Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Н. С. Лесков и сектанты: биографический и творческий аспекты
1. Введение 12
2. Религиозные воззрения Лескова и их интерпретация в критике 14
3. Интерес Лескова к сектантству и его отражение в публицистике и художественном творчестве писателя 21
4. Лесков - «сектант»: проблема литературно-общественной репутации 38
5. К проблеме «Лесков и старообрядчество»
5.1. Дефиниции 44
5.2. Старообрядчество в соотнесении с художественным миром Лескова 45
5.3. Старообрядчество: исследовательский контекст 52
5.4. Старообрядчество в исследованиях и художественном творчестве Лескова 61
Глава II. Биография и творчество Н. С. Лескова с точки зрения девиантологии
1. Теории девиантного поведения 72
2. Феномен антиповедения в работах отечественных исследователей 79
3. Герой Лескова сточки зрения девиантологии 84
4. Биография Лескова в аспекте девиантологии 101
Глава III. К творческой истории очерка «Обнищеванцы»
1. Новые источники биографии и творчества Лескова. Старообрядческая рукопись: палеографическое описание 107
2. История знакомства Лескова с Иваном Исаичем Исаевым .... 109
3. Автожитие Ивана Исаича. Образ автора. Четыре «Книги Царств» 112
4. Лесков в воспоминаниях Ивана Исаича и в современной им критике 141
5. Рукопись Ивана Исаича как прототекст очерка Лескова «Обнищеванцы» 153
Заключение 162
Библиография 165
- Религиозные воззрения Лескова и их интерпретация в критике
- Интерес Лескова к сектантству и его отражение в публицистике и художественном творчестве писателя
- Теории девиантного поведения
- Новые источники биографии и творчества Лескова. Старообрядческая рукопись: палеографическое описание
Введение к работе
Лескововедение является относительно „ молодым направлением в изучении истории русской литературы XIX века. Этому есть несколько причин. При жизни Н. С. Лескова не последней в их числе являлось долговременное изгнание писателя из литературной среды вследствие неодобрительной реакции значительного круга современников на его выступления в печати в 1860-е годы. Более поздние сочинения писателя в разных жанрах долго оставались лишь объектом современной ему общественно-политической полемики и лишь в малой степени - литературно-критической интерпретации.
Тем более затруднительным оказывалось объективное научное изучение творчества Лескова в ракурсе проблематики настоящей диссертации: сектантство было в России во второй половине XIX века животрепещущей, актуальной общественно-политической темой, и таким образом произведения Лескова становились объектом энергичной социальной полемики, не располагавшей к объективному исследованию и интерпретации их литературных и эстетических свойств.
Еще в большей степени отмеченные свойства биографии и творчества Лескова затрудняли изучение его литературного наследия в советское время, в идеологические рамки которого он вмещался лишь довольно ограниченным набором произведений. Творчество Лескова принадлежит литературе XIX века, но в то же время как бы «выпадает» из своего времени, а сам автор оказывается вне парадигмы современных ему «писателей первого ряда». Отсюда - неопределенность относительно возможных методов исследования его творчества. Несмотря на биографические работы Л. А. Аннинского, И. П. Видуэцкой, А. Л. Волынского, Л. П. Гроссмана, А. Н. Лескова, Р. И. Сементковского, А. И. Фаресова, осмысление личности писателя еще далеко не закончено. Также актуальным остается изучение поэтики Лескова, несмотря на то, что в этой области сложился корпус авторитетных исследований А. А. Горелова, О. В. Евдокимовой, О. Е. Майоровой, Н. Н. Старыгиной, И. В. Столяровой, В. А. Троицкого, В. А. Туниманова, Б. М. Эйхенбаума.
Важным и практически, не исследованным остается культурологический аспект социокультурного феномена Н. С. Лескова. Не вписываясь ни в одну социокультурную парадигму, феномен Лескова-человека и Лескова-писателя содержит маргинальные черты: инакомыслие, полемичность, замкнутость, конфликтность, отчужденность от магистралей развития культуры и общества.
Феномен сектантства представляется одним из ключевых для- понимания специфики художественного мира Лескова, и творческой индивидуальности писателя. Интерес Лескова к старообрядчеству и сектантству - это внимание к пограничным явлениям в культуре, маргинальным, отверженным, тог есть таким же, каким было долгое время творчество писателя-и-едва ли не вся его жизнь. Интерес как к сектантству и: старообрядчеству в целом; так и к их конкретным представителям, сопровождал Лескова1 всю- жизнь, находя отражение- в творчестве. Сектанты-широко представлены как в публицистике писателя, так и в его литературных произведениях2. Множественные личные контакты Лескова с сектантами и старообрядцами интересны своей диалогичностью и амбивалентностью. Этот биографический и творческий диалог, взаимовлияния помогают исследователю лучше понять писателя и его героя.
Сама взаимосвязь Лескова с явлениями старообрядчества и сектантства представляется весьма актуальной. Это подтверждается возросшим в последние два десятилетия интересом как к творчеству писателя, так и к культуре старообрядчества и феномену сектантства - пограничным явлениям в русской культуре. В качестве примера последних исследований можно привести работы А. Дворкина, А. Дугина, Е. Ивахненко, А. А. Панченко, Б. А. Успенского, А. Эткинда.
Принципиальным для настоящего исследования является проблема соотношения понятий нормы и антинормы. Оппозиция норма/антинорма объединяет понятия сектантства и старообрядчества как отклонения от общепризнанной, господствующей, официально утвержденной нормы (в данном, случае - религиозной), но и играет ключевую роль в творчестве Лескова. Явленную прежде всего в социуме, оппозицию норма антинорма изучает девиантология - область знания, являющаяся междисциплинарной, лежащая на стыке социологии и психологии. В аспекте девиантологии получают новое освещение как художественный мир Лескова, населенный «антиками», «чудаками», «оригиналами», «дурачками», маргиналами, фанатиками, изгоями и юродивыми, так и сами по себе пограничные явления - сектантство и старообрядчество.
Настоящее исследование в особенности актуализируется в свете обнаруженных в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки и впервые вводимых в научный оборот рукописных источников, составленных выходцем из старообрядцев сектантом Иваном Исаичем (Исаевым).
Первый представляет собой тетрадь в 55 листов, содержащую воспоминания о знакомстве и общении автора с Лесковым в течение 1880-1881 годов, написанные сразу после выхода из печати очерка Лескова «Обнищеванцы». Сочинение носит название «1880 года и 1881 года двух годовыи религиозный биседы трех лиц первый Николаи Семеновичь Лесков вторыи Иван Исаив а третий Андреи Дементьев в С. Петербурге». Иван Исаич, как это явствует из рукописи, стал прототипом- главного героя очерка. Воспоминания повествуют о многочисленных встречах и беседах Ивана Исаича и Лескова в течение 1880-1881 годов, содержат описание лесковского кабинета, образ самого писателя и эсхатологическую • концепцию сектанта.
Вторая рукопись - его же четырехтомное сочинение с подробнейшим описанием своей биографии; странствий, истории созданной им в Петербурге секты «обнищеванцев», эсхатологическими рассуждениями и пророчествами. Эти так называемые четыре «Царские книги», или «Книги о всемирной кончине», послужили для Лескова прототекстом- очерка «Обнищеванцы»: с ними он познакомился в 1880-1881 годах благодаря автору-сектанту.
Для того, чтобы адекватно интерпретировать выявленные архивные материалы и оценить их значение в биографии и творческой судьбе Лескова, необходимо обстоятельно рассмотреть, весь комплекс проблематики, касающейся взаимоотношений Лескова и сектантов: их творческую, идеологическую и поведенческую составляющие.
Религиозные воззрения Лескова и их интерпретация в критике
Квакерское влияние на Лескова (и в целом — дух протестантизма в семье писателя) одним их первых отметил А. И. Фаресов11, выделив пиетистское направление в протестантизме лесковских ближних. Несомненно, пиетизм, с его полемикой против формализма лютеранского богословия, с его мистицизмом и утверждением приоритета религиозного чувства в противовес догматике и обрядности, оказал влияние на Лескова. Именно отсюда берется характерное ощущение Лесковым нехватки жизненности в религиозной" жизни, требование необходимости личного, непосредственного переживания Божества и Божественной благодати. Поэтому неслучайно Лесков был привлечен проповедями сведенборгиан и штундистов, также находившихся под сильным влиянием пиетизма.
Г. В. Флоровский относит Лескова «отчасти» к деятелям «Общества поощрения духовно-нравственного чтения», основанного в 1876 году последователями английского проповедника лорда Редстока: здесь Лесков оказывается в одном ряду с русскими редстокистами (это, в частности, барон М. М. Корф, графиня А. А. Бобринская, Ф. Г. Тернер); известными под названием пашковцев, - по имени своего лидера отставного гвардии полковника В. А. Пашкова12. Общество занималось выпуском религиозных брошюр (всего было выпущено около двухсот); Пашков устраивал религиозно-нравственные беседы и даже организовал в 1884 году съезд представителей наиболее распространенных тогда в России сект: молокан, баптистов, штундистов. Проповедь пашковцев в целом повторяла основные пункты учения лорда Редстока: вследствие грехопадения человек бессилен своими делами заслужить оправдание перед Богом и обрести спасение; единственный путь спасения и отпущения грехов вера во Христа; прощение достигается покаянием; добрые дела суть плоды веры13 и т. д. В лютеранском духе вслед за Редстоком отрицали пашковцы и почитание икон и святых, таинства, церковную иерархию; «богослужение» их составляли молитва, проповедь, пение стихов. Далее, говоря об «интересном душевном пути Лескова», Флоровский также отмечает «власть над ним пиетических мотивов»14; в 1870-х писатель находился под влиянием А. Хомякова, был близок А. Колоколову из Георгиевской общины15, увлекался Оригеном, Редстоком, «другими сектами», позже Л. Толстым. Такая оценка расходится с мнением того же Фаресова, который, напротив, пишет О «борьбе» Лескова за православие с протестантами (в частности редстокистами)
Во второй половине XX в. складывается более широкое понимание собственно сектантства, в том числе применительно к личности Лескова. Более четко ставится проблема определения мировоззрения самого писателя; возникает вопрос о Лескове-«сектанте» и Лескове-«еретике» в широком смысле слова. С одной стороны, писатель выступает против «направленства», ангажированности, сектантской нетерпимости; с другой- защищает отверженных, изгоев, то есть, опять-таки, в частности, сектантов; кроме того, штундисты, квакеры, пиетисты и другие протестантские и прочие секты, показанные Лесковым, вовсе не являют собой пример нетерпимости и ограниченности мировоззрения, - напротив, для писателя именно они воплощают собой образцовое жизнестроительство. Да и сам автор, по словам А. А. Горелова, всегда имел склонность к «самодумному толкованию христианских догматов»17. Согласно концепции исследователя, само понятие «праведничества» у Лескова внецерковно и даже антицерковно; еретичество его проявилось в осознании кризиса Русской православной церкви и в отрицании официального православия - наряду с поисками живой органичной народной веры и путей приложения евангельского учения к практической жизни18. Пути эти Лесков показывает в еретических учениях раскольников и сектантов. Единственной же сектой, активно не принимаемой Лесковым, были толстовцы, извратившие, по его мнению, проповедь своего «учителя»
Наиболее же- подробная разработка тезиса «Лесков-еретик» принадлежит сыну писателя Андрею Лескову, а также Л. Аннинскому и уже упомянутому нами Дунаеву. По свидетельству Аннинского, сам Лесков позиционировал себя как «еретика», но не «сектанта», поскольку сектанты «плывут в потоке» или «против потока»; он же - одиночка, «еретик» или, скорее, «ересиарх» (так, имея в виду себя и Л. Толстого, в частном разговоре с Л. Веселитской Лесков сказал «Мы не сектанты, а еретики» ).
Интерес Лескова к сектантству и его отражение в публицистике и художественном творчестве писателя
ВОТ как Лесков: вспоминает о книге, по которойч выучился грамоте» — «Єто: четыре священные истории»: «.. .я очень полюбил Иисуса;;Христа, но удивлялся что он на некоторые: предлагавшиеся ему вопросы: отвечал как: будто1 неясно и невпопад. Это меня мучило , иг я стал подозревать, ЧТОУ тут что-то не: так рассказано..После я читалмножество книг, но это;все-такишомнил и/всегда хотел узнать: так ли Христос отвечал, какнаписано вкниге "Сто четыре истории"»30.
Вїэтом:эпизоде заложены!мотивы; которые: будут; развиваться? в: дальнейшем на І протяжении всей- лесковскош биографии: Это непосредственный интерес к личности Христа при?осознании!того,.что существует фактор; искажающий:саму личность и первоначальное христово учение: ложная интерпретация, в результате которой возникает эффект ответов «неясно:ишевпопад», и что «тут что-то не так, рассказано».
Еретик - вожак, одиночка, отступник, .изгой. В этом смысле, конечно, и Лесков и Толстой - еретики. «Еретик» - всегда в единственном- числе, новатор, не понимаемый, ложно интерпретируемый, чье учение искажается приверженцами-сектантами, даже если они внешне принимают его. Еретик всегда идет против течений, борется, но обречен.
Известна распространенная лесковская подпись в письмах, появляющаяся со второй половины 1880-х годов: «Ваш смиренный ересиарх» (например, в письме к А. С. Суворину, XI, 320-322 ), незначительно- варьирующаяся в, письмах адресатам, с которыми были возможны,более близкие отношения: «Смиренный Николай-ересиарх» (А. Н. Пешковой-Толиверовой; ХГ, 363),. «Лжесмир енный Н. Лесков» (А. С. Суворину, XI, 401) , «Смиренный ересиарх Николай» (В. Г. Черткову, ХГ, 422-423), «Преданный Вам смиренный ересиарх Николай» (В . М. Лаврову, XI, 435-436); «Старец ересиарх Николай» (В. А. Гольцеву, XI; 439). Что означает самохарактеристика «смиренный- ересиарх Николай Гостомельский»? Просто ли это осознание своего, отпадения от Русской православной- церкви;, которое совершалось и усугублялось-постепенно в течение всей жизни? Еще в 1871 году в письме П. К. Щебальскому Лесков признаётся по поводу своего отношения к господствующей Церкви: «Я не враг церкви; а ее друг, или»более: я покорный и преданный ее сын. и уверенный православный - я не хочу ее опорочить; я ей желаю честного прогресса от коснения, в которое она впала...» (X, 329). Это, заметим, еще до «Второй заграницы» (так названа 1 глава V части книги А. Н. Лескова об отце), где Лесков, по словам- биографа, «более всего разладил с церковностью, по вопросам которой всласть начитался вещей, в Россию не допускаемых» . Начало «разномыслия с церковью» у своего отца Андрей Лесков, таким образом, относит к 1875 году , но, как видим, его следует искать много раньше. Но, кроме того, «ересиарх» — это и взгляд на себя со стороны оппонентов, и сознание своей обособленности и некоторой возвышенности (по антонимии к «патриарх»), и сознательное строительство мифа о себе (особенно замечательна отсылка к феномену старчества). А может быть, это игра, скоморошество, юродство?
Для Лескова характерно открещивание от литературной среды, которая изгнала его, поэтому закономерен и пафос отречения, сознания своей маргинальности: он и подчеркивал это изгойство, и страдал, но и упивался им. При этом писателю всегда важно было подчеркнуть, что он никому не обязан в литературеи, вчастности, не имеет «учителей» в литературной традиции: «Я ведь вполне самоучка», - заявляет он в письме к А. С. Суворину 1873 года (X, 355); так же определяет он себя в «Заметке о себе самом» ( 1890 ; X, 18).
Что представляет собой «самоучка» как культурный феномен? Это оппозиция тем, кто имел учителей («вас учили, а меня нет, мне приходилось/ самому»), кому знание было преподано; кроме того, это воплощение комплекса неполноценности, сознание своей4 ущербности-и известная гордость. Однако самоучка не обладает широтой и системностью знаний, знание его односторонне и хаотично; самоучка может обладать энциклопедической эрудированностью в определенной области, но при этом не знать общеизвестных азов в другой. «Отсутствие солидного образовательного диплома болезненно уязвляло Лескова всю жизнь», -свидетельствует биограф34; собственное образование было для него одной из многих «больных» тем. П. П. Громов и Б. М. Эйхенбаум во вступительной статье к 11-томному собранию сочинений Лескова приводят соответствующие высказывания писателя: «Книги и сотой доли не сказали мне того, что сказало столкновение с жизнью...»; «...Мне не приходилось пробиваться сквозь книги и готовые понятия к народу и его быту»; «...я не пристал ни к одной школе, потому что учился не в школе, а на барках у Шкотта» . С этой точки зрения, Лесков не выламывается из историко-культурного контекста своего времени: после Крымской войны в литературу пришли «самоучки», провинциалы, мещане, «практики» (ср. заявление Лескова: «я практик, не „теоретик"»), возник новый культурный тип - «разночинец»: массовые деятели, которым (Чернышевскому, Писемскому, Н. и Гл. Успенским, Помяловскому, Решетникову, Левитову, Слепцову), как и Лескову, пришлось, испытать «трудный рост», «изломы веры», кризисы и метания. Однако Лесков поставил себя-в-оппозицию и этому, казалось бы, родному, «лагерю», упрекнув «поповичей» в плохом знании русского народа. По характеру жизненного опыта его; несомненно, можноютнести к разночинцам36, но это было бы несправедливо- в отношении творчества, жанровая и стилистическая специфика которого» у Лескова неизмеримо богаче, нежели у разночинных очеркистов.
Теории девиантного поведения
Традиционно учение одевиантном поведении возводят к концепции аномии Дюркгейма153 (дополненной Р. Мертоном154), то есть явления социальной . дезорганизации, без четкой регуляции поведения. Согласно Дюркгейму, аномия -это состояние, при котором личность не имеет твердого чувства принадлежности к данному социуму, никакой надежности и стабильности в выборе линии нормативного поведения! Соответственно, девиантное (отклоняющееся) поведение - это поведение индивида или группы, которое не соответствует общепринятым в данном социуме нормам. Действия человека, не соответствующие официально установленным или фактически сложившимся в данном обществе писаным и неписаным нормам (стандартам, шаблонам), приводят к отклонению или несоблюдению этих норм - девиациям (лат. Deviatio - уклонение).
Девиантное поведение может возникать при ослаблении нормативного контроля со стороны общества, либо когда общественно принимаемые w задаваемые ценности не могут быть достигнуты некоторой частью этого общества. Для нас в рамках настоящего исследования важно; что сущностью девиации является отклонение от общепринятого; конфликт с нормой или игнорирование ее. Таким образом, феноменологически сектантство и девиантное поведение — сходные явления как по истокам, так и по реализации. Девиантное поведение амбивалентно. Ему присуще как разрушительное, преступное, так и созидательное, творческое начало, то есть девиантное поведение может носить не только негативный, но и социально-творческий характер, что связано со стремлением личности к новому, с попытками преодолеть рутинность, застойность, консервативность: « ... отклоняющееся поведение может быть как со знаком "минус" (негативное, отрицательное), так и со знаком "плюс" (позитивное - социальное, научное, техническое, художественное творчество (курсив наш. — А. С.)155
Существенные для проблематики нашего исследования идеи высказаны в лекциях М. Фуко (изданных отдельной книгой) «Ненормальные» (оригинальное заглавие: «Анормальные»)156. Посвящая свое исследование возникновению и-культивированию понятия ненормальности в психиатрии, Фуко указывает на то, что норма - конгломерат представлений о должном поведении, которые присущи данной среде в данном конкретном времени157, и что понятие о категории нормы мы получаем чаще всего в отрицательной форме, т. е. когда констатируется отклонение от нее: скорее услышим «ненормальный», чем «нормальный», «беспокойный», нежели «спокойный» и т. п. По этим негативным характеристикам мы получаем представление о том, что в данной социокультурной среде считается нормой . М. Фуко исследовал трансформации понятия нормы, как правил поведения, « ... которым противостоят неправильность,- беспорядок, чудачества, эксцентричность, несоответствие общему уровню, отклонение»
Современная наука характеризует девиантологию как одно из направлений социологии. Исследователи проводят параллель: подобно тому, как патопсихология в психологии описывает отклонения, от так называемых «нормальных» психических состояний, точно так же девиантология. описывает отклонения от социальных норм, от «нормального» поведения.
Т. А. Хагуров, помещая, девиантологию на стыке психологии и социологии как междисциплинарную область- знания, отказывает ей в праве называться наукой, поскольку, по его словам, девиантология, не имеет собственного круга изучаемых проблем, это «прикладная» дисциплина161.
Изучая отклонения» от поведенческих норм, девиантология прежде всего описывает конкретные поведенческие акты в социуме и соотносит их с существующими в данном обществе и в данное время нормами. Таким образом, природа девиантности - социальная; поскольку оценка «нормально/ненормально» дается большинством, участников сообщества, . Как отмечается в одном из. новейших российских исследований: «"Отклонение" не есть объективная характеристика определенных видов поведения, лишь следствие соответствующей общественной оценки (конвенциональность "нормы" -"отклонения"» Возникает понятие референтной группы — совокупности людей, чьи представления о нормах мы разделяем, соотнося с ее мнением свое поведение. Референтная группа воплощает собой так называемый «общественный договор» о том, что принято и что; наоборот, недопустимо
Именно референтная группа, то есть общество, осуществляет контроль за выполнением норм, предписывая те или иные правила поведения и осуществляя санкции за нарушение норм, то есть ведет социальный контроль и согщальное давление 5. Агентами такого социального контроля выступают люди и институты, создающие и поддерживающие нормы166. Именно референтная группа, используя маркирующую функцию языка, прибегает к практике «навешивания ярлыков» для обозначения того или иного социального отклонения, характеризуя проявления девиантного поведения: «дурак», «сумасшедший», «юродивый», «сектант» и т. п. Язык служит универсальным агентом социального контроля и «архивом» таких ярлыков девиантности, так как сама структура его нормативна . Именно референтная группа на практике часто проявляет нормативную ригидность — «зацикливание» на выполнении определенных норм, их поступательное заучивание.
Девиантология, таким образом, социально детерминирована, сфера ее «интересов» ограничена набором типов поведения, «универсально девиантных» во всех культурах. Отталкиваясь от нормативно организованной повседневности, где поведение ориентировано на стандартные ситуации, контексты, фреймы, девиантология каждый раз стремится ответить на вопрос, как и почему нарушаются те или иные поведенческие нормы, как возникает первичная девиантность - разовые случаи нарушения социальных норм (что свойственно большинству людей) - и как складывается вторичная девиантность - устойчивая склонность к нарушению норм, антинормативное поведение
Новые источники биографии и творчества Лескова. Старообрядческая рукопись: палеографическое описание
В Главе III настоящего исследования мы рассмотрим конкретный пример интереса Лескова к сектантству и его представителям - не исследованные до сих пор рукописные воспоминания выходца из старообрядцев Ивана Исаича (Исаева) о встречах и беседах с Лесковым в 1880-1881 гг. Мы проследим, как проявился охарактеризованный выше интерес Лескова к сектантам и личностные свойства писателя в истории, описанной в этом источнике, и определим связь описанных в нем событий с последовавшим появлением очерка Лескова «Обнищеванцы».
Рукопись, которую составил Иван Исаич (Исаев), называется: «1880 года и 1881 года двух годовыи религиозный биседы трех лиц первый Николаи Семеновичь Лесков вторыи Иван Исаив а третий Андреи Дементьев в С. Петербурге» .
Запись «Бесед...» представляет собой 55-листовую полностью заполненную текстом общую тетрадь в твердом черном переплете, исписанную «почерком, подражающим полууставу», как то указано в архивной аннотации к единице хранения. Аккуратно вырисованные выцветшими теперь коричневыми чернилами буквы занимают всё пространство каждой страницы: полей нет. Между листов попадается теми же чернилами, но совсем торопливо, хотя разборчиво, набросанная на полоске бумаги записка: «Иван Исаев полиговки близ розстаннои у Лизы в Доме Тюткинои дом № 257 надворе в деревянном доме в черточте надвор два окна», и на обороте: «в нашим каменном доме налице трактир
налиговки» - возможно, на случай потери. Рукопись поступила в 1927 году в книжный фонд Публичной библиотеки в Ленинграде (ныне Российская национальная библиотека), в эпоху расформирования многих библиотек и национализации частных собраний и архивов, но откуда - неизвестно; автор рукописи, Иван Исаич, и его друг Андрей Дементьев обозначены в аннотации как «неустановленные лица». Не только публикации, но даже упоминаний этого сочинения мы не находим, за исключением единственной ссылки в книге А. Горелова «Лесков и народная культура»; других результатов исследования ученых нет. Заголовок находится на оборотной стороне обложки; авторская датировка в конце: «...месяца июля 28 дня 1881 года».
Палеографически рукопись представляет собой текст, написанный поздним полууставом с ориентацией на тогдашнюю (вторая половина XIX в.) гражданскую скоропись. Почти нет титлов; отсутствуют виньетки, буквицы, пометы и рисунки на полях, какие-либо элементы украшения, и в целом нет колорита древней книги. Буквы в рукописи старославянские, но пишет автор на современный манер; частичная пунктуация - также признак позднего рукописного периода. Автор следует современным ему печатным, а не древним книжным образцам, создавая, тем не менее, своё личное, индивидуальное письмо.
Рукопись начинается со вступления, в котором кратко излагается религиозное богословское учение Ивана Исаича. Суть этой концепции в следующем: в 1884 году, 24 июня (через четыре года после описываемых событий), наступит конец света, «с небеси господень приход», который, впрочем, осуществится невидимо для смертных, поскольку будет иметь «душевную природу»: каждый истинно верующий духовно преобразится. Эта эсхатологическая концепция была описана Исаичем в четырех, как он их называет, «Царских книгах» и неоднократно проповедуема раньше, о чем он вскользь упоминает. Непосредственно же повествование начинается с того, что, добившись аудиенции у митрополита Исидора, Исаич передает ему в Александро-Невской лавре свой четырехтомный трактат. Лескову, по словам Исаича, тогда же «удалось немножко почитать» эти книги, они ему «очень крепко понравились», и он «горячо пожелал увидать личность Ивана Исаева»
