Введение к работе
Диссертация посвящена исследованию русской новеллистики 1920-х годов как специфической историко-литературной системы. Обращение к изучению тенденций, доминирующих внутри малой прозы этого периода, и прежде всего — рассказа, объясняется особым характером жанра, который определил его необыкновенный расцвет, приоритетное положение в период обновления художественной выразительности, обусловленный ломкой социокультурных стереотипов, сменой аксиологических парадигм1. Ощущение исчерпанности канонических моделей мира, опустошённости, «выхолощенности» и неадекватности духу времени классических повествовательных форм, необходимости поиска новых, радикальных способов выражения, зародившееся в творческой лаборатории модернизма рубежа XIX —XX веков, отразилось в художественной практике малого жанра. Рассказ в эти годы явился отличным экспериментальным полем, эстетические опыты на котором могли производиться молниеносно и в то же время весьма результативно.
Наряду с «рафинированными» образцами, принадлежащими сторонникам классического искусства, абстрактно-умозрительными эстетическими программами и радикальными авангардистскими экспериментами «левого крыла», ведущими к отрыву от классических форм воплощения реальности, к разрушению традиционной образности и новому наполнению самого понятия «художественный образ», существовала иная творческая позиция, позволявшая не просто «примирить» «старое» и «новое» искусство, а обнаружить новые варианты решений, открывающие перспективу плодотворного взаимодействия.
Роль объединяющего начала в сложном процессе писательского самоопределения в первые годы после Октября выполнила идея синтеза, владевшая художественным сознанием эпохи. Как всё новое, рождающееся в эксперименте, она увлекла целую плеяду молодых художников, почувствовавших в нетрадиционном способе эстетического воплощения дух оригинальности, самобытности и, что самое главное, — свободы творчества. А. Аросев, Н. Асеев, И. Бабель, М. Барсуков, М. Булгаков, А. Весёлый, Е. Гуро, Е. Замятин, Вс. Иванов, В. Каверин, В. Каменский, Л Леонов, Н. Никитин, Н. Тихонов, Б. Пильняк, А. Платонов, С. Семёнов, К. Фе-дин, И. Эренбург... — писатели, ряд которых можно продолжать беско-
1 Специфика «переходных» эпох раскрывается в работе И.М. Савельева и А.В. Полетаева «Концептуализация переходных эпох» // Кануны и рубежи. Типы пограничных эпох — типы пограничного сознания. / Отв. ред. В.Б. Земсков. В 2-х частях. Часть 1. - М. : ИМЛИ РАН, 2002. -С. 444 — 467. Применительно к литературе этот феномен исследуется в трудах Н.Л. Лейдермана (Лейдерман Н.Л. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы. — 2002. — № 4 и др.). Проблема становится смысловым центром ряда коллективных научных изданий: Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов): В 2 кн. / Отв. ред. В.А. Келдыш. - М. : ИМЛИ РАН, 2001. - Кн. 1. - 960 с; Кн. 2. - 769 с; На рубежах эпох: стиль жизни и парадигмы культуры: Сб. науч. трудов. Вып. 1 / Отв. ред. Т.В. Саськова. — М. : Экон-Информ, 2004. — 216 с. и др.
нечно, заявили о себе в 20-е годы как люди с разными историческими взглядами, но как художники, открывшие дорогу эксперименту, стремившиеся соединить в своём искусстве то лучшее, что было накоплено русской литературой, с тем, что ей только предстояло открыть, при условии расширения эстетических границ, вольного отношения к принципам нормативно-догматической эстетики. Творческая интеллигенция рассматривала категорию синтеза как попытку создания нового «художественного» организма, комплексное воздействие составляющих которого в значительной степени превосходит простое суммарное соединение его отдельных элементов.
Концентрируя исследовательский интерес непосредственно на послеоктябрьском десятилетии, необходимо также учитывать и увеличение удельного веса эсхатологической компоненты в осмыслении исторической реальности и, как следствие, — в создании эстетического эквивалента действительности, закономерно потребовавшего от художника новых, более гибких, основанных на сочетании детерминистски-конкретных, рациональных и субъективно-чувственных, интуитивных форм и способов выражения специфического мироощущения Времени, Мира и Человека в нём. Ощущение катастрофичности происходящих социальных и исторических событий, размытости норм и идеалов2, свойственное значительной части художественной интеллигенции в этот период, как и в другие рубежные эпохи, обострило идею трагического несовершенства мира, актуализировав оппозицию «должного» и «сущего». Установка на синтетичность, нераздельность не носит характер исключения в XX веке, скорее, синтез понимается в науке как одна из доминантных установок этого масштабного социокультурного мегацикла. Помимо собственно культурных и философских посылов, она связывается учёными с нарастанием социальных динамических процессов в мире, которые закономерно требуют новых методологических форм осмысления, тем более в тех случаях, когда речь идёт о переходных эпохах С одной стороны, поиск новых форм художественного высказывания в новеллистике 20-х связывался с провозглашением идеи обновления мира, реализация которой должна была привести к новым формам организации жизни. С другой — этот социокультурный феномен обусловлен, в том числе, и психологическими факторами Кризис привычных идеалов и умонастроений; набирающая обороты работа официальной идеологической машины, задающая, подчёркивающая и усиливающая дистанцию между идеалом и действительностью; осознание драматической невозможности поступательного, имманентного развития; взвинченный темп действительности, навязываемый, задаваемый извне — выбираемый не самим человеком, а определяемый стремительно обрушивающимися историческими реалиями; идея «периферийного статуса» новой российской сощю-исторической
2 Об этом: Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Между Хаосом и Космосом (рассказ в контексте времени) // Новый мир. — 1991. — № 7. — С. 240 — 257; Якимович А. К. О «порядке» и «хаосе» в искусстве XX века // Кануны и рубежи. Типы пограничных эпох — типы пограничного сознания. / Отв. ред. В.Б. Земсков. В 2-х частях. Часть 2. - М. : ИМЛИ РАН, 2002. -С. 365-370.
цивилизации, намеренно и искусственно (особенно в преддверии 20-х годов) отделяемой от предшествующего эволюционного историко-культурного цикла, — все эти факторы не могли не породить эсхатологических умонастроений3 , которые, будучи положены в основу концепции мира, естественно, требовали новой формы воплощения, выходящей далеко за рамки возможностей классического искусства, позволяющей, не игнорируя объективной реальности, не только не упустить, но и выделить в ней главное, — нюансы ощущений, работы подсознания человека — того компенсаторного жизненного механизма, который «реанимирует», а, по сути, на какое-то время и заменяет, вытесняет работу человеческого сознания, не вмещающего, отказывающегося понимать новые реалии активно, агрессивно и неупорядоченно меняющегося мира.
Исследуя внутренние механизмы и принципы, позволившие малому жанру ярко и убедительно создавать индивидуальные, уникальные авторские концепции Человека и Мира, мы по существу сталкиваемся с многоуровневыми, казалось бы, разнонаправленными процессами, которые в целом всё-таки не выходят за рамки диалектического единства, организующегося различными способами, но в той или иной степени базирующегося на одной из приоритетных эстетических идей времени, — идее синтеза (понимаемой как синтез видов искусства (интермедиальный); синтез литературных родов, элементов различных художественных систем (типов культуры, методов, направлений, течений); синтез жанров и стилей). Одним из условий практической реализации идеи синтеза является трансформация привычных методологических, родовых, жанровых парадигм, не деформирующихся абсолютно в результате создания синтетического художественного универсума, а подвергающихся серьёзной трансформации, перекодировке, открывающей дополнительный выразительный потенциал, расширяющих границы жанровых возможностей.
Решая научную проблему исследования уникальных синтетических механизмов создания образа мира в русской новеллистике 1920-х годов и их роли в эстетическом постижении (исследовании и обсуждении) концепции Человека и Мира, рождающейся в послеоктябрьскую эпоху, мы связываем её актуальность, во-первых, с необходимостью составления объективных научных представлений о характере литературного процесса на первом этапе новой художественной эпохи (1917 —1920-е гг.), весомым сегментом которого является малый жанр. Во-вторых, с реализацией потребности эмпирического расширения, обновления самого материала исследования, в котором по-прежнему остро нуждается отечественное литературоведение: огульное вычёркивание из истории литературы имён одних литераторов, замалчивание произведений других в течение семидесяти лет, привело к искаже-
И.Г. Яковенко определяет подобные состояния как «эсхатологическую истерию», замечая, что это «состояние традиционного общества, заданное резким всплеском эсхатологических переживаний». По мнению учёного, подобные умонастроения охватывают общества, «когда традиционный мир начинает рушиться, а на смену ему приходят новые отношения». — Об этом. Яковенко И.Г. Культурные аспекты механизмов и социально-психологические источники массового террора // Мир психологии. — 1998. — № 3.
нию реальной картины художественного процесса в 20-е годы. В-третьих, актуальность предлагаемого исследования определяется открывающейся перспективой создания методологической базы изучения сложных жанровых образований, разработки новых частных методик их анализа.
Объектом нашего исследования является русская малая проза 1920-х годов. Мы направили усилия на анализ наиболее ярких произведений, принадлежащих перу лидеров литературного процесса этого периода (Н. Асеева, М. Булгакова, А. Весёлого, Н. Никитина Б. Пильняка и др.), как художников, наиболее эффективно воплотивших идею художественного синтеза, расширивших представление об эстетическом потенциале новеллистики и ставших ориентирами для целой плеяды молодых современников. В то же время, отдавая себе отчёт в том, что любой шедевр, опережая, превосходя как в ёмкости концепции мира, так и в изобразительной технике достижения общекультурного фона, всё же рождается на его почве, мы попытались полномасштабно, многомерно и, по возможности, объективно, представить новеллистическую палитру 1920-х гг.
Предметом исследования становится разнонаправленный, многоаспектный, широко понимаемый процесс трансформации канонических парадигм, который предполагает отсутствие абсолютизации каких-либо узкоспецифических категорий, осмысляемый в масштабах синтетического художественного единства, организуемого взаимообусловленной триадой «метод — жанр — стиль» . Процесс, исследуемый нами в литературе, вписывается в порядок общих философских закономерностей. Он связан ещё и с тем обстоятельством, что даже самые радикальные проявления жанра, стиля всегда укоренены в традиции: декларативно отталкиваясь от неё, претендуя на абсолютную новизну, особенно в пограничные эпохи, художники неизменно «оглядываются» на традицию, избирательно черпая в её памяти механизмы, открывающие возможности создания более гибких, адекватных новейшим эстетическим веяниям, принципов художественного освоения действительности. Отсюда логично предположить именно доминанту «пограничного» феномена (= «между») синтеза элементов классической и неклассической систем в жанровой парадигме новеллистики 20-х годов.
Мы ставим цель охарактеризовать направленность и специфику стратегии художественного синтеза как одной из доминирующих внутри новеллистического потока 1920-х годов. Это предполагает, в свою очередь, комплексное исследование новеллистических феноменов в русской прозе 1920-х годов, относящихся к разным типам культуры; восходящих к различной родовой и видовой традиции; основывающихся на различных вариативных моделях жанра.
Для достижения поставленной цели и доказательства гипотезы о том, что процесс развития малой прозы, с приобретением ею свободной ориен-
4 В своём понимании этого явления мы опираемся на теоретические положения, обоснованные Н.Л. Лейдерманом: Лейдерман Н.Л. Жанровые системы литературных направлений и течений // Н.Л. Лейдерман. Взаимодействие метода, стиля и жанра в советской литературе: Сб. науч. трудов. — Свердловск : СГПИ, 1988. - С. 12.
тации на инородовые, инодискурсивные, иностилевые практики, уже в конце XIX века наметил перспективу, а к 1920-м годам создал серьёзную эстетическую платформу для конструирования универсальных, разнопри-родных жанрово-стилевых моделей, необходимо поэтапно и последовательно решить ряд частных задач:
определить место новеллистики в художественном пространстве 1920-х годов;
избегая купюр любого характера (в том числе и экстралитературного), свойственных как советскому, так и современному литературоведению, попытаться воссоздать полномасштабную, типологизирован-ную картину новеллистического пространства 1920-х годов, введя в научный и читательский оборот целую палитру произведений, до сих пор не являвшихся фактом массового читательского достояния;
охарактеризовать процесс жанровых трансформаций в малой прозе 20-х гг. XX в.;
исследовать характер эксперимента, направленного на синтетическое освоение художественной практики классического и неклассического типов культуры;
охарактеризовать жанровые новации малой прозы в контексте интермедиального синтеза, понимаемого как синтез знаковых кодов, принадлежащих разным видам искусства.
Методологическая база исследования определяется его задачами и спецификой изучаемого художественного феномена. Она предполагает интег-ративность, синтезирование собственно филологических, философских, культурологических и лингвистических подходов, направленных на освоение концептуальных, эстетических, жанровых, стилевых поисков в рамках масштабного потока новеллистики 20-х гг. XX века. Комплексный подход обеспечивается сочетанием сравнительно-исторического, структурно-семиотического и типологического методов анализа, распространённых как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении.
Научная новизна проекта обусловлена тем, что в нём впервые предпринимается попытка комплексного, масштабного исследования русской новеллистики 1920-х, с точки зрения реализации в рамках малого жанра стратегии художественного синтеза. Введение в исследовательское поле творчества широкого круга забытых или ранее замалчиваемых авторов, анализ и описание уникальных процессов, позволявших в рамках мобильного, открытого эксперименту, лаконичного жанра — новеллистики — молниеносно реагируя на события исторической действительности, опережая другие жанры, обновлять способы создания концепции Человека и Мира, должно стать условием объективного воссоздания характера самобытной русской культуры первой трети XX века, достоверной реконструкции картины литературной жизни 1920-х годов.
Теоретическая значимость диссертации определяется её вкладом в развитие теории малых жанров, она состоит в реализации нового, оригинального, системного историко-теоретического подхода (основанного на соединении философского, культурно-исторического, эстетического и собственно-литературного контекстов) при изучении новеллистической модели мира.
Апробированные подходы и полученные результаты могут быть использованы при исследовании подобных художественных стратегий в рамках мирового литературного процесса.
Практическая ценность работы заключается в том, что изложенные в ней наблюдения и выводы могут быть использованы в образовательной практике: положены в основание вузовских и школьных курсов по истории и теории литературы; спецкурсов по проблемам анализа литературного произведения, творчеству отдельных писателей.
Достоверность научных результатов обеспечивается привлечением обширного литературного материала, опорой на рукописи и первые, прижизненные издания текстов, публикация которых осуществлялась в ряде случаев при тесном сотрудничестве авторов и издателей (следовательно, с учётом авторской концепции произведения).
Апробация промежуточных и итоговых результатов диссертационного исследования проводилась на международных, российских и зональных конференциях, среди которых: Международная научная конференция «Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, 2001), Международная научная конференция «Проблемы литературных жанров» (Томск, 2001), Международная научная конференция «Филологические традиции и современное литературное образование» (Москва, 2004, 2005), Международная научно-практическая конференция Формирование активной языковой личности в современных социокультурных условиях (Санкт-Петербург, 2005), Международная научная конференция «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002—2005), Всероссийская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы филологического образования: наука — вуз — школа» (1998 — 2006), Международная научная конференция «Мировая словесность для детей и о детях» (Москва, 2003, 2004), Конгресс МАПРЯЛ «Русское слово в мировой культуре» (Санкт-Петербург, 2003), Международная научно-практическая конференция «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2002, 2004), Международная научная конференция «Проблемы эволюции русской литературы XX века» (Москва, 2003 — 2005), Международная научная конференция «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва, 2003), Международная научная конференция «Гротеск в литературе» (Москва, 2004), Всероссийская научная конференция «На рубежах эпох' стиль жизни и парадигмы культуры» (Москва, 2004), Международный Конгресс «Русская литература в контексте мировой культуры» (Москва, 2004) и др. Текущие результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры современной литературы УрГПУ (Екатеринбург), кафедры литературы и МПЛ ЧГПУ (Челябинск), кафедры русского языка и истории литературы ЮУрГУ (Челябинск).
Основное содержание диссертации представлено в монографии «Стратегии художественного синтеза в русской новеллистике 1920-х годов» и ряде научных статей, посвященных исследуемой проблеме.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Русская новеллистика 1920-х годов представляет собой диалектически организованную художественную целостность, существование и
характер которой обусловлены имманентными законами литературного процесса.
Базисные в классическом искусстве причинно-следственные связи, в 1920-е годы подвергаются сомнению, а в ряде случаев и распаду, разрушению, вследствие «катастрофичности социальной атмосферы, кризиса позитивистского мышления в философии и строгого детерминизма в науке»5, постреволюционной социальной и ментальной катастрофы, подточившей традиционные ценностные ориентиры, открывшей возможность рождения многочисленных утопических проектов переделки мира. Стирание антиномичных полюсов, понимание мироустройства как бесконечного диалектического круговорота начал, трактуемых классикой в качестве полярных, оппозиционных (человека и мира, субъективного сознания и объективной реальности, войны и мира, нормы и аномалии, сакрального и профанного, верха и низа, добра и зла и др.), подталкивали творческую мысль к необходимости создания универсальной системы, лишённой концептуального «крена», обусловленного привязанностью к любым «абсолютам».
Интерпретация малого жанра как одного из наиболее мобильных, острых, гибких, демонстрирующих «сверхреактивность» на малейшие изменения в историческом, социальном, философском и эстетическом сознании, с одной стороны, обусловила его приоритетное положение в литературном процессе 1920-х. С другой — потребовала от писателей выработки новых коммуникативных стратегий, позволяющих новеллистике взять на себя роль лидера в создании особой, универсальной модели мира, освоении нового художественного языка, способствующих оригинальному воплощению действительности.
Расширившийся диапазон творческих поисков привёл к рождению «промежуточных» синтетических образцов. Такие универсальные феномены содержат в себе концептуальные знаковые коды классических и модернистских систем, семиотический потенциал литературы и других видов искусства. Они опираются на выразительные возможности различных дискурсивных и стилевых практик, соединяющихся в опоре на принципы отдельных, весьма подвижных жанровых вариантов, которые рождаются в результате продуктивного процесса жанровой диффузии.
Сверхрадикальность, неприятие догматов, активное отрицание и непризнание каких-либо канонов и устоявшихся традиций обусловили в новеллистике 20-х годов нарушение законов и границ между жанрами, что позволяло художникам, синтезируя, свободно варьируя элементы разных видов искусства и принципы разных жанров, создавать уникальные «изысканно-авторские» модели, выражающие мир в изменчивых, подвижных, пластических формах.
Значительное расширение эстетического потенциала моделей мира, выстраиваемых с ориентацией на синтетические способы выражения,
5 Трубецкова Е. Распад форм и/или рождение новой эстетической парадигмы // Эстетическое сознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология / Сост. Г.А. Белая. - М. : РГГУ, 2003 - С. 38.
обусловлено выявленными в диссертации возможностями слияния, взаимодополнения (= обогащения) образности, свойственной внутренней природе компонентов синтетического универсума при сохранении «родовой» специфики каждого из составляющих нового синкретического художественного ансамбля.
7. Весомым фактором, обусловившим рождение художественных универсумов, обладающих синтетической природой, явилась творческая индивидуальность художников, которые смело выходили за рамки канона, остро улавливали новейшие тенденции времени, активно участвовали в эксперименте, определившем суть и масштаб эстетических поисков, осуществляемых в границах малого жанра
Структура диссертации определяется поставленными целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографического списка (520 источников), четырёх приложений.
