Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Символизм «в лицах»: ахматовская рецепция
1.1. К постановке проблемы 27
1.2. М. А.Кузмин 31
1.3. И.Ф. Анненский 38
1.4. В.Я. Брюсов 46
1.5. Вяч. Иванов 52
1.6. А. Блок 61
Глава II. Трансформация образно-мотивной системы символизма в творчестве А. Ахматовой 70
2.1. Мотив любви-отравы и связанные с ним образы 72
2.2. Образ женщины-кошки 91
2.3. «Роковая возлюбленная» и «роковой любовник» 96
2.4. Мотив заброшенности в мир 105
2.5.0браз белого камня 129
Глава III. «Диалог культур» в поэтическом мире А. Ахматовой: Образ Клеопатры (символистская модель и ахматовская версия) 147
Заключение 170
Список литературы 174
Введение к работе
Ситуация кризиса символизма в России 1910-х годов XX века
положила начало стремительной смене поэтических школ и
направлений. Их антисимволистская направленность хорошо известна и
достаточно подробно изучена. Однако символизм не перестал
существовать, - напротив, «не силой звука, а мощью отзвука»
(Вяч.Иванов) определяется присутствие символистского
художественного опыта в поэтическом сознании постсимволистской эпохи.
Проявление и исследование этого присутствия, а также изучение характера взаимовлияния и поэтических трансформаций символистского наследия в пришедших на смену художественных течениях и творчестве их отдельных представителей - задача, выступающая наравне с другими на первый план в изучении русской поэзии начала XX века, о чем свидетельствуют новейшие исследования как отечественной, так и зарубежной гуманитарной науки.
В своей работе мы исходим из признания общеэстетического единства того периода в развитии русской культуры, который принято называть Серебряным веком. Символизм долгое время был его живой общекультурной средой. В качестве эпохального «большого стиля» с его мировоззренческими установками и базовыми принципами поэтики, он актуализировал процесс формирования новых художественных систем, не потерявших, однако своего генетического родства с символистской культурой. Как в период активной художественной и теоретической практики, так и в фазе своего «латентного» (О.Клинг) существования1, символизм представлял собой тот художественный опыт, который
Клинг О. Эволюция и «латентное» существование символизма после Октября. // Вопросы литературы. 1999. Июль-август.
«заряжал» последователей стремлением позиционировать свое к нему отношение. Чаще всего это было противостояние в решении всех кардинальных вопросов жизни и эстетики, - в понимании роли и сущности поэзии, онтологии творчества, представлении о слове и образе как первоэлементах поэтического искусства. Но для всех без исключения опыт символизма был значимым и неотменимым объектом художественных реакций.
Творческая личность А.Ахматовой в этом отношении вызывает, на наш взгляд, повышенный интерес в силу неоправданной неизученности этого аспекта. Известны отдельные реакции поэтессы на ряд имен и явлений символистской культуры, но, не будучи систематизированы и осмыслены, они не стали предметом целенаправленного анализа.
А.Ахматова, являясь активной участницей литературного процесса 10-х годов, находилась в атмосфере постоянных и неслучайных контактов с представителями символистской культуры. Не удивительно поэтому, что символизм вызывал в ней не только живую творческую реакцию, но и непосредственно-личностный отклик. Это во многом определило характер поливариантных отношений творческого сознания Ахматовой с «текстом» символизма как объемной, многослойной художественной системой, жизнетворческая модель которой не знает деления на «текст жизни» и «текст искусства».
В связи с этим тема нашего исследования предполагает многоаспектный анализ контактов и связей художественного мира А.А.Ахматовой с многообразием и разноречивостью художественных проявлений символистского опыта. Такой ракурс исследования представляется актуальным и перспективным, поскольку связь Ахматовой с миром символизма кажется почти самоочевидной, однако
характер отношений, пути преломления символисткой культуры в поэзии Ахматовой до сих пор не определены.
Все это определяет актуальность и новизну предпринятого исследования. Рецепция символизма как целостной художественной системы, проявившей свой многообразный богатый арсенал в творчестве отдельных поэтов, современников Ахматовой, дает возможность не только увидеть новые оттенки художественных смыслов в её стихах, что важно само по себе, но прежде всего прояснить характер сопряжения художественного наследия символизма и творческого самоопределения Ахматовой как одной из крупнейших фигур поэтического контекста XX века.
Литературный дебют Ахматовой подготовлен поэтической ситуацией рубежа веков, когда, по замечанию Л.Долгополова, «подводятся итоги прошлому, художник уже имеет перед глазами результат, опираясь на который он стремится <...> привести свои взгляды на человека и окружающий его мир в законченную систему. Отыскиваются исторические последовательности, большое место в литературе начинают занимать параллели с уже бывшим, литературные реминисценции».'
Действительно, переосмысление накопленного художественного опыта стало характерной приметой эпохи десятых годов XX века. Символизм как поэтическая школа и эстетико-философское направление оказывал огромное влияние на развитие постсимволистских художественных систем, однако этот процесс носил имплицитный характер. Более того, представители новых литературных направлений, в частности, акмеизма, считали его неспособным отобразить во всей полноте, сложности, и многообразии духовного опыта эпохальное сознание современного человека. Как отмечает Н.А. Богомолов, «кризис
1 Долгополое Л. На рубеже веков. Л., 1977. С.51.
символизма, претендовавшего на то, чтобы стать наследником всей мировой культуры в её высших образцах, но и одновременно ключом к осознанию всего, что происходит в современном мире, привел <...> к пересмотру представлений о соотношении искусства и действительности...».'
В ретроспективном взгляде А.Ахматовой на события художественной жизни начала XX века основным критерием, определяющим мировоззренческую разнородность в процессе постижения исторического времени, признаётся так называемый «счёт времени» - мироощущение и миропонимание, отличающие «классиков» от «модернистов». Поясняя различие, проявившееся в оценке исторического процесса Л.Толстым и символистами, Ахматова подчёркивает, что у Толстого, не признававшего «декадентизм» и выглядевшего, с точки зрения XX века, «old hat, <...> стариком, не понимающим нового искусства, <...> был другой счёт времени (курсив мой - Н.С.). И он, и декаденты предчувствовали потрясения, которые несёт новое время: Революцию, Войну, разврат, террор и главное - Бога нет; только он смотрел на это мужественно, ища и находя объяснения в извечных свойствах человеческой натуры, - как Сервантес, как Шекспир, а они, будто оробев, объясняли это особыми свойствами XX века и стали создавать и описывать мир, параллельный реальному, где действовал «Некто в чёрном» и «пахло серой».2
Лидеры акмеизма Н. Гумилёв и С. Городецкий в своих статьях («Наследие символизма и акмеизм» (1913) и «Некоторые течения в современной русской поэзии» (1913) - соответственно), декларировавших цели нового литературного направления, обозначили в качестве одной из главных своих задач установление равновесия между
1 Богомолов Н.А. Талант двойного зрения // Русская литература первой трети XX
века. Портреты, Проблемы, Разыскания. Томск: Водолей, 1999. С. 142.
2 Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М: ЭКСМО-ПРЕСС, 2002. С.63.
«мистическим» и «земным». По мнению О. А. Лекманова, «в стихотворении «Фра Беато Анджелико» (1912) Гумилёв нашел афористичную формулировку выражения пропорции между «мистическим» и «земным», которую исповедовал акмеизм:
... Есть Бог, есть мир - они живут вовек, А жизнь людей мгновенна и убога, Но всё в себе вмещает человек, Который любит мир и верит в Бога».1
Манифесты Гумилёва и Городецкого были встречены резкой критикой со стороны В.Я. Брюсова, поддержкой которого они рассчитывали заручиться. Резкость суждений Брюсова по поводу формирования нового направления была усугублена самой ситуацией кризиса символизма и идейного размежевания в символистской среде. Тогда Брюсов был вынужден вести ожесточенную полемику с виднейшими представителями символизма: Блоком, Белым, Вяч. Ивановым о дальнейших путях развития символистского движения.
Таким образом, выход первых поэтических сборников А. Ахматовой происходил на фоне острой историко-литературной борьбы. Как отмечает С.Коваленко, «суждения о феномене Ахматовой, начиная с 1912 года, противоречивые и нередко взаимоисключающие оценки воспринимаются сегодня как полемические историко-литературные документы, представляющие фактологическую ценность, более широкую, чем творчество отдельного писателя, раскрывая возможности осмысления закономерностей и противоречий историко-культурного развития России в XX веке. В мире причудливой и свободной критической мысли Серебряного века стихи первой книги
1 Лекманов О. Книга Об акмеизме и другие работы. Томск: Водолей, 2000. С.55.
Ахматовой вызывали разные ассоциации, нередко в соответствии с интересами самого критика».1
М. Кузмин в предисловии к дебютному сборнику Ахматовой «Вечер» характеризует ее как поэта, имеющего «острую память любви и широко открытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир, чтобы насмотреться на него и пить каждую минуту последний раз».2 «Вещность» ахматовской лирики Кузмин связывает со способностью автора «любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами».3
Поэтический дебют Ахматовой был настолько значителен, что В.Брюсов, отрицательно относясь к акмеистическому течению в целом, положительно оценил эти стихи, отмечая ёмкий лаконизм ахматовской манеры и «остроту» психологического переживания.4
В 1913 году в статье «Новые течения в русской поэзии» Брюсов подчеркивает, что акмеизм в лице Гумилёва, Мандельштама, Ахматовой и отчасти Зенкевича имел многочисленные точки соприкосновения с символизмом. В частности, он пишет о том, что поэты-акмеисты - М. Зенкевич, В. Нарбут, А. Ахматова - «примыкают к тому, что уже делалось в поэзии и до них».5
Из отзывов современников на первые ахматовские выступления возникает вполне определенная картина, свидетельствующая о том, что поэтика «начинающей» Ахматовой была отнюдь не ученической, что истоки ее поэтической манеры достаточно необычны. Так, лаконизм и трагичность ахматовской лирики В.Чудовский выводит из японского
1 Коваленко С. Анна Ахматова (Личность. Реальность. Миф) // Анна Ахматова: Pro
et contra. Антология / Сост., вступ.ст., примеч. Св. Коваленко. Спб., 2001. С. 16.
2 Кузмин М. Предисловие. // Ахматова Анна. Вечер. Стихи. СПб, Цех поэтов. 1912.
С. 7. (Репринт, изд. М., 1988).
3 Там же.
4 Брюсов В.Я. Среди стихов: 1914-1924: манифесты, статьи, рецензии. М., 1990.
С.368.
5 Брюсов В.Я. Среди стихов: 1914-1924: манифесты, статьи, рецензии. С.399.
искусства, «бездонной сокровищницы неумирающих печалей», с его «достигнутым умением дать целый пейзаж в двух-трёх линиях» -«манерой», введённой в русскую поэзию «в окончательном виде» Ин. Анненским.1 А Н. Новинский отметил такие отличительные черты поэзии Ахматовой как «экономику выразительных средств и умелое чувство психологической детализации».2
Вторая книга Ахматовой «Чётки» имела самый шумный успех и в то же время самые противоречивые отзывы. Сборник, вышедший в марте 1914 года, появился, по признанию самой Ахматовой, в период, когда «с необычайным воодушевлением и редкостным единодушием всё и все ринулись душить новое течение». Она вспоминает эту «кампанию по уничтожению акмеизма»4 в связи с выходом «Чёток», делая акцент на том, что «в нескольких десятках хвалебных рецензий об этом сборнике ни разу не встречается слово акмеизм».
Некоторые рецензенты в оценке «Чёток», действительно, поддержали уже известное мнение В. Брюсова, отрицающее новаторство акмеистов по отношению к символизму. Так, С. Бобров отметил, что поэзия Ахматовой по сравнению с символизмом не внесла «ничего нового, развития никакого».6
Б. Садовской в статье с характерным названием «Конец акмеизма» признаёт Ахматову как поэта «несомненно талантливого» и указывает на близость ахматовского лиризма блоковскому: «В поэзии Ахматовой чувствуется что-то родственное Блоку, его нежной радости и острой тоске; можно сказать, что в поэзии Ахматовой острая башня блоковских
1 Чудовский В. По поводу стихов Анны Ахматовой // Аполлон, 1912. №5. С.45.
2 Новинский Н. Современные женщины-поэты //Мир женщины, 1913. №19. С.5-6.
3 Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966) / Сост. К.Н. Суворова. M.-Torino,
1966. С.376.
4 Там же.
5 Записные книжки Анны Ахматовой.С.376-377.
6 Бобров С.Анна Ахматова. Чётки. Сборник стихов. К-во «Гиперборей». Спб., 1914.
// Современник, 1914. №9. С.108.
высот как игла пронзает одинокое, нежное сердце». Характеризуя атмосферу ахматовской лирики как «сплошное горе, покаяние» и «муку», Садовской отмечает её несоответствие мироощущению «истого акмеиста», который «должен быть самодовольным, как Адам до грехопадения». Аргументируя свою точку зрения, автор рецензии пишет, что «в самом задании акмеизма отсутствует трагедия, отсутствует переживание запредельного, - другими словами, отсутствуют в нём основные элементы лирики».3
Н. Гумилёв в отзыве на сборник «Чётки», указывая на одну из важнейших черт поэтики Ахматовой - передачу внутреннего душевного состояния с помощью изображения внешнего мира, напротив, подчёркивает, что Ахматова «знает радость созерцания внешнего и умеет передавать нам эту радость», она «почти никогда не объясняет, она показывает».4
«В «Чётках Анны Ахматовой <...>, - пишет Н.Гумилёв,-эйдологическая сторона продумана меньше всего. Поэтесса не «выдумала себя», не поставила, чтобы объединить свои переживания, в центре их какой-нибудь внешний факт, не обращается к чему-нибудь известному или понятному ей одной, и в этом её отличие от символистов; но, с другой стороны, её темы часто не исчерпываются пределами данного стихотворения, многое в них кажется необоснованным, потому что недосказано».5
Такая оценка ахматовской стилистической манеры отличается прозорливой глубиной, тогда как противоположные суждения в контексте времени оказались не состоятельными в силу своей
1 Садовской Б. Конец акмеизма // Современник, 1914. №13-15. С.230.
2 Там же.
3 Там же.
4 Гумилёв Н. Сочинения: В 3 т. М.,1991. Т.З.С.139. Далее ссылки на это издание
приводятся в тексте диссертации в скобках с указанием фамилии автора, номера
тома и страницы.
5 Там же. С. 138.
поверхностности. Так, Д. Тальников усматривает в образе лирической героини стихов Ахматовой «декадентские» черты: «Томно-порочная» -вот он, эффект этих «демонических» женщин, <...> Мы видим, что героиня <...> любит, чтобы её мучили, «приручили», но она любит мучить и других - «мальчиков» <.. > Одно время такая любовь бьша в самом ходу, как «модерн» у приказчиков от литературы, теперь это немного запоздало...».'
Наиболее обоснованной и принципиально значимой не только для Ахматовой, но в свете понимания новых тенденций в поэтической современности стала статья В.М. Жирмунского «Преодолевшие символизм» (1916). Автор едва ли не впервые отмечает такие стороны в творчестве Ахматовой, «которые сближают его (творчество - Н.С.) с произведениями символистов», но выделяет в её поэзии более существенные - «черты вечные и черты индивидуальные, не укладывающиеся до конца во временные и исторические особенности поэзии» конца Х1Х-начала XX столетий. Внимание критика, однако, привлекают «именно те особенности времени, которые ставят стихи Ахматовой в период иных художественных стремлений и иных душевных настроений, чем, те, которые господствовали в литературе последней четверти века <...> черты, принципиально новые, принципиально отличные от лирики русских символистов», которые «заставляют <...> видеть в Ахматовой лучшую и самую типичную представительницу молодой поэзии».3
Среди отличительных особенностей поэтического стиля Ахматовой В. Жирмунский выделяет многое из того, что войдет в арсенал ее зрелой поэтики: объективированность лирического
1 Тальников Д. Анна Ахматова. Чётки // Анна Ахматова. Pro et contra. С. 109.
2 Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В.М. Теория
литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 112.
3 Там же. С. 122.
высказывания, раздельность и конкретность лирических переживаний, разговорность интонации, эпиграмматичность и стремление к простоте словесного выражения, новеллистичность лирического сюжета. Но главное, что удалось проницательно увидеть Жирмунскому и что особенно важно в свете нашей проблемы, - соотношение символистского художественного опыта и творческой манеры Ахматовой.
Не отрицая преемственности Ахматовой по отношению к символизму, В.Жирмунский, однако, отмечает, что, «восприняв словесное искусство символической эпохи, она приспособила его к выражению новых переживаний, вполне раздельных, конкретных, простых и земных. <...> Это душевное своеобразие заставляет <...> причислить Ахматову к преодолевшим символизм».1
В.М. Жирмунский был не одинок в этом отношении.
Б. Эйхенбаум в известной работе «Анна Ахматова. Опыт анализа» (1923) предпринял исследование формальных особенностей поэтического мастерства Ахматовой. Во втором разделе статьи Б. Эйхенбаум обращает внимание на то, что с самого начала творческого пути Ахматовой, большинство критиков «не уловило реакции на символизм»,2 восприняв её ранние стихи только как интимный дневник. Эйхенбаум выделяет в поэтическом методе Ахматовой особое «отношение к слову», выразившееся в том, что «словесная перспектива сократилась, смысловое пространство сжалось, но заполнилось, стало насыщенным. <...> Речь стала скупой, но интенсивной», новые оттенки значений слово обнаруживает не в
1 Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм.С.121.
2 Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа // Эйхенбаум Б. О поэзии. Л., 1969.
С.87.
слиянии, а в соприкосновении, «как частицы мозаики». Однако в поэтическом методе Ахматовой, «отличающем её от символистов», Б.Эйхенбаум видит «не «преодоление» символизма, а лишь отказ от некоторых его тенденций, явившихся у поздних символистов и не всеми ими одобренных».2
Переходя от частных рассуждений к общему выводу, исследователь отмечает: «Если не отождествлять символизм (а тем более весь модернизм, обнимающий три поколения) с теориями В. Иванова и А. Белого, то в акмеизме, а в том числе и в творчестве Ахматовой, нельзя видеть нового направления. Ни основные традиции, ни основные принципы не изменились настолько, чтобы у нас было ощущение начала новой поэтической школы. Сделан логический вывод из тех расхождений, которые определились внутри самого символизма. Старшие символисты, испытавшие на собственном творчестве губительные влияния своих теорий и им обессиленные, не могли сами сделать этого вывода - он сделан их непосредственными учениками».3
В аспекте, избранным ученым, открываются, как видим, совсем иные позиции, чем те, с которых рассматривает творчество Ахматовой В.М. Жирмунский.
Б.Эйхенбаум видит поэтическую манеру Ахматовой как «сочетание некоторых стилистических приёмов, свойственных поэзии Баратынского и Тютчева, с типично модернистскими приёмами (И. Анненский) и с фольклором».4
Как известно, уже первые шаги Ахматовой в поэзии заставили воспринимать ее творчество как новое видение жизни и новый поэтический язык.
Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа С. 87,88.
Там же. С.88.
Там же.
Там же. С.88-89.
Одной из лучших рецензий, по признанию самой Ахматовой, стал отзыв В. Ходасевича, указавшего на один из основных принципов поэтики Ахматовой - умолчание: «Стихи Ахматовой очень просты, немногоречивы, в них поэтесса сознательно умалчивает о многом - едва ли не это составляет их главную прелесть. Их содержание всегда шире и глубже слов, в которые она замкнута, <...> происходит это <...> от умения вкладывать в слова, в их сочетания нечто большее, чем то, что выражает их внешний смысл. Оттого каждое стихотворение Ахматовой, несмотря на кажущуюся недоговорённость, многозначительно и интересно».2
В том же ракурсе видит открытия Ахматовой Г.Чулков: характеризуя образность ахматовской лирики, он пишет, что «за ясностью образов и мыслей таится незримый мир, полный тревоги и тайны», сочетание образов «делает их загадочными психологически и символическими в их сущности».3 Для нас особенно важно то, что в ахматовском психологизме автор видит аналогии с символистской традицией: «Поэтический опыт Ахматовой <...> приводит её к угадыванию чего-то более глубокого, значительного и подлинного, и её чуткий талант предуказал ей какие-то «соответствия». <...> Поэзия Ахматовой символична, т.е. образы, ею созданные, свидетельствуют о переживаниях, соединяющих её душу с душою мира как с чем-то реальным».4 Эта зоркость аналитического взгляда заставляет задержаться на отклике Чулкова об ахматовской поэзии.
Тайна поэтического очарования Ахматовой, по Г.Чулкову, «в равновесии её художественного опыта и поэтического сознания, которое подсказывает ей, что «мир есть поэма, написанная чудесными
1 Записные книжки Анны Ахматовой. С.734.
2 Ходасевич В. Анна Ахматова. Чётки. Стихи. Изд-во «Гиперборей». 1914. // Новь,
1914. №69. С.6.
3 Чулков Г. Анна Ахматова // Анна Ахматова. Pro et contra. С.402.
4 Там же. С.403.
таинственными письменами». Анализируя поэтическую манеру Ахматовой, Г.Чулков рассматривает её творчество через призму символистских категорий, связывая его, однако, и с романтической, и с классической, и с реалистической традициями, затем, чтобы указать на масштабность ахматовского таланта: «Среди поэтесс прошлых и современных у Ахматовой нет соперниц. Среди поэтов ей конгениальны старшие символисты. <...> Разнообразие внешних личин не мешает общему языку. На том же языке говорил покойный Блок. <...> Язык у них был общий (язык символов, а не стиль, конечно), но дыхание у неё иное».2
Известно, какое значительное место в откликах на поэзию
Ахматовой принадлежит статье Н. Недоброво, чрезвычайно высоко
оцененной самой Ахматовой. Увидев «перводвижную силу
ахматовского творчества» «в новом умении видеть и любить человека», он настаивал, что «её призвание не в расточении вширь, но в рассечении пластов, ибо её орудия - не орудия землемера, обмеряющего землю и составляющего опись её богатым угодьям, но орудие рудокопа, врезающегося вглубь земли к жилам драгоценных руд».4
В многообразии критических отзывов о начальном периоде творчества Ахматовой нам важно подчеркнуть одну закономерность. По замечанию Б.Эйхенбаума, критики, стоявшие близко к символизму и непосредственно с ним связанные приветствовали поэзию Ахматовой во многом потому, что видели в ней «освобождение символизма от наложенных им на себя оков».5 Это, действительно, правомерно, и программное утверждение этого мнения прямо выражено Г.Чулковым. В
1 Чулков Г. Анна Ахматова.С.403.
2 Чулков Г. Анна Ахматова. Anno Domini. MCMXXIII Анна Ахматова. Pro et contra.
C.409.
3 Недоброво H. Анна Ахматова // Русская мысль, 1915.№7. С.50.
4 Там же. С.68.
5 Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа. С.89.
дни «совершенного крушения «цельного знания» Г.Чулков обращает особое внимание на «цельность» ахматовского мировоззрения.1 Он точно уловил тенденцию Ахматовой осуществить задачу, поставленную, но не разрешённую в творческой практике символизма, - связать всё сущее воедино.
Приведенные отзывы о начале творческого пути Ахматовой свидетельствуют о том, что «символистский» фон творчества Ахматовой отмечался неоднократно. Однако были принципиально иные прочтения. Так, рецензируя третий поэтический сборник стихов Ахматовой «Белая стая» (1917), К.Мочульский рассматривает творчество поэта в контексте акмеистического противостояния символизму. В частности, он отмечает, что поэты-акмеисты «были объединены не только деструктивной частью своего задания - борьбой с символической традицией, но и каким-то новым принципом словесного творчества.<...> Стихи «молодых» поражали своей неожиданностью, свежестью; после вялых перепевов Бальмонта и Брюсова они казались чистыми и острыми, преследовали воображение, оставались в памяти. Вместо туманного многословия символистов - сжатая точность новой школы, <...> вместо абстракции мифотворчества - конкретные слова почти разговорной речи. Разрыв с традицией полный; «акмеизм» строит своё искусство на противоположных принципах».2
На материале стихов Ахматовой К.Мочульский определяет пластичность («пластическую вещность») в качестве одного из основных принципов поэтики акмеизма, обусловливающего «все приёмы её (Ахматовой - Н.С.) техники, все эффекты словесной выразительности».3
1 Чулков Г. Анна Ахматова. С.406.
2 Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой // Анна Ахматова. Pro et
contra. С.346-347.
3 Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой. С.348.
Таким образом, обзор критики первых поэтических сборников Ахматовой показывает, что еще в 1910-1920-х годах явно ощущалась затребованность в постановке проблемы «Ахматова и символизм». Однако в дальнейших многочисленных исследованиях творчества Ахматовой эта задача не ставилась в качестве центральной, а рассматривалась в преломлении других проблем ахматовской лирики. Так, в монографических исследованиях (В.М.Жирмунский,1 Е.С.Добин,2 А.И.Павловский,3 .Хейт,4 Т.А.Пахарева,5 Л.Г.Кихней6), и книгах В.Я.Виленкина,7 А.Наймана,8 в которых историко-литературный анализ проходит сквозь призму воспоминаний о встречах с Ахматовой, выявлены истоки, характерные особенности поэзии Ахматовой, прослежена трансформация поэтических форм и приёмов в связи с эволюцией её мировидения.
В изучении различных аспектов ахматовского творчества можно
выделить несколько основных направлений, в русле которых ведётся
исследовательский поиск: изучению символики Ахматовой посвящены
труды В.В.Виноградова,9 работы И.П.Смирнова,10
1 Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1976.
2 Добин Е.С.Поэзия Анны Ахматовой. Л., 1968.
Павловский А.И. Анна Ахматова: Жизнь и творчество. М., 1991.
4 Хейт А. Анна Ахматова: Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания,
письма Анны Ахматовой. М.,1991.
5 Пахарева Т.А. Художественная система Анны Ахматовой. Учебное пособие по
спецкурсу. Киев, 1994.
6 Кихней Л.Г. Поэзия Анны Ахматовой. Тайны ремесла. М., 1997.
7 Виленкин В.Я. В сто первом зеркале. М, 1990.
8 Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.,2002.
9 Виноградов В.В. О символике А. Ахматовой // Литературная мысль. Вып.1. Пг.,
1922. С.91-137; Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой, Стилистические
наброски // Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.,
1976. С.367-459.
10 Смирнов И.П. К изучению символики Ахматовой.(Раннее творчество) // Поэтика
и стилистика русской литературы. Л., 1971. С.279-287.
О.А.Седаковой,1 И.К.Белодед,2 В.С.Баевского,3 Т.В.Цивьян,4
Р.Д.Тименчика;5 стилевые особенности лирики А.Ахматовой
рассматривают В.Г.Адмони, Н.В.Дзуцева; жанровая специфика лирики
Ахматовой стала предметом исследований О.Клинга,8 В.В.Мусатова,
Д.М.Магомедовой,10 А.Хан;11 вопросы межродовых (поэма и драма)
(поэма и драма) взаимодействий в творчестве Ахматовой исследуют
М.В.Серова, С.А.Коваленко; проблемы традиции, «диалогичности»
ахматовской лирики, выявление интертекстуальных связей - в
центре исследований В.Н.Топорова,14 Т.В.Цивьян,15
1 Седакова О.А. Шкатулка с зеркалом. Об одном глубинном мотиве А.Ахматовой //
Структура диалога как принцип работы семиотического механизма. Труды по знаковым
системам. Тарту, 1984. С.93-109.
2 Белодед И.К.Символика контраста в поэтическом языке Анны Ахматовой //
Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1976.
3 Баевский B.C. О поэтической семантике Ахматовой // Проблемы творчества
А.Ахматовой. Одесса, 1989. С. 12-13.
4 Цивьян Т.В. Заметки к дешифровке «Поэмы без героя» А.Ахматовой // Труды по
знаковым системам.V. Тарту, 1971. С.255-277.
5 Тименчик Р.Д. Несколько примечаний к статье Т.Цивьян (Заметки к дешифровке «Поэмы
без героя») // Труды по знаковым системам.У. Тарту, 1971. С.278-289.
6 В.Г.Адмони. Лаконичность лирики Ахматовой // Царственное слово: Ахматовские
чтения.Вып.1.М.,1992.С.29-40.
7 Дзуцева Н.В. «Странная лирика». Фрагментарная форма в творчестве Ахматовой //
Дзуцева Н.В.Время заветов:Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. Иваново,
1999.С.68-80.
8 Клинг О.Своеобразие эпического в лирике А.А.Ахматовой // Царственное слово:
Ахматовские чтения.Вып.1.М.,1992.С.59-70.
9 Мусатов В.В. Центральная коллизия в «Поэме без героя Анны Ахматовой /
Творчество писателя и литературный процесс. Жанрово-стилевые проблемы.
Межвуз. сб. научи, трудов. Иваново, 1987. С.59-69.
10 Магомедова Д.М. Анненский и Ахматова (к проблеме «романизации лирики») //
Царственное слово: Ахматовские чтения.Вып.1.М.,1992.С.135-140.
11 Хан А. К проблеме жанрового своеобразия ранней лирики А.Ахматовой: Опыт
параллельного анализа семантической структуры текста и психологической структуры
жанровых моделей // Acta univ. Szegediensis: Diss.slavical,1976.P.21-44.
12 Серова M.B. Театр слова у Анны Ахматовой //Драма и театр: сборник научных
трудов. Вып.И.Тверь, 2001.С. 169-184.
13 Коваленко С.А.Поэмы и театр Анна Ахматовой. Совершившееся и
недовоплощённое // Ахматова А. Собр.соч.: В 6 т.М., 1998-2001.
14 Топоров В.Н. Ахматова и Блок (к проблеме поэтического диалога: «блоковский»
текст Ахматовой) //Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы.СПб.,
2003.С.372-480.
15 Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Нервалианский слой У Ахматовой и Мандельштама //
Ново-Басмания, 19. М.,19990.С.420-7-447; Тименчик Р.Д., Топоров В.Н.,
Цивьян Т. В. А.Ахматова и Кузмин // Russian Literature. 1978. VI-3.
Р.Д.Тименчика,1 В.В.Мусатова,2 И.П.Смирнова,3 Л.К.Долгополова, Н.Г.Полтавцевой,5 О.Клинга,6 В.А.Черных,7 Н.Салмы,8 А.Аникина.9
Для современного ахматоведения наряду с актуальными исследованиями ахматовской мифопоэтики, выявлением контекстов культур (античности, реминисцентных связей с творчеством Пушкина, Данте, отдельных поэтов-символистов таких, как А.Блок, И.Анненский и др.) анализ ахматовской рецепции системы символизма представляется не менее важным.
Следует заметить, что при всей открытости художественного мира Ахматовой широчайшему контексту культуры характер отношений с ним ахматовского творческого сознания был далеко не прост. Контакты с традицией, обращение к тому или иному культурному феномену для Ахматовой никогда не самоцель, а способ установления творческого диалога и как результат - создания особого семантического кода, позволяющего установить отношения со временем, как общекультурным, так и историческим. В этом смысле культура символизма выступала «ближайшим контекстом», от которого
1 Тименчик Р.Д. Чужое слово у Ахматовой / Русская речь.1989. № З.С.33-36; Тименчик Р.Д. Принципы цитирования у Ахматовой в сопоставлении с Блоком // Тезисы I Всесоюзной (Ш) конференции «Творчество А.А.Блока и русская культура XX века». Тарту, 1982.
Мусатов В.В. «Я ещё пожелезней тех...» Лирика Анны Ахматовой и пушкинская традиция // Мусатов В.В.Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. От Анненского до Пастернака.М., 1992. С. 116-152.
3 Смирнов И.П. Поэтические ассоциативные связи «Поэмы без героя» // Традиции в
истории культуры. М., 1978.С.228-230.
4 Долгополов Л.К. По законам притяжения (о литературных традициях в «Поэме без героя»
Анны Ахматовой // Русская литература. 1979. №.4. С.38-57.
5 Полтавцева Н.Г. Ахматова и культура «серебряного века» («вечные образы» культуры в
творчестве Ахматовой)// Царственное слово: Ахматовские чтения. Вып.1. M.J92.C.41-58.
6 Клинг О. Художественные открытия Брюсова в творческом осмыслении Ахматовой и
Цветаевой//Брюсовские чтения 1983 года. Ереван, 1985.С.241-242.
7 Черных В.А. Блоковская легенда в творчестве Анны Ахматовой // Серебряный век в
России. М., 1993.
8 Салма Н. Анна Ахматова и Иннокентий Анненский (к вопросу о смене моделей мира на
рубеже двух веков) // Царственное слово: Ахматовские чтения. Вып.1. М.,192.С. 126-134.
9 Аникин А.Е. Ахматова и Анненский. О «Петербургском» аспекте темы // Ахматовский
сборник: к 100-летию со дня рождения. Париж, 1989. С.33-41; Аникин А.Е. Ахматова и
Анненский. Заметки к теме.1. Препринт.Новосибирск, 1988; Аникин А.Е. Ахматова и
Анненский. Заметки к теме.П. Препринт.Новосибирск, 1988.
Ахматова отталкивалась и который на определённом этапе был для неё
важнейшим в проекции на создание собственного художественного
мира. Однако по мере формирования художественного языка и
становления художественной системы Ахматовой символизм
становится как бы «узок» для ее поэтического мироощущения, и тогда он из «ближайшего» становится одним из культурных контекстов и учитывается как равноправный наряду с другими. Актуальность символистского «кода» приобретает имплицитный характер, но никак не исчезает совсем. Творческое сознание Ахматовой практически реализует тот путь постижения «текста» символизма, который был заявлен в позиции одного из его «старших» представителей: «Если вы любите впечатление сложное, читайте между строк - тайные строки выступят и будут говорить с вами красноречиво» (К. Бальмонт).
Творческие контакты с символистским наследием, равно как и
внутренняя полемика с наработанными в нем смыслами,
противостояние, не только не мешающее, но и побуждающее к использованию художественных открытий символизма, - все это создает богатую, разноречивую в своих проявлениях и плодотворную в творческих результатах историю отношений Ахматовой с символизмом как текстом культуры.
Углубленное раскрытие этого тезиса является целью нашего исследования.
Для реализации указанной цели необходимо решение следующих конкретных задач:
проанализировать отношение Ахматовой к наиболее заметным лидерам символизма, обращая внимание на неслучайность ахматовских реакций и стараясь выявить
некоторые закономерности ахматовской рецепции
символизма «в лицах»;
выявить и структурировать типологические модели творчества Ахматовой в их связи с установившимся в культуре символизма художественным кодом;
обозначить точки соприкосновения (в аспекте притяжения-отталкивания) художественного мира Ахматовой с эстетикой символизма, наряду с иными художественными системами;
доказать, что «переключение» контекстов культуры явилось для Ахматовой одним из способов создания ею поэтической картины мира с постижением его законов и утверждением его аксиоологии ;
Методологическую и теоретическую базу диссертации
составили труды по истории и теории литературы ведущих
представителей отечественной и зарубежной гуманитарной науки.
Прежде всего это разработанные в трудах М.М.Бахтина,'
Ю.М.Лотмана,2 М.Л.Гаспарова,3 Л.И.Тимофеева,4 В.М. Жирмунского5 базовые принципы подхода к анализу художественного текста. Обострившийся в последние годы интерес к проявлениям культурной памяти, к «чужому» (М.М. Бахтин) слову, трансформирующемуся в авторской художественной системе, составляет одну из главных методологических предпосылок предпринятого нами исследования.
1 Бахтин М.М. Литературно-критические статьи.М.,1986.
2 Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972;
3 Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.,1995.
4 Тимофеев Л.И. Слово в стихе. М., 1982.
5 Жирмунский В.М. Теория стиха. Л., 1975.
В связи с этим концептуальными стали для нас работы по исследованию принципов литературных эволюции Ю.Н.Тынянова, Д.Н. Медриша,2 И.П.Смирнова,3 Ю.М.Лотмана.4
Наряду с этим нами использованы методология
интертекстуального анализа, что не противоречит одной из ведущих идей М.М. Бахтина5 о «диалоге культур» и соотношении больших и малых контекстов. В нашем исследовании эта методологическая установка включает в себя некоторые методы рецептивной эстетики. Как и в любой работе историко-литературного характера, нами использовались принципы историко-генетического и типологического подходов к изучению художественной культуры.
Все эти методологические стратегии не могут, на наш взгляд, оправдать себя без главного для целевой установки нашего исследования положения о значимости конкретного текстового анализа, которому, исходя из слов М.Л. Гаспарова, в работе уделено главное внимание: «Начинать нужно со взгляда на текст и только на текст - и лишь потом, по мере необходимости для понимания, расширять свое поле зрения».6
Никакое серьезное исследование невозможно без обращения к существующему исследовательскому контексту поставленной проблемы. В этом плане нами использованы работы ведущих литературоведов, посвященные проблемам символизма и осмыслению
1 Тынянов Ю.Н. Литературная эволюция. Избранные труды. М.,2002.
2 Медриш Д.Н. О системно-типологическом изучении литературно-фольклорных
связей в области поэтики // Фольклор народов РСФСР.Вып.12.Уфа, 1985.
3 Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М.,1977.
4 Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб.,2000.
5 Бахтин М.М.Эстетика словесного творчества. М., 1979;
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.
6 Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М., 1997. С.9.
этого направления как единого в своей сложности «текста культуры»
(В.М.Жирмунский,1 Д.Е.Максимов,2 А.В.Лавров3, Е.Эткинд,4
З.Г.Минц,5 Л.Г.Долгополов,6 Л.Я.Гинзбург,7 А.С.Пустыгина,8
Е.В.Ермилова,9 И.Г.Минералова10 и др.), а также работы в области
изучения акмеизма, его онтологии, философско-эстетической
платформы, принципов поэтики (пЛ.Г.Кихней,12 О.А.Клинг,13
1 Жирмунский В.М.Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.
2 Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.,1975.
3 Лавров А.В. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф- фольклор-литература. Л., 1978.
4 Эткинд Э. Там, внутри: О русской поэзии XX века. СПб.,1996.
5 Минц З.Г. Об эволюции русского символизма. (К постановке вопроса: тезисы) //
А.Блок и основные тенденции развития русской литературы XX века. Блоковский
сборник.VII. Тарту, 1986. С.7-24; Минц З.Г. О некоторых «неомифологических»
текстах в творчестве русских символистов // Творчество А.А. Блока и русская
культура XX века. Блоковский сборник.ГУ.Тарту, 1979. С.76-120.
6 Долгополое Л.Г. На рубеже веков. Л., 1977.
7 Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974.
8 Пустыгина А. С. К изучению эволюции русского символизма // Тезисы I
Всесоюзной (Ш0 конференции «Творчество А.А.Блока и русская культура XX века».
Тарту, 1975. С. 143-147.
9 Ермилова Е.В. Теория и образный строй русского символизма. М.,1989; Ермилова
Е.В. Поэзия «теургов» и принцип «верности вещам» // Литературно-эстетический
концепции в России конца ХГХ-начала XX века. М.,1975.
10 Минералова И.Г. Русская литература серебряного века. Поэтика символизма.
М.,2003.
11 Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. 1974.№ 7/8.Р.23-46;
Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме.П // Russian Literature. 1977.Vol.V.№3.P.281-300;
Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме.Ш // Russian Literature. 1981. Vol.IX.№2.P.175-
189.
12 Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. М., 2011.
13 Клинг О.Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х гг.
(проблемы поэтики): Дис. ... д-ра филол.наук: 10.01.01. М.,1996; Клинг О.А.
Стилевое становление акмеизма: Н.Гумилёв и символизм // Вопросы
литературы.2000.№5.
Н.Ю.Грякалова,1 О.А Лекманов,2 В.И.Петров,3 Л.А.Колобаева, Е.Эткинд5 и др.)
Вместе с тем это широкий пласт ахматоведения, представленный
fi п о О
именами Р.Д.Тименчика, Т.В.Цивьян, В.В.Мусатова, М.М.Кралина, О.А.Лекманова,10 Л.Г.Кихней,11 Н.Ю.Грякаловой,12 и др. Нами также учитывались и труды зарубежных литературоведов: А.Пайман,13 А.Ханзен-Лёве,14 В.Маркова,15 Л.Силард,16 работа Р.Якобсона и К.Леви-Стросса;17 исследования К.Г.Юнга18 в области теории архетипов.
1 Грякалова Н.Ю. Н.С.Гумилёв и проблемы эстетического самоопределения
акмеизма // Н.Гумилёв: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994.
С.103-123.
2 Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск,2000.
3 Петров И.В. Акмеизм как художественная система: Автореф.дис.
канд.филол.наук. Екатеринбург, 1998.
4 Колобаева Л.А. Ахматова и Мандельштам (самосознание личности в
лирике)//Вестн. Московск.ун-та. Сер.9. Филология. 1993.№2.С.З-11.
5 Эткинд Е.Кризис символизма и акмеизм //История русской литературы: XX век:
Серебряный век.М.,1995. С.460-488.
6 Тименчик Р.Д. Заметки о «Поэме без героя» // Ахматова А. Поэма без героя.
М.,1989. С.3-25.
7 Цивьян Т.В. Кассандра, Дидона, Федра. Античные зеркала Ахматовой //
Литературное обозрение. 1989.№5.С.29-33.
8 Мусатов В.В. К проблеме анализа лирической системы Анны Ахматовой //
Царственное слово: Ахматовские чтения.Вып.1.1992. С. 103-110.
9 Кралин М.М. Победившее смерть слово: Статьи об А.Ахматовой и воспоминания о
её современниках. Томск,2000.
10 Лекманов ОА.Концепция «серебряного века» и акмеизм в записных книжках
Анны Ахматовой // Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск,2000.
с.141-154.
11 Кихней Л.Г. Мифопоэтика Ахматовой // Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и
поэтика. М., 2011. С.142-167.
12 Грякалова Н.Ю. Фольклорные традиции в поэзии Анны Ахматовой // Русская
литература. 1982. Ж1. С.47-63.
13 Пайман А. История русского символизма. М.,1998.
14 Ханзен-Лёве А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний
символизм. СПб., 1999; Ханзен-Лёве А. Русский символизм: Система поэтических
мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика. СПб.,2003.
15 Markov V. Kommentar zu den Dichtungen von K.D.Bal'mont 1890-1909,Koln;
Wien.1988.
16 Силард Л. Блок, Ахматова, Пригов (к диалогу поколений)// Силард Л. Герметизм
и герменевтика.СПб.,2002. С.226-249.
17 Якобсон Р., Леви-Стросс К. «Кошки» Шарля Бодлера // Структурализм «за» и
«против». М., 1975.
18 Юнг К.Г. Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. М.,1995.
Материалы исследования. Материалом исследования является поэтическое наследие Ахматовой, как раннего, так и позднего периодов её творчества. Помимо художественных текстов нами активно использовались записные книжки Ахматовой, её эссеистическая проза, а также материалы фактографического и мемуарного характера: дневники, письма, воспоминания Ахматовой и её современников (Н.С.Гумилёва и В.Я.Брюсова,1 А.А.Блока,2 К.И.Чуковского,3 Л.К.Чуковской,4 В.Я.Виленкина,5 П.Н.Лукницкого,6 Э.Герштейн,7 В.А.Черных8 и др.).
Практическая значимость результатов исследования определяется возможностью использования основных положений диссертации в учебном процессе, в преподавании курса истории русской литературы XX века, при разработке спецкурсов, спецсеминаров по творчеству А.Ахматовой, в практике вузовского и школьного преподавания литературы Серебряного века.
Апробация работы. Материалы диссертации послужили основой для докладов на конференциях молодых учёных ИвГУ (Иваново, 1995, 1996,2002). Отдельные аспекты исследования обсуждались на кафедре теории литературы и русской литературы XX века ИвГУ. По материалам диссертации были прочитаны лекции о творчестве А.Ахматовой для четвёртого курса ОДО филологического факультета в
1 Переписка <В.Я.Брюсов> с Н.Гумилёвым // Литературное наследство.
Т.98.КН.2.,1994.
2 Блок А.3аписные книжки. 1901-1920. М.,1965.
3 Чуковский К.И. Дневник. 1901-1929. М.,1991; Чуковский К.И. Дневник. 1930-1969.
М.,1995.
4 Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой: В Зт.М.,1997.
5 Виленкин В.Я В сто первом зеркале. М.,1990.
6 Лукницкий П.Н. ACUMANIANA.BcTpe4H с Анной Ахматовой. T.I (1921-1925).
Париж,1991; Лукницкий П.Н. АСЦМАТЛАЫА.Встречи с Анной Ахматовой. Т.П
(1926-1927). ПарижД997.
7 ГерштейнЭ. Мемуары. СПб., 1998.
8 Черных В.А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой: В 3 Ч. М., 1998-2001.
рамках спецкурса «Слово в русской поэзии Серебряного века» (ИвГУ, 2003). Основные положения исследования отражены в трёх публикациях.
К постановке проблемы
Общеизвестно, что А.Ахматова не оставила работы, в которой стройно и последовательно отразились бы её взгляды как на собственное творчество, так и на иные художественные системы. «Фрагментарность» мышления характеризует не только её поэзию,1 но и эссеистическую прозу. Собственно, критических работ в строгом смысле слова у Ахматовой почти нет, гораздо более надёжными источниками для исследователя являются заметки, воспоминания и сами стихи.
Мировоззрение и художественная система А.Ахматовой традиционно связывается с акмеизмом, хотя «акмеистичность» её относительна: она никогда не была ни идеологом нового направления, ни его ортодоксальным представителем (если вообще возможно говорить об «ортодоксии» в акмеизме). Как известно, в возрождённый после революции «Цех поэтов» она не была приглашена. В то же время само мировосприятие Ахматовой, как убедительно показывают исследования последних лет, во многом строится на том фундаменте, который ассоциируется с ценностями акмеизма - направления, органично связанного с культурой русского символизма, и в то же время радикально отличающегося от него.
Впитывая в себя наиболее значимые достижения символистской культуры, новое направление подвергало символистскую поэтику серьёзной ревизии, происходила перекодировка смыслов в новой историко-культурной ситуации. При этом, впрочем, трансформации и перекодировке подвергалось отнюдь не всё. В частности, в лирике Ахматовой сохраняет живое значение концепт тайны, столь важный для символистской культуры. Тайна бытия, тайна творчества, тайна текста, тайна поэта - эти понятия становятся определяющими в её художественном мире.
Это важно, так как нам представляется, что в основе ахматовской рецепции символизма лежат не идеология, не личные отношения (хотя их, конечно, нельзя не учитывать), а именно живое чувство тайны -роднящее с одними представителями символистской культуры и отторгающее от других. По Ахматовой, есть поэты с тайной, и есть поэты без тайны. В отношении первых контакты или литературные баталии вторичны; в отношении со вторыми именно биографические факторы часто выходят на первый план. Нетрудно доказать, что ахматовские суждения о поэтах- символистах часто пристрастны, возможно, не всегда объективны. Однако они ясно показывают, что мир символизма Ахматова воспринимала не на уровне идей и деклараций. Гораздо более важными для неё были критерии, определяющие степень масштабности поэтического дарования, глубину проникновения в смыслы, открываемые поэзией, и, что наиболее важно, соответствие этим смыслам «человеческого», духовно-нравственного состава личности поэта-символиста.
Именно поэтому нам кажется не только уместным, но и принципиально важным проанализировать отношение Ахматовой к поэтам-символистам с этой точки зрения. Для Ахматовой символизм не был некой «идеей вообще» или даже «культурой вообще», он был прежде всего символизмом Анненского, символизмом Блока и т.д.
Разумеется, никак нельзя отрицать влияния общесимволистского контекста на поэтику Ахматовой, и мы еще об этом будем подробно говорить, однако неоспоримо, что именно личностное восприятие символистских интенций заметнее всего отразилось в ахматовскои художественной системе.
В связи с этим, не претендуя на полноту раскрытия проблемы, постараемся обобщить достаточно разноречивые свидетельства ахматовского восприятия поэтов-символистов: Вяч.Иванова, А.Блока, И. Анненского, В. Брюсова. В этот же ряд мы включаем М.Кузмина, что следует оговорить особо: в современном литературоведении творческую личность М.Кузмина принято рассматривать вне символистского контекста, но в восприятии Ахматовой он ассоциировался с символистским кругом. Характер отношения Ахматовой к М.Кузмину интересен именно в плане рецепции «позднего» символизма. В этом смысле наиболее репрезентативной является картина сопоставления отношения Ахматовой к Кузмину, с одной стороны, и к И.Анненскому, с другой: два «поздних» символиста резко разводятся Ахматовой как антиподы, что определило преемственность Ахматовой по отношению ко второму и резкую конфронтацию с первым.
М. А.Кузмин
Проблема «А. Ахматова и М. Кузмин» давно стала предметом пристального изучения1, поскольку подразумевает исследование как творческих, так и личностных отношений поэтов, неразрывно связанных друг с другом. Отзыв М. Кузмина о творчестве Ахматовой и большой биографический и мемуарный материал, дающий представление об ахматовском взгляде на Кузмина - человека и поэта, - свидетельствуют о далеко не простом характере их взаимоотношений. Несмотря на общий неприязненный тон суждений А. Ахматовой о М. Кузмине, однозначно говорить об их враждебности друг к другу нельзя, поскольку в резких оценках зачастую сквозит обоюдная пристрастность как в личном, так и в творческом плане.
М.Кузмин, выступивший с сочувственной вступительной статьёй к первому ахматовскому сборнику «Вечер» (1912), после выхода её очередной книги «Anno Domini» (1921) написал статью «Парнасские заросли», опубликованную позднее, в 1923 году, где указал на необычайно возросшую к тому времени популярность Анны Ахматовой, феномен которой объяснял успехом её первых поэтических сборников. «За сдержанной похвалой Ахматова уловила тенденцию, которую позже назвала стремлением «замуровать её в десятых годах». 2 На самом же деле выступление Кузмина с обзором современной поэзии, где были явно сдвинуты акценты, во многом проливает свет на причины возникшей у Ахматовой прочной к нему неприязни. Ахматова позже не раз говорила о стремлении «задвинуть» её, в угоду другой поэтессе, Анне Радловой». Ахматова имела основание подозревать Кузмина в «недобросовестной» оценке её творчества, поскольку уже в 1918 году в газете «Жизнь искусства» № 16 была напечатана рецензия М.А. Кузмина на книгу стихов А.Д. Радловой «Соты» (Пб., 1918), где автор приветственно рассуждал: «После ряда поэтесс, находившихся под неотразимым влиянием Анны Ахматовой ... приятно видеть новую книгу женских стихов без этого, почти обязательного теперь налёта. ... В «Сотах» вы ... не встретите лирического разгильдяйства и остроты какой-то комариной, к которой приводит злоупотребление ахматовскими приёмами».2
В этом, казалось бы, безобидном отзыве, направленном против поэтического подражательства, чувствуется скрытый намек на «злоупотребление ахматовскими приёмами» самой же А.Ахматовой. А в марте 1921 года в рецензии на сборник А.Д. Радловой «Корабли» (в газете «Жизнь искусства» № 702-705), опираясь на статью К.И.Чуковского «Две России» (Ахматова и Маяковский), в которой автор мыслит будущую поэзию в синтезе поэтик Ахматовой и Маяковского (как старого и нового в искусстве), Кузмин указывает на связь творческой манеры Радловой с именами Ахматовой, Маяковского, Мандельштама и вопрошающе утверждает: «Не первой ли ласточкой этой грядущей поэзии является книга Анны Радловой».
А. Ахматова называла А.Д. Радлову «своим врагом», «леди Макбет», «провинциальной Кармен», которая «писала плохие стихи» и о которой говорили «Анна, но не та», а Кузмин, «ещё раньше поссорившийся с Гумилёвым из-за его рецензии на Осенние озёра» в «Аполлоне», 1912 года», по её мнению, «стал орудием» А. Радловой.
В суждениях Ахматовой о личности Кузмина много резко отрицательных оценок. Так, по свидетельству Д.Е. Максимова, заводя разговор о «поэтах прежних поколений», «наибольший гнев она обрушивала на Кузмина: не отказывая ему в таланте, она считала его злым, завистливым и вообще аморальным человеком...».
Похожее мнение Ахматовой о Кузмине можно найти в «Записках об Анне Ахматовой» Л.К. Чуковской: «Кузмин обо всех любил сказать что-нибудь плохое. Он терпеть не мог Блока, потому что завидовал ему. ... В его салоне существовал настоящий культ сплетни. Салон этот имел дурное влияние на молодых людей, они принимали его за вершину мысли и искусства, а на самом деле это был разврат мысли, потому что всё признавалось игрушечным, над всем посмеивались или издевались...».3
Однако в воспоминаниях Л.Гинзбург Ахматова выносит Кузмину «оправдательный вердикт»: называет его, Клюева, Мандельштама в числе людей, «о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть. ... Манера насмешничать друг над другом, рассказывать друг про друга анекдоты - это исходило из патетических чувств друг к другу, было только внешней оболочкой глубоко дружественных, очень любовных и близких взаимоотношений, и под этим было и большое уважение, и понимание ценности внутренней сущности друг в друге.
Мотив любви-отравы и связанные с ним образы
Как показывают современные исследования, в символистской миромодели признавалась онтологическая двойственность всех феноменов мироздания. Поэт-символист чувствовал свое глобальное одиночество и мыслил себя в позиции между двумя противоположностями - бытием и существованием, между «двумя безднами»- Небом и Землёй, отражающимися друг в друге: «... мы живём между двух зеркальностеи. Нам страшно среди отражений. Нам холодно, мы цепенеем и тонем в зеркальных глубинах». В этом мире в высшем своём проявлении любовь, отмеченная «дрожью двух миров»,2 позволяла почувствовать и Небо, и Землю - единство, явленное в противоположностях.
Эта амбивалентность как особенность сознания культуры Серебряного века, признается аксиоматичной. Русская культура и русское художественное сознание, как отмечают специалисты, вообще тяготеет к противоречивости и нестабильности. По этому поводу В.И.Тхорик замечает: «Органическое своеобразие русской культуры заключается в её типологической особенности, которая характеризуется бинарностью ... Бинарность российской культуры выражается в её амбивалентности, выраженной в одинаковой направленности развития во взаимоисключающие, противоположные стороны. В этом суть «двоящегося лика», «кентаврообразности» русской культуры».3
Однако символистская амбивалентность не просто усиливает эту характерную черту русской культуры, но приобретает иное качество. Противоречивость мироздания не только признаётся, но становится исходным центром всей мировоззренческой системы. Любовь не является исключением. Об этом красноречиво свидетельствует метафизика любви В.Соловьёва: «...путь высшей любви, совершенно соединяющей мужское с женским, духовное с телесным, необходимо уже в самом начале есть соединение или взаимодействие божеского с человеческим, или есть процесс богочеловеческий»} (курсив В.Соловьева - Н.С.)
Амбивалентность сознания символистов позволяет им видеть в любви одновременно и витальное, и смертное начала, его божественную и дьявольскую природу: «Любовь даёт нам быть в Аду или Раю, но никогда не останавливается на среднем царстве, находящемся между этими полюсами. В любви нет тепла, в ней есть только жгучесть или холод ... Пламя или мёртвый лёд. Между ними нет третьего, а эти два могут быть вместе в одном. Как вместе дышат в мире Бог и Дьявол ... У любви нет человеческого лица. У неё только есть лик Бога или Дьявола».
В символистской эстетике любовь в своей "земной" ипостаси, как правило, деструктивное чувство. В поэзии Константина Бальмонта, к примеру, любовь-страсть пробуждает в лирическом герое боль, тоску, ненависть, жажду смерти: .. .Но есть и для меня источник боли страстной, Есть ненавистная и жгучая тоска. Когда любя люблю, когда любовью болен, И тот - другой - как вещь, берёт всю жизнь мою, Я ненависть в душе тогда сдержать не волен, И хоть в душе своей, но я его убью. А в стихах Валерия Брюсова любовь — пленительный обман, таящий гибель:
.. .И ты вошла в неумолимый сад Для отдыха, для сладостной забавы? Цветы дрожат, сильнее дышат травы, Чарует всё, всё выдыхает яд...
В творчестве В.Брюсова чаще всего развивается образная параллель между понятиями любовь и смерть:
... И призраков проходит ряд, В простых одеждах и в короне: Ромео, много лет назад Пронзивший грудь клинком в Вероне; Надменный триумвир Антоний, В час скорби меч подъявший вновь; Пирам и Паоло ... В их стоне -Любовь и Смерть, Смерть и Любовь! (Брюсов. Т.2. С. 173)
Вы, любящие, верьте! -Сквозь скорбь и радость, свет и тьму К блаженно- страшной смерти! (Брюсов. Т.2. С.42)
Характерный для ранней лирики Анны Ахматовой образ «больной любви»1 также связан с мотивами обмана, муки, тоски, боли: «... Оба мы в страну обманную / Забрели и горько каемся...» (Ахматова.ТЛ .С.70); «Любовь покоряет обманно, / Напевом простым, неискусным...» (Ахматова. Т.1.С.83); «... Мы хотели муки жалящей / Вместо счастья безмятежного...» (Ахматова. Т.1.С.70); «... Я знаю, он с болью своей не сладит, / С болью первой любви...» (Ахматова. Т.1.С.130).
Генезис подобных мотивов в символизме, по мнению В.Ходасевича, в самом феномене любви, разработанном символистской культурой: «Любовь открывала для символиста иль декадента прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно быть влюблённым - и человек становится обеспечен всеми предметами лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью и т.п.».2 Причём, из широкого спектра эмоций для поэта-символиста наибольшей притягательной силой обладают чувства, связанные именно с «демоническим ликом» любви.
Образ женщины-кошки
Одним из «частотных» образов ахматовского мира, черпающим энергию из мифологии, однако явно с учётом символистской традиции, становится образ женщины-кошки.
Отметим, что стихотворения Ахматовой «Все мы бражники здесь, блудницы...» (1912), «Целый день провела у окошка...» (1911) контекстуально соотносятся с миром символистской образности. Особое тяготение к образам инфернальных животных испытывали символисты старшего поколения: .. .Ещё люблю я чёрную пантеру, Когда она глядит перед собой В какую-то нежизненную сферу, Как страшный Сфинкс в пустыне голубой. Но если от азийских, африканских Святых пустынь мечту я оторву, Средь наших дней - и плотских, и мещанских- Моей желанной - кошку назову. В её зрачках непознанная чара, В них фосфор и круги нездешних сфер, Она пленила страшного Эдгара, Ей был пленён трагический Бодлер... (Бальмонт. 1990.С.74)
Как видно из отрывка бальмонтовского стихотворения «Мои звери», одним из прототипов символистского образа женщины-кошки выступает мифическое чудовище Сфинкс, женщина-львица, символ потустороннего, внушающего трепетный страх существа. В целом же, в стихах старших символистов представление о женщине как соединении демонического и животного восходит к эстетике французских символистов. Так, А. Ханзен-Лёве отмечает частое уподобление возлюбленной тигрице, хищному зверю у Ш.Бодлера.1
В свою очередь в классической работе Р .Якобсона и К. Леви-Стросса «Кошки» Шарля Бодлера подробнейшим образом анализируются смыслы, актуальные для сознания французского поэта и оказавшиеся весьма созвучными нарождающемуся русскому символизму. В качестве примера можно привести брюсовский перевод бодлеровского стихотворения «Женщина и кошка», рисующего картину взаимообратимой метаморфозы человека и животного:
Она играла с кошкой. Странно, В тени, сгущавшейся вокруг, Вдруг очерк выступал нежданно То белых лап, то белых рук.
Но дьявол здесь был, их храня. И в спальне тёмной, на постели, Под звонкий женский смех, горели Четыре фосфорных огня ...
В лирике Ахматовой функциональная роль одного и того же символистского кода в разных контекстах не одинакова. Так, например, в стихотворении «Все мы бражники здесь, блудницы...» символистские обертоны «кошачьих глаз» не только органично вписываются в контекст, но и способствуют нагнетанию общей инфернальной атмосферы стихотворения:
.Навсегда забиты окошки. Что там - изморозь или гроза? На глаза осторожной кошки Похожи твои глаза.
О, как сердце моё тоскует! Не смертного ль часа жду? А та, что сейчас танцует, Непременно будет в аду. (Ахматова. Т. 1 .С. 113)
А в стихотворении «Целый день провела у окошка...» символистский код образа дикой кошки работает по принципу «рикошета», при котором семантическое поле одного образа распространяется (переносится) на другой. Так, анималистическая природа лирической героини вскрывается под воздействием аффектного состояния: она жертва равнодушия возлюбленного, и повадки дикого зверя в её поведении спровоцированы мучительным страданием:
.. .Верно, тот, кого ждёшь, не вернётся. И последние сроки прошли. Душный зной, словно олово, льётся От небес до иссохшей земли. Ты тоской только сердце измучишь, Глядя в серую тусклую мглу. И мне кажется - вдруг замяучишь, Изгибаясь на грязном полу. (Ахматова. Т.1.С.74)
Из отрывка видно, что и здесь в большей степени демонизируется не образ лирической героини, а образ её возлюбленного, пробудившего в ней «звериную» боль.
Характерно, что в ахматовской лирике мелькнувший однажды образ часто получает своеобразное развитие в дальнейших стихах. Так, стихотворения «Целый день провела у окошка...» и «Все мы бражники здесь, блудницы...» близки не только общностью использования символистского кода. В каждом из них один и тот же набор лексических единиц, срифмованных в одинаковой последовательности, создаёт разные семантические поля. Однако полученные в результате образы соотносимы друг с другом.
