Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Роль романтической традиции в становлении психологической прозы Лермонтова 12
1.1. О некоторых художественных достижениях романтизма 12
1.2 Психологические искания Лермонтова в ранних неоконченных романах «Вадим» и «Княгиня Литовская» 35
Глава 2. «Княжна Мери» как личный документ 48
1.1. Специфика дневниковой формы 48
1.2. Дуэль и сложность психологических мотивировок 56
1.3 Роль любовной ситуации в раскрытии внутреннего мира Печорина.., 65
Глава 3. Приметы времени в сознании Печорина 95
1.1. Роль иронии в создании образа героя времени 95
1.2. Мотив судьбы или свобода воли и необходимость в сознании Печорина 125
Заключение 139
Библиографический список 148
- О некоторых художественных достижениях романтизма
- Психологические искания Лермонтова в ранних неоконченных романах «Вадим» и «Княгиня Литовская»
- Специфика дневниковой формы
- Роль иронии в создании образа героя времени
Введение к работе
«Герой нашего времени» - уникальное явление не только русской литературы, но и всего мирового литературного процесса. Это «одна из самых удивительных книг во всей мировой литературе» (И.Андроников). Наряду с «Евгением Онегиным» А.С.Пушкина, «Мертвыми душами» Н.В.Гоголя лермонтовское произведение находится у истоков нового русского романа. «Эти произведения - те «три кита», на которых стоит вся последующая русская романистика второй половины Х1Х-го столетия, принесшая нашей отечественной словесности мировую славу»1.
Как всякое подлинно классическое произведение, «Герой нашего времени» живет интенсивной художественной жизнью, постоянно обновляясь в сознании новых поколений. Белинский глубоко справедливо (как доказало время) сказал о «Герое нашего времени»: «Вот книга, которой суждено никогда не стареться, потому что, при самом рождении, она была вспрыснута живою водою поэзии»2.
Одна из видных исследовательниц лермонтовского творчества, Э.Г.Герштейн, подводя итог своим многолетним научным изысканиям, приходит к выводу: «Роман Лермонтова -самое загадочное произведение русской литературы. До сих пор нет установившегося мнения об этой маленькой книге...» Далее она дает перечень до сих пор не решенных более или менее однозначно вопросов: «Что такое образ Печорина? Национальный тип или привнесенный с Запада? Ограничивается ли его значение короткой переходной эпохой - 30-х годов Х1Х-го века? Или он сохраняет свое влияние на литературу и жизнь следующих поколений? Положительное или отрицательное
1 Удодов Б.Т. Роман М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». M.,1989. С.З
2 Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13-ти т. М., 1954. T.8. С.555
поколений? Положительное или отрицательное начало русской жизни воплощено в этом образе? А само произведение - самобытное или подражательное? Каким художественным стилем и методом написан роман - романтическим или реалистическим? И можно ли вообще называть «Героя нашего времени» романом? Можно ли так назвать собрание повестей?..» Вывод, к которому приходит исследовательница, звучит следующим образом: «Ни на один из перечисленных вопросов твердого ответа в литературоведении нет. Споры ведутся до сих пор...»3 С тех пор прошло уже тридцать лет, но положение мало изменилось.
С момента своего выхода в свет лермонтовский роман является объектом постоянной полемики, и самые жаркие дискуссии разгораются, как только речь заходит о центральном персонаже. Устами главного героя Лермонтов предвосхитил баталии, развернувшиеся в критике вокруг фигуры Печорина; «Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле. Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно». Но исследователи порой забывают об этих словах. Их суждениям нередко присущи те самые категоричность и одномерность, которых опасался Печорин. У лермонтовского героя с самого начала появились яростные противники и не менее яростные заступники.
«Печорин не имеет в себе ничего существенного, относительно к чистой русской жизни, которая из своего прошедшего не могла извергнуть такого характера, - писал С.П.Шевырев. -Печорин есть один только призрак, отброшенный на нас Западом, тень его недуга, мелькающая в фантазии наших поэтов...»4
3 Герштейн Э.Г. «Герой нашего времени» М.Ю.Лермонтова. М.,1976. С.5
4 «Москвитянин», №2,1841, С.536
На защиту Печорина встал Белинский, развернутая статья которого представляет, по справедливому замечанию Д.Е.Тамарченко, апологию героя. «... Он просто отказывается признать в Печорине те отрицательные черты, о которых сам герой романа рассказывает в своем дневнике».5 Тенденции, обозначенные двумя приведенными точками зрения, во многом продолжают существовать и по сей день. Смеем утверждать, что адекватная интерпретация образа центрального персонажа имеет первостепенное значение в постижении художественного целого лермонтовского романа. Поскольку основные споры ведутся вокруг личности Печорина, его духовного мира и противоречий характера, трактовка фигуры главного героя оказывается теснейшим образом связаной с проблемой «внутреннего человека».
«Герой нашего времени» стоит у истоков русской психоло
гической прозы. Как известно, по существу, это первый психо
логический роман в русской литературе. В качестве такового он
очень обстоятельно исследован в отечественном литературове
дении. В этом аспекте к нему обращались такие известные ис
следователи, как В.В.Виноградов, Э.Г.Герштейн,
А.И.Журавлева, Е.Н.Михайлова, В.И.Коровин, Б.Т.Удодов,
М.М.Уманская, Б.М.Эйхенбаум и др. Ими был сделан ряд цен
ных наблюдений над лермонтовским художественным решением
проблемы «внутреннего человека». Однако сама проблема на
столько сложна, а художественный мир романа столь многогра
нен, что они еще не могут считаться исчерпанными.
Имеющая давнюю историю, проблема «внутреннего человека» получила новое звучание в литературе конца 18-го - начала 19-го века с ее острым осознанием переходности эпохи. Осо-
1 Тамарченко Д.Е. Из истории русского классического романа. М.-Л-, 1968. С.68
бый интерес она вызывала у романтиков, объявивших духовный мир человека величайшей ценностью.
Говоря о «внутреннем человеке» в «Герое нашего времени», исследователи чаще сосредотачиваются на изображении сложного противоречивого мира героя, «истории души» Печорина. Между тем, проблема «внутреннего человека», особенно в лермонтовской постановке и в связи с романтической традицией, на наш взгляд, имеет еще ряд аспектов.
Романтики понимали внутренний мир человека как подлинную вселенную, прекрасную, беспредельную и таинственную. «Внутренняя Вселенная», которая еще великолепнее и достойнее восхищения, нежели внешняя, нуждается в ином небе, нежели то, которое простирается над нами, и в ином, более возвышенном мире, нежели тот, который обогреваем лучами солнца», -писал Жан-Поль .
Рассуждая о «внутреннем человеке», романтики прежде всего имели ввиду жизнь духа, находящуюся в сложном процессе движения и борьбы противоречивых тенденций.
В трактате «Гений христианства» французский романтик Шатобриан писал: «В христианстве - от Моисея до Иисуса Христа, от апостолов до поздних отцов церкви - все являет нам внутреннего человека (выделено мн. - Д.Р.), все стремится рассеять мрак, которым он окутан...» Достоинство христианской религии Шатобриан видел в том, что она стимулирует индивида к самопознанию, побуждает его обратить взор внутрь себя. Понятие внутреннего человека связано с христианской идеей самосовершенствования, которая невозможна без постоянного само-
вЦит. по: Эткинд. Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. М., 1998. С.11
4 Шатобриан. Ф.Р. де. Гений христианства. // Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982. С.112
наблюдения, моральной оценки собственных поступков и мыслей, отчета перед своей совестью в содеянном.
Представления о «внутреннем человеке» включали в себя неизбежность и необходимость самосозерцания, самопознания, самоанализа, устремленность мысли к центру «Я». Вместе с тем «внутренний человек» для романтиков - это сознание, ощущающее и воспринимающее внешний мир, и потому синтетическое в своей основе.
В силу того, что большая часть лермонтовского романа представляет собой дневник главного героя, в романе чрезвычайно важен образ воспринимающего сознания. Мир увиден глазами Печорина, другие персонажи проведены сквозь призму его восприятия. В лермонтоведении на это указывали И.А.Зайцева, С.Н.Никитин, Б.Т.Качурин, А.М.Шнеерсон. И все же данный аспект романа представляется не вполне исследованным. Кроме того, рассматривая дневник Печорина, исследователи чаще полностью доверяют его анализу и самоанализу, объективности его оценок в отношении окружающих и себя самого. Однако дневник Печорина - это сложнейшее явление, в котором присутствует как строгий анализ событий, так и отражение духовных процессов, которые еще не вполне осознанны героем. Эти процессы обуславливают «многослойность» повествования и, на наш взгляд, еще не достаточно раскрыты в имеющихся работах.
Применительно к «Герою нашего времени» проблема «внутреннего человека» была поставлена еще Белинским. «В основной идее романа г. Лермонтова лежит важный современный вопрос (выделено мн. - Д-Р.) о внутреннем человеке», - писал
1 См. об этом: Шеллинг. Система трансцендентального идеализма. // Шеллинг. Соч. в 2-х т. М.,1987. Т.1. С.276-277
критик в своем кратком отзыве . Чрезвычайно важным представляется то, что данная проблема оказывается для Белинского глубоко актуальной, порожденной временем. Именно поэтому, считал критик, «Герой нашего времени» не мог оставить равнодушным современного читателя. В современном отечественном литературоведении понятие «внутренний человек» не имеет строго закрепленного за ним значения. Так, данный термин встречается в известной монографии Б.Т.Удодова. Исследователь пишет: «Лермонтов настойчиво идет ко все более глубокому постижению социальной обусловленности психологических типов. Его интересуют законы, по которым «внутренний человек» с его богатейшими общечеловеческими задатками и возможностями целостного существа превращается в «частичного», «обрубленного»... и ограниченного «внешнего человека»9. Таким образом, Б.Т.Удодов понимает под «внешним человеком» исторически и социально обусловленный компонент человеческой личности. «Внутренний» же человек - духовный потенциал, изначально присущий индивиду. Его можно либо развить в определенном направлении, либо погубить. Данный термин используется и в монументальном исследовании Л.Я.Гинзбург «О психологической прозе». Содержание его значения здесь близко понятию «внутренний мир» человека (подробнее об этом говорится в первой главе нашей работы). Е.Г.Эткинд в специальной монографии «Внутренний человек» и внешняя речь» обращается к данному понятию, «имея в виду многообразие и сложность процессов, протекающих в душе». В изображении «внутреннего человека» исследователь отводит очень большую роль романтическому искусству. «Универ-
8 Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 13-ти т. М.,1954, T.4. С. 146
9 Удодов Б.Т, Роман М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». M.,1989. С.49
сум, обнаруженный (романтиками - Д.Р.) внутри, оказался не менее грандиозным, чем уже известная, воспетая поэтами и воодушевившая иудео-христианскую религию Вселенная». Эткиид обращает внимание на то, что, обладая собственной бесконечностью, «Внутренний Универсум» «соприкасается и с бесконечностью внешней» .
Эти сложные процессы и связи отразились в лермонтовском романе. Как известно, являясь неповторимой индивидуальностью, Печорин показан и как человек исторический, как герой своего времени. Историческое в романе прежде всего выступает в своем духовном выражении, определяя некоторые черты сознания героя. Поэтому, говоря о «внутреннем человеке» в романе, представляется необходимым учитывать такие грани его духовного мира, которые определены временем. К подобным историческим приметам сознания Печорина, на наш взгляд, в особенности относится его ироничность, а также сосредоточенность на проблеме свободы воли и необходимости, которые чаще рассматривались в философском аспекте, нежели как черты сознания героя. Таким образом, роман Лермонтова, по-видимому, содержит целый ряд еще открытых вопросов, что и обуславливает актуальность обращения, к нему.
Цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы, учитывая и обобщая имеющиеся в науке суждения о психологизме лермонтовского романа, дать свое понимание проблемы «внутреннего человека» в «Герое нашего времени» и специально рассмотреть те ее грани, которые до сих пор не привлекали достаточного внимания исследователей.
В связи с этим в работе ставятся задачи:
|0Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь.. М.,1998. С.12
1.Дальнейшее выяснение и уточнение роли романтической литературы в формировании лермонтовского психологизма.
2.Анализ дневника Печорина как личного документа, создающего субъективно окрашенную картину мира, выявление роли «психологической призмы».
3.Рассмотрение «многослойности» дневника Печорина, выявления психологического подтекста.
4.Анализ многогранности, сложности психологических мотивировок поступков.
5.Рассмотрение психологической роли иронии и фатализма героя как характерных черт его сознания.
Научная новизна работы определяется сложностью, дискус-сионностью поставленных в ней вопросов. Целый ряд аспектов лермонтовского романа до сих пор вызывает противоречивые, порой резко контрастные суждения исследователей. В диссертации делается попытка пересмотреть ряд устоявшихся концепций, связанных с проблемой «внутреннего человека» в «Герое нашего времени», и предложить новое решение некоторых ее аспектов.
В диссертации использованы традиционные историко-литературные и сравнительно-типологические способы анализа. При этом поставленные задачи диктуют необходимость детального «вчитывания» в текст, в связи с чем анализ порой соприкасается с эстетическим и психологическим комментарием к роману. В связи с поставленной целью главным предметом внимания оказывается дневник Печорина, т.е. главы «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист».
Теоретико-методологической основой диссертации явились работы таких лермонтоведов, как В.В.Виноградов, Э.Г.Герштейн, И.А.Зайцева, Е.Н.Михайлова, Б.Т.Удодов,
М.М.Уманская, У.Р.Фохт, Б.М.Эйхенбаум, а также труды иссле
дователей истории и теории романтизма: Н.Я.Берковского,
Н.Я.Дьяконовой, В.В.Ванслова, Л.Я.Гинзбург, Н.А.Гуляева»
В.М.Жирмунского, Л.А.Капитановой, И.В.Карташовой,
Ю.В.Манна и др.
О некоторых художественных достижениях романтизма
Психологическая проза Лермонтова была подготовлена предшествующим развитием литературы, прежде всего романтическим искусством. Характерной чертой романтизма стал психологизм, стремление к многозначному и «диалектическому» показу человеческой души, ее реальной сложности и противоречивости.
«Этот внутренний мир составляет предмет романтизма, и последний поэтому необходимо должен изображать его внутреннюю жизнь как таковую, - писал Гегель. - Субъективный конечный дух и субъективная воля воспринимаются и делаются предметом художественного изображения вплоть до частных проявлений и индивидуального произвола, до капризных черт характера, поступков и т.д., индивидуальных событий, осложнений и т.д.»." Для Белинского романтизм - «мир внутреннего человека (выделено мн. - Д-Р-), мир души и сердца, мир ощущений и верований...»12.
Впрочем, сами романтики открыто декларировали, что является предметом их творчества. «Мы мечтаем о путешествии во вселенную: но разве не заключена вселенная внутри нас? Мы не знаем глубин нашего духа. Именно туда ведет таинственный путь. В нас самих или нигде заключается вечность с ее мирами, прошлое и будущее», - писал Новалис. Как уже было сказано во введении, романтики устремились в глубь человеческой души, создавали образ внутреннего универсума.
Романтический герой выражает новый тип личности. Обостряется процесс самопознания. «Я с тайной утехой смотрел на свою боль», - замечает Юлий, герой «Люцинды» Фр.Шлегеля. Человеческое «Я» раздвоено: одна его часть живет в полном смысле слова, другая непрерывно наблюдает за ней. Наибольшую глубину переживания личность этого типа испытывает не через непосредственное погружение в чувство, а через его рефлексию. «Я не просто наслаждался, но и впитывал и наслаждался также и наслаждением»14.
Оберман, герой одноименного романа Сенанкура, в одном из своих писем рассказывает о потрясении, которое он пережил, открыв для себя собственную индивидуальность, непохожесть на кого бы то ни было: «Этот день колебаний был по крайней мере днем прозрения: он позволил мне ясно увидеть в себе самом то, что я различал лишь смутно. Охваченный неведомым до тех пор беспокойством, я впервые наслаждался созерцанием своего «я»4.
В эпоху романтизма движение душевной жизни становится одним из главных мотивов литературного произведения. В 1831 году П.А.Вяземский в предисловии к роману «Адольф» писал, что автор «только указывает, едва обозначает поступки, движения своих действующих лиц. Все, что в другом романе было бы, так сказать содержанием, как то: приключения, неожиданные переломы, одним словом, вся кукольная комедия романов, здесь оно - ряд указаний, заглавий. Но между тем, во всех наблюдениях автора так много истины, проницательности, сердцеведения глубокого, что, мало заботясь о внешней жизни, углубляешься во внутреннюю жизнь сердца».1 Все чаще встречаются выражения «история души», «жизнь сердца», «летопись сердца» и т.д. Впрочем, и сами писатели не скрывали, что в первую очередь стремятся изобразить внутренний мир своих героев.
Повесть Шатобриана «Рене» призвана изобразить не внешние события («жизнь и приключения»), а, как определяет сам герой, историю «мыслей и чувств». Эта исповедь, в которой Рене абсолютно искренен и даже беспощаден к себе, представляет «поиск» героем «самого себя, порой отстраненный, рационалистический анализ фактов и событий собственной жизни, безжалостное препарирование собственных ощущений».
«Я не буду вам рассказывать, милостивые государи, подробностей о свадьбе Себастиана, о его поездке в Веймар, о кончине Албрехта, вскоре затем последовавшей, о разных должностях, которые Себастиан занимал в разных городах; о его знакомстве с разными знаменитыми людьми, - пишет В.Ф.Одоевский в повести «Себастиан Бах». - Все эти подробности вы найдете в различных биографиях Баха; мне - не знаю, как вам - мне любопытнее происшествия внутренней жизни Себастиана»,б.
Аркадий, герой повести Н.А.Полевого «Живописец», обращаясь к своему слушателю, говорит; «Рассказывать вам внешние подробности ее (жизни - Д-Р-) нет надобности... Лучше расскажу вам изменения моего душевного мира»17.
В романтических способах изображения внутренней жизни отчетливо обнаруживаются две тенденции. С одной стороны, очевидно стремление романтиков измерить всю глубину человеческой души, проникнуть в самые потаенные уголки внутреннего мира и максимально точно, адекватно выразить процессы, происходящие в нем (французский аналитический роман). В то же время, романтики опасались вернуться к холодным, рациональным построениям классицизма, с которыми так отчаянно боролись. «Опрометчиво все время подвергать анализу ту часть собственного существа, что живет любовью, и вносить в страсти рассудочность, - писал Шатобриан. - Такое любопытство постепенно доводит до сомнения в великодушии; оно притупляет чув-ствительность и, можно сказать, убивает душу» . Поэтому порой романтики предпочитают не прибегать к жесткому анализу тайн души, но лишь «дотрагиваться», указывать на них, признавая их непостижимую сложность.
В статье «О двух удивительных языках и их таинственной силе» Вакенродер писал: «При помощи слов мы владеем всем кругом земным; при помощи слов без больших усилий нам удается приобрести все земные сокровища. Только невидимое, что витает над нами, не могут слова низвести к нам в души».
Психологические искания Лермонтова в ранних неоконченных романах «Вадим» и «Княгиня Литовская»
Первым крупным прозаическим опытом Лермонтова стал его неоконченный роман «Вадим». Поэтика произведения сохраняет близость к принципам Гюго и французской «неистовой словесности». Кроме того, в романе сильна байроническая традиция. В центре повествования находится уникальная личность, чье превосходство над окружающими заявлено с первых страниц романа. В соответствии с романтической традицией исключительность главного героя подчеркнута уже в портрете. Описывая внешний облик Вадима, Лермонтов использует распространенные, в какой-то мере шаблонные признаки. Хмурое, бледное, прорезанное морщинами чело, волосы, контрастирующие с бледностью чела, огненный, властный взгляд, язвительная улыбка - таковы обычные приметы романтических героев. Портретная характеристика Вадима написана в том же ключе. «... Лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как облако, покрывающее солнце в день бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины» (6, 8). Также упоминаются глаза, «в которых блистала целая будущность», и «горькая, бесконечная» насмешка, постоянно отражающаяся на лице Вадима. Как справедливо отметила Е.Н.Михайлова, портрет в первом романе Лермонтова оказывается застывшим и «абстрактным в силу абстрактной монотонности отражаемых им характеров». «Под давлением основной, ведущей черты портрет человека превращается в воплощение той или иной страсти»59.
Подобно байроническим героям, Вадим одним взглядом способен оказывать почти гипнотическое воздействие на окружающих. «... Этот взор был остановившаяся молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться и не мог отвечать ему тем же, как будто свинцовая печать тяготела на его веках» (6, 9). Таким же свойством обладает его улыбка. «... Она вырывала из души каждое благочестивое помышление, каждое желание, где таилась искра добра, искра любви к человечеству; встретив ее, нельзя было устоять в своем намеренье, какое бы оно ни было; в ней было больше зла, чем люди понимать способны» (6, 26). Именно такое действие - смущение, страх, безоговорочное подчинение -оказывали на других Лара, Конрад, Гяур.
Изначально движущая сила поступков демонического героя, повод для их свершения - личная месть. Вадим - это странное создание «с ненасытимым чувством мщения» вместо души. Ненависть героя - его «сокровище», его «кумир». Здесь же мы наблюдаем своеобразный романтический детерминизм. «... Зло, несомое в мир, выступает как ответ на людскую несправедливость, а в пределе - на несправедливость бога»60. В контексте романтической литературы путь, пройденный лермонтовским героем, довольно типичен. Всеобщее отрицание Вадима - результат горького жизненного опыта. Впрочем, по мнению Ю.В.Манна, «самым сильным, завершающим» аргументом его ненависти к миру является внешнее безобразие. «В Вадиме предшествующая фаза романтической эволюции равна нулю; отчуждение предопределено ему заранее, с первых дней сознательной жизни»61. Но как в таком случае связаны между собой уродливая внешность героя и разорение его семьи, отправная точка всех несчастий. Вадим, действительно, был притесняем монахами за свое безобразие. Но еще до прибытия в монастырь, жизнь в котором стала для него большим испытанием, лермонтовский герой чувствует внутреннюю перемену. «Помню, как после смерти отца я покидал тебя, ребенка в колыбели, тебя, не знавшую ни добра, ни зла, ни заботы - а в моей душе уже бродила страсть пагубная, неусыпная» (6, 31), - признается Вадим, рассказывая Ольге историю своей жизни.
Следующим этапом отчуждения стали годы, проведенные им в монастыре. Изолированный от внешнего мира Вадим испытывает бешеную жажду жизни. «... Ужасно сидеть в белой клетке из кирпичей и судить о зиме и весне по узкой тропинке, ведущей из келий в церковь; не видать ясное солнце иначе, как сквозь длинное решетчатое окно, и не сметь говорить о том, чего нет в такой-то книге...» (6, 32). Душа, которой нужны были «свобода, степь, открытое небо постепенно «ссыхалась» в стенах обители.
Герой неоднократно пытается сойти с этого пути. Процесс отпадения не был необратимым. Сбежав из монастыря, Вадим почувствовал, что умершие, казалось бы, надежды стали воскресать, вновь проснулась жажда любви. Однако ненависть к Пали-цыну стала препятствием на пути к исполнению давних желаний: «... Кому завещать свое мщение? кому его уступить1?» (6, 33)
Возрождение Вадима могло осуществиться через любовь. Это неизменный мотив восточных поэм Байрона. Как уже было отмечено, автор «Вадима» во многом ориентировался на произведения английского романтика. Но на этот раз Лермонтов избирает диаметрально противоположный подход. Для байронического героя любовь - «оборотная сторона мести человечеству» (Ю.В.Манн). «Любовь к тебе есть ненависть к другим», - говорит Корсар. Любовь к Ольге - «последняя божественная часть» души Вадима, без которой он «не мог бы остаться человеком». Ради этого чувства герой даже готов отказаться от мести, вынашиваемой долгие годы. Отвергнутая любовь стала финальной точкой в духовной драме героя.
Демонический герой обречен быть одиноким. «Я был один, всегда один» (6, 31), - вспоминает Вадим годы, проведенные в монастыре. Однако и за пределами обители он оказался чужд окружающим. Нищие «уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона - но не человека» (6, 8). Отношение героя к взбунтовавшимся крестьянам, предводителем коих он является, сдержанно-презрительное: Вадим называет их про себя «подлыми рабами». Их цели резко расходятся. Единственное, к чему стремится лермонтовский герой, - утолить снедающую его жажду мести.
Присущее Вадиму ярко выраженное волевое начало также связывает этот образ с демонической традицией. «...Твердое намерение человека повелевает природе и случаю» (6, 35), - заявляет герой, чья «непоколебимая железная воля» не знала, по словам автора, «ни преград, ни остановок, стремясь к своей цели».
Способы воплощения человеческой психологии, использованные Лермонтовым в его первом крупном прозаическом опыте, не были в литературе 30-х годов Х1Х-го века чем-то необычным. Скорее можно сказать, что он следовал уже сложившейся традиции. Важный элемент романтической повести - исповедь центрального персонажа. На нее падает главная роль в раскрытии духовного мира героя. Большая часть повести Н.Полевого «Блаженство безумия» - исповедь Антиоха своему другу. Исповедь Аркадия занимает центральное место в «Живописце», исповедь музыканта С... - «Именинах» Н.Ф.Павлова и т.д. Исповедь - средство самовыражения, а не информации; слушающий -лишь повод или точка приложения исповеди, но не ее адресат. Главное, к чему стремится исповедь, - адекватно выразить мир центрального персонажа.
Специфика дневниковой формы
«Княжна Мери» занимает центральное место в романе «Герой нашего времени». Прежде всего, это самая большая глава названного произведения: она составляет половину его объема. И, конечно, «Княжна Мери» играет ключевую роль в раскрытии образа главного героя. Так, Белинский писал; «Основная идея романа развита в главном действующем лице - Печорине, а Печорина вы видите героем романа только во второй части, которая начинается «Княжною Мери; «Бэла», «Максим Максимыч» и «Предисловие» (нигде не напечатанное прежде) только возбуждают в сильной степени ваше любопытство таинственным характером героя, с которым вы вполне знакомитесь только через «Княжну Мери»66. Описываемые в главе события происходят в течение одного месяца.
Перед нами дневник. Разумеется, это принимается во внимание авторами работ, посвященных «Герою нашего времени». И все же, как представляется, специфика дневниковой формы при анализе текста, еще недостаточно учитывается исследователями. «Литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и «мыслей» ведет прямой разговор о человеке. Она подобна по-эзии открытым и настойчивым присутствием автора». Чрезвычайно важным является то, что все, о чем узнает читатель во второй части романа, дано сквозь призму восприятия главного героя. Это мир, увиденный глазами Печорина. Каждая ремарка, каждое замечание более или менее явно обнаруживает его взгляд на окружающую действительность. Оценки, даваемые им людям и событиям, позволяют судить о скрытых наклонностях, предпочтениях, запросах. Иными словами, каким бы тонким психологом не был главный герой, его отношение неминуемо накладывает отпечаток на изображаемых в романе персонажей. К тому же автор дневника далеко не всегда оказывается объективным. Как справедливо заметил Н.Н.Никитин, «характеристики, даваемые Печориным, субъективно окрашены, и это чувствуется не только в самом тоне его оценок, но и в том, о каких сторонах характера каждого из своих знакомых говорит Печорин: самый этот выбор как раз и определяется симпатиями или антипатиями Печорина к характеризуемому человеку»68.
Данная особенность ярко проявляется в подаче Грушницко-го, одного из главных действующих лиц «Княжны Мери». «Я познакомился с ним в действующем отряде. Он был ранен пулей в ногу и поехал на воды с неделю прежде меня» (6, 262). Так Печорин начинает описывать человека, в жизни которого в ближайшем будущем ему суждено сыграть роковую роль. Автор дневника открыто заявляет, что не испытывает к Грушницкому особой симпатии, хотя, по его собственному признанию, наружно они состоят «в самых дружеских отношениях» и встретились как старые приятели. Печорин называет некоторые качества в характере будущего соперника, которые внушают ему неприязнь. Это постоянное позерство и самолюбование, склонность к пышной фразе, неумение разбираться в людях. Грушницкий причисляется им к целой категории людей, которые «важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания» (6, 263). Их главная цель - произвести на окружающих неизгладимое впечатление, к чему они постоянно прилагают усилия, Печорин также убежден, что и Грушницкий в свою очередь не питает к нему теплых чувств: «Я его понял и он за это меня не любит» (6, 263).
В сущности, автор дневника не сообщает о будущем сопернике ничего, что могло бы того сильно скомпрометировать. Фактических сведений очень мало. Более того, некоторые вещи Печорин просто домысливает, следуя, как ему кажется, логике характера Грушницкого. «...Я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что...тут он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас? Поймете ли вы меня?.. - и так далее» (6, 264). В заключение, видимо, стараясь быть объективным, Печорин замечает, что приятель его бывает «довольно мил и забавен», когда становится самим собой. Однако эта небольшая ремарка не вносит существенных изменений в общую тональность характеристики Грушницкого.
Печорин трактует его поведение, руководствуясь собственными и, как он полагает, верными соображениями. «Его цель, -пишет он о Грушницком, - сделаться героем романа. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам в этом почти уверился. Оттого-то он так гордо носит свою толстую солдатскую шинель» (2, 263).
На протяжении почти всей повести лермонтовский герой косвенно способствует тому, чтобы негативное отношение к его сопернику со стороны читателя не только не рассеялось, но, напротив, усилилось. Этого он добивается, снабжая действия юнкера многочисленными ремарками и комментариями, которые, как правило, имеют ярко выраженную ироническую окраску.
Высказывания Грушницкого часто сопровождаются различными замечаниями Печорина, что также влияет на читательские симпатии. М.М.Бахтин писал, что «включенная в контекст чужая речь, как бы она ни была точно передана, всегда подвергается известным смысловым изменениям. Объемлющий чужое слово контекст создает диалогизующий фон, влияние которого может быть очень велико. Путем соответствующих способов обрамления можно достигнуть очень существенных превращений точно приведенного чужого высказывания»69. Таким образом, находясь под сильным воздействием Печорина как автора дневника, читательское сознание оказывается настроенным на определенную «частоту».
Та же субъективность, но уже со знаком плюс, сказывается в обрисовке другого персонажа. Мы имеем в виду Вернера. «Человек замечательный по многим причинам» (6, 268), - так характеризует его автор дневника. Заслужить столь лестную оценку из уст Печорина мог далеко не каждый. У лермонтовского героя очень высокие требования к людям, и добиться его расположения, а тем более войти в доверие совсем не легко.
Роль иронии в создании образа героя времени
Неотъемлемой чертой печоринского сознания является ирония. Она определяет как само качество этого сознания, так и его движение. В своем глобальном философском и психологическом значении лермонтовская ирония оказывается связанной с иронией романтиков.
Ирония была важной гранью романтического миропонимания и творчества. У исследователей до сих пор нет единого мнения относительно той роли, которую она играла в эстетической системе романтизма. Во многом неверно истолкованная, романтическая ирония на протяжении длительного периода подвергалась критике. Часто ее характеризуют как крайнюю степень отрицания или бесконечную игру противоположностями. «Романтик не ищет в художественном произведении ни идей, ни отражения действительности, ни поучения, - писал А.Ф.Лосев, - Он ищет главным образом игру». Последняя, по словам ученого, доходит «до полного отрыва от всей человеческой истории, до полного отвлечения субъекта от жизни, до полной беспредметности»101.
Своим существованием данная точка зрения во многом обязана Гегелю. Автор «Феноменологии духа» уделял особое внимание критике романтической иронии, которую определял как «сознательное осуждение объективного». Философ утверждал, что мир объективных сущностей предстает в сознании романтического субъекта «видимостью, созданной им самим и могущей быть им уничтоженной». «Ближайшей формой этой отрицательной иронии, - писал Гегель, - является... признание чем-то праздным всего фактического, нравственного и в себе содержательного, признание ничтожным всего объективного и само по себе значимого. Если «я» остается на этой точке зрения, то все ему кажется ничтожным и праздным, все, кроме собственной субъективности, которая вследствие этого сама становится пустой и ничтожно тщеславной»102 .
В отечественном литературоведении одним из первых на подлинный масштаб и сложность романтической иронии указал Н.Я.Берковскйй. По его мнению, она не только многое собрала в романтизме воедино, но и преднаметила его дальнейшее развитие. Со временем данная точка зрения получила распространение. Так, например, по мнению А.Э.Соловьева, автора специальной работы о романтической иронии, она «может быть выделена в качестве существенной приметы» романтизма.103 А.Д.Подольский признает иронию «одним из краеугольных камней эстетики романтизма».
Как и романтизм в целом, учение об иронии зародилось в Германии. Его основателем и теоретиком был Фридрих Шлегель, чье понимание иронии существенным образом отличалось от того значения, в котором это слово употребляется в настоящее время. Определение «романтическая» ирония Шлегеля получила позднее. Сложность понимания данного феномена во многом связана с отсутствием целостной, логически законченной теории, которая позволила бы составить более четкое представление о предмете исследования. Стоит отметить, что печать незавершенности лежит на всем творчестве немецкого Фр.Шлегеля. Тому было две причины. Первая заключалась в необыкновенной подвижности мысли и восприятия немецкого романтика, мешавшей его идеям обрести какую-либо окончательную форму. С другой стороны, жанр фрагмента сознательно культивировался им и его другом Новалисом, так как более всего отвечал представлениям романтиков о принципиальной незавершенности всякого творчества и познания. «Фрагмент, словно маленькое произведение искусства, должен совершенно обособиться от окружающего мира и замыкаться в себе, подобно ежу», - писал Фр.Шлегель104. Именно в жанре фрагмента он развивал свою теорию иронии. Рассмотрим основные ее положения.
«Ирония есть ясное сознание вечной оживленности, хаоса в бесконечном его богатстве» , - так звучит наиболее известное определение романтической иронии. Как мы видим, между понятиями «ирония» и «хаос» установлена прямая связь. Категория хаоса имела большое значение в эстетической системе романтизма на всех этапах его развития. Романтики были убеждены в том, что хаос незримо присутствует в окружающем нас мире. Неиссякаемый источник жизни, он несет обновление всему сущему. Это универсальное творческое начало, таящее в себе неисчерпаемые возможности. Естественное состояние действительности заключается в непрерывном движении и развитии, которые невозможно остановить. Пытаться ограничить течение жизни, заключив ее в некие рамки, - занятие бессмысленное. Она неизмеримо шире навязываемых ей пределов.
Отсюда вытекают два следствия. Во-первых, мир не поддается исчерпывающему познанию в силу своей постоянной изменчивости, или, как выражался Фридрих Шлегель, бесконечности. На этом основана проповедуемая им философия «высшего скептицизма». Во-вторых, мысль о принципиальной незавершенности всего, что нас окружает, должна стать неотъемлемой частью сознания человека, сделав его восприятие более гибким.
Иронический субъект понимает, что его суждения не исчерпывают до конца действительности, «схватывая» лишь отдельные мгновения в непрерывном течении жизни. Поэтому высказывания человека не должны претендовать на роль абсолютных, окончательных истин: таковых для романтизма не существует. Каждая из них может и будет подвергнута сомнению. Отсюда острое неприятие романтиками разного рода догматов.
«Ирония есть универсальное чувство действительности», -писал Фридрих Шлегель106. Действительность разнообразна и требует неоднозначного подхода. Каждая вещь содержит в себе множество смыслов, какой из них будет «актуализирован» - зависит только от индивида. Ирония предполагает в человеке готовность в любой момент взглянуть на окружающие его предметы по-новому. «С романтической точки зрения каждая вещь представлялась многогранной. Одна и та же вещь оказывалась то смешной, то серьезной, то смешной и серьезной в одно и то же время»107. В одном из своих «фрагментов» Фридрих Шлегель определяет иронию как «форму парадоксального». Понятию парадокса он также уделял особое внимание. «Все высшие истины любого рода совершенно тривиальны, поэтому нет ничего необходимее, как постоянно давать им новое и как можно более парадоксальное выражение, дабы не забывать, что они все еще на лицо и что их, собственно, никогда до конца не высказывают» . Готовая истина - это застывшая мысль. Мысль, в которой нет жизни, которая утратила движение, - по сути своей та же вещь. «Парадокс - средство реанимации в мире умственном, выход из омертвевших связей в связи живые и активные»109. Романтики привносят парадокс в область творческого сознания и философского мировоззрения.
