Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Личность Андрея Тимофеевича Болотова как явление национальной духовной культуры XVIII века 18
Глава II. Драматургия А.Т. Болотова 1780-х годов 49
Глава III. Эстетические и художественные искания А.Т.Болотова в прозе 1790-х годов 81
Заключение 119
Примечания 123
Библиография 150
- Личность Андрея Тимофеевича Болотова как явление национальной духовной культуры XVIII века
- Драматургия А.Т. Болотова 1780-х годов
- Эстетические и художественные искания А.Т.Болотова в прозе 1790-х годов
Введение к работе
В историю культуры А.Т. Болотов прочно вошел как ученый-энциклопедист, просветитель. Его деятельности посвящены многие работы.1
Особый интерес вызвал Болотов как автор "Записок" о жизни своей и своем времени. "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков", впервые полностью опубликованные в виде приложения к журналу "Русская старина" в 1873 году, открывают феномен Болотова как личности, полемически ставят и решают проблему национального характера. Болотов сам не задавался целью создать свой собственный живописный портрет, но объективно сложился аналитический образ, грани которого отражают свойства души, стремления, увлечения, деятельность на протяжении чуть не всей жизни. Симптоматичнб, что А.В. Гулыга одну из своих работ начинает словами: "Андрей Болотов - воплощенный образ России XVIII века".
«Записки» представлены в форме писем к «Любезному приятелю». Триста писем составили двадцать девять томов по четыреста страниц. А.Т. Болотов работал почти полвека, с 1789 года и фактически до смерти в 1833 году.
«Записки» Болотова - сложное в жанровом отношении произведение. Это и мемуары, в некотором роде предшествующие семейным хроникам XIX века, это и образец документальной прозы. Это - энциклопедия русской провинциальной жизни XVIII века.
Одним из первых на записки Болотова откликнулся Д.И. Писарев.3 В 1858 году журнал «Библиотека для чтения» опубликовал три фрагмента.4
С первых строк своей рецензии на очерк «Кенигсберг во время Семилетней войны» Писарев заявляет о важном значении «исторических записок», видит в них «драгоценный материал» для истории. Он считает, что современники - участники описываемых событий, представляя живую картину своей эпохи, «могут бросить яркий свет на исторические личности и подметить такие тонкие, неуловимые черты, которые ускользают от историка, но, несмотря на то, имеют важное значение в правильном понимании духа времени и событий».5
Описание жизни в Кенигсберге составляет седьмую часть записок Болотова. Болотов, сын русского дворянина, родившийся в 1738 году и по обычаю своего времени с детства зачисленный в военную службу, уже с десяти лет находился при своем полку. В 1757 году началась война с Пруссией, известная под названием Семилетней войны, и Болотов вместе с полком отправился к месту военных действий. Как человек, знающий немецкий язык, Болотов был прикомандирован к канцелярии барона Корфа и остался в Кенигсберге, занятом русскими войсками.
Жизнь в Кенигсберге представляла множество разных развлечений: танцевальные вечера, маскарады, театральные представления. Тем не менее уже в то время главным для Болотова были научные занятия и чтение. Писареву импонирует личность Болотова с его «трудолюбием, светлым умом, благородной любознательностью, кротким нравом и добродушием». Он признаёт в нем «одного из лучших людей своего времени».
В то же время Писарев первый оценил «повествовательный талант» Болотова, который «с теплым чувством патриота соединяет холодную справедливость историка».
Статья «Семилетняя война» посвящена подробному описанию военной кампании 1761 года, окончившейся новым назначением Болотова.
Он получил место флигель-адъютанта при генерале Корфе и переведен в Петербург.
«Петербург при Петре III», «один из замечательных и любопытных эпизодов его мемуаров», представляет «полную картину нравов и обычаев эпохи», образ Петра III, «отказавшегося от плодов победы, купленной русской кровью», из пристрастия к личности Фридриха II, в создании которого особенно сказались чувства патриота и объективность историка. Писарев восхищается «живым, естественным, чисто разговорным языком» Болотова.
К запискам как историческому источнику обращались исследователи быта, нравов, общественной мысли XVIII века. Они легли в основание нескольких монографических исследований. Например: «Русская армия в Семилетней войне» Д.Ф. Масловского (СПБ, 1886), «Русское провинциальное общество во вторую половину XVIII века» Н.Д. Чечулина (СПБ, 1890), «Старинные помещики на службе и дома» Е.Н. Щеп-киной(СПБ, 1892).
«Драгоценными» записками назвал их в своем дневнике Л.Н. Толстой 12 мая 1907 года. Он неоднократно обращался к ним, проявляя устойчивый интерес.
В начале 80-х годов прошлого века записки Болотова привлекли внимание В. Стоюнина, когда он размышлял о проблемах семьи и ее исторических судьбах. Прослеживая судьбу русской дворянской семьи с древности до начала XIX века, для ее характеристики он берет семью А. Т. Болотова, которого оценивает как одного из лучших нравственных русских людей своего времени.6
С.А. Венгеров включил имя А.Т. Болотова в "Критико-биографический словарь русских писателей и ученых" (1897, t.V) , назвав его "плодовитым русским писателем". При этом отмечены его за-
писки, эта своеобразная "фотография эпохи, исчезнувшего быта", сохранившие значение для историка культуры и исторического романиста. С.А. Венгеров приводит подробный список произведений Болотова как печатных, так и рукописных. Именно Венгеров проследил резонанс мемуаров Болотова в развитии последующей исторической мысли, обозначив труды, созданные на их основе.
Основательной статьей с широким охватом жизненного материала является вторая статья в словаре С.А. Венгерова, принадлежащая Е.Н. Щепкиной.
Страницы записок послужили основой её статьи "Популярная ли-
тература в середине XVIII века (по запискам Болотова)". Опираясь на "особую полноту... многотомных записей" Болотова, Е.Н. Щепкина делает вывод о влиянии книг на развитие личности в XVIII веке, особенно личности русского дворянского слоя. Чтение книг и размышления прежде всего кенигсбергского периода его жизни положили начало стремлению Болотова стать "философическим писателем".
В 1904 году Александр Блок, еще будучи студентом, напишет сочинение на тему "Болотов и Новиков"9, поставив задачу охарактеризовать отношение А.Т. Болотова к Н.И. Новикову и масонству.
Отдав дань традиционному описанию жизни Болотова, его миросозерцанию и литературной деятельности, он полемизирует с С.А. Вен-геровым, считавшим Болотова крепостником. А. Блок подробно освещает взаимоотношения Болотова и Новикова. В типографии последнего печатались "Экономический магазин" и "Детская философия" - журналы Болотова. Блок называет Новикова "передовым бойцом", роль которого осталась неясной даже для представителей лучшей части русского общества того времени.
Однако главные заслуги Новикова перед русской культурой Болотов связывал с его ролью "восстановителя литературы". Болотов, дорожа своей личной независимостью, резко отрицательно отозвался о масонстве, когда Новиков предложил ему вступить в члены тайного братства.
Задачу "увидеть в человеке тон эпохи" поставил В. Шкловский в своем беллетристическом произведении "Краткая и достоверная повесть о дворянине Болотове, по его "Запискам" составленная" (1928).10 Однако в оценке личности Болотова он не избежал вульгарного социологизма.
Тот же подход в оценке личности Болотова характеризует и некоторых других авторов. В издании записок "Жизнь и приключения..." в 1930 году из четырех томов были сделаны извлечения того материала, "который в первую очередь давал социальную характеристику Болотова и его эпохи".11
Автор предисловия С.А. Пионтковский смещает акценты в определении личности Болотова. Он пишет: Болотов "...отразил в своих писаниях рядовую жизнь помещика, связанного с рынком, реализующего на рынке результаты крепостного труда, захваченного денежными
отношениями Болотов - типичный представитель дворянства
середины XVIII в. Человек даровитый, поэт и художник, философ и писатель, он всеми фибрами своей души связан с своим классом».12
Не отказывая Болотову в одаренности, однако автор статьи не видит "больших литературных талантов".13
С С.А. Пионтковским перекликается СМ. Ронский, автор статьи "Болотов и его время" (1993).14 Статья воспринимается как продолжение предыдущей, усиливающее классовую характеристику Болотова. Работа также подчинена цели представить его как "законченный тип помещика-крепостника".
Статья СМ. Ронского предпослана изданию записок... через полвека, в 1993 году. Это тем более странно, ибо идеологические приоритеты качественно изменились. Как сказал А.В. Гулыга, "мы стали другими и сегодня по-другому читаем Болотова".15
Пафос статьи Н.В. Водовозова "А.Т. Болотов - писатель XVIII века" (I960)16 в утверждении значения главного труда "Жизнь и приключения Андрея Болотова..." как исторического памятника, достойного изучения. По его мнению, книга важна для понимания историко-литературного процесса XVIII века, для изучения эпистолярного жанра, предшественника семейных хроник XIX века, как эпопея русской жизни XVIII века: быта, науки, общественной мысли, умственных течений (вольтерьянства, масонства), событий внутренней и внешней жизни государства (Семилетняя война, восстание Пугачёва).
А.В. Гулыга считает, что пришла пора вернуть в круг русского чтения замечательный памятник отечественной словесности - «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков» и осуществляет это в 1986 году. А.В. Гулыга дает высокую оценку личности Болотова, говоря о его универсализме, напоминающей людей Возрождения. «Он по-русски самобытен и по-европейски образован. .. .Смею утверждать: Болотов - один из лучших русских прозаиков XVIII
1*7
века. Смею настаивать: пора изучать его в школе».
При изучении круга чтения в середине XVIII века также служили записки Болотова.
О.Е. Глаголева опубликовала перечень книг с пометками Болотова, дошедших до наших дней, а также список издания, составленный на основе изучения мемуаров, дневников, переписки.18 В статье "Болотов как читатель" О.Е. Глаголева рассматривает читательские интересы Болото-
ва, создавая основу для изучения творческой лаборатории писателя XVIII века.19
Принципиальной является и ее статья "А.Т. Болотов - ученый, писатель, энциклопедист",20 в которой она касается ключевых вопросов: во-первых, об особенности мировоззрения Болотова, во-вторых, о его вкладе в развитие русской культуры второй половины XVIII века, в-третьих, об отношении его к масонству. Общественно-политическую позицию Болотова автор определяет как позицию умеренного консерватора. Она считает, что "представители умеренно-консервативного направления развития общественно-политической мысли, оставаясь идеологами правящего класса, отразили кризисные явления крепостнической системы и разделяли некоторые идеи Просвещения".
Однако следует заметить, что реконструкция состава библиотеки Болотова, представленная О.Е. Глаголевой, была уже проделана ранее Алоизом Шмюкером, автором содержательной статьи "Болотов-читатель". При этом он сделал попытку анализа круга чтения автора "Жизни и приключений..." А. Шмюкер характеризует Болотова как "переводчика, распространителя, собирателя, просветителя и воспитателя". Немецкий исследователь определил также особенности обучения и образования как типичные для молодого дворянина XVIII века при неповторимости читательского таланта самого А.Т. Болотова. В начале пути, примерно до 21 года, интерес к выбору книг у него был случайным, но предпочтение его изменно было отдано переводной (главным образом, немецкой) литературе, о чем много писал и сам мемуарист.
Американец Джеймс Л. Райе в своих исследованиях 1970-х годов22 подчеркивает замечательную ясность и обдуманное мастерство Болотова-повествователя. Особенно привлекательными ему представляются
"глубина, ирония и тонкость при описании мира, в котором он жил, и определение своей роли в этом мире".
Так, исследователя особенно привлекают сочетания натуралистических описаний и восторженных излияний, описание личных горестей, нравоучений и язвительных памфлетов, сатирических побасенок.
Дж. Л. Райе, определяя место мемуаров Болотова в истории русской литературы, считает нужным выделить прежде всего сатирическую трактовку социальной действительности при умении взглянуть и на самого себя с долей юмора, иронии и горечи. Он видит в Болотове, и как в писателе и как типе личности, две ипостаси, взаимосвязанные и одновременно противоречащие друг другу: например, с одной стороны, упование на натурфилософию как способ излечения духовных недомоганий и даже глубоких болезней всего общества, а с другой стороны, - сатирическое отношение к "пастырям душевным".
Значение работе придает попытка автора определить особенности эпистолярной манеры писателя, проследить этапы ее становления.
P.M. Лазарчук в первом выпуске "Словаря русских писателей XVIII века" (Л., 1988)23 дала общую характеристику творчества Болотова. После краткой характеристики основных драматических и прозаических произведений, автор переходит к оценке "самого значительного" -"Жизни и приключения...". По её мнению, оно является не только ценнейшим источником сведений по истории русского общества XVIII века, но и прекрасным примером "усиления в литературе роли личного, биографического начала" как показательной тенденции в литературном процессе конца века. Эта тенденция, которая отмечена Лазарчук на материале мемуаров, может быть названа репрезентативной для прозы Болотова, в том числе и для не попавшей в круг внимания исследователь-
ницы лирической прозы, опубликованной нами позднее, в 1993 году, что и мы пытаемся показать в III главе.
Последние годы отмечены некоторым оживлением интереса к Болотову.
Статья Г. Гачева "Частная честная жизнь (альтернатива русской литературе)" (1989)24 актуализирует Болотова как "важнейший для России прецедент и пример" частной и честной жизни.
Создатель записок - "патриарх русской словесности, мысленности и письменности, автор сотен сочинений... энциклопедист и просветитель". Особенное значение Г. Гачев придает тому, что Болотов - "самодержавный человек,... сам себя сделавший, стал первосоздателем своих ценностей, а не завоевателем чужого (как воин) или перераспределителем чужого (как революционер)". Болотов - мудрец, сумевший продлить себе "дальнодейственно век свой", не как желавшие "схватить судьбу за горло" - Бетховен, Байрон, Пушкин, Лермонтов. Болотов - человек исторический, пример и урок - "актуальнейше нравоучителен". "Важно его модель поведения и матрицу рассуждения почтить как ценность и ввести в обиход - взамен наших расхожих стереотипов: героя, играющего жизнью своей и чужой; вообще воина, а не строителя - семьи, дома, духа!".
Мемуарам Болотова Г. Гачев придает важное значение: они дают "заглянуть" в "сокровенный град деятельного подвига чистой души", они обнаруживают "творчески-предпринимательскую поэзию частного труда". За простодушный и откровенный рассказ и отсутствие "сочиненности" он считает их "превосходительнее романов знаменитейших (Достоевского и Толстого), важнее "Войны и мира".
Томас Ньюлин в своем диссертационном исследовании 1994 года "Голос в саду: Андрей Болотов и страстное желание русской пастора-
ли"25 пытается трактовать индивидуальность Болотова как мыслителя и писателя, использовав в качестве ключевого понятия категорию пасторали. Под пасторалью автор понимает не историко-литературное жанровое образование, но тип художественно-философского видения мира. Оно состоит из таких ценностей, как домашнее счастье, покой, лад, умеренность, гармония. Если Болотов, по его мнению, инициирует в русской литературе "желание" обретения пасторали, то в лице Л. Толстого этот пафос достигает кульминационной точки развития, воплотившись в образе "усадебной пасторали", увиденной им в "Войне и мире", а в творчестве Чехова превращается в ее иллюзорное подобие или лжепастораль ("dacha pastoralism Chekhov's").
Автор пытается представить "страстное желание пасторали" как лейтмотив биографии, личности, судьбы и самого призвания Болотова. При этом он не чужд чуть ли не мистических толкований. Подводя итог своим рассуждениям, он пишет: "Его творчество было ответом на услышанный им когда-то в отрочестве космический зов, глас небес - "Я здесь". Как и другие исследователи, Т. Ньюлин не преминул отметить значение кенигсбергского периода в жизни Болотова как весьма важного для развития его характера и мировоззрения. Исходя из записок Болотова, он пытается представить дворянскую Россию после 1762 года, после манифеста о вольности дворянства, когда значительная часть "дворянского нобилитета" качнулась от государственной службы, чтобы продолжать служить своему Отечеству в деревне если не с оружием, то с пером в руках, как это было с Болотовым.
Автор работы пытается доказать, что именно это явление стало импульсом к развитию культуры и литературы. Однако главная мысль тонет во множестве подробностей, которые подбираются по пути бел-
летризованно-описательного изложения, и проблемность труда размывается.
Интерес представляет статья Л.В. Милова «Кто был автором "Де-ревенского зеркала или общенародной книги" конца XVIII столетия», посвященная вопросам атрибуции. Л.В. Милов считает, что автором трехтомного сочинения был Болотов. В пользу этого говорит сходство судеб главного персонажа «Деревенского зеркала» управителя имением Правдина и Болотова, который, по мнению Милова, является «той фигурой, которая вслед за Радищевым осознала, правда, с чисто верноподданических позиций, всю реальность кризисного состояния страны и пре-
жде всего крестьянского хозяйства».
Книга, обращенная непосредственно к крестьянству, - в литературе XVIII века - явление необыкновенное. Это и заставило обратить внимание на Болотова по причине уникальности его личности.
Достойна внимания статья Т.А. Алпатовой «Духовно-культурная
идея «английского» сада в литературном творчестве А.Т. Болотова».
Рассматривая вопрос о том, как проецируется "культурная идея" "английского" пейзажного парка - определенного садово-паркового стиля - на литературное творчество, Т.А. Алпатова замечает, что разрешение этого вопроса до сих пор практически не связывалось с фигурой Болотова, и пытается восполнить этот пробел.
В качестве одной из главных идей болотовского творчества она предлагает рассматривать лейтмотив природы и сада. Природа и сад -дополняющие друг друга грани целого, в котором человек ощущает себя творением, способным радоваться бесконечному разнообразию бытия. Личностное отношение ко всеобщему единству природы и воли Провидения как общее настроение литературного творчества Болотова уловлено Алпатовой именно через рецепцию образа и идей этого садово-
паркового стиля. "Отзвуки" этой рецепции исследователь находит как в мемуарах Болотова, так и в его драматургии (в содержании ремарок, в нравственных характеристиках персонажей).
В статье "Нравственная позиция А.Т. Болотова в системе его ценностных ориентации"29 И.В. Щеблыгина обращается к вопросу об уникальной жизненной позиции Болотова. Она считает, что нравственная позиция определена его взглядами на деятельность ученого, писателя, критика, публициста как исполнение гражданского долга.
И.В. Щеблыгина касается сложного вопроса об отношении Болотова к масонству. Она подчеркивает, что индивидуально-этическая проблематика, вопросы религии и морали всегда интересовали писателя, о чем свидетельствует широко представленная в его библиотеке масонская литература. Сама по себе не являясь доказательством его лояльности к масонству, она все-таки подтверждает, что его интерес к этим идеям был несомненен, а его собственное миропонимание сложилось под влиянием немецких просветителей, идейно близких масонскому учению. Автор убеждена, что духовный мир Болотова созвучен этике русского масонства.
А.Ю. Веселова в кандидатской диссертации «Эстетика А.Т. Болотова (литературная критика и садово-парковое искусство)»30 в качестве объекта исследовательского интереса избирает литературно-критические суждения Болотова и работы по садово-парковому искусству как показательные для его философско-эстетической позиции.
Автор работы предлагает свою версию определения источников и характеристику этой позиции. Отметив "талантливо-компилятивный" (скрещивание философской системы Христиана Вольфа и Иоганна Зульцера) и утилитарный характер его философии (важными оказываются не поиски истины, а достижение благополучия), она называет ее
константами такие авторские понятия, как "философия счастья" и "теория удовольствия". Писательские опыты Болотова А.Ю. Веселова считает нужным рассматривать как сознательное воплощение жизненной философии автора, а его "бытовое поведение" - как сюжет "жизнестрои-тельства". Эти установки определяют, по ее мнению, жанровую индивидуальность произведений писателя, и она настаивает на необходимости их учета в процессе интерпретации. Увлекшись культурологической теорией "бытового поведения", разработанной Ю.М. Лотманом, исследователь, на наш взгляд, впадает в неоправданную модернизацию как личности, так и писательской индивидуальности Болотова.
История изучения литературного наследия А.Т. Болотова свидетельствует о непроясненности многих аспектов, об ограниченности представления о писательских возможностях Болотова и о необходимости нового подхода к его личности и многообразной научной и литературной деятельности.
До сих пор не было специальных работ, посвященных Болотову -писателю (не считая единственной атрибутивной статьи А. Милова). Это возможно объяснить тем, что в изучение писателя не был введен архивный материал, не были опубликованы его прозаические опыты.
Исследование архивов Санкт-Петербурга и Москвы позволило автору данной работы ввести в научный оборот и впервые опубликовать прозаические опыты "Письма о красотах натуры", "Живописатель натуры или опыты сочинениям, относящимся до красоты натуры и увеселения себя оными", а также ранее не известную комедию "Честохвал" (1781).
Научная новизна исследования. Диссертация является первым специальным исследованием художественного творчества Болотова. Принципиально новое в диссертации заключается в том, что вопрос о
творчестве Болотова, его эстетических исканиях впервые ставится как часть большой проблемы исторического развития русской литературы в эпоху сентиментализма.
Актуальность исследования определяется недостаточной изученностью литературной деятельности Болотова и дискуссионным характером ее оценки в современном литературоведении. В настоящее время назрела необходимость уточнить вопрос о литературном творчестве Болотова во всем его многожанровом проявлении. Писательская репутация его оценивается до сих пор на основании главного, как считалось до сих пор, произведения, его мемуаров "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков 1735-1795".
Пополнение корпуса литературных сочинений Болотова новонай-денными текстами дает основание для иной оценки автором исследования и позволяет не только дополнить, но и в значительной мере пересмотреть творческую индивидуальность писателя со своим художественным стилем.
Предметом исследования является драматургия Болотова, представленная пьесой "Несчастные сироты" и впервые опубликованной автором работы комедией "Честохвал", ранее не известные прозаические произведения - "Письма о красотах натуры", "Живописатель натуры или опыты сочинениям, относящимся до красоты натуры и увеселения себя оными", а также мемуары "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков 1735-1795", литературно-критические и публицистические статьи.
Основная цель исследования - показать, как шел процесс самоопределения Болотова-писателя в соответствии с его литературно-эстетической концепцией, отразившей разновекторные художественные тенденции культуры эпохи, а также определить концепцию личности
Болотова, его место в истории русской литературы, рассмотреть проблему формирования метода художественного творчества Болотова.
Раскрытие названных проблем и составляет содержание трех глав диссертации.
Личность Андрея Тимофеевича Болотова как явление национальной духовной культуры XVIII века
Феномен уникальной личности А.Т. Болотова с его энциклопедической образованностью и многосторонностью его научной и литературной деятельности стал фактом истории национальной культуры на этапе её духовного самоопределения.
Уже писалось о том, что чтение было важным элементом культуры и быта XVIII века, что в жизни "чувствительного" человека чтение играло значительную, определяющую роль, чтение было средством освоения европейской и мировой духовной культуры.1
В этом смысле нельзя переоценить 1756-1762 годы, когда Болотов во время Семилетней войны служил переводчиком при штабе русской армии в Кенигсберге. Это было время, когда Болотов стал формироваться как светский, культурный человек, как читающий "чувствительный" человек. Там он был дружен и танцевал на балах с Григорием Орловым, "первым и лучшим танцовщиком", привлекавшим к себе любовь всех "красотою, щегольством и хорошим характером". Там он получил вкус к театру, ежедневно посещая "зрелищи", и сам играл роль в любительском спектакле, "первейшим заводчиком" которого и был г-н Орлов. Любовь к театру не прошла бесследно. Потом она отзовется, когда в Бо-городицке он сам устроит свой театр и будет ставить пьесы своего сочинения и других авторов. Там он принимал участие в публичных диспутах, "бываемых" в университете, сочинял философские и нравоучительные книги. /II, 57/.
Но самым сильным было стремление молодого Болотова к обретению знаний, к самосовершенствованию. В суетной и непредсказуемой жизни военного времени он, двадцатилетний, слушает лекции в университете, читает труды немецких эстетиков: Готшеда, Гофмана, Крузиуса, Зульцера. Впоследствии он напишет о 1759 годе: "Все праздное и от канцелярских переводов остающееся время употреблял я на беспрерывное чтение книг. Я окладен ими был всегда в своем уголке или окошке" /I, 853/. "Охота моя к литературе и ко всем ученым упражнениям... со всяким днем увеличивалась. И можно было уже ясно видеть, что я рожден был не для войны, а для наук, и что натура одарила меня в особливосте склонностью к оным... Я препровождал оное (время - А.Д.) отчасти по-прежнему в чтении немецких книг, отчасти в переводах и переписывании оных набело, а отчасти занимался красками и рисованием" Я, 958/.
Анализируя прошедшее время, Болотов назвал 1760 год "достопамятным", "ибо с начала оного начал... сам себя образовать, отделывать свой разум, направлять сердце и делаться человеком" Я, 959/.
Первым увлечением Болотова в философии было учение Крузиуса. "Не удовольствуясь сими преподаваемыми нам лекциями, купил я весь философический курс, или всю философию Крузианскую, и по книгам сам штудировал и дома, ... что сам г. Вейман не мог тому надивиться, что я так много и в короткое время узнал по сей глубокомысленной и высокой философии. Словом, прилежность моя была так велика, что я иные части оной и те, которые казались мне наиважнейшими... для лучшего понятия и незабвения выучил даже от слова до слова наизусть, а не удовольствуясь и тем, еще некоторую часть оной и перевел еще на свой природный язык и всем тем с особливым рвением и удовольствием занимался несколько недель сряду. Все сие в немногие месяцы сделали меня в философии сей столь знающим, что я не только в осень того же еще года в состоянии был, при бываемых в тамошнем университете публичных диспутах, мешаться в оные и брать в них действительное соучастие, но по возвращении в дом свой в последующие времена сочинять сам философические и нравоучительные книги и услужить тем своему отечеству...".
Необходимо обратить внимание на объяснение самого Болотова причины необыкновенной прилежности в изучении Крузиуса. Он впервые познакомился с наукой о воле человеческой, "о существе, силах и свойствах собственной души" /II, 56/. Он оценил науку "Крузия", давшую пищу для развития его созерцательного ума и чувствительного сердца. Он дышал воздухом времени, отмеченного философскими исканиями в изучении "внутреннего" человека. Природные данные и атмосфера эпохи создали яркого представителя сентиментализма.
Но самым большим откровением для Болотова стала книга Иоганна Георга Зульцера "Разговор о красоте естества"3. Новым для него было то, что в книге природа выступает как предмет, достойный наблюдения и описания, поэтического изображения. "Славный немецкий автор" писал о "красоте натуры". Эта "материя" Болотову была нова, но так ему "полюбилась, что он совершенно пленился оною".
Своей книгой Зульцер обратил "очи души" Болотова на природу, чтобы о ней писать. Он "получил вкус и к пиитическим сочинениям". "После, по приезде в деревню, в состоянии был и сам уже сочинять целые книги сего рода" /II, 66/.
Позднее Болотов вспоминал: "...книжки г-на Зульцера... произвели во мне такое действие, которое простерлось на все почти дни живота моего, и были основанием превеликой перемене, сделавшейся потом во всех моих чувствованиях. Они-то первые начали меня спознакомливать с чудным устроением всего света и со всеми красотами природы, доставлявшими мне потом толико приятных минут в жизни и служившими поводами к тем бесчисленным, непорочным увеселениям, которые потом знатную часть моего благополучия составляли.
Не успел я их прочесть, как не только глаза мои власно как растворились, и я начал на всю натуру смотреть совсем иными глазами и находить там тысячи приятностей, где до того ни малейших не примечал; но возгорелось во мне пламенное и ненасытное желание читать множайшие книги такого ж сорта и узнавать отчасу далее все устроение света. Словом, книжки сии были, власно, как фитилек, воспалившим гнездившуюся в сердце моем и до того самому мне неизвестную охоту ко всем физическим и другим так называемым естественным наукам" Я, 863/.
Болотов отдал дань увлечению и романам. Например, весь 1758 год он провел "в беспрерывном чтении одних романов". Из "превеликого множества" прочитанных романов "не осталось почти ни одного, который бы не побывал (у него - А.Д.) в руках и... с начала до конца прочитан не был" /I, 825/. Он вспоминал о "бесчисленных выгодах и пользах", полученных им от чтения романов: "Ум мой преисполнился множеством новых и таких знаний, каких он до того не имел, а сердце нежными и благородными чувствованиями, способными не прелонять, а отвращать меня от пороков и худых дел. ...
Драматургия А.Т. Болотова 1780-х годов
Самоопределение Болотова - писателя, начинавшееся в жанре дружеского письма, шло далее по пути драматургических опытов. Драма как литературный род для воссоздания жизни давала особые возможности.
Болотов написал три пьесы: "Честохвал" (1779), "Несчастные сироты" (1780), "Награжденная добродетель" (1781).
Болотов - драматург был известен благодаря единственной прижизненной публикации пьесы "Несчастные сироты".1. Первая пьеса "Честохвал" не публиковалась. Её текст, обнаруженный нами в фонде И.В. Помяловского РО РНБ Санкт-Петербурга, введен в научный оборот в 1993 году.
Анализируя пьесу и пытаясь рассмотреть ее в контексте драматургических традиций эпохи, нами делается попытка коррекции существующего представления о Болотове-драматурге. Рукопись последней по времени написания пьесы "Награжденная добродетель" пока не обнаружена.
В своем жизнеописании Болотов рассказывает, как он стал драматургом. Озабоченный воспитанием детей, думая, каким полезным делом заполнить их досуг, он решил организовать детский театр.
Вот что записано Болотовым о его дне рождения 7 октября 1779 года: "Вступление в сей Новый год моей жизни ознаменовалось особенным мероприятием и таким делом, которого у меня до того никогда на уме не было, а именно нечаянным восхотением смастерить у себя небольшой домашний театр, на котором бы все наши дети могли представлять кое-какие театральные пьесы" ЯП, 867/. Художником, декоратором, артистом стал сам Болотов. Первой была поставлена пьеса М.М. Хераскова "Безбожник". "Приобрела она от всех совершенную похвалу и общее одобрение. Сие неведомо как ободрило и утешило всех наших детей, не только взрослых, но и самых маленьких" /III, 876/. После третьего успешного представления "Безбожника" было нужно "помышлять о приискивании еще какой-нибудь и другой театральной пьесы, удобной для представления... детям... Найтить таковую не так было легко, как сначала казалось, ибо возраст детей величайшие предлагал в том препоны" /III, 871/. Детского репертуара тогда еще не существовало. Болотов решил попробовать свои силы в "отважном предприятии" и сочинить комедию самому. Об этом он рассказал так.
"Со всем тем, не успел я приступить к сему делу, как против всякого чаяния полилась материя из пера моего как река, и первый опыт сей против самого ожидания удался так хорошо, что дни чрез два и поспела у меня целая комедия в трех действиях, и столь смешная, и заключающая в себе столь много морального, сатирического и комического, что я, как сочинитель, был ею очень доволен и решился, набрав из детей всех действующих лиц, и в том числе самого моего малютку сына, и расписав все роли, заставил их все оные вытвердить, к чему они не только охотно согласились, но с таким рвением к тому пристали, что к началу следующего года совсем ее вытвердили. И как главною целью оной было, с одной стороны, осмеяние лгунов и хвастунов, невежд и молодых волокит, а с другой, чтоб представить для образца добронравных и прилежных детей и добродетельные деяния, то и назвал было я ее сперва "Залыгалою", но при переписке набело придал название "Честохвала" /III, 871-872/.
Постановка "Честохвала" на сцене Богородицкого дворца имела успех. Особенно удачной стала роль Клеона, которую исполнял сын Андрея Тимофеевича Павел. "Павел мой начал так отхватывать, что всех даже удивил чрезвычайно своей и неожидаемой к тому способностью, а меня заставил утирать слезы, текущие из глаз от радости и удовольствия. Словом, он сыграл роль свою как лучше требовать было не можно, а не многим чем уступали и прочие его сотоварищи. И как в комедии сей было очень много особенного, смешного и такого, что в состоянии было возбудить в зрителях и любопытство, и смех и принуждать даже к самому хохотанию, то смотрели все на действия их с превеликим удовольствием и только кричали "браво, браво!" и то и дело что били в ладоши и хвалили детей, чем натурально и они поддерживаемы и ободряемы были весьма много" /III, 876/.
В пьесе изображаются нравы и быт провинциальной дворянской среды. Она написана с откровенной дидактической целью: высмеять и наказать порок и наградить добродетель.
Честохвал, молодой дворянин, появляется в доме Благонрава с тайным желанием приволокнуться за Марфуткой. Для этого он подсылает в девичью слугу-мальчика Ваньку, обещая ему денежную награду. Замысел Честохвала разгадал Оронт, племянник Благонрава, воспитывающийся в его доме. В свой план проучить лгуна и насмешника он посвящает слугу Ваньку. Сметливый, находчивый, ловкий мальчик устраивает Честохвалу ловушку, и тот, разоблаченный и всеми осмеянный, убегает. Осуждается дворянское "злонравие", представленное в образе Честохвала, "залыгала", хвастуна, галломана, попадающего по воле автора в нелепое комическое положение, доведенное в финале до фарса. Разработка образа отрицательного персонажа классицистской комедии связана с сатирической традицией.
Отношения Честохвала с обитателями в этом доме характеризуют его как тщеславного хвастуна. Каждое его появление сопровождается враньем. Феоне он клянется Стиксом, что на представлении в небольшом оперном доме было 889 человек, называя точное число девиц "благородных" и "подлых". Добродушину говорит, что на охоте его добычей был огромный заяц: "Знаешь ли, какого русака любезная Венерка подцепила: легко ли, ровно 39 фунтов было, как свесили... без мала пуд" (около 15 кг 600 г - А.Д.). Хвалится необыкновенным урожаем ржи, в то время как у других в губернии "хлебишки худы". "У нас (хлеба - А.Д.) преузорочные! - кричит Честохвал. - Намнясь ходил я стрелять и шел сквозь ржи... так меня вовсе в них не видать было: еще на поларшина разве выше меня".
Эстетические и художественные искания А.Т.Болотова в прозе 1790-х годов
В литературоведении замечено, что в конце XVIII века происходит тяготение к мелким жанрам. В тогдашних журналах появлялось множество прозаических бессюжетных этюдов, чаще всего посвященных описанию природы, в которых формировался жанр «прогулки» (например, «Утренняя прогулка» М.Н. Муравьева, «Прогулка» (1789) Н.М. Карамзина) \ Жанр «медитативной прогулки», популярный в сентиментальной литературе конца века, представлен в творчестве Болотова.
Яркие примеры «медитативной прогулки» дают «Письма о красотах натуры».2 Рукопись "Писем..." не датирована, однако сам Болотов в своих - "Записках" рассказал, как в 1788 году он решил "собирать все мысли" о красотах натуры, чтобы сочинять что-нибудь по сему предмету":
"Прекрасная погода, стоявшая около сего времени, и начавшая произрастать трава, с одной стороны, а с другой - наша музыка поспешествовали много к приятному препровождению достальных дней нашей Святой недели. Я мог уже в первый раз быть почти весь день на возухе и посетить все сады после долговременного невидания оных, и в особливости занимался увеселением себя красотами натуры и получил охоту собирать все мысли, относящиеся до сего блаженного искусства и записывать оные, дабы впредь можно было сочинять что-нибудь по сему предмету, каковым сочинениям учинил я тогда же и некоторое начало" /т. IV, стлб. 293/.
Поэтика сентиментализма, особенно проявившаяся в пограничных жанрах - эпистолярном и дневниковом - определила структуру этого произведения. Форма письма с его кольцевой композицией напоминает старинное однотемное рондо. Она была типична в литературе того времени. Семь писем «любителя натуры» к «Любезному другу», скорее всего вымышленному, содержат описание «прогулок» в сад, в «садовую рощу», в «домашний лесок» в течение весны, начиная со времени «первых талей» и кончая той порой, когда «трава была уже превеликая» и её «зеленые бархаты» украшались цветами, когда «великолепствовали золотые тараксаконы, златожелтые одуванчики, многие деревья получили «густейшую зелень», [с. 195]
Содержание определяет трехчастную композицию «прогулок». Начальная часть этюда, рассказывающая о выходе «любителя натуры» на природу, плавно переходит в описание её красоты. Всё увиденное непременно вызывает в «любителе натуры» размышления и чувства. Оказывается, главное - даже не увиденная красота, а чувства, вызванные красотой, своеобразный «анализ души», медитация. Медитативность как свойство художественной структуры проявляется в размышлении, в «помышлении». «Любитель натуры» Болотова «в размышлениях упражнялся, ...гуляя в своем садовом лесочке и красотами натуры веселятся», [с. 203] Он "смотрит на все мысленными... телесными и душевными очами своими", [с. 160] «Полюбовавшись предметом сим своими чувственными очами, идет далее и заставливает толико же любоваться и веселиться оным и свои душевные очи», [с. 159]
«В размышлениях препроводил... несколько минут, сидючи на своей дерновой лавочке и под слабою тенью развернувшейся черемушки». [с. 182]
«Мыслями и зрелищами повеселившись, ... продолжал далее свой путь и ходил более двух часов... по всему обширному здешнему саду», [с. 173]
«Мысль... побуждает любителя натуры паки несколько минут остановиться и испустить из себя вздох благодарности к небу и устроителю натуры», [с. 163]
Болотов оканчивает «рассуждения и помышления... возношением сердец и прострением душевных очей и мыслей... к премудрому устроителю натуры и воздаянием ему хвалы и благодарности».[с. 154]
Финал обычно завершается приемами, используемыми в эпистолярной традиции. В творчестве Болотова есть «медитативные прогулки», совершаемые только в помышлении, в воображении. В таких случаях медитативный план подчеркивается самим названием произведения. В жанре «медитативной прогулки» созданы некоторые главы «Живописателя натуры»: «Прогулка осенняя в августе» (1795), «Прогулка в саду не сходя с места» (1798).
"Живописатель натуры" - это лирическая исповедь в виде двадцати точно датированных дневниковых записей, хотя и сделанных в разные годы. Почти каждая такая запись представляет собой трехчастное произведение, композиция которого подчинена принципу рондо-сонатности. Жанром рондо-сонаты, распространенным в музыке того времени, подсказаны эмоциональная перекличка и объединенность экспозиции и финала, а также строгие рамки для лирически-взволнованного повествования. Оно создается эмоциональными эпитетами, традиционными в поэтике сентиментализма: нежный, чувствительный, приятный, прелестнейший, восхитительный, наисладчайший, прекрасный, милый, любезный.
Восклицательные интонации, риторические вопросы с самого начала задают тон повышенной экспрессии чувства.
"О! Буди благословенно первое появление твое, великолепный вешний брюм!.. О завеса, сотканная из нежных чадов и курений земных!" Или:
"О, мальвы! О, пышные и великолепные цветы! Как описать мне вашу красоту? Как изобразить, сколь много пленяете вы наши чувства и украшаете собою сады наши?" Или:
"Где вы, о белые пушистые снега, покрывающие до сего наши холмы и долины? Уже нигде-нигде более не видны вы! Куда девались?.." Или:
"О, натура!.. О ты, первая и едва только рождающаяся зелень на холмах! Как приятна ты мне! С каким сладким восторгом смотрю я на тебя! О, буди благословенно первое явление твое..."
