Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Церковнославянский язык и церковнославянизмы 19
Глава 2. Лексика базового списка паремий Борису и Глебу 41
Глава 3. Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу ... 56
Глава 4. Разночтения, не связанные с оппозицией древнерусский/церковнославянский 83
Глава 5. Частеречная и тематическая принадлежность варьирую щейся лексики 122
Заключение 138
Списки паремий Борису и Глебу 144
Список литературы 146
- Церковнославянский язык и церковнославянизмы
- Лексика базового списка паремий Борису и Глебу
- Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу
Введение к работе
Источники материала и объект исследования. Паремийные чтения первым русским святым — князьям Борису и Глебу, относятся к числу древнейших произведений оригинальной русской литературы, входят в обширный круг произведений так называемого Борисоглебского цикла.
О широком распространении интересующего нас литургического памятника в древней и средневековой Руси свидетельствует хотя бы количество дошедших до нас списков этих паремийных чтений — свыше шестидесяти. Согласно классификации, выполненной ещё в 1960-ые годы новосибирской исследовательницей Л. С. Соболевой, все имеющиеся у нас списки паремий Борису и Глебу без остатка распределяются между четырьмя редакциями [79, с.П; 80, с. 107]. Древнейший из них, по мнению Л. С. Соболевой, является так называемая Особая редакция, созданная между 1036-1054 гг. на основании обработки вышегородских записей произошедших событий [81, с. 121]. Она, к сожалению, представлена только одним дошедшим до нас списком достаточно позднего происхождения -XVI век.
Далее на базе Особой редакции под воздействием ветхозаветных паремий формируется текст Краткой редакции [81, с. 122], дошедшей до нас в двенадцати списках. Распространение текста Краткой редакции библейскими цитатами приводит к появлению наиболее широко представленной в списках Пространной редакции, а на основе Пространной редакции создается Дополнительная. Все четыре редакции оформились до 1115 года [81, с. 122].
Настоящая работа выполнена на материале имевшихся в нашем распоряжении списков Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу. К сожалению, из двенадцати сохранившихся к настоящему времени
— 4 —
списков Краткой редакции в нашей работе используются только десять: к двум оставшимся спискам нам доступ получить не удалось по независящим от нас обстоятельствам. Кроме того, в работе эпизодически привлекаются данные единственного сохранившегося списка Особой редакции и четырех, достаточно произвольно выбранных, списков Пространной редакции. Данные двух последних редакций привлекаются в тех случаях, когда они, по нашему мнению, необходимы для объяснения тех или иных явлений в каком-либо из списков Краткой редакции. В ряде случаев именно привлечение данных Особой и Пространной редакций позволило дать правильную интерпретацию анализируемого материала, пролить свет на происхождение некоторых разночтений. Списки Дополнительной редакции нами не используются, поскольку не находятся в непосредственном взаимодействии со списками Краткой редакции, и данные этих рукописей не могут быть использованы для интерпретации анализируемых нами разночтений. Сжатое описание использованных нами в настоящем исследовании рукописей приводится в конце работы.
Для удобства изложения материала мы не приводим в основном тексте нашей работы названия и шифры цитируемых рукописей, но кратко кодируем их. Заглавная буква К или П, с которой начинается код, обозначает принадлежность рукописи к Краткой или Пространной редакции, следующая же за буквой цифра указывает место данного списка на шкале относительной хронологии. Так, например, номером 1 обозначается древнейший, а номером 10, соответственно, самый поздний из имеющихся у нас списков. Единственный, использованный нами, список Особой редакции обозначается просто буквой О.
Если текст переписан без разбиения на столбцы, после номера списка указывается номер листа, а если интересующая нас цитата располагается на его оборотной стороне, добавляется сокращение «об.». Если же текст переписан с разбиением на столбцы, мы кодируем столбец одной из
— 5 —
первых четырёх букв русского алфавита: а и б - на лицевой стороне, виг - на оборотной.
В случае со списком К7 указывается не номер листа, а номер страницы, поскольку сама рукопись утрачена и её текст цитируется по изданию, осуществлённому в середине XIX века Варлаамом.
Памятник для исследования нами выбран не случайно. Будучи создан на Руси древнерусским книжником, он отражает церковнославянский язык именно в том виде, в каком он существовал среди восточных славян, вне какого-либо влияния южнославянских протографов. В нем в принципе не могло существовать слов, фразеологизмов, грамматических форм и орфографических вариантов, не знакомых древнерусским книжникам эпохи создания паремий, но механически перенесенных из южнославянских рукописей. Связанность памятника с книжно-языковой культурой именно Древней Руси представляет, как нам кажется, для исследователя безусловную ценность, поскольку именно работа с материалом такого рода даёт нам возможность собрать необходимый материал для полного и системного описания древнерусского извода церковнославянского языка и выявления всего корпуса признаков и особенностей, отличавших его от изводов сербского и болгарского. Частным исследовательским объектом стали лексические разночтения этих списков в количестве 67 единиц. Предметом исследования является эволюция лексики церковнославянского языка в том объёме, в каком она нашла своё отражение в анализируемых разночтениях.
Актуальность темы. Несмотря на то, что обобщающие исследования по истории русского языка создаются с конца девятнадцатого века, фактографическая база этой научной дисциплины и в настоящее время достаточно слаба. Как справедливо указывает В. В. Колесов, большинство имеющихся у нас рукописей (с XI по XVI в.) «совершенно не изучено, множество рукописей не просмотрено, некоторые списки не сведены в
— 6—
общий текст, новые находки поражают и сейчас...» [39, с. 11]. Между тем, наука для своего нормального развития нуждается в постоянном притоке нового фактического материала. Как показывает опыт, привлечение новых источников почти всегда способно скорректировать уже существующие концепции развития языка, способствовать зарождению и развитию новых концепций, пересмотру устаревших точек зрения. Кроме того, исследование нашего рукописного наследия способствует дальнейшему развитию лексикографической практики: почти каждый новый список дает несколько неизвестных ранее слов или значений, позволяет более детально охарактеризовать особенности функционирования в различное время уже известных науке лексических единиц древнерусского и церковнославянского языков. Как будет показано далее, не является исключением и эта работа. В свете сказанного представляется актуальным любое исследование, способствующее введению в научный оборот нового фактического материала. К числу таких исследований принадлежит и наша работа.
Научная новизна данной работы обусловлена тем, что в ней впервые осуществлена попытка дать полное и исчерпывающее описание лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу, введён в научный оборот неизвестный ранее фактический материал, дана его теоретическая интерпретация. В работе на базе имеющегося в нашем распоряжении фактического материала предлагается новое осмысление периода второго южнославянского влияния, как периода кодификации церковнославянского языка, что привело в дальнейшем к его окончательному оформлению в качестве самостоятельной языковой системы, в корне отличной от этнических языков отдельных славянских народов.
Цели и задачи. Цель нашей работы — исследовать и теоретически обобщить те изменения в лексике церковнославянского языка Древней Руси, которые нашли отражение в имеющихся у нас списках Краткой редакции паремий святым князьям-мученикам Борису и Глебу, выявить при-
чины лексических изменений как в языковой системе, так и в тексте исследуемого нами памятника (как будет показано далее, это далеко не всегда одно и то же). Для ее достижения нами ставятся следующие задачи:
характеристика лексики, представленной в древнейшем списке паремий Борису и Глебу (Паремийник Типографский, XIII - XIV вв., Новгород), принимаемом нами в качестве исходной точки при описании отразившейся в более поздних списках эволюции лексической системы церковнославянского языка;
выявление и классификация лексических разночтений между списками Краткой редакции;
разбиение имеющихся у нас списков Краткой редакции на группы, в соответствии с выявленными в них разночтениями;
установление причин возникновения выявленных лексических разночтений;
выявление и анализ основных закономерностей развития лексики церковнославянского языка, в той мере, в какой они отражены на материале данного памятника;
соотнесение полученных результатов с существующими в науке концепциями истории церковнославянского языка.
Методы исследования. Использованный в нашей работе в качестве основного лингвотекстологический метод исследования был разработан и впервые применен на практике Л. П. Жуковской при изучении памятников письменности традиционного содержания [23, 24, 25, 26, 27, 28], получил дальнейшее развитие в трудах таких ученых, как А. М. Молдована, занимавшегося «Словом о законе и благодати» митрополита РІллариона [57], Л. Г. Панина, исследовавшего текстологию Минейного торжествени-ка, [64, 65, 66, 67, 68], А. Г. Кравецкого [42, 43], Л.Н.Петровой [70], Л. И. Шелеповой [112], А. А. Пичхадзе [71], А. М. Камчатнова [34], О. Г. Злыгостьевой [31 ] и многих других.
— 8 —
Будучи создан в России, лингвотекстологический метод получил распространение и своё дальнейшее развитие в трудах ряда зарубежных учёных. Здесь в качестве примера можно привести работы болгарских исследователей М. Добревой и Д. Добрева [121], применивших к лингвотек-стологическим исследованиям современную компьютерную технику, А. Милтенову [126], нидерландских учёных И. Г. ван дер Така [128], В. Р. Федера [129, 130], X. П. С. Баккера [118], занимающихся текстологией памятников южнославянской (по преимуществу болгарской) письменности, профессора Карлова университета в Праге Карела Кучеру [124], применившего лингвотекстологический метод для изучения чешского рукописного и старопечатного наследия, ирландского слависта, исследователя ранних старопечатных текстов на церковнославянском языке Р. Н. Кле-минсона [120], итальянцев М. Камулья и Э. Пикки [119] и многих других.
Этот исследовательский метод, «основанный на сопоставительном изучении состава чтений и языковых фактов всех сохранившихся или каких-то избранных в результате типологического анализа, составляющего предпосылку метода, списков произведений» [67, с. 3] дает, с нашей точки зрения, наиболее полную, подробную и всестороннюю картину изменений, происходивших в языке на протяжении всего периода функционирования в рукописной культуре исследуемого памятника. Широкое использование лингвотекстологического метода может дать нам историю языка в виде истории цельной системы, а не историю её отдельных фрагментов, что мы, к сожалению, имеем на сегодняшний день в большинстве случаев. Впрочем, это дело будущего. Мы не ставим перед собой столь глобальной задачи, ограничиваясь лишь исследованием лексики одного конкретного памятника древнерусской письменности.
На сегодняшнем уровне развития науки «можно говорить о четырех самостоятельных аспектах лингвотекстологического исследования:
_9 —
функциональном: исследование языка списков памятника в рамках церковнославянской проблематики;
структурном: анализ памятника с целью выявления исторических изменений в фонетике, лексике и грамматике древнерусского языка;
собственно лингвистическом: исследование изменений в языке памятника в результате развития, изменения или просто бытования в нескольких списках самого памятника;
лексикографический: разработка вопросов создания словаря варьирующейся и постоянной лексики памятника» [65, с. 15].
В нашей работе основное внимание уделяется первому и второму аспектам. Два последних представлены в гораздо меньшем объеме, фрагментарно, хотя автор считает своей заслугой обнаружение и введение в научный оборот некоторого количества слов и значений, не зафиксированных ни в одном из словарей древнерусского или церковнославянского языков. Говоря о втором аспекте, следует упомянуть, что нас в рамках данного исследования интересовали исключительно исторические изменения в области лексики. Рассмотрение исторических изменений в области фонетики и грамматики выходит за рамки поставленной нами научной задачи.
Л.Г.Панин выделяет «три этапа лингвотекстологического исследования, находящихся в отношениях следования. Эти отношения предполагают, что каждый последующий этап не может быть осуществлён без предыдущего. Лингвотекстологический метод как таковой предполагает осуществление всех трёх этапов. Эти этапы:
1) типологическое изучение памятника, заключающееся в сравнительном изучении состава списков избранного памятника (отдельного литературного произведения или сборника литературных произведений)... Собственно типологическому исследованию памятника предшествует археографическая работа, в ходе которой выявляются необходимые рукопи-
— 10 —
си. На этапе типологического исследования могут быть установлены редакции и группировки памятника, отличающиеся друг от друга составом;
текстологическое исследование памятника содержит анализ развития текста памятника, представленного анализируемыми списками. Изучение текста здесь ведётся с учётом как содержательной (смысловой) стороны произведения, так и внешних средств изображения того или иного содержания, иными словами анализируется развитие (изменение) содержания произведения... На этом этапе выделяются литературные или идеологические редакции, различающиеся своим содержанием;
собственно лингвотекстологическое исследование, которое можно охарактеризовать как лингвистическую интерпретацию выявленных различий в списках памятника» [65, с. 102].
В нашей работе представлен только третий из указанных выше этапов - собственно лингвотекстологический. Два первых этапа изучения памятника, носящих в значительной степени литературоведческий характер, применительно к паремийным чтениям первым русским святым -князьям Борису и Глебу, были выполнены ранее в работах Л. С. Соболевой [80,81,82].
«В лексикологическом лингвотекстологическом исследовании предметом изучения являются, разумеется, лексические разночтения, но минимальной единицей такого анализа, его, так сказать, условием выступает фраза, которую мы в рабочем порядке определяем как синтаксически оформленную конструкцию (словосочетание, предложение), передающую в рамках данного произведения относительно законченный, замкнутый образ» [65, с.104]. Это связано с тем, что значение слова реализуется только в контексте и вне контекста не всегда может быть определено с необходимой точностью. С другой стороны, объём цитируемого в нашей работе контекста представляет собой тот необходимый минимум, который требуется для адекватного установления значения слова. Впрочем, когда варьи-
— 11 —
рующейся лексемой является предлог, а не знаменательное слово (такие случаи не раз встречаются в списках исследуемого нами памятника), мы считаем возможным ограничиться приведением предложно-падежного сочетания.
Наряду с охарактеризованным нами выше лингвотекстологическим методом, в данной работе также активно используется метод описательный, который заключается в добросовестной последовательной фиксации языковых фактов, встречающихся в тексте, в соответствии с поставленной научной задачей. В рамках описательного метода выполнена, в частности, вторая глава нашего исследования, посвященная характеристике языка наиболее древнего списка Краткой редакции паремий Борису и Глебу, рассматриваемого нами в качестве «точки отсчёта» при описании эволюции языка указанного памятника. Отдельные случаи применения описательного метода имеют место и в других главах данной работы.
В ряде случаев мы обращались в данной работе к сопоставительному методу. В первую очередь на протяжении всей работы осуществляется сопоставление лексических единиц церковнославянского и древнерусского языков. Кроме того, в отдельных случаях мы прибегаем к сопоставлению лексических единиц церковнославянского языка с лексическими единицами латинского и древнегреческого, а в одном случае - и современного белорусского языков. Использование сопоставительного метода нам представляется почти неизбежным при описании эволюции как лексической системы языка в целом, так и при создании истории её отдельных элементов. Дело в том, что ни один язык не развивается в изоляции, но, напротив, испытывает то или иное воздействие со стороны других языков. При этом, именно лексика является той подсистемой языка, которая в наибольшей степени подвержена разного рода внешним воздействиям.
Обращение к сопоставительному методу имеет, по нашему мнению, и общеметодологическое значение. Дело'в том, что любое явление может
— 12 —
быть адекватно понято и оценено только при его сопоставлении с другими явлениями того же ряда. Таким образом, адекватный анализ фактов церковнославянского языка на различных этапах его истории может быть осуществлён только на фоне других языков, контактировавших с ним в рамках определённой языковой ситуации. Основным языком сопоставления в данной работе является, конечно же, древнерусский; в некоторых случаях привлекаются данные белорусского, болгарского, древнегреческого и латинского языков.
В пятой - последней - главе нашей работы мы обращаемся к количественному методу, который понимается нами как особая разновидность описательного метода: прибегая к нему мы не только последовательно фиксируем все языковые явления, свойственные данному тексту, но и приводим их квантитативные характеристики.
Теоретическая значимость работы определяется тем, что полученные результаты могут внести вклад в изучение истории церковнославянского языка и в решение проблем, связанных с исследованием изменений церковнославянской лексики на временной оси и с установлением причин таких изменений
Практическая значимость работы. Результаты, полученные в нашем исследовании, могут быть использованы как при написании обобщающих трудов по истории русского литературного языка и русской исторической лексикологии, так и учебных пособий по указанным дисциплинам. Последнее представляется нам особенно важным, поскольку учебные дисциплины, в рамках которых студенты знакомятся с историей и современным состоянием церковнославянского языка находятся пока ещё в стадии становления, корпус учебной литературы по ним пока ещё не сформирован, и непосредственное привлечение научных разработок при их преподавании в рамках высшей школы видится автору этих строк неизбежным.
— 13 —
Рекомендации по использованию. Выявленные и описанные нами в тексте данной работы лексические единицы, неизвестные ранее науке, могут быть использованы в лексикографической практике при составлении словарей древнерусского и церковнославянского языков.
Кроме того, автор этих строк выражает надежду, что данная работа может оказаться небесполезной для тех, кто будет заниматься лингвотек-стологическими исследованиями на материале других памятников. Возможность сопоставить разночтения, выявленные при изучении одного памятника с разночтениями, выявленными при изучении другого, способствует созданию более полной и исчерпывающей картины эволюции лексики языка на различных этапах его исторического развития в рамках различных жанров словесности Древней Руси.
Основной лексикографической базой нашего исследования послужили: «Словарь древнерусского языка» И. И. Срезневского *[86], «Полный церковнославянский словарь» протоиерея Г. Дьяченко [20] - единственное имеющееся у нас издание по лексике церковнославянского языка, написанное с позиций носителя культурно-языковой традиции Русской Православной Церкви, «Словарь древнерусского языка XI- XIV вв.» [75] и «Словарь древнерусского языка XI-XVII веков» [77]. Последние два издания, вследствие своей незавершённости на текущий момент, могли быть использованы далеко не всегда. В ряде случаев мы обращались к «Материалам для словаря древнерусского языка» Дювернуа [21], пользовались данными изданного в Киеве «Словаря старославянского языка восточнославянской редакции XI - XII веков» [78], а также «Старославянского словаря (по рукописям X - XI веков)» под редакцией Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и
Традиционно этот труд известен в науке под авторским названием «Материалы к словарю древнерусского языка», однако последнее его переиздание, осуществлённое в 1989,году, вышло под заглавием «Словарь древнерусского языка». Именно этим изданием мы и пользуемся в настоящей работе.
— 14 —
Э. Благовой, вышедшего в Москве в 1999 году [87]. Последний использовался нами в основном в тех случаях, когда нам было необходимо убедиться в том, что интересующее нас слово употреблялось уже в старославянском языке, либо же для того, чтобы сопоставить значение слова в старославянском и церковнославянском русского извода.
Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на предшествующие работы в данной области и фактический материал, извлечённый из списков паремий Борису и Глебу, тщательной сверкой всех полученных данных по лексике церковнославянского языка с материалами исторических словарей и специальных исследований по исторической лексикологии.
Апробация работы. Основные моменты настоящего исследования были изложены в докладах и обсуждены в прениях на следующих конференциях:
Церковнославянский язык и церковнославянизмы (Первая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2000», Новосибирск, 2000);
Лексика паремий Борису и Глебу, не зафиксированная в словарях древнерусского языка (Межрегиональная научно-практическая конференция, посвященная памяти выдающегося учёного и педагога, специалиста по библеистике, профессора НГУ Михаила Иосифовича Рижского, Новосибирск, 2001);
Русизмы в поздних списках паремий святым Борису и Глебу (Четвёртая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2003», Новосибирск, 2003).
Кроме того, работа в целом была обсуждена и одобрена на заседании кафедры древних языков Новосибирского государственного университета 23 декабря 2005 года.
— 15-Основные положения, выносимые на защиту:
Почти все лексические разночтения, зафиксированные нами в списках паремий Борису и Глебу могут быть распределены по двум группам: разночтения, связанные со стремлением переписчика более точно, более детализованно передать содержание копируемого текста, более однозначно интерпретировать описываемую ситуацию, и разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка; некоторые разночтения (впрочем, довольно немногочисленные) порождены ситуацией нейтрализации лексического значения в определённом контексте.
Разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка, связаны в основном с периодом, традиционно называемом в нашей науке «эпохой второго южнославянского влияния», или, в интерпретации Л. П. Жуковской, «периода грецизации и архаизации» и дают чёткое распределение списков на две группы - старшую и младшую, включающие, по случайности, одинаковое количество рукописей (по пять в каждой группе).
Данные, полученные нами в результате анализа выявленных лексических разночтений в списках Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу, позволяют предполагать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в период, традиционно называемый «эпохой второго южнославянского влияния», связаны не только с воздействием на русскую культуру со стороны культуры болгарской и сербской, как полагал в своё время А. И. Соболевский, и не только с грецизацией и архаизацией, как считала Л. П. Жуковская, но, в первую очередь, со становлением в эту эпоху церковнославянского языка как языка не тождественного ни одному из живых славянских языков, и, как следствие этого, с назревшей необходимостью его кодификации.
Поскольку же церковнославянский язык сосуществовал на одной территории с живыми разговорными языками православного славянского
— 16 —
мира (в частности, с древнерусским), его кодификация преследовала также цель увеличения роли тех элементов на всех уровнях языковой системы, которые могли быть использованы для противопоставления в плане выражения церковнославянского языка живым этническим языкам региона Slavia Orthodoxa. Таким образом, языковые явления, традиционно связываемые со вторым южнославянским влиянием, вызваны, по нашему мнению, внутренними потребностями языка; никакое воздействие со стороны на языковую систему не представляется возможным, если сама эта система не нуждается в такого рода воздействии.
Структура работы. Настоящее диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего в себя сто двадцать работ, как на русском, так и на иностранных (английский, французский, немецкий, польский, болгарский, сербскохорватский, украинский, белорусский) языках, расположенных в алфавитном порядке. Первую часть библиографического списка составляют работы, расположенные в соответствии с порядком кириллического алфавита, вторую часть - работы, расположенные в соответствии с порядком латинского алфавита. Лексикографические источники приводятся в общем списке цитированных работ.
Первая глава - «Церковнославянский язык и церковнославянизмы» - посвящена общетеоретической проблематике. В ней рассматривается роль и место церковнославянского языка в кругу славянских языков, отношения между русским и церковнославянским на разных этапах языковой истории, выявляются основные движущие силы эволюции церковнославянского языка. В этой же главе формулируется принципиальное для нашей работы понятие церковнославянизма - языковой единицы, маркирующей церковнославянский язык, противопоставляющей его другим славянским языкам, в частности, русскому; даётся классификация церковно-
— 17 —
славянизмов, описываются различные их типы, а также выявляются источники появления церковнославянизмов.
Следующие четыре главы посвящены лингвотекстологическому анализу списков Краткой редакции паремийных чтений святым Борису и Глебу. Во второй главе нашей работы - «Лексика базового списка паремий Борису и Глебу» - даётся характеристика лексики древнейшего из имеющихся у нас списков (Паремийник Типографский, XIII - XIV вв., хранящийся в ЦГАДА), который в рамках настоящего исследования принимается за исходную точку. Здесь рассматривается:
соотношение в языке списка церковнославянизмов и слов, общих для древнерусского и церковнославянского языка;
соотношение в языке списка различных групп церковнославянизмов между собой.
В третьей главе - «Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу» - анализируются разночтения, связанные с оппозицией «древнерусское - церковнославянское», на основании этого анализа выявляются две группы списков: старшая и младшая, показывается связь языковых особенностей списков младшей группы с явлениями, традиционно именуемыми «вторым южнославянским влиянием». В этой же главе рассматривается единственный имеющийся в нашем распоряжении случай сознательного вмешательства переписчика в язык текста памятника - речь идёт о списке К-7, язык которого церковнославянизирован наиболее последовательно и систематично.
Четвёртая глава - «Разночтения, не связанные с оппозицией древнерусское / церковнославянское» - посвящена анализу лексических разночтений, не рассмотренных в предыдущей главе. Здесь выявляется основная причина появления разночтений такого рода - ситуация нейтрализации лексического значения, описываются условия, необходимые для воз-
— 18 —
никновения такой ситуации, характеризуются типы слов, лексические значения которых подвергаются нейтрализации в списках исследуемого нами памятника. Здесь же рассматриваются весьма немногочисленные случаи разночтений, возникших в результате механической описки копииста.
Пятая глава посвящена частеречной и тематической принадлежности варьирующейся лексики. Здесь приводятся количественные данные, связанные с варьируемостью в разночтениях слов тех или иных частей речи, а также с частотностью варьирования лексем, принадлежащих к различным тематическим группам внутри какой-либо одной части речи.
В заключении настоящей работы формулируются положения общего характера относительно эволюции литературного языка в целом и относительно эволюции языка одного конкретного памятника рукописной эпохи, описываются (в рамках имеющегося у нас фактического материала), как взаимосвязь этих двух процессов, так и различия между ними; указывается, какие типы разночтений связаны с эволюцией литературного языка в целом, а какие - с эволюцией языка данного памятника.
В приложении даётся краткая характеристика всех использованных в данной работе списков паремий Бориса и Глеба, указывается регион и время создания каждого, приводится краткая информация об известных автору исследованиях по каждому из этих памятников. Здесь же приводится расшифровка применяемых в нашей работе условных обозначений каждого списка, сообщается информация о публикации отдельных списков этого памятника в прошлом.
— 19 —
Церковнославянский язык и церковнославянизмы
Прежде чем приступить к непосредственному рассмотрению лексических разночтений между имеющимися у нас списками паремий святым князьям-мученикам Борису и Глебу, автору этих строк представляется важным высказать некоторые соображения о языке, на котором написан исследуемый нами памятник; изложить свою точку зрения на этот язык, на его отношение к русскому в период с XI по XVII век - в период наиболее активного функционирования церковнославянского языка на Руси. Впрочем, в ряде случаев нам приходится обращаться к фактам и более поздних периодов в развитии церковнославянского языка, чтобы наиболее «выпукло» показать ту или иную тенденцию в его развитии, обозначить итог эволюционных процессов, протекавших в этом языке в предшествующие столетия.
Хотя термин «церковнославянский язык» для нашей лингвистической литературы не нов, среди языковедов до сих пор не существует единой точки зрения на природу и происхождение церковнославянского языка, на его отношение к этническим языкам различных славянских народов на разных этапах его истории. Само «понятие «церковнославянский язык» современная наука получила в наследие от того времени, когда на этот язык смотрели как на некоторую данность, нечто такое, что не требовало особых пояснений. Благодаря такому подходу церковнославянский язык долгое время оценивался как единый общеславянский язык средневековья... — такая точка зрения возникла благодаря тому, что в средневековую эпоху существовал общий фонд литературных произведений» [69, с.32]. Такая точка зрения наиболее последовательно отстаивалась акад. Н. И. Толстым [90, 91, 92], Ф. П. Филиным [97, с. 259].
О церковнославянском языке, как о едином богослужебном языке всех православных славян пишут также иеромонах Алипий (Гаманович), автор единственной на текущий момент полной грамматики этого языка, написанной по-русски [4, с. 3], А. Бончев [10, с. 9], А. Белич [6, с. 7], Б. Цонев [111, с. 289-290], А. Достал [122], И. Курц [125], А. В. Исаченко [123, с. 52], Н. А. Мещерский [53], Е. Г. Ковалевская [37, с. 51], А. Барто-шевич [5], К. Д. Зееман [30] и мн. др. Здесь особо хочется обратить внимание на точку зрения болгарского исследователя А. Бончева, прямо утверждавшего, что церковнославянский язык болгарской церкви полностью тождествен церковнославянскому языку русской и сербской церквей [10, с. 9]. В качестве общего литературного языка южных и восточных славян в период с IX по XVIII век церковнославянский язык представлен также в Лингвистическом энциклопедическим словаре [35, с. 576]. Современной интерлингвистикой церковнославянский язык давно уже рассматривается как один из языков межнационального общения наряду с латынью, санскритом и классическим арабским, с одной стороны, и эсперанто -с другой [46].
Существует, однако, и другая точка зрения, получившая распространение в отечественном языкознании советского и постсоветского периода. Многие исследователи склонны видеть в церковнославянском как бы одну из «ипостасей» древнерусского литературного языка. Так, например, Б. А. Ларин в своем курсе истории русского литературного языка [47] описывает церковнославянский как один из типов древнерусского, настойчиво говорит о древнерусском языке сложного состава [47, с. 23]. О книжно-славянской и литературно-народной формах древнерусского литературного языка ведет речь такой исследователь, как А. Н. Кожин [38], а в курсе лекций по истории русского литературного языка А. И. Ефимова мы сталкиваемся с термином «церковно-богослужебные стили» [22, с. 73], среди которых выделяются литургический, житийный и проповеднический. Уже сама терминология, употребляемая А. И. Ефимовым, свидетельствует, что её создатель в значительной степени использует не строго лингвистические критерии при характеристике языка определённой группы текстов, но подходит к нему во многом с литературоведческой точки зрения, отталкиваясь от жанровой принадлежности того или иного произведения. Следует заметить, что различение А. И. Ефимовым трёх церковно-богослужебных текстов весьма схематично и не соответствует реальной языковой ситуации Древней Руси. Совершенно неясно, к какому жанру -литургическому или житийному должен быть отнесён исследуемый нами памятник. Будучи текстом литургическим, он содержит большое количество житийных элементов и достаточно подробно излагает историю мученичества святых князей-братьев.
Лексика базового списка паремий Борису и Глебу
Перед тем как приступить к анализу выявленных нами лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу, мы, как это уже было сказано выше, считаем необходимым дать отдельно характеристику лексики одного из наиболее древних списков, принимаемого нами за «точку отсчета». Таковым являет список Паремийника «Типографского» из фонда библиотеки Московской Синодальной типографии ЦТ АДА. Рукопись происходит из северного псковско-новгородского региона и датируется по палеографическим данным концом XIII - началом XIV вв. [79, с. 255]. В дальнейшем этот список кодируется у нас как KI. При описании лексики данного списка наше внимание будет в основном сосредоточено на соотношении:
1) церковнославянизмов и слов, общих для древнерусского и церковнославянского языков;
2) различных групп церковнославянизмов между собой.
Исследование лексики, общей для древнерусского и церковнославянского языков, в наши задачи не входит; здесь мы ограничиваемся лишь отдельными наблюдениями.
Из трёх групп церковнославянизмов, выделяемых согласно классификации Е. Г. Итэсь [32, с. 80], в языке исследуемого нами списка представлены почти исключительно слова второй группы — слова, чуждые древнерусскому языку только в плане выражения. Это легко объяснить. Дело в том, что церковнославянизмы первой группы, чуждые древнерусскому языку как в плане выражения, так и в плане содержания, представляли собою по большей части кальки и заимствования, употреблявшиеся для обозначения реалий, принесенных на Русь с христианством . В основной своей массе это были термины церковного обихода, литургическая и богословская терминология. Сама тематика исследуемого нами памятника существенно ограничивает возможности употребления такого рода лексики: героями произведения являются святые князья-мученики, а не лица духовного звания, действие разворачивается на вечевой площади в Новгороде, в резиденции великих князей — Вышегороде, на поле брани, а не в монастыре и не в церкви. Что же касается церковнославянизмов третьего типа, то о трудностях их выявления как и о неразработанности этой проблемы уже было сказано выше.
Основную массу выявленных нами лексических церковнославянизмов составляют не собственно лексические заимствования из старославянского или греческого языков, но лексико-фонетические варианты общеславянских по происхождению лексем, генетически восходящие к языку (языкам) южных славян. На них мы сейчас и сосредоточим наше внимание. Для анализа нами привлекается лексика со следующими противопоставленными восточно- и южнославянскими особенностями плана выражения:
1) наличие/отсутствие j перед А в начале слова;
2) наличие/отсутствие j перед У в начале слова;
3) отражение праславянского сочетания dj;
4) отражение праславянского сочетания tj;
5) полногласие/неполногласие;
6) отражение праславянских сочетаний ort, olt;
7) отражение древних сочетаний редуцированных с плавными;
8) переход/непереход Е в О в начале слова;
Кстати, в эпоху создания этой рукописи, когда христианство на Руси только утверждалось, церковнославянизмы первой группы ещё сохраняли свою способность противопоставлять церковнославянский язык древнерусскому.
9) выпадение/невыпадение j в междугласном положении.
Все приведенные здесь церковнославянско-древнерусские оппозиции легко распределяются между тремя группами, в зависимости от того, какой из двух компонентов противопоставленной пары та ли или иная оппозиция реализует в языке исследуемого текста. В первую объединяются те оппозиции, которые реализуют в языке исследуемого нами текста только древнерусский компонент противопоставленной пары. Сюда относятся: отсутствие j перед У в начале слова: «лют Е БО грдду тому в нем же кнзь оунъ» 139г, «ПОСТАВЛЮ оуношю КНЗА ИМЪ» 40а; отражение прасла-вянского dj как Ж: «рдждкт с А мужь везуменъ» і з 8а; обязательное наличие j в междугласном положении: «пдгукнАїд рднд» 140в; отражение древних сочетаний редуцированных с плавными как trot, в сочетании с живым произношением эпохи— «кровь крдту мокю» 138а.
Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу
Данная глава нашего исследования посвящена разночтениям, в которых слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков заменяются на церковнославянизмы, либо же наоборот.
Как уже было отмечено выше, основная масса церковнославянизмов представляет собою не какие-то «специальные» церковнославянские лексемы, но лексико-фонетические варианты слов общеславянского лексического фонда, генетически восходящие к старославянскому языку. Распределение церковнославянского и древнерусского фонетического оформления между отдельными словами и группами слов церковнославянского языка русского извода описано нами в предыдущей главе на материале списка КІ. В более поздних списках картина существенно не меняется. Основные принципы их распределения остаются теми же, но при их сохранении наблюдается все же «церковнославянизация» языка, несколько большая, нежели в КІ и списках, близких ему по времени создания. Рассмотрим этот тезис на материале слов с полногласием/неполногласием. Как мы видели на материале списка КІ, в полногласном варианте употреблялись:
1) имена собственные и слова, образованные от имён собственных;
2) слова, у которых полногласный и неполногласный варианты приобрели различные лексические значения;
3) слова, употребление неполногласного варианта которых могло привести к нежелательной омонимии (крдти - «сареге» и Брдти -«pugnare»). Точно такое же распределение полногласного и неполногласного оформления наблюдается в списках, близких к KI по времени создания. В более поздних списках картина несколько меняется: «СЗгатъ ко СЗ НА(С) БЪ володімирд» К1-139г володимирд К2-259об володимерд К3-146а володимирд К4-143в володимерд К5-222 володимерл Кб-173 влд-димерл K7-C.44 в лддимерд К8-150г влддимєрд К9-220об володимерл К10-222. Как мы видим, имя крестителя Руси в трех списках из десяти приводится в неполногласной форме. При этом, все три списка, содержащие неполногласный вариант этого имени, имеют достаточно позднее происхождение - XV век.
Этот случай не единичен. Так, например во фразе «От ндмт» твоимъ вышегороде оустрои стрлжд вел дни и вел нощи» И-1396 в списках К4 и К7 наименование резиденции великих киевских князей появляется в неполногласном оформлении: вышегрдде К4-142 г, вышегрдде К7-С.43. Остальные списки сохраняют написание К1.
Целый ряд случаев замены полногласного варианта на неполногласный связан со списком К7: «и р кшд новгородци» К1-138г новогрд(д)ци К7-С.43; «Б Е КО И СДМЪ рдгозенъ с новгородци» К1-138г с новогрд(д)ци К7-С.43; «и созвд новгородци» К1-138г новогрддци К7-С.43; «посл дь же и САМОГО жен А С городл оуломкомь жернов д оуки» К1-140г с ь грддд К7-С.45. Последнее разночтение свидетельствует о стирании описанных нами в предыдущей главе лексических различий между полногласным вариантом городъ и неполногласным грддъ в языке создателя списка К7. Впрочем, вполне возможно, что эти различия, зафиксированные в списке К1, носили локальный характер и не имели повсеместного распространения. По крайней мере, ни в одном из известных нам словарей древнерусского или церковнославянского языка описанное в предыдущей главе нашей работы смысловое различие между лексемами грддъ и городъ не зафиксировано. И, наконец, последний случай замены полногласного варианта на неполногласный мы встречаем в списке Кб: «можєлп» КНАЖЄ вороти по тєвє» К1-138г врлти с А К6-171об. Во всех остальных имеющихся у нас списках мы видим тот же вариант, что и в К1. По-видимому, создатель Кб ставил «правильность» церковнославянского языка и последовательность в употреблении неполногласных форм выше доступности и удобопонятности текста. Добавим, не делая пока никаких выводов, что точно такая же неполногласная форма встречается в одном из списков Пространной редакции — ПЗ: врлти(с) 57об. Появление неполногласного варианта в списках, принадлежащих к разным редакциям является, скорее всего, результатом параллельного развития процессов церковнославянизации в истории каждой из этих редакций, однако полностью исключать возможность какого-либо взаимовлияния в процессе «книжной справы» мы также не считаем возможным.
