Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Вадим Кожинов как критик и литературовед 18
Глава 2 История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова 40
Глава 3. Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова 70
Заключение 152
Библиографический список 161
- Вадим Кожинов как критик и литературовед
- История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова
- Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова
Введение к работе
Вадим Кожинов является одним из выдающихся критиков, литературоведов, мыслителей второй половины XX века. Творческую деятельность Кожинов начал с работы в области зарубежной литературы, в последствии считая, это совершенно верным путем, так как до русской литературы «надо было дорасти» [40]. Первые работы Вадим Кожинов начал опубликовать в 1950-е годы, они выходили в основном в академических литературоведческих изданиях. Уже в начале 60-х годов в трехтомном издании «Теория литературы» кожиновскому перу принадлежат основные главы. В это же время были изданы его книги «Происхождение романа» [111], «Виды искусства» [94], «Как пишут стихи» [99]. Но со второй половины 60-х годов после существенных трудов по методу, жанру и стилю Кожинов отходит от проблем теории литературы, и, по словам самого литературоведа, во многом благодаря знакомству с книгой М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского». У него возникают новые приоритеты - поэзия, проза, сначала русская классическая, а затем и современная, позднее - история. По воспоминаниям современников Кожинов обладал удивительным чутьем на таланты. Такую способность можно назвать редчайшим даром предвидения. Вадим Валерианович - автор первой и до сих пор лучшей работы о творчестве Н. Рубцова, которого литературовед назвал «самым значительным поэтом нашего времени» [102], открыв художественную ценность его наследия.
Вадиму Кожинову неприемлемо было чистое литературоведение, не выходящее за рамки художественных стилей, потому в его работах наблюдается сочетание критики, литературоведения, истории, философии. Ученый смотрит на литературу
4
как «высший», «самый ценный плод» истории [200], во мно
гом рассматривая историю в качестве показателя мировоззрен
ческого уровня исследования. Наиболее ярко данный подход
отражен в изданной в 1988 году кожиновской книге о Тютчеве
[119], посвященной не только литературе, но в большей степени
истории. Эта лучшая книга о великом русском поэте-
мыслителе стала выдающимся явлением в отечественном литературоведении. Автор в значительной степени расширил представления о жизни и деятельности Ф. Тютчева, искажавшиеся по идеологическим причинам в советское время.
Большое место в творчестве В. Кожинова занимает критика. В этом плане, как не раз говорил сам Вадим Валериано-вич, его по-настоящему интересовали лишь явления литературы, имеющие основание полноправно войти в историю отечественной литературы [107]. Уже со второй половины 80-х годов Вадим Кожинов своим главным призванием в жизни называет историю. Великолепное знание русской литературы и культуры вообще, профессионализм и способность по-новому прочитать «загадочные страницы» истории России - вот основные черты личности Вадима Кожинова 1980 - 1990-х годов. За последнее десятилетие прошлого века им были написаны полтора десятка книг. Кожиновские книги «История Руси и русского Слова. Современный взгляд» [98], «Победы и беды России» [109], «Грех и святость русской истории» [96] и другие -это не только совершенно иной подход к истории России последних десяти веков, а еще и «опыт беспристрастного исследования».
Степень разработанности темы. Несмотря на то, что заслуги Кожинова перед русской культурой весомы, его наследие остаётся целостно неизученным. Предпринимались лишь от-
5 дельные, фрагментарные, попытки исследования историко-литературных, литературно-критических и других взглядов В. Кожинова. Они представлены статьями Л. Аннинского «На путях русского самосознания: По следам Вадима Кожинова» [4], А. Безрукова «Срединный русский литературовед и мыслитель» [15], «В. Кожинов - теоретик 60-х годов и православная сущность русской классической литературы XIX века» [12], В. Бондаренко «Рыцарь русской мысли» [32], «Памяти Вадима Кожинова» [30], «Неуемный Кожинов» [31], Г. Гачева «Вадим - необходим» [54], В.Гусева «Личное и народное: Феномен Вадима Кожинова» [62], К. Кокшеневой «Национальное самосознание и проблема всечеловечности в работе В. Кожинова "И назовет меня всяк сущий в ней язык..."» [121], Н. Крижановского «Соборность в восприятии В. Кожинова и современного литературоведения» [126], Ст. Куняева «Завидная энергия» [137], «За горизонтом старые друзья...» [138], «Полного счастья не бывает» [141], «Этот бесстрашный человек» [142], С. Небольсина «Кожинов и Пушкин» [171], «Кожинов, Арбат, Россия» [170], Ю. Павлова «В. Розанов - В. Кожинов: штрихи к двойному портрету» [183], В. Попова «"Русское понимание самодержавия" в свете идей В. Кожинова» [195], А.Татаринова «Суждения В. Кожинова о трагедии и трагическом в контексте его исторических и литературоведческих взглядов» [229], И. Шафаревича «Вадим Валерианович Кожинов» [246], «Штрихи к творческому портрету Вадима Вале-риановича Кожинова» [247] и ряда других исследователей. Большая заслуга принадлежит участникам ежегодных Международных конференций «Наследие В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии», проходивших в г. Армавире (2002 - 2006 гг.).
Публикуемые материалы представляют собой мозаику интересных мыслей о В. Кожинове [166-168]. Они отражают различные аспекты изучения наследия Вадима Кожинова: вопросы истории, философии, литературы, русской культуры в целом.
Так, в статьях К. Кокшеневой, А. Безрукова, В. Винникова, В. Личутина внимание уделяется важнейшей проблеме творчества Вадима Кожинова - русскому национальному вопросу во всей его многогранности. В частности, А. Безруков в работе «Всемирность в свете проблемы русской национальной самоидентификации» [13] подчеркивает, что проблема русской национальной самоидентификации во многом благодаря кожиновским работам вошла в литературоведение. Именно он сумел выявить глубинную православную сущность русской классики, выражающей основы национального самосознания. По мысли автора статьи, особая значимость творческого наследия В. Кожинова заключается, в ценностном подходе к изучению отечественной классики. В. Винников говорит о том, что результатом подвижнической работы Кожинова стал «образ России как "надежды мира"» [48, с.61], а не «тюрьмы народов» или «империи зла». В. Личутин называет ученого «резонатором-духопроводом» национальной этики и эстетики - глубинного русского характера, привлекшего в свою работу «совесть человеческую, как главное мерило духовной и земной жизни русского народа» [48, с. 144]. Иную точку зрения, высказывает К. Кокшенева в статье «Национальное самосознание и проблема всечеловечности в работе В. Кожинова "И назовет меня всяк сущий в ней язык..."» [121]. Она «обвиняет» критика, всю великую русскую классику, а с ними в одном ряду и «маловерных пессимистов», в недостаточности (а может и отсутствии) «национального эгоизма», который помог бы понять и
7 утвердить веру в Россию и который, по всей видимости, должен занять место «всемирности-всечеловечности» - основы, по Кожи-нову, русского национального самосознания, русской самобытности. С этой точкой зрения К. Кокшеневой мы не согласны.
Все идейно-эстетические воззрения Кожинова неразрывно связаны с национальным вопросом, в том числе и историософские взгляды ученого, затрагиваемые в работах М. Головятинской [57], Н. Ильина [88], Н. Крижановского [126], О. Павловой [182], В. Попова [194], О. Поповой [196; 197], А. Похилько [199].
Н. Ильин в статье «Личность и народность в метафизике И. В. Киреевского» [88] рассматривает работу «О главном в наследии славянофилов» (1969) [104] не только не утратившей за прошедшие десятилетия своего значения, но полнее выявившей свой духовный потенциал. Н. Ильин считает, что данная работа - «одна из самых серьезных попыток понять ключевые идеи и интуиции представителей русского воззрения» [88, с. 45], она не теряется на фоне всего написанного и в России и за рубежом о «ранних славянофилах». Исследователь не разделяет всех философских взглядов Кожинова, но находит принципиальную точку их совпадения с наследием И. Киреевского.
Н. Крижановский в статье «Христианское осмысление категории трагического» [126] рассматривает взгляд Кожинова и ряда других исследователей (Н.Ильина, А. Татаринова, О. Поповой, А. Шорохова) на данную философско-эстетическую категорию с точки зрения ее христианского осмысления. Автор связывает этот вопрос с проблемой понимания смысла жизни личности и народа. Крижановский отмечает, что, по Кожинову, основой обретения смысла жизни является христианство, результатом отторжения которого неизменно становится утрата трагедийности восприятия, что и происходит на современном этапе. А. Татаринов,
8 анализируя этот вопрос в работе «Суждения В. Кожинова о трагедии и трагическом в контексте его исторических и литературоведческих взглядов» [229], соглашаясь с указанием Кожинова на религиозное происхождении трагического, точно определяет и развивает мысль литературоведа о трагизме, о неразрывной связи его с ответственностью перед всем миром. С тех же позиций рассматривает творчество критика О. Попова в статьях «Духовная трагедия - её философское понимание И. А. Ильиным и В. Кожиновым» [196], «"Трагическая природа государства" (по Б. Вышеславцеву, И. Ильину, В. Кожинову)» [197] анализирует философские работы мыслителей в их единстве с трудами по русской литературе и истории России.
В. Попов в работе «"Русское понимание самодержавия" в свете идей В. Кожинова» [194] указывает на понимание Вадимом Валериановичем идеи русского православного государства в самом широком историческом смысле. Ученый подчеркивает, что «В. Кожинов в сущности первый обстоятельно обосновал идею идеократичности русской государственности» [194, с. 57], понимавшуюся в русской философии и культуре как идея государства, основанного на Православии. Кроме того, Кожиновым впервые обосновал не только силу идеократичности государства, но прежде всего слабость.
О. Павлова в публикации «В. Кожинов о национальной, типологической и архетипической сущности русской революции. К вопросу о сакральных истоках литературной утопии» [182] рассматривает вопрос об утопии в связи с кожиновским воззрением на революцию. Исследователь отмечает, что Кожинов в книге «Россия. Век ХХ-й. (1901 - 1939)» развивает свою, отличную от традиционной, концепцию, согласно которой «великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недос-
9 таточности, а от избытка» [182, с.158], а их причины «надо искать в глубинах человеческого бытия» [182, с. 158]. О. Павлова анализирует позицию мыслителя в связи с интерпретацией им феномена русской интеллигенции и приходит к выводу, что именно Кожинов «выявляет сакральные истоки утопии, являющейся духовно-идеологической основой всякой революции» [182, с.159].
А. Похилько в статье «Самобытность (автономность) сознания: (концептуальные схемы в контексте философских идей В. Кожинова)» [199], как и многие другие исследователи, называет несомненной заслугой Кожинова, свидетельствующей об оригинальных идеях его как мыслителя в области философско-исторического знания, постановку вопроса о специфике русского национального сознания. Исследователь находит справедливой и аргументированной критику Вадимом Валериановичем утверждений, из которых следует, что русские идеи заимствованы с Запада, русская философия неоригинальна, русское национальное сознание не самобытно. Соглашаясь с утверждениями мыслителя о самобытности русской цивилизации, оскудения и омертвения духовного мира, ядром которого являются национальные ценности, автор статьи представляет свою концепцию, помогающую лучше понять и суть автономии русского национального сознания, и кожиновских взглядов.
О подвижнической деятельности В. Кожинова, о его богатейшем научном и писательском наследии сказано немало и справедливо Ст. Куняевым [138; 142], С. Небольсиным [170; 171], Л. Бородиным [198], С. Кара-Мурзой [91], В. Винниковым [48] и
др.
Для объективных, непредвзятых исследователей сегодня очевидно, что подвижничество В. Кожинова состояло в любви
10 к истине и справедливости, его полном бескорыстии, в открытии никому не известных имен русских людей, способных жить, творить, чувствовать и выражать себя в самых нечеловеческих условиях. На подобные бескорыстные движения души, по утверждению Ст. Куняева, «не были способны "яростные и завистливые хулители Кожинова - Татьяна Глушкова, Владимир Бушин, Всеволод Сахаров"» [138, с.491]. Надо сказать, что Ст. Куняев всегда очень достойно отвечал на попытки опорочить имя литературоведа. Исследователь говорит о потрясающем качестве Вадима Валериановича: он всегда сознательно и упорно боролся не с людьми других убеждений, а с идеями. Позволить себе такое мог только истинно русский патриот и государственник, всегда прокладывающий «свой личный путь в борьбе за русские таланты и историческую истину» [138, с. 482].
Уже после кончины литературоведа продолжаются обвинения в его адрес. В частности, А. Байгушеву принадлежат отнюдь не лестные высказывания о Вадиме Валериановиче и «всей его плеяде» в публикации «Могучее восхождение Валентина Сорокина» [7]. Откликом на его суждения стала замечательная статья А. Васина «Лиса-контрпропагандист и кожинов-ский виноград» [42]. Васин развеивает всевозможные «мифы и легенды... о Кожинове», собранные автором-инсинуатором. Во-первых, миф о том, что термин «тихая лирика» был введен В. Кожиновым: его литературовед считал поверхностным, негативным. Во-вторых, Кожинов якобы «сгруппировал вокруг себя... необыкновенно одаренных... таких как Н. Рубцов, Н. Тряпкин, Ю. Кузнецов...» [7]. Васин негодует: «Нельзя говорить "таких, как Н. Рубцов"! "таких, как Н. Тряпкин!.." Рубцов - один. Тряпкин - один. Кузнецов, Передреев, Соколов - каждый в единственном экземпляре <...>» [42] и доказывает, что не «сгруппировал»,
не загонял «под планку "тихой лирики"...», это было «стихийное содружество» [42]. На самом деле, показывает он, Байгу-шев сознательно пользуется «дешевым приемом компрометации», «зная, что Кожинов чист...» [42], и указывает на единственный путь, позволяющий по существу возразить Кожинову — повторить опыт этой сильной, страстной, бескорыстной, отданной русской культуре и русским людям жизни с превосходящим результатом. Это достойный ответ.
О профессионализме, редкой эрудиции Вадима Кожинова справедливо говорят Ст. Куняев, Б. Споров, С.Селиванова, П. Уль-яшов, В. Бондаренко и др. Наверное, никто на сегодняшний день не написал столько о Вадиме Кожинове, сколько Ст. Куняев. Так, в двухтомнике своих воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия» одну из глав «За горизонтом старые друзья...» автор посвятил Вадиму Валериановичу. Вопреки мнениям недоброжелателей он говорит о критике как о человеке открытом, бесхитростном, прямодушном и доброжелательном, который «всю жизнь вел себя как вольный художник, не боялся никаких запретов и взысканий» [138], «был натурой легковоспламеняющейся, страстной к любой искорке чужого таланта» [138]. Б. Споров называет литературоведа просветителем, говоря о просветительстве как о внутринациональном культурном возрождении [226]. С. Селиванова утверждает, что личность Кожинова отличал живой, глубинный интерес ко всему самобытному, плодотворному, духовно значимому, подлинно национальному [217].
Выдающееся кожиновское творчество, порой противоречивое, и яркая индивидуальность самого исследователя вызывали самые разные суждения оппонентов, единомышленников (профессионалов и просто читателей) [41]. Настрой этих ожив-
12 ленных дискуссий, отзывов остро ощущается в процессе постижения наследия ученого.
Однако ряд статей поражает необъективностью, агрессивным непониманием и нежеланием понимать основы стиля и хмиро-воззрения автора, среди них работы В. Сердюченко [218], Б. Усова [237], С. Чупринина [245], А. Щуплова [251] и др. Эти авторы обвиняют Вадима Кожинова в оценочном самовластии [245], заносчивости, честолюбии, в «эпатаже ради эпатажа» [218], называют «серым кардиналом» журнала "Наш современник"» [251, с. 10]. Причем подобные утверждения совершенно никак не обоснованы [237], что свидетельствует о предвзятости и поверхностности суждений.
Несомненно, истина рождается в споре, полемика необходима, но она не должна строиться на голословном, безапелляционном обвинении оппонента, а тем более на высказываниях со столь ярко выраженной негативной (и не литературной) окраской. Появление столь резких откликов на творчество В. Кожинова можно объяснить идейными расхождениями и завистью по отношению к размаху мысли Вадима Валерианови-ча, «способной объять огромные исторические и культурные пространства, выявить центральный смысл событий и целых эпох, услышать и различить голоса времен и их героев» [217] и, несомненно, желанием оппонентов, чтобы в их рядах был человек такого масштаба.
В связи с таким восприятием творчества В. Кожинова возникает проблема адекватного понимания личности и наследия В. Кожинова.
Актуальность работы обусловлена, во-первых, необходимостью целостного подхода к осмыслению литературно-критического творчества В. Кожинова, во-вторых, исследовани-
13 ем его творчества с точки зрения восприятия литературоведом русской литературы XIX - XX веков в соотнесении с традиционно-православными идеалами.
Выбор темы связан с тем, что творчество В. Кожинова изучено фрагментарно и трактуется многими неоднозначно, потому назрела необходимость осмыслить его целостно, систематически и в связи с этим на примере анализа конкретных работ проследить особенности взглядов критика на русскую литературу XIX - XX веков.
Предметом исследования является изучение особенностей
восприятия В. Кожиновым русской литературы XIX - XX веков
в их соотнесении с критикой и литературоведением 1960-х -
2000-х годов. Объектом анализа является литературно-
критическое наследие В. Кожинова: статьи, сборники, монографии, интервью разных лет, а также работы о его творческом наследии.
Цель нашего исследования - выявить особенности восприятия В. Кожиновым русской литературы XIX и XX веков. Анализ восприятия ведётся преимущественно в идейно-содержательном аспекте, что требует серьёзного изучения мировоззрения критика. Наша работа в равной мере направлена на изучение русской критики XX века на примере творчества одного из её ведущих представителей, а также на рассмотрение русской литературы XIX и XX веков в её историко-функциональном аспекте сквозь призму взглядов критика и литературоведа второй половины XX века В. Кожинова.
В связи с этим представляется необходимой постановка следующих задач:
- определить роль и место В. Кожинова в современном литературно-критическом процессе;
- транслировать взгляды В. Кожинова на русскую класси
ческую литературу;
- выявить особенности кожиновского восприятия литера
туры XX века на идейно-эстетическом и духовном уровне и
специфику его методологии;
- оценить вклад В. Кожинова в изучение истории русской
литературы.
Решение указанных задач предполагает анализ работ В. Кожинова 1960-х - 1990-х годов, сопоставление его взглядов на литературу XIX - XX веков со взглядами других авторов.
Целью и задачами обусловлен выбор метода исследования, в основе которого синтез историко-функционального и системного подходов к пониманию как литературной критики и всего творчества В. Кожинова, так и творчества отдельных писателей и литературного процесса в целом. Методологической и теоретической базой диссертации послужили работы отечественных критиков, литературоведов, русских мыслителей П.Флоренского, И.Ильина, Владыки Антония (Храповицкого), М.Бахтина, И.Золотусского, Н.Ильина, М.Лобанова, С.Небольсина, Ю.Селезнева и др.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. В. Кожинов намечает и реализует методологию пра
вославно-ценностного подхода к осмыслению русской классиче
ской литературы на современном этапе, выявляет глубинную
православную сущность русской классики, выражающей основы
национального самосознания.
2. Литература XX века постигается В. Кожиновым в
русле духовно-эстетического, православного осмысления, его
исследования направлены на углубленное изучение этой основы
15 в плане соотнесенности этапов становления и развития русской литературы.
3. В. Кожинов - выдающийся критик, литературовед, мыслитель XX века, верный высокому назначению литературы, его труды помогают освоить литературный процесс в историческом развитии.
Для доказательства данных положений в диссертационном исследовании рассмотрены наиболее важные, содержательные и оригинальные работы В. Кожинова, наиболее верно передающие точные,глубокие и оригинальные суждения критика о русской литературе, являющиеся одним из оснований для высокой оценки его литературно-критической деятельности.
В первой главе «Вадим Кожинов как критик и литературовед» внимание сконцентрировано на личности В. Кожинова как активного участника современного литературного процесса, его взглядах на роль критики и науки о литературе.
Во второй главе «История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова» анализируются работы критика, посвященные творчеству классиков русской литературы XIX века Ф. Тютчева и Ф. Достоевского. В трудах об этих художниках слова наиболее ярко проявилось кожиновское понимание сути христианства на Руси. Помимо этого, творчество Ф. Тютчева и Ф. Достоевского осмыслено критиком в русле тысячелетнего развития отечественной литературы.
В третьей главе «Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова» нами рассматривается репрезентация В. Ко-жиновым процесса сохранения и потери, утверждения и отрицания традиционных нравственных ценностей в отечественной поэзии и прозе XX столетия.
Научная новизна диссертации заключается в выявлении кожиновской методологии, его понимания этапов становления и развития русской литературы, выяснении позиции В. Кожинова в отношении ряда ключевых вопросов, связанных с творчеством русских писателей XIX — XX веков с учетом литературно-критического контекста эпохи.
Практическая значимость исследования состоит в том, что анализ творчества В. Кожинова, выводы, сделанные в ходе этих наблюдений, могут быть применены для дальнейшего изучения как его творчества, так и литературно-критического процесса XIX - XX веков в целом. Возможно использование положений диссертации при разработке лекционных курсов по истории русской литературы и критики XIX и XX веков, а также спецкурсов и спецсеминаров, посвященных критике и русской мысли XX века. Материал диссертации может быть применен в школе при разработке уроков литературы, связанных с изучением творчества русских классиков XIX - XX веков.
Апробация работы. Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры литературы и методики ее преподавания филологического факультета Армавирского государственного педагогического университета. Работа проходила апробацию на ежегодных внутривузовских конференциях АГПУ (Армавир, 2004, 2005, 2006 гг.), на Второй, Третьей, Четвертой и Пятой Международных конференциях «Наследие В. В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии» (Армавир, 2003 - 2006 гг.), Вторых Международных Кирилло-Мефодиевских Чтениях (Москва - Ростов-на-Дону, 2006). Материалы диссертации нашли применение в практике преподавания курса истории русской литературы XX века.
17 Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, который включает в себя 252 наименования. Общий объем диссертации составляет 183 страницы.
Вадим Кожинов как критик и литературовед
В свое время Б. Пастернак справедливо отметил, что большая литература существует только в сотрудничестве с большим читателем, но все же, на наш взгляд, необходимо добавить, что большая литература всегда должна активно сотрудничать с «большой критикой», поскольку не только писатель и читатель, но и критик является непременной составляющей полнокровного литературного процесса. И на протяжении двух последних веков критика в России была неотъемлемой и равноправной участницей литературного процесса, существенно влияя на движение общественной мысли, порой претендуя на статус «философии современности», ее престиж был традиционно высок. «Критик (хотя его роль этим, конечно, не исчерпывается) - естественный посредник между читателем и писателем» [107, с.112]. Он прокладывает пути к постижению современной культуры, строит мосты, связывая писателя и читателя. Но, по словам В. Кожинова, «далеко не всякий критик имеет право быть таким посредником. ... бесполезных или вредных посредников ... в критике особенно много» [107, с. 108].
Тем не менее, любой достаточно грамотный и чуткий к слову читатель - несомненно, критик. Но добиться действительно настоящего успеха могут лишь «единицы из тех, кто специально посвятил себя этому делу» [107, с. 107]. Обосновывает свою мысль Вадим Валерианович прежде всего тем, что литературная критика - дело не столь уж легкое, как может показаться на первый взгляд. Конечно, центральная, исходная задача критика, казалось бы, проста: оценить произведение или творчество писателя в целом, но определить значимость произведения, на кожиновский взгляд, гораздо труднее, чем решить самую сложную задачу в области точных наук.
Совершенно противоположное мнение у историка и теоретика культуры Андрея Зорина. Он считает, что задача критики - быть для читателя продавцом-консультантом, показать ему, что должно почитать. У критика много времени, это его работа - он читает. А у читателя времени мало. И вот он должен быть фильтром для этого читателя: «Я, как читатель, хочу узнать, что написано в книжке, потому что все прочесть не могу, а вот для меня бы полезная информация» [151].
Ирина Прохорова, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» в этой связи утверждает: «все прочитать вы все равно не сможете, но написать, видимо, рецензию так, чтобы вам, может быть, захотелось это прочитать, он натолкнул вас на какое-то очень интересное суждение и порекомендовал, что эту книгу вам важно прочесть, иначе что-то очень важное вы упустите» [151].
В отличие от А. Зорина, И. Прохоровой В. Кожинов был убежден, что критик «должен дать недвусмысленный ответ: что перед нами - подлинное творение искусства или однодневка, ремесленное изделие» [107, с. 109], нельзя руководствоваться ощущением «нравится» или «не нравится». Важно сказать и о том, что Вадим Валерианович видит в литературной критике одновременно и самое легкое и самое трудное дело, и с этим можно согласиться. Конечно, «написать «достойный печати» рассказ или стихи гораздо труднее, чем «среднюю» критическую статью и тем более рецензию», и в то же время довольно «легко написать критическую статью, но трудно оставить какой-то след в истории критики, то есть стать настоящим критиком» [107]. Ведь подлинный критик, «достойный войти в историю литературы, формируется лишь после целеустремленной и очень многогранной работы над собой» [107].
Со второй половины 80-х годов кардинально изменились условия существования не только литературы, но и критики, ставшей чуть ли не самым заметным явлением литературного процесса. Яркой особенностью этого периода стал так называемый «журнальный бум», связанный с публикацией «возвращенной литературы». С приходом гласности состоялся долгожданный взрыв, как в литературе, так и критике, каждое новое серьезное произведение обсуждали несколько десятков критиков, открыто высказывая «независимое мнение», во всем мире заговорили о подъеме русской критики. Во многом благодаря коренному перелому, произошедшему в конце 1980-х гг. в отечественном литературоведении и «закрепившемуся в книгах, статьях, курсах лекций таких столпов российской литературоведческой мысли, как В. Иванов, С. Аверинцев, А. Михайлов, В. Ко-жинов, и проросла в 1990-е годы так называемая "литературоведческая версия культурологи" ... представляющая собой форму глубокого личного ответа исследователя на творчество другой личности (поэта, писателя)» [168, Ч.2., с. 166].
История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова
В процессе постижения кожиновского наследия следует обратить особое внимание на одну из центральных проблем, затрагиваемых Вадимом Валериановичем - православную сущность русской классической литературы XIX века. Исследуя русскую литературу в ее историческом развитии, В. Кожинов получил возможность непосредственного проникновения в глубины национального духа отечественной классики. Заметим, в русской литературе XIX есть «неприкосновенные» классики (А. Пушкин, Н. Гоголь, Ф. Достоевский, Ф. Тютчев, Н. Некрасов), критика которых никогда не будет, да и не может быть продуктивной, даже в кризисные моменты русской духовности, потому как их сущностным началом и жизненной подпиткой являлась глубинная духовность, православность. Значимым для нашего исследования является то, что литературовед объективно указывает на православие как основу русской национальной духовности («К спору о "русском национальном сознании"», «Слово о законе и Благодати» и др.), что определяет несомненное конструктивное начало кожи-новских работ, обращенных к классике.
Основополагающей для осмысления кожиновского подхода к исследованию русской литературы XIX века нам представляется его статья «И назовет меня всяк сущий в ней язык...» (1980). Именно эта работа позволяет понять принципиальную позицию литературоведа.
Вадим Кожинов говорит, прежде всего, о православной основе русской классики, о законах ее развития, поднимает проблему своеобразия русской литературы, которое видит в тесной связи с особенностями русского национального характера и историей страны: «самобытно-народная природа заключается прежде всего в ее всечеловечности, таящейся в самой глубине русского национального характера» [104, с. 180]. Исследователь, вслед за Достоевским, выделяет такие черты русской литературы, как всечеловечности и практически «неразрывно связанную» с ней все-мирность, а также творческую волю, самокритичность и «стихию проникновенного диалога», истоками которых является сугубо русская ментальность, особенности национального мироощущения и миропонимания. Он также указывает на «Слово о законе и Благодати» Илариона как на первое произведение отечественной литературы, где впервые выразилась идея всечеловечности. Вообще «все-мирность» и «всечеловечность», по мысли литературоведа, наиболее четко проявились в произведениях Достоевского. Литературовед подчеркивал, что и анализировать романы самого Достоевского надо именно с позиции его «всемирности» и «всечеловечности». И тогда, на первый взгляд, странные действия героев, их мысли, философские размышления становятся понятными. С этим нельзя не согласиться. Вадим Валерианович верно отмечает, что «всемирная отзывчивость» представлялась Достоевскому стержневой характеристикой русского православия, в противовес крайнему индивидуализму Запада. Надо сказать, что и И. Ильин указывал на важнейший вывод, к которому приходит писатель: «всемирность», «всечеловечность» — «дух России», «истинный дух Христа» [86,Т.6, ч.1, с.335]. Скорее всего, по той же самой причине и В. Кожинов берет «всемирность» Достоевского стержнем своих исследований и соотносит творчество автора и современную русскую, а также западную литературу.
Кожинов углубляет мысль Достоевского о всечеловечности как сущности русского национального самосознания и основном качестве русской литературы, в противовес крайнему индивидуализму Запада, кроме того, приводит ряд примеров и цитат из «Слова о законе и Благодати» Илариона, свидетельствующих, даже не о христианском, а о собственно русском происхождении идеи «всечеловечности». А. Безруков обращает особое внимание на эту мысль Вадима Кожинова, считая, что христианское и русское разделяются литературоведом: «Очевидно, что христианское и русское в отечественной классике, разводимое В. Кожиновым как нечто полярное, для Ф. Достоевского - неразделимо-едины: быть русским - значит быть православным» [13, с. 10]. Мы же полагаем, что скорее всего Кожиновым под «русским» и подразумевается как раз православное, с поправкой на особенности русского национального самосознания.
Еще И. Ильиным была отмечена такая же особенность русского народа: «Он никогда не презирает других народов или чужой веры, он не умеет долго ненавидеть; живя с ним, очень скоро почувствуешь это идущее изнутри дыхание мягкости и доброжелательности, милосердия и смирения ... . Надо просто сказать, что он обладает необычайным инстинктом всечеловечности: он уживается всеми и со всем. И это все благодаря своему по-христиански чувствительному сердцу» [86, Т.6, ч.1, с.334].
Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова
Русская литература XX века - явление многообразное, яркое воплощение творчества в художественном слове, не уступающее по своей ценности зарубежной литературе «века преступного и постыдного». В переломные эпохи, по верному замечанию Вадима Кожинова, происходит обострение противостояния добра и зла до предела, трагический век требует от писателя, верного высокому назначению литературы, настоящего подвига. Потому драматические судьбы, русских писателей и поэтов XX века (А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, А. Платонова и др.), несмотря ни на что пробудили в наиболее достойных из них «такую силу сопротивления злу и лжи, которая, воплотившись в их произведениях, придала им особенную ценность» [209].
В советском литературоведении считалось, что в русской литературе XX века наиболее значительны те писатели, которые так или иначе близки революции, советской власти. В постсоветское время доминирует прямо противоположная позиция. У Вадима Кожинова другая, наиболее продуктивная, на наш взгляд, позиция на этот счет. Он подчеркивает, что подлинное творение литературы как искусства слова, не может вмещаться в какие-либо политико-идеологические категории: «советское» или «антисоветское», в силу того, что «литература обращена к человеческому, а в известной мере и вселенскому бытию, в его целостности» [209, с.5]. Судить о произведении с узко идеологической позиции - значит, понимать художественное творчество примитивно.
Критик не отрицает, что Шолохов в сравнении с Булгаковым предстает как «советский» писатель, но это определение дает очень немного для понимания творчества этих писателей. Тогда как непредвзятое восприятие творчества Шолохова позволяет рассмотреть то, с какой силой и полнотой воссозданы не только в «Тихом Доне», но и в «Поднятой целине» драматизм и трагедийность бытия революционной и послереволюционной России. Предметом литературы прежде всего является человек в его отношениях с другими людьми, с миром, с Богом. Прав В. Непомнящий, который говорит, что русская литература, ее дух, идеалы должны определяться и оцениваться с позиции евангельских истин, Христовых заповедей, «ибо отношение к евангельским истинам, в их православном понимании, заложено в генетике русской литературы, и это верно даже до сего дня» [176, с. 541].
Следовательно, противопоставление «советский - антисоветский» абсолютно несостоятельно, когда речь идет о художественном творчестве. В русской литературе XX века, по справедливому утверждению Кожинова, необходимо видеть продолжение великой русской литературы XIX века и предшествующих веков, а не ограничивать политико-идеологическими рамками. Никакое наличие в произведениях того или иного писателя «критического» пафоса, идеологических обличений, описаний жестоких репрессий, выпавших на его долю, не могут являться критерием оценки творчества и залогом величия. «Подлинный писатель в принципе не может «лакировать» воссоздаваемую им жизнь, хотя и подчас противопоставляет ей свой - воображаемый - "идеал"», потому «тот факт, что в произведениях Андрея Платонова или Бориса Пастернака воссозданы тяготы и страдания людей в послереволюционной России, не дает оснований считать этих художников слова "антиреволюционерами" и "антисоветчиками"» [209, с. 10].
На рубеже веков и в начале XX столетия «духовное» и «революционное» начала литературы вступают в своеобразный конфликт. Приметы «новой» духовности, «новых» исканий интеллигенции отразились в ее творчестве: « ... на смену Чернышевскому, который с простодушным и, в своем роде, "православным" максимализмом звал Русь в противоположном Православию направлении, "к топору", - и пришел Блок с его воспеванием "музыки Революции" с его "Уж я ножичком полосну, полосну"» [176, с. 154]. Литература Серебряного Века отличается стремлением сочетать и согласовать эти два начала. Понятия «Бог», «духовность», «православные истины» подменяются «революционной стихией», которой Блок, по его признанию, «отдался» в поэме «Двенадцать». Неприязнь поэта к Христу есть подтверждение активного отталкивания от Православия, а значит начало «вырождения» личности русского интеллигента и человека вообще.
В 1909 г. в письме к В. Розанову А. Блок писал: «Я ... с молоком матери впитал в себя дух русского "гуманизма" ... . Я по происхождению и по крови "гуманист", то есть, как говорят теперь, - "интеллигент"» [28, с.323].
Почти через 90 лет (в 1997) была опубликована статья Вадима Кожинова «В чем смысл российской интеллигенции?», где он констатирует тот факт, что до сих пор «этот вопрос - один из наиболее острых и вместе с тем наименее проясненных» и, что «интеллигенция - безусловно собственно русское явление» [100, с. 144]. Он дает свое определение этого понятия: «Интеллигенты - это ... люди, получившие ... образование, но главное заключается в том, что они вырабатывают определенную программу ... , которая, по меньшей мере, не совпадает с программой государства, власти. И поэтому всегда ... существует противостояние интеллигенции и государства» [100, с. 145].
