Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Книга стихов «Stigmata» (1911 г.) - манифест «позднего» символизма 17
1. Творческий путь Эллиса до 1911 г*: на подступах к «Stigmata».. 17
1.1.1. Раннее творчество: юношеский сборник «Лирические стихотворения» 17
1.1.2. «Докнижные» публикации Эллиса: критика и отклики 22
1.1.3. «Stigmata» и «Русские символисты»: поэтическая реализация теоретико-критической программы Эллиса 26
2. Книга стихов «Stigmata» как формально-содержательное единство 32
1.2.1. «Stigmata» и статья «Венец Данте» (1906 г.): теоретическая основа книги стихов 34
1.2.2. Этапы становления «Stigmata» как книги стихов: допечатная подготовка 45
1.2.3. «Stigmata» в контексте книготворческих взглядов символистов... 47
3. Мифологема Вечной Женственности в «Stigmata» 52
1.3.1. Философско-эстетическая концепция Эллиса и учение Вл. Соловьева 52
1.3.2. Беатриче - Дева Мария - София: мифологема Вечной Женственности в «Stigmata» 56
1.3.3. Культ Вечной Женственности в жизнетворческой парадигме Эллиса 66
4. Категория рыцарства как один из ведущих компонентов в структуре лирического «Я» книги 71
1.4.1. Интерпретация мистического рыцарства в записных тетрадях и поэзии Эллиса 71
1.4.2. Эллис и Р. Вагнер: «Stigmata» и «Парсифаль» 74
1.4.3. «Соловьевский миф» в биографии Эллиса 79
5. «Stigmata» в оценке критики 85
Глава 2. Самоидентификация Эллиса в контексте русского символизма: книга стихов «Арго» (1914 г.) 95
1. Генетическое единство творчества Эллиса 96
2.1.1. История создания и публикации «Арго» 96
2.1.2. «Арго» в свете теоретических воззрений Эллиса: «Мюнхенские письма» (1912 г.) и «Vigilemus!» (1914 г.) 101
2. «Арго» - «итоговая книга» Эллиса 107
2.2.1. Архитектоника книги как отражение теоретико-культурологической концепции автора 107
2.2.2. Оформление книги: старые приемы в новой форме 111
2.2.3. Итоговый характер «Арго» в контексте «итоговых книг» начала XX века 113
3. Восстановление забытых обетов как организующая идея книги «Арго» 119
2.3.1. Поэтическая модель мира в книге «Арго» 119
2.3.2. Идея пути как обретения потерянной святости: книга «Забытые обеты» 134
4. Автобиографический миф в поэме «Мария» 139
2.4.1. Рыцарская поэма «Мария» - квинтэссенция книги «Арго» 139
2.4.2. Эллис - рыцарь-поэт 148
5. «Арго» в оценке критики 151
Заключение 155
Библиография 157
- «Stigmata» и «Русские символисты»: поэтическая реализация теоретико-критической программы Эллиса
- Интерпретация мистического рыцарства в записных тетрадях и поэзии Эллиса
- «Арго» в свете теоретических воззрений Эллиса: «Мюнхенские письма» (1912 г.) и «Vigilemus!»
- Рыцарская поэма «Мария» - квинтэссенция книги «Арго»
Введение к работе
Актуальность исследования. Основная задача современной науки о литературе – формирование целостной картины историко-литературного процесса, где нашли бы должное отражение как ведущие, так и «фоновые» фигуры эпохи. Нередко именно изучение творчества поэтов, за которыми закрепилось устойчивое представление как о малозначительных, приводит к изменению сложившейся научной парадигмы. В этом контексте наше исследование, позволяющее на примере творческого пути Эллиса подробно воссоздать особенности становления и развития самого «темного» периода эволюции русского символизма, отвечает наиболее острым потребностям в изучении этого направления.
Цель данного исследования заключается в целостном описании поэтических книг Эллиса и представлении его литературно-критической, поэтической и жизнетворческой деятельности, с одной стороны, как единой развивающейся системы, обладающей общими поэтическими принципами, с другой стороны, как результата разнообразных историко-литературных и социальных процессов, происходивших в русской литературе начала XX века.
Указанная цель требует решения следующих задач:
-
Изучить историю создания поэтических книг Эллиса и корректировку авторского замысла в процессе допечатной подготовки;
-
Провести комплексный анализ поэтических книг Эллиса и определить специфику творческого метода поэта;
-
Рассмотреть связь книг «Stigmata» и «Арго» с теоретико-критическими работами Эллиса и установить место поэтических произведений в системе художественно-эстетических воззрений автора;
-
Проследить взаимосвязь поэтического творчества и жизнетворчества Эллиса, а также отражение автобиографического мифа в его поэзии;
-
Выявить рецепцию творчества Эллиса в литературной среде эпохи и исследовать эволюцию литературно-критических отзывов о нем в связи с попытками современников установить роль и место Эллиса в литературном процессе.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые предпринят разносторонний анализ поэтического наследия Эллиса: книги «Stigmata» и «Арго» рассмотрены в единстве композиции, содержания и оформления и представлены как особое явление «позднего» символизма, занимающее важное место в историко-литературном процессе. Учет полученных в ходе нашего исследования выводов позволяет определить своеобразие Эллиса-поэта и уточнить сложившееся представление о развитии русского модернизма 1900–1910-х гг. Выявление сложных переплетений и взаимосвязей литературного, философского и религиозного взглядов поэта, отразившихся в книгах Эллиса, помогает понять специфическую литературно-историческую парадигму эпохи. Впервые в научный оборот водится ряд архивных материалов, в том числе никогда ранее не упоминавшиеся критические работы Эллиса.
Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что в ней предлагается концептуальное осмысление творческого и жизненного пути Эллиса в контексте русского символизма (1903–1914 гг.); уточняется понятие жизнетворчества и соотношения текстов литературы и жизни. В предпринятом исследовании выявляется специфика мистико-поэтического искусства, определяется общий инструментарий анализа принадлежащих к нему текстов. Полученные в ходе работы выводы позволяют уточнить историю русской литературы начала ХХ века и способствуют решению вопроса о путях эволюции символистской поэтической системы.
Практическая значимость диссертационного исследования заключается в возможности использовать его данные при построении университетских курсов по истории русской литературы XX века, а также специальных курсов по русскому символизму и книге стихов как «большой форме». Текстологические наблюдения, представленные в данной работе, создают предпосылки для переиздания книг Эллиса с соблюдением авторского книготворчества, точно выверенными текстами и обстоятельными комментариями.
Методологическая основа исследования представлена комплексом различных подходов: историко-литературного, структурно-семиотического, сравнительно-типологического, с привлечением элементов интертекстуального и мифопоэтического анализа.
Теоретическую базу диссертации составили труды крупнейших отечественных и зарубежных специалистов по истории и поэтике русского символизма и всего Серебряного века. Это работы К. М. Азадовского, М. В. Безродного, Н. А. Богомолова, Х. Виллих, М. Л. Гаспарова, С. И. Гиндина, С. С. Гречишкина, Н. Ю. Грякаловой, Л. К. Долгополова, А. А. Кобринского, А. В. Лаврова, О. А. Лекманова, Д. М. Магомедовой, Д. Е. Максимова, Дж. Малмстада, З. Г. Минц, Г. В. Обатнина, А. Пайман, Ф. Б. Полякова, А. Ханзен-Леве, М. Юнггрена и многих других ученых. Важное значение для нашего исследования имели труды по изучению книги стихов как особого жанра О. В. Мирошниковой, Л. В. Спроге, И. В. Фоменко и др.
Положения, выносимые на защиту:
1. Поэтическое творчество Эллиса как самостоятельное и целостное литературное явление окончательно сформировалось к 1911 г.
2. Книги стихов Эллиса «Stigmata» и «Арго», являясь структурно-содержательным единством, продолжили теоретико-критическую программу автора по развитию русского символизма в посткризисную эпоху и были вписаны в общий контекст философско-эстетических и мистико-жизнетворческих взглядов Эллиса.
3. Книга «Stigmata» создавалась автором в качестве манифеста «позднего» символизма и воплотила универсальную «модель пути» человеческой души от Мрака к Свету и Познанию.
4. Книга стихов «Арго» имела характер итоговой книги и являлась автометаописательной попыткой Эллиса осмыслить свое творчество как мистико-поэтическое искусство, в котором реализуется ключевой для всей эстетической системы Эллиса миф о поэте-рыцаре, осуществляющем «крестовый поход» во имя христианского искусства.
5. В основе художественной модели мира Эллиса лежит принцип «зеркальности», реализуемый как на композиционном, так и на образно-мотивном уровне. Одни и те же элементы, составляющие художественный мир поэтических книг Эллиса, в условиях разных поэтических задач приобретают различную смысловую нагрузку, образуя сложную, но единую ткань художественного пространства.
Апробация результатов работы. Основные теоретические положения работы и полученные в ходе исследования выводы излагались в виде докладов на научных конференциях в России и за рубежом: Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, 2009, 2010); Международная летняя школа по русской литературе (Санкт-Петербург, 2009, 2010, 2011, 2012); Международная конференция молодых филологов в Тарту (Тарту, Эстония, 2010, 2011, 2012, 2013); Международная конференция молодых филологов в Таллинне (Таллинн, Эстония, 2011); Международная конференция молодых исследователей «Современные методы исследования в гуманитарных науках» (Санкт-Петербург, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), 2011); Научная конференция «Современные пути исследования литературы» (Смоленск, СмолГУ, 2011); Международная научная конференция «Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков» (Санкт-Петербург, ГПА, 2012); Международная конференция молодых исследователей «Текстология и историко-литературный процесс» (Москва, МГУ, 2012, 2013).
Итоги работы изложены в 12 публикациях, две из которых представлены в рецензируемых журналах из списка ВАК.
Объем и структура работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав, Заключения, Библиографии и двух Приложений. Каждая глава делится на пять параграфов. Общий объем работы – 196 страниц. Библиография включает 304 позиции.
«Stigmata» и «Русские символисты»: поэтическая реализация теоретико-критической программы Эллиса
В июне 1910 г. издательством «Мусагет» была опубликована книга Эллиса «Русские символисты»72. Она явилась первым историко-литературным трудом, ставившим своей целью рассмотреть русский символизм как самостоятельный феномен. На примере трех крупнейших представителей русского символизма (К. Бальмонта, В. Брюсова и А. Белого) с привлечением обширного философского, исторического, критического и литературного материала автор стремился проследить эволюцию русского символизма, объяснить причины постигшего его кризиса и обозначить пути дальнейшего развития. В то же время книга Эллиса отразила интерес «позднего» символизма и символистов к автометаописаниям73, в данном случае - критическим, заняв место в одном ряду с произведениями А. Белого («Луг зеленый», 1910, «Символизм», 1910), Вяч. Иванова («Заветы символизма», 1910), А. Блока («О современном состоянии русского символизма», 1910) и др.
Наиболее полный анализ книги «Русские символисты» представлен во второй главе диссертации Я. С. Усачевой «Эллис - литературный критик»74. Исследовательница, характеризуя работу Эллиса над книгой, замечает: «В тот момент, когда символизм начинает постепенно "рассыпаться", ортодоксальный символист Эллис стремится собрать все эти "брызги" вновь в единый поток, пытаясь таким образом представить новое искусство как универсальную парадигму будущего, будущей культуры. В целом книга Эллиса представляет собой тотальный эстетический футурологический проект, - неслучайно она завершается главой "Символизм и будущее"»75. Свою функцию внутри символизма, по мнению Усачевой, Эллис осмыслял как функцию «летописца», пытаясь взглянуть на развитие этого движения как бы «извне» , однако нам представляется, что это не совсем так.
Переписка Эллиса с В. Брюсовым свидетельствует, что работа над «Русскими символистами» велась главным образом в первой половине 1909 г. и к лету большая часть книги была уже написана. В частности, разразившийся в августе скандал с Эллисом в Румянцевском музее , среди прочего, позволяет заключить, что Эллис писал в это время главу об А. Белом, которая завершает основную часть исследования. В письме в редакцию газеты «Русские ведомости» он сообщал: «Я писал в музее компилятивную работу по истории символизма и потому в течение 6-ти месяцев почти ежедневно работал в нем, пользуясь льготой иметь при себе, кроме музейских книг, несколько своих собственных книг, употребляемых мною специально для вырезывания цитат. Среди последних имелись и все сочинения А. Белого. Вырезывая ряд страниц из своего собственного экземпляра "Симфоний" и пользуясь музейским экземпляром исключительно для справок с теми страницами, которые погибали в моих книгах при вклеивании их в рукопись, я по ошибке вырезал две страницы из музейских книг»79. Инцидент в музее и последующая за ним активная газетная травля имели тяжелые последствия для душевного состояния Эллиса, способствуя усилению неврастении и дистанцированию от литературно-публицистической жизни Москвы. Отчасти это определило пафос поэтических книг Эллиса и его потребность доказать свою значимость для символистского движения и русской литературы.
Время создания «Stigmata» совпало с работой Эллиса над книгой «Русские символисты». В преобразованном и окончательном виде первая поэтическая книга Эллиса появилась к осени 1910 г. А. Белый в письме к А.Петровскому от 14/27 марта 1911 г. указывал: «..."Мусагет" ничего не издает. За ноябрь, декабрь, январь и февраль получил я тощую книгу "Stigmata", которую видел уже почти отпечатанной в ноябре» . Даты середины октября - начала ноября 1910 г. значатся и на типографских штампах на сохранившихся гранках книги, следовательно, «Stigmata» были закончены и отданы в издательство буквально через пару месяцев после публикации «Русских символистов».
Создавая одновременно с «Русскими символистами» книгу стихов «Stigmata», Эллис фактически давал образец того направления в искусстве, которое было заявлено им как теоретиком, сознательно вписывая себя в современный литературный процесс и становясь таким образом активным и непосредственным его участником. Это подтверждается предисловием к книге стихов, которое практически дублирует мысли и идеи, выраженные в заключительной части «Русских символистов».
Свой историко-литературный труд Эллис завершал утверждением, что кризис символизма - это лишь последнее и необходимое испытание, которое в скором времени будет преодолено. С самого начала в символизме были заложены религиозные основы, «символисты воочию узрели тот Верховный, венчающий систему, Символ ... лик Вечно-Женственный, Лик Мадонны!» Рыцарское служение ему и есть тот единственный и абсолютный путь, «который выведет современный дух из всех бездонных пропастей, ... благословит наши искания, наши страдания и наши служения на тот подвиг, к которому смутно тянулись руки всех наших учителей и предшественников, перед которым молитвенно дрожали сердца! Других путей нет!»
Интерпретация мистического рыцарства в записных тетрадях и поэзии Эллиса
Рыцарству как одной из центральных мифологем культуры Средневековья Эллис, как и многие «младшие» символисты, придават особое значение. В одной из записных тетрадей, датированных примерно 1905-1908 гг., он достаточно подробно представил миссию рыцаря:
«Миссия "рыцаря": А. Борьба с адом.
Созерцание его, нисхождение / средства
В Служение Розе (высшей, мистической красоте) / созерцание рая (небесного)
Экстатич.[еское] просветление и озаренность Синтез добра и красоты (культ Прекрасного) Сознание суверенности Сатаны С. Отрицание земли (компромисса между А и В) Ирония, сарказм / серединного Растворение «земли» через символизации и переход в А и В.
Идея универсального синтеза.
Идея полярности
Идея магизма (т. е. мистического воплощения).
Идея эстетизма, культ универсально-прекрасного.
Учение о субстанциональности красоты»231.
Е. В. Глухова, анализируя эту запись, определила ряд характерных для эстетики «младшего» символизма мотивов, демонстрирующих своеобразный «идейный синкретизм» автора: «С одной стороны - это, безусловно, Дантовские аллюзии - "борьба с адом 1, "служение Розе (высшей, мистической красоте)"; с другой стороны - элементы "эстетической программы символизма" с его обращением к философским формулам Вл. Соловьева (Шеллинга) - "синтез Добра и Красоты"; Достоевского -"учение о субстанциональности красоты"; "идея универсального синтеза" (Вл. Соловьев и Гегель); сказывается и "аргонавтический" теургизм - "идея магизма (т. е. мистического воплощения)"; кроме того, это и увлечение Эллисом и Петровским культом Гекаты, откуда - "Сознание суверенности Сатаны"» . Таким образом, оказываются очерчены основные теоретические положения, легшие в основу эллисовской интерпретации мистического рыцарства.
В поэзии эти положения нашли воплощения в ряде весьма традиционных образов и мотивов. Так, Л. В. Спроге указывает, что миф о рыцаре в книге Эллиса «Арго» создается вариациями нескольких мотивов, восходящих:
1) к артуровскому циклу рыцарских легенд;
2) к обработке средневековой темы о культе Мадонны;
3) к образу Дон-Кихота (слияние с ним образа рыцаря);
4) к пушкинской легенде, которая осмысляется в мистико-религиозном ДУХЄ .
В «Stigmata» на первый план выходит иной, синкретический, но опосредованный источник - творчество немецкого композитора Рихарда Вагнера, Объясняется это тем, что «Stigmata» были написаны в период бурного увлечения Эллиса его личностью. Началось это увлечение, как отмечает X. Виллих, в 1909 году с легкой руки Эмилия Метнера, под влиянием которого Эллис пристально знакомится с немецкой литературой и культурой . С этого же времени культ рыцарства в сознании Эллиса начинает постепенно приобретать масштабы ведущей идеи. Все чаще в критических статьях Кобылинского появляются те или иные интерпретации значения рыцарства для мировой культуры вообще и христианства и русской литературы в частности. Пафос последней части «Русских символистов» («Символизм и будущее») ориентирован на «рыцарское служение и преклонение со смиренной строгостью» перед «Первосимволом», «верховным Ликом» - «Ликом Мадонны»: «Тогда и только тогда снова озарится наш меркнущий и оскудевающий алтарь, и среди нас явится Тот давно уже жданный учитель, служитель и рыцарь, которого мы встретим именем нового Парсифаля!.. Да будет!..»235 И, наконец, в статье «"Парсифаль" Рихарда Вагнера» (вышедшей в разделе «Wagneriana» журнала «Труды и дни» за 1913 год, Тетрадь VI, № 1-2) Эллис представляет свою концепцию мистического рыцарства во всей полноте, утверждая, что «сущность рыцарства .. . есть сущность и судьба самого христианства»236.
Если в творчестве Блока нашли отражение прежде всего вагнеровские «Кольцо нибелунга» и «Тристан и Изольда»2 7, то у Эллиса на первый план выходят «Парсифаль», «Тангейзер» и «Лоэнгрин», что в некоторой степени и определило поэтику книги «Stigmata».
Основным (синкретическим и опосредованным) источником рыцарской образности в «Stigmata» явилось творчество Рихарда Вагнера, и в частности его последняя опера «Парсифаль».
Для адекватного воспроизведения атмосферы рыцарства Эллис часто обращается к использованию материальной рыцарской атрибутики. При этом внутри поэтической системы упоминаемые предметы обогащаются новыми символическими значениями. В книге упоминаются: меч (17 раз), щит (15), забрало (8), копье (6), шлем (4), железная перчатка (4), доспехи (бронь) (4) и др.
Наиболее часто встречающимся и символически насыщенным становится изначально амбивалентный образ меча. Он знаменует жизнь и смерть и одновременно начало высшей справедливости: «Ангел пресеченья / занесет свой меч немилосердный» . Четырежды меч используется как компонент образной парадигмы «луч— меч» (например, «подобен сладостно-разящему мечу, / твой луч рассек мне грудь»2 9). Луч, входящий в ряд небесных, божественных символов, является знаком посвящения и приобщения к высшему миру, освящает праведников, проливает в их душу благодать и «образует энергетический "провод" между космической Анимой и душой»240; меч, участвующий в обряде посвящения в рыцари, предстает земным орудием инициации на пути служения Христу. Соединение в одной парадигме луча и меча сближает образы рыцаря (носителя меча) и Христа (источника лучей), что прямо подтверждается в стихотворении «Рыцарь двойной звезды»: «Будь мне щитом, - он, молясь, произнес, - / Ты между рыцарей первый, Христос!»241
Дважды в книге реализуется парадигма «меч— крест» (например, «страшен мне / твой крест железный - рукоять мечта стального» ), Крест -символ искупительной жертвы Христа, меч становится символом жертвенного служения и гибели рыцаря.
Вторым атрибутом по частотности употребления является «щит». В стихотворениях «Рыцарь двойной звезды» и «Тангейзер на турнире» он выполняет поворотную функцию, реализуя ключевую для всей книги идею «зеркальности».
«Арго» в свете теоретических воззрений Эллиса: «Мюнхенские письма» (1912 г.) и «Vigilemus!»
Журнал «Труды и Дни», выходивший в Москве с 1912 г. как двухмесячник издательства «Мусагет», являлся отражением программы книгоиздательства и способствовал объединению на страницах периодической печати символистов религиозно-философского склада, фактически лишенных после закрытия «Весов» платформы для полемики330. Однако, если «Весы», заставшие период расцвета символизма, стремились к интеграции со всеми разновидностями этого направления, то «Труды и Дни», ознаменовав эпоху кризиса символизма, видели главную свою задачу в том, чтобы «способствовать раскрытию и утверждению принципов подлинного символизма в области художественного творчества»331, под которым понималась религиозно-философская и мистико-жизнетворческая направленность. Эллис, чьи теоретико-критические взгляды еще в 1909 г. отвечали заявленным положениям, сыграл в этом деле не последнюю роль.
В сдвоенном № 4-5 (июль - октябрь) «Трудов и Дней» было напечатано два «Мюнхенских письма» Эллиса («Умер ли символизм?»; «О грехе забвения, о долге дерзания, о первых «рыцарях символизма» и о религиозном искусстве»), а в следующем (№ 6, ноябрь - декабрь) - третье («Символизм и идея символизма. Искусство символическое, религиозное и христианское»). На время написания этих писем пришелся пик его увлечения антропософией, отсюда - основной пафос первого письма: «соединить символизм с оккультизмом, считая, что символизм в высшей форме своего проявления всегда связан с оккультизмом, а оккультизм в свою очередь стремится к символике и символизму» . Однако под «оккультным пластом» скрывалась вполне традиционная для Эллиса система взглядов и эстетических ценностей.
Используя, как и в «Русских символистах», рыцарскую метафорику, Эллис именовал близких ему по духу (в широком смысле) поэтов «рыцарями символизма». Несмотря на их внешнее многообразие и даже иногда непримиримость взглядов, их объединяло одно - осознание того, что цель и долг им были указаны свыше, «знамя [символизма] ... воздвигнуто нечеловеческой рукой»333, а потому все поиски и эксперименты до этого были лишь ложным, но необходимым этапом, через который только и можно постичь истину. Таким образом, Эллис вновь проводил мысль о том, что символизм всегда был в первую очередь явлением религиозным и в возвращении его к этим корням и состоит задача современных поэтов: «За грехом самообожествления символизм пережил грех забвения! ... Этот самый грех забвения для нас, кто подслушал тайное и несказанное в символизме, не может быть ничем иным, как радостью надежды ... И в то же время это забвение должно стать для нас искуплением и очищением, ибо многое было не так сказано, не так принято и не понято! И вот после осознания этого искупления, после отрешения от многих ошибок, мы бодро превратили грех забвения в долг дерзания! ... Раскаянье, а не отчаянье, смирение, а не самоуничижение, вера и во имя ее дерзание - вот наш девиз!..»334
Мотивы забвения и обретения являются ключевыми и в поэтической книге «Арго», концепция которой представляется автором как неизбежное превращение несбывшейся мечты о новом «восстановлении забытых обетов, ибо без исправления нарушенного, без возврата к оставленному нет пути вперед, пока утраченный Рай позади нас»335.
В заключительной части последнего «Мюнхенского письма» Эллис напутствует современного поэта: «Иди, как ты шел до сих пор! Иди до последних граней своего пути! Не бойся никаких испытаний и не знай никаких колебаний! Не изменяй заре будущего ради прекрасного заката прошлого! Не передавай свободы созидания и не изменяй святому долгу дерзания! Не стань рабом мертвой формы, в которой нет уже более жизни!»336 Этот путь и демонстрируется Эллисом в первой книге «Арго», где первый раздел - «Табакерка с музыкой» - в образах детей и детства представляет «прекрасный закат прошлого» - «малый утраченный Рай»337, призракам, снам и сказкам которого не дано повториться никогда. Второй раздел - «Голубой цветок» - показывает ложный путь, «иную весть о ином Рае»338, «как знамение новой религии менестрелей, "религии любви"»339. И, наконец, третий раздел - «Гобелены» - рисует «мертвые формы», «мир искусственного»340, «искусственный рай, ... вечный маскарад бессмертных теней»341. «Увидев всю ложь своих путей, не раньше сможет поэт понять, что не впереди, а позади его истинный путь и тайная цель его исканий, что не обманут он голосами зовущими, но сам предал и позабыл обеты, принятые им некогда перед истинным небом и не свершенные» , - пишет Эллис в предисловии к «Арго». Так дается обоснование второй книги в составе «Арго» - «Забытые обеты».
Заключительная, третья составная часть «Арго» - поэма «Мария» -представляется как попытка Эллиса-поэта «преклониться перед совершенством и святостью этого старого и вечного пути, повторить забытые обеты, оплакать все былые падения и измены и, еще не видя Рая и Иерусалима Небесного, воспеть, как может, два их земных подобия, два святых града: Иерусалим и Ассизи!» Воспевший достойно эти пути станет, по мысли Эллиса, «поэтом религиозным, принявший их до конца -святым»344. Аналогичным образом, представляя путь символиста как «новый духовный "крестовый поход"», Эллис завершает последнее «Мюнхенское письмо»: поэт «будет преодолевать тысячи преград, но веру в Единый Символ, венчающий всю бесконечную систему образов, созерцаний и постижений, он не забудет никогда, и он станет воистину религиозным поэтом»345.
Трактат «Vigilemus!» ознаменовал отход Эллиса от антропософского учения и культа Р. Штейнера. Начавшийся еще в середине 1912 г. поворот поэта в сторону средневекового рыцарства и католицизма к середине 1913 г., то есть времени активной работы над «Арго», достиг своего апогея. X. Виллих указывает: «В конце июня Эллис едет в Дагерлох ... . Он пишет Метнеру, что теперь полностью погружен в католицизм и готику, штудирует историю церкви и крестовых походов, живет замкнуто и аскетично, следуя заветам любимого им XIII столетия - только в нем он находит подлинное христианство.. .»346.
Рыцарская поэма «Мария» - квинтэссенция книги «Арго»
Поэма «Мария» включает в себя стихотворение-посвящение, пролог и пять песен. Всей поэме, а также отдельным ее частям предшествуют эпиграфы из латинских секвенций средневекового поэта Адама Сен-Викторского. Средневековый колорит поэмы подчеркнут также ее формой: «Мария» написана пятистопным ямбом, довольно редкой для русской литературы строфой - секстинами с рифмовкой ababcc, что до некоторой степени похоже на метр старинных итальянских и французских секстин. Поэму сопровождает подзаголовок, который также выявляет ее принадлежность к определенной литературной традиции: рыцарская поэма.
В состав книги поэма была включена в последнюю очередь. Она существовала как самостоятельное произведение, состоящее из пролога и четырех песен463, в наборном экземпляре книги поэма представлена машинописью первоначального текста. По ней явно видно, что увеличение числа песен было произведено механически, разделением четвертой песни на две части, без увеличения общего объема текста. «Мария» сопровождалась примечаниями (Приложение 2), в которых Эллис давал подробное толкование каждой части поэмы, однако они были изъяты при корректуре.
Основному тексту поэмы предшествует сонет «Посвящение». Он написан от первого лица и представляет собой монолог лирического героя. Основной мотив - возвращение к прошлому, к забытым обетам - связывает это стихотворение с предыдущими главами книги, однако в нем впервые прошлое конкретизируется и представляется в виде Средневековья, XIII века, на что указывает упоминание рассказов о Франциске Ассизском и его братстве - «Fioretti»: «Да, милый брат, все тот же я, что был, / передо мной раскрыты "Fioretti 1»464. Это время освящено образом Девы Марии, заступницы и спасительницы, но оно ушло безвозвратно, потонуло в последующих веках безумия и страстей, и единственный путь у современных людей - это просить Матерь Божью о спасении: «Вот сирые, безумные теперь / мы со слезами молим Матерь Божью: / "Спаси сердца, опутанные ложью!"»465 Следующая за этим поэма «Мария», с одной стороны, воспроизводит атмосферу средневекового культа Богоматери, с другой стороны, служит своеобразным продолжением его в современный автору век.
В общем виде сюжет поэмы таков: два рыцаря отправляются к Святой Земле. Они проводят много времени в пути и молитве, пока не оказываются перед стенами странного замка. Сначала он кажется заколдованным и неприступным, но случайно оброненное имя «Мария» открывает ворота в него. В замке рыцарей встречает девушка, объединяющая в себе черты многих Святых Дев, вплоть до Девы Марии. Девушка говорит рыцарям, что их встреча была давно предопределена, и называет свое имя - Мария. Рыцари клянутся ей в верности, после чего они получают видение Вечной Розы и посвящение.
Проходит семь лет, и рыцари вновь оказываются перед стенами замка, но это уже не те светлые и чистые отроки, а два прославленных и богатых человека. Они не сдержали своей клятвы: один женился и тем самым нарушил обет девственности, второй стал служителем культа Бафомета. Вышедшая навстречу им Мария видит обручальное кольцо на руке рыцаря, лицо ее искажается в муках... Полные страха и ужаса рыцари скачут прочь. Они раскаиваются, и единственное их желание - искупить свою вину. С этой целью, отказавшись от всей своей прошлой жизни, они отправляются в новый крестовый поход, надеясь обрести смерть в бою за Святую Землю. Таким образом, сюжет поэмы эксплицитно воспроизводит «сюжет» двух первых глав «Арго», и в этом вновь проявляется характерная для творчества Эллиса поэтика «зеркальности», представленная на композиционном уровне.
Как указывает в примечаниях Эллис, «черты исторической действительности намеренно переплетены с субъективными настроениями, образами фантазии и религиозными воззрениями»466. А потому все произошедшее с рыцарями может трактоваться и как религиозное откровение (рыцари проводили много времени в молитве: «...и там, в лесу, где прыгают олени, / склоняются с молитвой на колени. // Невыразимо сладостны те миги, / в них меж землей и небом грани нет!467»), и как отражение их увлечения магией и алхимией:
В них магия волнует ожиданья, алхимия, наука вечных звезд, и тайны сновиденья и гаданья, все знаки - пентаграмма, круг и крест , ночной порой, среди безмолвной глуши пленяют их восторженные души! В свете этого неоднозначным является и образ Марии, которая, как по волшебству, появляется после упоминания ее имени и совмещает черты многих святых:
Им чудится, во мраке церкви старой нисходит к ним виденье... В этот миг предстала им она святою Кларой или одной из мучениц святых, иль над ручьем поникшей Женевьевой, или... Мариею, Пречистой Девой!4 В этой неоднозначности восприятия рыцарями образа Марии, связи магического и религиозного и заключается, по Эллису, причина исчезновения религиозного рыцарства: «Уже само магическое Имя -Мария -подобно заклинанию открывшее доступ в недоступный Замок, вводит в соблазн. Земная посредница самого кощунственного наваждения в душах рыцарей превращается в самое воплощение Вечной Розы. Планы созерцания смешаны, святое стало волшебным, непереходимая бездна между землей и небом перейдена произвольной мечтой. Таким именно и было вырождение христианской идеи рыцарства как религиозного служения в языческую идею прекрасного героизма, в идею эстетическую»470 Таким образом, Мария Эллиса в соответствии со средневековой традицией совмещает в себе светскую куртуазность и мистический культ Девы Марии.
При этом Мария выступает посредницей на пути рыцарей к высшему посвящению и лицезрению Мистической Розы, и в этом проявляется характерная для описываемой Эллисом эпохи идея взаимодействия мужского и женского начал: «Согласно духу эпохи и вечным законам полярности духовных начал мужественное начало, воплощенное в идеалах рыцаря, должно достичь посвящения через благодатную помощь начала женственного, начало воли соединяется с началом чувства, меч и крест становятся Розой»471. Однако после своего падения, после второй встречи с Марией и участия во втором крестовом походе, рыцари уже не ищут земной посредницы между ними и Девой Марией, осознав, что Спасение возможно лишь непосредственно через Пресвятую Деву.
