Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Актуальные проблемы изучения творчества Л.М Леонова
1.1 Реинтерпретация творчества Л.М. Леонова в связи с «Пирамидой» 10
1.2 Творческое кредо Л/М. Леонова в исследовательской рецепции 23
1.3 Лесков в творческом сознании леонова 35
1.4 Близость художественных исканий замятина и леонова 50
Глава 2. Л.М Леонов иислесков; образы культуры в противовес идеологии нигилизма
2.1 Тема России в произведениях н.с.лескова и Л.М. Леонова 62
2.2 Роль образов народной культуры у лескова и леонова 78
2.2.1 Родник 86
2.2.2 Гроза 91
2.2.3 Поваленное дерево и разрушенный храм 97
2.3 Житийные мотивы в произведениях лескова, замятина и леонова 110
2.3.1 Мотивы встречи с лесным отшельником, духовного прозрения и выбора веры 119
2.3.2 Житийные проекции мотива встречи с лесным отшельником 125
2.3.3 Трансформация «лесковского текста» об отшельнике в произведениях. Леонова ., 134
2.3.4 Патериковый сюжет «распря попа и дьякона» 140
Глава 3. Е.И.Замятинилм леонов: замятинскии текст в произведениях Леонова
3.1 Антиутопическая рецепция революционных преобразований в творчестве е.и.замятина и л.м. Леонова 150
3.2 Мотивы башни и пирамиды 157
3.3 Замятинскии текст в «пирамиде» и «evgenia 1vanovna» л.м. Леонова 167
3.4 «Мы» замятина в «пирамиде» леонова 184
Заключение 194
Литература 200
- Реинтерпретация творчества Л.М. Леонова в связи с «Пирамидой»
- Творческое кредо Л/М. Леонова в исследовательской рецепции
- Тема России в произведениях н.с.лескова и Л.М. Леонова
- Антиутопическая рецепция революционных преобразований в творчестве е.и.замятина и л.м. Леонова
Введение к работе
Актуальность исследования. Актуальность исследования определяется важностью переосмысления и реинтерпретации леоновского наследия в свете новых методологий, а также необходимостью взглянуть на связи Л. Леонова с традициями русской литературы через призму «итогового» произведения писателя, последнего романа «Пирамиды», опубликованного в 1994 году. Последний роман, публикации ранее не печатавшихся произведений Леонова, а также новые архивные и мемуарные документы и материалы открывают совершенно неожиданные ракурсы столь известных произведений как «Соть», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna». Многие темы и образы, появившиеся в названных произведениях задолго до выхода в свет «Пирамиды» помогают понять, насколько неодномерньш и непростым является художественный мир, созданный Л. Леоновым. Актуальной остается проблема анализа леоновской поэтики: многие ее составляющие, выходящие за рамки соцреалистических штампов присутствовали в творческом сознании писателя изначально,- теперь это отчетливо видится в свете «Пирамиды», а также прочитывается в оценках-авторефлексиях самого Леонова, преданных гласности в последние годы. Без сомнения, необходимо всестроннее изучение самого романа «Пирамида», требующего перехода от широких, общих, обзорных тем к более конкретным вопросам, важнейшим среди которых является задача составления научного комментария к огромному как по объему, так и по культурологической насыщенности роману.
Разумеется, в «допирамидный» период леоноведение обращалось к проблеме литературных связей творчества Леонова. В работах В,А. Ковалева, Н.А. Грозновой, В.Е. Кайдогородовой, А.Г. Лысова исследуются связи произведений писателя с традициями A.M. Горького и Ф.М. Достоевского, а также общие принципы включения различных литературных и культурных образов в тексты Леонова. Однако имена Лескова и Замятина до выхода в свет «Пирамиды» не попадали в круг исследуемых в текстах Леонова литературных связей.
Безусловно, назрела насущная необходимость обратиться к «обойденной» исследовательским вниманием, лишь контурно намеченной линии историко-литературной преемственности «Лесков - Замятин - Леонов». Тем более, что без учета выявленных живых взаимосвязей творчества Л.М. Леонова с произведениями Н.С. Лескова и Е.И. Замятина представляется невозможным говорить о полноте научного осмысления одной из важнейших для всего творческого пути Л. Леонова тем, основной в «Пирамиде», - темы исторической судьбы России. Раздумья и прогнозы Лескова и Замятина, образно воплощенные в их книгах, играют не последнюю роль в размышлениях Леонова о роли революционных преобразований в смене векового исторического облика России.
Цели и задачи исследования. Цель представленного исследования -определить, насколько важными являлись в художественном сознании и творчестве Л. Леонова связи с произведениями и образными «копилками» Н.С. Лескова и Е.И. Замятина, проанализировать те пересечения с лесковски-ми и замятинскими текстами, которые наблюдаются в различных произведениях Леонова, выяснить, что кроется за сюжетно-мотивными соответствиями, образными перекличками, богатыми интертекстуальными, аллюзивными, ре-минисцентными вкраплениями. Итак, задачи представленного исследования заключались:
в выявлении связей произведений Леонова с произведениями Лескова и Замятина; обозначении общего круга мотивов и образов в творчестве Л.М, Леонова, Е.И. Замятина и Н.С. Лескова, поскольку до сих пор существующее общее поле не было описано: литературные связи Леонова и Замятина были только намечены, а связи творчества Леонова с произведениями Лескова вовсе пока не попадали в сферу интересов исследователей;
в изучении возможного круга источников общих мотивов: фольклор и агиография в случае с Лесковым; произведения Достоевского, социокультурный утопический миф 1920-х годов в случае с Замятиным;
- в анализе семантико-функциональных особенностей лесковских и за-мятинских мотивов и интертекстов в различных произведениях Леонова («Деяния Азлазивона», «Притча о Калафате», «Соть», «Вор», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna», «Пирамида»);
- в осмыслении, в какой мере тексты Лескова и Замятина становятся источником для интертекстуального диалога в леоновском творчестве, какова стратегия Леонова в использовании именно данной традиции.
В целом, исследование способствует решению проблемы, сформулированной еще НА. Грозновой: «осмыслить разносторонние влияния и связи художника с предшественниками в их, так сказать, «иерархической» соотнесенности, где каждая литературная традиция имеет свое место»1. Кроме того, привлечение новых источников, в том числе рассуждений Леонова о собственном творчестве, позволяют увидеть творчество писателя в свете разных традиций.
Объект исследовании. Объектом исследования является творчество Л. Леонова, целостное восприятие которого немыслимо без романа «Пирамида», писавшегося на протяжении почти полувека и дающего мощный импульс к ретроспективному, «рекурсивному»2 прочтению всего творческого наследия. Роман «Пирамида» вписывает творчество Л. Леонова в сложный контекст мировой и русской литературы XX века, являясь средоточием и аккумулятором самых различных традиций. Лесков и Замятин становятся для Леонова своеобразными «блоками» мышления, мыслительными слагаемыми, включающимися в богатое многоцветье широкого культурного поля, которое постоянно «вшивается» прихотливым узором подтекстовых смыслов в ткань различных лео-новских произведений, особенно «Пирамиды».
Предметом исследовании становятся литературные связи произведений Л. Леонова («Деяния Азлазивона», «Соть», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna», «Пирамида») с текстами Лескова («Соборяне», «Запечатленный ангел», «Пугало») и Замятина («Мы», «Уездное»). Прежде всего, внимание сосредоточено на
1 Грознова Н.А. Итоги и проблемы изучения творчества ЛЛеонова // Леонид Леонов. Творческая индивиду
альность и литературный процесс. -Л.: Наука, 1987.-С.239
2 Впервые методом «рекурсивного» чтения по отношению к творчеству Л. Леонова предложила воспользо
ваться Л.П. Якимова
тех семантически насыщенных частях текста, которые могут быть названы «полигенетическими интекстами»3, то есть речь идет о таких частях текстов произведений Леонова, которые требуют «декодирования» при помощи ключа, будь то определенная традиция, текст другого автора или компоненты и элементы поэтики каких-то иных произведений. В частности, для нас в первую очередь были важны те произведения, за которыми стоят «сколки» текстов Лескова и Замятина, выступающие как знаки известной традиции, как диалог, как персонажные, мотивные, образные включения. Они обычно представлены в произведениях Леонова в виде по-разному оформленного чужого слова: цитат, парафраз, аллюзий, реминисценций, на уровне математических знаков, собственных имен и т.п. Поэтому вполне закономерным явилось обращение к мотивному и образному уровням произведений, ведь именно такие "материальные скрепы" как «архетип - символ», «образ - троп», «сюжет - мотив» транслируют идеи и темы общего литературного "проблемного поля" от произведения к произведению в диахронном, исторически преемственном движении, а также служат "маркерами" отличий индивидуального стиля.
Методологическая и теоретическая основа исследования. В основу работы положены идеи «Исторической поэтики» А.Н. Веселовского о том, что всякое поэтическое произведение должно изучаться не только со стороны его отношения к действительности, но и со стороны его отношения к другим фольклорным и литературным источникам, которые могли быть известны его автору.4 Сходство отдельных мотивов не может быть достаточным основанием для теории заимствования, но вот сходные комбинации мотивов, общие сюжеты как плод сознательной мыслительной деятельности являются доказательством имевших место «контактов»5, кроме того, зачастую «...вместе с идеальным содержанием усваивается и выразившая его сюжетность».6 Здесь следует
3 Тороп П.Х. Проблема интекста // Труды по знаковым системам. - Ученые записки Тартуского гос. ун-та. -
Вып. XIV - «Текст в тексте». - Тарту, 19SI. - С.44
4 Горский И.К. Об исторической поэтике Александра Веселовского // А.Н. Веселовский. Историческая по
этика. - М., 1989. - С.28
5 Веселовский А.Н. Историческая поэтика./ Ред., вступ, ст. и примеч. В.М. Жирмунского. - Изд.-е 2-е испр. -
M.: Едиториал УРСС, 2004. - С.494-495
6 Там же. - С497
внести дополнение, которое представляется существенным для литературы Нового времени: наличие в произведении цитат, аллюзий, других форм чужого слова также может служить достаточным основанием для признания состоявшегося «контакта» его автора с обнаруженным текстом. «Восприимчивость» идей, мотивов и сюжетности предполагает внутреннюю готовность к их восприятию и усвоению. «Старые» образы оживают, когда на них появляется новый поэтический спрос. Но они не просто повторяются, а становятся «в уровень с новыми спросами, усложняясь, черпая матерьял для выражения этой сложности в таких же формулах... Новообразование в этой области часто является переживанием старого, но в новых сочетаниях».7 Последнее особенно актуально и для Лескова, и для Замятина, и для Леонова, поскольку каждому из них в отдельности было свойственно сознательно вводить в ткань своих произведений многочисленные «знаки культуры» с целью заставить читателя осмыслять новое посредством уже отлившихся формул, и тем самым добавлять к известной формуле, образу, знаку новый смысл. Особенно ярко данная стратегия проявилась в «Пирамиде» Леонова,
Характер поэтики Л. Леонова и сложность его последнего романа «Пирамида» требуют активного привлечения новых методологий: мотивного анализа, рекурсивного чтения, герменевтики, рецептивной эстетики, семиотического и интертекстуального подходов. Методика анализа произведений Леонова, Лескова, и Замятина, а также последующего их взаимного соотнесения базируется на общих принципах интертекстуального и семиотического анализа, продемонстрированных в работах Ю.М. Лотмана, З.Г, Минц, А.К. Жолковского, Б.Л. Гаспарова, В. Страды. В изучении текстов Л. Леонова, исследовании важнейших мотивов и образов творчества писателя данная работа представляет развитие идей, А.Г. Лысова, В.И. Хрулева, Т.М. Вахитовой, Л.П. Якимовой и других известных леоноведов. В заново прочитываемых и по-новому интерпретируемых лесковских произведениях вслед за О.Е. Майоровой, О.В. Евдокимовой, Н.Н. Старыгиной, Б.С. Дыхановой,
7 Там же. - С.493
СМ. Телегиным, выявляются новые, еще не обозначавшиеся и не попадавшие
в сферу научных интересов аспекты лесковской поэтики. В частности, анализ
некоторых ключевых для творчества Лескова мотивов. Учтены и те научные
работы, что по праву считаются «классикой» лесковедения. Это статьи
Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, исследования Л.П. Гроссмана,
И.В. Столяровой, Л. Аннинского, В.Ю. Троицкого и др.
Активное изучение творчества Замятина началось сравнительно недавно. В период с 1997 по 2002 год на родине писателя, в Тамбове вышло 10 сборников материалов научных конференций «Творчество Е.И. Замятина: взгляд из сегодня». Поэтике и проблематике произведений писателя посвящены новые исследования В.А. Туниманова, И.О. Шайтанова, Т.Т. Давыдовой, Н.З. Кольцовой. И.В. Матушкина, Г.Г. Исаев, Н.В. Сорокина уже обращали внимание на общность отдельных приемов, мотивов, тем в творчестве Л. Леонова и Е. Замятина, их наблюдения учтены и обобщены в данной работе.
Научная новизна исследования. Данное исследование раздвигает горизонты рецепции творчества Леонова, обогащает представления о художественном мире писателя. В предлагаемой работе творческие искания Л. Леонова рассматриваются в контексте эстетических и философских поисков Лескова и Замятина. В процессе исследования установлено, что близость Леонова, Лескова и Замятина отнюдь не исчерпывается общностью сказовой, стилистической, о которой много писала критика 1920-х годов. Не менее существенными оказываются выявленные и описанные в диссертации семантические соответствия, выражающиеся в обращении к одним и тем же архетипам, мотивам и символам, интертекстам, а также сами принципы их использования. К тому же выясняется, что невозможно объяснить проявляющиеся мотивные или образные пересечения, а также общность идейно-эстетических исканий совпадающей проблематикой произведений. Таким образом, помимо выявления и анализа конкретных «литературных блоков» Лескова и Замятина в текстах Леонова, данное исследование провоцирует постановку новой научной проблемы, которая может быть сформулирована как ответ на вопрос: какова природа по-
добных выявленным мотивных, образных, интертекстуальных совпадений? Когда речь может идти о сознательной актуализации писателем уже обозначенной другими в историко-литературном поле образности, а когда, это плод работы «коллективного бессознательного», выразившегося в безотчетном использовании образа и «прорастании» его символики на уровне «неявных лите-ратурных припоминаний». Разумеется, столь фундаментальный вопрос невозможно решить в рамках одного исследования, тем не менее, представленный в работе изученный материал может пролить свет на некоторые аспекты данной проблемы применительно к конкретным авторам.
По мере выявления общего мотивного поля требовалось сравнить, проанализировать и прокомментировать полученные наблюдения, в результате чего сложилось новое видение ранее сокрытых от взгляда читателей и исследователей связей художественных миров трех известных русских писателей.
Практическая значимость исследования заключается в широких возможностях применения новых знаний, полученных в результате работы. Материал исследования может быть полезен при подготовке и чтении курсов и спецкурсов по истории русской литературы, создании методических пособий и учебников.
Выявленные литературные связи и интертексты необходимо учитывать при составлении научного комментария к интеллектуальному, философскому, культурологически «нагруженному» роману Л. Леонова «Пирамида».
Часть результатов исследования будет включена в создаваемый Институтом филологии СО РАН «Словарь сюжетов и мотивов русской литературы».
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационной работы представлялись ежегодно на протяжении 2001-2005 гг. в виде докладов на региональных конференциях молодых ученых Института филологии СО РАН; статьи по тематике диссертации публиковались в журнале «Гуманитарные науки в Сибири» в 2003 и в 2005 годах, сборниках научных трудов Института филологии СО РАН (2004, 2005); в сборнике материалов IV
8 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы, -М., 1999. -С.9
Международной научной конференции «Литература в контексте Христианства» (Ульяновск, 2005); частично использовались при ведении лекционных и семинарских занятий по курсу русской литературы в Высшем колледже информатики НГУ в 2001-2002 годах.
Положения, выносимые на защиту:
Обращение Леонова к произведениям, как Лескова, так и Замятина продиктовано не только близостью тематики и проблематики, совпадением авторской позиции по многим вопросам, но и творческой задачей, которую ставил перед собою писатель: Леонов всегда стремился к предельной обобщенности, интертекстуальности и богатой ассоциативности задействованных в тексте образов и мотивов. Зачастую они имеют связь сразу с несколькими источниками, в каждом из которых важен свой, уже закрепленный в культуре аспект смысла. В этом его поиски и стремление к «художественному логарифмированию» отчасти пересекаются как с художественной практикой Лескова, так и с теорией «синтетизма» и «новой прозы» Е, Замятина.
Художественный мир Л. Леонова включает в себя многие образы и мотивы Лескова, причем речь зачастую идет о важных, ключевых для произведений в целом мотивах или образах: встреча с лесным отшельником и связанный со встречей мотив духовного прозрения; родник и символическое крещение на духовный подвиг водою из святого источника; поваленное дерево как прообраз «подрубленной под корень» веры в Бога и гибели России, а также параллель трагической судьбы героя; гроза как аллегория ситуации нравственного выбора героя («Соборяне» - «Русский лес», «Вор» (гроза)); образы священников Савелия Туберозова и Матвея Лоскутова, дьяконов Ахиллы Десницына и Никона Аблаева («Соборяне».и «Пирамида»).
Семантико-функциональные соответствия леоновских и лесковских образов обусловлены двумя факторами:
а) обращением в поисках идеала к одним и тем же источникам: фольклору (мотивы грозы, чудотворного источника-родника, поваленного дерева); древнерусской агиографии (мотив встречи с лесным отшельником; мотив ду-
ховного прозрения; мотив подвижнического служения Богу и духовного подвига; мотив распри попа и дьякона); литературной традиции (спор о человеке как существе духовном /бездуховном и оппозиция «ангельское - бесовское» как «духовное - нигилистическое», свойственные поэтике антиниглистическо-го романа в целом);
б) «прорастанием» известных лесковских и замятинских образов в текстах Л. Леонова в различных формах интертекста: имена, цитирование, аллюзии, реминисценции и т. п.
4) Л. Леонова и Е. Замятина связывает не только общее поле образов и мотивов, выражающих антиутопическую рецепцию послереволюционных преобразований: образы и идеологемы башни, пирамиды, спирали, Благодетеля-Диктатора; мотив биологической корректировки человека в целях построения идеального общества; неприятие социокультурного утопического мифа 1920-х годов, но и отчетливо выявляемый в текстах Леонова «замятинский текст». В таких произведениях как «Соть», «Evgenia Ivanovna», «Пирамида» отчетливо выявляется замятинский интертекстуальный «блок»: проблематика существования души; имена (соответствие имени главной героини, давшему заглавие повести «Evgenia Ivanovna», имени-отчеству Евгения Ивановича Замятина в контексте темы русской эмиграции, сюжетные линии повести как реминисценции замятинской судьбы); интертекст замятинского романа-антиутопии «Мы» сконцентрирован вокруг Вадима Лоскутова в «Пирамиде»: эпизод посещения грандиозной стройки памятника-колосса в бредовом видении, а также беседа Вадима с профессором Филуметьевым, судьба Вадима Лоскутова может рассматриваться как проекция возможной судьбы «не эмигрировавшего» Замятина.
Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, которые далее дробятся на параграфы, заключения и списка литературы. В состав второй главы включена схема, в состав третьей главы включена таблица.
Реинтерпретация творчества Л.М. Леонова в связи с «Пирамидой»
В последнее десятилетие происходит активное переосмысление и реин-терпретация наследия Л.М. Леонова в свете новых методологий, что напрямую связано с выходом в 1994 году последнего, «итогового» романа писателя, «Пирамида». «Пирамида» особенно остро высветила проблему инерционного восприятия леоновского творчества, долгое время анализировавшегося в рамках лишь одного творческого метода, социалистического реализма, и обозначила необходимость взглянуть на связи Л. Леонова с традициями русской литературы через призму «итогового» произведения.
Семинар ИР ЛИ РАН (Пушкинского Дома) первым откликнулся на появление романа: впервые собравшись 20 декабря 1995 года он продолжал свою работу под руководством Н.А. Грозновой, а затем В.П. Муромского вплоть до 2000 года, способствуя вовлечению в орбиту леоноведения новых имен, инициируя проведение леоновских конференций, издание их материалов,10 заставляя перечитывать, переосмыслять более ранние произведения Л.М. Леонова, с которыми «Пирамида» находится в тесной связи.. Многие темы и образы, появившиеся в таких произведениях как «Соть», «Вор», «Русский лес», «Evgenia Ivanovna», помогают понять, насколько неодномерным и непростым является художественный мир, созданный Л. Леоновым. Остается актуальной проблема анализа леоновской поэтики: многие ее составляющие, выходящие за рамки соцреалистических штампов присутствовали в творческом сознании писателя изначально, - теперь это отчетливо видится в свете «Пирамиды», а также про читывается в оценках-авторефлексиях самого Леонова, преданных гласности в последние годы.
Необходимо всестроннее изучение романа «Пирамида» на новом уровне, требующем перехода от широких, общих, обзорных тем к более конкретным вопросам, важнейшим среди которых является задача составления научного комментария к огромному как по объему, так и по культурологической насыщенности роману. Современное леоноведение живет «на подъеме», связанном с реинтерпретацией как отдельных произведений, так и всего написанного за долгую творческую жизнь, а также с переоценкой места писателя в «пантеоне русской словесности».
Леонову всегда была присуща установка на включенность проблематики художественного произведения в «вертикальный» срез истории, в контекст проблематики всего историко-культурного поля, накопленного человечеством за века существования. И дело не только в подобии леоновских идей теории речевых жанров М.М. Бахтина, когда каждое произведение мыслится репликой в огромном творческом диалоге. Для Леонова «включенность» в диа- и полилог является одним из способов приблизить возможность ответов на важнейшие бытийные вопросы: что есть человек? Зачем он? Как устроены и соотносятся человек как микрокосм и макрокосм-мироздание? Ведь, как показывает история развития человечества, ответы на эти вопросы, всегда являвшиеся основными для большинства мыслителей, писателей, художников, найти в рамках индивидуального поиска не удается. Возможно, именно стремлением решить «сверхзадачу», разгадав извечные онтологические «загадки», миновав «забавы» и «западни» на пути познания, обусловлено огромное «многоголосие» в текстах разных произведений Леонова. В сложной иерархии «чужого слова» слово Лескова и Замятина чаще всего звучит в связи с темой России.
Безусловно, назрела насущная необходимость обратиться к «обойденной» исследовательским вниманием, лишь контурно намеченной линии историко-литературной преемственности «Лесков - Замятин - Леонов». Тем более, что без учета выявленных живых взаимосвязей творчества Л.М. Леонова с произве дениями Н.С. Лескова и Е.И. Замятина представляется невозможным говорить о полноте научного осмысления одной из важнейших для всего творческого пути Л. Леонова тем, главной темы «Пирамиды» - темы исторической судьбы России. Раздумья и прогнозы Лескова и Замятина, образно воплощенные в их книгах, играют не последнюю роль в размышлениях Леонова о роли революционных преобразований в смене векового исторического облика России, о трагедиях и обретениях на сложных российских перепутьях.
Новый импульс к изучению произведений писателя дает сегодняшняя ситуация в науке, когда востребованными становятся различные методологии, без которых невозможно говорить об открытии ранее не исследовавшихся граней, аспектов леоновского творчества. Смена исследовательских ракурсов, угла зрения позволяет подойти к подтекстовым глубинам произведений писателя, устанавливать историко-литературные связи, вписывать творчество Леонова в сложный контекст русской и мировой литературы XX века. Все нарастающая временная дистанция способствует переосмыслению многих произведений писателя. В связи с чем в 1999 году в журнале «Вопросы литературы» появляется работа С. Семеновой с характерным для новой рецептивной ситуации названием «Парадокс человека в романах Л. Леонова 20-30х годов».11 Свою задачу С. Семенова видит «в свежем прочтении наиболее пострадавшего как от предвзятой идеологической критики, так и от гладкой соцреалистической интерпретации того гигантского эпического полотна (из пяти романов), которое писатель создавал в 20-30-е годы на пике своих собственно художественных, творческих сил».12 Перечитанные заново романы открываются своими «тонкими каверзами»,- как именует их исследователь. Именно в этих «особых каверзах» заключена, по мнению исследовательницы, «истинная глубина и острота мысли писателя». В 2000-м году в журнале «Вопросы литературы», словно в продолжение к работе С. Семеновой, появляется статья Н. Лейдермана. Даже название работы Н. Лейдермана «Парадоксы «Русского леса» аллюзивно отсылает к статье С.Семеновой. Н. Лейдерман обращается к самому известному произведению Л.Леонова, роману «Русский лес», выявляя в нем скрытые от скользящего по поверхности взгляда «спрятанные» внутренние ходы, смысловые инверсии.
Творческое кредо Л/М. Леонова в исследовательской рецепции
По отношению к творчеству Л. Леонова, в особенности в связи с романом «Пирамида», остро встает вопрос о дефинициях «мотив» и «символ». Так, в монографии Л.П. Якимовой «Мотивная структура романа Леонида Леонова «Пирамида» (Новосибирск, 2004) устойчивые, сквозные для всего творчества51 Л.Леонова образы, «идеологемы», имеющие чаще всего в своей основе мифологические, мифопоэтические источники, осмысляются в категориях мотивного анализа: «мотив сделки человека с дьяволом», «от мотива башни к мотиву пирамиды», «мотивный антоним чуда - причудливости», «мотив блудного сына» и др.
В.И. Хрулев, сперва в учебном пособии «Леонид Леонов; магия художника» (Уфа, 1999), а затем в книге «Художественное мышление Леонида Леонова» (Уфа, 2005) оперирует понятием «символ» и «сквозная символика», выделяя при этом еще и «сопутствующие знаки и эпизоды», «повторяющиеся сцены и детали в произведениях» . В отдельной главе им рассматриваются образы природного мира: небо - «символ чистоты, надежды на лучшую долю», звезда -«спутник человека, знак его судьбы, соотнесенность земной жизни и жизни космоса» и др. значения; вода и водная стихия в разных формах: родник, речка, море, дождь, снег. Говорится в книге и об образах культуры: «Сфера культуры получает разное поэтическое обозначение в прозе Леонова. Чаще всего она представлена в образе «блестинки», луча, света в зрачке. Образ «блестинки» аккумулирует мысли о передаче потомкам света разума, об овладении культурными богатствами прошлого».53 Понятие «переплав» «означает неумолимость закона жизни, переход из одного состояния в другое».
Символ, по мысли В.И. Хрулева, являясь инструментом художественного обобщения, органично «встраивается» в художественную систему Л. Леонова. Исследователь выделяет такие символы, которые становятся сквозными внутри отдельных произведений писателя. Это такие символы как «вор», «мотив отрубленной руки», «прохожий» (роман «Вор»); мотив духовного омертвения - душевного, психологического, физического («Eugenia Ivanovna»); пирамида («Пирамида»). Как следует из приведенных выше примеров, исследователь употребляет для определения сквозной леоновской символики как термин «символ», так и термины «мотив» и «образ».
Оставив на долю теоретических исследований вопрос о тонкости данных терминологических разграничений, выделим те общие моменты, которые позволяют с явной результативностью анализировать прозу Л. Леонова. Давно подмеченное исследователями свойство писателя «прессовать реальность до символа», создавать «стяженные образы-идеи» развито наблюдениями над сквозной, повторяющейся, автоинтертекстуальной (на основе автоцитации) природой этих явлений (мотивов и символов). В исследованиях В.И. Хрулева внимание больше сосредотачивается на сквозных образах внутри отдельных произведений, их роли в раскрытии главной идеи, их места в общей композиции отдельной книги, тогда как в монографии Л.П. Якимовой речь идет о мотивах, сквозных для всего творческого пути, составляющих мировоззренческий и художественный «костяк» леоновских размышлений о человеке.
«Мотивный» подход Л.П. Якимовой оправдан, с одной стороны повторяющимся, сквозным характером наблюдаемых в текстах Леонова явлений, с другой - интертекстуальной природой мотива: «мотив может быть подвергнут корректному анализу только в последовательности своих событийных реализаций в определенном повествовательном ряду - каковым может быть ряд произведений определенного писателя, ряд произведений определенного жанра или тематики... (и т.д.)».55 Оба исследователя: и Л.П. Якимова, и В.И. Хрулев основываются на том, что мотивы и символы, красной нитью проведенные писателем через все произведение и шире - творчество, являются наиболее репрезентативными единицами, показывающими в самом общем виде круг авторских предпочтений, а также эволюцию и развитие основных идей, пронесенных Леоновым через все творчество.
Не претендуя на окончательность выводов, скажем, что повторяющиеся, сквозные для творчества того или иного автора варианты символов и мотивов, вероятно, есть искомые «миросозерцательно значимые компоненты поэтики»5 каждого конкретного писателя. Каждый автор раскрывает те смысловые потенции бытующих в культуре символов и мотивов, которые близки именно ему. «Развернутые», «цитируясь» и трансформируясь в новый вариант, они сохраняют в себе инвариантную сущность и указывают на принадлежность к избранной автором традиции.
Применительно к творчеству одного автора можно говорить об «алфавите символов того или иного поэта» (Лотман)57 и «индивидуальном словаре мотивов отдельного писателя, или шире - литературной группировки, культурной эпохи, национальной литературы)» (Тюпа, Ромодановская) . Какая-то часть писательских мотивов и символов будет авторской, а какая-то - традиционной. Во втором случае речь идет о мотивах и символах, уже имеющихся в культуре. Чаще всего они воспринимаются как анонимные «интертекстуальные семантические повторы». Новые варианты «вечных» мотивов при их возникновении можно связать с определенным автором, но раз возникнув, они начинают жить «своей» жизнью, влиять на литературный процесс в целом. Такова, например, роль гоголевских мотивов и образов для русской литературы.
Тема России в произведениях н.с.лескова и Л.М. Леонова
Близость Лескова и Леонова давно ассоциативно ощущалась литературной критикой, но при этом не становилась предметом отдельного подробного анализа. В литературной критике 1920-х годов стало общим местом возведение творческой манеры молодого Леонова к Ремизову и Лескову. Прежде всего внимание обращалось на внешнее сказовое сходство. Вот как об этом писал Б. Эйхенбаум: «Возведение поисков молодой прозы к Лескову стало общей темой критики»1. Рассуждая о характерных особенностях прозы начала-середины 1920-х годов, Эйхенбаум заостряет внимание на влиянии «таких явлений как Даль, Гоголь, Лесков»: «Эти явления... выплывают сейчас в качестве новой традиции - именно потому, что для современной прозы заново получила принципиальная проблема повествовательной формы, а вместе с ней - проблема рассказывания. Об этом свидетельствуют такие факты, как сказки и рассказы Ремизова, Замятина, последние вещи Горького, очерки Пришвина, рассказы Зощенко, Вс.Иванова, Леонова, Федина. Никитина, Бабеля и др.» Воздействие Лескова на молодых литераторов было обусловлено во многом тем фактом, что «...в первые пореволюционные годы Лесков был канонизирован в великого писателя. Сказ и образ заполнили произведение и стали в нем организующим принципом»3.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что за этим чисто внешним сходством стоит более глубокое родство. Возникает оно в сфере размышлений о путях социального преобразования России, философской подоплеки поисков - выбора между верой и безверием как идеологическим фундаментом нового воздвигаемого общественного здания. Неслучайно, общей метафорой этого «здания» становится в русской литературе XIX-XX веков мифологема
Вавилонской башни, реализованная в текстах Достоевского, Лескова, Замятина. Платонова, Леонова и др. писателей.4
Вслед за Лесковым и Достоевским и другими русскими писателями и мыслителями Леонов размышляет о навязчивой для нигилистического сознания идее революционного преобразования действительности во имя всеобщего утопического благоденствия и равенства. То, что для Лескова и Достоевского было диагнозом и прогнозом: утрата веры в Бога, крушение нравственных устоев, революция как разгул низменных сил и кровавые потрясения, а главное, сомнения в осуществимости на практике, в земном обличье Золотого века и Царства абсолютного равенства и свободы,- для Леонова становится реальностью, в которой он живет, из которой черпает свои сюжеты. Так, вчитываясь в последний роман писателя, «Пирамиду», можно прочерчивать разные линии преемственности и выявлять новые типологии связей леоновского текста с текстами тех или иных авторов. В размышлениях о «святом богоискательстве», русской революции, ее последствиях для России, об изменениях, происходящих в человеке в результате этих сдвигов, об утрате духовности, последствиях нигилизма Леонов продолжает традиции как Достоевского («Братья Карамазовы», «Бесы»), так и Н.С.Лескова («Некуда», «На ножах», «Соборяне»), а также А.М.Горького («Жизнь Матвея Кожемякина», «Исповедь»), Поиск Бога и справедливости, лучшего социального устройства, размышления о природе Добра и Зла, места человека в их извечной битве,- такова пересекающаяся проблематика, диктующая сходные черты основных персонажей, сюжетные ситуации.
Л. Леонова, как и великих предшественников, волновал вопрос о том, как соотносятся религиозное и атеистическое мировоззрение, картины мира, мораль и какое значение и последствия для человека и человечества имеет каждая из позиций: «Атеизм без высшей культуры есть вульгарнейший, с финкой за пазухой личный нигилизм... Практикуемый как полное безразличие к вопросам духа среди утех телесных, он дается молодежи гораздо легче...» В «Пирамиде» автор не раз повторяет устами разных героев сожаление о «выгорании религиозного чувства у русских».(П, 606). Мысль о мертвящей, губительной силе нигилизма, пагубности духовных путей, связанных с отрицанием Бога, пронизывает структуру художественного текста многих произведений Н.С.Лескова и «Пирамиду» Л.М.Леонова и определяет важнейшие стороны их стилистики, поэтики, образной системы.
Антинигилистическая направленность у Лескова, вопреки прежним идеологизированным интерпретациям, не просто сатира, ведь именно в ней заключается внутренняя движущая пружина идеологического конфликта «Соборян»: «Анти-ниглистическая линия тем более важна и уместна в хронике, что писатель здесь выбивает нигилистов с их собственного поля - искания справедливости и правды. Вступает на это поле священник - фигура одиозная в радикалистском сознании 1860-х годов. Особый смысл в этой перспективе приобретает вложенное Лесковым в уста «нигилистов» сближение христианства и социализма. Термосесов провоцирующее вопрошает своего патрона: «Да ведь христианство равняет людей или нет? (...) Христианство... оно легко может быть толкуемо, знаете, в этак, в опасном смысле. А таким толкователем может быть каждый поп». (4.172). И если христианские ценности не будут проповеданы от лица христианского вероучения, то неизбежна их утрата и подмена в устах проповедников «новой религии». Здесь логика мысли Лескова и Достоевского совпадают: «Легенда о Великом инквизиторе» из романа Достоевского «Братья Карамазовы», по сути, выражает ту же самую мысль.
Антиутопическая рецепция революционных преобразований в творчестве е.и.замятина и Л.М. Леонова
Когда речь идет о житийных мотивах в литературе нового времени, в первую очередь называются произведения Лескова, Ремизова, Шмелева. Несколько реже внимание обращается к творчеству других авторов, в текстах которых связи с житийными традициями не столь явно декларированы.96 Однако можно с уверенностью говорить, что на рубеже Х1Х-ХХ веков интерес писателей к древнерусской литературе в целом, и к житиям в частности, заметно возрастает: «Ориентируясь на отечественную классику, «оживляя» архаические жанры древнерусской литературы, художники стремились обратиться к национальным духовным истокам, осмысливая через древний пласт русской художественной культуры нравственно-философские проблемы современности».97 Сказанное актуально как для творчества Е. Замятина, так и для Л. Леонова, который всегда стремился «осмыслять настоящее через опыт прошедшего». Показательны в этом смысле «Деяния беса Азлазивона» Леонова или «Рассказ о том, как был исцелен отрок Еразм» Замятина, в которых оба писателя отдали дань стилизации и переработке житийных мотивов и традиций. Разумеется, литераторы XIX века также не обош ли вниманием столь популярный жанр как житие.
Многие исследователи отмечали, что Н.С. Лесков неоднократно обращался к агиографическим сюжетным ситуациям и образам в своих произведениях." Творчество Л. Леонова в этом аспекте не изучено, хотя общеизвестно, что писатель прекрасно знал жития еще с детства, в особенности Киево-Печерский патерик. Об этом пишет дочь писателя Н.Л. Леонова в своих воспоминаниях об отце.100 Еще в 1962 году в книге В.А. Ковалева было опубликовано следующее размышление Л. Леонова о генезисе ранних произведений: «Истоки таких рассказов как «Бурыга», «Гибель Егорушки», «Калафат», «Деяния Азлазивона-беса» и др. - в круге литературы, которую я читал в детстве: в патериках, житиях, Белозерских сказаниях. Мне нравились все эти истории о чертях-искусителях, сказания об испытании веры, сам колорит древнерусской речи».
После публикации раннего рассказа «Деяния Азлазивона» становится очевидным, что писатель не просто прекрасно знал древнерусскую агиографию, но и предпринял своего рода художественный эксперимент, беря житийный жанр за основу художественной структуры своего рассказа. От стилизаций в духе Ремизова Леонов всегда открещивался. Возможно, настойчивость писателя была обусловлена в немалой степени тем, что критика зачастую просто указывала на «родство» прозы раннего Леонова прозе «ремизовской школы», словно ставя определенное клеймо. Видимо, ЛЛеонов неспроста настаивал на своем «незнакомстве» с творчеством Ремизова или на его неприятии, и этот вопрос еще ждет своего ответа, который может появиться лишь в результате отдельного изучения. Да и не одного Ремизова интересовал житийный жанр как основа для творческой переработки, как образец устойчивых тем и стилистики, дающих новые языковые и жанровые возможности.
В творчестве Замятина «житийный след» не столь явственен, как, например, у Ремизова, поскольку, во-первых, сама «житийная основа» залегает более глубоко, а во-вторых, потому что писатель перевернул этикетные житийные «клише» и поменял знаки: типологические для житий «мотивы греха, искушения, чуда... имеют изначально противоположный, по сравнению с памятниками древнерусской литературы, смысл»102. Т.Т. Давыдова в своих работах дает подробный анализ «Уездного» Замятина как «антижития», поэтому здесь эта позиция представлена кратко, «свернутом» виде.
Суть ее в том, что «традиционная для агиографии форма начинает наполняться нетрадиционным - антижитийным, антижанровым содежанием».103 В этом разительное отличие от использования агиографического дискурса, например, В. Маяковским, для самых значительных произведений которого чрезвычайно важными являются два события; «это освящение изображаемого материала и освящение языковых средств»,104 благодаря чему возникает эффект сакрализации изображаемого нового мира и рождается его новая мифология. В «антижитийных» произведениях при наполнении формы святотатственным содержанием, «выворачиванием ее наизнанку» никакой сакрализации не происходит, напротив, данный прием работает на дискредитацию, десакрализацию прежнего содержания. В результате нет какого-то нового иного противопоставленного прежнему мира, а есть сомнение в его подлинности. Вместо него писатель видит иную картину, которую, если выразиться метафорически, «вставляет в знакомую житийную раму».