Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Становление жанра социологического романа в творчестве А.А. Зиновьева 13
1. Предпосылки развития жанра «социологического романа» 13
2. От теории социологии искусства к жанру социологического романа А. А. Зиновьева 37
3. Романы А.А. Зиновьева в контексте художественной традиции 51
Глава II. Концепция человека в социологической трилогии А.А. Зиновьева 64
1. Специфика изображения человека в социологической трилогии 64
2. Социологические типы в творческом наследии А.А. Зиновьева 73
3. Типология «человечных» героев в социологической трилогии 84
3.1. «Я» как образ творца, писателя эмигранта третьей волны 87
3.2. Ал как «маска-лицо» в мире «личин-сверхчеловеков» будущего 93
3. 3. Образ Шизофреника, восходящий к образам юродивых в русской литературе 100
3.4. Образ Крикуна, восходящий к образам праведников в русской литературе 107
3.5.Образ «человекобога» в социологической трилогии А.А. Зиновьева 115
Глава III. Композиция социологической трилогии 124
1 .Композиционные принципы организации социологической трилогии 124
2. Заглавие как структурный элемент композиции социологической трилогии А.А.Зиновьева 140
3.Особенности сюжетного построения романов, входящих в социологическую трилогию 148
Заключение 167
Список литературы 173
- От теории социологии искусства к жанру социологического романа А. А. Зиновьева
- Социологические типы в творческом наследии А.А. Зиновьева
- Образ Шизофреника, восходящий к образам юродивых в русской литературе
- Заглавие как структурный элемент композиции социологической трилогии А.А.Зиновьева
Введение к работе
Романистика А.А. Зиновьева в последнее десятилетие довольно активно изучается в России. Обостренный интерес к его творчеству отражают сборники «Зиновьевские чтения» (2008 -МГУ; 2009, 2010, 2011, 2012 - Кострома) и ежеквартальный журнал «Зиновьев - исключительный журнал», выпускаемый с 2007 года и др.
Русская критика, начиная с конца 90-х - начала 2000-х гг., в лице А.А. Гусейнова, Б. А. Ланина, В. Большакова, Е. Пономарева, BA. Лукова, Д. Юрьева, А. Фурсова, Л. Грекова наметила основные перспективы научного изучения романов «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник» А.А. Зиновьева. В данный период появились многочисленные рецензии, обстоятельные разборы романов А.А. Зиновьева в ведущих журналах, выпущен отдельный сборник «Феномен Зиновьева» (2002), в который вошли статьи, дающие представление о различных сторонах многогранного творчества писателя, и все же на данный момент отдельных монографий, рассматривающих литературный аспект таланта А. А. Зиновьева, нет (имеются монографии по А. А. Зиновьеву, анализирующие его философский, социологический, политический вклад в науку).
Одним из первых среди российских литературоведов к творческому наследию А. Зиновьева обратился Б. А. Ланин. В докторской диссертации «Русская литературная антиутопия XX века» (1993) ученый анализирует жанр романов «Зияющие высоты» и «Катастройка» как антиутопический. Б.А. Ланин рассматривает жанровые процессы в указанных произведениях через категории «псевдокарнавала» и «мениппейная традиция». Это позволило литературоведу исследовать проблему жанра антиутопии в генетическом аспекте.
В работе «Проза русской эмиграции» (третья волна) Б.А. Ланина творчество А. Зиновьева анализируется в отдельной главе. Исследователь выделяет и подробно рассматривает основные мотивы, особенности изображения персонажей, жанровые признаки, художественные особенности романов и повестей автора антиутопии «Зияющие высоты».
Первый роман А.А. Зиновьева «Зияющие высоты» проанализирован в статье, опубликованной в журнале «Новый мир», Д. Юрьева «Сияющая бездна». В ней дан краткий экскурс в биографию писателя, акцент сделан на феномене Зиновьева, который в любых обстоятельствах и ситуациях оставался человеком с личной программой, неким суверенным государством, противостоящим мерзостям жизни. Сопоставлено творчество Солженицына и А. А. Зиновьева, на основе чего сделан вывод, что если первый описывает ужас лагерей и тюрем, то второй концентрирует внимание на ужасе бытовой повседневности. Художественный мир романа «Зияющие высоты» рассматривается критиком как балансирующий между «коммунальностью» и «антикоммунальностью», или общественным и индивидуально личным. В статье отмечаются реальные события, послужившие художественным материалом к социальным явлениям, описанным в романе, перечислены прототипы героев.
Позже в 2000 году А. Фурсов в статье «Великий вопрекист» опишет хронотоп и специфику Ибанска и ибанцев, наметит в романе «Зияющие высоты» традиции, ведущие свое начало от произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина и Дж. Свифта. Все творчество писателя исследователь назовет «русским экспериментом в одном лице», так как «... совокупность текстов, созданных А.А. Зиновьевым, ... образует интегрированный, хотя и не лишенный противоречий, идейный комплекс».
Статья Л. Суханека «Метафора системы (о романе «Зияющие высоты» Александра Зиновьева)» (2004) анализирует сюжетную организацию романа, принципы композиционного и фабульного построения. В статье акцентировано внимание на антропологической концепции А.А. Зиновьева, отсылающей к теориям Гоббса и Маркса. Автором проанализирована функция социальных законов с точки зрения их влияния на социум, раскрывается понятие ибанизма как системы. Л. Суханек выделяет различные типы в художественном пространстве романа, ряд из них соотнесен с конкретными историческими лицами. Особое внимание в статье уделяется роли диалога в художественном пространстве романа «Зияющие высоты».
Роман «Гомо советикус» впервые проанализирован в России в статье «Homo postsoveticus» Е. Пономаревым («Звезда», 1999). Исследователь отмечает, что Зиновьев «... пишет литературу особого рода - социологические романы.. .»Е. Пономарев первым обозначил роль человека в художественном пространстве романов А.А. Зиновьева - исполнять «совокупность социальных функций» , что объясняет специфику романов, в которых социальный статус более значим, нежели внутренний мир человека. Основной акцент в статье Е. Пономарева сделан на типологическом обезличивании человека в произведениях А.А. Зиновьева.
В 2000- х гг. в свет вышла обстоятельная рецензия Л. Грекова на роман «Глобальный человейник». В ней сопоставлены две модели социальной организации (западная и советская), а жанр романа определен как «футурологическая повесть, относящаяся к категории социальных романов». Дана краткая характеристика важнейших образов романа «Глобальный человейник».
Интересна в плане осмысления данного романа и статья В.А. Лукова «Зиновьев и жанр социологического романа». В ней убедительно доказана автобиографичность главного героя романа Ала (через сопоставление имени и биографии персонажа с А.А. Зиновьевым). Это позволяет В.А. Лукову сделать вывод, что самые заветные личные мысли автор вкладывает в уста данного героя. Кроме того, в статье отмечено, что «к рутине будничной жизни Зиновьев подходит не как автор утопии или антиутопии, а как создатель социологического романа».
Следовательно, с 2000-х гг. в России предпринимаются первые попытки осмыслить творчество А.А. Зиновьева не только как логика, социолога и философа, но как писателя-романиста. К названным работам можно добавить обстоятельную работу А.А. Гусейнова «Учение о житии Александра Зиновьева», в которой исследователь впервые в литературоведении анализирует важный для понимания авторского миропонимания концепт - «зиновьйоги». Академик вводит специфическое для А.А. Зиновьева осознание Бога - Человека - Мира, анализирует столкновение в художественном пространстве текстов исследуемого нами писателя «садодарвинистическую» и «зиновьйожскую» стихии.
Интересны в плане осознания авторского миропонимания и миросозерцания статьи К.М. Кантора «Сияющая высоты словесности» и «Мистерия - Буфф Александра Зиновьева», помогающие осознать форму и специфику романов.
Зарубежная критика начала писать о А.А. Зиновьеве сразу же после выхода первого романа «Зияющие высоты» (1976). Среди наиболее значимых зарубежных работ можно отметить статью М.С. Пуинг «Художественные средства на службе авторской идеи. На материале произведения А. Зиновьева «Зияющие высоты»» (1990); К. Сапгир «В фокусе вогнутого зеркала» (1983); Р. Роше «О специфике цивилизации А.А. Зиновьева» (1982); В. Бетаки «Между лозунгом и мусорщицей» (1986) Hanson Ph., M. «Alexander Zinoviev as Writer and Thinker» (1988), Модесто П. «Александр Зиновьев. «Зияющие высоты» (1977) Millan Mc. «A. Zinovievs fiction in the context of unofficial Russian prose of the 1970s» (1988) Krikwood M. «The novel approach of A.A. Ziniviev» (1990) и др.
В журнале «Современная русская проза» (1982) в Нью-Йорке вышла статья П. Вайля, А. Гениса «Заговор против чувств», в которой творчество А.А. Зиновьева рассмотрено в рамках мениппейной литературы, а, следовательно для автора важно ответить на вопрос: не как живет человек, а для чего, в этом и заключается, по мнению исследователей, «революционный шаг А.А. Зиновьева в современной литературе», а все его произведения образуют в жанровом и тематическом отношении единую «зиновландию».
Признавая силу таланта А.А. Зиновьева как романиста, осознавая специфику его художественного метода и глубину миропонимания, литературоведы и критики (российские и зарубежные) только намечают пути исследования произведений писателя как произведений, соединяющих научные и художественные методы, искусство и социологию. Проблема жанровой идентификации романов не стала самостоятельным предметом изучения исследователей, а указание на жанровые признаки лишь эпизодически представлено в критических и литературоведческих работах.
Гибкость и подвижность романной формы и обостренный интерес к социологии как развивающейся науке в 70-80-е гг. подготовили необходимую, на наш взгляд, почву для развития новой жанровой разновидности романа - социологического романа. Изучение жанровых разновидностей подразумевает анализ 3-4-х моделей данной формы у различных авторов. Однако уникальность творческой практики А. А. Зиновьева (А. И. Фурсов определил его метод как «уникальный русский эксперимент») определила особый методологический подход в нашей работе к изучению специфики исследуемого нами жанра. Так, в работе проведен сопоставительный анализ четырех романов А. А. Зиновьева «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник», «Иди на Голгофу», что позволяет выявить общую для них жанровую модель.
На основе анализа романов «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник», интегрирующихся в единый цикл, нами предпринята попытка исследовать новую жанровую модель - социологический роман. Специфика данной формы выявляется, на наш взгляд, во-первых, в контексте научно- художественной прозы, а, во-вторых, в результате сравнения и сопоставления указанной романной разновидности с социальными, философскими и этологи- ческими романами.
Доминирование научно-художественной прозы, которая, по мнению Л.П. Кременцова, «... в XX веке получила свое второе рождение» подготовило, на наш взгляд, развитие социологического романа как самостоятельной жанровой категории. В «Краткой литературной энциклопедии» под научно-художественной литературой понимается «... особый род художественной литературы, рассказывающий о науке и научных исканиях.» . Ее отличает свой специфический объект изображения, собственная жанровая природа и поэтика, отличная от художественной литературы. Объектом изображения в научно-художественной прозе является, по Л. П. Кременцову, научный поиск, при этом автор «... не летописец науки, он её поэт.», отсюда специфический подход к изображению человека, компоновке сюжетного материала. Форма же подобной литературы, как считает исследователь, определяется её близостью к логике научного мышления отдельных дисциплин (философии, социологии, естествознания).
Однако, несмотря на то, что объектом изображения в социологической трилогии А. А. Зиновьева становится авторское переосмысление влияния социального закона на человека (что и составляет научное открытие художественных текстов исследуемого нами автора); а главным героем, как и в научно- художественной прозе, выступают научные изыскания и идеи, все же рассматривать произведения «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник» в рамках научно-художественной прозы - это только первая грань проблемы. Вторая - видится нам в выявлении «зоны взаимодействия» романов А. А. Зиновьева с этологическими, социальными и философскими романами.
Проблема изучения романов А.А. Зиновьева в рамках научно- художественной прозы предполагает рассмотреть механизм сочетания художе- ственных (литература) и научных (социология) законов. В текстах А. А. Зиновьева наблюдается принципиально новый подход к социологизации литературы. Исследуя работы В. М. Фриче, В. Ф. Переверзева, он отходит от «вульгарной социологии» прошлого. Акцент делает на теории «внеисторизма» и «внепозитивизма», предложенной Т. В. Адорно, Л. Гольдманом. Однако А.А. Зиновьев уточняет концепцию и связывает проблему появления социологии литературы с возрастающим давлением на личность не конкретных общественных сил (отчуждения и овеществления), а объективного социального закона.
Актуальность предложенной темы обусловливается необходимостью монографического исследования жанровой модификации романа в творчестве
-
А. Зиновьева в контексте уже существующих художественных романных разновидностей. Исследователи творчества А. А. Зиновьева (А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор, А. И. Фурсов) неоднократно отмечали недостаточную изученность наследия данного автора, полагая, что оставленные им работы по литературе, социологии, философии, логике «еще ждут своего исследователя».
В данной диссертации восполняется пробел современного литературоведения в осмыслении особенностей жанра, структуры и содержания социологической трилогии А. А. Зиновьева. На сегодняшний день нет исследований, раскрывающих художественную жанровую структуру трех романов А.А. Зиновьева «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник» как целостного эстетического явления.
Объектом исследования является жанровая модификация романа в творчестве А.А. Зиновьева, реализующаяся на уровне взаимодействия художественного и научного, концепции личности, сюжетно-композиционного построения.
В качестве основного материала используются романы А.А. Зиновьева «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник», образующие трилогию.
Предметом исследования следует считать закономерности, которые определяют особенности жанровой структуры исследуемой социологической трилогии А.А. Зиновьева.
Цель работы - исследовать модификацию жанровой формы в романах «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Глобальный человейник» А.А. Зиновьева.
Заявленная цель достигается решением следующих задач:
-
-
Рассмотреть жанровую модификацию социологического романа в контексте социального, этологического и философского форм романа;
-
Охарактеризовать авторский подход к социологизации литературы и его роль в формировании жанра социологического романа;
-
Выявить особенности концепции личности, реализованной в рамках новой романной разновидности;
-
Рассмотреть композиционную организацию текстов А.А. Зиновьева.
Методологической базой для исследования послужили диссертации,
монографии по жанру романа и коллективные труды: В. В. Агеносова «Советский философский роман»; М. М. Бахтина «Эпос и роман»; Б.А. Ланина «Русская литературная антиутопия XX века»; Н. С. Лейтеса «Роман как художественная система»; Н. Т. Рымарь «Романное мышление и культура XX века»;
-
А. Пестерева « Модификация романной формы в прозе Запада второй половины XX века»; С.И. Пискуновой «Типология романа»; И. М. Поповой, Л. Е. Хворовой «Проблемы современной литературы»; сборники научных трудов: «Художественные ориентиры XX века»; «Аспекты теоретической поэтики» вып. 6; «Жанровые разновидности романа в зарубежной литературе XVIII-XX вв.» (Рук. автор. кол. М. П. Мудесити); В. Борщукова, 3. Османова «Методические проблемы изучения романа»; «Современный роман: опыт исследования» и др.
В диссертации были использованы наработки и идеи российских и зарубежных авторов, характеризующие процесс социологизации литературы в 7080-е гг. XX века. По социологии литературы исследованы статьи Ю. И. Суровцева В. Ковского, А. А. Гусейнова, К. М. Кантора, Н.И. Бухтеева и др.; сборники научных статей «Взаимодействие наук при изучении литературы»; «Современная литературная критика. Вопросы теории и методологии» (Под. ред. В. В. Ko- жинова, А. С. Мясникова, Я. Е. Эльсберга); «Литература и социология»: (Сост. В. Я. Контарович иЮ. Б. Кузьменко) идр.;
По творчеству А.А. Зиновьева изучены работы А.А. Гусейнова, Б.А. Ланина, Е. Пономарева, А. П. Фурсова, О. М. Зиновьевой, К. М. Кантора, П. Вайля, А. Гениса, В. Большакова, Г. Андреева, М. Геллера, В. Бетаки, Л. П. Грекова, В. А. Лукова, С. Юрьенена, X. Весселя, М. Зальцберга, О. Назарова, Н. Рубинштейна, Е. В. Катышевцевой, Л. Суханека, В. С. Степина, Ю. Солодухина, Е. Рачина, В. А. Лукина, Р. Лерта, М. Криквуда, П. М. Ильинского, Ч. К. Даргын-оола, В. Велицина, В Береловича и др.
Многочисленным публикациям исследователей присущ большой диапазон мнений при освещении специфики романа в творчестве А.А. Зиновьева. Однако, в целом литература об А.А. Зиновьеве преимущественно посвящена либо его биографии, либо семантической и идеологической наполненности его творчества. Преходящая острота данной проблематики заслонила более глубинные и устойчивые моменты его художественного сознания, в котором глубокая аналитичность и научность сочетается с необычной художественной компановкой и словесной игрой, что и обусловило модификацию как формы, так и «классических» образов. Все элементы романной структуры у А. А. Зиновьева глубоко своеобразны, и все они определяются тем новым художественным заданием, которое поставил перед автором XX век.
Теоретические и методические основы исследования. В работе применяются принципы сравнительного анализа художественных произведений в тесном взаимодействии с историко-литературным, сравнительно-типологическим, системно-структурным методами исследования.
Научная новизна исследования определяется тем, что данная диссертация представляет собой монографическую разработку теоретической модели жанра социологического романа: обосновывается рабочее определение, указываются классификационные признаки, отмечается специфика изображения личности и построения сюжетно-композиционной организации. Сам термин «социологический роман» введен А. А. Зиновьевым и неоднократно использовался в исследованиях его творчества К. М. Кантором, А. А. Гусейновым, В. А. Луковым. Однако не в одной из перечисленных работ нет определения и классификационных признаков данной жанровой формы, нет подробного анализа художественно-литературной специфики романов А. А. Зиновьева. Отсутствует сопоставительный анализ социологического романа с уже устоявшимися жанровыми формами. Анализ новой жанровой разновидности позволит выявить дополнительные направления развития литературы конца XX века. Автором определен комплекс социально-биографических и литературных причин, повлиявших на развитие новой романной разновидности. В исследовании разработана типология жанра социологического романа, выявлены актуальные преобразования формы и содержания данной жанровой разновидности, проанализировано влияние указанного жанра на изображение «классических» образов.
Теоретическая значимость диссертации состоит в разработке критериев жанровой идентификации социологического романа А. А. Зиновьева с учетом существующих в рамках современной научной парадигмы романных концепций: концепция личности, хронотоп, композиционно-сюжетная организация.
Положения, выносимые на защиту:
-
-
Неканоничность, гибкость романной формы и развитие научно- художественной прозы в XX веке, с одной стороны, и интерес к социологии как науке в 60-70-ые гг., с другой стороны, сформировали условия для появления новой романной разновидности - социологического романа;
-
Специфика социологического романа в описании приключений идей, «свиптальном» изображении действительности, взаимодействии художественного и социологического аспектов;
-
В социологической трилогии А.А. Зиновьева обнаруживаются художе- ственные традиции Салтыкова-Щедрина, Дж. Свифта, что позволяет рассматривать данную трилогию в контексте культурно-исторически сложившейся художественной парадигмы;
-
Концепция личности в социологической трилогии А.А. Зиновьева представлена обобщенными типами героев, человечными образами, а также модификациями «классических» образов юродивого, праведника и человекобога;
-
Обилие сюжетных и внесюжетных линий, заглавия как семантическая свертка, хроникерский тип повествования с референтной и коммуникативной событийностью, наличие глав с подзаголовками-близнецами и лейтмотивами составляют специфику композиции романов А. А. Зиновьева.
Достоверность исследования подтверждаются анализом художественных текстов А. А. Зиновьева, а также выводами, сделанными в работах исследователей творчества автора романа «Зияющие высоты».
Практическая значимость: результаты исследования внедрены в учебный процесс на филологическом факультете Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского. Материалы работы использовались при проведении практических занятий по курсу истории русской литературы XX века, а также при чтении лекций в рамках специального курса по теории литературы. Основные выводы и положения диссертации могут быть использованы как в учебном процессе, так и при дальнейшем научном изучении творчества А.А. Зиновьева, жанра социологического романа и истории русской литературы XX-XXI вв.
Апробирование работы:
-международная заочная конференция «Современная филология» в апреле 2011 года в г. Уфе;
-XII международная научно-методическая конференция «Актуальные проблемы науки и образования» 23-24 апреля 2009 года в г. Новозыбкове;
-I международная научно-практическая конференция «Научные итоги 2011
года: достижения, проекты, гипотезы» 26 декабря 2011 года в г. Новосибирске.
По теме диссертации опубликовано 7 статей.
Структура диссертации: работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы.
От теории социологии искусства к жанру социологического романа А. А. Зиновьева
Для русского романа с его многосторонним охватом действительности изначально было характерно тяготение к неопределённой жанровой форме. Исследователи И.П. Ильин, Н.Т. Рымарь убеждены, что роман почти всегда возникал и возникает на стыке нескольких наук: литературы, философии, этики, культурологи, психологии, истории.
60-70-е гг. XX века - это период активного увлечения социологией как наукой, которая, по мнению большинства ученых, «отпочковалась от философии, стала самостоятельной наукой, сочетающей теоретический анализ общественных отношений с эмпирическими исследованиями социальных фактов»1. А уже в 70-80-е гг. XX века начинает активно пропагандироваться социология литературы.
В России появились работы А. Иезуитова «Социология и искусствознание», Л.И. Новожилова «Социология искусства», В.А. Корнева «Социальное бытие искусства», Ю.В. Петрова «Что такое социология искусства?», статьи М.Ф. Овсянникова. Ещё в 60-х гг. В. Канторович отмечал, что «зрелость социологической науки служит залогом того, что конкретные исследования в области литературы для нас посильны» .
Однако, несмотря на обилие работ по социологии литературы, по мнению Ю.И. Суровцева, «специальный угол зрения - социологический - в исследова-нии художественных форм» в данный период «редок» , это обусловлено тем, что социология в советской научной и художественной мысли нередко смешивалась с идеологией.
А.А. Зиновьев, анализируя социологическую мысль данного периода, писал: «... за все эти годы о коммунистическом социальном строе не было напечатано ни строчки, заслуживающей звания науки. Это можно объяснить тем, что советские правители и идеологи препятствовали поиску правды о реальном социальном строе страны»1. Среди «... препятствий ... к познанию социальных явлений» А.А. Зиновьев отмечал следующие: во-первых, по его мнению, суждениям профессионалов верят лишь, «... когда они занимают высокое положение, признаются и поощряются власть имущими и погружают свои профессиональные достижения в трясину обывательского сознания и идеологии» ; во-вторых, идеологическое «очернение» коммунизма и приукрашивание западнизма, по мнению А.А. Зиновьева, «приняло неслыханные ранее размеры как на Западе, так и в бывших коммунистических странах» ; в-третьих, «на пути научного познания социальных объектов стоит гигантская армия людей, профессионально занятых в сфере науки»4. Так, например, в ключевом для творчества А.А. Зиновьева романе «Зияющие высоты» читаем: «Даже у нас, где социологию разрешили совсем недавно, временно и лишь в разумных с точки зрения начальства масштабах и направлениях, за несколько лет число социологов перевалило за тысячу, а их исследования стали принимать угрожающе научный характер»5. Абсурдным, на первый взгляд, оборотом «угрожающе научный» А.А. Зиновьев выражает всю суть деятельности социологов 70-80-х гг. по исследованию советского общества. Смысл их работ, по его мнению, сводился не столько к добыче истины, сколько к приобретению минимума материальных благ, с этой целью они и выделяли в литературе необходимый «идеологический стержень». Именно этим и занимается Социолог, герой романа «Зияющие высоты», который рассматривает литературу исключительно с позиции её конкретного функционирования. Данный образ - своеобразный собирательный портрет советских социологов 20-х годов В.М. Фриче, В.Ф. Переверзева, которые разрабатывали выгодную правящей партии концепцию социологии литературы, доказывая «факт обусловленности искусства хозяйственно-экономической жизнью и его... активный, сознательный характер»1 Такой подход привел к вульгарному упрощению социологического изучения произведений искусства и свел анализ художественного целого к выявлению «идеологического стержня» в повествовании. Не случайно, по мнению исследователя К.М. Кантора, в России социология изначально стремилась обособиться от «социальной философии, чтобы стать наукой», затем после периода «оттепели» пыталась «обособиться от той социологии, которая фактически является «социологической идеологией»» .
За рубежом процесс развития социологии литературы проходил более успешно, так как влияние идеологии было менее ощутимо. В данный период «... свои концепции социологического изучения литературы успешно разрабатывали ... такие ученые, как Т. Адорно в ФРГ, Л. Гольдман во Франции, А. Хаузер в Англии и немало других»3.
Представитель первого направления - А. Хаузер причиной развития литературной социологии считал тот факт, что «искусство и литература - это социальные явления, они немыслимы вне общества, возникают и могут существовать только в нем»4.
Однако несомненным отличием его теории от марксисткой становится утверждение, что, несмотря на обусловленность искусства обществом, из этого «не следует, что развитие искусства детерминировано социально-экономическим развитием»5.
Представители второй концепции - позитивисты И. Эскари и Фюген считают литературу одним «из исторически сложившихся социальных институтов». Они убеждены в том, что «... общество, как и современное искусство, представляют для социолога не предмет анализа, а находится в определенных механических, внешних соотношениях», поэтому «социальный аспект, присущий литературе, имеет не частный, но широкий и общий, универсальный характер»6.
В их понимании «...само эстетическое есть специфическая форма проявления социального, оно относится к нему как особенное к общему»1.
Представители третьего направления - Т.В. Адорно, Л. Гольдман считают, что социология литературы базируется на двух общественных тенденциях XX века «овеществлении мира» и «отчуждении» человека в этом мире. Отсюда их представление о людях как об абстрактных философских схемах, так как человек в их понимании «потерял своё человеческое лицо и стал бессловесной марионет-кой, управляемой действием неизвестных и чуждых ему общественных сил» .
Следовательно, по их мнению, появление социологии литературы связано с возрастающим давлением неких общественных сил, а конкретнее силы «отчуждения» и «овеществления».
Позже А.А. Зиновьев уточнит положения данной концепции, основываясь на исследованиях Фридлендера Г.М., который утверждал, «что литература ... не может отказаться от анализа вопроса о том, как литература отражает и интерпретирует современную ей действительность»3. А.А. Зиновьев свяжет проблему появления социологии литературы с возрастающим давлением на личность не конкретных общественных сил (отчуждения и овеществления), а объективного социального закона. Кроме того писатель даст закономерный анализ современной действительности и проиллюстрирует собственные идеи социологической трилогией, в которую войдут роман «Гомо советикус», «Зияющие высоты», «Глобальный человейник».
Следовательно, А.А. Зиновьев, по мнению К.М. Кантора, осуществил «всестороннее и последовательное обособление социологии от идеологии»4;
-выявил причину возникновения социологии литературы как нового направления развития художественной мысли;
-логически изложил свою социологическую теорию, через художественный метод «гиперболизации и максимизации того, что он очень точно видел в действительности» .
Сам писатель считал, что его тексты вне идеологии, так как «... связаны с социологией, но не с текущей политикой. Социология, в понимании А.А. Зиновьева, говорит о том, что универсально, что остается навечно в человеческой жизни»2.
Помимо социологических идей Г.М. Фридлендера А.А. Зиновьев в собственных исследованиях увлекается идеями, от которых ранее отказались ввиду их якобы несостоятельности. В книге «Логическая социология» А.А. Зиновьев вновь вводит в научный обиход понятие «социальных атомов», которое впервые звучало в докладах «чикащев» в 1920-х гг. Р. Парка, Э. Бержесса, Р.Д. Макензи. А.А. Зиновьев фактически возвращается к организмической теории Спенсора и биоорганической школе Шеффеле и Вормса, но на качественно более новой основе. В отличие от предшественников А.А. Зиновьев обособляет социологию от философии и естествознания, а из обилия общественных отношений он выделяет «социальные отношения как таковые, фиксирует законы этих отношений» , определяет их сферу действия - социум.
Кроме того, А.А. Зиновьеву удалось в своих исследованиях по социологии преодолеть как «гегелевскую идеалистическую мистификацию законов диалектики», так и «марксистскую вульгаризацию их»4.
Социологические типы в творческом наследии А.А. Зиновьева
Изображение человека в литературе зависит от специфики «прицела» художественного исследования. Если акцент сделан на сферу изображаемой действительности, то, как правило, в текстах такой герой представлен как «характер», сопротивляющийся или поддающийся влиянию среды. Если «упор» сделан на социально-историческую характеристику эпохи, то человек представлен обобщенно, или как «... образ, демонстрирующий характерные черты определенного класса или группы»1, в данном случае перед нами «тип». Следовательно, чаще всего в классической литературе человек представлен либо как «тип», либо как,«характер».
Однако, М.М. Бахтин размышляя о творчестве И.Ф.Достоевского, отмечает: «он строит не характер, не тип, не темперамент, вообще не объективный образ героя, а именно слово героя о себе самом и своем мире» .
В.Я. Линков, считает, что при изображении человека литературой, сложно выделить какое-то превалирующее направление в изображении героя. Связано это, по его мнению, с задачами, которые авторы художественных текстов преследуют при изучении человека. Помимо уже указанных («создания характера», темперамента, «слова героя о себе самом и своем мире»), исследователь выделяет новую задачу у А.П. Чехова: «передача прочувствованного самосознания» . Следовательно, Антон Павлович, по мнению В.Я. Линкова, изучает не тип, а тот «душевный уклад, или тот род самочувствия, который можно назвать «хмуростью»...» .
Изображение человека А.А. Зиновьевым, на наш взгляд, балансирует между действием на него социального закона определенного социума (часто имеющего исторический аналог) и индивидуальным осознанием героя себя в мире. Исследователи Hanson Ph., Kikwood М. убеждены, что «каждый его роман - альмагамма теории, драмы и портретной живописи; все портреты, как правило, рисуют не конкретных людей, а советские стереотипы»5.
Следовательно, писатель воплотил определенный социологический тип, в котором социальные законы превалируют над психологией и над индивидуальным миром. Отсюда «надындивидуальные» герои, или вечно пьянствующие от скуки и оболваненные системой ибанцы, всего боящиеся и перед всем пресмыкающиеся гомососы, роботизированные сверхчеловеки.
У социальных типов А.А. Зиновьева нет конкретных имен, их заменяют обобщенные типовые наименования, отсюда ГОМОСОС, или советский человек в условиях эмиграции; ИБАНЕЦ, или существо, оболваненное идеологией под названием иба-низм, по сути своей очень напоминающей советскую; СВЕРХЧЕЛОВЕК (ПОСТЧЕЛОВЕК), или совокупность людей будущего, проживающих в «в постчеловеческой истории, истории без надежд и без отчаяния, без иллюзий и без прозрений, без обольщений и без разочарований, без радости и без горя, без любви и без ненависти» .
Автор в художественных текстах выстраивает собственную иерархию внутри каждого типа. Так, для Гомососов характерно деление на младших ассов (в мировоззрении которых преобладает понятие «можно» по отношению к гуманистическим принципам человечества) и старших ассов (они стараются Соблюласти собственные интересы, поэтому в их мировоззрении перевес в сторону «нужно»); у Ибанцев писатель выделяет «коммунальных» героев (принимающих социальные законы действительности и следующих им) и «антикоммунальных» (не принимающих существующих общественных норм, но живущих согласно им); «Сверхчеловек», или постлюди, представлены исками и натами, причем первые полностью подчинены механизму ГО (Глобальное общество), а вторые -это своеобразная форма отклонения от общепринятых норм, и именно в них наблюдаются проблески гуманистических принципов прошлого.
А.А. Зиновьев различными типами героев показывает как «неумолимо, не избежно система переламывает человека, превращая его в гомо советикуса» , ибанца, постчеловека. Мимикрия под давлением страха перед той или иной социальной организацией и отражают типы, воплощенные в социологической трилогии. Человек, по А.А. Зиновьеву, пустая абстракция, которая получает значение исключительно в контексте общественных отношений. Именно общественная идеология, как считает исследователь Е. Пономарев, предлагает человеку «... набор стандартных ролей, ... из которых необходимо выбрать одну» .
Так, например, ибанцы изображают преданность принципам ибанизма.
Они якобы убеждены, что «ибанизм - вот учение в подлинном смысле слова. Все остальные - ошибки и извращения» . Каждый ибанец беспрекословно поддержит лозунг о том, что «их общество самое гуманное, совершенное, свободное, благоустроенное» , и все они при этом изнывают от дефицита, постоянных очередей и «одуряющей скуки», в результате пьянствуют у Ларька от безысходности, а отдельная квартира так и остается мечтой «простого рядового ибанчанина» .
Они вроде бы «идеологически благонадежны» и повсеместно в людных местах скандируют, «что ибанское общество язв не имеет и иметь не может» , а дома сыплют «антиибанскими анекдотами», в которых высмеивают все недостат-ки системы. Типом ибанчан А.А. Зиновьев высвечивает человека расщепленного, несогласованного с самим собой, но не в силу глубины натуры, а исключительно в результате действия социального закона - идеологического запугивания. Для ибанцев как социального типа характерно: во-первых, «... по отдельности поносить свое общество и начальство, а когда все вместе, то восхвалять их ...»э; во-вторых, «жизненный путь ибанца пролегает так, что он лишь случайно соприкасается с другими людьми, причем без взаимного прикосновения душ»Л Идеологический страх приводит к социальному одиночеству. «Состоянию, когда человек окружен людьми, ни от кого не отделен, свободен в выборе знакомств, но при этом не имеет близких себе людей» . Они находятся в ситуации, когда каждый знает друг о друге все и при этом не знает ничего, потому что идеология ибанизма запугивает ибанчан, развивая в них чрезмерную подозрительность друг к другу, тем самым обрекая на одиночество.
В подобном мире «человек, по мнению Е. Пономарева, производное от занимаемого места» . Однако, на высокие посты не могут претендовать талантливые и желающие «организовать работу люди», так как имитация дела важнее самого дела. Кроме того, гении слишком яркие индивидуальности, а для карьерного роста важно «искусство делания карьеры ... первое условие которого не высовываться. Ни в коем случае не показывать, что ты лучше других» , необходимо по-давить в себе и талант, и желание осуществлять реальные дела.
Все мероприятия Ибанска направлены на утрату индивидуальнрго лица, по-этому человек «тиражируется» и повсеместно скандируется принципч«не замени-мых людей нет». Разрастающаяся роль коллектива приводит к тому, дто все жители носят одну и ту же фамилию Ибанов. Так, например историю пишет Ибанов, продолжает Ибанов, переписывает Ибанов, а «перечисление знаменитых писателей выглядит следубщим образом: Достоевский, Толстой, Ибанов»2. Однако, не указа-но количество гениальных Ибановых, оставивших книги потомству. Следовательно, довлеющая роль коллектива в обществе «убивает» индивидуальное начало.
В Ибанске «о каждом человеке существует два мнения — социальное и официальное»". Так, например, «Если N ездит в заграничные командировки, то социально это означает, что он урвал, ухитрился, устроился, а официально это означает, что он проделал большую работу, участвовал, принес пользу»4.
Следовательно, ибанец, по А.А. Зиновьеву, это тип человек, который примеряет на себя сразу две маски: официальную (продиктованную ибанизмом) и социальную, или личную. Они вовсе не сложные натуры, как кажется на первьш взгляд, это всего лишь хамелеоны, приспосабливающиеся к той или иной общественной ситуации, поэтому официальная «маска» ибанцев постоянна, в то время как социальная варьируется. Ибанчанин сменяет одну «маску» другой под влиянием социальности, то есть «стремления выжить в среде себе подобных, лучше устроиться в ней, обезопасить себя» , однако в этом маскараде они полностью теряют собственное лицо.
Образ Шизофреника, восходящий к образам юродивых в русской литературе
Исследователь Янчевская К.А. в диссертационной работе «Юродство в русской литературе II половины XIX века » выделяет две разновидности образа юродивого: древнерусские юродивые и юродивые XIX века. Для образа юродивого в древнерусской литературе, по мнению исследователя, свойственно: внутренняя свобода при верности библейским заповедям, обязательный подвиг, как правило, выражающийся в умении «ругаться миру, Христа Ради». Однако, в отличие от юродивых XIX века в древнерусских образцах не описывается внутренняя сторона юродства. Истинная причина их поведения скрыта от читателя, и все объясняется их причастностью к сакральным основам бытия.
В XIX веке в литературе наблюдается новый интерес к юродству как к особой «формуле протеста и духовного спасения»1. Писатели XIX века начинают раскрывать внутреннюю сторону юродства. Оно лишается своей сакральной сути, остаются лишь внешние формы и атрибуты, в результате за «тихим безумством» начинает проглядывать «оппозиционная функция юродства» . Следовательно, юродство в XIX веке - это уже не сакральная данность, а форма саморефлексии и миропонимания героя, позволяющая ему высказать личные убеждения.
XX век, на наш взгляд, подготовил почву для появления нового типа «добровольных безумцев», которые фокусируют в себе канонические признаки, свойственные юродивым древнерусской литературы, но на качественно новой основе. Литературовед К.Г. Исупов считает, что «в своей истории русское юродство получает множество секулярных форм выражения»3. Следовательно, данный литературный образ при сохранении ведущих черт все же открыт для модификаций, поэтому появление маски юродивого XXI века выглядит как историческая закономерность: новая действительность диктует модификацию традиционного типа.
Наиболее яркое выражение процесс изменения литературного образа «добровольных безумцев» нашел в творческом наследии А.А. Зиновьева. Хотя собственно юродивых, близких к древнерусским образцам, в его романе нет, но «называя кого-то юродивым, писатель иллюстрирует возможность такого именования»1. Так, герой с именем, указывающим на душевную болезнь, Шизофреник является одним из наиболее здравомыслящих образов в художественном пространстве социологического романа «Зияющие высоты». Подобно тому, как ранее в русской литературе самые точные и верные мысли высказывали «юродивые», так и в художественном пространстве «Зияющих высот» общественные язвы обнажает мнимый безумец, поэтому следует разграничить шизофрению природную и добровольную. Несовпадение внешней общественной роли и реальных умственных способностей роднит образ Шизофреника с юродивыми и их всевозможными модификациями в русской литературе. Кроме того, у героя есть «активная сторона юродства», которая «заключается в обязанности «ругаться миру», то есть жить в миру, среди людей, обличая пороки и грехи сильных и слабых, и не обращать внимания на общественные приличия» . В своем трактате «Социомеханика» Шизофреник описывает все негативные тенденции «коммунальное» (антиморальных законов). Кроме того, в разговорах персонажи характеризует его как ярого и справедливого «хулителя» общественных язв в иносказательной форме: «Прочитав этот отрывок рукописи Шизофреника, Социолог сказал Мазиле, что за это Шизофренику здорово влепят. За что, удивился Мазила. Как за что, в свою очередь удивился Социолог. Здесь лее все про нас. Но тут же ни слова не сказано о том, что это - о нас, сказал Мазила. Там же не дураки сидят, сказал Социолог. Лицемерие, насилие, дезинформация, бесхозяйственность и т. п., —младенец и тот поймет, к кому это относится» . Шизофреник искусственно поставлен А.А. Зиновьевым в бытовые условия «юродивого», поэтому из описания данного героя полностью исключены такие категории, как одежда, еда, ибо «к житейским благам он равнодушен»1. Жизненное пространство персонажа описано одним предложением: «Шизофреник запер на крючок дверь, чтобы к нему не ломился пьяный хозяин квартиры, у которого он снимал комнатушку, по-ложил на колени доску, заменявшую письменный стол, и задумался» . Убогость, бедность окружающей обстановки и постоянный внешний раздражитель - пьяный хозяин, заставляют его надеть социальную маску, близкую к маске «тихого сумасшедшего», или юродивого.
По мнению A.M. Панченко, «юродивые многое заимствуют из фольклора ... Присущая им парадоксальность свойственна также персонажам сказок о дураках»3. Так, если в начальных эпизодах романа «Зияющие высоты» противостояние Шизофреника миру выглядит как конфликт глупости и здравого смысла, то с течением сюжета все меняется. Выясняется, что глупость эта притворная, а здравый смысл сродни плоскости и подлости. Кроме того, герой, как и канонический образ юродивого, «не посягает на государственный порядок, он обличает людей, а не обстоятельства»4. Шизофреник в своем трактате пишет о новой социальной организации, о новом антикоммунальном человеке, а не об изменении политической системы. «Социомеханику» он задумал с единственной целью «довести изложение своих идей до логического конца и самому себе уяснить, что наблюдаемые вокруг явления, которые официально принято считать чужеродными, случайными, единичными отклонениями от некой благородной, добродетельной основы и сути, на самом деле суть необходимые, закономерные, регулярные, всеобщие следствия, вытекающие из самой сути социального бытия»3. Следовательно, герой, как и юродивые прошлого, постигает смысл бытия и пытается донести его людям. Однако глубина мысли не понятна простому обывателю Ибан-ска, который стремится наградить все непонятное, из ряда вон выходящее отрицательным социальным ярлыком. Не случайно, группа коммунальных героев Со трудник, Претендент, Супруга считают, что «Шизофреник тяжело болен ... Надо его навестить и помочь» , спасти от его собственных идей. А.А. Зиновьев на примере Шизофреника показывает, как общество стремится все новое, незнакомое, правильное, но сложное для осознания записать в раздел фобий, отклонений умственного характера. Именно поэтому А.А. Зиновьев убежден, что «людям надо вернуть утраченную веру в свой собственный разум» .
Но несмотря на наличие канонических черт, свойственных «юродивым» русской литературы, в образе Шизофреника есть ряд существенных отличий, которые продиктованы новой исторической действительностью.
Средством распространения его мыслей становится не выступление в людных местах, а писательская деятельность, поэтому «каждый раз, запираясь в своей комнатушке на крючок, он молил судьбу подарить ему еще день, и лихорадочно записывал то, что непрерывным потоком шло через его голову» . Таким образом, если ранее «писательство и юродство было несовместимо», то в XXI веке основным полем деятельности «добровольных безумцев» становятся рукописи, книги, а самым неприятным «в работе сочинителя» - «отсутствие стола и хорошей ручки»4.
Следовательно, Шизофреник - это своеобразная маска «юродивого» нового времени, которая надета героем под влиянием двойственного положения ученого времен СССР: с одной стороны он «... убежден в том, что об этом (о трактате) рано или поздно узнают все, и ему придется опять отправляться в Лабораторию»; с другой стороны, «не писать он уже не мог», так как «им овладело смутное ощущение тайны, известной только ему одному или во всяком случае очень не многим, и он не мог окончить свою бесплодную жизнь, не сделав последней попытки сообщить эту тайну людям»5.
Не случайно, личное время, которое он посвящает написанию социологического трактата, А.А. Зиновьев характеризует в сатирической манере как «свободное от вынужденного безделья»1. Данным алогичным уточнением автор раскрывает читателю всю двойственность эпохи, в период которой талантливые люди «вынуждены бездельничать», так как им не разрешается выражать мысли, затрагивающие общественные основы.
В умственных способностях «шизофреник XXI» века опережает всех остальных людей, поэтому его социологическое исследование не поддается осмыслению, но изучающие подсознательно чувствуют опасность выраженной мысли. Не случайно, Инструктор, которому доверили анализ трактата, «ничего в нем не понимал и потому читал с интересом» , а когда «перелистал последние страницы рукописи Шизофреника», то резюмировал: «Скоро конец, а результата никако-го» . Непонимание и одновременная боязнь трактата Шизофреника свойственна и его антагонисту Неврастенику, который на дне рождении Претендента «сказал, что Шизофреник пишет совершенно бредовый трактат в духе модных сейчас сенсационных разоблачений. Конечно, ничего особенного в нем нет. Но неприятности могут быть. И Социолог теперь вряд ли сможет его вытянуть, как в прошлый раз» . Таким образом, если Шизофреник - это всего лишь «добровольный безумец», который не способен смириться с законами мироустройства в силу своего стремления их переделать, дать людям новую организацию, то Неврастеник - истинно коммунальный образ, принимающий различные «сценические амплуа» удобной формы существования в обществе.
Заглавие как структурный элемент композиции социологической трилогии А.А.Зиновьева
Исследователь Е. Холодов в композиционной структуре выделяет следующие сильные позиции: название, главы, эпиграф, первое и последнее предложение текста1. Известно, что «заглавие художественного текста (как и эпиграф, если таковой имеется) представляет собой один из существеннейших элементов композиции со своей поэтикой», «заглавие — это имя произведения ... манифестация его сущности» . Попытаемся сформулировать, как названия романов А.А. Зиновьева манифестирует сущность произведений.
Каждый из его романов имеет многозначное аккумулирующие основные содержательно-формальные «узлы» произведения название: полисемантическое с точки зрения смысловой коннотации слов и контекстуальное, включающее соответствующий историко-литературный период.
Название романа «Гомо советику с» можно трактовать многозначно. С одной стороны, у читателя возникает ассоциативная параллель с латинским выражением «Homo sapiens». С другой стороны, название воспринимается в историческом контексте «брежневского времени». Брежнев в 1976 году рапортовал XXV съезду КПСС о том, что СССР «стал родиной нового, высшего типа человека разумного - Хомо Советикуса», таким образом, в советском государ-стве люди «не сапиенсы, а советикусы» . Этот лозунг пропагандировался и повторялся в СССР неоднократно. Выбранным названием А.А. Зиновьев подчёркивает, что люди постепенно из существ разумных превращаются в существа государственной системы, такая позиция писателя усиливает сатирический эффект, основанный на политической составляющей.
Интересна авторская игра букв «Н» и «Г» в слове «homo». С латинского языка «homo» - разумный, а «гомо» - единичный, одинаковый. А.А. Зиновьев в названии подчеркнул идентичность героев, у которых система отнимает индивидуальные особенности и качества характера, отсюда и применяемый им приём обезличивания, выраженный в отсутствии имён, антропологических и психологических портретных черт у гомососов.
Следовательно, роман, как и все последующие, построен по принципу: загадка - название, и расшифровка её в тексте произведения.
Владимир Берелович, исследователь-переводчик, отмечает следующие сложности при переводе текстов Зиновьева: «Игра словами не ради шутливых каламбуров, а ради того, чтобы выявить ... Абсурд, который вызывает смех и страх одновременно»1. Владимир Берелович, анализируя текст и название «Зияющих высот», находит единственную аналогию. Он считает, что данное на-звание соотносимо с выражением «сияющие высоты коммунизма» , которое было распространено в данный исторический период, а Зиновьев, по мнению исследователя, рассматривает данный оборот в сатирическом ключе. Если анализировать словарные коннотации слова «зиять», то оно соотносимо с понятиями «пустота», «пустовать». Кроме того, соотношение «сиять-зиять, красота - пустота» имеет литературную историю. В начале XX века данные словоформы были обыграны в стихотворении О.Э. Мандельштама «Я скажу тебе ...» следовательно, у русскоязычного читателя автоматически возникает ассоциация с пустыми идеалами-миражами, манящими, влекущими, но при этом обманчивыми и фальшивыми. Таким образом, название «Зияющие высоты» - эта уже традиционная игра слов, которая придаёт произведению онтологическую и метафизическую глубину, потому что таящийся в нём абсурд вызывает у читателя смех и страх одновременно. Название отсылает к идеологическому аспекту политической системы СССР, призванному придать реальность иллюзорности и миражности. Всем произведением А. А. Зиновьев показывает бессмысленность, глупость существующего порядка вещей и как следствие пророчит системе гибель, так как она представляет собой «социальный гибрид советизма и западнизма» , данный процесс описан и в другом произведении с интересным названием «Рогатый заяц». А. А. Зиновьев в статье «Наше государство - «Рогатый заяц» отметил: «Я назвал ту систему, которая сложилась в России, «рогатым зайцем». Такое чучело я видел в охотничьем музеи в Мюнхене. В природе такого зайца не бывает, а в обществе иногда воз-можно. Вот и у нас взяли и сконструировали такого рогатого зайца» .
Этим же проблемам посвящен роман «Глобальный человейник». Автор играет с суффиксальными аналогиями: так слово «человейник» соотносится со словом «муравейник» и рождает многочисленные ассоциации.
История использования скрытых метафор таких, как пчелы, муравьи в их соотнесенности с человеческой жизнью «корнями» уходит в древность. Первоначально подобная метафора встречается в древнегреческом мифе об Эаке и имеет положительную коннотацию. Зевс дает сыну Эаку «столько трудолюбивых граждан, сколько муравьев в ... муравейнике», и Эгину, по преданию, «заселяют» люди - муравьи, «мирмидоняны»3. В русской литературной традиции данная скрытая метафора имеет положительную коннотацию в творческом наследии Л.Н. Толстого, связана она с юношескими впечатлениями самого писателя и с понятием «муравьиное братство» (детское переименование старшего брата Николеньки «моравских братьев»). «Муравей» и «муравьиная» жизнь проецировались Л. Н. Толстым на роевое начало русской жизни с его идеалами равенства, братства, трудолюбия, природосообразности. Так, например, в романе «Война и мир» писатель восхищается солдатами, которые «... в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на ... укреплениях»4. Данная скрытая метафора характеризует в романе человеческое единение при описании разрушенной Москвы «...глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копошащихся насекомых, что разорено все, кроме чего-то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, - так же и Москва» .
Следовательно, соотнесенность человеческой жизни с жизнью муравьев у Л. Н. Толстого предстает как неразрушимое, невещественное единение людей.
По мнению исследовательницы Катышевцевой Е.В., «разрушение традиционного общества, вытеснение коллективного миросозерцания личностным самосознанием в последующие исторические эпохи определило иной подход к восприятию «человеко - муравейниковой» парадигмы, которая приобрела резко отрицательные контексты своего использования»2. Наиболее ярко такой подход к использованию данной скрытой метафоры наблюдается в творчестве Ф. М. Достоевского. Для писателя «муравейник» становится символом неприемлемой организации будущего общества. У Ф.М. Достоевского в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и «Записках из подполья» люди, не стремящиеся к новому, согласившиеся с привычным порядком вещей, уподоблены муравьям. «...У них есть одно удивительное здание в этом же роде, навеки нерушимое, - муравейник. С муравейника достопочтенные муравьи начали, муравейником, наверно, и кончат...»3. В романе «Записки из мертвого дома» муравейник символизирует заведенный ранее порядок, из которого можно спастись только бегством: «... этот случай нарушил монотонную жизнь острога и раскопал муравейник, - побег, и такой побег, как-то родственно отозвался во всех душах и расшевелил в них давно забытые струны» .
В романе «Преступление и наказание» Родион Раскольников в разговоре с Соней, понимая несостоятельность собственной теории заявляет: «Сломать... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!»5. Таким образом, с муравейником герой Достоевского ассоциирует привычный порядок социальной организации, не проистекающий от природособразности и не имеющий божественной составляющей. Акцент в соотнесенности человеческой жизни с жизнью муравейника Ф.М. Достоевский переносит с роевого, коллективного братского начала на механическое сосуществование в пределах единого пространства.
По мнению исследователя В.А. Лукова, «человейник» - это одно из тех понятий-метафор, которые использует А.А. Зиновьев, чтобы придать «... социологической концепции неповторимость» , за счет литературных реминисценций. Автор отмечает, что в социуме «Глобального человейника» «всегда и во всём идёт ожесточённая борьба между «человьями»» . Проблема личности у А.А. Зиновьева представлена в традициях изображения личности в «Записках из мертвого дома». Постчеловек в ГО, так же как и герои Ф.М. Достоевского, «стремится защититься от влияния среды, общих социальных процессов, выделиться из «муравейника», претендовать на отдельный собственный путь» . Однако, это у него не получается. Название перекликается с философской мыслью Ф.М. Достоевского из романа «Братья Карамазовы»: «Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: перед кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей»4. Следовательно, А.А. Зиновьев продолжил традицию, ведущую свое начало от творчества Ф.М. Достоевского, и показал в пределах художественного пространства «муки соединенных в единое целое людей», описывая возможные катастрофичные последствия образования «сверхуправляемого», «сверхорганизованного» социума.
Похожие диссертации на Жанр социологического романа в творчестве А.А. Зиновьева
-
-
