Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Мемуары А.А. Фета в аспекте изучения образов немецкого мира 18
1.1. Немецкие антропонимы 18
1.2. Немецкие географические топосы 55
1.3. Образы немецкой культуры 63
1.4. Реалии немецкого быта 68
Глава II. Образы немецкого мира в оригинальной поэзии А. Фета 78
2.1. Поэзия А. Фета и немецкая романтическая культура 78
2.2. Тема музыки в поэзии А. Фета в контексте романтической музыкальной эстетики 85
2.3. Образы немецкого музыкального мира в поэзии А. Фета (стихотворения «Ревель» и «Anruf an die Geliebte Бетховена») 100
2.4. Концепт «сладкий» в немецкой поэзии и в лирике А. Фета 115
Глава III. Фет - переводчик немецкой поэзии 121
3.1. А. Фет - переводчик Г. Гейне 124
3.1.1. В поиске метрических эквивалентов 124
3.1.2. Средства передачи иронии 131
3.2. А. Фет - переводчик ИВ. Гете 150
3.2.1. «Майская песня» и «Ночная песня путника» И.В. Гете в переводах А. Фета 150
Заключение 175
Список использованной литературы 179
Приложения 197
Приложение №1 (к главе I) 199
Приложения №2-4 (к главе II) 201
Приложения №5-9 (к главе III) 214
- Немецкие антропонимы
- Немецкие географические топосы
- Поэзия А. Фета и немецкая романтическая культура
- А. Фет - переводчик Г. Гейне
Введение к работе
А.А. Фет вошел в историю русской литературы как один из крупнейших лирических поэтов, выдающийся поэт-переводчик, талантливый мемуарист. В то же время очевидным является его парадоксальное положение в русской культуре: Фет стал крупнейшим русским поэтом, будучи по своему происхождению немцем. Данное обстоятельство, с одной стороны, вызывало у Фета стремление во что бы то ни стало укорениться как в русском помещичьем быте, так и в русской культурной традиции, с другой стороны, делало его необычайно чутким к восприятию специфики и русской, и немецкой культуры. Таким образом, изучение творчества Фета с точки зрения проблемы взаимодействия культур представляется перспективным в рамках сравнительно-исторического подхода.
Актуальность исследования национальных образов в творчестве А.А. Фета, одновременно принадлежащего двум культурам, связана с интересом, наблюдающимся в отечественной филологии, к национальным картинам мира. Данная проблема, определяется, с одной стороны, набирающим сегодня темпы процессом глобализации, предполагающим стирание национальных границ, с другой стороны, возникшей в этой ситуации потребностью в национальной самоидентификации, в разграничении сугубо национального и общенационального, «своего» и «чужого». Литературоведческие исследования образов национального мира являются частным аспектом данной общей проблемы.
Сравнительно-исторические исследования всегда занимали видное место в отечественном литературоведении. Большой вклад в развитие компаративистики внесли такие ученые, как А.Н. Веселовский, В.М. Жирмунский, Н.И. Конрад, Н.И. Пруцков и др. Подвергнув критике методологию старой формалистской компаративистики, А.Н. Веселовский, а вслед за ним В.М. Жирмунский выдвинули концепцию единства историко-литературного процесса, обусловленного сходством социально-исторического развития человечества. «С этой точки зрения, - писал Жирмунский, - мы
можем и должны сравнивать между собой аналогичные литературные явления, возникающие на одинаковых стадиях социально-исторического процесса, вне зависимости от наличия непосредственного взаимодействия между этими явлениями» . Таким образом формировалось представление и о необходимости типологического подхода в компаративистике. В работе «Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур» ученый подчеркивал важность сравнительного изучения типологических схождений, которое «позволяет установить общие закономерности литературного развития в его общественной обусловленности и в то же время выявить национальную специфику литератур, являющихся предметом сравнения» . С точки зрения В.М. Жирмунского, наличие аналогичных тенденций, «встречных течений» (как их называл А.Н. Веселовский) в национальных литературах становится предварительным условием международных литературных влияний, которые возможны тогда, когда в самом обществе возникает потребность в таком «импорте»3. Принципиально важным явилось закрепленное в работе В.М. Жирмунского «Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы» положение о том, что «восприятие влияния не есть пассивное усвоение, но активная переработка, в результате чего создается свое искусство»"4.
В советском литературоведении термин «компаративистика» обрел идеологический оттенок и потому был изъят из употребления. «Безопасным» было употребление эквивалентной формулы «сравнительно-исторические исследования», надолго заменившей скомпрометировавший себя термин. «Именно тогда был подвергнут остракизму один из крупнейших компаративистов мира А.Н. Веселовский» .
С конца 60-х годов в советском литературоведении охотнее стало употребляться выражение «типологические исследования». Н.И. Пруцков
1 Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Л., 1979. С. 7.
" Жирмунский В.М. Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур // Жирмунский В.М.
Сравнительное литературоведение. Л., 1979.С. 68,
3 Там же. С. 7.
4 Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные влияния. Л., 1978. С. 23 и далее.
5 Одинокое В.Г. О феноменологическом подходе к изучению художественных явлений в системе
сравнительного литературоведения // От сюжета к мотиву. Новосибирск, 1996. С. 24.
предложил в рамках типологического подхода выделить два направления -историко-сравнительное и сравнительно-историческое6. Первое направление предполагало рассмотрение типологического сходства произведений внутри национальной литературы, второе — изучение межнациональных литературных связей. Такая концепция размывала то понятие компаративистики, которое выдвигал А.Н. Веселовский, рассматривая странствующие мотивы, темы, сюжеты, изучение которых основывалось на учете контактных связей.
В настоящее время в литературоведении возрождается законный интерес и к сравнительно-историческому методу, и к личности ученых, которые его формировали и развивали. Сегодня проблема компаративистских исследований расширяется и усложняется за счет того, что в качестве объектов исследования выдвигаются не те или иные фрагменты, а целостные литературно-культурные феномены, воплощающие нравственно-психологические, философские концепции, которые при всей своей вариативности проявляются в границах единого структурного типа. При этом типологический подход должен сочетаться с изучением исторической поэтики, как это было свойственно работам А.Н. Веселовского7.
Ю.Б. Виппер считает актуальнейшей задачей, стоящей перед литературоведческой наукой, разработку сравнительного подхода к изучению словесного искусства. «Без усовершенствования метода сравнительного анализа не построить и комплексную историю (хотя бы даже в рамках одной эпохи), не говоря уже о комплексной истории духовной культуры в целом» .
Представляется симптоматичным, что именно в России проблема борьбы менталитетов и осмысления «национального» приобрела в последнее десятилетие особую значимость. Это связано с распадом многонациональной державы СССР и социалистической системы, на долгое время изолировавшей Россию от Запада и, как следствие, со стремлением современной России осмыслить себя частью Европы и единой мировой системы.
6 Пруцков Н.И. Историко-сравнительный анализ произведений художественной литературы. Л., 1974. С. 204.
' См. об этом: Одинокое В.Г. Указ. соч. С.25.
8 Виппер Ю.Б. Творческие судьбы и история. М, 1990, С. 285.
Актуализация проблем, связанных с национальной самоидентификацией, способствовала возникновению новой волны интереса к национальной мифологии, национальной психологии, культурам разных стран, явлениям фронтира9, диалогу культур, о чем свидетельствуют многочисленные исследования в рамках гуманитарных наук: социологии, философии, истории, психологии, лингвистики, культурологии, литературоведения и т. д.10.
В контексте обозначенной проблемы очевидной становится задача выделения национальных картин мира в культурных системах разных стран. Важным здесь представляется учитывать роль «иностранного» участия в формировании национальной культуры. Относительно России ведущую роль сыграла, несомненно, Германия. Начиная с петровских времен, Германия долгое время была для русских олицетворением Запада, (не случайно всех европейцев в России принято было называть немцами). По мнению ученых -культурологов, историков, литературоведов, - Россия и Германия всегда находились как бы в отношениях взаимодополняемости. «Сильные стороны национальных культур,- пишет А.В. Михайлов, - именно взаимодополняли друг друга, и русская культура была из них той культурой, которая с готовностью впитывала в себя достижения немецкой, не изменяя своему существу, но обогащая его, дополняя свой взгляд на бытие и на историю посредством чужого, иного...»11. С другой стороны, Россия обладала уникальной способностью превращать немцев в русских12. По мнению того же А.В. Михайлова, отношения между Россией и Германией строятся на столь
Данное понятие происходит от немецкого «Fronte», слово имеет среди других значений значение границы, отделяющей свою землю от чужой (известно выражение «линия фронта», оно как нельзя л)чше отражает семантик}- названного явления в науке).
10 См., например, работу Гачев Г. Ментальности народов мира. М, 2003. Вопросы природы менталитстов, национальные картины мира, взаимодействие разных культур являются предметом обсуждения «круглых столов», материалы которых, начиная с 1990-х гг., регулярно публикуются на страницах журнала «Вопросы философии» в рубрике «Россия и Запад» и сборниках «Россия и Запад: диалог культур» (1994-2003 гг.) " Россия и Германия: культурные взаимоотношения вчера и сегодня // Литературная учеба. 1990. сентябрь -октябрь. С. 115.
'" Россия и Германия: культурные взаимоотношения вчера и сегодня (Круглый стол) // Литературная учеба. 1990. сентябрь-октябрь. С. 115.
глубоких основаниях, что их можно назвать даже мифологическими - «они коренятся в слоях сознания, которые восходят к очень далекому прошлому» 3.
Исторические и культурные взаимодействия русских и немцев не могли не отразиться и в русской литературе. Если говорить о связи отдельных русских писателей с Германией, то можно определить следующий ряд: в XVIII-XIX вв. это, прежде всего, М.В. Ломоносов, В.А. Жуковский, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, К. Павлова и т.д. Исследование «взаимоотношений» русских писателей с Германией позволяет выделить два направления, иллюстрирующих содержание проблемы «Россия - Германия» в отечественном литературоведении. Первое направление определяется биографической связью того или иного русского писателя с Германией. В рамках данного направления действует вектор «присланные из Германии»14, который является составляющей общего движения, обозначенного в истории как «Drang nach Osten»15. Другое направление связано с тем, что немецкий мир в русской литературе рассматривается как эстетическая проблема, которая, с одной стороны, осмысляет немецкое как неотъемлемую часть русского бытия, с другой стороны, как некую чужеродную русскому миру систему.
В силу многовекового пребывания немцев в России встает проблема изучения творчества тех писателей, родовые корни которых связаны с Германией, выросших, однако, и воспитывавшихся в русской дворянской среде и считающих себя русскими художниками слова (А. Фет, К. Павлова).
Как в личности, так и в литературном творчестве данных писателей не может, на наш взгляд, не проявляться их национальная двуликость. О двуединстве сознания А. Фета писали современники поэта, в частности
13 Там же. С. 117.
14 «Стихотворения, присланные из Германии», - так назвал А.С. Пушкин стихотворения Ф.И. Тютчева, которые
он опубликовал в «Современнике». Данное название маркирует «чужое», а именно немецкое «присутствие» в
поэзии Ф.И. Тютчева. КС. Тургенев в письме Фету пишет о Тютчеве: «<...> он тоже был славянофил, но не в
его стихах <...>. Самая сущная его суть чисто западная - сродни Гете...» (Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и
писем: В 28 т. Письма: В 13 т. М; Л., 1961. Т. 3. С. 254-255.)
15 „Drang nach Osten" (дословно: натиск на восток). Г. Гачев пишет: «Drang nach Osten - постоянно
действующий фактор и тенденция в бытии Германию). ( Гачев Г. Ментальносте народов мира. М, 2003. С.
122) Выражение характеризует склонность Германии к милитаризм)'. В данном же случае имеется в виду
стремление Германии совершить прорыв в иные культурные системы и утвердить там свои позиции.
И.С. Тургенев, отмечая явную противоположность Шеншина-помещика и Фета-поэта. В одном из своих писем Тургенев прямо указывает на немецкое происхождение Фета: «...ну и немецкая кровь отозвалась»16. Л.М. Лотман в статье «Тургенев и Фет», обращаясь к анализу редакторских правок Тургенева, указывает на следующую особенность: «Будучи редактором одного из сборников Фета, Тургенев пытается представить поэта, лишив его стихотворения национального своеобразия: «Сборник 1850 г. открывался стихотворением "Я русский, я люблю молчанье дали мразной", рисующим красоту ночного северного пейзажа и передающим <...> привязанность к родине <...>, но именно эти слова, по требованию Тургенева, были сняты <...>. Это произведение в новом издании не открывало сборник, и многие аккомпанировавшие ему в циклах "Снега" и "Гадания" стихотворения были изъяты из сборника» . Ф.М. Достоевский в статье «Г-н -бов и вопрос об искусстве» также отмечал некоторую инородность Фета по отношению к господствовавшему в то время в русской культуре направлению. Поэтому, очевидно, Достоевский и рассматривает автора стихотворения «Шепот, робкое дыханье...» не как национального, а как всеевропейского поэта, знаком чего может считаться наличествующий в «притче», где имеется недвусмысленное указание на поэзию Фета, европейский топос18.
Однако, с другой стороны, сам Фет, для которого принципиально важным было осознавать себя русским поэтом, как бы оспаривая тезис Ф.М. Достоевского о «перевоплощении своего духа в дух чужих народов»19, писал к нему в письме: «Коломенская капуста в Воробьевке - только по имени народа коломенская, в сущности все-таки воробьевская <...> и напрасно Вы, кажется, литвинка, а я татарин (намек на татарские корни Шеншиных. - О. Ж.),
16 Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем: В 28 т. М -Л., 1964-69. Письма. Т. II. С. 165.
1' Лотман Л.М. Тургенев и Фет // Лотман ДМ. Тургенев и русские писатели. Л., 1977. С. 33.
п В «притче» Достоевский обращается к лиссабонскому землетрясению 1700 года: город потрясен
катастрофой, половина населения погибла. На следующий день в лиссабонской газете появляется
стихотворение в духе фетовского «Шепот, легкое дыханье...». Писатель пишет, что жители Лиссабона,
возможно, казнили бы знаменитого поэта за то, что «они испытали не соловьиные трели, а совсем иной род
колебаний - землетрясение». Достоевский приходит к выводи, что виновато было не искусство, а поэт,
злоупотребивший искусством в ту минуту, когда было не до него.
19 Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 26. С. 146.
но мы оба русские» . Не народный поэт для Фета - «противоречие в данных»: «можно быть тупым, бездарным поэтом, но не народным нельзя»21.
А.А. Фет относится к числу достаточно исследованных поэтов в отечественном литературоведении. Однако лишь в последние десятилетия появились попытки реинтерпретации Фета как поэта и человека. В исследованиях, посвященных изучению биографии и творчества А.А. Фета, можно выделить следующие тенденции:
1. Биографические изыскания.
Исследованию биографии поэта посвящены работы Б.Я. Бухштаба, Д.Д. Благого, В.В. Кожинова, Л.М. Лотман, Г.П. Блока, В. А.. Шеншиной,
Е.А. Маймина, Г. Аслановой и др. Фундаментальными в данном аспекте являются работы Б.Я. Бухштаба и Д.Д. Благого. Помимо традиционного изложения биографии, в трудах вышеуказанных исследователей затрагиваются до сих пор вызывающие споры вопросы о тайне происхождения Фета и противоречии между Фетом-поэтом и Фетом-человеком. Нетрадиционный взгляд на Фета-человека высказывают в своих статьях Г. Асланова и Г. Никитин, разрушая сложившийся в литературоведении стереотипный образ Фета - расчетливого человека, помещика-консерватора. В частности, под иным углом зрения рассматриваются мотивы женитьбы Фета на М.П. Боткиной23. Важным составляющим звеном в исследовании биографии Фета является изучение его личных и творческих связей с современниками. Данному вопросу посвящены работы Д. Никольского, Л.М. Лотман, С. Розановой, Г.П. Козубовской, Л.И. Черемисиновой, Е.А. Маймина и др.24.
:о Фет А. Стихотворения, проза, письма. М., 1988. С. 385. 21 Там же. С. 386.
~ Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1990; Благой Д.Д. Мир как красота // Фет А.А. Вечерние огни. М., 1979; Кожинов В.В. О тайнах происхождения А. Фета // Проблемы изменил жизни и творчества А.А. Фета. Сб. ст. Курск, 1992; Lotman L. Afanasy Fpt. Boston, 1976; Блок Г.П. Летопись жизни А.А. Фета // А.А. Фет. Традиции и проблемы изучения. Сб. научн. трудов. Курск. 1985; Маймин Е. А.А.Фет. Биография писателя. М, 1989; Асланова Г. В плен)" легенд и фантазии // Вопросы литературы. 1997. сентябрь-октябрь.
23 Асланова Г. Указ. соч.; Никитин Г. Фет - землевладелец (К биографии поэта) // Дружба народов. 1995. № 3. "4 См., например, Лотман Л.М. Тургенев и Фет. Л., 1977; Маймин Е.А. А.А. Фет и Л.Н. Толстой // Русская литература. 1989. № 4; Козубовская Г.П. А.Фст и Я. Полонский // Проблемы изучения жизни и творчества А.А. Фета. Сб. на)ч. трудов. К)рск, 1993.
Что касается изучения мемуаров поэта, то следует отметить, что этот аспект, на наш взгляд, важный для понимания личности Фета (хотя, по мнению Аслановой, в мемуарах поэта, как и в его стихах, невозможно увидеть истинного лица Фета), является мало разработанным. Часто исследователи (Г. Асланова, Г. Никитин) привлекают фетовские воспоминания для подтверждения каких-либо фактов биографии поэта, в частности выявления дружеских и творческих контактов Фета с современниками. Однако изучение мемуаров Фета с точки зрения выяснения психологического облика писателя, а также с точки зрения их поэтики до сих пор остается за рамками литературоведческих исследований25.
2. Особенности поэтики А. Фета.
Несмотря на достаточное внимание отечественных литературоведов к данной проблеме, во многом спорным является вопрос о творческом методе Фета, о его жанрах. Наличие разделов в фетовских сборниках, имеющих как жанровые обозначения («Элегии и думы»), так и тематические («Снега»), актуализирует эту проблему: как известно, название фетовским циклам дал Ап. Григорьев, в последних выпусках «Вечерних огней» Фет отказался от этого принципа расположения стихотворений. Как стремление к созданию циклов, так и отсутствие данного стремления, одинаково приписывается поэзии Фета.
Исследуя особенности поэтического языка, ученые обращают внимание на нарушение Фетом определившейся в ХГХ веке языковой поэтической нормы, что выражается прежде всего в нарушении привычной логики текстового содержания, а также в необычном сочетании слов, неожиданных метафорах и метонимиях, обилии индивидуальных перифраз, «безглагольности», организации текстов на основе избранных автором «деталей», углублении второго плана поэтических текстов, определяющих их символическое переосмысление. Изучению языкового аспекта фетовской поэзии посвящены
25 Пожалуй, единственной работой такого плана можно назвать статью Г.П. Коз) бовской «Мифология усадьбы и „усадебный текст" в эпистолярной прозе А. Фета»
работы Д.Д. Благого, М.Л. Гаспарова, А.Д. Григорьевой, М.Я. Полякова Н.П. Суховой, Д.Н. Шмелева и др.26
Важным в поэтике Фета исследователи называют мифопоэтический аспект. Значительными в данном направлении являются исследования Г.П. Козубовской27, в которых подчеркивается мысль о мифологичности поэтики Фета, во многом связанной с особенностями мировоззрения поэта, с его интересом к «античному идеалу», оказавшему огромное влияние на формирование эстетики Фета .
Частные проблемы, возникающие в связи с анализом отдельных стихотворений А. Фета, мы находим в статьях М.М. Гиршмана, Е.Н. Кирносова, С.А. Макарова, Л. Озерова, Н.П. Генераловой и др29.
3. Мировоззрение А. Фета.
Изучению мировоззренческих позиций Фета посвящены статьи В.А. Шеншиной, Н.М. Севериковой, В.Н. Касаткиной30. Анализируя мировидение поэта, ученые чаще всего актуализировали его позицию служителя «чистого искусства». Особую новизну в данном аспекте приобретают сегодня исследования В.А. Шеншиной. Результаты ее анализа далеки от наметившейся в прежней литературной критике традиции
26 Благой Д.Д Указ. соч. ; Гаспаров М. Фет безглагольный // Литературная )"чеба. 1979. № 4; Григорьева А.Д А.А. Фет и его поэтика // Русская речь. 1988. № 3; Сухова Н.П. Раскрепощенность слова // Русская речь. 1970. № 6; Поляков М.Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. М., 1978; Шмелев Д.Н. Несколько замечаний о поэтике Фета // Русский язык в школе. 1980. № б.
"7 Козубовская Г.П. Поэзия А. Фета и мифология. Учеб. пособие. Барнаул - М., 1991; Козубовская Г.П. Фет и проблемы мифологизма в русской поэзии ХГХ - нач. XX веков: Автореф. дисс... д-ра филол. наук. СПб., 1994; Козубовская Г.П. Мифология усадьбы и «усадебный текст» в эпистолярной прозе А. Фета // Вестник БГПУ. Вып. 3. 2003.
2* «Предпосылки мифологичности, - пишет Г.П. Козубовская, - в мировоззрении Фета, для которого предопределенность непостижимости высокого идеала абсолютна: „Ответ на все вопросы - там, в вечном идеале, а не здесь, в разбросанной, бессвязной, непонятной деятельности"». «Античный идеал вполне отвечает фетовскому представлению о красоте, повсеместно разлитой в мире <...>Античность для Фета - мерило и выражение того типа поведения, что основано на преобладании эстетического<...>» (Козубовская Г.П. Поэзия А. Фета и мифология. С. 8, 10, 11).
:9 Кирносова Е.Н. Музыкальное воплощение поэтических образов Фета // Проблемы изучения жизни и творчества А.А. Фета: Сб. статей. Курск, 1993. С. 268-278; Макарова С.А. Соотношение поэтической и музыкальной мелодики в жанре романса (на материале стихотворения А. Фета «Сияла ночь, луной был полон
сад ») // Филологические науки. 1993. № 2. С. 80-87; Озеров Л. Три заметки о Фете // Русская речь 1970.
№6. С. 29-34; Генералова Н.Г. Комментарий к одному «стихотворению на случай» А. Фета // Ру сская литература. 1996. №3.168-180.
30 Шенщина В.А. Фет как метафизический поэт // А.А. Фет. Поэт и мыслитель. Сб. научн. трудов. М., 1999; Ссвсрикова Н.М. Мировоззрение А.А. Фета // Вестник Моск.. у н-та. Серия 7, Философия. 1992. №1; Касаткина В.Н. Движение художественного мировидения А.А. Фета //Русская словесность. 1996. №4.
рассмотрения Фета как поэта ощущений, неосознанных поэтических созерцаний, апологета красоты. В своих работах она представляет А. Фета как философски эрудированного мыслителя, оригинального философа в поэзии, следующего традициям русской и западноевропейской метафизической лирики31. В новой книге исследовательницы «Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание»32 речь идет об онтологических, религиозных, этико-эстетических проблемах творчества поэта, выявляется фетовское понимание времени и вечности, движения и покоя, истины, красоты, добра и зла. Одна из главных задач этой книги - показать, что метафизическая поэзия Фета включает онтологическое, религиозное видение. «Особая заслуга Шеншиной, -пишет В.Н. Аношкина, - в осмыслении христианских, православных основ поэзии Фета, что до нее не исследовалось» . Работа Шеншиной в данном аспекте представляется еще более актуальным в силу того, что она является одним из немногих серьезных исследований, опровергающих укоренившийся в литературоведении взгляд на Фета как на атеиста, впервые поставленный под сомнение в 1984 году А.Е. Тарховым34, а затем М. Макаровым и Н.А. Струве35.
Видное место в фетоведении занимало и продолжает занимать изучение влияния философии Шопенгауэра на поэзию Фета. Известны исследования, например, Д.Д. Благого, Б.Я. Бухштаба36. Особого внимания заслуживает статья М.А. Монина «Толстой и Фет: два прочтения Шопенгауэра», новизна которой, с нашей точки зрения, определяется как самобытной интерпретацией отдельных стихотворений Фета, окрашенных философией Шопенгауэра, так и
Метафизический аспект лирики Фета, как пишет Шеншина, игнорировался как в западном, так и в отечественном литературоведении. Восприятию Фета как метафизического поэта мешала его репутация поэта «чистой лирики». Современные ученые пытаются «уйти» от данного штампа, утверждая, что в центре его творчества стоит «не мертвая статуя, а живой человек» (В. Брюсов). См. об этом: Кожинов В.В. Место творчества А. Фета в отечественной культуре // А.А. Фет. Поэт и мыслитель. С. 20.
32 Шеншина В.А. А.А. Фст-Шснщин. Поэтическое миросозерцание. М., 2003.
33 Аношкина В.Н. Предисловие // Шеншина В.А. А.А. Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание. М., 2003.
С. 5.
34 Тархов А.Е. Предисловие // Фет А.А. Соч. Т. 2. М., 1982. С. 390.
35Струве Н.А. О мировоззрении А. Фета: Был ли Фет атеистом? // Вестник русского христианского движения. № 139. Париж, 1984. С. 169-177; Макаров М. К полемике о мировоззрении А.А. Фета: «Шеншин и Фет» // Вестник русского христианского движения. № 142. Париж, 1984. С. 303-307.
35 Бухштаб Б.Я. А.А. Фет // Фет А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1986. С. 19. и далее; Благой Д.Д Мир как
красота // А.А. Фет. Вечерние огни. М., 1979. С. 540 и далее; Монин М.А. Толстой и Фет. Два прочтения
Шопенгауэра // Вопросы философии. 2001. № 3.
тем, что взгляд на философскую лирику поэта представлен не литературоведом, а философом.
4. Фет в контексте традиций русской и зарубежной литературы: проблемы литературных влияний.
Лирика А. Фета связана с традициями поэтов золотого века, таких, как А.С. Пушкин, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, Е.А. Баратынский, В.Г. Бенедиктов, а так же поэтов серебряного века: А. Белого, А.А. Блока, ВЛ. Брюсова, А.А. Ахматовой, О.Э. Мандельштама, М.И. Цветаевой и др. В фетовском творчестве исследователи находят черты сходства с творчеством Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, М.М. Пришвина. Проблемы литературных влияний затронуты в работах A.M. Бройде, Н.К. Кашиной, В.А. Кошелева, Е.А. Некрасовой, Е. Сергеева, А.Н. Смирнова, Н.В. Труфановой, В.А. Шеншиной . Сравнительно недавно появились статьи О. Симчич и Ю.Л. Цветкова, в которых обозначена связь лирики А. Фета с творчеством Дж. ди Лампедузы и с европейской импрессионистической поэзией (в частности с поэзией Поля Верлена)38.
Творчество А. Фета практически не исследовалось в аспекте изучения образов немецкого мира, между тем они занимают важное место как в мемуарном творчестве, так и в поэтической системе русского поэта.
Проблемы выделения национальных образов мира, вопросы, связанные с выявлением природы менталитетов, их влияние на культуру обозначены в работах Г. Гачева39. Гачев рассматривает национальные картины мира,
' Шеншина В.А. А.А. Фет-Шеншин. Поэтическое миросозерцание. М., 2003. С. 170-202; Кошслсв В.А. Фет и Батюшков (к проблеме литературных влияний) // А.А. Фет. Поэт и мыслитель: сб. научн. трудов. М., 1999. С. 131-146; Некрасова Е.А. А. Фет и И. Анненский. Типологический аспект описания. М., 1991; Бройде А. М. Дружинин и Фет // А.В. Дружинин, жизнь и творчество. Copengagen. 1986. С. 392-398; Смирнов А.Н. О двух романтических концепциях времени (Пушкин и Фет) //Проблемы исторической критики. Петрозаводск, 1992; Кашина Н.К. Еще раз о фетовских реминисценциях в поэзии русских символистов // А.А. Фет. Поэт и мыслитель: сб. научн. трудов. М, 1999. С. 91-114; Сергеев Е. Маяковский и Фет // В мире отечественной классики. Сб. ст. М, 1984. С. 256-277; Тру фанова Н.В. Проза А. А. Фета в контексте русской прозы // А.А. Фет. Поэт и мыслитель. Сб. научн. трудов. М., 1999. С. 115-139.
38 Симчич О. Фет и Дж. ди Лампедуза: смерть, ночь и звезды; Цветков Ю.Л. Лирика А. Фета в контексте
европейкой импрессионистической поэзии // А.А. Фет. Поэт и мыслитель. М., 1999. С. 140—170.
39 Гачев Г. Национальные образы мира. Курс лекций. М., 1998; Гачев Г. Ментальности народов мира. М., 2003;
опираясь на «космопсихологос» той или иной страны, осуществляя подход с философской и, по его собственным словам, «этнографической» позиции. В литературоведческом аспекте созвучными нашему исследованию оказались работы М.Ф. Мурьянова «Пушкин и Германия», Д.А. Чугунова «Л.Н. Толстой и Германия», Н.В. Бутковой «Образ Германии и образы немцев в творчестве И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского», А.П. Забровского «К проблеме типологии образа иностранца в русской литературе»41.
С нашей точки зрения, национальная картина мира, составляющими которой являются национальные образы, есть основа самосознания того или иного народа, фундамент его национальной культуры и мифологии. Национальное самосознание народа, нации, личности выражается в языке, искусстве, религии, нравах и обычаях. Поэтому нас будет интересовать по преимуществу мифопоэтика, в которой оказались запечатлены ментальные особенности; национально-культурная семантика языковых единиц, национальный аспект развития культуры.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые предпринята попытка выделить и проанализировать немецкие национальные образы в творчестве Фета, поэта, биография которого представляет собой пересечение двух миров - русского и немецкого.
Объектом нашего исследования являются мемуары, оригинальная поэзия и переводы А.А. Фета.
Предмет исследования - образы немецкого мира в творчестве А.А. Фета, демонстрирующие присущие немецкой культуре ценности, установки, стереотипы и мифологемы.
Целью данной работы является реконструкция образов немецкого мира в разных видах литературного творчества А. Фета, определение их функций в
40 «Всякая национальная целостность, — пишет Гачев, - есть Космо-Психо-Логос, т.е. единство национальной
природы, склада психики и мышления». (Гачев Г. Национальные образы мира. М., 1995. С. 11.)
41 Мурьянов М.Ф. Пушкин и Германия М., 1999; Чугунов Д.А. Л.Н. Толстой и Германия // Вестник
Воронежского гос. ун-та. 2003. № 2. С. 42-53; Буткова Н.В. Образ Германии и образы немцев в творчестве
И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского. Автореф. дисс... канд. филол. наук. Волгоград. 2001; Забровский А.П. К
проблеме типологии образа иностранца в русской литературе // Россия и Запад: диалог культур. М., 1994.
Вып. 1. С. 87-105.
пределах автобиографической прозы и поэтической системы Фета. Нам было важно вписать «фетовский немецкий мир» в контекст русской культуры середины XIX века, показать сквозь призму частной биографии и творчества, как образы немецкого мира входят в русский мир, как дифференцируются и интегрируются «свое» и «чужое», выявить место и роль этого «чужого» в истории русской культуры и русской литературы.
Поставленной целью определяется ряд конкретных задач диссертационного исследования:
Систематизировать образы немецкого мира, наличествующие в воспоминаниях Фета, обозначить их национальное содержание и особенности функционирования каждой группы образов в тексте.
Рассмотреть немецкие образы в мемуарах Фета как в аспекте своеобразия их воплощения в творчестве данного конкретного писателя, так и в контексте традиций создания русского родового дворянского эпоса, опираясь на автобиографическую прозу Л.Н. Толстого, СТ. Аксакова, К.Н. Леонтьева.
3. Понять субъективные (личные) и объективные (исторические) мотивы
обращения Фета к немецким образам.
4. Рассмотреть особенности поэтики Фета в связи с традициями
немецкого романтизма.
Выявить национальную специфику отдельных концептов, наиболее часто встречающихся в оригинальной поэзии Фета и маркирующих немецкую ментальность (на примере концепта «сладкий»).
Рассмотреть средства передачи Фетом основных поэтических приемов переводимых им немецких поэтов.
Выявить национальную специфику фетовских переводов на ритмико-метрическом уровне.
Проанализировать особенности переводов Фета и обозначить роль немецкой поэзии в поиске Фетом собственной эстетической позиции.
Теоретико-методологическая база исследования определяется, в основном, сравнительно-историческим подходом к изучению художественного
текста. Ведущими в работе являются сравнительно-типологический и сравнительно-генетический методы. Кроме того, частично используется мифопоэтический подход.
На защиту выносятся следующие положения:
Образы немецкого мира органично вписываются в традиции русского дворянского эпоса.
Музыкальность лирики Фета, отмечаемая исследователями в качестве основной отличительной особенности его поэтического творчества, тесно связана с традициями немецкой романтической концепции музыки.
Высокая частотность употребления концепта «сладкий», входящего в число основных концептов немецкой логосферы, в оригинальной поэзии А. Фета обнаруживает на языковом уровне тесную связь с немецкой культурой.
Способы передачи Фетом-переводчиком основных поэтических приемов и метрических особенностей переводимых им немецких поэтов свидетельствуют о двойственном мироощущении поэта: с одной стороны, он стремится точно следовать оригиналу, что проявляется на лексическом, синтаксическом, семантическом уровнях, с другой стороны, он переосмысляет оригинальное произведение в рамках традиций русской поэтической системы.
Переводы немецкой поэзии сыграли значительную роль в формировании собственной эстетической позиции поэта, важной в свете перспектив развития русской лирики.
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования материалов диссертации в учебном процессе, при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, в работе спецсеминаров.
Апробация работы: Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Алтайского государственного университета. Основные положения диссертационного исследования были отражены в докладах на Межвузовской научно-практической конференции «Литература и общественное сознание: варианты интерпретации художественного текста»
(Бийск, 2002), Всероссийской научно-практической конференции «Естественная письменная русская речь: исследовательский и образовательный аспекты» (Барнаул, 2003), Всероссийской конференции молодых ученых в Институте филологии СО РАН (Новосибирск, 2003).
Структура работы: Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложений и библиографического списка, включающего 299 наименований. Общий объем исследования - 178 страниц.
Немецкие антропонимы
Мемуары А.А. Фета, с одной стороны, представляют собой часть его литературного творчества, с другой, являются первостепенной важности биографическим источником. Воспоминания поэта, пожалуй, единственный оригинальный текст, который позволяет читателю получить достоверные сведения о жизни Фета из уст самого автора.
На наш взгляд, сам факт желания Фета вспомнить прошлое, более того, поведать о нем читателю, кажется странным. Ведь речь идет о стремлении проследить свою жизнь, полную лишений, представляющую, по словам самого Фета, «бесконечную цепь страданий», жизнь, от суровой реальности которой Фет бежал в совершенно иной по своему характеру мир прекрасного, мир своей поэзии, не случайно названной исследователями «светлой».
В силу данного обстоятельства важными являются причины, побудившие поэта писать воспоминания. Сам Фет не оставляет без ответа вопрос о мотивах обращения к ним. В предисловии к первой книге мемуаров - «Мои воспоминания» - он указывает на мотив, который движет, на наш взгляд, любым автором, решившимся написать о своей жизни: «Когда последняя грань так недалека, то при известном духовном настроении самым главным и настойчивым вопросом является: что же значит эта долголетняя жизнь?»1. Анализ биографических исследований, высказываний самого поэта по поводу побудительных мотивов создания воспоминаний, а также непосредственно текста фетовских мемуаров позволяет выдвинуть предположение о причинах, заставивших поэта оглянуться на прошлое.
Причины эти являются глубоко личными и связаны, с нашей точки зрения, с теми изменениями, произошедшими в жизни уже немолодого человека, благодаря которым судьба, лишавшая Фета самого дорогого, во второй половине его жизни последовательно стала возвращать отнятое. Речь идет о возвращении поэту утраченных материального положения, дворянского звания и родовой фамилии.
Имеется и еще одна немаловажная причина. В конце жизни, когда автор мемуаров официально возвращает себе все, что «принадлежало ему по праву», у него, таким образом, появляется возможность и, наверное, потребность затронуть ту запретную тему, о которой долгие годы поэт умалчивал: Фет открыто говорит о своих немецких корнях, о «немецком», занимавшем значительное место в его жизни, которое, с одной стороны, он ненавидел и считал позорным пятном своей биографии, с другой, осознавал частью себя и связывал с ним счастливые моменты своей жизни.
Однако наряду с личными (субъективными) причинами имеются, на наш взгляд, и объективные причины. На фоне автобиографических повествований эпохи середины - второй половины ХГХ века фетовские воспоминания отличаются несомненным своеобразием: они написаны без учета ведущих тенденций современной поэту мемуаристики. Как известно, в 60-е годы литература, в том числе и мемуарная, стремится активно вмешиваться в социальную действительность, становится все более злободневной и исторически значимой. А.И. Герцен писал в 1855 году: «В настоящее время нет такой страны, в которой мемуары были бы так полезны, как в России. Мы, благодаря цензуре, очень мало привыкли к гласности. Она пугает нас» . В мемуаристике в том числе и автобиографических повествованиях родового типа, особенно полно выражается историческое самосознание личности. Частные детали личной жизни интересуют мемуаристов лишь в том плане, в котором они позволяют «выйти на реалии эпохи». Авторское самопредъявление всецело ориентировано на общественное восприятие, стремление запечатлеть себя в истории. В мемуарах разночинцев (Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского) и посвященных разночинцам идеальное, историческое и биографическое пространства совмещаются воедино. Часто такие воспоминания представляют собой житийный вариант повествования, в котором каждый эпизод, связанный даже с «безвестным периодом» жизни героя, проецируется на его будущее подвижничество. Наиболее показательными в этом отношении, по мнению Т.И. Печерской, являются мемуары Ф.В. Духовникова о Чернышевском3.
Воспоминания Фета кажутся аполитичными, лишенными какой бы то ни было тенденциозности и исторической масштабности. Однако, на наш взгляд, косвенно они все же выражают вполне определенную «политическую» позицию автора. (Мы употребляем слово «политический» условно, поскольку Фет подчеркнуто отстранялся от этой сферы). Дело в том, что фетовские мемуары несут некое идеалистическое представление о монархическом укладе русской жизни: с упоением Фет пишет о помещичьем быте, о своей деятельности в качестве землевладельца и мирового судьи, подробно описывает армейскую жизнь, при этом отмечая, что армия является лучшей школой жизни и каждый молодой человек должен пройти через эту школу. (Здесь очевидна неискренность Фета, ведь, как отмечают биографы, Фет ненавидел свою службу, был вынужден находиться в армии, чтобы получить чин, позволяющий стать русским дворянином)4. Сам факт подобной неискренности Фета в воспоминаниях настораживает и позволяет говорить о том, что, создавая мемуары, Фет решает определенную эстетическую задачу, обусловленную не столько субъективными, сколько объективными причинами, которые связаны, с нашей точки зрения, с «дворянским» положением поэта и отсюда с идеализацией им «дворянской эпохи». Не вписывающиеся в мемуаристику середины ХЕХ века воспоминания Фета являются формой протеста против нового времени, пошатнувшего устои монархии. Создается впечатление, что мемуары Фета становятся своеобразной попыткой задержать дорогое поэту мгновение, которое воплощается для него, с одной стороны, в счастливом детстве в имении отца, помещика Шеншина, с другой стороны, в достигнутой мечте, связанной с возвращением утраченного материального положения и дворянского звания.
Немецкие географические топосы
Среди немецких образов мы выделяем географические топосы. К ним относятся немецкие города, которые Фет посещал в разные годы своей жизни. Фет, судя по воспоминаниям, не раз бывал в Германии. Поездки его в Германию были связаны с семейными делами (Фет ездил за сестрой Каролиной по просьбе матери), а также с отдыхом в Европе, в том числе и на курортах Германии. Фет упоминает в своих в мемуарах несколько немецких городов: Дармштадт, Карлсбад, Францесбад, Баден-Баден, Дрезден, Штенин, Свинемюрде, Любек.
Бросается в глаза, что путевые записки Фета отличаются от традиционных, в которых, как правило, подробно описывались красоты и достопримечательности впервые посещаемых мест, тем более что поэт сам пишет о том, что в пятидесятых годах (как раз к этому времени относятся поездки Фета за границу) «заграничные поездки были не таким легким и будничным делом, в какое они превратились в наши дни» (конец 80-х — 90-е годы, когда Фет писал вторую часть воспоминаний), «и очевидцу дотоле невиданного хотелось о нем рассказать, а небывалому - послушать про всякие диковинки»102. Однако Фет вовсе не рассказывает про «всякие диковинки». Описывая свое пребывание во Франции, он крупным планом дает свою встречу и разговор с Тургеневым, знакомство с Виардо и впечатления от ее концерта, в котором певица исполняла и русские романсы. Поездка в Италию также окрашена не впечатлениями от Рима, Неаполя и амфитеатра, хотя поэт вскользь и упоминает некоторые достопримечательности Италии, посмотреть на которые, как он пишет, его «вытащила сестра». Ему запоминается встреча в Риме с Некрасовым и Панаевой. О Карлсбаде Фет пишет, что ему пришлось там скучать порядочно, «несмотря на приятную встречу с доктором Эдманом» 3. Таким образом, создается впечатление, что Фета скорее интересуют не пространственные реалии (тем более, что Фет пишет в воспоминаниях, что самое ненавистное для него было передвигаться с одного места на другое) , не картины, а лица, встреченные им в том или ином месте. Большинство немецких городов упоминаются поэтом также в связи с конкретными лицами. Францесбад связан с сестрой Фета Надей, которая была на лечении в этом немецком городе и прислала Фету телеграмму с просьбой приехать. Фет, испытывавший к сестре глубокую симпатию (Фет не раз писал в воспоминаниях о своей дружбе с Надей, называя ее «мой друг Надя»), тут же примчался в Францесбад. Образ города складывается из трех упомянутых Фетом реалий: плац, кургауз, скамейка. Несмотря на то, что они так или иначе связаны с Надей, все же эти предметы дают, на наш взгляд, хотя и неполное, но достаточное для человека, незнакомого с данным местом, представление о городе: курхауз (буквальный перевод - дом для лечения), причем это слово обозначает Францесбад как город курортный. Плац (площадь) свидетельствует о том, что город этот европейский, поскольку площади со средних веков являлись (и до сих пор являются) необходимым архитектурным атрибутом города в Европе, скамейка, как известно, символизирует отдых. Более того, названные реалии могут, на наш взгляд, свидетельствовать о том, что Францесбад именно немецкий город. О немецкости его говорит прежде всего тот факт, что два предмета (кургауз и плац) названы по-немецки, немецкое слово плац является одним из национально окрашенных немецких слов, ментальность его связана с тем, что все европейские города, в том числе и немецкие, начиная со Средневековья, строились по определенному принципу: в центре города обустраивалась площадь, на которой располагались важнейшие городские объекты: ратхауз (ратуша, здание городского управления), кирхе (церковь) и маркт (рынок). Таким образом, площадь имела для немцев особое значение. Слово курхауз характеризует Германию ХГХ века, где были сосредоточены основные европейские курорты, вероятно, поэтому и само слово курорт (место санаторного лечения), вошедшее в другие языки из немецкого, стало интернациональным. Современные культурологи Штефан Зайдениц и Бен Баркоу в брошюре «Эти странные немцы» отмечают наличие и сегодня в Германии большого количества курортов, что, с их точки зрения, наглядно демонстрирует такую черту немцев, как серьезное отношение «к восстановлению своего телесного и психического здоровья» . Возможно, поэтому автор мемуаров не поясняет для читателя значения данных немецких слов.
Немецкие города: Франкфурт, Дрезден, Штенин и Свинемюнде -упоминаются Фетом в связи с какими-то житейскими обстоятельствами. О Франкфурте, например, поэт вспоминает, потому что там он «запасся для сестры меховой шубою», зная, что они подвигаются к «родимым снегам и морозам»106. О Дрездене Фет упоминает также в связи с сестрой. Отсюда они с Надей должны были поехать в Варшаву, но вынуждены были задержаться в этом городе из-за внезапной болезни сестры. Фет вспоминает о состоянии сестры, о том, что он нанял для Нади на ночь сиделку, но ни слова не пишет о самом городе. О городах Штенине и Свинемюрде, опираясь на фетовские мемуары, можно сказать только то, что они портовые, автор пишет, что в эти города прибывал пароход из Санкт-Петербурга.
Наиболее подробно в своих путевых записках Фет описывает лишь один немецкий город - Любек. На наш взгляд, данный авторский «выбор» вовсе не случаен: Любек является одним из старейших городов Германии, более того, в этом городе, по наблюдениям Фета, сохранился дух Средневековья. Побывав в Любеке в 50-х гг. и продолжая воспоминания в 90-х гг. XIX века, Фет пишет, что «Любек до сих пор остался по характеру средневековым городом...» . Данное авторское замечание о том, что Любек не меняется со временем, а сохраняет свой изначальный облик и характер, на наш взгляд, может являться приметой того, что именно данный немецкий город сохранил свое национально-немецкое содержание.
Поэзия А. Фета и немецкая романтическая культура
На наш взгляд, есть основания говорить о том, что концепция музыки А. Фета, существовавшая в сознании поэта и воплощенная им в его поэтическом творчестве, содержит приметы немецкого восприятия и понимания музыки. Во-первых, фетовская концепция музыки близка романтической эстетике музыкального искусства, созданной, как известно, немцами - теоретиками эстетики музыкального романтизма (Вакенродером, Гофманом, Шопенгауэром, Тиком, Шеллингом, Шлегелем и др.) и наиболее ярко воплощенной в музыке немецких композиторов — романтиков (Вебера, Шумана, Вагнера и др.). Важным для нашего исследования суждением является мнение музыкальных критиков, в частности авторитетного критика-музыковеда В.Д. Конен, о том, что именно в век романтизма музыка впервые приобретает «национальные очертания»1.
Во-вторых, симптоматичным представляется наличие в поэтическом творчестве Фета образов немецкого музыкального мира: у Фета есть два стихотворения, в которых упоминаются имена и произведения немецких композиторов - Бетховена и Вебера. Показательным для нас является тот факт, что, по мнению музыкальных критиков, в частности В.П. Боткина, А. Кенингсберга, В.В. Стасова и известного немецкого композитора Р. Вагнера, в музыке именно этих двух композиторов наиболее ярко проявился «германский дух». В.П. Боткин отмечал, что Бетховен «есть полное и совершенное проявление германской музыки»2. Об опере Вебера «Вольный стрелок», упомянутой в одном из стихотворений Фета, В.В. Стасов писал следующее: «...до "Вольного стрелка" ни оперы, ни вообще музыки с национальным направлением и настроением не было ... »3. Прежде чем перейти непосредственно к выявлению сходства фетовской поэтической концепции музыки с эстетикой музыкального романтизма и анализу образов немецкого музыкального мира, воплощенных в поэзии А. Фета, необходимо, на наш взгляд, прояснить природу фетовской «музыкальности» и дать характеристику романтической концепции музыки.
А.А. Фет по праву считается одним из самых «музыкальных» поэтов не только своей эпохи, но и истории русской литературы вообще. Музыкальность, как отличительную черту лирического дарования Фета, отмечали как современные поэту критики (Ап. Григорьев, А.В. Дружинин, В.П. Боткин, Н.Н. Страхов, B.C. Соловьев и др.)4, так и исследователи XX в. (Б.Я. Бухштаб, Д.Д. Благой, Б.М. Эйхенбаум и др.)5. О необычайной музыкальности поэта писали и известные композиторы, которые создали благодаря стихотворным произведениям Фета прекрасные образцы русского романса (П.И. Чайковский, А.Е. Варламов, А.С. Аренский и др.)6.
Пожалуй, самым известным суждением о музыкальности фетовской поэзии является высказывание русского композитора, современника поэта, П.И. Чайковского: «Нет никакой возможности сравнивать его с другими первоклассными русскими или иностранными поэтами. Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область. ... это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом»7.
С этим замечательным отзывом согласился и сам Фет: «Чайковский как бы подсмотрел художественное направление, по которому меня постоянно тянуло и про которое покойный Тургенев говаривал, что ждет от меня стихотворения, в котором окончательный куплет надо будет передавать безмолвным шевелением губ. Чайковский тысячу раз прав, так как меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую уходил насколько хватало сил моих»8.
Интересно, что в своих воспоминаниях о детских годах поэт пишет о полном отсутствии у него способностей к музыке. Игру на фортепиано, «которой положил его обучать отец, соображая, что в каждом значительном доме, куда молодому человеку интересно будет войти, есть фортепиано», Фет называет «мучениями» («Так промучился с фортепианами я целый год...», «Но ежедневные музыкальные мучения нисколько не подвигали дела, и казалось, что чем более я повторял заученные по пальцам пьесы, тем чаще пальцы мои сбивались с толку...»). Поэт вспоминает, как однажды директор пансиона, где учился Фет, Крюммер, посмеялся над его игрой: «Ты, большун, или это все та же пьеса, которую ты два года играешь?» «Чаша горести, — пишет Фет, — перелилась через край: на другой день, набравшись храбрости, я пошел в кабинет директора и объявил ему, что готов идти в карцер и куда угодно, но только играть больше не буду. Так расстались мы навсегда с богиней музыки, к взаимному нашему удовольствию»9.
Факт из детства, связанный с неспособностью поэта при всем старании обучиться игре на музыкальном инструменте, а также ирония окружающих по этому поводу, сопряженная, вероятно, и с чувством вины перед отцом, который желал видеть его музыкально образованным, не могли не сформировать у Фета-ребенка определенного комплекса. «Вдруг в конце декабря совершенно для меня неожиданно явился отец, чтобы везти меня в Москву для приготовления в университет. - А ну, сыграй-ка на фортепьянах, - сказал отец, когда я пришел к нему в гостиницу. Я вынужден был рассказать ему о случившемся к немалому неудовольствию отца» . В случае с Фетом, на наш взгляд, детский комплекс «музыкальной несостоятельности» нашел выход в другой форме — в «музыкальной» поэзии, что позволяет объяснить парадоксальную музыкальность Фета.
Однако, несмотря на оставившую неблагоприятные воспоминания историю с обучением игре на фортепиано, Фет все же глубоко любил и почитал музыку, разделяя «музыкальные пристрастия» эпохи. Об этом свидетельствуют неоднократные упоминания в мемуарах поэта имен известных миру композиторов, описание посещаемых им «бытовых музыкальных вечеров» и концертов, а также его восторженные впечатления от прослушанной музыки или пения.
Фетовская поэтическая концепция музыки, на наш взгляд, тесно связана с романтической эстетикой, созданной, как известно, немцами и широко распространенной в немецкой романтической культуре. В романтической концепции искусств музыка занимает особое место. В ней романтики видели наиболее адекватную жизни форму искусства и ставили ее выше всех других искусств: «Ни одному другому искусству, - пишет Вакенродер, - не удается столь загадочным образом сплавить в себе и глубину содержания, и чувственную силу, и смутную, фантастическую значимость»11. Подобные суждения можно найти у Гофмана, Шопенгауэра, Вагнера, Листа, Шумана, Одоевского и др. «В особенности два коренные свойства музыки имели для романтиков решающее значение: ее эмоциональность и ее неизобразительный характер»12.
Прямым источником содержания музыки романтики считали человеческие чувства, настроения, переживания, страсти, - одним словом, душевные состояния. Несмотря на то, что данное положение можно встретить во всех направлениях в истории эстетики, за исключением крайнего формализма, романтизм внес новые моменты в трактовку эмоциональности музыки.
Для романтиков музыка есть выражение той эмоциональной стихии, которой живет человек, не удовлетворенный действительностью и стремящийся к идеалу, человек, рвущийся к «мирам иным». И музыка способна вознести его к этим «мирам иным», приподнять над ними завесу в той мере, в какой это не может сделать ни одно другое искусство. Романтики постоянно подчеркивают, «неземной», «божественный» характер музыкальных эмоций13. Взгляд на музыку как на искусство, способное возвышать над обыденностью, наполнять душу томлением по идеалу, переносить в «неземные сферы», был распространен прежде всего в немецкой эстетике14.
А. Фет - переводчик Г. Гейне
В приведенной таблице отображены результаты сопоставительного анализа тридцати пяти (из тридцати восьми) стихотворений Г. Гейне и их переводов, выполненных А.А. Фетом. Большая часть переведенных стихотворений (20) были написаны трехиктовым дольником, ритм которого, как известно, в середине ХГХ в. был непривычным для русского читателя. Относительно легко решалась переводческая задача в отношении тех размеров, которые имели русский ритмический коррелят: пятистопного ямба, четырехстопного хорея. Эти размеры к середине XIX в. являлись хорошо разработанными в русской поэзии, и перевод соответствующих стихотворений Г. Гейне не представлял значительных технических проблем. Конечно, говорить об абсолютной адекватности здесь не приходится в силу хорошо известных различий между русской и немецкой силлабо-тоникой. Как, известно, эти различия обычно объясняются отличиями немецкой просодии от русской9. Совсем другие задачи ставили перед Фетом столь характерные для немецкого поэта дольники.
Можно с большой долей уверенности утверждать, что А. Фет совсем не стремился буквально воспроизвести особенности ритма оригинала. Несомненно, хорошо чувствуя ритм немецкого дольника, Фет чуждался в данном случае переводческого буквализма. Он стремится передать ритмическое своеобразие оригинала, обходясь привычными средствами. Близость русского и немецкого стихосложения позволяла Фету создать своеобразные ритмические эквиваленты (невозможные, скажем, при переводе с французского). Но Фет скорее вписывает своего «русского» Гейне в систему русского стиха, опираясь не столько на уже имевшиеся в то время экспериментальные переводы стихотворений Гейне, сколько на традиционную систему стиховых эквивалентов.
Так, в частности, в ХЕХ в. было принято переводить трехиктовый дольник трехстопным амфибрахием. «Немецкий балладный дольник, - пишет М.Л. Гаспаров, - с его колебанием 1-й 2-сложных междуиктовых интервалов мог упрощаться в 4-3-ст. амфибрахий. В немецкой поэзии это делалось редко, но в русском языке, где безударных слогов больше, этот путь превращения тоники в силлабо-тонику напрашивался сам собой»1 . А. Фет, как показывает таблица, преимущественно следовал данной традиции. Трансформация ДкЗ в АмфЗ была тем более естественной, что дольники Гейне, переведенные Фетом амфибрахием, имели односложную анакрусу и, следовательно, ритмически из всех трехсложных силлабо-тонических размеров более всего напоминали именно амфибрахий.
Следует особо охарактеризовать те переводы из Гейне, в которых использован ямб. Таких стихотворений у Фета всего два, и обращение русского поэта к трехстопному ямбу представляется нам далеко не случайным. Так, фетовское «Твои пылают щечки...» является переложением стихотворения «Es liegt der heiBe Sommer...», в котором из восьми строк, составляющих все произведение, только половина представляет собой чистый дольник, а остальные являются трехстопным ямбом. Сам оригинал, таким образом, делал совершенно естественным «перевод» ДкЗ в ЯЗ.
Очевидно, та же причина побудила Фета перевести трехстопным ямбом («Красавица-рыбачка») гейневское «Das Fischermadchen»: из 12 строк стихотворения Гейне 6 представляют собой трехстопный ямб. Причем в последней, третьей строфе строки дольника отсутствуют полностью.
Сложнее объяснить факт обращения Фета к дактилю («Слышу ли песенки звуки...») при переводе «Ног ich das Liedchen klingen...». Закономерным представляется лишь то, что дольник Гейне Фет переводит одним из силлабо-тонических размеров: из восьми строк оригинального стихотворения лишь две - по одной в каждой строфе - создают ритм дольника; остальные представляют собой трехстопный ямб. Поэтому трехстопный амфибрахий, очевидно ощущавшийся Фетом как основной ритмический эквивалент немецкого трехиктового дольника, в данном случае был неуместен.
Но и опыты Фета с дольниками были достаточно осторожны. Так, при переводе «Ich hab im Traum geweinet...», в стихотворении «Я плакал во сне; мне приснилось...», Фет задает ритм дольника с помощью всего лишь одной строки в каждой из трех строф. Она занимает фиксированное положение (третья строка четверостишия) и является рефреном. Это строка «И я проснулся - и долго...», которая, таким образом, выделена с помощью ритмического курсива и, ломая привычный силлабо-тонический ритм (АмфЗ), отмечает момент пробуждения лирического «я» своеобразным ритмическим диссонансом, что, если учитывать смысловую структуру стихотворения Гейне, представляется вполне естественным. За пробуждением следует настоящее, противостоящее мнимому, приснившемуся, страдание. Ритм перевода, таким, образом, подчеркивает парадоксальное (так как плач во сне переходит в плач наяву) противостояние сна и яви.
Осторожен Фет и при переводе «Sie liebten sich beide...». Как известно, М.Ю. Лермонтов в 1841 г. перевел данное стихотворение логаэдом. А. Фет в своем переводе 1857 г. «Они любили друг друга...» сохраняет четкую силлабо-тоническую основу (обычный АмфЗ), но задает ритм дольника начальной строкой каждой из двух строф стихотворения. Стоит отметить, что отступления от привычного ритма, как и ритмические перебои, менее всего ощутимы в начале какого-либо элемента стихотворного текста. Фет, очевидно, не мог использовать ритм дольника в конце строфы или, тем более, стихотворения, где он мог восприниматься как ритмический перебой. Начальные же строки, с одной стороны, создают исходный, далее выравнивающийся ритм, как бы отмечая ритмическое своеобразие оригинала, с другой - выделяют ритмическим курсивом тему первой («Они любили друг друга...») и второй («Они расстались - и только...») строф.
В том же 1857 г. Фет начинает дольником перевод еще одного стихотворения Гейне, «Im Traum sah ich die Geliebte...». Фетовское «Во сне я милую видел...» мы отнесли к группе стихотворений, переведенных амфибрахием, в силу чисто количественного преобладания строк АмфЗ (23 против 1), но начальная строка выступает здесь своеобразным знаком ритма оригинала. При этом расположение ударных и безударных слогов в первой строке оригинала и перевода совпадают полностью (U - U - UU - U).
