Сепир 1934; Пауль 1960; Потебня 1913; Шахматов 1941], акцентирующие необходимость рассмотрения реальной действительности в соотнесении с ее отражением в содержании языковых форм. Поиски, результатом которых должно быть вскрытие взаимосвязей языка и неязыковой действительности через «понятийные категории», представляющие собой одновременно категории сознания и языковые категории, привели
к расширению круга изучаемых грамматикой объектов. Так, понятие функционально-семантического поля во многих отношениях опирается на теорию понятийных категорий И.М. Мещанинова, подчеркивавшего языковой характер рассматриваемых им категорий: «...не всякое передаваемое языковое понятие является понятийною категориею. Ею становится такое понятие, которое выступает в языковом строе и получает в нем определенное построение» [Мещанинов 1945: 14].
Существенную роль в становлении теории функционально-семантических полей сыграло совершенствование тех подходов к изучению содержательной стороны языка, которые основываются на понимании взаимодействия лексических и грамматических явлений [Виноградов 1947, 1975; Кубрякова 1995; Маслов 1948, 1984; Милославский 1995; Серебренников 1983; Шведова 1973; Ярцева 1968 и др.], в особенности учение В.В. Виноградова о модальности, как о семантической категории, имеющей в языках разных систем «смешанный лексико-грамматический характер» [Виноградов 1975]. Ученым была раскрыта система форм и видов выражения категории модальности в русском языке в сфере синтаксиса, морфологии и тех лексических элементов языка, которые, по выражению Л.В. Щербы, выполняют «строевую роль».
Проведенный В.В. Виноградовым анализ категории модальности во многих отношениях послужил образцом для описания таких функционально-семантических категорий (полей) как аспектуальность, темпоральность, персональность, залоговость.
Исследование языковых фактов с учетом разных способов выражения значений, являющихся элементами более широких понятийных категорий [Бондарко 1971], позволяет через выявление взаимодействия различных семантических компонентов предложения вычленить семантические категории, включающие разноуровневые средства, объединенные на основе общности их семантических функций.
Актуальность диссертации связана с названными выше проблемами и определяется рассмотрением функционально-семантического единства
7 языковых средств, обнаруживающих на современном этапе развития русского
языка категориальное значение интраперцептивности и способность выражать
степень проявления перцептора в описываемых событиях.
Объектом исследования являются различные способы и средства указания на наблюдателя в рамках ситуации наблюдения/восприятия, отображаемой безличным предложением.
Для того чтобы разграничить ситуации наблюдения/восприятия, отображаемые безличными предложениями, т.е. такие, в которых перцептор является «непосредственно не выраженным составом включенных в безличное предложение лексем и в этом смысле лишь подразумеваемым...» [Павлов 1992: 73] от таких ситуаций, где перцептор эксплицирован или выявляется в ближайшем контексте, нами вводится термин интраперцептивность. Интраперцептивные ситуации находятся в неоппозитивных отношениях с перцептивными - с выраженным субъектом восприятия, в том числе имеющим статус подлежащего, но также и с такими, где перцептор тоже имплицитный, но само предложение не является безличным (напр., номинативные предложения типа Жара, Мороз и др.).
Предмет исследования - безличное предложение как семантико-синтаксическое единство, отражающее перцептивные смыслы.
Цель исследования - описать особенности перцептивных явлений через призму теории восприятия и центрального ее звена - субъекта восприятия, который присутствует в структурно-семантическом плане безличного предложения как лицо описывающее, констатирующее или оценивающее происходящие в окружающей действительности явления.
Рабочая гипотеза заключается в следующем: существующие в русском языке средства, выражающие значение интраперцептивности, с учетом степени проявления перцептора, представляют собой функционально-семантическое единство, организованное по принципу поля. Для доказательства выдвинутой гипотезы и достижения поставленной цели необходимо было решить ряд основных задач: 1) выявить инвентарь разноуровневых единиц, реализующих
значение интраперцептивности; 2) описать средства выражения интраперцептивности, основываясь на сочетании подходов «от функции к средствам» и от «средств к функциям»; 3) рассмотреть способы, формы и средства выражения интраперцептивности, опираясь на их перцептивный потенциал, а также на степень их перцептивной активности; 4) определить центр и периферию функционально-семантического поля, т.е. наиболее и наименее специализированные средства выражения интраперцептивности; 5) установить «точки соприкосновения», зоны пересеченя интраперцептивности с другими функционально-семантическими полями; 6) выявить сходства и различия в функционировании языковых средств интраперцептивного значения в русском и польском языках.
Поставленные задачи решались методом «полевого структурирования», лингвистического наблюдения и описания, структурно-семантического анализа предложения и сопоставительным методом.
Сущность нашей исследовательской методологии составило единство системно-структурного и функционально-семантического подходов к характеристике объекта.
Материалом исследования послужили примеры употреблений безличных предложений в произведениях русской литературы 19-20 веков и их польские переводы, в том числе: М. Лермонтова, Л. Толстого, Ф. Достоевского, И. Тургенева, А. Чехова, М. Шолохова, А. Толстого, И. Бунина, В. Катаева, А. Платонова и некоторых других писателей. Таким образом, рассмотрен ряд синтаксических безличных структур, представленных русскими предложениями типа: Слышно звуки за стеной; Видно небольшую речку; В огороде никого нет; В комнате пахнет яблоками; Рассветает; Загрохотало за стеной; На улице темно; Водой размыло берег и соответствующие им в польском языке структурные и семантические параллели: Za scianq slychac halas; W dole widac malq rzeczke; W ogrodzie nie ma nikogo; Wpokoju pachnie jablkami; Rozwidnia sie; Gdzies na ulicy zadzwonilo; Zimno. Ограничение материала исследования частью (хотя и составляющей большинство)
9 безличных структур объясняется тем, что для выявления принципов
организации функционально-семантического поля интраперцептивности, как и для описания основных средств и отношений в его рамках, выбранный корпус предложений, как представляется, оказывается достаточным.
Подобное рассмотрение безличных предложений через призму антропоцентрического подхода в аспекте когнитивной лингвистики и с позиций наблюдателя/перцептора до настоящего времени не выполнялось. Оно позволило вскрыть речемыслительную природу предложений перцептивной семантики и предложить двуплановое лингвистическое описание этой части синтаксиса - «от значения к форме», т.е. «от функции к средствам» и «от формы к значению», т.е. «от средств к функциям», что определяет научную новизну данного исследования.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что обращение к категории перцептивности расширяет возможности изучения проявлений речемыслительной деятельности человека в языке. Тем самым основные результаты исследования способствуют углублению представления о взаимосвязи языка и мышления, содействуют дальнейшему пониманию синтаксической семантики, учения об односоставности, а также функциональной грамматики.
Его практическая значимость заключается в том, что уже много лет подобное описание безличных предложений включается в курс синтаксиса современного русского языка, в спецкурсы и факультативы по выбору, кроме того материалы таких описаний используются в семинарах и практических занятиях по функциональному синтаксису и функциональной семантике.
Основные положения, выносимые на защиту: 1. Перцептивные субъектно- и объектно-ориентированные глаголы и предикативы, являющиеся центром безличных предложений, и наличествующие в них языковые средства иной частеречной принадлежности взаимодействуют на основе общности их перцептивных функций и обладают значением интраперцептивности; мера проявления значения интраперцептивности
10 зависит от наличия «узкого» или «широкого» контекста, в которых
функционирует то или иное безличное предложение.
В качестве синтезирующего свойства средств выражения категории интраперцептивности выступает степень проявления перцептора.
Категория интраперцептивности русского языка представляет собой полевую структуру, ядерными средствами которой являются субъектно-ориентированные формы, соотносящиеся со смыслом 'воспринимать' семантической парадигмы восприятия. К центральным, но неядерным, принадлежат объектно-ориентированные средства, соотносящиеся со смыслом 'восприниматься'. К периферийным нами отнесены непредикатные языковые средства (наречия и др.), а также контекст, поскольку они хотя и опосредованно указывают на перцептора.
Функционально-семантическое поле интраперцептивности является «фрагментом» функционально-семантического поля перцептивности вообще и находится в неоппозитивных отношениях с другими его составляющими. Такой тип отношений экспонируется нами через термин интраперце-птивность. Компонент интра- в составе термина интраперцептивностъ обладает значением 'в, внутри'. Именно таким способом акцентируется факт, что интраперцептивность как функционально-семантическое поле, организованное средствами, наличествующими в безличных предложениях, является лишь «фрагментом», частью более широкого функционально-семантического поля перцептивности вообще.
Обоснованность и достоверность научных результатов исследования обеспечивается тем, что в нем: 1) проанализирован обильный (более 10 тысяч безличных предложений) и разнообразный (принадлежащий разным авторам и разным временным отрезкам) фактический материал; 2) в качестве методологической основы исследования избраны теоретические концепции, принадлежащие авторитетным научным школам; 3) интраперцептивность квалифицируется как функционально-семантическая категория, в средствах выражения которой выявляется как грамматический, так и семантический ее
потенциалы.
Апробация работы. Содержание диссертации отражено в монографии «Наблюдатель в семантической структуре безличного предложения русского и польского языков». Основные положения исследования неоднократно докладывались на международных и межвузовских конференциях. Работа обсуждалась на заседании кафедры общего и русского языкознания Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина в Москве. По теме диссертации имеется 20 публикаций в научных изданиях России, Польши, Белоруссии, Словакии.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
Фигура перцептра в русской и польской языковой картине мира
Раскрыть механизм восприятия ситуации как в русском, так и в польском языковом сознании возможно, если учесть в семантических исследованиях фигуру перцептора как одного из феноменов с максимальной выразительностью отражающего антропоцентричность языковой картины мира.
Язык, с одной стороны, непосредственно участвует в формировании языковой картины мира - «одного из наиболее глубинных слоев картины мира у человека» и, с другой, - выражает также иные картины мира человека, которые через посредство специальной лексики «входят» в язык, привнося в него черты человека, его культуры [Роль человеческого фактора ... 1988: 11]. Понятие картины мира относится к фундаментальным понятиям языкознания, выражающим своеобразие человека, а также условий его существования, взаимоотношений человека с действительностью и т.п. «... существует столько картин мира, сколько имеется наблюдателей, контактирующих с миром». Субъектом картины мира, смотрящим на него и изображающим свое видение может быть отдельный человек, отдельная группа людей, отдельный народ и человечество в целом [Там же: 32], и эти отношения характеризуются дополнительно своими взаимообусловленностями. Так, хотя чувственные ощущения, вызываемые различными предметами, у разных людей могут не быть сходными, но в общем «картина мира, мира вещей для всех людей одинакова» [Планк 1958: 106]. Несмотря на это, каждый естественный язык отражает определенный способ видения мира. Значения, выражаемые языком, образуют единую систему взглядов, «цельную коллективную философию» [Апресян 19956: 629], «навязываемую» всем носителям языка. Таким образом, способ концептуализации действительности является в определенной мере универсальным, но в значительной степени носит национальный характер, т.е. носители разных языков могут видеть мир несколько различно, через призму своих национальных языков [Яковлева 1994].
Эти общепризнанные положения и поиски нашли отражение в основном противопоставлении, отмечаемом исследователями данной проблемы -противопоставлении системы понятий научных (используемых в психологии, физике, математике и пр.) - системе понятий «наивных», используемых человеком вне зависимости от его образования или знаний, и вообще независимо от владения им научной картиной мира, рисуемой различными дисциплинами [Там же].
Понятие «наивной» картины мира, восходящее к учению В. Гумбольдта о «внутренней форме» языка (поскольку «образ мира, запечатленный в языке во многих существенных деталях отличается от научной картины мира», постольку эту идею называют иногда «наивным реализмом» - термин Р. Халлига и В. Вартбурга) [Апресян 19956: 629], предоставляет семантике новые возможности для интерпретации различных языковых значений, которые можно связывать с фактами действительности не непосредственно, а через призму наивной картины мира. Благодаря этому становится возможным выявление универсальных и национально своеобразных характеристик в семантике естественных языков, и в результате оказывается, что так называемая наивная картина, о которой идет речь, далеко не так примитивна, во многих отношениях по своей сложности она сходна с научной, а в некоторых - даже превосходит ее [Там же].
И в русской, и в польской наивной картине мира человек представляется как существо весьма активное. Результатом этой активности является целостный глобальный образ мира, возникающий у человека вследствие его контактов с миром, а сами контакты человека с миром в процессе его постижения приобретают самые разнообразные формы. Человек способен, с одной стороны, выполнять физические, интеллектуальные и речевые действия и, с другой, ему свойственны состояния (восприятия, желания, знания, мнения, эмоции и т.п.) и определенные реакции на внешние или внутренние воздействия [Там же]. Так, акты миропонимания отличаются разными формами контакта, а также разными субъектами. Эти отличия могут иметь неодинаковый характер - это могут быть несовпадающие природные способности и предрасположенности, несовпадающие связи с культурой своего времени и пр. «Одним поэтам присуще звуковое восприятие мира, другим зрительное, - писал И.Г. Эренбург. - Блок слышал, Маяковский видел, Мандельштам жил в различных стихиях» (Цит. по: [Роль человеческого фактора ... 1988: 29]).
Общим для всех субъектов восприятия мира является то, что реакциями человека, его состояниями, различными видами деятельности управляют конкретные системы, локализованные в определенном органе живого человеческого организма. Функционирование почти каждой системы описывается семантическим примитивом или примитивами (если в системе выделяются подсистемы). Ю.Д. Апресян, характеризуя системы, из которых «построен» человек, в том числе перцептор (ср.: « некий возможный объект-лицо...» [Пупынин 1992: 148]; «одушевленный объект X; человек или иное одушевленное существо» [Сулейманова 1999: 72, 86]; «личный субъект восприятия» [Павлов 1998: 38] и др.), к основным отнес следующие:
1. Физическое восприятие (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание), которое локализуется в органах восприятия (глаза, уши, нос, язык, кожа). Семантический примитив - воспринимать ;
2. Физиологические состояния (голод, жажда, боль и т. п.). Они локализуются в разных частях тела. Семантический примитив — ощущать ;
3. Физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия (бледность, холод, сердцебиение, гримаса и т.п.), которые осуществляются в разных частях тела (лицо, сердце, горло или вообще тело). Семантический примитив, в понимании Ю.Д. Апресяна, отсутствует;
4. Физические действия и деятельность (работать, отдыхать, идти, стоять и т. п), выполняемые конечностями и телом. Семантический примитив - делать .
5. Желания, которые локализуются или в душе (вторичные, связанные с удовлетворением духовных потребностей), или в теле (первичные, связанные с удовлетворением физиологических потребностей). Семантический примитив - хотеть ;
Основные семантические признаки безличности
Семантический субъект и семантический предикат - основные компоненты семантической структуры предложения, при выявлении которых, по мнению отдельных исследователей, формальные их признаки не являются существенными, ср.: «неправомерно было бы искать семантический субъект и предикат, опираясь на их форму» [Кокорина 1979: 11]. Однако, безличность -это структурно-семантическое явление и «противоречие формально-грамматической односоставности и ... глубинной семантической двусоставно-сти - это ... объективное противоречие, принадлежащее языку и речемысли-тельной деятельности», которое должно быть отображено в лингвистической теории, а не исключено из нее [Павлов 1998: 33]. Именно поэтому, анализируя семантику безличных предложений, нельзя уйти от основных особенностей их структуры.
Выступающий в роли предиката, семантически достаточный глагол -центр высказывания - в условиях отсутствия грамматического субъекта является объектом лингвистических исследований уже многие десятилетия. Как в русском, так и в польском языках средства обозначения субъекта предикации и предиката включают так называемые безличные глаголы с нулевой позицией субъекта при них и окончаниями третьего лица единственного числа настоящего и будущего времени, а в прошедшем времени - формой среднего рода (ср.: светает //swita, загремело //zagrzmiato). Такое употребление формы третьего лица ед. числа является основным для глаголов, лексическое значение которых несовместимо с представлением о производителе действия.
Форма третьего лица глагола соотносит предикат с субъектом, противостоящим первому и второму лицу как лицо третье, но и сигнализирует отсутствие отношения к говорящему и адресату [Krizkova 1967; Грамматика 1980]. Эта форма является наиболее неопределенной грамматически, в ней совмещаются признаки личности и безличности. С одной стороны, указывает на связь действия с определенным деятелем, с другой - на безличность действия, при этом подчеркивается факт, что категория безличности может быть и центром глагольного слова [Виноградов 2001; Грамматика 1980].
Уже А.Х. Востоков отмечал, что глаголы, во всех лицах употребляемые, могут «принимать вид безличных», когда при них «не показан предмет действующий» [Востоков 1839], а А.А. Потебня полагал, что в высказываниях Лес шумит и В голове шумит употреблены два разных глагола, так как первое выражает представление лес производит шум , а второе выражает представление шум происходит сам собой . Различная синтаксическая семантика, таким образом, ставит глагольную форму в разные ряды по отношению к лицу-деятелю, субъекту-агенсу [Осипова 2004].
Следовательно, примечаемые многими лингвистами «особые проявления» формы третьего лица способствовали выделению в конечном итоге в разряде безличных глаголов: личных глаголов в безличном уптреблении и абсолютно безличных глаголов (или собственно безличных: [Буслаев 1959 и др.]). Несмотря однако на отмеченную В.В. Виноградовым соотносительность категории личности и категории безличности, в том смысле, что можно их обнаружить в одной глагольной форме, употребление формы третьего лица как грамматически безличной (собственно безличной или же личной, употребленной в безличном значении), т.е. не указывающей на соотнесенность действия с субъектом этого действия, исключает безоговорочное отнесение некоторыми лингвистами форм безличности к категории лица. А.А. Шахматов указывал на ряд глаголов, у которых окончание третьего лица ед.числа наст, и буд. времени не отражает в глагольной форме категории лица, так как в них не отражено соотношение действия с его субъектом [Шахматов 1941]. Е.М. Галкина-Федорук настаивает на том, чтобы формы безличные не называть третьим лицом, так как они лишь оформляются аналогично форме третьего лица, но никакого отношения к первому и второму лицу не имеют [Галкина- Федорук 1958].
Русское и польское безличное предложение в аспекте этнического восприятия
Тип предложения как абстрактная синтаксическая модель «содержателен сам по себе» и поэтому рассмотрение и оценка содержательной нагрузки намечает его «миссию в действующей языковой системе с учетом его соотнесенности с этнической культурой и мировосприятием» [Тарланов 1995: 65]. Именно понятие этносинтаксиса, по А. Вежбицкой, позволяет построить доказательство тому, что в структуре каждого языка отражена определенная философия, «свое» видение мира. Такая гипотеза основывается на положении, что поскольку синтаксические конструкции отдельного языка отражают определенные специфичные для него значения и способы мышления, то синтаксис этого языка «должен в значительной степени определять его когнитивные рамки» [Бурас, Кронгауз 1992: 10]. Превосходство синтаксиса над другими системами языка, в особенности над лексикой, которая также в достаточной степени воплощает национальное видение мира, проистекает прежде всего из реальной возможности полного описания синтаксических структур, существующих в языке, в то время как полное семантическое описание всего лексикона любого языка граничит с невозможностью. Кроме этого, синтаксические конструкции в целом встречаются в речи чаще, чем большинство лексических категорий и они более устойчивы, нежели последние к изменениям и менее зависимы от экстралингвистических факторов. Исходя из вышесказанного, можно полагать, что синтаксис является ценнейшим источником для проникновения в сущность языковой философии, и в рамках направления этносемантики целесообразно выделить как самостоятельную область - этносинтаксис.
Этносинтаксис подразумевает исследование всех синтаксических конструкций языка в контексте этнического восприятия. Однако возможен и другой подход к этой проблеме, соответствующий введенному О. Есперсеном понятию «философия грамматики». Механизм этого подхода сводится к определению некоторого набора мировоззренческих вопросов, на которых сосредосточены грамматики различных языков. Такая точка зрения позволяет анализировать не только синтаксические способы выражения национального мировосприятия в конкретном языке, но и проводить параллели между разными языками [Бурас, Кронгауз 1992]. А. Вежбицкая «останавливает взгляд» на трех философских вопросах и их воплощении в синтаксисе: отношение «тело / обладатель тела», дихотомия «хорошее / плохое» (оценка явлений) и «неизвестное» в пределах человеческого знания.
Последняя проблема рассматривается исследовательницей на материале безличных предложений, анализ которых приводит ее к выводу, что русский синтаксис способен передавать таинственность, непознаваемость событий, происходящих не только во внешнем мире, но и в человеческом теле. Например: На второй день взломало лед; Ивана лихорадило; ср. польск. Nastepnego dnia wyrzucilo ich па brzeg; Marysiq mdltio и т.п. А. Вежбицкая отмечает, что народная философия, отраженная в этих и подобных конструкциях, противоречит убеждениям о «неограниченных возможностях человеческого разума и абсолютной познаваемости действительности». Она идет в своих рассуждениях еще дальше и из подтипа безличных инфинитивных предложений Не бывать Егорью на святой Руси; Не видать Егоръю света белого, выводит ключевое слово судьба и вообще констатирует, что «в наиболее полной мере особенности русского национального характера раскрываются и отражаются в трех уникальных понятиях русской культуры»: душа, судьба, тоска [Вежбицкая 1996: 33].
