Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Психологический анализ в ранних рассказах B.C. Маканина 15
1.1 Приемы психологического анализа в контексте формирования авторской концепции героя 19
1.2 Психологический анализ в системе «автор-читатель» 38
1.3 Идея «парного героя» как прием психологического анализа в рассказах В. С. Маканина 59
1.4 Вненаходимая авторская позиция как средство психологического анализа 76
1.5 Типология методов и приемов психологического анализа в рассказах B.C. Маканина 1970-х годов 85
Глава 2. Проблемы психологизма в рассказах В. С. Маканина периода 1980-х - 1990-х годов 114
2.1 Принципы и приемы аналитического психологизма в рассказе В.С.Маканина «Гражданин убегающий» 117
2.2 Психологическая концепция в рассказе B.C. Маканина «Кавказский пленный» 130
2.3 Изображение психологии нации в рассказе В. С. Маканина «Однодневная война» 139
Заключение 157
Список использованной литературы 160
- Приемы психологического анализа в контексте формирования авторской концепции героя
- Психологический анализ в системе «автор-читатель»
- Принципы и приемы аналитического психологизма в рассказе В.С.Маканина «Гражданин убегающий»
- Психологическая концепция в рассказе B.C. Маканина «Кавказский пленный»
Введение к работе
В русской литературе наиболее значимыми и ответственными были и остаются хронологические переходные периоды, точнее, периоды «рубежей веков». Как доказательство этого утверждения выступают факты мощного литературного развития на переломе XVIII - XIX веков и на рубеже XIX - XX веков. Обозначенные периоды обычно именуют «золотым» и «серебряным» веками русской литературы. Ответственность за последующее название перехода от XX к XXI веку, как справедливо замечает Ю. И. Минералов, полностью лежит на плечах современных нам писателей, которые формируют его в настоящий момент своим творчеством и литературными достижениями перед глазами потомков [Минералов 2004].
«...Когда в первые годы нового общества складывалась литература социалистического реализма, то наибольших успехов добивались те художники, которые обладали новым взглядом на мир, позволяющим увидеть и человека, и само течение истории в истинном свете» [Кузнецов 1962: 305]. «Новый взгляд на мир», характеризующий в целом писательскую принадлежность к общественно-политической системе социализма, породил в XX веке пласт идеологизированной литературы, господствовавшей до 70-х годов. С уходом А. Твардовского с поста редактора журнала «Новый мир» (в 1969 году) совпадает начало так называемого «застойного» периода в советской жизни. В это время в обществе наблюдается резкий кризис идеологии: экономические и социальные процессы «затормозились» на определенном уровне, их система действует исключительно по инерции. Однако в этот момент создается наиболее благоприятная обстановка для появления, по выражению Н. В. Алексеевой, «подлинной литературы» [Алексеева 2004: 246]: произведений Ф. Абрамова, В. Астафьева, Ч. Айтматова, В. Белова, С. Залыгина, В. Распутина, В. Шукшина; не опубликованных в свое время А. Ахматовой, В. Гроссмана, Ю. Домбровского, В. Тендрякова, В. Шаламова и
других; так называемой диссидентской прозы - В. Аксенова, И. Бродского, А.Солженицына.
На фоне этого процесса деятельность многих литературных групп, время
появления которых относится к периоду 1970 - 1980-х годов, долгие годы
оставалась практически незамеченной. Рост научного интереса к их
деятельности наблюдается в конце столетия, когда возрастает потребность в
систематизации картины развития современной литературы. Работу в этом
направлении нельзя считать завершенной, в особенности это относится к
исследованиям в области литературного процесса последних десятилетий XX
века. Социокультурные факторы повлияли на литературную ситуацию: кризис
рубежа веков, смена системы ценностей, общая апокалиптическая атмосфера
новой России стали поводом к смене характера литературы. Разрушаются
традиционные жанровые каноны, наблюдается смешение,
взаимопроникновение художественных стилей, меняется концепция героя. Такими исследователями, как М. Н. Липовецкий, Н, Л. Лейдерман, И. С. Скоропанова, М. Н. Эпштейн и другими были предприняты попытки классифицировать многообразие существующих литературных направлений, провести границу между ними, что в условиях постмодернизма является чрезвычайно сложной задачей: понятие границы нестабильно, в произведениях каждого обособленно рассматриваемого направления обнаруживаются типологически сходные черты (такие, как преобладание интертекстуальности, условности; оторванность от реальности и другие). Таким образом, актуализируется роль индивидуальных особенностей авторского творчества.
Мы полагаем, что деятельность каждого отдельно взятого писателя, хронологически относящаяся к последним десятилетиям XX века, есть значимый объект для литературоведческого анализа не только в контексте одного из литературных направлений, но и как самобытного явления российской литературы. Это и определило выбор темы для нашего исследования.
В 1970-е годы в периодической печати появляются произведения малознакомых советскому читателю авторов: Р. Т. Киреева, В. Н. Крупина, А. А. Кима, Е. А. Попова, А. Н. Курчаткина и других. Их деятельность практически выпала из внимания критики, в связи с чем в посвященных им рецензиях появилось выражение «беспризорная проза». Эти писатели сформировали литературное направление, охарактеризовать прозу представителей которого оказалось непростой задачей для таких исследователей, как А. Ланщиков, В. Кардин, А. Казинцев, А. Кондратович. Определенные трудности возникли в процессе поиска адекватного названия для этого направления. В. Бондаренко (один из первых исследователей прозы представителей данного направления) предложил несколько названий: «поколение сорокалетних», «московская школа», но ни одно из них не прижилось.
В состав этой литературной группы входит писатель, деятельность которого до 1980-х годов рассматривалась исследователями в контексте «беспризорной прозы», - Владимир Семенович Маканин. За сорок лет (первое произведение, роман «Прямая линия», появился в печати в 1965 году) Маканин написал свыше семидесяти произведений разных жанров, его перу принадлежат рассказы, эссе, повести и романы, известные в России и переведенные за рубежом на 14 языков (публиковался во Франции, Германии, Испании, Италии, Англии, США и других странах). С 1993 года Маканин получает целый ряд престижных литературных премий, первой из которых стал Русский Букер за рассказ «Стол, покрытый сукном и с графином посредине». Затем следует премия «Нового мира» за рассказ «Кавказский пленный» (1995), Пушкинская премия Фонда Альфреда Тепфера (Германия) за вклад в литературу (1998), итальянская литературная премия «Пенне» за роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1999), премия «Знамени» за «Удавшийся рассказ о любви» (2000). Именно с 1990-х годов отмечается значительное повышение интереса ученых к творчеству Владимира Маканина не как представителя литературного направления, а как самобытного российского писателя.
Канадский славист Норман Шнейдман охарактеризовал деятельность Маканина так: «Сегодня Маканин - один из немногих русских писателей, кому удалось за пределами брежневской эры сохранить уровень художественности своей прозы. Путем создания экзистенциального мифа Маканин в своих недавних произведений сформулировал новую концепцию реальности, причем не застывшую, а подвижную и текучую. Он создает сюжеты, впечатляющие своей философской значительностью, которые обновляют без тривиализации обсуждаемые им темы» (Shneidman N. N. Russian Literature, 1988 - 1994: The End of an Era. - Toronto; Buffalo; London, 1995. - P. 86; цит. по: [Лейдерман 2002, T.2: 626]). Схожее мнение по поводу творчества Маканина высказывал Питер Роллберг [Rollberg 1992] и другие западные исследователи. Среди отечественных исследователей творчество Владимира Маканина было высоко оценено Н. Ивановой, Л. Аннинским, А. Бочаровым и другими ([Иванова 2003], [Аннинский 1989], [Бочаров 1986]). Таким образом, о прозе писателя было составлено определенное мнение в 1980-е годы; с 1990-х годов начинается системное изучение творчества Маканина.
Статьи С, Чупринина, И. Соловьевой, И. Родиянской, И. Дедкова, В. Камянова, посвященные анализу отдельных произведений Владимира Маканина, определили актуальность проблемного изучения его творчества. И. Роднянская отмечала: «Владимир Маканин своими сочинениями (...) вовлек нашу критику в на редкость существенный спор :ореализме с его границами и традиционными опорами и - шире - о человеке, о современной морфологии его души» [Роднянская 1986: 230]. Проза Маканина является богатейшим исследовательским материалом для анализа современного литературного процесса. Например, СВ. Перевалова, исследуя проблему автора как организующий центр всей филологической мысли, на примере прозы В. Н. Астафьева, В. Г. Распутина и В. С. Маканина выявила своеобразие авторского сознания в творчестве отдельного художника и на основании полученных данных сделала вывод об основных тенденциях и закономерностях развития понятия «автор» в литературе XX века [Перевалова 1997]. Творчество
Маканина настолько привлекло внимание исследователя, что в 2003 году она издает персонально ориентированное учебное пособие [Перевалова 2003], где выявляются традиции русской литературы в прозе писателя, а также рассматриваются эволюционные особенности его творчества. Следует отметить, что вопрос о традициях русской классики в прозе Маканина изучен достаточно подробно (например, в работах Е. В. Панитковой, К. О. Шилиной [Паниткова 2004], [Шилина 2005] и других исследователей); творчество Владимира Маканина в эволюционном аспекте также исследовано в достаточной степени (в работах С. Ю. Мотыгина [Мотыгин 2001], [Мотыгин 2005]). Т. В. Маркова на материале прозы Маканина исследовала формотворческие тенденции в прозе последних десятилетий XX века [Маркова 2003], Т. А. Смирнова на примере романа Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» изучала специфику функционирования цитаты [Смирнова 2005]. Существует значительное количество научных работ, затрагивающих различные проблемы изучения современной литературы, в которых авторы обращаются к творчеству Владимира Маканина. Однако проза Маканина исследована далеко не в полной мере, как и его деятельность в целом: например, до настоящего времени не издана биография писателя. Кроме того, мы отмечаем одну закономерность: с появлением романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» практически все научные работы, посвященные изучению прозы Маканина, становятся «андеграундно-ориентированными»: превалирует мнение, что писатель, несмотря на все свои ранее публиковавшиеся произведения, наиболее полно выразил свою концепцию миропонимания, идейно-эстетическую позицию именно в «Андеграунде». Таким образом, этот роман несколько «затмил» собой все остальные произведения Маканина, прежде всего те, которые относятся по форме к жанрам малой прозы, а именно рассказы и повести. Мы считаем, что исследование индивидуальных особенностей прозы Маканина представляет интерес для изучения не только на материале романов писателя. Исследование малой прозы Владимира Маканина также представляется актуальным. Кроме
того, в поле зрения исследователей не оказывались проблемы психологизма в его произведениях.
Актуальность исследования вопросов психологизма в произведениях малой прозы Владимира Маканина, по нашему мнению, обусловлена рядом причин. Прежде всего, со времени публикаций первых сборников прозы автора («Безотцовщина» 1971 г., «Повесть о Старом Поселке» 1974 г., «Старые книги» 1976 г.), в аннотациях, а также в статьях ряда исследователей (Е. Невзглядовой, Г. Баженова, А. Латыниной и других) обнаруживается тенденция к восприятию психологизма прозы Маканина как «драматического конфликта» [Макаиин 1974: 2], однако и этот подход не получает дальнейшего развития. Некоторые исследователи настаивали, что «коронная область писателя - не психология, а социальная антропология, «социальное человековедение» [Роднянская 1986: 235], однако проза Маканина не рассматривается и в социологическом аспекте. «В центре интересов ученого-социолога находится и всегда будет находиться общество как сложное целое, многофункциональное по своему характеру», -отмечает Г, М. Фридлендер [Фридлендер 1981: 83]. В центре интересов Маканина находится прежде всего личность. Таким образом, мы полагаем правомерным изучение произведений Маканина как психологической прозы,
Проблема личности является одной из наиболее значимых в философии, этике, искусстве. Задачу человековедения как элемента искусства выделил еще Л, Н. Толстой. Искусство, согласно его мысли, должно «...высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом» [Толстой 1953: Т.53: 94], В художественной литературе одним из важнейших способов воплощения человеческого характера является искусство психологического анализа.
Роль психологического анализа в отечественном литературоведении осознается по-разному. Для одних исследователей это «...одно из могучих художественных средств» [Гей 1960: 56], для других «психологическая характеристика - центральная задача литературы» [Королев 1966: 94]. Психологизм понимается и как особое эстетическое свойство литературного
произведения, и как художественное изображение внутреннего мира литературных персонажей: их чувств, мыслей, желаний.
Вопросы психологизма наиболее полно изучены в работах Д. С. Лихачева [Лихачев 1968, 1981, 1999, 2000], Л.Я. Гинзбург [Гинзбург 1977, 1979], А. П. Скафтымова [Скафтымов 1972], С. Г. Бочарова [Бочаров 1960], И. В. Страхова [Страхов 1973, 1976, 1978, 1998], В. В. Комланейца [Компанеец 1974, 1980]. Исследователи обращали внимание на принципиальные различия между законами психологии, действующими в реальном мире и в художественном произведении. Д.С. Лихачев отмечал, что «в произведении может быть свой психологический мир: не психология отдельных действующих лиц, а общие законы психологии, подчиняющие всех действующих лиц, создающие «психологическую среду». Эти законы могут быть отличны от законов психологии, существующих в действительности» [Лихачев 1968: 77]. Исследования Л. Я. Гинзбург в значительной степени способствовали выявлению и систематизации средств психологического анализа, механизма художественного осмысления личности. В работе «О психологической прозе» Л.Я. Гинзбург обращала внимание на внутреннюю и внешнюю речь персонажей, на роль прямых авторских размышлений в тексте произведения и самоанализ литературного героя; особо отмечала возможности прямой речи в произведении: «Слово персонажа может стать до предела сжатым отражением его характера, переживаний, побуждений, своего рода фокусом художественной трактовки образа» [Гинзбург 1977: 330]. Теоретические положения работ Л. Я. Гинзбург и Д. С. Лихачева определили дальнейшие перспективы изучения вопросов психологизма. На примере произведений классической литературы (романы Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и других) А. П. Скафтымов, И. В. Страхов и другие исследователи (Б. И, Бурсов, Л. М. Мышковская, Т. С. Карлова) изучали особенности психологического анализа в художественном творчестве. Общей чертой этих исследований мы можем назвать сходное отношение к психологическому анализу как к способу индивидуализации художественного образа (например, в работе И. В. Страхова
«Методы психологического анализа в художественном изображении характеров» исследователь утверждает, что целостный образ в литературном произведении индивидуализируется посредством объединения в нем определенных физических, экспрессивных и психологических подробностей [Страхов 1978: 3-5]). В работах представлены разные точки зрения: например, одни исследователи предполагают обязательное наличие психологизма в реалистической литературе, тогда как другие утверждают, что появление психологизма в произведении обусловлено идейно-эстетической задачей, стоящей перед писателем. В.В. Компанеец утверждает, что «...писатель не властен решать вопрос, быть психологизму в произведении или отсутствовать, он в любом случае в той или иной мере будет ощущаться» [Компанеец 1980: 103]. Против этого утверждения выступал А. Б. Есин и другие исследователи. Дискуссии возникают и по поводу трактовки двух понятий: «психологизм» и «психологический анализ». А. Н. Иезуитов, говоря о психологическом анализе, определил его как «...сознательный и определяющий эстетический принцип» [Иезуитов 1970: 40]. При этом психологический анализ рассматривается как более узкое, видовое понятие по отношению к более широкому понятию «психологизм», который включает в себя еще два значения, выступая, с одной стороны как родовой признак искусства слова, его органическое свойство, свидетельство художественности и, с другой стороны, как результат художественного творчества, как выражение и отражение психологии самого автора, его персонажей и, шире, - общественной психологии. Под художественным психологизмом иногда понимают всеобщее свойство искусства, заключающееся в типизированном воспроизведении человеческой жизни, человеческих характеров [Мышковская 1958: 30-36]. В нашей работе мы дифференцируем понятия «психологизм» и «психологический анализ», основываясь на выводах А. Н. Иезуитова, В.В. Компанейца, И. В. Страхова, А. Б. Есина и других исследователей.
В большинстве научных работ по проблемам психологизма в литературе объектом исследования являются произведения крупных жанровых форм.
Однако мы считаем, что не менее интересным объектом для изучения вопросов психологизма является рассказ. В отечественной литературе на рубеже XX -XXI веков ведущее положение в литературе, аналогично литературной ситуации периода конца XIX - начала XX века, занимает малый жанр. В.Я Гречнев отмечает: «...Утверждение «формы небольших рассказов» в 1890 -1900-е годы, сначала в творчестве А. П. Чехова и В. Г. Короленко, а затем М. Горького, И. А. Бунина, А. И. Куприна, Л. Н. Андреева и рада других писателей, было подготовлено усилиями многих литераторов как первой, так и второй половины XIX века» [Гречнев 1979: 7]. С 1960-х годов рассказ занял ведущее положение в творчестве российских писателей.
Характеризуя рассказ, В. И. Кулешов отмечал, что это «сложный жанр, основывающийся на очерке, но предлагающий оттенки типа, характера героя. Для воспроизведения характера нужна система поступков, нужен сюжет, т. е. определенная последовательность эпизодов, выполняющих художественные задачи. Меняется природа портрета (он должен быть более внутренним), возникает проблема диалога, психологизма. Рассказ - это то, что было, это изображение в «сжатом виде»» [Кулешов 1965: 126-127]. Из всех прозаических жанров рассказ наиболее универсален. «Лаконичность, единовременность эстетического воздействия на читателя, целеустремленная сосредоточенность на решении конкретной идейно-эстетической задачи - эти и ряд других характерных черт способствуют тому, что рассказ нередко выступает в роли первооткрывателя, разведчика новых тем, образов и проблем. На определенных этапах рассказ становится собирателем неустоявшегося разрозненного жизненного материала, предваряя порой синтетические художественные обобщения в монументальных жанрах», - отмечает Э. А. Шубин [Шубин 1974: 6]. Рассказ способен оперативно реагировать на социальные и духовные изменения, происходящие в жизни. Благодаря малому объему и, в большинстве случаев, однопроблемности, рассказ более целеустремлен, обладая «особым предметом изображения» и «специфическими средствами художественного освоения жизни» [Огнев 1978: 5].
В нашей работе мы рассматриваем рассказ как один из жанров психологической прозы, акцентируя внимание на специфических особенностях психологического анализа как авторского приема, выявляемых в процессе анализа. Материалом исследования являются рассказы В. С. Маканина, вошедшие в четырехтомное собрание его сочинений [2002 - 2003], сборники «Повесть о Старом Поселке» [1974], «Старые книги» [1976], «На зимней дороге» [1980], «Избранное» [1987]; публикации в журналах «Знамя» и «Новый мир». Цель данного диссертационного исследования заключается в изучении рассказов В. С. Маканина как произведений психологической прозы. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
выявить основные черты психологизма рассказов В. С. Маканина;
выявить специфику психологического конфликта его рассказов;
исследовать и систематизировать функциональные особенности психологического анализа как авторского приема;
проследить эволюцию технологии психологического анализа на протяжении всей творческой деятельности писателя на примере произведений малых жанров.
Композиция диссертационного исследования строится по хронологическому принципу. Творчество В. Маканина условно разделено на десятилетние периоды деятельности; аналогичное разделение используется в работах Н. Б. Ивановой, Н. Л. Лейдермана и других современных исследователей; вслед за ними мы выделяем периоды 1970-х, 1980-х, 1990-х и 2000-х годов. Диссертация состоит из двух глав; в первой главе рассматриваются и анализируются рассказы писателя, относящиеся к периоду 1970-х годов. Во второй главе анализируются рассказы всех последующих периодов (так как в численном соотношении количество рассказов, изданных Маканиным в 1970-е годы, значительно превышает количество рассказов, изданных за все последующие периоды).
Теоретической и методологической базой нашей диссертационной работы являются труды М. М. Бахтина, Л. С. Выготского, А. П. Скафтымова, В. В.
Виноградова; работы Л. Я. Гинзбург, Д. С. Лихачева, в которых рассматриваются основные категории психологической прозы; исследования В.В. Кожинова, А. В. Огнева, Н. П. Утехиыа, Э. А. Шубина по вопросам теории жанра. Дифференциация понятий «психологизм» и «психологический анализ», систематизация их типологических особенностей проводится на основании работ А. Н. Иезуитова, В. В. Компанейца, И. В. Страхова, А. Б. Есина и других исследователей. При написании данной работы преимущественно использовались проблемно-тематический, сравнительно-типологический и системный методы исследования.
Основные положения и выводы были апробированы автором на XVII, XVIII межвузовских конференциях «Актуальные проблемы филологии в вузе и школе» (Тверь, 2003; Тверь, 2004), международной научной конференции «Межкультурная коммуникация в современном славянском мире» (Тверь, 2005).
Результаты исследования отражены в следующих публикациях:
Психологический анализ в рассказе В. Маканина «Пойте им тихо» // Слово: Сборник научных трудов студентов и аспирантов. - Тверь: Тверской государственный университет, 2005. - Вып. 3. - С. 155-163.
Психологический анализ в рассказе В. Маканина «Рассказ о рассказе» // Слово: Сборник научных трудов студентов и аспирантов. - Тверь: Тверской государственный университет, Научная книга, 2006. - С. 97 - 102.
Специфика мировосприятия в рассказах В. Маканина (в печати)
«Петр Петрович» и Владимир Семенович. К вопросу о «неадекватном маленьком человеке» // Слово: Сборник научных трудов студентов и аспирантов. - Тверь: Тверской государственный университет, Научная книга, 2006.- С. 102-105.
Результаты данного диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке спецкурсов, лекций и проведении семинаров по современной русской прозе, а также в качестве теоретической базы для дальнейшего изучения современной прозы Владимира Маканина в аспекте
психологического анализа. Наша работа способствует более глубокому и детальному пониманию разнородных процессов, происходящих в современной литературе.
Приемы психологического анализа в контексте формирования авторской концепции героя
Основной чертой рассказов Владимира Маканина периода 1970-х годов является доминирование в них так называемого «типического» героя. Исследователи обращали внимание на интерес писателя к «человеку середины», что не без основания соотносили с традициями литературы рубежа XIX - XX веков. В малой прозе Маканина прослеживаются черты творческой манеры А. П. Чехова, который, как «и его современники, часто ставил в центр своих художественных миров «малых сих» - людей, не владевших речью в достаточной мере, чтобы выражать даже нехитрые чувства и мысли» [Эткинд 2005: 309], Н. В. Гоголя и других классиков; заметны сходства с прозой более позднего периода - В, М. Шукшина, Ю. Трифонова, А. Вампилова. Вопрос о литературных традициях в творчестве В. Маканина рассматривали Н.Л.Лейдерман, Н. В. Алексеева, Н. Б. Иванова и другие исследователи; этот подход к изучению произведений писателя обнаружился уже в рецензиях критиков 1970 - 1980-х годов, Актуализируется понятие «галерея типов» [Аннинский 1989], в связи с чем определяется общая концепция анализа рассказов В. Маканина раннего периода.
Определение «галерея типов», однако, не является исчерпывающей характеристикой проблематики произведений на данном этапе. «Типологические» произведения, по сути, ориентированы не столько на воссоздание какого-либо индивидуализированного при помощи специфических черт характера персонажа; целевая установка каждого рассказа значительно масштабнее. Мы предполагаем, что следует обратить особое внимание на психологическую характеристику личности, рассмотреть типические черты героя и принципы построения конфликта с позиции психологизма произведения.
Первое произведение, к которому мы обращаемся, - «Милый романтик» (1974 г.). Этим рассказом в определенной степени предваряется «галерея типов» Владимира Маканина. Социальные «типы» персонажей зрелого писателя, реализованные в повестях «Антилидер» и «Человек свиты», рассказе «Гражданин убегающий» (1987 г.) и других произведениях в значительной степени были сформированы на базовых принципах отображения характеров героев 1970-х годов.
В ранних рассказах В. Маканина внимание к внутренним процессам жизни практически не заостряется и не подчеркивается в той степени, как, например, в произведениях Л. Толстого и Ф. Достоевского. Психологизм малой прозы Маканина скрытый, фактически это психологизм подтекста, где повествование о некоторых душевных переживаниях персонажа взаимосвязано с отображением каких-либо внешних событий. В этом отношении рассказы Маканина близки к традициям чеховского рассказа. Однако в них практически отсутствует внутренняя речь (своего рода «индикатор» наличия психологического в произведении), мысли персонажа, если выражаются по ходу рассказа, то включены как фон в общий событийный пейзаж. В таких случаях Маканин внедряет косвенное средство выявления и реализации скрытых, неявных особенностей характера. Эта роль принадлежит так называемому «общественному мнению» - обобщенной группе второстепенных персонажей произведения. Посредством их выводов и наблюдений можно охарактеризовать героя, глубже понять его индивидуальность, осмыслить внутреннюю сущность его проблемы.
В рассказе «Милый романтик» речь идет о человеческом феномене, заключающемся в своеобразной импульсивности, переизбытке энергии и творческого энтузиазма; эти качества сконцентрированы в образе главного героя рассказа, некоего Кудрявцева. Имя персонажа нигде не указывается, имеется только прозвище, исчерпывающе характеризующее персонаж -Вулкан. «Взрывной, пламенный, неудержимый» (и т.д.) - такими определениями логично было бы сопроводить описание характера, относя его в итоге к категории социально опасных возмутителей спокойствия. Однако само название рассказа предполагает другую направленность - определения «Милый романтик» и «Вулкан» по своей идейной заданности противопоставлены.
Во-первых, «вулканироватъ» Кудрявцев начинает, в соответствии с концепцией рассказа, не сразу, а только в определенных условиях. В годы студенчества, как отмечает Маканин, качество героя было скрыто в массе «этаких комнатных вулканов» (здесь и далее цитируем по: [Маканин 1974]) [214]; «...зато на работе он был замечен сразу. Сначала была замечена его мания без конца говорить о творческом порыве» [214]. На фоне достаточно статичного коллектива Кудрявцев выделяется предложениями «ночного рывка»: «...Увеличим скорость, рывок, что ли... Черный кофе на ночь и все такое, а?» [214]. Своими предложениями он и зарабатывает себе это, по выражению автора, «нелепое» прозвище. «На вечеринке он тоже пытался побушевать на тему о том, что, дескать, работаем мы что-то вяло» [215]. Во-вторых, энергия Кудрявцева «бьет» строго в определенном направлении, разворачиваясь в стремление к трудовой деятельности, реже - к общественной.
Окружение героя поначалу «списывало» эти проявления на счет юности, горячности, желания выделиться («полемический задор, молодость» [216 -217]). Однако с течением времени «вулканозность» Кудрявцева никуда не исчезает. Наоборот, она остается на постоянном уровне, ни переводы с одного места работы на другое, ни женитьба ничего не меняют. Реакция общества от снисхождения переходит в недоумение (в первую очередь это относится к соседям), затем - в опасение (со стороны начальства). Выступления Вулкана на совещаниях в своей лаборатории отличаются пафосом, экспрессией, но в то же время недостатком аргументированности и отсутствием четко ориентированной смысловой нагрузки - черта молодости. Но, как только «подступает зрелость» «...в такие вот святые, что ли, и страшноватые минутки Кудрявцев даже клялся себе и другим, что больше никогда не выступит. Ведь пена, в сущности. Пузыри...» [217] - к прозвищу Вулкан присоединяют два ироничных слова: извергающий вату. Однако для должностных лиц подобный человек становится неуместным, лишним. Нервничает начлаб после разговора с Кудрявцевым: «Были тут разные мысли, была и та, что, конечно, Кудрявцев это Кудрявцев -ватный вулкан. Но ведь он может вот так же вечерком заглянуть и к более высокому начальству» [218]. Последствия такого «визита» начальство в любом случае воспринимает как катастрофические, а с учетом возможных перемен на «ответственной и опасной работе», даже с учетом «человеческого фактора» «...Ведь это вулканное свойство не вина его. Беда его...» [218], единственный возможный выход из ситуации начлабом реализован. Вулкан меняет место работы. «...Большого энтузиаста тебе отдаю. Можно сказать, жертву приношу, - сказал он начлабу проектной. И постарался при этом ни в коем случае не улыбнуться» [219].
Метафорически начлаб действительно «приносит жертву» -благодарственную. Его действия вполне оправданы собственной логикой: от такого сотрудника - «энтузиаста» в рабочей обстановке больше вреда, чем пользы; но эти же действия можно расценивать и как саботаж, подрыв работы соседней проектной лаборатории. Однако Маканин, не подразумевающий в лице Кудрявцева «бомбу замедленного действия», сглаживает ситуацию: «...И вот тут вмешался его величество Случай» [219]. Кудрявцев оказывается, что называется, «в нужное время в нужном месте» - возможно, в первый и последний раз за свою жизнь.
Психологический анализ в системе «автор-читатель»
В рассказах, анализировавшихся нами ранее, герои выступали представителями так называемой «галереи типов»: в их образах воплощалась определенная черта характера, качество, герой пытался существовать с этой чертой в рамках общества, преодолеть свою проблему не мог и т.д. Основным сюжетообразующим элементом становилась личность, близкая или равная по значению к так называемым «социально неуместным» типам. Вопрос социальной обусловленности затрагивается и в рассказе «Лебедянин», но основным направлением психологического анализа становится проблема так называемого нужного человека.
Маканин в этом рассказе акцентирует читательское внимание к такому человеческому качеству, как податливость. Автор с первых строк ссылается на Достоевского, обозначая проблему рассказа: «Как часто, - писал он, - в душе русского порядочного человека царит именно эта скорая уступчивость, потребность уступить, согласиться» [328]. Следует отметить, что характер главного героя воссоздается в существенно более сложной форме, чем в рассказах «Милый романтик» и «Якушкин». Податливость здесь не определяющая черта героя: ему свойственны и волевая твердость, и способность принимать достаточно категоричные, даже жесткие решения. Однако именно податливость становится тем качеством, которое для Лебедянина становится роковым.
У Маканина в сжатом пространстве рассказа индивидуальность героя, как мы отмечали ранее, формируется не самостоятельно в силу «типовых» особенностей, а за счет общественного мнения. Для писателя этот путь к созданию характера героя отличается экономичностью: через систему мнений о персонаже выделяются его индивидуальные черты и черты среды, в которой эта личность автором размещена. Маканин не забывает конкретизировать, что можно отнести к внешним проявлениям характера героя и что можно определить как собственно внутреннее, глубинное. Например, в «Милом романтике» авторский маркер внутреннего буквально выражен в тексте рассказа - так, когда к прозвищу Кудрявцева «Вулкан» добавляют уточнение «Извергающий вату», Маканин поясняет: «Так что все это было в нем от характера. От индивидуальности» [217]. Взаимосвязь характерологических особенностей персонажа с мнением - определением, таким образом, становится достаточно очевидна. Однако в случаях «расподобления» внешнего и внутреннего, при воссоздании многопланового характера лаконичное определение, даже афористически выраженное, подобрать трудно. Но Маканин имеет возможность повлиять и на это; в таких случаях он обращается к читателю.
Ф. М. Достоевский писал, что от художника прежде всего требуется «не фотографическая верность, не механическая точность, а кое-что другое, больше, шире, глубже. Точность и верность нужны, элементарно необходимы, но их слишком мало; точность и верность покамест только еще материал, из которого потом создается художественное произведение... Эпического, безучастного спокойствия в наше время нет и быть не может; если б оно и было, то разве только у людей, лишенных всякого развития или одаренных чисто лягушачьей натурой, для которых никакое участие невозможно, или, наконец, у людей, вовсе выживших из ума. Так как в художнике нельзя предполагать этих трех печальных возможностей, то зритель и вправе требовать от него, чтобы он видел природу не так, как видит ее фотографический объектив, а как человек» [Достоевский 1930 Т. 13; 531 - 532]. Воплощение жизни в художественном творчестве не может существовать вне индивидуального мировоззрения каждого писателя. Художественное произведение прежде всего «есть творческая деятельность автора, а не простой рефлекс действительности, который может быть уловлен и мертвым зеркалом» [Редекер 1971: 21]. Одним из наиболее актуальных (равно как и наименее изученных) в этом аспекте становится проблема восприятия художественного произведения. По поводу этой проблемы существуют самые разные точки зрения. Некоторые исследователи отрицают сам феномен «равнозначности предложенного и воспринятого» (определение И. С. Левшиной) [Левшина 1983; 3]; к числу их сторонников относится, например, А. А. Потебня, утверждавший, что «искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно пробудить в нем свою собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства» [Потебня 1968: 49]. В. Ф. Асмус предполагал по поводу процесса восприятия художественного произведения наличие в нем многообразия, определенной вариативности: «чем сложнее образ {или группа образов), чем многообразнее раскрывается характер героев в длинной серии их поступков и положений, через которые их провел автор, тем неизбежнее и значительнее должны возникать вариации осознания, понимания и оценки» [Асмус 1961: 41]. С. М. Эйзенштейн утверждал необходимость прямой трансплантации смысла художественного произведения в смыслы, воспринятые потребителем произведения, отмечая, что «зритель... творит образ по этим точно направляющим изображениям, подсказанным ему автором, непреклонно ведущим его к познанию и переживанию темы. Это тот же образ, что задуман и создан автором, но этот образ одновременно создан и собственным творческим актом зрителя» [Эйзенштейн 1965 Т.2: 171]. Все точки зрения по поводу проблемы восприятия литературного произведения отражают разные подходы и к определению понятия «читатель». В исследованиях этим понятием обозначаются самые разные феномены: «читателем называют и реальную личность, которая читает, и тот воображаемый образ, который возникает у автора в процессе письма как представления о своем возможном читателе, и ту вымышленную фигуру, что, выступая под именем читателя, являет собой структурный элемент многих произведений» [Науман 1984: 122- 123].
В литературе XIX века, как отмечает М. В. Строганов, особое значение приобретает ориентация писателя на «воображаемого читателя». Важную роль в этом аспекте играет категория условности. Как указывает М. В. Строганов, «писатели либо склоняются к воспроизведению жизни в формах самой жизни, подчас забывая, что в искусстве жизнеподобные формы абсолютно условны; либо, исходя из презумпции условности искусства, забывают, что любая условность строится из элементов самой жизни. Читатели могут склоняться либо к отождествлению искусства и жизни (наивный реализм: «все как в жизни»), либо воспринимать художественную реальность в полной изоляции от внетекстовой действительности» [Эстетические отношения искусства и действительности: 6 - 7]. Категория «воображаемого читателя» подробно исследована в работах Г. Н. Ищука [Ищук 1975, 1986, 1988]. Что касается «реальной личности, которая читает, то в применении к ней понятие «читатель» выступает как категория, выделяющая из всей массы людей некое частичное множество на основе той деятельности, которую оно осуществляет. Эта категория включает в себя также писателя, а равно критика и литературоведа, выступающих в качестве читателей, хотя этих последних случаях чтение и выполняет специфические функции» [Науман 1984: 123].
Б литературе XX века особое место занимает концепция читателя как соавтора художественного произведения. В частности, аспекты этой концепции представлены в работах, посвященных изучению творчества М. Шолохова, в том числе критических (например, в книге
Принципы и приемы аналитического психологизма в рассказе В.С.Маканина «Гражданин убегающий»
Начиная с периода 1980-х годов среди публикаций прозы В. С. Маканина повести занимают лидирующее положение. Писатель стремится не только отразить в произведении характер человека, волей судьбы или в связи с собственными внутренними недостатками оказавшегося в оппозиции по отношению к окружающему миру, а прежде всего обратить внимание читателя на более глобальные философские вопросы - о цели жизни, о ее смысле; о духовных и нравственных проблемах современного общества. Роль авторского «голоса» в таких повестях особенно важна: здесь выражается как позиция автора по отношению к современности, так и по отношению к человеку. Именно в таком аспекте повести Маканина исследовала С. Перевалова [Перевалова 1997].
Влияние Л. Н. Толстого на прозу Маканина становится особенно ощутимым с периода 1980-х годов. Как утверждает А. Н. Николюкин, «искания нравственной правды и смысла жизни, возникшие в ранних дневниках и произведениях Толстого, проходят через всю его жизнь» [Николюкин 2003: 135]. Владимир Маканин к осознанию необходимости этих исканий приходит значительно позднее, на этапе зрелого творчества, но именно с этого этапа (1980 - 1990-е годы) уровень художественности его прозы значительно возрастает.
Традиционное обращение к проблеме человека - посредством психологического анализа воссозданного художественного образа, скрывающего в своей сущности за явной и в целом лаконично выраженной идеей более масштабные проблемы - в 1980-е годы сохраняется в рассказах, в целом продолжающих традиции «галереи типов». К ним относятся рассказы «Человек свиты» (1982), «Антилидер» (1983), «Гражданин убегающий» (1984). Характерно, что «Человек свиты» и «Антилидер» в разных публикациях назывались в жанровом плане и рассказами, и повестями, что послужило одной из причин разного прочтения их критиками. Такого рода нестыковки в научных исследованиях прослеживаются до сих пор. Исключением не стал и рассказ «Гражданин убегающий». В нашей работе мы рассматриваем это произведение как рассказ, принимая точку зрения Н. Л. Лейдермана [Лейдерман 2002].
Особенно характерным в рассказе «Гражданин убегающий» (как и в рассказах дальнейшего периода деятельности Маканина) является, на наш взгляд, полное самоустранение образа автора из повествования (в этом отношении уместно вспомнить работу С. Переваловой [Перевалова 1997], в которой утверждается наличие «образа автора» в большинстве произведений Маканина). Авторская мысль, авторская идея, вложенная в рассказ, выражена не просто в косвенной, а в отстраненной форме, что само по себе повышает роль участия читателя в сотворческом процессе при восприятии художественного произведения, рассмотренную нами в предыдущей главе. Однако по сравнению с рассказами 1970-х, в рассказах следующего десятилетия ощущается как усложнение принципов психологического изображения, так и ростом художественности. Маканин не отошел от принципа использования в рассказах контекстуальной неполноты, недосказанности, но недосказанность эта существенно менее выражена; рассказ более подробен, более предметен и детализирован.
Следует отметить, что при воссоздании характера героя Маканин нередко использует принцип оппозиции, выстроенной на контрасте каких-либо характерологических особенностей героев, либо различий в их статусе. В нашей работе об этом упоминается при анализе рассказа «В последний раз», где мы использовали обозначение «парный герой» (используется в работе С. Ваймана [Вайман 1989]), а также при анализе рассказа «Пойте им тихо». В рассказе «Гражданин убегающий» мы наблюдаем усложнение этого принципа: к воссозданию характера главного героя, Костюкова, имеет отношение не один персонаж, а два, таким образом используется не «парный», а «утроенный» герой. Косвенно действие этого принципа отмечается в рассказе «Пойте им тихо».
Основу «триады» составляют в рассказе «Гражданин убегающий», соответственно, три персонажа: Павел Алексеевич Костюков, опытный таежник - первопроходец, «разрушитель» по определению, данному в рассказе, бригадир каменщиков по профессии; Томилин, интеллигент, после смерти жены уехавший в тайгу, «перекати - поле» (по определению автора), как и Костюков; и Витюрка, «тоже пятидесятилетний и тоже одинокий мужик» (далее цитируем по: [Маканин 1990]) [355], гитарист, выгнанный женой за пьянство. Их объединяют условия работы: тайга. В отношении психологического анализа они также объединены: посредством монологической и диалогической речи, посредством их размышлений друг о друге, их мнений персонажи взаимно оценивают друг друга; таким образом, характерологические черты каждого героя выявляются из их взаимной характеристики. Таким образом устанавливается статус Костюкова, Витюрки и Томилина - через их высказывания о самих себе. Общественное мнение в отношении героев в рассказе не выражено. Что характерно, многие мысли персонажей выстроены Маканиным в переходно-повествовательной манере, например: «... Томилин вспомнил умершую жену: - Аннушка, зачем ты покинула меня? Аннушка, вся моя жизнь пошла прахом... - Дальше в знакомом для Павла Алексеевича порядке должно было последовать: «Зачем я, Аннушка, не умер с тобой вместе», и «голубка моя нежная», и кое-что из предчувствий Аннушки, повторявшей «в то серенькое утро», перед смертью: нелегко, мол, милый, тебе без меня будет. Кляня очередную повариху, Томилин непременно должен был поплакать об Аннушке. Павел Алексеевич стал утешать. К словам Томилина он давно привык и давно не подшучивал: кто-то пьет портвейн, а кто-то плачется, а третий просто молчит, велика ли, в сущности, разница?» [355 - 356]. Следует отметить, что такое сочетание «внешней» (монологической) и внутренней речи отличается большей информативностью. В приведенном эпизоде обозначаются скрытые черты характера Томилина, его отношения с Костюковым, степень их знакомства; дана оценка Павла Алексеевича всей их компании. Как мы уже упоминали, характеристика героя в рассказах Маканина может быть выражена очень кратко, почти афористически; эта тенденция прослеживается в рассказах 1970-х; в 1980-е писатель несколько отходит от этого принципа: характеристика может быть лаконичной, но все же более подробной, чем в предыдущий период. Томилин, например, описан так: «Как и Павел Алексеевич, Томилин был перекати-полем, но только был он москвич, был интеллигентен, мягок, любил поныть» [354 - 355]. Витюрке дана следующая характеристика: «Прекрасно играя на гитаре, он и сам сочинял нехитрые песни, артистичная, пьющая и веселая натура» [357]. Положительная или отрицательная оценка персонажам дается опосредованно, например, через отношение Павла Алексеевича (о том же Витюрке: «Павел Алексеевич его любил и смотрел на недельные запои сквозь пальцы: Витюрка был подчас незаменим, если только бывают незаменимые» [357]).
Психологическая концепция в рассказе B.C. Маканина «Кавказский пленный»
В прозе следующего этапа творческой деятельности Владимира Маканина (1990-е годы) отразились все стороны его самобытного, своеобразного таланта. Произведения этого периода в определенном смысле явились кульминацией мастерства писателя; именно в этот период Маканин продемонстрировал читающей публике свое искусство с совершенно неожиданной стороны. Охарактеризовать творчество Маканина в 1990-е годы можно как невероятный художественный эксперимент: публикуются такие произведения, как повесть «Лаз» (1991), «Квази» (1993), роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998). В них, с одной стороны, автор создает новые художественные миры, новую художественную реальность; с другой стороны, иносказательно, непривычно символическим языком Маканин повествует о глобальных проблемах современного мира, акцентируя внимание на духовном упадке современного общества, отображая через жуткую, невероятную картину гибнущей цивилизации одну из основных проблем современности: утрату интеллектуальных и культурных ценностей под воздействием бездушной, жестокой и сокрушительной силы, имя которой - толпа («Лаз», [Макании 2003, Т. 4]). Повесть «Лаз», как отмечает Н. Иванова, преимущественно была прочитана критикой как антиутопия [Иванова 2003: 494]; «премиальный» «Стол, покрытый сукном и с графином посредине» (1993) «оказался значительно слабее, а «Квази» - скучнее и по мысли банальнее, чем сюжетно-персонажная маканинская проза» [Иванова 2003: 495]. Однако из всех произведений В. С. Маканина выделяется рассказ «Кавказский пленный» (1995).
Одной из наиболее важных проблем для писателя в этот период является проблема девальвации культурных ценностей в России постреформенной эпохи. В этом отношении рассказ «Кавказский пленный» наиболее показателен: Маканин использует литературное наследие классиков весьма широко.
Исследователи не раз отмечали наличие в этом рассказе традиций Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского. Но в рассказе таким образом -посредством использования литературных традиций - скрыто авторское обращение к читателю, что обуславливает наш интерес к этому рассказу. «Не удивительно,» - отмечает Н. В. Алексеева, - «что заглавие рассказа В.Маканина - «Кавказский пленный» - рассчитано на прямое узнавание источника. Писателю важно еще «до текста» включить память читателя. Настроить его на восприятие предлагаемой ситуации» [Алексеева 2004: 296]. Н.В. Алексеева в процессе анализа выявляла так называемый «пушкинский след» в рассказе; область нашего анализа находится в другой сфере.
В рассказе «Кавказский пленный» наше внимание привлекают принципы воссоздания характера героев, их психологического образа. В связи с этим мы отмечаем, что снова в центре рассказа находится парный герой (используем определение С. Ваймана). Однако в данном случае появление парного героя не обуславливается диалектической необходимостью своеобразного «объединения противоположностей». Характерообразующие качества персонажей, Рубахина и Вовки-стрелка, не просто уравновешены, а практически идентичны.
Героев объединяет одно: участие в военном конфликте на Кавказе. Военные условия, куда Маканин их помещает (более подробно об этом: [Ремизова 2002]), четко дифференцирует права и обязанности каждого в контексте рассказа. В этом отношении следует обратить внимание на образ подполковника Гурова, «начальство» Рубахина и его напарника. Гуров обязан кормить своих солдат, солдаты обязаны без пререканий выполнять все приказы Гурова. Подполковник выторговывает у местного «авторитета» Алибека продовольствие, в обмен на оружие, боеприпасы, иногда - на бензин, идет на должностное преступление; здесь уместно вспомнить поговорку «цель оправдывает средства», которая особенно актуальна на войне. Маканин акцентирует внимание читателя на том, что нормы и правила цивилизованного мира здесь неприменимы, что наиболее явно выражается в размышлениях Гурова: «...теперь пистолет ничто, тьфу. Теперь десять стволов мало, дай двенадцать. Он, Гуров, должен накормить солдат. С возрастом человеку все тяжелее даются перемены, но взамен становишься более снисходителен к людским слабостям. Это и равновесит. Он должен накормить также и самого себя. Жизнь продолжается, и подполковник Гуров помогает ей продолжаться -вот весь ответ. Обменивая оружие, он не думает о последствиях. При чем здесь он?.. Жизнь сама собой переменилась в сторону всевозможных обменов (меняй что хочешь на что хочешь), и Гуров тоже менял. Жизнь сама собой переменилась в сторону войны (и какой дурной войны - ни войны, ни мира!) и Гуров, разумеется, воевал. Воевал и не стрелял. (А только время от времени разоружал по приказу. Или, в конце концов, стрелял по другому приказу; свыше). Он поладит и с этим временем, он соответствует» (далее цитируем по: [Маканин 2003, Т.4]) [357 - 358].
Самоанализ персонажа в приведенном эпизоде переходит в самооправдание. Бесстрастность Маканина в изображении характера героя является чертой его стиля; характеристика самого персонажа, суженная до отдельных реплик, дана «сторонне», отвлеченно: «...его, Гурова, немногие мысли прочны и за долгие годы продуманы до такой белой ясности, что это уже и не мысли, а части его собственного тела, как руки и ноги» [357]. Психологическое изображение героя лаконично, воспоминания Гурова «о минувших днях» практически не дополняют образ. Отношение Гурова к солдатам регламентировано статусом, чином: «Гуров сонно смотрит на них обоих, таких пропыленных (пришедших к нему незвано и, что тоже не в пользу, совсем незнакомых ему своими лицами); на миг Гуров молодеет; резко повысив голос, он выкрикивает, никакой подмоги кому бы то ни было, какая, к чертям, подмога! ему даже смешно слушать, чтобы он направил куда-то своих солдат выручать грузовики, которые по собственной дурости влипли в ущелье!.. Больше того: он их так не отпустит. Рассерженный, он велит обоим солдатам заняться песком: пусть-ка они честно потрудятся помогут во дворе. Кррругом аррш! И чтоб разбросали ту гору песка у въезда. И чтоб песок по всем дорожкам! к дому и к огороду, грязь всюду, мать ее перемать, не пройдешь!..» [351].
Психологическое изображение характеров Рубахина и Вовки-стрелка более детально. Маканин при воссоздании их образов использует прием обобщенной психологической характеристики, что касается, например, отношения к красоте: «Солдаты, скорее всего, не знали про то, что красота спасет мир, но что такое красота, оба они, в общем, знали. Среди гор они чувствовали красоту (красоту местности) слишком хорошо - она пугала...» [350]. Эмоциональная оценка красоты («она пугала») привлекает внимание читателя, но автор не спешит объяснять, почему она предстает именно в таком качестве.
