Введение к работе
Тема настоящего диссертационного исследования «Гоголь в западноевропейском контексте» имеет давнюю предысторию.
Еще современники в связи с выходом каждого нового произведения Гоголя отмечали, кто в положительном, кто в отрицательном плане, его связь с европейскими авторами и существенную зависимость от них. Так, по выходе в свет первой прозаической книги Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» в литературной маске Рудого Панька критики увидели неудачное подражание Вальтеру Скотту (Н.А. Полевой). Подражание шотландскому романисту, на этот раз вполне достойное, увидели затем и в «Тарасе Бульбе» (А.С. Пушкин, В.А. Кречетов, П. Кулиш). Издатель «Библиотеки для чтения» О. Сенковский в своих рецензиях на гоголевские произведения нередко сравнивал Гоголя с французским писателем Поль-де-Коком. Гоголя сопоставляли с Мольером, Данте, Сервантесом, Вергилием, Байроном. Гоголевских героев соотносили с персонажами Ф. Шиллера, Л.Тика.
В 1858 г. Эжен Моро, публикуя свой перевод «Мертвых душ» на французский, представляет в предисловии Гоголя как русского Бальзака, русского Мольера, русского Стерна и даже утверждает, что Стерн, будь он русским, сам бы написал «Мертвые души».
Что касается «академического» литературоведения конца XIX – начала XX веков, то в нем отчетливо доминировала тенденция выстраивать путь Гоголя как эволюцию от «эстетического романтизма, носившего космополитический характер», к «романическим сюжетам родной страны и старины». Тем самым связь Гоголя с европейской литературой (культурой) виделась преимущественно в его ранних произведениях.
Поворот от понимания творчества Гоголя и, в первую очередь, его поэмы «Мертвые души» как явления социального и национального к пониманию его как явления мировой культуры намечается в начале ХХ века в русской символистской критике (Д.С. Мережковский, Андрей Белый, В.Я. Брюсов) и религиозной философии (В. Соловьев, В. Розанов, К. Мочульский), а также русской эмигрантской критике.
Вместе с тем в 1900–1920-е годы появляются и отдельные работы, посвященные воздействию на Гоголя тех или иных европейских писателей (статьи Н.И. Петрова, В.В. Данилова, Н.К. Кульмана, немецких исследователей А. Штендер-Петерсона и А. Дауенхауера, а также книга Г.И. Чудакова «Отношение творчества Н.В.Гоголя к западно-европейским литературам» (Киев, 1908).
В ставших уже литературоведческой классикой статьях В.В. Виноградова рассматривалась связь Гоголя («Тараса Бульбы») с В. Скоттом и французскими неистовыми романтиками (ранний В. Гюго, Ж. Жанен), а также с традициями Л. Стерна. О Гоголе как продолжателе В. Скотта в изображении «гибели родового быта» писал в 1937 г. и Г. Лукач. В том же году процесс «снижения» Гоголем «гофмановского типа» «в русле» бальзаковского отца Горио описал Л. Гроссман.
Темы связи Гоголя с западноевропейской литературой так или иначе касались в монографиях, посвященных творчеству Гоголя, и позднее. Много интересных и ценных наблюдений имеется в монографии Г.А. Гуковского «Реализм Гоголя» (анализ трехступенчатой композиции авторского образа в «Вечерах», восходящий к традиции романов В. Скотта; размышления о связи и одновременно противостоянии Гоголя фантастике Ирвинга, Тика, Гауфа, Нодье и т.д.). Однако по-настоящему новый всплеск интереса к теме «Гоголь и зарубежная литература» происходит в 1970-е гг.: именно в это время выходят монографии А.А. Елистратовой «Гоголь и проблемы западноевропейского романа» (М., 1972), И.В. Карташовой «Н.В. Гоголь и романтизм» (Калинин, 1975). Ценные наблюдения о воздействии на Гоголя традиций немецкого романтизма содержались и в работах более общего характера: монографии А.Б. Ботниковой «Э.Т.А. Гофман и русская литература (первая половина XIX века): К проблеме русско-немецких литературных связей» (Воронеж, 1977), статье Р.Ю. Данилевского «Людвиг Тик и русский романтизм». Западноевропейским и, в первую очередь, немецким истокам поэмы «Ганц Кюхельгартен» посвящает свою статью известный ленинградский компаративист академик М.П. Алексеев. К этому же времени относится и работа М.М. Бахтина «Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура)».
Осмысление Гоголя в контексте европейской и – шире – мировой литературы сказывается и в названиях коллективных монографий: «Гоголь и мировая литература» (М., 1988), «Гоголь как явление мировой литературы» (М., 2003).
Начиная с 1970-х гг. можно говорить и о различных подходах и методах изучения темы. Наиболее распространенным остается традиционный подход: изучение мотивных заимствований, позволяющее говорить о поэтической общности и возможном воздействии на Гоголя того или иного зарубежного автора. Из англоязычных авторов, «влиявших» на Гоголя, по-прежнему наибольшее внимание уделяется В. Скотту, Метьюрину, Чосеру (своеобразное приравнивание «Мертвых душ» к чосеровскому «Каталогу Человечества»), Филдингу, В. Ирвингу.
Воздействие на Гоголя немецких романтиков – Жан-Поля (И.П.Ф. Рихтера), Новалиса, Шлегеля, Тика, Вакенродера, Гофмана – исследовали в своих работах А.В. Михайлов, И.В. Карташова, Е.И. Лившиц, Р. Пийс, Р. Дженнес, М. Фрейзиер, Н. Друбек-Мейер. О тематической связи Гоголя с Гете писали Э.Б. Вахтел, Э.М. Жилякова, Г.М. Васильева. О рецепции Гоголем Гердера – В.Ф. Соколова, С.Г. Бочаров, Л.В. Дерюгина.
Из французских авторов, помимо Рабле, отмечалось возможное воздействие на Гоголя Лесажа, Мольера, Шатобриана, Мериме, Ж. Санд, Флобера.
В литературе о поэме «Мертвые души» большое место традиционно занимают исследования, посвященные связи поэмы с романом Сервантеса «Дон-Кихот» и «Божественной комедией» Данте.
Выявление сюжетных и мотивных заимствований у Гоголя получило, пожалуй, наиболее яркое выражение в исследованиях М.Я. Вайскопфа, не только синтезировавшего уже известные сведения, но обнаружившего также большое количество не учтенных раннее заимствований (или квази заимствований) Гоголя из произведений зарубежной литературы. Вместе с тем в своем исследовании Вайскопф использует уже и несколько иной подход: констатация эзотерической (масонской) семантики произведений Гоголя позволяет ему в ряде случаев сосредоточить внимание не столько на факте заимствования, сколько телеологии (иногда, правда, весьма спорной) контаминации Гоголем разнообразных «чужеродных» мотивов. Близкий подход демонстрируют и исследования С.А. Гончарова, посвященные наследию гностико-манихейских представлений у Гоголя, позволяющие выявить эзотерическую семантику собственно гоголевских текстов.
Наиболее продуктивный подход к самому механизму усвоения «чужого» демонстрирует, на наш взгляд, в своих исследованиях Ю.В. Манн, при том, что как раз у него тема связи Гоголя с европейскими культурами не занимает центрального места. Уйдя от констатации типологической близости поэтики Гоголя тем или иным явлениям европейской литературы, Манн старается выявить, в чем Гоголь совпадает, но в чем он и отходит от своих предшественников, демонстрируя те приращения смыслов, что происходят при перенесении факта «чужой» культуры в контекст гоголевского письма.
В последние три десятилетия усилился исследовательский интерес к вопросу рецепции Гоголем европейских жанров и стилей, в том числе тех, которые в русской литературе получили гораздо меньшее хождение, чем в западной. В целом ряде работ решается проблема воздействия на Гоголя традиций готического романа, жанра пикарески. Развивая идеи В.В. Виноградова, исследователи пишут о влиянии на Гоголя французской школы неистовой словесности. Начался разговор и о формах проявления у Гоголя романтической иронии. Одной из наиболее исследуемых в гоголеведении в наши дни стала с 1990-х годов тема барокко.
Указания на связь Гоголя с зарубежными авторами /эпохами / стилями традиционно присутствуют и в комментариях к изданиям его «Сочинений»: от дореволюционных изданий Н.С. Тихонравова и Н.И. Коробки и до современных академических.
Собственно, именно комментирование гоголевских текстов для томов (первого, седьмого и восьмого) нового Полного академического собрания сочинений и писем Гоголя в 23-х томах, над которым ведется в настоящее время работа в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН, во многом определило предмет и методику данной диссертационной работы. Как следует понимать то, что в комментариях (равно как и литературоведческих трудах, используемых в комментариях) определяется как генезис, влияние, подражание, типологическая параллель, источник и проч.? Проблема становится очевидной, когда – при комментировании – через запятую перечисляется такое количество источников и параллелей, для «освоения» которых необходимо несколько поколений исследователей, так что здравый смысл отказывается приписать их одному автору, каким бы образованным он ни был. Но в таком случае возникает очередной вопрос: следует ли жестко различать источники, использование которых Гоголем доказуемо, – и те, которые могут рассматриваться либо как типологическая параллель, либо как, выражаясь словами Пушкина, «странные сближенья»? Кроме того, существует такое явление, о котором всё более говорят исследователи – литературоведы, но также и философы, занимающиеся вопросом взаимосвязей культур: «идеи, носящиеся в воздухе».
Другой вопрос, который неминуемо возникает, когда самые разнообразные возможные источники гоголевских произведений оказываются соположенными в пространстве единого комментаторского текста: как все они могли уживаться между собой. Сосуществовали ли они «мирно», или же происходило вытеснение одних «тенденций» другими, смысловой сдвиг, не только влиявший на само гоголевское письмо, но еще и видоизменявший семантику тех текстов / приемов / стилей, которые якобы воздействовали на Гоголя.
Все данные соображения и определил цели, задачи и методологию данной работы, которая, не будучи компаративистским исследованием по модели «Гоголь и…», ставит перед собой иную цель: объяснения и анализа самого механизма сосуществования и взаимодействия различных языков и стилей в поэтической системе Гоголя, их наложения и возможного взаимного вытеснения. Причем и языки, и стили понимаются здесь в самом широком плане: от языков национальных до языков различных видов искусств, различных вероисповеданий, различных авторов и национальных культур.
Актуальность темы диссертации обусловлена тем, что она вписывается в магистральную линию развития современного литературоведения и гуманитарного знания: повышенное внимание исследователей к пограничным явлениям, к изучению имбрикаций, вкраплений, трансформаций, которые при всяком соприкосновении культур проявляются равно в воздействующей и в принимающей культурах, движение от изучения отдельных авторов к общим закономерностям развития европейской (в том числе и русской) литературы в широком культурном контексте.
Новизна исследования определяется тем, что в диссертации впервые предпринято целостное и системное исследование механизма чужеродных заимствований у Гоголя, а само его творчество рассмотрено как сложнейший сплав разных культур и взаимовлияний. Сделаны обобщения касательно барочного и романтического субстрата гоголевского письма, проявления в его творчестве особой формы романтической иронии, в основе которой лежит хорошо усвоенная стернианская традиция. Известный идеологический и эстетический конструкт немецкого романтизма «религия от искусства» (Kunstreligion) впервые введен в научный оборот также и применительно к творчеству Гоголя. Впервые обобщены и проанализированы разные модификации экфрасиса в творчестве Гоголя, особенности его графики, никогда еще не бывшей предметом целостного рассмотрения, а также ее взаимоотношения с литературным текстом; рассмотрена функция галлицизмов и макаронизмов в творчестве Гоголя, изучена история и телеология гоголевского перевода-переделки комедии Мольера «Сганарель, или муж, думающий, что он обманут женою» («Сганарель, или Воображаемый рогоносец»).
Таким образом, предметом настоящего исследования является творчество Н.В. Гоголя в западноевропейском контексте, его бытие между различными языками и национальными культурами.
Материалом исследования послужило художественное, публицистическое и эпистолярное наследие Гоголя, мемуарная литература о нем, а также широкий свод текстов зарубежных авторов, входивших в круг художественных и иных интересов Гоголя: Бальзака, Бонавентуры, Гердера, Гете, Э.Т.А. Гофмана, Вакенродера, Д. Дидро, г-жи Жанлис, А. Коцебу, Мольера, Новалиса, В. Скотта, Л. Стерна, Л. Тика, Р.Ф. Шатобриана, Ф. Шлегеля.
Методологическую основу исследования составило сочетание традиционного историко-литературного подхода к осмыслению поэтики художественного произведения, методов историко-типологического и структурно-семантического анализа текста и метода культурного трансфера, отпочковавшегося от более традиционной компаративистики и получившего в последнее время большое распространение в гуманитарных науках. Зародившаяся в середине 1980-х годов в среде французских филологов-германистов, теория культурного трансфера противопоставила компаративизму в гуманитарных науках, исходящему из идеи «особости» каждой культуры, не просто изучение одновременно нескольких культурных и национальных пространств, но также и изучение тех изменений, которые при всяком соприкосновении культур проявляются равно в воздействующей и принимающей культурах. Тем самым в расчет стала приниматься не бинарная оппозиция - две культуры, одна из которых обязательно осмысляется как культура-реципиент, то есть культура принимающая, – но конструкция гораздо более сложная, поскольку в отношениях воздействующей и принимающей культур всегда присутствует некий «третий». Важным для методологии данной диссертационной работы оказалось еще и другое самоопределение метода культурного трансфера, мыслящего себя как теория перевода и в прямом, и в переносном значении слова. Потому что всякое усвоение культурного феномена есть уже само по себе перевод на свой культурный язык, при котором что-то изменяется и в принимающей культуре, но непременно что-то изменяется и в культуре воздействующей.
В теоретическом обеспечении диссертации важную роль сыграли работы Р. Барта, В. Беньямина, А.Н. Веселовского, Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Тынянова, Б.А. Успенского, П. Франца, М. Эспаня, исследовавших историю литературы в широком культурном контексте, широко применяя в том числе и интердисциплинарные методы.,
Для изучения творчества Гоголя в контексте русской и европейской литератур XVII-XIX веков особенно продуктивными для нас были труды М.П. Алексеева, Е.И. Анненковой, А.Б. Ботниковой, С.Г. Бочарова, В.В. Виноградова, М.Н. Виролайнен, А.Х. Гольденберга, Р.Ю. Данилевского, А.А. Елистратовой, И.В. Карташовой, В.И. Коровина, Ю.В. Манна, А.В. Михайлова, Б.В. Томашевского, Ф.П. Федорова.
Цель работы – анализ поэтической системы Гоголя как сложнейшего сплава разных культур, выявление механизма сосуществования в ней различных языков и стилей, их наложения и возможного взаимного вытеснения.
В соответствии с поставленными целями определяются следующие задачи диссертационного исследования:
1. Рассмотреть особенности «физического» освоения Гоголем чужого пространства, его переживания форм «чужого», получивших выражение в его письмах, художественных текстах, а также в его «поведенческом тексте».
2. Раскрыть механизм того, как эмблемно-символическое мышление барочного стиля, в основе которого лежит принцип контраста, совмещения натурализма и символики, определило загадочную двойственность гоголевского письма; как романтическая ирония (явление достаточно редкое в русской литературе) была усвоена Гоголем через призму стернианской традиции, и как украинский и русский фольклор, с одной стороны, и проза немецкого романтизма, с другой, стали культурным субстратом украинских повестей Гоголя.
3. Исследовать соотношение различных языков в текстах Гоголя: вербального, визуального, а также языков в узком смысле слова (русского языка и французского).
4. Выявить природу того, что традиционно именуется «католическим соблазном» православного писателя Гоголя, а также отражение в гоголевских текстах особой формы художественного «вероисповедания», так называемой религии от искусства.
5. Проследить динамику усвоения и переосмысления Гоголем «чужого» языка и стиля.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Роль трех культурных пространств в творческом, но также и бытовом сознании Гоголя: Германии, Франции, Италии. Особые формы германофобии и галофобии у Гоголя, при которых за внешним неприятием скрывается глубинное усвоение культурного факта. Особый тип освоения чужого пространства Гоголем: его «приручение» и освоение как квази русского.
2. Более часто встречающемуся у иных писателей переводу путевых впечатлений в текст противостоит у Гоголя предварение (случай поездки в Крым и паломничества в Иерусалим) или вовсе замена путешествия текстом (объезд усадеб Чичиковым в «Мертвых душах»): само путешествие приобретает в таких случаях мифопоэтический / геополитический/ метафизический характер, а память литературного жанра (например, поездки в усадьбу или паломничества в Иерусалим) подспудно моделирует сложное соотношение своего и чужого в этом постижении чужого пространства.
3. Инвариантные оппозиции толкований, по которым шло размежевание толкований Гоголя в прижизненной и посмертной критике (правда / вымысел, реализм / романтизм, русская народность / европейство, юмор и сатира / метафизика и иррационализм, христианство / язычество) показывают: даже если господствующая идеология, мода, общественный строй безусловно влияли на характер толкований Гоголя, то все же непомерно широкий, в ряде случаев антитетичный спектр его прочтения определяют не они, но сам характер гоголевского письма, построенного на игре не исключающих друг друга антитез.
4. В восприятии Гоголем украинской культурной традиции принципиальным для него оказались два фактора: культура барокко и католицизм. Эмблемно-символическое мышление барочного стиля, построенного на принципе контраста, совмещение натурализма и символики во многом объясняет загадочную двойственность творчества Гоголя. Католическая идея, которая находила себе опору в искусстве и красоте, определила решение центральных для Гоголя проблем: взаимоотношение веры и искусства, конфликт внешнего и внутреннего человека.
5. Гоголю была близка стерновской идея автора, свободно манипулирующего героями и текстом, что романтиками впоследствии было истолковано как бесконечность процесса создания текста-мира. Последнее определяет технику повествования у Гоголя: диалектику самосозидания и саморазрушения, свидетельство романтической относительности всякого суждения о мире.
6. В ранних повестях Гоголя мы имеем дело с уникальным случаем, когда источниками литературного произведения являются генетически родственные варианты общеевропейских фольклорных сюжетов, взятые из двух разных традиций: украинской и западноевропейской: при этом западноевропейский сюжет преломляется в родственном украинском сквозь призму эстетики немецкого романтизма. Так немецкий романтизм, преломленный через фольклорный сюжет, становится основанием патриотической утопии Гоголя.
7. Создавая в своих художественных текстах самые разнообразные формы экфрасиса, Гоголь игнорирует одно из важнейших положений европейской эстетики XVIII в. – тезис Лессинга о невозможности адекватного перевода с одного языка искусства на другой. Но вместе с тем вписывается в традицию Дидро, решавшего в «Салонах» задачу перевода живописного полотна в словесный текст. В своем понимании взаимоотношения текст –картина Гоголь во многом еще и опережал свое время. Зрелищность литературы – показывал он – заключается не в описании воображаемых картин. Ее задача – не объект видения, а субъект речи, которая сама по себе есть зрелище.
8. Графика Гоголя не есть отображение фигуры или объекта, но - самой «идеи» человека, и тем самым – принципа собственного письма. Так же и галлицизмы у Гоголя являют собой не столько французские слова и выражения, сколько образ французских слов и выражений, задача которых – мистифицировать читателя.
9. Роль католичества и так называемой религии от искусства, Kunstreligion (конструкта немецкой романтической философии) в эстетике и художественном письме Гоголя.
10. Выбор Гоголем для переписывания пушкинского стихотворения «Русалка», а для перевода – комедии Мольера «Сганарель, или Воображаемый рогоносец» объясняется у Гоголя телеологией собственного творчества: важности для него темы губительности женской красоты, а также наличием в «Сганареле» миражной интриги, «вяжущей» действие «в один большой, общий узел». Упомянутые в «Мертвых душах» произведения, которые читают гоголевские герои, являют собой ключ к пониманию той эволюции, которую им суждено было претерпеть в последующих томах поэмы.
Теоретическая значимость работы определяется тем, что в ней выявлены – на примере творчества Гоголя – механизмы взаимовлияния культур (литератур), поставлены вопросы о природе культурного заимствования, продемонстрировано применение нового метода компаративистики – метода культурного трансфера. Раскрывается также природа возможного сосуществования различных языков искусства: живописи, драмы, литературы, природа лингвистического билингвизма, приводящего также и к билингвизму (мультилингвизму) культурному.
Практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть использованы при чтении лекций по сравнительной истории литератур, а также истории русской и зарубежной литератур ХIХ века в практике вузовского преподавания, при разработке специальных курсов по русской и зарубежной литературе и культуре, при написании соответствующих разделов учебно-методической литературы для студентов филологических факультетов высшей школы, а также в комментариях к изданиям сочинений Н.В. Гоголя.
Достоверность результатов исследования обеспечивается значительным объемом исследуемого литературного материала и его тщательным анализом, основанным на классических, вершинных трудах отечественной и западной филологии, отражающих методологию его основных школ.
Апробация диссертации. Результаты работы изложены в монографии «Гоголь в западноевропейском контексте: между языками и культурами» (М.: ИМЛИ РАН, 2011 – 24,5 п.л.). Материалы диссертационного исследования использовались в монографии «Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай» (М.: ОГИ, 2008; в соавт. с О.Н. Купцовой – 33 п.л.; авторских – 50 %), при комментировании произведений Гоголя в новом академическом «Полном собрании сочинений и писем Н.В. Гоголя: В 23 т.» (т. 1; М.: Наука, 2003 - 57,5 п.л.; авторских – 30 %), в главе «Н.В. Гоголь» учебника для вузов «История русской литературы XIX века. Ч. 2 (1840-1860 годы) / Под ред. В.И. Коровина» (М.: Владос, 2005; при участии С.В. Сапожкова – 3,4 п.л.; авторских – 85 %.), в периодических изданиях, рекомендованных ВАК РФ (14 статей), в статьях и материалах докладов на международных, межвузовских и региональных научных конференциях, проходивших в период с 2004 по 20011 годов в Москве, Санкт-Петербурге, Пскове, Пушкинских Горах, Париже, Лос-Анджелесе, Веймаре. Основные и промежуточные результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы Московского педагогического государственного университета. Материалы диссертации использовались в курсах лекций по истории зарубежной литературы ХIХ века (эпоха романтизма), читавшихся автором на историко-филологическом факультете РГГУ (Москва), а также в спецкурсах, прочитанных в университете Париж 8 Сен-Дени (2008, 2010), университете Лозанны (2010), в Эколь нормаль сюперьер, Париж (2009).
