Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические аспекты изучения русского поэтического языка 24
1.1. Ключевые вопросы изучения поэтического языка. Его статус в системе общенационального языка 24
1.2. Поэтический язык как особая система 35
1.3. Проблема значения и смысла слова в поэтическом языке 43
1.6. Научно-понятийный аппарат исследования аллотропичности поэтического текста 58
Выводы 67
Глава 2. Языковая реализация аллотропичности поэтического текста на базе дискурсивных и интертекстуальных компонентов 69
2.1. Дискурсивные связи как маркер аллотропичности поэтического текста .70
2.1.1. Текст и дискурс .70
2.1.2. Языковое выражение дискурсивности поэтического текста 74
2.2. Основные интертекстуальные зоны бифуркации в поэтическом тексте 89
2.2.1. Интертекстуальность художественного текста 89
2.2.2. Языковое выражение интертекстуальности поэтического текста 99 Выводы .120
Глава 3. Роль фонетических особенностей русского поэтического языка в создании аллотропичности поэтического текста 123
3.1. Основные фонетико-семантические зоны бифуркации 123
3.1.1. Звуковая форма слова как источник новых смыслов .123
3.1.2. Типы актуализации фонетического уровня поэтического текста 130
3.2. Диссипативные процессы при лексикализации звуковых комплексов 146
Выводы 161
Глава 4. Языковые средства передачи аллотропичности синтагматических связей поэтического текста .164
4.1. Синтагматические свойства слова .164
4.2. Стандартные и нестандартные словосочетания в поэтическом тексте 167
4.3. Диссипативные процессы как результат нелинейных синтагматических связей глагола с существительным .172
4.4. Диссипация при нелинейных синтагматических связях прилагательного и причастия с существительным 185
4.5. Диссипативные процессы как результат нелинейных синтагматических связей существительных 196
Выводы 210
Глава 5. Роль грамматических категорий русского языка в создании аллотропичности поэтического текста .215
5.1. Формально-грамматический и содержательный уровни поэтического языка .215
5.2. Диссипативные процессы при переносном употреблении грамматических форм 219
5.2.1.Смыслообразующая роль категории наклонения глагола 219
5.2.2.Смыслообразующая роль категории времени глагола 223
5.2.3. Смыслообразующая роль категории лица в поэтическом тексте 225
5.3. Окказиональное формообразование как диссипативный процесс 231
5.3.1.Семантический потенциал категории рода существительного .232
5.3.2. Семантический потенциал категории одушевленности/неодушевленности существительного .234
5.3.3. Категория числа как источник появления новых смыслов в поэтическом тексте 237
5.3.4. Смыслообразующая роль категории вида глагола .243
5.3.5. Формы сравнительной степени и кратких форм прилагательного как источник смыслопорождения 250
5.4. Аллотропичный потенциал частей речи 258
5.4.1. Синкретизм частей речи как источник смыслопорождения .258
5.4.2. Актуализация смысловой значимости служебных частей речи в поэтическом тексте 265
Выводы 278
Заключение 284
Литература 293
Источники 348
Словари 353
Приложение 356
- Поэтический язык как особая система
- Языковое выражение дискурсивности поэтического текста
- Звуковая форма слова как источник новых смыслов
- Стандартные и нестандартные словосочетания в поэтическом тексте
Введение к работе
Актуальность исследования. Актуальность темы диссертации определяется, во-первых, необходимостью постоянно изучать новые тенденции в русской поэзии, в которой на протяжении всего ХХ века ярко проявляются следующие новые черты: усиление личностного начала, трансформация языкового значения, авторское словообразование, растущая метафоричность речи, усиление метаязыковой рефлексии, «обнажение» деривационных связей слова в тексте, превалирование имплицитности текста над эмплицитностью.
Во-вторых, актуальность исследования аллотропичности определяется не только сложностью и многомерностью самого этого феномена поэзии, но и той научной парадигмой, в рамках которой он исследуется. Очевидно, что аллотропичность текста соотносима с категориями синергетики, которая исследует самоорганизацию и самоусложнение систем различного рода. Степень сложности текста (т.е. степень его аллотропичности) и самоорганизация глубинных смыслов текста (т.е. синергетический процесс) представляют собой неразделимые, взаимозависимые явления.
Поэтический язык особая система, в которой системные факты чередуются с асистемными, хаотическими, поэтому к ее исследованию можно применить достижения синергетики, которая была рождена в естественных науках, но широко проникла как методология в философию, лингвистику, поэтику и т.д. Синергетику интересуют общие закономерности развития и функционирования систем любой природы, т.е. она призвана играть роль метанауки, это трансдисциплинарная методология, изучающая общий характер закономерностей, взаимозависимость уровней в сложных системах, отдельные компоненты структуры, их функции с точки зрения целого и т.д.
В рамках данного научного направления в исследованиях поэтического текста аномалия становится предметом изучения, в котором «просвечивает закономерность» (Н.Д. Арутюнова). Таким образом, в нашей работе осуществлен мультидисциплинарный подход к исследованиям проблем языка, который является не только актуальным, но одним из перспективных направлений в науке ХХI века.
В-третьих, благодаря предлагаемому подходу нам удалось
определенным образом унифицировать научную терминологию в области
поэтики, поскольку одной из серьезных проблем современной поэтики становится терминологическое многообразие и многоплановость. Например, при описании только фонетического уровня поэтического текста применяется бесчисленное множество терминов: анафора, аллитерация, эпанастрофа, зевгма, епифора, паронимическая аттракция и т.д. При аллотропичном анализе поэтического текста используются всего 4 основных термина, с помощью которых можно описать любой языковой уровень поэтического текста и сам текст в целом.
Исходя из вышеизложенного, тема настоящей диссертации,
направленная на исследование языковых средств выражения
аллотропичности русского поэтического текста, является актуальной.
Цель исследования выявление и анализ языковых средств выражения аллотропичности русского поэтического текста; определение языковых маркеров аллотропичности; установление их соотносительной и индивидуально-авторской значимости.
Поставленная цель определила необходимость решения следующих
задач:
– выделить основные языковые маркеры аллотропичности
поэтического текста;
– установить критерии определения аллотропичности поэтического текста;
– создать терминологический аппарат исследования аллотропичности поэтического текста;
– разработать методику анализа языковых средств выражения аллотропичности русского поэтического текста;
— выявить основные языковые средства реализации аллотропичности поэтического текста на базе дискурсивных и интертекстуальных компонентов;
– определить фонетические средства формирования аллотропичности
русского поэтического текста; сопоставить условную плотность
фонетико-семантических зон бифуркации в исследуемых идиостилях;
– выявить языковые средства передачи аллотропичности
синтагматических связей поэтического текста; сравнить основные зоны бифуркации синтагматических связей в творчестве исследуемых поэтов;
– определить грамматические средства формирования аллотропичности русского поэтического текста;
– выявить соотносительную и индивидуально-авторскую значимость языковых маркеров аллотропичности в рамках исследуемых идиостилей;
– установить ядерные и периферийные языковые маркеры
аллотропичности в современной русской поэзии.
Объектом исследования является языковая репрезентация
смыслопорождения в системе русского поэтического языка.
Предмет исследования языковые средства выражения
аллотропичности русского поэтического текста.
Гипотеза исследования. Поэтический язык представляет собой
нелинейную открытую динамическую систему и как таковой подчиняется
общим универсальным синергетическим законам перехода количества
в качество. Исследование языковых средств выражения аллотропичности
русского поэтического текста дает возможность рассматривать
парадигматику и синтагматику языковых единиц как некоторое состояние
системы, а возникновение новых смыслов в русском поэтическом тексте
как возникновение нового качества системы, т.е. самопорождение новых
смыслов. Трансцендентные содержания могут быть в значительной части
объективированы посредством когнитивного моделирования,
аллотропичного и синергетического анализов.
Теоретическая база настоящей работы. Теоретико-
методологическую основу диссертации составили исследовательские принципы А.А. Потебни, Л.В. Щербы, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура; исследование опирается на лингвистические и лингвофилософские работы, в которых развиваются следующие идеи:
– грамматической нормы и грамматического потенциала русского
языка (Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, В.А. Белошапкова, А.В. Бондарко,
В.В. Виноградов, К.С. Горбачевич, Е.А. Земская, Г.А. Золотова,
Ю.Н. Караулов, И.И. Ковтунова, В.В. Лопатин, Ю.С. Маслов, Е.В. Падучева, А.Е. Супрун, А.Н. Тихонов, М.И. Черемисина);
– языкового динамизма и нелинейности (Ш. Балли, Л. Витгенштейн, Г.Х. фон Вригг, З. Вендлер, Б. Рассел, Дж. Серль, Ст. Тайлер, Й. Хёйзинга, У. Чейф);
– интертекстуальности (Г. Блум, Р. Барт, А. Вежбицкая, Б.М. Гаспаров, Ж. Деррида, А.К. Жолковский, С.Т. Золян, И.П. Ильин, Ю. Кристева, Н.А. Кузьмина, В.А. Лукин, Ю.И. Левин, К. Леви-Стросс, М. Риффатер, И.П. Смирнов, В.Н. Топоров, Ц. Тодоров, Н.А. Фатеева, М.Б. Ямпольский и др.);
– дискурсивности (Н.Д. Арутюнова, Э. Бенвенист, Ван Дейк,
М.С. Дымарский, Е.С. Кубрякова, М. Пеше, П. Серио, М. Фуко и др.);
– психолингвистики и когнитивной лингвистики (В.З. Демьянков,
Р. Джакендофф, А.Н. Леонтьев, А.А. Леонтьев, А.А. Залевская,
Е.С. Кубрякова, Э. Рош и др.).
– взаимной обусловленности формы и содержания (Ю.Н. Тынянов, Б.Н. Томашевский, В.М. Жирмунский, Р.О. Якобсон, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин, Г.О. Винокур и др.);
Принципиально важными являются современные работы
по лингвопоэтике (М.Л. Гаспаров, В.П. Григорьев, Б.П. Гончаров,
Л.В. Зубова, И.И. Ковтунова, Е.В. Красильникова, Н.А. Кузьмина,
Н.А. Кожевникова, Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, Е.А. Некрасова, И.И. Ревзин,
О.Г. Ревзина и др.), в которых постулируется существование особого уровня грамматической образности в поэзии.
Материал исследования. В работе нами отдано предпочтение тем
поэтам, творчество которых ориентировано на активный языковой поиск и
языковые преобразования. Материалом исследования стали русские
поэтические макротексты Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Е. Евтушенко,
Н. Заболоцкого, М. Светлова, М. Цветаевой. В качестве дополнительного
материала нами приводились примеры из произведений А. Ахматовой,
В. Маяковского, А. Блока, И. Северянина, Б. Пастернака, А. Тарковского,
И. Бродского, Б. Чичибабина, Д. Пригова, А. Левина, В. Высоцкого,
Б. Окуджавы, А. Лысова, И. Кабыш, А. Григорьева, В. Кривулина,
В. Сосноры, Л. Лосева и др. Всего при анализе механизмов
смыслопорождения в русской поэзии было исследовано 8240 русских поэтических текстов ХХ века.
При анализе материала использовались следующие методы:
основные общенаучные методы наблюдения, описания, анализа и интерпретации. Методологическое значение в работе имеет «композиция научного задания» (термин М. Бахтина), необходимая для объединения рассматриваемых поэтических текстов единой интерпретационной основой. Используются методы концептуального и сопоставительного анализов с привлечением данных смежных философии, литературоведения, психологии, культурологии, герменевтики. В работе задействованы элементы компонентного, этимологического, количественного и статистического анализов. При исследовании языковых механизмов появления новых смыслов слова за счет открытости поэтической системы применяются интертекстуальный и дискурсивный анализы поэтического текста.
Научная новизна исследования.
Научные работы, связанные с исследованием текста, отличаются большим разнообразием. В них затронуты самые различные аспекты анализа текста с позиций лингвистики, литературоведения, культурологии, герменевтики и под., но комплексных, междисциплинарных исследований почти нет.
Научная новизна работы обусловлена тем, что:
1) она посвящена многоаспектному исследованию поэтического текста с точки зрения степени его аллотропичности. Такой взгляд на поэтический текст не являлся до настоящего времени предметом специального внимания. Многие проблемы в области исследования поэтического текста остаются не только не решенными, но и не поставленными: семантическая диффузия поэтического слова с позиции аллотропичности, диссипативные процессы при переносном употреблении грамматических форм, языковые средства передачи аллотропичности синтагматических связей поэтического текста, языковая реализация аллотропичности поэтического текста на базе дискурсивных и интертекстуальных компонентов и др. В работе впервые
произведен комплексный аллотропичный анализ русских поэтических текстов;
-
впервые в научный лингвистический обиход введены термины аллотропичность поэтического текста и маркеры аллотропичности;
-
создан алгоритм анализа языковых средств выражения аллотропичности русского поэтического текста, т.е. впервые апробируется адаптированная модель аллотропичного анализа поэтического текста при помощи основных языковых маркеров, перечень которых выявляется и доказывается в диссертации.
Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что
-
создана лингвосинергетическая концепция русского поэтического текста;
-
на материале современного русского поэтического языка впервые сформулирован и представлен в системном виде научно-понятийный аппарат исследования аллотропичности поэтического текста; 3) определены языковые маркеры аллотропичности; 4) установлены ядерные и периферийные языковые маркеры аллотропичности в современной русской поэзии; 5) выявлены основные языковые средства реализации аллотропичности поэтического текста; 6) разработана методика аллотропичного анализа поэтического текста.
Практическая значимость исследования состоит в том, что разработанная в ней методика анализа аллотропичности русского поэтического текста позволяет создать алгоритм анализа языковых средств выражения аллотропичности русского поэтического текста, что делает полученный результат проверяемым и повторимым, а, следовательно, актуальным для дальнейшего использования на разных уровнях (научном, учебном и т.д.) исследования языка поэзии. Данная методика может быть использована для описания художественных текстов разных жанров, поскольку предполагаемому исследователю дается перечень основных языковых маркеров, которые требуется найти в тексте; показывается их роль в рождении новых смыслов, предлагаются пути выявления и анализа этих глубинных смыслов через языковые средства. Результаты диссертации могут быть использованы в практике вузовского преподавания при подготовке специальных курсов по анализу художественного текста и новым направлениям в лингвистике.
С 2008 года и по настоящее время по материалу диссертации читается спецкурс «Смыслы слова в системе поэтического языка ХХ века» (44 часа) для студентов-гуманитариев 3 курса УО «Витебский государственный университет имени П. М. Машерова».
Результаты работы заключаются в следующем:
-
Выделены основные языковые маркеры аллотропичности поэтического текста.
-
Установлены критерии определения аллотропичности русского поэтического текста.
-
Создан терминологический аппарат исследования аллотропичности поэтического текста;
-
Разработана методика анализа языковых средств выражения аллотропичности русского поэтического текста.
-
Выявлены основные языковые средства реализации аллотропичности поэтического текста на базе дискурсивных и интертекстуальных компонентов.
-
Определены фонетические средства формирования аллотропичности русского поэтического текста.
-
Установлены языковые средства передачи аллотропичности синтагматичских связей поэтического текста.
-
Определены грамматические средства формирования аллотропичности русского поэтического текста.
-
Выявлена соотносительная и индивидуально-авторская значимость маркеров аллотропичности в рамках исследуемых идиостилей.
-
Установлены ядерные и периферийные языковые маркеры аллотропичности в современной русской поэзии.
Достоверность и обоснованность результатов обеспечиваются
опорой на теоретические достижения современного русского языка,
лингвопоэтики, лингвосинергетики, психолингвистики, когнитивной
лингвистики (библиографический список включает 668 наименований);
привлечением большого объема фактического материала (исследовано 8240
русских поэтических текстов); использованием комплекса
взаимодополняющих методов, адекватных целям и задачам диссертации.
Апробация результатов работы проводилась на заседаниях кафедры
русского языка Белорусского государственного университета (2006–2010 гг.);
на заседании кафедры русского языка и методики его преподавания ФГБОУ
ВПО «Смоленский государственный университет» (февраль 2013 г.).
Основные положения диссертации и результаты исследования излагались
в докладах на двух международных конгрессах: «Русская словесность
в мировом культурном контексте» (Москва, 2004); Латгальский конгресс
«Latgale ka kulturas pierobeza» (Даугавпилс, 2007); на двух международных
форумах: «Русистика Украины и проблемы сохранения языков и культур
малых народов мира в эпоху глобализации» (Ялта–Ливадия, 2007); «Русский
язык в образовательном пространстве Центральноазиатского региона СНГ»
(Бишкек, 2007); на Второй ассамблее Русского мира (Москва, 2008);
на 52 международных конференциях: «А. С. Пушкин М. И. Цветаева»
(Москва, 2000); «От слова к тексту» (Минск, 2000); «М. Цветаева: личные
и творческие встречи, переводы ее сочинений» (Москва, 2001); «Русский
язык: система и функционирование» (Минск, 2002); «Век и вечность: Марина
Цветаева и поэты ХХ века» (Череповец, 2002); «На путях к постижению
Марины Цветаевой» (Москва, 2002); «Шестые Поливановские чтения»
(Смоленск, 2003); «Белорусско-русско-польское сравнительное языкознание,
литературоведение, культурология» (Витебск, 2003); «Текст
в лингвистической теории и в методике преподавания филологических
дисциплин» (Мозырь, 2003); «Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба»
(Москва, 2003); «Век и вечность: Марина Цветаева и ее адресаты»
(Череповец, 2004); «Разноуровневые характеристики лексических единиц»
(Смоленск, 2004); «Русский язык: система и функционирование» (Минск,
2004); «Чужбина, Родина моя!» (Москва, 2004); «Творческое наследие
Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (Тамбов, 2004); «Теория и технология
иноязычного образования» (Симферополь, 2004); «Стихия и разум в жизни и
творчестве М. Цветаевой» (Москва, 2005); «Актуальные проблемы
современной филологии» (Симферополь, 2005); «Белорусско-русско-
польское сравнительное языкознание, литературоведение, культурология»
(Витебск, 2006); «Восток–Запад: проблемы коммуникации» (Даугавпилс,
2006); «Язык и культура» (Киев, 2006); «Актуальные проблемы современной
филологии» (Симферополь, 2006); «Х Научные чтения» (Даугавпилс, 2007);
«Русская, белорусская и мировая литература: история, современность,
взаимосвязи» (Полоцк, 2007); «Текст. Язык. Человек» (Мозырь, 2007);
«Лингвистические чтения памяти проф. О. М. Соколова» (Симферополь,
2007); «Проблемы современной лингвистики (языковые контакты)» (Баку,
2007); «Коммуникативные стратегии» (Минск, 2007); «“Традиции
М. В. Ломоносова и современность”. К 250-летию “Российской грамматики”
М. В. Ломоносова» (Гомель, 2007); «Совершенствование методики
преподавания русского языка» (Симферополь, 2008); «Состояние и
перспективы методики преподавания русского языка и литературы» (Москва,
2008); «Язык в статике и динамике» (Минск, 2008); «Язык, культура,
менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории» (Санкт-
Петербург, 2009); «Русский язык: система и функционирование» (Минск,
2009); «Текст. Язык. Человек» (Мозырь, 2009); Acta albaruthenica Rossica
Polonica: VIII Международная научная конференция «Беларуска-руска-
польскае супасталяльнае мовазнаства i літаратуразнаства» (Витебск,
22–24 октября 2009 г.); «Славянские языки: системно-описательный и
социокультурный аспекты исследования» (Брест, 25–26 ноября 2009 г.);
«Романовские чтения VI» (Могилев, ноябрь 2009 г.); «Языковая
толерантность залог стабильности и процветания регионов Украины»
(Луганск, 27–28 мая 2010 г.); «Интерактивные инновационные методы
обучения студентов иностранным языкам» (Витебск, 6–9 октября 2010 г.);
«Слово текст контекст» (Полоцк, 6–7 мая 2011 г.); «Текст. Язык.
Человек» (Мозырь, 24–26 мая 2011 г.); «Теория и технология иноязычного
образования» (Киев, 27–28 октября 2011 г.); «Русский язык: система и
функционирование» (Минск, 11–12 октября 2011 г.); «Язык и культура»
(Томск, 21–24 октября 2012 г.); «Межкультурные коммуникации:
информационно-коммуникативные технологии в лингвистике (Алушта, 4–8 июня 2012 г.); Международная научная конференция. К 85-летию проф. Г.П. Мельникова (Москва, 18-20 февраля 2013 г.); Международная научно-практическая конференция «Ценности славянского мира». (Украина,
Луганск. 13-15 мая 2013 г.); Неделя русского слова. VII Международная
научная конференция «Текст. Язык. Человек». Мозырь: МГПУ
им. И.П. Шамякина (22-30 мая 2013 г.); Десятая международная конференция
«Языковые категории и единицы: синтагматический аспект». Владимир
(24-26 сентября 2013 г.); Х Международная научная конференция
«Беларуска-руска-польскае супасталяльнае мовазнаства i
літаратуразнаства. Витебск (14-16 ноября 2013 г.); ХV Международная
научная конференция «Новые парадигмы и новые решения в когнитивной
лингвистике». Витебск (февраль 2014 г.); а также на Второй
республиканской научно-практической конференции «Иностранные языки в вузе и школе: вопросы теории и практики» (Витебск, 2007); Пятой межвузовской конференции «Риторика в свете современной лингвистики» (Смоленск, 2007 г.); IV Всеукраинской научно-практической конференции «Теория и технология иноязычного образования» (Симферополь, 29–30 сентября 2010 г.); Седьмой межвузовской конференции «Риторика в свете современной лингвистики» (Смоленск, 2011 г.); «Русский язык как неродной: новое в теории и методике» (Москва, 18 мая 2012 г.); «Смоленск и Смоленщина в именах и названиях: история и современность» (Смоленск, 4– 5 октября 2012 г.); Региональная научно-практическая конференция «Наука образованию, производству, экономике». Витебск (13-14 марта 2013 г.).
Опубликованность результатов диссертации. Основные положения и результаты исследования изложены в 94 работах автора, опубликованных после защиты кандидатской диссертации. Среди них три монографии: «Лингвопоэтика Марины Цветаевой» (Витебск: ВГУ, 2005. 96 с.); «Смыслы слова в системе поэтического языка ХХ века» (Минск: БГУ, 2008. 207 с.); «Лингвосинергетика поэтического текста» (М.: «ИНФРА-М», 2012. 220 с.); 15 статей опубликованы в журналах, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией Российской Федерации; 15 статей опубликованы в журналах, рекомендованных ВАК Республики Беларусь; 7 статей опубликованы в журналах, рекомендованных ВАК Украины; 54 статьи размещены в других изданиях.
Положения, выносимые на защиту:
1. Языковые средства выражения аллотропичности русского
поэтического текста представлены шестью основными языковыми маркерами: нелинейные синтагматические связи лексем, лексикализациия, специфическое проявление грамматических категорий, влияние означающего (фонетический облик слова) на означаемое (лексическое значение), интертекстуальность, дискурсивность.
Степень аллотропичности текста определяется количеством и качеством маркеров в контексте. Аллотропичный текст это текст с коэффициентом аллотропичности (Ка) не менее 0,25. Коэффициент аллотропичности определяется формулой: Ка = A/N, где А количество
маркеров, N количество строк. Чем выше соотношение A/N, тем выше аллотропичность текста.
2. Интертекстуальные и дискурсивные связи актуализируют
аллотропичность поэтического текста. Дискурсивные связи в поэтическом
тексте проявляются за счет координации систем 1) текст–личность, 2) текст–
социум, 3) текст–время.
Интертекстуальность как одна из смыслопорождающих категорий
получает конкретное воплощение в разных видах и формах межтекстового
взаимодействия; зонами бифуркации становятся конкретные отрывки
текстов, прецедентные имена, системы приемов, темы, мотивы,
мифологические и психологические архетипы.
Во всех исследуемых идиостилях интертекстуальность представляет
собой околоядерное явление. Наиболее активно интертекстуальная
составляющая аллотропичности поэтического текста проявляется
в творчестве А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной.
3. Основными фонетическими средствами формирования
аллотропичности русского поэтического текста являются: актуализация
фонетического значения слова, звуковая изотопия, лексикализация звуковых
комплексов.
Все виды фонетико-семантических зон бифуркации регулярно встречаются у М. Цветаевой, для нее же характерна звукосмысловая изотопия. Звуковая модуляция является ядерным фактором аллотропичности в идиостиле Б. Ахмадулиной. В творчестве А. Вознесенского, Е. Евтушенко, Н. Заболоцкого, М. Светлова данный процесс представляет собой явление ближней периферии.
У М. Цветаевой, А. Вознесенского и Е. Евтушенко лексикализация представляет собой явление ближней периферии, у Н. Заболоцкого и М. Светлова фактор дальней периферии. Для идиостиля Б. Ахмадулиной лексикализация не характерна.
-
Нелинейные синтагматические связи лексем проявляют себя в поэтическом тексте как языковые маркеры аллотропичности. В творчестве всех исследуемых поэтов особенно активно представлены 3 разновидности нелинейной сочетаемости: глагола с существительным, прилагательного или причастия с существительным и в сочетаниях существительных. Во всех исследуемых идиостилях (за исключением М. Цветаевой) нелинейные синтагматические связи представляют собой ядерный фактор аллотропичности; в творчестве М. Цветаевой околоядерный.
-
Грамматические категории в поэтическом тексте способны проявляться как смыслообразующие маркеры аллотропичности. Активные зоны бифуркации возникают при переносном употреблении форм глагола, окказиональном формообразовании существительных и прилагательных, синкретизме частей речи, семантизации и актуализации служебных частей речи. Во всех исследуемых идиостилях наблюдается концентрация
определенных грамматических единиц, грамматические антитезы,
поэтическая трансформация отдельных грамматических категорий.
У Б. Ахмадулиной, М. Цветаевой, А. Вознесенского и Е. Евтушенко данный тип маркированности представляет собой явление ближней периферии, у Н. Заболоцкого и М. Светлова дальней.
6. Основным высокочастотным маркером аллотропичности
в современной русской поэзии являются нелинейные синтагматические связи, самыми низкочастотными лексикализация и грамматические средства выражения аллотропичности поэтического текста.
Структура работы обусловлена целью, задачами и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографического списка и одного приложения («Смыслы слова в системе поэтического языка ХХ века» Учебная программа). Основной текст изложен на 293 страницах, включает 17 таблиц и диаграмм.
Поэтический язык как особая система
В отношении поэтического языка в модусе проблемы системность / несистемность можно выделить три точки зрения. 1. Первая (наиболее распространенная) точка зрения: поэтический язык – структурно-функциональная система, т.е., с одной стороны, она представляет собой совокупность устойчивых взаимоотношений между входящими в нее единицами, а с другой – является системой средств выражения, служащих определенным целям. Поскольку материалом поэтического языка является естественный язык – функционирующая семиотическая система, постольку в поэтическом языке должны сохраняться и основные имманентные признаки этой первичной системы, а значит – и самый принцип системности. Какие бы преобразования ни осуществлялись над единицами поэтического языка, они неизменно представляют лингвистическую номенклатуру: фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения, т.е. остаются единицами языковой системы, что является серьезным аргументом для понимания поэтического языка как системы. Как в любой сложной системе, в поэтическом языке включение низших уровней в высшие происходит по принципу «снятия», введенного в научный обиход Гегелем, т.е. свойства и признаки единиц низшего уровня сохраняются в системе высшего уровня, но уже в более совершенной форме, при этом сохраняется эмергентность системы (сложное целое не есть сумма частей, оно обладает качествами, ни одной из его частей в отдельности не присущими).
С точки зрения системности рассматривается, например, в «Очерках истории развитии русской поэзии ХХ века» [Очерки истории языка русской поэзии ХХ века 1990, с. 37] внутреннее развитие поэтического языка, которое происходит в значительной степени на основании принципов, организующих поэтическую речь как особую структурно-функциональную систему. Важнейшими принципами внутреннего развития поэтического языка являются следующие: 1) наложение сходства на смежность, ведущее к контекстуальной синонимии, 2) контекстуальная полисемия, 3) контраст. Первый из них был сформулирован Р. Якобсоном в его статье «Лингвистика и поэтика»: «Поэтическая функция проецирует принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации» [Якобсон 1975, с. 204, 212]. В поэзии регулярно повторяются эквивалентные единицы, принцип повтора осуществляется на всех языковых уровнях. Существуют традиционные повторы и развиваются новые. Сходство, наложенное на смежность, придает поэзии символический характер, многообразие, полисемичность. Об этом же писал Я. Славиньский: «Слово находится сразу во многих плоскостях и вступает во множество разных отношений по «смежности». Структурная организованность поэтического сообщения опирается на определенные правила эквивалентности, действующие на разных лингвистических уровнях. Стих равен стиху, слог… – слогу, строфа – строфе, интонация – другой интонации. Слово в рифменной позиции созвучно с другим словом. Параллелелизм, возводящий в закон эквивалентность следующих друг за другом элементов (на уровне как означающих, так и означаемых) является… универсальным принципом строения поэтического сообщения» [Славиньский 1975, с. 267]. Второй принцип внутреннего развития поэтического языка – это контекстуальная полисемия, т.е. реализация словом одновременно нескольких значений. Виды полифонии слова в поэтическом языке разнообразны: это одновременное сосуществование в контексте прямого и переносного, современного и архаического, книжного и просторечного, узуального и окказионального значений слова. Этот принцип непосредственно связан с развитием тропов, с их активизацией в поэтическом языке ХХ века. Принцип контраста в поэтическом языке реализуется в таких его видах, как семантический, стилистический, семантико-стилистический, ритмико-синтаксический, композиционный. С развитием поэтического языка наблюдаются и более сложные виды контрастов, организующих синтагматику стиха, резкие сочетания сходств и различий, рождающие «гармонию контрастов» или дисгармонию. Естественный язык можно рассматривать как систему с разных точек зрения, в частности, как систему функционально-стилистических разновидностей. Поскольку поэтическая речь по природе своей многофункциональна, то аналогичную системность можно увидеть и в поэтическом языке. В поэтическом тексте, как и в любом речевом акте, выявляется один и тот же набор основных функций языка. Разница между различными типами речи связана, в первую очередь, с их иерархией в языковой системе. Таким образом, поэтический язык можно рассматривать как иерархическую функциональную систему с преобладанием поэтической функции. 2. Вторую точку зрения на системность / несистемность поэтического языка можно назвать «переходной», или компромиссной. Ф. де Соссюр утверждал, что язык – это замкнутая система знаков, позволяющая производить бесконечное множество высказываний. Такое понимание системы неприемлемо для поэтического языка, поскольку в нем сложно выявляется определенный корпус правил, позволяющих производить поэтические высказывания. Поэтический язык сложен и многоаспектен, в нем постоянно происходят изменения на разных уровнях, непостоянны способы использования языковых средств, поэтому для выявления системных отношений в поэтическом языке необходима определенная точка зрения, позволяющая обнаружить системность. Так, Э. Косериу предложил разделить абстрактный язык (язык в смысле Ф. де Соссюра) и реальный язык в своем конкретном существовании. По отношению к реальному языку система – это «система возможностей», противопоставленная норме как «системе обязательных реализаций» [Косериу 1963, с. 147]. Понимание языка как системы возможностей – это одно из оснований, определяющих явление системности в поэтическом языке. 3. Третья точка зрения на системность поэтического языка противоположна первой и второй. В настоящее время прослеживается тенденция к снятию оппозиции язык/речь в отношении словесного искусства. Например, в работах В. В. Виноградова непосредственно наблюдается синонимизация слов язык и речь. Аналогичная тенденция прослеживается и в некоторых современных исследованиях [Золян 1968]. В настоящее время в некоторых работах утверждается, что язык как система присутствует в лингвистике, но не в сознании говорящих. Словесному поэтическому творчеству приписывают как раз не системность, а иррациональность, неподчиненность языковым правилам и нормам [Ревзина 1998].
Подтверждающей именно такую точку зрения является, на наш взгляд, гипотеза Ю. Н. Караулова, изложенная им в статье «Еще один аргумент» [Караулов 1995], в которой он утверждает, что поэтический текст максимально приближен к внутренней речи, к потоку сознания автора. Внутренняя речь – это спонтанная, необработанная речь, для нее совершенно необязательными оказываются строгие логические зависимости и причинно следственные отношения между ее единицами. И особенности ее синтаксиса таковы, что элементы, относящиеся к будущему, могут предшествовать настоящему, а элементы, репрезентирующие прошлое, могут оказаться отодвинутыми далеко в будущее, а начало и конец становятся неразличимы. Все это характерно для внутренней речи, поскольку она адресована внутреннему Я, является речью для себя и может быть невразумительной для другого. Поэтическая речь, особенно лирика, адресована не только другому, но также и лирическому Я автора, что и позволяет сближать ее с внутренней речью. В качестве доказательства своего предположения Ю. Н. Караулов приводит примеры стихотворений К. Бальмонта, Н. Гумилева и других поэтов. Например: Душа в блаженстве тишины / Тем безвозвратней, глубже тонет, / Чем злее страсть, безумней сны, / И чем сильнее буря стонет. Стихи изменены автором статьи так, что последняя строка стала первой, т.е. они переписаны с конца. Читатель легко восстановит оригинал, двигаясь по строчкам снизу вверх. Такие стихи, допускающие практически равное прочтение от начала к концу и от конца к началу, являются наиболее полным отражением именно внутренней речи (исключая пунктуацию и интонационные характеристики) с ее нерелевантностью порядка следования частей во времени. Подобное прочтение не касается, конечно, фабульных стихотворений, которые принципиально не подчиняются такому приему, поскольку их действие протекает в «реальном времени». Многие стихи О. Мандельштама, К. Бальмонта, А. Ахматовой (кроме фабульных вещей) прочитываются с конца, а вот стихи М. Цветаевой и И. Бродского «не оборачиваемы». Опыт таких прочтений дает основание ученому сделать следующее предположение: чем полнее оборачиваемость стихотворения, тем ближе его текст стоит к потоку сознания, к внутренней речи автора; и наоборот, чем больше синтаксических несвязностей, аграмматизмов, асемантизмов и алогизмов возникает при применении этого приема, тем больше трансформаций претерпел исходный поток внутренней авторской речи на пути к читателю, т.е. тем большей степени обработки на поверхностно-языковом уровне он подвергся под рукой автора.
Языковое выражение дискурсивности поэтического текста
При рассмотрении дискурса в его отношении к тексту представляется наиболее убедительной (и адекватной французским истокам определения этого понятия) точка зрения на дискурс как на сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, экстралингвистические факторы, устанавливающие связь между миром и языковой личностью. Как писал Б. В. Томашевский, «произведение создает не один человек, а эпоха, подобно тому, как не один человек, а эпоха творит исторические факты» [Томашевский 1959, с. 152]. Поэтическое произведение – это, прежде всего выражение особенностей мироощущения и миропонимания автора. «Если в тебе собственнолично, собственнорискно, собственно жизненно не случилось… Если нет впечатления, никакого текста не напишешь: из слов нельзя рождать слова, из книг нельзя рождать или писать книги» [Мамардашвили 2000, с. 89, 231]. Поэтическое произведение наиболее полно отражает слияние собственно текста, с одной стороны, и авторских интенций, биографических элементов, мировоззренческих установок автора – с другой, т.е. в нем в первую очередь проявляется координация двух систем: текст – личность. Эта координация становится постоянным источником образования зон бифуркации, системы «текст» и «личность» коррелируют друг с другом, «действуют совместно», в результате чего самоорганизуются новые смыслы, отражающие экстралингвистические феномены.
В художественном дискурсе речь идет «не просто о носителе языка, – а, прежде всего и важнее всего – носителе определенной концептуальной системы, на основе которой он понимает язык, познает мир и осуществляет коммуникацию с другими носителями языка» [Павиленис 1983, с. 259–260]. Как писал К. Юнг «…творец в высочайшей степени объективен, существенен, сверхличен, пожалуй, даже бесчеловечен или сверхчеловечен, ибо в своем качестве художника он есть свой труд, а не человек…В качестве индивида он может иметь прихоти, желания, личные цели, но в качестве художника он есть в высшем смысле этого слова Человек, коллективный человек, носитель и ваятель бессознательно действующей души человечества» [Юнг 1991, с. 116–117].
Рассмотрим механизм появления новых смыслов на следующем примере из лирики Е. Евтушенко: Танки идут по Праге / в закатной крови рассвета. / Танки идут по правде, / которая не газета. / Танки идут по соблазнам / жить не во власти штампов. / Танки идут по солдатам, / сидящим внутри этих танков… Чем же мне жить, как прежде, / если, как будто рубанки, / танки идут по надежде, / что это – родные танки? / Прежде, чем я подохну, / как – мне не важно – прозван, / я обращусь к потомку / только с единственной просьбой. / Пусть надо мной – без рыданий – / просто напишут, по правде: / «Русский писатель. Раздавлен / русскими танками в Праге» [Евтушенко 1999, с. 217]. В 19 строках стихотворения выявляется 9 маркеров аллотропичности: 6 – неузуальные сочетания лексем, 3 – дискурсивные элементы; Ка = 0,47. Данный текст несет в себе информацию о реальных событиях: подавление советскими войсками восстания в Праге в августе 1968 года. Зоны бифуркации возникают при взаимоналожении двух основных фракталей, которые обобщенно и достаточно условно можно определить как 1) «жизненная реалия, отраженная в тексте» и 2) «позиция автора по отношению к описываемой реалии». Аттрактор в данном случае направлен от первой фрактали ко второй за счет появления разнообразных смыслов у лексемы идти. Стабильное содержание высказывания, своеобразная «точка отсчета» представлена первой строкой: Танки идут по Праге, в которой глагол идти употреблен в своем основном словарном значении. Но уже вторая часть предложения в закатной крови рассвета плавно разворачивает аттрактор во вторую фракталь. Далее наблюдается когерентное взаимодействие сочетания танки идут с иными лексемами текста: танки идут по правде, по соблазнам, по надежде. В результате такой диссипативной связи глагола физического действия и абстрактных существительных происходит дематериализация глагола идти, у которого проявляются совершенно новые смыслы, не связанные с физическим действием. Важными смыслообразующим сегментом в контексте является причастный оборот: танки идут по солдатам – возможная реалия действительности, но выражение …по солдатам, сидящим внутри этих танков рождает иной, бытийный смысл в ином, трансмерном пространстве мышления. Сочетание родные танки также представляет собой диссипативную структуру и «высвечивает» смысл стыда за свою Родину. Последняя строка стихотворения полностью разворачивается во второй фрактали. Здесь весьма значим повтор прилагательного русский, который актуализирует дополнительный смысл трагизма ситуации: сам русский и раздавлен русскими танками. Но главной точкой бифуркации является лексема раздавить. Если «вырвать» последние строки Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге из контекста всего стихотворения, то убеждаемся, что глагол раздавлен функционирует в своем прямом словарном значении (человек может погибнуть, раздавленный танком). Но основное трансцендентное содержание эксплицируется его переносным значением и, главное, новыми смыслами, появившимися в результате диссипативного процесса по ходу разворачивания текста. Аттрактор разворачивался от словарного значения глагола идти к трансцендентным смыслам глагола раздавить.
Появление новых смыслов в поэтических текстах, «взятых в событийном аспекте» происходит, в принципе, по однотипной схеме: зоны бифуркации возникают при наложении двух основных фракталей: «жизненная реалия, отраженная в тексте» и «позиция автора по отношению к описываемой реалии»: 1. Над Бабьим Яром шелест диких трав. / Деревья смотрят грозно, / по-судейски. / Все молча здесь кричит, / и, шапку сняв, / я чувствую, как медленно седею. / И сам я, / как сплошной беззвучный крик / над тысячами тысяч погребенных. / Я – / каждый здесь расстрелянный старик. / Я – / каждый здесь расстрелянный ребенок. 2. Победу пели наши склянки, / но отвоеванный наш Крым / презентовал Хрущев по пьянке / собратьям нашим дорогим (А. Вознесенский). 3. Когда на полке банный лист липучий / прилип клеймом Бурбулису ко лбу. / Кто право дал / им, в Беловежской пуще / решать в парилке / всей страны судьбу?. 4. Вся Русь, / где столько казнено, – / на Лобном месте казино. / Словно заплатки на портки / кругом ларьки, / ларьки, / ларьки. / Что позади? / Цари, / царьки, / самая в мире лучшая / проволока колючая, / палачи, / салтычихи, / стукачи, / стукачихи, / политбюрошные, / в похожести почти нарошные, / вожди…/ Неужто это и впереди? 5. Но на танк, / хлебнувши виски, / влез он, / как на броневик, / новый, / антибольшевистский / made in Urals большевик. / Но запутался он в путче, / но, медвежисто упрям, / дал себя запутать в пуще, / где полно медвежьих ям (Е. Евтушенко). Реалии современной жизни с горькой иронией передает И. Кабыш: И судьба у нас теперь бобылья: / на безрыбьи в дебрях чернобылья / жить да радиацию пожевывать… Реальная жизнь может «прорываться» в стихи и иначе: повседневными мелочами, не бытийностью, а именно своей будничностью, которая, может быть, и есть самая главная в своей простоте правда жизни, которая, возможно, для современного поколения является нашей «неизвестной» историей. Свое школьное детство Инна Кабыш вспоминает так: Это моя образцовая школа / с вечнобеременными училками, / с нищенством классов и холодом холла, / резью звонков и немытыми вилками. Или: Родина – степь да степь, / мат-перемат с детсада. / Очередь – это в цепь / вытянутое стадо. / Дай хоть чего-нибудь, / Господи, / мыла, хлеба!... / Родина – это путь / от СССР до неба. Привычные для определенного времени ситуации могут получать у нее философское освещение: Объявлен днесь ударный сбор – / народ / нест макулатуру. / Пересекая школьный двор, / иду / судить / литературу [Кабыш 2003].
Звуковая форма слова как источник новых смыслов
Первые попытки постановки вопроса о связи звука и значения были осуществлены в древнеиндийских Ведах. В них отражена убежденность древних индусов в существовании изначальной связи между вещью и ее наименованием. Вопрос о содержательности плана выражения языкового знака и в настоящее время остается дискуссионным, хотя обсуждается он со времен античности (Аристотель, Платон, Дионисий, Августин). Например, М. В. Ломоносов считал, что звуки речи обладают определенной содержательностью: «В российском языке, как кажется, частое повторение письмени А способствовать может к изображению великолепия, великого пространства, глубины и вышины, также и внезапного страха; учащение письмен Е, И,… Ю – к изображению нежности, ласкательства, плачевных или малых вещей. Через Я показать можно приятность, увеселение, нежность и склонность, через О, У, Ы страшные и сильные страсти, гнев, зависть, боязнь и печаль…» [Ломоносов 1961, с. 363–364]. Мысль о содержательности формы высказывал в ХIХ веке А. А. Потебня: «Разница между внешнею формою слова (звуком) и поэтическим произведением та, что в последнем, как проявлении более сложной душевной деятельности, внешняя форма более проникнута мыслью. Впрочем, и членораздельный звук, форма слова, проникнут мыслью…» [Потебня 1990, с. 26]. 126 Собственно научный взгляд на принцип связи между означаемым и означающим языкового знака получает развитие только в ХХ веке. Фундаментальное утверждение Ф. де Соссюра о произвольности языкового знака [Соссюр 1977, с. 100–101] оспаривалось Э. Бенвенистом, который считал, что отношение языкового знака и называемой им вещи произвольно по отношению к внешним реалиям, но во внутреннем устройстве языка связь между планом выражения и содержания языкового знака не произвольна, а органична и необходима, она представляет собой тесный симбиоз, где понятие является как бы «душой» акустического образа [Бенвенист 1974, с. 94]. Точку зрения Э. Бенвениста разделял Р. Якобсон, говоря о «произвольности» принципа произвольности языкового знака. В. В. Виноградов писал о том, что «звуковая форма слова оказывается источником разнообразных смысловых оттенков» [Виноградов 1976, с. 16]. М. М. Бахтин, рассуждая о материальной эстетике и считая, что она не способна обосновать художественную форму, писал следующее: «Форма, понятая как форма материала только в его естественнонаучной – математической или лингвистической – определенности, становится каким-то чисто внешним, лишенным ценностного момента, упорядочением его. Остается совершенно не понятой эмоционально-волевая напряженность формы, присущий ей характер выражения какого-то ценностного отношения автора и созерцателя к чему-то помимо материала… художественно значимая форма действительно к чему-то относится, на что-то ценностное направлена помимо материала, к которому она прикреплена и с которым все же неразрывно связана. Необходимо, по-видимому, допустить момент содержания, который позволил бы осмыслить форму более существенным образом, чем грубо гедонистически» [Бахтин 1974, с. 260, 262].
Взгляд на то, что звук приобретает «лингвистическую ценность» только в составе более сложных значимых единиц языка, высказывал И. А. Бодуэн де Куртене. Хотя у ученого в разные годы были различные оценки семантики звука и фонемы, тем не менее, он утверждал, что звуки («все произносительно-слуховые элементы») сами по себе значения не имеют. «Они становятся языковыми ценностями и могут быть рассматриваемы лингвистически только тогда, когда входят в состав всесторонне живых языковых элементов, каковыми являются морфемы, ассоциируемые как с семасиологическими, так и с морфологическими представлениями» [Бодуэн де Куртенэ 1963, с. 160]. Данную точку зрения разделял А. А. Реформатский: «Да, сегменты линейного ряда становятся «языковыми ценностями», т.е. приобретают, по Ф. де Соссюру, лингвистическую valeur только как элементы морфемы» [Реформатский 1970, с. 133]. В настоящее время в современной науке исследование связи звучания и значения ведется в двух направлениях: 1) на материале разных языков изучаются типы ассоциаций между звучанием и значением лексических единиц (Н. И. Ашмарин, Д. Вестерман, Б. В. Журковский, А. М. Газов Гинзбург, Н. К. Дмитриев, Л. Н. Харитонов и др.); 2) выявляются психологические корреляции между звучанием и значением (И. В. Арнольд, В. Воробьев, А. П. Журавлев, В. В. Левицкий, И. Черепанова, М. И. Черемисина, А. С. Штерн и др.). Наиболее интенсивное развитие получило второе направление, благодаря, в первую очередь, теории содержательности звуковой формы, разработанной А. П. Журавлевым и его последователями. Сторонники данной теории многочисленными экспериментами доказывают, что, во-первых, звуки содержательны, они могут ассоциироваться с определенным представлением не только в составе «живых языковых элементов», но и автономно; во-вторых, фонетическое значение могут иметь все элементы языка – морфемы, слова, предложения. Проводимые фоносемантикой исследования стали возможны благодаря развитию филологической науки в целом, ее когнитивной составляющей и, главное, – развитию современных компьютерных технологий, без которых развитие этой науки было бы, вероятнее всего, невозможно. Проведенные исследования дали основание утверждать, что звуки речи содержательны, звучание и значение слова стремятся к взаимному соответствию, но «фонетическая значимость, конечно, совсем не то, что привычное для нас лексическое значение слова… фонетическая, звуковая значимость – лишь впечатление от звука… звуковая значимость не связана с понятием» [Журавлев 1991, с. 18]. Собственно говоря, эксперименты А. П. Журавлева доказывают мысль Э. Бенвениста о том, что понятие во многих словах, действительно, является «душой» акустического образа. Гармоничное единство содержания и фонетической формы огромного количества слов не может быть случайным. Для этого такие соответствия слишком многочисленны и «часто поразительно точны». Одной из главных причин фонетической мотивированности слова ученый видит в самой языковой системе: язык, как система самонастраивающаяся, веками сравнивает варианты и постоянно шлифует отобранные слова, обеспечивая им наилучшие условия функционирования. Но А. П. Журавлев не абсолютизирует полученные выводы, говоря, что разработанная им методика выявления связи между звучанием и значением – это лишь один из возможных способов анализа этого сложного семантического явления. И главное, утверждения о произвольности/непроизвольности между звучанием и значением языкового знака «становятся и истинными и ложными одновременно, поскольку более глубоким оказывается суждение о том, что в языке действуют и тенденции к мотивированности языковых единиц, и тенденции к их произвольности» [Журавлев 1991, с. 152].
Теорию А. П. Журавлева подтверждают многочисленные наблюдения над словом самих поэтов. Любой настоящий поэт всегда не менее уникальный филолог в его девственном значении – любящий слово. Если поэт осуществляется (являет свою суть, сущность) через стихи, то лингвист в поэте проявляется в высказываниях, наблюдениях, замечаниях о слове, а часто – в серьезных статьях, посвященных теоретическим проблемам поэтики, в результате чего характеристика слова сама становится художественным произведением. В качестве доказательства данных слов приведем лишь несколько высказываний М. Цветаевой. 1. «Дождь. – Что, прежде всего, встает, в дружественности созвучий? – Даждь. – А за «даждь» – так естественно: Бог. Даждь Бог – чего? – дождя! В самом имени славянского солнца уже просьба о дожде. Больше: дождь в нем как бы уже дарован» [Цветаева 1995, V, с. 241]. 2. «Была бы я в России, все было бы иначе, но – России (звука) нет, есть буквы: СССР, – не могу же я ехать в глухое, без гласных, в свистящую гущу» [Цветаева 1995, VI, с. 366]. 3. «Отрешение, вот оно мое до безумия глаз, до обмирания сердца любимое слово! Не отречение (старой женщины от любви, Наполеона от царства!), в котором всегда горечь, которое всегда скрепя сердце, в котором всегда разрыв, разрез души, не отречение, которое я всегда чувствую живой раной, а: отрешение, без свищущего ч, с нежным замшенным ш, – шелест монашеской сандалии о плиты, – отрешение листвы от дерева, дерева от листвы, естественное, законное распадение того, что уже не вместе, отпадение того, что уже не нужно, что уже перестало быть насущностью, т.е. уже стало лишнестью: шелестение истлевших риз» [Цветаева 1995, V, с. 260]. За счет активизации микросистем языка звук в поэзии оказывается «озвучен» в гораздо большей степени, чем в естественном языке. Но это «озвучивание» особого рода. Как писал Борис Пастернак: «Музыка слова – явление совсем не акустическое и состоит не в благозвучии отдельно взятых гласных и согласных, а в соотношении значения речи и ее звучания» [Пастернак 1990, с. 213]. П. А. Флоренский, например, считал звук некой тягучей субстанцией, которая вливается в нас и завладевает всем нашим существом: «Слыша звук, мы не по поводу его, не об нем думаем, но именно его, им думаем: этот внутренний отголосок и в нашей внутренности есть внутренний. Звук – непосредственно (диффундирует) просачивается в нашу сокровенность, непосредственно ею всасывается, и, не имея нужды в проработке, сам всегда воспринимается и осознается, как душа вещей. Из души прямо в душу глаголют нам вещи и существа…» [Флоренский 1999, с. 35]. Говоря несколько иным языком, когерентное взаимодействие фонем на любом отрезке поэтической системы – явление очень тонкое, его восприятие практически полностью лежит в области бессознательного, а не в логически-понятийной сфере человека, поэтому и анализ диссипативных процессов, происходящих на фонетическом уровне поэтического языка, объективно трудно вербализуем. Р. Барт называл это гул языка [Барт 1975, c. 542–543]: «Гул языка – это его утопия. – Утопия музыки смысла; это значит, в своем утопическом состоянии язык раскрепощается… изменяет своей природе вплоть до превращения в беспредельную языковую ткань, где теряет реальность его семантический механизм; здесь во всем великолепии разворачивается означающее – фонетическое, метрическое, мелодическое… Смысл маячит в отдалении нераздельным, непроницаемым и неизреченным миражем, образуя задний план, «фон» звукового пейзажа».
Стандартные и нестандартные словосочетания в поэтическом тексте
Возникновение нового смысла на более высоком уровне абстракции наблюдается в поэтическом языке при нелинейной сочетаемости лексических единиц, которые могут представлять собой любые знаменательные части речи. Но особенно ярко такая сочетаемость в поэзии проявляется в трех основных разновидностях: а) сочетание глагола с существительным; б) прилагательного или причастия с существительным; в) сочетание существительных. Нелинейность сочетания любых частей речи подразумевает ее отличие от стандартных, узуальных сочетаний, которые развертываются во времени последовательно, раскрывая линейно одно значение за другим. При нелинейных синтагматических связях значения лексем накладываются друг на друга, в результате чего происходит диссипативный процесс рождения новых смыслов в возникшей диссипативной структуре. Нелинейные отношения возникают при нестандартной, не принятой в узусе сочетаемости лексем. Понятия стандартная или нестандартная сочетаемость являются достаточно условными, поскольку в лингвистической науке не существует объективных и четких критериев их разделения. Понимание стандартной и нестандартной сочетаемости в поэтическом тексте заложено в языковой природе человека как члена определенного социума, определенного языкового коллектива, человека с врожденными бессознательными языковыми архетипами – все это определяет общность понимания носителями языка стандартности или нестандартности в нем. Данная общность, естественно, не абсолютная. При восприятии поэтического текста обязательно имеет место элемент субъективности, но он ограничивается определенными параметрами, которые изначально заданы языковой системой (системное значение слова, его узуальные синтагматические связи, стилистическая нейтральность или маркированность и т.д.). Нами был проведен эксперимент среди студентов-гуманитариев Витебского государственного университета на предмет «видения» ими в поэтическом тексте нестандартной сочетаемости лексем, степени совпадения и степени различия языкового восприятия стандартности и нестандартности синтагматических связей в тексте. Было проанализировано три стихотворения: В. Маяковского «Письмо к Татьяне
При анализе стихотворения Б. Пастернака также выделяются зоны одинакового восприятия нестандартных словосочетаний: 66% респондентов определили 2–3 нестандартных сочетания прилагательных с существительными; 56% – 3–4 нестандартных словосочетания существительных; 82% – 1–2 нестандартных сочетания глаголов с существительными.
Подобный анализ можно было бы продолжить (количеством стихотворений или изменением количества и «качества» респондентов), но, как нам представляется, даже эти таблицы показывают и доказывают, что понимание стандартной и нестандартной сочетаемости в поэтическом тексте заложено в языковой природе человека как члена конкретного социума, что определяет общность понимания (с определенными и естественными «разногласиями») стандартности и нестандартности в языке, на котором он говорит с рождения. На общность языкового восприятия, как кажется при анализе, «работает» коллективное бессознательное, языковые правила и традиции данного социума, исторически закрепленные значения слов и их традиционные связи. А поскольку научных критериев разделения стандартности/нестандартности словосочетаний нет, приходится довольствоваться эмпирическим опытом и интуитивным языковым восприятием анализируемого материала.
Основные, систематически выявляемые точки бифуркации (аллотропичные узлы), в которых самоорганизуются новые смыслы, наблюдаются при определенных условиях. Рассмотрим их (примеры из лирики Б. Ахмадулиной): 1. Связь непредметного существительного в функции подлежащего с глаголами физического действия, состояния, движения, манеры поведения и др.: юлит глагол; накрапывал пунктир строки; резвится мимолетность; цветет и зябнет увяданье; пришел к тебе мой взор; в свой срок вступает на порог / акцент оттенков околичных; полеживает смерть; покачивалась дрема; стих занимался и старел; прогорк твой лик; тек август; стих обещал; размыкается скрежет; сгущалась засуха; нас наблюдала необъятность; дрема пьет остаток ночи; едва очнется небосвод.
Рассмотрим механизм появления новых смыслов в выражении Прогорк твой лик. Словарное значение лексемы горкнуть – «портясь, становится горьким на вкус» [Ожегов 1988, с. 114]; словарное значение лексемы лик – «лицо человека (устар. и высок.), а также изображение лица на иконах» [Ожегов 1988, с. 262]. При соположении этих слов возникает диссипативный процесс рождения нового смысла: близкий героине человек (т.к. т вой лик, а не ваш лик) был ею уважаем и в чем-то духовно недосягаем, о чем говорит использование лексемы возвышенного стиля лик, а не нейтральной лицо; но сейчас этот человек утратил для лирической героини черты возвышенности и чистоты, перестал быть ликом (прогорклый лик – это уже даже не лицо), оставив при этом горький след в ее душе (т.к. глагол прогорк имеет значение не просто испортиться, а стать горьким на вкус). Семы значения глагола прогорк и существительного лик нелинейно «сплетаются» и тем самым рождают новый образ того, кто был ликом для героини, и раскрывают ее собственные чувства в данный момент. Этих значений нет в лексемах прогоркнуть и лик, они возникли только по причине нелинейного наложения сем их значений друг на друга.
