Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические основания историко-литературной проблемы русского национального характера. генезис и аксиология 25
Современные этнопроцессы и история русской характерологии . 25
К проблеме изучения национального характера 37
Ресурсы поэтики: фракталы и концепты 47
Новая "правда о русском " 57
ГЛАВА 2. Русский характер в эпоху преломления: формы национальной рефлексии на революционные события в "прозе 1918 года" 75
Новая онтология и "болезненный рост русской души" 75
Иконоцентризм как самобытная черта национального искусства первой половины XX века 85
"Неупиваемая Чаша"И.С.Шмелева: концепт "радость" в поэтике 91
русской красоты 91
"Сподручницагрешных"Е.И.Замятина:лики образ 106
"Мирская чаша" М.М.Пришвина: скифская стихия и православная молитва 124
ГЛАВА 3. Русский характер и проблема национальной идентичности в прозе первой половины XX века 141
Национальная идентичность и литературоведение 141
Образ "ловца человеков" в прозе Е. Замятина и Д. Голсуорси 147
Жанровые эксперименты А.И.Куприна как форма выражения национальной идентичности 156
1. Феномен восприятия в Англии рассказа "Штабс-капитан Рыбников" 157
2."Жидкое солнце": формы этнических стереотипов в литературе 169
Русский взгляд на Италию в повести И.С.Шмелева "Неупиваемая Чаша " 184
ГЛАВА 4. Феномен "русской любви" в прозе первой половины xx века: этическое и художественное своеобразие 193
О русском концепте "любовь " и литературном любовном каноне 193
"Сентиментальный роман" А.И.Куприна и русский сентиментализм .202
"Гранатовый браслет"А.И.Куприна:русская соната о любви 213
"Осенний свет"Б.К.Зайцева: поэтика "русскогоминора" 226
"Темные аллеи" русской любви (Бунин, Набоков, Шмелев) 234
В биреальности "Романа с кокаином"М.Агеева 256
Русская жалость в рассказе М.Горького "Страсти-мордасти " 265
ГЛАВА 5. Концептосфера русского пространства в романе М.А.Шолохова "Тихий дон": топика национального характера 275
К вопросу о "геософии" и "геопоэтике" 275
Простор и даль 285
Воля и свобода 295
В поисках правды 299
Феномен русской удали 307
"Волчиное сердце" 318
Стихия народной песни 323
Заключение 338
Примечания 359
Список использованной литературы 387
- Современные этнопроцессы и история русской характерологии
- Новая онтология и "болезненный рост русской души"
- Образ "ловца человеков" в прозе Е. Замятина и Д. Голсуорси
- О русском концепте "любовь " и литературном любовном каноне
Введение к работе
Русская литература первой половины XX века представляет собой уникальное художественно-эстетическое, нравственно-этическое, идеологическое явление. В онтологии национальной и мировой словесности оно не имеет себе равных по степени сложности и противоречивости, по непредсказуемости историко-литературного существования и движения, по беспрецедентному многообразию разноуровневых связей, отношений, переплетений, слоев, конфликтов, контекстов, по культурному плюрализму и диалогизму.
В полувековом промежутке оказались спрессованы несколько художественно-идеологических эпох и реальностей, разных по своим объемам, задачам, генезису, аксиологии, способам существования: литература "русского культурного ренессанса" ("серебряного века"), советская литература, литература русского зарубежья и литература "внутренней эмиграции", причем последние три на протяжении длительного времени существовали параллельно. Однако все эти именно литературы составили в своей совокупности единую русскую литературу первой половины ушедшего столетия. Принципиальная ее неделимость обусловлена несколькими факторами, положенными в основу фундамента, не разрушенного даже мировыми и национальными катаклизмами.
"Вначале было Слово" - сам русский язык, который уже внутри себя самого заключал объединяющие национальную образность, способы мышления, миропонимание. Во-вторых, писателей так или иначе соединяла сама великая русская литература, традиции которой были ими восприняты и приумножены. В-третьих, всех их без исключения волновала судьба России, и любовь к ней определяла, в каждом случае индивидуально, гуманистический пафос, выбор тем, идей, жанров, сюжетов, конфликтов, героев произведений. Само грандиозное и масштабное явление русской прозы рассматриваемого периода может быть выделено в самостоятельную литературно-
художественную реальность, обладающую специфическими, только ей присущими структурно-типологическими чертами и признаками: тенденциями, проблематикой, характерами героев, идейно-эстетической ментальностью, своеобразным арсеналом художественных средств выразительности. Именно поэтому возможно ставить вопрос о рассмотрении прозы первой половины XX века как единого и цельного историко-литературного этапа [1].
Л.В.Полякова справедливо обратила внимание на то, что "если мы претендуем на создание единой научной систематики истории литературы, в ней должны присутствовать единые критерии, единые принципы дифференциации. <...> ...Оттого, как мы периодизируем, что кладем в основу, считаем главным, ведущим в историческом движении, зависят общие и конкретные оценки и отдельных художников и их творений, и ведущих тенденций и направлений, и целых литературных эпох" [2]. Первую половину XX столетия следует определять именно как литературную эпоху, почти полностью вместившую в себя становление, развитие и завершение творчества крупнейших писателей, и прежде всего прозаиков И.А.Бунина, М.А.Булгакова, М.Горького, Б.К.Зайцева, Е.И.Замятина, А.И.Куприна, А.П.Платонова, М.М.Пришвина, А.Н.Толстого, И.С.Шмелева, М.А.Шолохова. Не повторилась больше и "русская проза" В.В.Набокова. Их этапные произведения как в зеркале отразили всю сложность и драматичность эпохи первой половины ушедшего века, включившую в себя три русские революции и две мировые войны. Несмотря на художественные и идеологические различия творческих систем и методов, эти произведения закономерно стоят в одном ряду, представляя и обогащая собой явление русской прозы.
В отечественном, в первую очередь советском литературоведении, было достаточно много сказано о творческих различиях платформ писателей, отмечено огромное количество историко-литературных дефиниций, полярность и плюрализм мнений и оценок, выявлены противоречивые отношения внутри литературных течений и направлений и между самими писателями,
организовано множество дискуссий на тему соотношения типов реализма и модернизма, поставлена проблема "чужого слова" и индивидуального писательского почерка и т. п. Словом, было много сказано о том, что разъединяло и отличало, но очень мало — о том, что все-таки объединяло и синтезировало, что образовывало мощную, яркую, фундаментальную целостность русской литературы, и, в частности, прозы указанного периода.
Одним из цементирующих начал была открыто заявившая о себе именно в первой половине XX столетия национальная выразительность общекультурных и литературных явлений, обращенных в главном идейном истоке своем к духовным, историческим, языковым основам русского народа. И именно такой подход может быть определяющим в прояснении общей идейно-художественной аксиологии литературы указанного периода. Справедливо утверждение М.М.Голубкова: "Не в отдельной личности или даже партии, но в самой русской истории последних трех столетий и в национальном менталитете, ею сформированном, кроется объяснение тех процессов, что определили развитие русской культуры XX века..." [3].
В последнее пятнадцатилетие чрезвычайно активно происходит открытие грандиозного архипелага под названием "История русской литературы первой половины XX века", многие выдающиеся художественные достижения которой долгое время были либо неизвестны, либо заслонены искаженными оценками чаще всего политического характера. "Возвращение" внимания исследователей к этой эпохе обусловлено не только стремлением восполнить образовавшиеся историко-литературные, идейно-философские, художественно-эстетические лакуны, но и насущной необходимостью восстановить насильственно разорванную, генетическую преемственность всех "потоков"и "рукавов" русской литературы XX столетия. И целостное осмысление их возможно в первую очередь на незыблемом фундаменте национальной аксиологии и онтологии.
Актуально в этой связи исследование М.М.Голубкова, выдвинувшего подход, связанный с "восприятием литературы как одной из сфер воплощения русского национального характера" [4]. Исследователь справедливо рассматривает русский характер как главный синтезирующий фактор национальной культуры, позволяющий преодолевать многочисленные "расколы" и "разрывы" национальной истории. Нельзя утверждать, что этот подход совершенно нов для отечественного литературоведения. Еще в 1977 году Л.И.Емельянов в актуальной и сегодня статье "Развитие литературы и проблема народности" на примере творческого гения Пушкина сформулировал основную задачу русской литературы таким образом: "И суть вопроса для него (Пушкина. - Н.Ж.) заключалась не столько в том, каков он, этот "национальный характер", сколько в том, чтобы русская литература оказалась в состоянии его отразить. Отразить же она его может не иначе, как отражая национальную жизнь в ее наиболее характерных и существенных проявлениях"
[5].
Практически все крупные писатели, определившие облик русской литературы ушедшего века, приоритетно исследовали и художественно воплощали именно черты национального характера, ставшего для них своеобразным магнитом творческого притяжения. И.А.Бунин, М.Горький, И.С.Шмелев, А.И.Куприн, А.А.Блок, С.А.Есенин, А.Белый, М.А.Шолохов, Е.И.Замятин, М.М.Пришвин, Б.К.Зайцев, А.П.Платонов, А.Н.Толстой, Л.М.Леонов, Ф.А.Абрамов, В.М.Шукшин, В.И.Белов, В.Г.Распутин, Н.М.Рубцов, Б.А.Можаев, В.П.Астафьев, А.И.Солженицын и многие другие создали беспрецедентную "энциклопедию" русских характеров - литературно-художественную национальную характерологию.
Отечественное литературоведение многое сделало для исследования национальной специфики русской литературы. Однако чаще всего угол зрения ученых ограничивается абстрактно-эстетическими или идеологическими констатациями культурно-семантических, художественно-фольклорных, ли-
тературно-этнографических формальных аспектов. В классических работах
Б.И.Бурсова, Е.Н.Купреяновой, Г.П.Макогоненко, Г.Д.Гачева,
К.Д.Муратовой, Д.С.Лихачева обозначаются лишь общие направления и пути постижения категории национального вообще, констатируется сложность ее научного и художественного осмысления [6]. Вопрос о конкретном поэтическом воплощении литературой именно национального характера так, как он был поставлен, например, русской религиозной философией первой половины XX века, в отечественном литературоведении почти не поднимался. А ведь русский характер с его тайнами, парадоксами и очарованием манил к себе и не отпускал творческую волю художников на протяжении столетия.
Сегодня отечественное литературоведение столкнулось с практически полным отсутствием какой-либо ясной литературоведческой методологии для решения подобных вопросов на современном уровне. Старые подходы безнадежно устарели, а новые еще не выработаны. На конец 1990-х пришелся своеобразный взрыв интереса российских общественных наук к проблемам русского национального характера, начался настоящий исследовательский "бум", были защищены десятки докторских и кандидатских диссертаций, изданы солидные монографии, написаны сотни научных статей [7]. И на этом благоприятном общественно-научном фоне сложилась парадоксальная ситуация, при которой русская литература как национальное явление стала материалом исследования для отечественных и зарубежных философов, социологов, психологов, политологов, представителей других наук, но не литературоведов. Обозначилось явное отставание российского литературоведения от современного научного знания по комплексу национальных проблем. Работы, в названиях которых бы встречалось упоминание о категории национального характера, исследующегося на примере произведений русской литературы буквально единичны (Г.А.Лесскис, В.В.Борисова, А.В.Канашкин, И.В.Лифанова, И.А.Овчинина, В.К.Сигов) [8]. В рамках русской словесности национальный характер исследовался на примере публицистики русских пи-
сателей и философов (А.В.Огнев, Ю.И.Сохряков, Т.Д.Белова, Н.В.Шенцева
[9].
Вместе с тем, достаточно активно развивается отечественное литературоведение, специализирующееся на изучении особенностей художественного воплощения национальных характеров (английского, американского, китайского, немецкого) и национального своеобразия в произведениях зарубежной литературы (работы П.В.Балдицына, Е.А.Павленко, В.С.Чурбановой, В.П.Шестакова) [10]. Активно развивалось в последнее пятнадцатилетие и литературоведение российских национальных литератур [11].
На страницах современных работ о русской прозе первой половины XX века исследуются вопросы ее уникальной поэтики, особенности творческой эволюции писательских индивидуальностей, традиции и новаторство художников, предлагаются оригинальные интерпретации их отдельных произведений, оценивается вклад писателей в историю русской и мировой литературы. Однако проблема национальной выразительности художественных открытий именно первой половины XX столетия в отечественном литературоведении разработана, как это ни странно, менее всего. Приоритетное внимание отечественной прозы этого периода к характеру русского человека и его образу жизни, национальным культурно-историческим, аксиологическим константам до сих пор не стало предметом специального развернутого исследования. А между тем без изучения инструментов художественного выражения национального характера невозможно в полной мере оценить смысл духовно-эстетических поисков и экспериментов русских прозы обозначенного временного отрезка, понять ее общие художественно-философские задачи, прояснить особенности литературного процесса, ответить на назревшие вопросы об уникальности творческого почерка отдельных писателей. Обращенностью к этой проблематике определяется актуальность диссертационного исследования. Оно соответствует Постановлению Президиума РАН "Об утверждении основных направлений фундаментальных исследований" от 1 июля 2003
г., № 233, пунктам 8.5 "Этногенез, этнокультурный облик народов, современные этнические процессы; историко-культурное взаимодействие Евразии" и 8.7 "Духовные и эстетические ценности отечественной и мировой литературы и фольклора в современном осмыслении" [12].
Именно в первой половине XX столетия, в пору убыстрения процессов интернационализации жизни, литература впервые осознала себя именно как национальная, почувствовала в себе сформировавшуюся готовность и способность выразить всю полноту и многообразие национальной жизни. Русский характер на протяжении этого трагического периода российской истории всегда оказывался в эпицентре социокультурной ситуации, оставался предметом пристального внимания и осмысления ученых, художников, музыкантов, философов, и, конечно, писателей. Нет ни одного более или менее крупного деятеля культуры той эпохи, не оставившего свое свидетельство постижения категории русского национального.
Не случайно, что именно на первую половину XX века пришелся расцвет русской религиозной философии, базировавшейся на постижении опыта национальной духовности. Работы Н.А.Бердяева "Духовные основы русского народа", "Истоки и смысл русского коммунизма", "Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности", "Русская идея", "Миросозерцание Достоевского", "Душа России", "Самопознание. Опыт философской автобиографии", И.А.Ильина " О грядущей России", "О сопротивлении злу силою", П.Б.Вышеславцева "Русский национальный характер", Е.Н.Трубецкого "Три очерка о русской иконе", В.В. Розанова "Возле русской идеи", "Апокалипсис нашего времени" и других определяли вектор движения философской мысли в открытии русской культурой национального характера [13]. Они заложили прочный общеметодологический фундамент для исследования этого характера.
В начале столетия в продолжение деятельности Ф.И.Буслаева, А.Н.Афанасьева, А.Н.Веселовского, П.А.Бессонова, А.С.Ермолова вышли
труды собирателей и исследователей народной мудрости: А.А.Коринфского "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев, пословиц русского народа" (1901) и "В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий" (1905), Г.Попова "Русская народно-бытовая медицина" (1903), С.В.Максимова "Нечистая, неведомая и крестная сила" (1903), Н.Новомбергского "Колдовство в Московской Руси XVII столетия" (1906), И.В.Ягича "История славянской филологии" (1910), Е.В.Аничкова "Язычество и Древняя Русь" (1914), Н.Гальковского "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси" (1913-1916), Д.К.Зеленина "Очерки русской мифологии" (1916). В 1914 году были переизданы "Народные русские легенды" А.Н.Афанасьева.
А.Васильев произнес речь в русском собрании "Об исконных творческих началах и о бытовых особенностях русского народа" (1902), появляется множество работ научного психоэтнографического характера ("Великорусы" (1902) В.В.Воробьева, "Русский народ как этнографическое целое" (1907) А.И.Соболевского, "Психология русской нации" (1915) П.И.Ковалевского.
Всё это создавало единую духовную атмосферу и способствовало формированию единого национально-культурного контекста, одухотворяющего и жизни искусства. Начало XX столетия было ознаменовано своеобразным взрывом интереса деятелей отечественной культуры к произведениям, которые бы тесно смыкались с фольклором, с художественно-эстетическими традициями народного творчества. Ярким национальным колоритом отмечены работы Ю.П.Анненкова, В.М.Васнецова, М.А.Врубеля, А.К.Глазунова, С.Т.Конёнкова, Б.М.Кустодиева, К.С.Петрова-Водкина, С.С.Прокофьева, С.В.Рахманинова, Н.К.Рериха, Н.К.Римского-Корсакова, И.Ф.Стравинского, Ф.О.Шехтеля, А.В.Щусева и других.
Обращались к фольклору и национальной мифологии и писатели. В.А.Келдыш справедливо отмечает, что "в системе ценностей нашей предоктябрьской литературы одна из самых непререкаемых — народно-национальный характер" [14]. Черпали творческое вдохновение в этнографи-
ческих странствиях по Русскому Северу М.М.Пришвин, А.М.Ремизов, Е.И.Замятин. Написал оригинальную работу "Поэзия заговоров и заклинаний" и стихотворный цикл "Пузыри земли", насквозь пронизанные духом народной эстетики, А.А.Блок. С.М.Городецкий выпустил имевшую огромный успех книгу стихов "Ярь" (1907), в которой были созданы языческие образы славянской старины, Б.А.Садовский издал книгу стихов "Самовар" (название говорит само за себя). Характерно обращение к русско-славянской теме К.Д.Бальмонта, выпустившего сборники с характерной проблематикой "Злые чары. Книга заклятий" (1906), "Жар-птица. Свирель славянина" (1907), "Птицы в воздухе. Строки напевные" (1908), "Зеленый виноград. Слова поцелуйные" (1909). Позднее, уже в эмиграции, русская тема в творчестве поэта вновь вышла на первый план: сборники "Мое - Ей. Россия" (1924), "В раздвинутой дали. Поэма о России" (1929), "Северное сияние: стихи о Литве и Руси" (1931), цикл "Видения родного" (1922). А.Белый, Ф.Сологуб, М.Горький, А.И.Куприн, И.А.Бунин, Б.К.Зайцев, С.Н.Сергеев-Ценский в своем творчестве также обращались к богатейшей художественной сокровищнице народного искусства. Трагические события, полыхнувшие в России (три революции, две мировые и гражданская войны) лишь обостряли интерес художников к личности русского человека.
Запоминающиеся мнения, замечания и оценки русского характера принадлежат иностранцам, лично посещавшим в первой половине ушедшего столетия Россию или познакомившимися с русскими людьми через великую русскую литературу (Дж.Голсуорси, С.Грэм, Джером К. Джером, Дж.Лондон, Т.Драйзер, Х.Уолпол, Г.Уэллс).
К художественному постижению национального самосознания и постижению вопросов общечеловеческого бытия русские писатели первой половины XX века шли через анализ русской национальной жизни и русского характера, используя опыт предшественников и современников, опираясь на
собственные представления о нравах, обычаях, традициях, идеалах своего народа, на знания его культуры.
Многие из классиков русской литературы XX века долгие годы прожили вдали от родины, писали на европейские сюжеты и темы, пристально интересовались произведениями зарубежных писателей, мыслителей, ученых, испытывали их довольно сильное влияние. Чаще всего сами были весьма оригинальны в собственных формально-поэтических и философско-теоретических поисках, не вмещавшихся в общепринятые представления о русской классике, но тем не менее всегда оставались национально мыслящими и национально выраженными художниками.
Русская литература этого периода вобрала в себя все богатство мировой культуры, она активно в нее интегрировалась. В ее недрах возник пристальный интерес к произведениями зарубежных писателей, мыслителей, ученых. Национальная проза испытала их довольно сильное влияние, что обусловило появление в творчестве отдельных писателей европейских сюжетов и тем (И.А.Бунин, А.И.Куприн, Е.И.Замятин, И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.Горький). И тем не менее, большинство русских писателей всегда были и оставались до конца своих дней национально мыслящим и национально приверженными художниками. В фундаменте их творчества - русская жизнь, духовный опыт, культурные, нравственно-этические основы бытия русского народа, его яркий и непосредственный характер.
Материалом диссертации является преимущественно русская проза первой половины XX века. К исследованию привлечены отдельные произведения зарубежных писателей, русской поэзии, публицистики, критики, мемуарные, эпистолярные источники, публицистика этого периода. Идейно-художественное пространство русской прозы первой половины XX столетия стало объектом исследования.
В связи с невозможностью в пределах одной работы привлечь к анализу все многообразие художественных явлений русского прозы избранного
периода, основное внимание сосредоточено на произведениях, которые репрезентативно иллюстрируют магистральные пути, направления и способы осмысления русского национального характера.
В изучении данной проблемы в диссертации основной акцент сделан на прозаическом наследии И.А.Бунина, М.А.Шолохова, Е.И.Замятина, В.В.Набокова, М.Горького, А.И.Куприна, И.С.Шмелева, Б.К.Зайцева, М.М.Пришвина, в творчестве которых отражены и в некоторых моментах предугаданы наиболее выразительные тенденции развития русского и мирового искусства XX века. Эти писатели оказались в ряду тех художников, творческая и личностная индивидуальность которых позволяет расставить ведущие акценты в оценках литературного процесса всего столетия.
Предметом изучения избрана поэтика русского национального характера в прозе первой половины XX века в историко-литературном, языковом, философском, эстетическом, культурном контекстах.
В основу используемого термина "поэтика" в диссертации положено современное общее его понимание как системы художественных средств выражения в литературных произведениях. В связи с этим главное внимание в работе наряду с исторической поэтикой обращено на теоретическую поэтику, которая с опорой на точку зрения В.В. Виноградова рассматривается как наука "о формах, видах, средствах и способах словесно-художественного творчества, о структурных типах и жанрах литературных произведений" [15].
Вместе с тем в диссертации поэтика представлена и как системное понятие, как общая "эстетика словесного художественного творчества" (М.М.Бахтин), как "эстетика и теория поэтического искусства" (Я.Мукаржовский).
Поэтика в диссертации рассматривается и как синтетическое понятие, стремящееся к интегративности и комплексности подхода к художественному произведению. Еще Б.В.Томашевский в конце 1920-х годов отмечал, что "область литературы не едина", что "при теоретическом подходе литератур-
ные явления подвергаются обобщению, а потому рассматриваются не в своей индивидуальности, а как результаты применения общих законов построения литературных произведений" [16]. Сходные мысли высказывал и Я.Мукаржовский: "В процессе своего развития поэтика, испытывая различные тяготения, порою сближается, а часто и сливается с какой-либо из смежных наук, но даже в тех случаях, когда она, казалось бы, находится на чужой территории, конечной целью всех вопросов, пусть даже сходных с проблематикой истории литературы, социологии и т.д. для нее всегда является освещение поэтической структуры" [17].
Представляется, что поэтика наиболее точно и органично может способствовать выявлению и раскрытию сложной аксиологии русского национального характера, поскольку априори исходит из постулата об изменчивости оценок и интерпретаций, разнообразных контекстов того или иного художественного произведения и обращается к его самой стабильной, неизменной в своей основе системе — тексту, отображающему образно-художественные потенции национального языка.
Поэтика, обращаясь к лингвореалиям, позволяет объективизировать содержание понятия русского национального характера в художественном произведении, найти его опоры в языковых формулах, бытующих на уровне сознания каждой нации, отражающих стратегию и тактику ее поведения, образ жизни, мышление, философию.
Важно заметить, что необходимость выделения и формирования собственно теоретической поэтики было осознано исследователями именно в первой половине XX века, когда само развитие литературы потребовало новых форм освоения художественного. Историческая поэтика с ее историко-генетическим подходом уже не могла в достаточной мере удовлетворить назревшего интереса к художественной форме, способам ее создания и изучения. В этом ключе А.П.Скафтымов в статье "К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы" (1923)
четко сформулировал актуальные для того времени вопросы: "Начальный шаг познания вещи не есть вопрос о начале самой вещи. Прежде чем спрашивать: почему? нужно поставить вопрос: что? Выяснению генезиса должно предшествовать статическое изучение изучаемого явления, т.е. установление его признаков и свойств самих по себе, как они явлены в самом пребывании изучаемого факта. Генезис вещи не дает понятия о самой вещи" [18]. Поэтому неслучайно, что у истоков теоретической поэтики стояли представители формальной школы. Характерно название программной статьи В.Б.Шкловского "Искусство как прием" (1915).
Теоретическая поэтика в той или иной степени была востребована наукой о литературе на протяжении всего XX столетия, хотя пережила и ряд кризисных моментов в своем развитии [19]. В настоящее время интерес к поэтике продолжает оставаться стабильно высоким. Появляются новые работы (С.Н.Бройтман, Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа, И.В.Силантьев), регулярно переиздаются классические работы в этой области, создаются учебные пособия и хрестоматии, проводятся научные конференции [20].
Однако на фоне постоянно нарастающего внимания исследователей к поэтике, намечаются все-таки определенные особенности и акценты в ее современном развитии. В последнее десятилетие явно отмечается своеобразная тенденция к изучению поэтики какого-либо субъекта художественного творчества. Сам термин "поэтика" стал все чаще означать не объект исследования (литературу, прозу, поэзию, произведение), а скорее его субъект. Появилось огромное количество исследований, в названии которых встречаются следующие формулировки: "поэтика мотива" (И.В.Силантьев), "поэтика дискурса" (И.П.Зайцева), "поэтика сюжета" (С.С.Васильева), "поэтика художественного пространства" (Е.М.Букаты), "поэтика блужданий" (Н.Ф.Швейбельман), "поэтика иронии" (С.И.Красовская), "поэтика памяти" (Д.Э.Томпсон) [21].
Подобная тенденция свидетельствует о широких концептуальных возможностях поэтики, открывающей новые пути анализа художественного произведения. В связи с этим постановка проблемы поэтики русского национального характера приобретает соответствующие теоретические основания и провоцирует необходимость разработки ее методологической базы. Тем более, что актуальность подобного подхода к исследованию русской прозы первой половины XX века обоснована самим художественным материалом и сменой в начале столетия общей эстетической парадигмы. Новые формы художественности востребовали к жизни и категорию национального характера, ибо в начале XX века появились инструменты не только описания его сложной структуры, но и выражения.
Несмотря на то, что до сих пор не выработано единое определение самого термина "национальный характер", правомерность его употребления как научной категории сегодня не подвергается сомнению. В работах К. Касьяновой, А.Крахера А. Лубского, С. Лурье, Б.Сикорского, часто с опорой на русских философов, представлены оригинальные пути решения этого вопроса. Понятие "национальный характер" определяется "как биоэтносоци-культурный феномен, формирующийся под влиянием множества факторов природного, социального, исторического и аксиологического (преимущественно нормативного) характера [22], как "целостная система со свойственной ей иерархией качеств, черт, доминирующих в побуждениях, образе мыслей и действий, в культуре и стереотипах поведения, свойственных данной нации" [23].
Однако в литературоведческом исследовании представляется необходимым рассматривать категорию "национального характера" прежде всего сквозь призму социокультурных факторов. В художественном произведении в силу его эстетической специфики носитель национального характера уже изначально выступает и позиционируется писателем как человек определенной культуры. И понятие культуры здесь выступает как ключевое, поскольку
именно оно обуславливает и в огромной степени продуцирует формирование конкретного типа личности с определенным набором индивидуальных качеств, нужных для воспроизведения существующей модели национального бытия. Иными словами, национальный характер есть порождение национальной культуры, что при анализе художественного произведения означает неизбежный выход во все пространство национальной онтологии и аксиологии. В творческой реальности писателя это может означать, что феномен национального характера используется им как способ познания законов национальной истории и бытия, как инструмент влияния на сознание читателя, а через него и на культуру всей эпохи.
В связи с этим национально выраженный склад характера героев русской прозы первой половины XX века в данной работе рассматривается в качестве частного случая художественного характера, через который раскрываются как ее гуманистическая и эстетическая концепция, так и исторически сложившийся тип поведения русского человека (поступки, мысли, стремления, чувства, идеалы, мечты, переживания, речь).
Необходимость и плодотворность прояснения проблемы литературного характера в прозе первой половины XX века уже была отчасти затронута в отечественном литературоведении [24], но рассматривалась чаще всего вне прямого обращения к национальному контексту.
Литературный характер, пожалуй, одна из самых старых и самых стабильных категорий поэтики, присутствовавших уже в "Поэтике" Аристотеля. В настоящее время существует множество литературно-философских определений термина "характер". Однако все они сводятся к констатации того, что основным признаком литературного характера является его индивидуали-зированность. Причем характер часто рассматривают в прямой зависимости от понятия "типа", позволяющего на общем фоне выявить конкретные особенности, черты человека, включенного в эстетическую систему произведения. В этой связи весьма удачным представляется определение литературно-
го характера, предложенное В.И.Тюпой: "образ человека, очерченный с известной полнотой и индивидуальной определенностью, через который раскрываются как обусловленный данной общественно-исторической ситуацией тип поведения (поступков, мыслей, переживаний, речевой деятельности), так и присущая автору нравственно-эстетическая концепция человеческого существования. <...> В результате литературный характер предстает "новой реальностью", которая, отображая реальный человеческий тип, идеологически проясняет его" [25].
Целью диссертационного исследования избрано осмысление художественно-семантической специфики русской прозы первой половины XX века через анализ средств и способов изображения характера русского человека и образа русской жизни в произведениях И.А.Бунина, М.А.Шолохова, Е.И.Замятина, В.В.Набокова, М.Горького, А.И.Куприна, И.С.Шмелева, Б.К.Зайцева, М.М.Пришвина и других. С этим связаны и основные задачи исследования:
осмыслить историко-литературный и социально-философский контексты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века;
выявить и сформулировать черты, характеризующие национальную самобытность русской прозы первой половины XX века, закономерности формирования ее поэтики;
раскрыть содержание литературно-художественного явления "проза 1918 года", в рамках которой определить формы национальной рефлексии на трагические события октябрьской революции, обозначить принципы художественного постижения основ русского характера;
проанализировать способы выражения национальной идентичности в прозе первой половины XX века;
раскрыть художественно-философский смысл феномена "русской любви";
выявить поэтико-аксиологическое наполнение концептосферы русского пространства в романе М.А.Шолохова "Тихий Дон" в аспекте национально выраженного характера Григория Мелехова;
предложить иную, в сравнении с имеющимися, интерпретацию некоторых знаковых для русской литературы произведений, образов, жанров, приемов писателей первой половины XX века.
Целью и задачами обусловлен выбор методики исследования, в основе которой - синтез историко-культурного, сравнительно-типологического, структурно-поэтического, семантического методов и подходов.
В процессе создания теоретико-методологической базы исследования изучены фундаментальные труды русских мыслителей о "природе поэтической реальности" и об "онтологии русской души": Н.С.Арсеньева, С.А.Аскольдова, Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, П.Б.Вышеславцева, И.А.Ильина, Н.О.Лосского, В.В.Розанова, В.С.Соловьева, И.Л.Солоневича, Е.Н.Трубецкого, Н.Ф.Федорова, Г.П.Федотова, П.А.Флоренского; некоторые научные концепции в области философии художественного творчества, теоретической и исторической поэтики (С.С.Аверинцева, Р.Барта, М.М.Бахтина, П.М.Бицилли, С.Н.Бройтмана, А.Н.Веселовского, В.В.Виноградова, Г.О.Винокура, В.М.Жирмунского, Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Ю.В.Манна, Я.Мукаржовского, А.М.Панченко, Г.С.Померанца, А.А.Потебни, В.Я.Проппа, Ц.Тодорова, Б.В.Томашевского, В.Н.Топорова, Ю.Н.Тынянова, В.И.Тюпы, Б.А.Успенского, О.М.Фрейденберг, Б.М.Эйхенбаума, В.Б.Шкловского, Р.Якобсона).
В диссертации нашли отражение результаты исследований отечественных и зарубежных ученых о сущности национального характера (Р.Бенедикт, В.М.Бехтерева, Ф.Боаса, Л.С.Выготского, Г.Д.Гачева, А.Кардинера, К.Касьяновой, Н.М.Лебедевой, А.Р.Лурия, С.В.Лурье, М.Мид, И.А.Павлова, В.С.Собкина, В.Ю.Хотинца, Т.Шварца, Г.Г.Шпета, К.-Г.Юнга), а также продуктивные для литературоведческого дискурса работы в области лингво-
культурологии, когнитивной лингвистики (Н.Д.Арутюновой, Н.Н.Болдырева,
А.Вежбицкой, В. фон Гумбольдта, Ю.Н.Караулова, В.В.Колесова,
В.П.Нерознака, И.А.Стернина, Ю.С.Степанова, Г.Г.Слышкина,
Н.Ф.Уфимцевой, А.Н.Шмелева, Л.В.Щербы).
В работе учтены взгляды и подходы исследователей русской прозы XX
века, представителей разных литературоведческих школ и направлений
Т.Д.Беловой, А.Ю.Большаковой, Н.Букс, А.И.Ванюкова, Л.Геллера,
М.М.Голубкова, Л.П.Егоровой, В.В.Кожинова, Н.Н.Комлик, Л.И.Колобаевой,
Н.В.Корниенко, И.К.Кузьмичева, Н.Л.Лейдермана, И.Г.Минераловой,
О.Н.Михайлова, Е.Г.Мущенко, Ж.Нива, Т.А.Никоновой, В.В.Перхина,
Л.В.Поляковой, М.К.Поповой, С.Г.Семеновой, Л.А.Смирновой,
Ю.С.Сохрякова, Л.А.Спиридоновой, А.Б.Удодова, Л.Е.Хворовой и других.
Диссертант опирался также на достижения отдельных отраслей персо-налистического литературоведения (буниноведения, шолоховедения, горько-ведения, замятиноведения, набоковедения, шмелевоведения и других).
Учтен опыт работы кафедры истории русской литературы Тамбовского государственного университета им. Г.Р.Державина по изучению теоретических аспектов русской литературы XX века и проблематики творчества отдельных писателей (М.Горького, Е.И.Замятина, А.П.Платонова, С.Н.Сергеева-Ценского, И.С.Шмелева).
Научная новизна работы заключается в обозначении и конкретном решении историко-литературной и художественно-философской проблематики русского характера в прозе первой половины XX века, в выявлении национального начала как доминирующего в формировании индивидуальной поэтики И.А.Бунина, М.А.Булгакова, М.Горького, Б.К.Зайцева, Е.И.Замятина, А.И.Куприна, В.В.Набокова, М.М.Пришвина, И.С.Шмелева, М.А.Шолохова и других писателей, своим творчеством обеспечивших статус русской литературы как одной из авторитетных литератур мира.
Впервые художественные представления о русском национальном характере рассмотрены в качестве стержневой составляющей эстетической системы целого историко-литературного периода, а также как синтезирующего, объединяющего фактора четырех литератур: "русского культурного ренессанса", советской, русского зарубежья, "внутренней эмиграции". Такой подход позволяет прояснить параметры единой художественной аксиологии не только первой половины, но и всей русской литературы XX века.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно выявляет закономерности формирования поэтики русского национального характера; определяет историко-литературный и художественно-философский контексты первой половины XX века; обосновывает необходимость формирования новой отрасли литературоведения - этнолитературоведения, изучающего этнопоэтику национальных литератур. Содержательно конкретизированы и обогащены ключевые историко-литературные и онтологические дефиниции: "поэтика", "национальный характер", "русский национальный характер", "литературный характер".
С учетом методологических достижений современного научного синкретизма осуществлен синтез этнолингвокультурологического и литературоведческого подходов путем практического внедрения понятия "национальный концепт" и теоретического обоснования возможностей фрактальной поэтики.
Практическая значимость работы связана с возможностью ее использования в создании общей концепции истории русской литературы XX века, в процессе восстановления ее единого национального контекста, в написании творческих биографий писателей, научных комментариев к их собраниям сочинений, литературных энциклопедий, при разработке курса лекции по истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров на филологических факультетах.
Апробация исследования осуществлялась на Вторых, Третьих, Четвертых, Пятых международных Замятинских чтениях (Тамбов, 1994, 1997, 2000, 2004), ежегодных Державинских чтениях (Тамбов, 1998-2004), на международных и всероссийских конференциях в Москве (2000, 2001, 2002, 2003, 2004), Санкт-Петербурге (2000, 2001), Воронеже (2000, 2003), Белгороде (2000), Орле (2000, 2001, 2003, 2004), Саратове (2000, 2001), Алуште (2003), на Втором Международном конгрессе студентов, молодых ученых и специалистов "Молодежь и наука — третье тысячелетие" / YSTM'02 (М., 2002), в рамках научной стажировки в ИМЛИ им. А.М.Горького РАН (2002). Основные направления исследования поддержаны грантами ФЦП "Интеграция науки и высшего образования" (2002), НП "Университеты России" (2002-2003, 2004-2005).
Диссертация неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры истории русской литературы ТГУ им. Г.Р. Державина. Ее материалы использовались при чтении курсов "История русской литературы конца XIX — начала XX веков", "Литература русского зарубежья", спецкурсов "Теоретические аспекты проблемы русского национального характера в прозе первой половины XX века", "Национальная характерология в прозе Е.И.Замятина", на спецсеминаре "Поэтика "русской любви" в прозе И.А.Бунина".
Основные положения диссертации изложены в 36 работах, в том числе в двух монографиях, в статьях на страницах журналов "Русская словесность", "Литература в школе", "Вестник Тамбовского технического университета", "Подъем", "Вестник Тамбовского университета", "Филологические записки" . Общий объем публикаций по теме диссертации — более 42 п.л.
Структура диссертации включает введение, пять глав, заключение. Приложен список использованной литературы, состоящий из 430 наименований.
Современные этнопроцессы и история русской характерологии
Так случилось, что последний рубеж веков и тысячелетий ознаменован стремительным взлетом молодых отраслей гуманитарных наук с самой популярной, пожалуй, ныне приставкой "этно". Этнопсихолингвистика, этнопсихология, этножурналистика, этносоциология, этнопедагогика, этнополитоло-гия, этнокультурология уверенно и прочно заявили о себе, бросив всю мощь методологического аппарата базовых наук на решение глобальных этнических проблем современности. В условиях стремительно развивающихся на планете интеграционных процессов, нивелирующих социальную, экономическую, национальную и даже личностную дифференцированность человечества, в большинстве современных обществ возникла встречная потребность осознания собственной этнической идентичности, в поиске опоры и стабильности в национальных духовно-культурных константах. Последние признаются залогом дальнейшего прогрессивного развития и процветания современных этносов. Эти процессы происходят сегодня во всем мире, и Россия не является здесь исключением.
. На волне всеобщего интереса к национальному в сфере гуманитарных наук символичной представляется дискуссия "Национальная специфика литературы - анахронизм или неотъемлемое качество?", состоявшаяся на страницах журнала "Знамя" в 2000 году. [1]. Практически все ее участники, отвечая на поставленный вопрос, отмечают разрушительное влияние всемирных процессов глобализации на состояние и общий уровень национальных литератур, которые подвергаются антинациональной нивелировке. Причем главная проблема заключается не в усилении их тотального взаимовлияния друг на друга, а в разрушительном воздействии на национальное художественное творчество общего среднего, и потому невысокого качества, мирового массового искусства и массовой литературной продукции, которые, однако, диктуют художнику свои жесткие законы.
В этой связи Ю.Кублановский констатирует "глобализацию" и "интернационализацию" литературы, в которых замечает ни много, ни мало "свидетельство культурной энтропии цивилизации" [1, с. 207]. По его оценке, "глобальная" литература чрезвычайно "идеологична". И в этом заключена ее главная опасность, поскольку она ищет усредненные подходы к человеческим вкусам. Подобная "усредненность" духовно обедняет мировое искусство, и через него всё человечество. По свидетельству В. Курбатова, "общемировые тенденции к глобализации есть уничтожение... живого единичного национального ответа на всеобщие вопросы..." [1, с. 209].
Противопоставление национального и общемирового сегодня вышло из сферы старой проблемы соотношения национальных и общечеловеческих ценностей и трансформировалось в вопрос о наличии в современном мировом искусстве собственно художественности и духовности. Их истинными носителями признаются сегодня только национальные литературы, способные стать единственной нравственно-этической опорой человечества. Л.Аннинский справедливо полагает, что "...сейчас именно "нация" — мета всего того конкретного, что противостоит реющему в виртуальных высях глобализму" [1, с. 203]. Г.Гачев говорит о том, что только в рамках национального культурного пространства возможно существование литературы как вида искусства: "...Ради самосохранения своего художественная литература заинтересована в том, чтобы не растаяли нации и языки, матери-родины, традиции и особые судьбы, история, пути, души стран" [1, с. 205].
Большинство участников дискуссии согласились с тем, что "национальная специфика" - это "неотъемлемое качество" современных мировых литератур. Причем будущее их, в том числе и русской литературы, зависит от состояния национального языка. Его плодотворное развитие в конечном итоге является залогом существования любой национальной литературы как таковой, ибо вне языка нет художественной словесности. Л.Аннинский называет язык своеобразным паролем, знаменем, "под которым собираются общности. Язык - средство общения, концентрат духовного опыта, залог того, что этот опыт не будет забыт или растрачен впустую" [1, с. 204].
Важно отметить, что на уровне искусства, литературы имеет смысл разграничивать понятия "этнического" и "национального", поскольку последнее оказывается гораздо шире. По точному замечанию Л.Аннинского, "этническое может стать национальным только на уровне культуры, если окажется сопряжено со всеми другими ценностями: государственными, общественными, мировыми... Пароль здесь — не голос крови и не состав генов, а культурный код" [1, с. 204].
"Культурный код" является залогом существования нации в большом историческом времени, определяет уникальный состав и параметры ее ментального пространства, продуцирует парадигму нравственно-эстетических ценностей. Особенности отечественного культурного кода воплощает русская литература, которая, по оценке Ю.Кублановского, "суть не просто эстетический феномен, но и повод для мобилизации культурных и моральных возможностей читателя, в этом смысле... она веский "повод" задуматься о главном, шагнуть к нему" [1, с. 208].
В этой связи возникает закономерный вопрос, в какой же степени и каким образом современные отрасли научного знания, изучающие категорию художественного, могут быть вовлечены в глобальный этнопроцесс. Ибо и культура в целом, и искусство, и литература как раз и несут в себе те самые вечные духовные ценности, в новом обретении которых так нуждается человечество. Можно констатировать, что в мире наметилась очевидная тенденция к исследованию искусства, литературы как явлений национального гения: собственно русского, английского, французского, китайского и т.д. [2]. Возникла насущная потребность в самостоятельном рассмотрении нации как особого объекта и субъекта эстетической системы.
В этой связи представляется резонной мысль о том, что сегодня на первый план выходит проблема вхождения русского национального образа мышления в общую сферу отечественного литературного и литературоведческого сознания, что позволит вывести решение старого вопроса о тайне русской души, загадке русского характера на качественно новый уровень.
Новая онтология и "болезненный рост русской души"
Реакция русской литературы на события 1917 года была особенно яркой в первое послереволюционное десятилетие. Она зафиксировала, с одной стороны, изменения в национальном сознании, а с другой - выявила незыблемые константы русского бытия. Октябрь 1917-го стал своеобразным символическим отсчетом новой исторической эпохи, но полноценное осознание и осмысление наступивших изменений началось деятелями отечественной культуры в 1918 году. Причем наиболее отчетливо русский характер во многих своих корневых чертах проявился в прозе, созданной по горячим следам революционных потрясений.
Русская проза откликнулась на очередные российские катаклизмы сначала в форме самых коротких, мобильных жанров: публицистическими заметками (М.Горький, И.А.Бунин, А.И.Куприн), очерковыми циклами (П.С.Романов), рассказами (Б.К.Зайцев, И.С.Шмелев, С.И.Гусев-Оренбургский), стихотворениями в прозе (Ф.Д.Крюков), "сказками для взрослых" (Е.И.Замятин), небольшими повестями (И.С.Шмелев, М.М.Пришвин). Позднее - уже в 1920-х годах - большим эпосом: романами М.А.Булгакова, А.С.Серафимовича, А.Н.Толстого, А.А.Фадеева, Д.А.Фурманова, М.М.Шолохова и других писателей.
Однако вся проза 1918 года, под которой в настоящей работе понимаются произведения, созданные в 1918 году и произведения, отражающие события 1918 года, обладает общей отличительной чертой - констатирует рождение новой системы онтологических координат: политических, философских, нравственных, религиозных, эстетических, национальных... Казалось, что "мир вступает в новый возраст" (Н.А.Бердяев). Деятелями русской культуры ярко осознавалась невидимая черта, подведенная под всем прошлым России и, словно отсекшая от настоящего все старое, бывшее еще недавно незыблемым и непоколебимым. Образно и точно выразил это состояние В.В.Розанов: "С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес" [1].
В 1918 году произошло много важнейших событий различного масштаба, определивших характер жизни страны в различных областях на многие десятилетия вперед. Приведем лишь некоторые из них: принимается Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа и провозглашается Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР); подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге была расстреляна царская семья; Пушкинский дом включен в состав Академии наук. В историю отечественной лингвистики 1918 год вошел реформой алфавита литературы и языка. Тогда же вводится новое летоисчисление - грегорианский календарь и метрическая система. Москва становится столицей России. В деревнях образованы комитеты бедноты (комбеды), перед которыми поставлена задача вести борьбу с кулаками. Предоставлено право поступления в высшие учебные заведения всем лицам, достигшим 16-летнего возраста. Запрещены все "буржуазные" газеты. В сентябре принимается Декрет "О красном терроре". Открылся памятник А.Радищеву. Образовался комсомол...
Ощущение нового пронзило все жизненные "поры" года, оно давало выход не только в будущее, но создавало атмосферу присутствия вечности в настоящем. Символичным может показаться тот факт, что в предпоследнем номере авторитетного журнала "Русское богатство", как и многие другие старейшие издания прекратившего свое существование в 1918 году, напечатан отрывок из поэмы В.Гюго "Ужасный год":
Внутренний пафос времени можно охарактеризовать как слом, перелом, разлом. Позже И.Лежнев напишет: "Эпоха переломилась на глазах у всех, — и не только на глазах, но и по спине, через кровь, и сквозь нервы... Смешались разные формы быта и пересеклись разные плоскости" [4]. Похожую мысль находим и в "Автобиографии" Е.И.Замятина: "Веселая, жуткая зима 17-18 года, когда все сдвинулось, поплыло куда-то в неизвестность" [5].
Разлом случился и восприятии русского национального характера, оценки которого окончательно лишились романтического ореола, созданного вечно мятущейся русской интеллигенцией вокруг "мудрого" народа. Все ранее существовавшие иллюзорные, умозрительные мнения и рассуждения о национальной душе были мгновенно сметены суровыми реалиями времени. Под напором разбушевавшейся природно-народной стихии, торжества русской пассионарности оказалась погребенной под обломками прошлого и старая русская интеллигенция, формировавшая на протяжении столетия интеллектуальный образ национального характера. А.М.Редько в 1918 году полуиронично заметил: "Революция принесла русской интеллигенции своеобразный подарок. Шапку-невидимку... Вдруг не стало видно интеллигенции, существовавшей в видимом состоянии 130 лет..." [6].
Смерть, разрушение интеллигенции как неотъемлемой части российского общества констатировали многие выдающиеся деятели культуры того времени. В.В.Розанов, как и Н.А.Бердяев, главной причиной называл воинствующий нигилизм, подорвавший духовные основы не только национальной интеллектуальной элиты, но и всего русского народа, России как государства: "Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя", которое тоже называется нигилизмом: "Ты проклял свою землю, и земля прокляла тебя" [7].
Образ "ловца человеков" в прозе Е. Замятина и Д. Голсуорси
Пришвин считал, что национальному характеру недостает личностного начала, его необходимо воспитывать, учась у матери-природы, любая часть которой совершенно неповторима. По его представлению, все деревья, травы, звери в лесу имеют свое лицо, все выполняют одну, только им свойственную функцию. Поэтому он призывал к "любви раз-личающей" - личностной, дающей каждому члену коллектива индивидуально имя и вместе с ним свою долю ответственности за совершаемые деяния и поступки.
Образы Богородицы и матери-земли в "Мирской чаше" сливаются в одно "вечноженственное" целое, в "любовь раз-личающую", которая является главным идейно-художественным лейтмотивом повести. Найденная Алпатовым "в блестящей осенней колее" русской дороги чудом уцелевшая в голодном году луковица напоминает своей формой купол русского православного храма. Она как бы указывает истинность избранного пути, по которому должна двигаться нация, ее нравственный оплот - русская интеллигенция. Любовь раз-личающая, принизывающее и человеческое и природное бытие, прошлое, настоящее и будущее, рождает из души льющуюся молитву: "В день грядущий, просветли, господи, наше прошлое и сохрани в новом все, что было прежде хорошего, леса наши заповедные, истоки могучих рек, птиц сохрани, рыб умножь во много, верни всех зверей в леса и освободи от них душу нашу" (с. 22).
Национальные типы характеров интеллигента Алпатова и "скифа" Пер-сюка - это разные полюсы бытия русского народа, но, по Пришвину, взаимо-притяжимые полюсы. Сблизить их, наладить совместное творчество, подняться к вершине непобедимости силы духа призван новый тип русского человека - Савин, который неожиданно появляется в конце повести. Он едет на смену тяжело заболевшему Алпатову, воспрепятствовать разграблению Музея усадебного быта. В нескольких фразах, которыми обрисовывает этот характер Пришвин, прослеживается связь между духовным подвигом русского подвижника и природной силой вольного человека, призванного проложить новый путь в российской истории. Не случайно именно зимней, не тронутой дорогой едет Савин бесстрашно спасать осколки национального прошлого во имя будущего России: "И в таких-то снегах, по дороге такой-то, собрав возле себя целый обоз, едет из города человек иной жизни. Что ему, свободному, нужно в этом мире древних заветов? Он едет спасти несколько книг и картин, больше ему ничего не нужно, и за это дело он готов зябнуть, голодать, и даже вовсе погибнуть; есть такой на Руси человек, влюбленный в ту сторону прошлого, где открыты ворота для будущего" (с. 86-87).
Пришвин стремился показать, что история России также пронизана "любовью раз-личающей". Именно она сделала возможным формирование, выделение, раз-личение русской нации из "переходящих народов". Именно она рождает сострадание у мещанина Крыскина к стране, "дуравей", которой, по его представлению, нет на свете: "...Я жалею русского человека и родину и понять не могу, откуда у меня эта жалость берется" (с. 69).
Русский концепт жалость является одной из главных этико-философских констант национальной картины мира. Философ Н.О.Лосский в работе "Характер русского народа" (1957) называет жалостливость коренным свойством русского человека, делая широкий экскурс в историю России, творчество Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского. В.С.Соловьев в работе "Оправдание добра" (1894) под жалостью понимал ощущение сопричастности к чужому страданию, солидарности с другими людьми, признание за ними права на жизнь и благополучие, что должно указывать на всеобщность и единство связей между ними. М.М.Пришвин пишет, что Алпатову "нравилась эта черта в народе, когда почему-то иногда возникает сочувствие всем миром, кто как может, начинают ободрять и поднимать"... (с. 60).
Из идеи жалости, согласно тому же Соловьеву, вытекают национальные идеи правды, справедливости и милосердия. Чувство жалости способно бесконечно углубляться и расширяться: от материнской любви, семьи "переходить на род и племя, на гражданскую общину, на целый народ, на все человечество, обхватывать, наконец, собою объем всего живущего во вселенной" [50].
Всеобъемлющей русской жалостью проникнута повесть Пришвина, вселенским состраданием к трагедии собственной родины, сознанием личной сопричастности к ее падению: "Если бы моя далекая возлюбленная могла услышать в слове силу моей любви! Я кричу: "Ходите в свете!" — а слово эхом ко мне возвращается: "Лежите во тьме!" Но ведь я знаю, что она существует, прекрасная, и больше знаю, я избранник ее сердца и душа ее со мною всегда, почему же я тоскую, разве этого мало? Мало! Я живой человек и хочу жить с ней, видеть ее простыми глазами. И тут она мне изменяет, душу свою чистую отдает мне, а тело другому, не любя, презирая его, и эта блудница, раба со святою душой, - моя родина" (с. 22).
С русскими концептами жалости и страдания теснейшим образом связан образ чаши. Образ чаши становится одним из главных интегральных элементов в поэтике прозы первой половины XX века, выполняющим одну из стержневых функций в осмыслении феномена национального бытия. Его можно встретить в произведениях практически всех крупных русских писателей этого периода.
Широкий резонанс в русском обществе получил, например, рассказ И.А.Бунина "Чаша жизни" (1913). Позднее писатель вновь обратился к этому мотиву, уже в эмигрантском рассказе "Поздний час". В его в финале возникает образ "тяжкой чаши", символизирующей человеческую жизнь во всех ее горестях и радостях. Как и в повести Шмелева, его сопровождает образ заброшенной могилы: "...На ровном месте, среди сухих трав, одиноко лежал удлиненный и довольно узкий камень, возглавием к стене" [51], над которой негасимым светом памяти сердца и памяти вечности горит одинокая зеленая звезда — "лучистая,... но немая, неподвижная".
Примечательно, что соседство в рассказе И.А.Бунина образов чаши, могильного камня и зеленой звезды не кажется случайным. Возможно, это русская интерпретация символики Чаши Святого Грааля, которая была сделана из камня зеленого цвета, выпавшего из короны архангела Люцифера (ангела утренней зари) во время его битвы с архангелом Михаилом (ангелом Солнца). На заре Михаил ударяет своим огненным мечом по камню Люцифера и тот бросает загадочный зеленый отсвет на землю. Камень же на Руси всегда символизировал стихию матери-земли, дарующей жизнь всему сущему. Из каменной чаши пил Иисус Христос во время тайной вечери, в нее же собрали кровь из ран умиравшего Христа. В этом контексте чаша символизирует страдание, обязательно предшествующее искупительной жертве.
По Пришвину, именно из чаши страдания пьет русский народ на протяжении всей своей истории, искупая преступления собственной власти. Но самопожертвование во имя ложных идеалов слишком затянулось и потому ведет к национальному саморазрушению. Повесть начинается молитвенной просьбой пронести мимо России чашу страданий: "Но какое же у нас прошлое - народ русский в быту своем неизменный: история власти над русским народом и войн? Огромному большинству русского народа нет никакого дела до власти и до того, с кем он воюет; история страдания сознательной личности, или это есть история России? Да, это есть, но когда же кончится наконец такая ужасная история, и сам Распятый просил, чтобы миновать ему эту чашу, и ему даже хотелось побыть (с. 21-22).
О русском концепте "любовь " и литературном любовном каноне
Исторически сложилось так, что в отличие от известных западноевропейских образцов ("Тристан и Изольда", "Дафнис и Хлоя", романы Жорж Санд) выдающихся любовных романов или романов только о любви русская проза не создала, хотя образов любви в ней найдется ничуть ни меньше, чем в любой другой национальной литературе. А.С.Пушкин, открыв язык русских "любовных переживаний", довел его до совершенства все-таки в поэтическом творчестве, а не в прозе. Условно образцами пушкинских "любовных" повестей можно считать "Дубровского" и "Барышню-крестьянку", где любовь всё же не является самоценным объектом изображения, а становится лишь средством достижения определенных авторских целей: художественных и нравственно-этических.
И.С.Тургенев сделал попытку приблизиться к любовному жанровому канону, но после него традиция эта практически не развивалась и только в начале XX века была подхвачена А.И.Куприным и позднее развита И.А.Буниным. О любви русские предпочитали всегда говорить стихами, даже те же признанные прозаики Тургенев и Бунин. В этом есть определенная закономерность, которая заключается в особом национальном понимании любви, в ее исключительно, с одной стороны, духовно-нравственном и целомудренно-возвышенном содержании, с другой — в чувственно-страстной силе эмоций, страданий и переживаний. Легче и полнее эта особенность русской души выражается именно в лирической форме.
Максимум, на что могла рассчитывать в жанровом отношении любовная тема как доминанта прозаического художественного произведения - это повесть. Хотя ее выдающихся "чистых" образцов не так много: "Первая любовь", "Вешние воды" И.С.Тургенева, "История любовная" И.С.Шмелева, "Солнечный удар", "Дело корнета Елагина", "Митина любовь" И.А.Бунина, "Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви" Р.В.Фраермана и некоторые другие. В первой половине XX века переживает свой расцвет рассказ о любви как особый самостоятельный жанр. Сформировался он сначала под влиянием произведений А.И.Куприна, прошел утверждение в "Рассказах о любви" П.С.Романова, а затем достиг своей вершины в книге И.А.Бунина "Темные аллеи" — единственном в русской литературе собрании мини-шедевров о любви.
Прежде чем приступить к анализу отечественных особенностей художественного воплощения любви, необходимо разобраться в содержимом русского концепта "любовь", в тех его смыслах и понятиях, которые сформированы в рамках национальной языковой картины мира. Исследователи обращают внимание на то, что глагол "любить" в русском языке — слабый, он не имеет четкой семантики и этимологически синтезирует внутри себя значения других глаголов: жалеть, надеяться, верить, льнуть, улыбаться, нравиться и т.д. Но все эти значения так или иначе сводятся к модели непрерывных взаимоотношений двух лиц, к своеобразному "круговороту общения" (Ю.С.Степанов) себя с другим. Главным в этом круговороте выступает взаимное, чаще духовное подобие двух людей, которое устанавливается путем какого-либо действия, в подавляющем числе случаев также нравственно-этического характера.
Подобная, кажущаяся весьма абстрактной схема имеет, однако, вполне реальное национальное философско-мировоззренческое наполнение. Его прекрасно выразил Вл.Соловьев в пяти статьях под общим названием "Смысл любви" (1892-1894). Любовь философ понимал как преодоление эгоистической замкнутости человеческого существования. Он считал, что "истинная индивидуальность есть некоторый определенный образ всеединства, некоторый определенный способ восприятия и усвоения в себе всего другого (выделено мною. - Н.Ж.) [1].
По мнению философа, именно в любви происходит утверждение себя в другом, преодоление ограниченности и бессмысленности собственного существования. Поэтому любовь, по Соловьеву, это прямая связь личности с миром, начало его преображения, уникальная способность человека "переходить за границы своего фактического феноменального бытия" [1, с. 115].
Как видно, в представлениях философа, образ всеединства, деятельно-преобразовательная и нравственно-обогащающая функция любви присутствуют как неотъемлемые ментальные части русского концепта "любовь".
Необходимо заметить, что в русском языке существует еще одно слово, которое точнее отражает стремление русского человека "жить не только в себе, но в другом" [1, с. 115]. Это слово — "жалеть", которое передает не столько само чувство любви, сколько душевный и физический резонанс от него, своеобразный духовный отклик, отпечаток, оставшийся вследствие приобщения к любви, к чувствам другого человека. Именно концепт "жалеть", более всего присущий народной традиции понимания любви, является одним из ярких выразителей в русской литературе ее духовно-национальной специфики. Профессор П.И.Ковалевский в книге "Психология русской нации" (1915) акцентировал внимание на жалости как коренном свойстве народного характера: "Она у русских в их природе. Русская жалость настолько коренное чувство нации, что проглядывает на каждом шагу нашей жизни" [2].
Упомянутая статья В.Соловьева относится к концу XIX века, но, как ни странно, на протяжении всего этого столетия проблемы любви и философского ее осмысления оставались в стороне от магистральных тем, занимавших русских писателей и мыслителей, хотя именно в это время сложилась своеобразная традиция изображения любви в русской литературе. Современные исследователи отмечают ее глубоко трагическую основу, отсутствие светлого начала в изображении любви, земного будущего у нее, отрицание семейного счастья и благополучия.
Е.Шерман в литературоведческом эссе с тривиальным названием "Тема любви в русской литературе" небезосновательно замечает, что "любовь в русской литературе почти всегда принадлежит области драматического ... ". "Хэппи энд", любимый Диккенсом и порой допускаемый даже Бальзаком, в русской литературе не просто отсутствует, он столь же чужероден ей, как чужеродны вальсы Шопена и южно-китайская народная музыка. ... "...Каждая вторая русская "love story"- трагедия. Кто-то погибнет, кто-то сойдет с ума, кто-то пойдет на каторгу, а многие расстанутся навеки" [3].
Исследовательница также обращает внимание на парадоксальный разрыв между реальной исторической ситуацией в дореволюционной России и характером художественного изображения любви, замечая, что "великая литература с крайне низким процентом брачности и рождаемости создавалась в эпоху и в стране, где нормой были 8-9 детей у простонародья и 3-4 у аристократов!" [3].
Естественно, чрезвычайно важно понять истоки этого трагизма чувств и накала личных отношение между мужчиной и женщиной, ставших предметом духовного исследования отечественной словесности. Она всегда стремилась к высоте нравственного идеала, посредством которого надеялась преодолеть противоречия современности и человеческого существования, нередко отрицая саму жизнь, настоящее, принося страшные жертвы и испытывая великие мучения во имя высшей цели, во имя будущего, счастья другого. Страдание как единственный способ национального духовного совершенствования давно стало этико-философской особенностью русской культуры, причем как элитарной ее части, так и народной.
