Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Литературный стиль древнерусского книжника 11
1.1. Литературный стиль и «стиль эпохи» 11
1.2. Творческая биография Епифания Премудрого 21
1.3. Стиль Епифания Премудрого в исследованиях медиевистов 29
1.4. Исихазм, паламизм и культура Руси в эпоху второго южнославянского влияния 44
Глава 2. Стиль Епифания Премудрого в литературном контексте: черты преемственности 60
2.1. Объем и состав литературного контекста творчества Епифания Премудрого 60
2.2. Стиль Епифания в контексте современной ему агиографии 67
2.3. Контекст ранней исихастской литературы: мотив очищения сердца... 79
Глава 3. «Исихия» и велеречие в агиографии Епифания: преемственность и самобытность 94
3.1. Источники и роль амплификации в агиографии Епифания 94
3.2. Нанизывание синонимов и акафистные конструкции в житиях Епифания ПО
3.3. Богослужебные песнопения в Житии Стефана Пермского 119
3.4. Парадоксы исихастского мировосприятия в Житии Сергия Радонежского 138
Заключение 158
Список использованной литературы 163
Приложения 186
- Литературный стиль и «стиль эпохи»
- Творческая биография Епифания Премудрого
- Объем и состав литературного контекста творчества Епифания Премудрого
- Источники и роль амплификации в агиографии Епифания
Введение к работе
Епифаний Премудрый, русский агиограф XV в., известен медиевистике как непревзойденный стилист. Инок Троице-Сергиевой Лавры, один из самых ученых и разносторонне одаренных людей своего времени, он является автором, по крайней мере, двух житий - Сергия Радонежского и Стефана Пермского. Кроме того, авторство «Слова о житии и преставлении Димитрия Ивановича, царя русьскаго» чаще всего приписывают этому же агиографу. Уникальный стиль его произведений вызывал и вызывает интерес исследователей. Анализ особенностей творчества Епифания, по мнению Л.А. Дмитриева, является «ключевой, центральной проблемой в изучении русской агиографии, связываемой со вторым южнославянским влиянием» [Дмитриев 1994: 72-89]. Какие художественные и мировоззренческие принципы могли повлиять на агиографа, как они вошли в его философскую картину мира и как были отражены в его произведениях? Что в новом литературном стиле явилось заимствованием из культуры православного Востока и что стало самобытной отличительной чертой русской агиографии?
Актуальность диссертационной работы определяется относительной неисследованностью проблем преемственности и самобытности Епифаниева стиля, его природы и причины возникновения и расцвета «плетения словес» в творчестве Епифания.
В литературоведении неоднократно утверждался и опровергался тезис о связи витиеватой стилистики средневековой агиографии с победой Григория Паламы и афонских исихастов над Варлаамом Калабрийским и его сторонниками на константинопольских соборах в XIV веке и утверждением культурных и мировоззренческих принципов исихазма в Византии, на Балканах и в Древней Руси. Соответственно, можно наблюдать два основных направления в исследовании творчества Епифания Премудрого, которые, в свою очередь, распадаются на несколько более мелких.
Сторонники исихастских и паламитских истоков нового стиля объясняют витиеватость произведений особым отношением исихастов к слову, к световой символике, а также стремлением распространить взгляды Паламы и его последователей по всей православной Эйкумене. Как правило, истоки стиля Епифания в таком случае усматриваются в болгарской литературе времен патриарха Евфимия. Этих взглядов придерживаются такие исследователи, как Д.С. Лихачев, А.И. Калиганов, Г.М. Прохоров, Р. Пиккио и др. Реже истоки витиеватого стиля возводятся к сербской литературе XIII-XIV веков, что можно видеть в концепции В.А. Мошина и в монографии Ф.М. Китч. Зависимость от византийского исихазма также усматривают О.А. Родионов, Л.А. Дмитриев и др.
Другие исследователи, не отрицая некоторого влияния поздневизан-тийского богословия на литературы slavia ortodoxa, возводят природу «плетения словес» то к ораторскому искусству (О.Ф. Коновалова, В.П. Адриано-ва-Перетц, М.Ф. Антонова, Ю.В. Алиссандратос, М.С. Киселева), то к древнерусским патриотическим произведениям (В.А. Грихин), то к топике античной литературы (Д.М. Буланин). Кроме того, активно развивается в литературоведении идея психологизма и повышенной эмоциональности, экспрессивности стиля «плетение словес», высказанная Д.С. Лихачевым и поддержанная В.А. Грихиным, В.Н. Топоровым, Е.Л. Конявской, Л.С. Соболевой, О.Н. Бахтиной и др. Ряд исследователей соотносит творчество Епифания Премудрого и особенности его стилистики с ораторским искусством Киевской Руси (О.Ф. Коновалова), а также с жанром византийской эпитафики (О.А. Родионов).
Чрезвычайно широкий диапазон взглядов на природу Епифаниева стиля обусловливает необходимость систематизирования существующих концепций и дальнейшего исследования этой проблемы. К сожалению, недостаточно изучен вопрос соотношения Епифаниевых текстов с гимнографией Древней Руси. Медиевистами были отмечены только отдельные вкрапления акафистных композиционных схем в литературное наследие эпохи второго
5 южнославянского влияния. В свете современных исследований, предполагающих или утверждающих причастность Епифания Премудрого к сочинению и переписыванию богослужебных текстов и нотных рукописей (СВ. Фролов, Б.М. Клосс, Н.С. Серегина и др.), анализ влияния гимнографических произведений Православного Востока на агиографическое творчество этого писателя представляется небезынтересным и плодотворным. Также медиевистикой недостаточно изучено соотношение Епифаниевых произведений с ранними исихастскими текстами, например, «Лествицей» Иоанна Синайского, Словами Симеона Нового Богослова, Григория Назианзина, Ефрема и Исаака Сириных. Рассмотрение текстов Епифания в контексте древней иси-хастской литературы является актуальным для решения проблем преемственности и самобытности творчества русского агиографа.
Научная новизна диссертационного исследования определяется актуальностью обозначенной проблемы и состоит в следующем:
В работе уясняются те особенности русского восприятия идей иси-хазма, которые отразились на стиле произведений Епифания Премудрого; впервые природа стиля сопоставляется с практикой «непрестанной молитвы», в связи с чем иначе осмысляются многие преемственные и самобытные литературные приемы древнерусского книжника.
Агиография Епифания Премудрого рассматривается в контексте исихастской допаламитской литературы; исследуются ранее не отмечавшиеся сходные черты стилистики Епифания и таких авторов, как Симеон Новый Богослов, Никита Стифат, Ефрем Сирин, Роман Сладкопевец и др.
В работе исследуются гимнографические реминисценции в Епифаниевых сочинениях, ранее не изучавшиеся литературоведением; уясняется роль, которую играют эти вкрапления в житиях.
Исследование рассматривает музыкальную природу Епифаниева слова: впервые проводится параллель между способами построения
некоторых богослужебных мелодий и принципами организации текста у Епифания.
5. «Стиль эпохи» второго южнославянского влияния получает в исследовании новое осмысление и рассматривается как «молитвенно-медитативный стиль», генетически связанный с практикой «непрестанной молитвы».
Цель диссертационной работы: установить природу стиля Епифания Премудрого и решить проблему его преемственности и самобытности.
Основные задачи исследования, обусловленные поставленной целью:
Уяснить объем и границы литературного контекста творчества Епифания Премудрого и основные писательские принципы тех авторов, которые могли оказать влияние на творчество русского агиографа.
Провести сравнительный анализ агиографии Епифания с ранними и современными ему исихастскими произведениями, уяснить роль исихазма в формировании стилистической манеры Епифания.
Выявить связь Епифаниева стиля с гимнографией Православного Востока.
Обозначить стилистические черты Епифаниевой агиографии, не являющиеся следствием тех или иных влияний и заимствований, а характеризующие его уникальную писательскую манеру.
Материалом исследования стали два произведения, написанные Епи-фанием Премудрым: «Жизнь и житие преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергія, игумена Радонежскаго» и «Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа», причем более тщательному стилистическому анализу было подвергнуто второе Житие как несомненно и полностью принадлежащее перу Епифания. К исследованию привлекалось также «Письмо инока Епифания Кириллу Тверскому». Для исследования ис-
7 пользовались публикации текстологически выверенных произведений:
Слово о житій преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергія, игумена Радонежскаго II Библиотека литературы Древней Руси: в 20-ти т. / [РАН, Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом)]. - СПб., 1997. -. Т. 6.: XIV - середина XV века. - СПб., 1999. - С. 254-411 (далее ЖСР).
Преподобного во священноиноках отца нашего Епифаниа, сочинено бысть слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа II Святитель Стефан Пермский: к 600-летию со дня преставления / пер., вступ, ст., подг. текстов Г. М. Прохорова. - СПб.: 1995. - С. 50-262 (далее ЖСП).
Письмо инока Епифания Кириллу Тверскому II Библиотека литературы Древней Руси : в 20-ти т. / [РАН, Ин-т русской литературы (Пушк. Дом)]. -СПб., 1997. -. Т. 6.: XIV - середина XV века. - СПб., 1999. - С. 440-441.
Используемые для сравнения произведения сирийской, греческой, болгарской и сербской литератур не являются самостоятельным предметом исследования, но интересуют нас только как переводные произведения и реалии русской книжной культуры времен Епифания Премудрого, поэтому для анализа в большинстве случаев был взят древнерусский перевод этих текстов, реже - русский перевод. Обращение к русскому переводу древних текстов мы сочли возможным постольку, поскольку этому соответствовала конкретная исследовательская задача. Так, рассмотрение развития определенного мотива в литературе или уяснение писательской позиции автора при помощи цитирования его сочинения не предполагает стилистического анализа и делает возможным обращение к русскому переводу.
Объектом исследования является стиль агиографии Епифания Премудрого.
Предметом исследования стала природа Епифаниева стиля, его связь с исихастским мировоззрением и, более конкретно, преемственные и самобытные черты стилистической манеры Епифания.
Методологическую и теоретическую основу исследования составили
8 труды ряда отечественных и зарубежных ученых в области теории литературы, истории древних литератур, теологии, философии, патрологии, искусствоведения. За основу взято представление о литературном стиле как мировоззренческом явлении, изложенное в трудах А.Ф. Лосева, С.С. Аверинцева и Д.С. Лихачева. Наиболее важным для исследования является понятие «стиля эпохи».
Основополагающим для диссертации стало понимание исихазма как учения о «непрестанной молитве», которое предложено в работах В.В. Лепа-хина, И. Мейендорфа.
Кроме того, в работе использованы результаты историко-литературных и текстологических исследований Г.М. Прохорова, Б.М. Клосса, И.С. Дуйче-ва, В.А. Мошина, О.А. Родионова. Использованы также результаты литературоведческого анализа Епифаниевых текстов F.M. Kitch, О.Ф. Коноваловой, М.Ф. Антоновой, Д.Л. Спивак, культурологического анализа СВ. Фролова. Среди искусствоведческих исследований наиболее важными явились труды И.А. Гарднера, В.И. Мартынова, Г.А. Пожидаевой, В.В. Лепахина, М.Н. Та-рабукина, Л.А. Успенского.
Методы исследования. В работе использованы культурологический, сравнительно-исторический, стилистический и герменевтический методы научного анализа, а также - приемы интертекстуального анализа. Использование названных методов позволило, во-первых, сопоставить тексты разных эпох и литератур, во-вторых, обозначить основные мировоззренческие принципы и писательские установки древнерусского агиографа и, в-третьих, рассмотреть особенности его уникальной стилистики, а также указать на сходные структурные принципы в произведениях разных видов искусства.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что лежащий в основе исследования подход к литературному стилю Епифания Премудрого как явлению мировоззренческого характера, отражающему философскую картину мира исихаста-практика, позволяет уяснить природу «плетения словес» и смысл характерных особенностей «стиля эпохи» второго южнославян-
9 ского влияния. В работе уточняются термины «русский исихазм», «экспрессивно-эмоциональный стиль», вводится определение «молитвенно-медитативный стиль». Сопоставление «плетения словес» с конструктивными принципами древнерусского певческого искусства и выявление гимнографи-ческих цитат и реминисценций в Епифаниевых житиях вносят вклад в изучение истории древнерусской литературы.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов при разработке лекционных и специальных курсов по теории и истории русской литературы XI - XVII вв. Некоторые материалы исследования могут быть востребованными при изучении смежных наук - истории, философии, теологии, искусствоведения.
На защиту выносятся следующие основные положения диссертационной работы:
Уникальный литературный стиль Епифания Премудрого является отражением в тексте практики «непрестанной молитвы» и связанных с ней особенностей исихастского мировоззрения автора.
Тексты агиографа связаны со специфически русским восприятием идей исихазма. Исихазм же, понимаемый как паламизм, практически не находит отражения в Епифаниевых житиях, что отличает его произведения от современной ему византийской и южнославянской агиографии.
Стиль Епифания генетически связан с исихастскими допаламитскими произведениями. Русский агиограф перенимает идеи и литературные приемы древних авторов-исихастов и приспосабливает их к своему стилю.
Главным литературным источником Епифаниевых произведений является гимнография Православного Востока. Усваивая ее стилистические черты, Епифаний учитывает как текстуальную, так и музыкальную сторону богослужебных произведений, что является уникальной особенностью его творчества.
5. Витиеватый стиль Епифания находит параллели в древнерусской
книжной миниатюре, иконографии и музыкальном искусстве. Наибо
лее значительное сходство обнаруживается с конструктивными прин
ципами древнерусской певческой системы.
6. Произведения Епифания органично вписываются в «стиль эпохи» вто
рого южнославянского влияния, который связан с этикой и эстетикой
исихазма и заслуживает названия «молитвенно-медитативного стиля».
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследова
ния получили отражение в докладах на Международных научных конферен
циях «Древнерусское духовное наследие в Сибири» (Новосибирск, 2005),
«Святоотеческие традиции русской литературы» (Омск, 2005), «Пушкинские
чтения» (Санкт-Петербург, 2004), в докладах на студенческих конференциях и
семинарах Омского государственного университета, а также на заседании ка
федры русской и зарубежной литературы ОмГУ.
По теме диссертации опубликовано десять статей.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложений и списка использованной литературы, насчитывающего 257 источников. Содержание работы изложено на 187 страницах.
Литературный стиль и «стиль эпохи»
Прежде чем приступить к рассмотрению особенностей стилистики древнерусского агиографа Епифания Премудрого, остановимся на определении понятия «стиль». Как утверждает А.Ф. Лосев, «логический анализ стилевых проблем и эмпирическое наблюдение стилевых фактов совершенно невозможны одно без другого [...]; невозможно определить стиль данного художественного явления, не зная, что такое стиль вообще» [Лосев 1994: 173-174].
Теоретиками литературы много раз предпринимались попытки дать определение понятия «стиль» и систематизировать учение о нем. Но, как отмечает Лосев, в настоящее время невозможно представить учение о стиле в таком полном и законченном виде, который бы мог удовлетворить всех [Лосев 1994: 171].
Стиль является одной из основных искусствоведческих, а значит, и литературоведческих категорий, что и обусловливает крайнюю сложность его точного определения. В начале XX века немецкий искусствовед Г. Ноль посвятил этой теме монографию «Stil und Weltanschauung», в которой стиль отождествлялся с мировоззрением и понимался как «форма мировоззрения» [Nohll920:23].
Мировоззренческий стиль, с точки зрения этого автора, обязательно отражается на творчестве художника, хотя само мировоззрение может оставаться у художника и неосознанным. Г. Нолем были предприняты попытки соотнесения тех или иных художественных стилей с определенными типами мировоззрения: пантеистическим, идеалистическим и т. д., в связи с чем Г. Ноль вводит термин «стиль-мировоззрение», объединяя два понятия в одном.
Наблюдения немецкого ученого являются для нас очень важными, так как способствуют пониманию стиля не только как поэтической характеристики художественного произведения, но как философской категории своего рода, как внелитературного явления, оказывающего непосредственное влияние на литературу.
В 60-е годы XX века исследователи В.Н. Хмара и А.Р. Григорян поддержали и развили идеи Г. Ноля. «Стиль, - по словам Григорян, - это эстетическая закономерность, проявляющаяся в художественно-мировоззренческом единстве отдельного произведения искусства, всего творчества того или иного художника или целого направления» [Григорян 1976: 118]. Если мировоззрение - это отношение писателя ко всему миру, то выбор из этого мира своих проблем и художественное решение этих проблем, с точки зрения А.Р.Григорян, определяется стилем писателя.
В 60-е же годы в советском литературоведении и искусствоведении активно решается проблема определения понятия «художественный стиль» в работах А.Н. Соколова, Г.Н. Поспелова, А.В. Чичерина и других. Всех перечисленных авторов объединяет определение стиля как некоторого единства содержания и формы, всех элементов и всех сторон художественного произведения. Если в ранних работах, как мы видели, понятие стиля выносилось за пределы литературы или искусства как такового, когда стиль становился неотъемлемой частью мировоззрения или даже отождествлялся с ним, то в советском литературоведении было намечено некоторое сближение понятия стиля с художественной формой произведения. Пожалуй, только в трудах А. В. Чичерина сохранилось наиболее близкое к «мировоззренческому» понимание стиля. Мировоззрение А. В. Чичерин заменяет идеей и под этим углом рассматривает интересующую нас категорию. «Читатель, - пишет он, - идет от понимания стиля к более тонкому и полному пониманию образа, чувства и мысли, цельного строя идей. Между тем и другим - неразрывная связь» [Чичерин 1968: 5].
Резюмируя предшествующие работы искусствоведов и теоретиков литературы в области стилистики, А.Ф. Лосев создает монографию «Проблема художественного стиля», в которой, на наш взгляд, дается наиболее ёмкое определение обсуждаемой категории. Ученый отошел от понимания стиля как «единства приемов произведения» (В.М. Жирмунский), или «формы мировоззрения» (Г. Ноль), или «эстетического свойства произведений» (Г.Н. Поспелов), или, наконец, «идейности формы» (А.В. Чичерин). Для А.Ф. Лосева стиль - это, прежде всего, некий принцип организации произведения, философская установка, необходимая для рождения произведения искусства. Исследователь опирается на ранние концепции стиля, но уходит как от полной идеализации этой категории, так и от ее крайней формализации. Иными словами, художественный стиль, с точки зрения Лосева, - это «принцип конструирования самого художественного произведения, взятого во всей его полноте и толще, во всем его художественном потенциале» [Лосев 1968: 218]. По выражению того же ученого, «стиль есть «как» художественного произведения, в то время как последнее есть «что», созданное художником и нами воспринятое» [Лосев 1968: 219]. И это «как» ни в коем случае не сводится только к форме, оно теснейшим образом связано с мировоззрением художника, которое и лежит в основании принципа конструирования.
Таким образом, между художественным стилем и мировоззрением художника существует теснейшая связь, и изучение определенного художественного стиля должно быть сопряжено с изучением того или иного мировоззрения; в нашем случае, - мировоззрения древнерусского книжника и, отчасти, древнерусского читателя. Исследуя стиль, мы изучаем тот фундамент, на котором сконструировано произведение, то есть совокупность убеждений, приоритетов, этических и эстетических норм и догм, через призму которых писатель смотрит на мир.
Творческая биография Епифания Премудрого
О жизни и этапах творчества древнерусского агиографа Епифания Премудрого сведений сохранилось немного. Они могут быть почерпнуты из его произведений, для которых характерна некоторая автобиографичность, либо получены путем текстологических исследований автографов Епифания и рукописей Троице-Сергиевой лавры, содержащих хронологические данные о насельниках монастыря. Жизненный путь древнерусского книжника и объем его творчества могут быть установлены лишь гипотетически, но как перечень созданных им произведений и написанных им писем, так и отдельные штрихи его биографии имеют немаловажное значение для исследования его литературного, а значит и мировоззренческого, стиля. Поэтому позволим себе немного задержаться на биографических данных Епифания, уделяя при этом особое внимание времени и условиям создания художественных произведений, посещению тех или иных книжных центров, знакомству с людьми, важными для литературной и культурной жизни эпохи.
Епифаний Премудрый жил во второй половине XIV - первой четверти XV в. Как отмечает Г.М. Прохоров, судя по одному из произведений Епифания - «Слову о житии Стефана Пермского», - будущий агиограф вместе с просветителем Перми Стефаном учился в ростовском монастыре Григория Богослова, так называемом Затворе [Прохоров 1996: 210]. Монастырь славился большой библиотекой и строгостью устава. Есть основания предполагать, что Епифаний был младше Стефана, но ненамного: агиограф пишет, что он «спирахся» со Стефаном о понимании и толковании текстов и бывал ему иногда «досадитель». В монастыре Григория Богослова Епифаний наравне с другими учениками изучал славянский и греческий языки. Последним он владел в такой степени свободно, что мог говорить на нем и, если верить текстологическим исследованиям Б. М. Клосса, делал на полях рукописей пометы на этом языке [Клосс 1998: 94]. Немаловажно и то, как замечает Г.М. Прохоров, что в Ростове церковная служба велась параллельно на греческом и церковнославянском языках. Вероятно, в это же ученическое время, занимаясь в богатой библиотеке Затвора и присутствуя на продолжительных монастырских богослужениях, Епифаний достаточно хорошо изучил тексты Священного Писания и большой объем богослужебных, святоотеческих и житийных произведений. Творчество агиографа свидетельствует о его начитанности в русской, византийской, сербской и болгарской литературах. Греческие и южнославянские рукописи присутствовали в ростовской монастырской библиотеке, и их изучение, по-видимому, входило в ученические занятия будущего агиографа.
Из Похвального слова Сергию Радонежскому, которое аттрибутируется Епифанию, следует, что агиограф побывал в Константинополе, в Иерусалиме и на Афоне. Во время этих путешествий он не мог не познакомиться с основным корпусом византийской святоотеческой литературы.
В Троице-Сергиеву лавру Епифаний пришел, по мнению Прохорова, задолго до 1380 года. Как отмечает ученый, в послесловии к Житию Сергия мы имеем указание Пахомия Логофета на то, что Епифаний жил в лавре вместе с преподобным «много лет, паче же от самого взраста юности». Вероятно, находясь в Ростове, на родине преподобного Сергия, Епифаний слышал о подвигах святого и, может быть, это побудило его избрать для своей монашеской жизни созданную Сергием обитель. Возможно, будущий агиограф застал монастырь в самом начале его процветания и стал одним из тех братии, число которых, как сказано в Житии, долгое время не превышало двенадцати человек. Это позволяет судить о теснейшем общении Епифания с преподобным и усвоении книжником основ исихастского учения. К 1380 году Епифаний должен был быть опытным монахом, грамотным книжным писцом и графиком. Сохранился переписанный им в это время Стихирарь (РГБ, Троиц. №22), содержащий на полях много замечаний летописного характера, в том числе касающихся Куликовской битвы.
В 1392 году преставился преподобный Сергий. Через год или два после этого Епифаний начинает собирать сведения о своем покойном духовном руководителе и делает соответствующие записи. Эта работа ведется в течении более чем 20 лет. Как замечает сам Епифаний в Житии Сергия Радонежского, собирание материала о преподобном первоначально производится будущим агиографом не для создания жития, а для себя, ради памяти о горячо любимом наставнике: «Ил\єях же \[ севя ЗА 20 лет приготовдмнм ТАКОВАГО СПИСАНИЯ свитки, в них жє ЕЄЛХУ НАПИСАНЫ НЄКЬІЯ ГЛАВИЗНЫ, еже о житии стдрцеве пдл\яти рдди [...]» [ЖСР 1999: 102]. Это свидетельствует о глубоко личном отношении Епифания к Сергию, которое впоследствии найдет отражение в тексте Жития.
Предположительно, в 90-х годах XIV века агиограф на некоторое время переселяется в Москву, но в 1395 году, когда умирает Стефан Пермский, Епифаний отсутствует в столице. На весть о смерти давнего друга агиограф откликается тем, что собирает сведения о жизни Стефана и создает одно из самых пространных агиографических произведений Древней Руси - «Олово о житии и учении святого отцл ндшего ОтефднА, вывшдго в Перми ЄПИСКОПА». Судя по тексту Жития, агиограф не бывал в Перми, а собирал материал в столице. Время создания Жития исследователи определяют по-разному. Вероятно, это произведение было написано вскоре после смерти Стефана, в 90-х годах, но, как замечает Прохоров, нет оснований не отнести его к началу XV века. Житие Стефана дошло до нас в рукописях в полном виде и в сокращенном. Известно около двадцати списков полного текста Жития и около тридцати - по-разному редактированного. Один из старейших списков хранится в РНБ (собр. Вяземского, Q. 10).
Объем и состав литературного контекста творчества Епифания Премудрого
Решение проблемы преемственности литературного стиля Ёпифания Премудрого предполагает изучение вопроса о литературном контексте и литературных источниках творчества агиографа. Соединив фактические данные о характере переводной литературы XIV-XV вв. с результатами сравнительно-исторического, стилистического и герменевтического анализа, мы полу-чаем достаточно ясное представление о сфере интересов древнерусского книжника, жившего в эпоху Куликовской битвы. Г.М. Прохоров, исследуя келейную литературу Троице-Сергиевой лавры, отмечает приходящийся на XIV-XV вв. всплеск интереса к произведениям мистиков-созерцателей. Среди них Иоанн Лествичник, Авва Дорофей, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов и Григорий Синаит. Ученый приводит наиболее характерные названия их произведений: «О священном и преподобием тела и души безмолвии», «О многословии и молчании», «О бдении телеснем» (Иоанн Лествичник), «О совести», «О божественнем страсе» (Авва Дорофей), «О молчании и безмолвии и о житии тихом», «О чистей молитве», «Откуду сохраняется трезвение умное, еже внутрь души бываемое», «О хранении сердца и видении тончайшем» (Исаак Сирин), «О делании духовнем», «О мысленнем откровении действеннаго божественнаго света», «О мыслен-нем Раи боговидения и древе животнем» (Симеон Новый Богослов), «О безмолвии», «О образех молитвы», «О еже како подобает сидети в безмолвии» (Григорий Синаит) [Прохоров 1999: 317-318]. Сами названия произведений, перевод которых был произведен в эпоху второго южнославянского влияния, говорят о возросшем интересе к учению об умном делании. Названные авторы могут быть первыми включены в литературный контекст произведений Епифания. Тематическое и стилистическое родство произведений древнерусского книжника и указанных сирийских и византийских отцов подтверждает мысль о единстве религиозных устремлений авторов, склонных к мистике и созерцанию. Значительным событием для культурной жизни славян эпохи второго южнославянского влияния и важным элементом литературного контекста Епифания явился корпус сочинений Дионисия Ареопагита со схолиями Максима Исповедника. Corpus Areopagiticum был перенесен на Русь в XIV в. и, как уже указывалось, оказал заметное влияние, непосредственное или опосредованное, на формирование писательских установок и - шире - мировоззренческих принципов средневекового русского книжника. Не менее важным событием для книжной среды XIV в. стал перевод на славянские языки «Диоптры» Филиппа Пустынника. Влияние «Диоптры» не могло не отразиться на творчестве русских и южнославянских писателей этого периода. «Диоптра», по-видимому, сыграла наиболее значительную роль в формировании антропологических представлений Епифания, как это показывает Г.М. Прохоров, исследуя не-агиографические произведения древнерусского писателя. «Знакомство с «Диоптрой», - пишет ученый, - это не только знакомство с интересным и очень популярным в Древней Руси литературным произведением, но и путь к одной из наиболее важных и наименее изученных граней культуры Руси времени Феофана Грека, Андрея Рублева, Епифания Премудрого» [Прохоров 1987: 63]. Став, по-видимому, одним из актуальных для Епифания произведений и повлияв на систему его антропологических взглядов, «Диоптра» сказалась определенным образом не только на письмах и поэтических зарисовках древнерусского писателя, рассмотренных Прохоровым, но и на агиографии нашего книжника. Это влияние отразилось на мировоззрении агиографа и формировании его стиля. В круг чтения Епифания Премудрого должно быть также отнесено все то богатство переводной и оригинальной литературы, с которым книжник мог познакомиться в Ростове, во время жизни в монастыре Григория Богослова, в Москве, Твери и - во время путешествий - на Афоне, в Иерусалиме и Царьграде. Известно, что ростовский монастырь Григория Богослова славился большой библиотекой и имел при себе училище, где в юном возрасте обучался Епифаний Премудрый вместе с будущим просветителем пермян Стефаном. Состав ростовской библиотеки точно установить невозможно, но Житие Стефана Пермского позволяет говорить о том, что монастырь обладал немалым книжным богатством и хранил не только славянские, но и греческие рукописи. Известно, что в Ростове было еще одно книгохранилище при соборной церкви Пресвятой Богородицы, которым мог пользоваться Епифаний Премудрый. Сохранились сведения о существовании в XIV в. тверского церковного училища, которое также должно было обладать немалым количеством книг, тем более что кафедру в Твери во время посещения этого города Епи-фанием занимал знаменитый почитатель книжности и церковного искусства Кирилл Тверской. В Москве же Епифаний Премудрый, близко общаясь с митрополитом и состоя при нем секретарем, возможно, имел доступ к самым редким книгам своего века. Определенное влияние в плане литературного кругозора, стилистики и писательского метода на него при непосредственном общении мог оказать митрополит Киприан, занимавшийся переводческой деятельностью и принесший с собой на Русь южнославянские традиции риторики. Можно лишь приблизительно предполагать, с какой литературой знакомился Епифаний во время путешествий в Константинополь, Иерусалим и на Афон, но однозначно, что в большинстве своем это были произведения исихастов, поскольку именно в эту эпоху они являются наиболее читаемыми и переписываемыми. Болгарский исследователь И.С. Дуйчев в работе, посвященной византийско-славянскому общению, указывает несколько центров наиболее активного литературного сотрудничества греков и славян: «...столица Царьград, второй по значению город империи Салоники [именно в этом городе находилась кафедра Григория Паламы, теоретика исихазма. -С.А], святогорские монастыри, Иерусалим и находящиеся там обители, возникшие в некоторых областях Балканского полуострова в XIV в. общежития исихастов и, наконец, болгарская столица Тырново в период XIII-XV вв. Во всех этих местах, - продолжает ученый, - наряду с писателями и художниками византийцами в разные периоды работали и культурные деятеля славянского происхождения - из южных и восточных славян» [Дуйчев 1963: 109-110]. По-видимому, Епифаний в свое время посетил важнейшие центры общения греческих, южнославянских и русских писателей. Маловероятно, что его пребывание в указанных городах и афонских обителях было долговременным и позволило агиографу фундаментально изучить труды исихастов, но можно утверждать, что Епифаний испытал сильное влияние настроений, господствовавших в среде византийского и славянского монашества.
Источники и роль амплификации в агиографии Епифания
Чистое, чуткое сердце, трезвенный ум, внимательное отношение к собственному внутреннему состоянию и искреннее горячее желание приблизиться к Богу - это начальные элементы исихастской практики, которые находят отражение в литературном наследии исихазма и в агиографии Епифания. Самая же практика заключается в непрестанном творении Ииусовой молитвы. Безмолвие, отшельничество и аскетизм - лишь необходимые условия для того, чтобы искренняя молитва слилась с дыханием подвижника и стала непрестанной. Это главный элемент «умного делания», его суть, последующее - чудотворения, озарения, обожение - плоды этого делания, для обретения которых нужен долгий монашеский труд. «Трудность» творения Иисусовой молитвы отражена в том, что святоотеческая литература говорит об этом делании как об «упражнении», «приобретении навыка», «науке из наук». С молитвенным «упражнением» был опытно знаком Епифаний Премудрый, оно составляло основу его монашеских подвигов и являлось духовным стержнем жизни святых Сергия и Стефана. В картине мира Епифания, как и в мировоззрении любого русского средневекового монаха, «непрестанная молитва» занимала одно из главных мест, без нее и аскеза, и творчество, и церковная жизнь делались бессмысленными. Поэтому весь уклад иноческой жизни, распорядок дня, образ мыслей, особенности речи призваны были служить одному: обретению такого состояния души, которое способствовало бы молитве. Безусловно, каждый человек проходит это поприще самостоятельно, и опыт каждого сугубо индивидуален. Поэтому индивидуален и стиль любого из писателей, художников или мелодистов, причастных к иси-хастской практике. Но есть и общие закономерности стиля, отражающего созерцательный настрой автора и его ежесекундное обращение к Богу.
Одна из таких закономерностей заключается в том, что исихия, то есть тишина, безмолвие, неожиданно является внутренней причиной созидания самых объемных и витиеватых текстов. Безмолвие и многословие взаимоисключают и взаимообусловливают друг друга в исихастской практике и в творчестве мистиков-созерцателей. Подходящее для данного случая и уже упоминавшееся выше слово «парадокс» занимает в мировоззрении средневекового человека важное место, поэтому древнерусская литература нередко подчеркивает парадоксы христианской картины мира, вызывающие у средневекового человека благоговейный трепет и восхищение. Парадокс тишины и велеречия - общая черта исихастских произведений, которую можно наблюдать и в агиографии Епифания Премудрого. Для уяснения природы такого парадокса и его взаимодействия с Епифаниевым стилем необходимо остановиться на понятии «тишина» в картине мира исихаста.
Основы этого понятия изложены в 27 главе «Лествицы» Иоанна Синайского «О священном безмолвии тела и души». «Безмолвие тела есть благочиние и благоустройство нравов и чувств телесных, - пишет Лествичник, -безмолвие же души есть благочиние помыслов и неокрадываемая мысль. Любитель безмолвия имеет мужественный некий помысл, который недрем-ленно стоит в дверях сердца, и приходящие помыслы убивает или отражает. Безмолвствующий в чувстве сердца знает сказанное мною» [«Лествица» Иоанна Синайского, 1997. С. 409]. Главное внимание молитвенника сосредоточено на безмолвии души, которое не говорит об абсолютном молчании уст, хотя и бывает сопряжено с ним, но является некой внутренней сердечной тишиной. Обычное для всего христианского миропонимания противоречие видимого и невидимого, внутреннего и внешнего воплотилось и в этом представлении о внешней, телесной, и внутренней, душевной, тишине, которая была названа исихией. Тишина - это и почва для сосредоточенной молитвы, и одновременно - следствие молитвы. «Начало безмолвия в том, - продолжает Иоанн Синайский, - чтобы отражать всякий шум врагов, как возмущающий глубину сердца; а конец безмолвия в том, чтобы и не бояться их тревог, но пребывать без ощущения к ним» [«Лествица» Иоанна Синайского 1997: 410]. Для обретения безмолвия, этого глубокого сердечного покоя от помыслов, суеты и шума внешней жизни, Епифанию потребовалось то крайне напряженное внутреннее состояние на грани радости и печали, возвышенности и теплой сердечной интимности, которое отразилось в его уникальном литературном стиле. Вместе с этим постоянным благоговейным трепетом отразилось на стиле Епифания и сердечное молчание, которое, по учению исиха-стов, обязательно сопряжено с ежеминутным воспеванием Бога. «Восшед-ший на небо безмолвия не насытится, воспевая Создателя», - говорит Лест-вичник об этом состоянии [«Лествица» Иоанна Синайского 1997: 415].
В сочетании исихии и велеречия можно усмотреть отголосок сосуществования в христианской картине мира двух противоположных путей бого-познания, описываемых в святоотеческой литературе и, в частности, в творениях Дионисия Ареопагита. Исихаст, приближающийся к богообщению, должен встать на один из этих путей, но это удел совершенных. Епифаний Премудрый не касается богословия, но как все в христианской картине мира строится по законам подобия и символичности, так и двойственность пути богопознания отражается в противоречии и неразрывной связи безмолвия и велеречия.
Первый из возможных путей богопознания называется апофатическим, это путь отрицания, молчаливой невозможности что-либо сказать о Боге, потому что Он выше всего, что в мире, выше всех земных определений, помышлений и чувствований. «Это путь освобождения от всякой разнообразной примеси, - пишет Г. В. Флоровский, - то есть «упрощение души». Или иначе - «собирание души», «единовидное собирание» или сосредоточение, «вхождение в самого себя», отвлечение от всякого познания, от всех образов, чувственных и умственных [...].
