Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: мировоззренческие установки и творческое взаимодействие 19
1.1. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: формирование сознания, становление творческой индивидуальности 19
1.2. «Ностальгическое сознание» как основа мировосприятия Ю.П. Казакова и И.А. Бунина 38
1.3. Чувственное миросозерцание — ядро натурфилософии Ю.П. Казакова и И.А. Бунина 49
Глава 2. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: проблемы преемственных связей в интерпретации и творческом воплощении бытийных тем 76
2.1. Аспекты осмысления судьбы русской деревни и особенностей национального характера в прозе Ю.П. Казакова и И.А. Бунина...76
2.2. Концепция антиномического родства категорий «жизни» и «смерти» и ее отражение в поэтике произведений Ю.П. Казакова и И.А. Бунина 98
2.3. Развитие темы любви и ее художественная реализация в творчестве Ю.П. Казакова и И.А. Бунина 132
Заключение 175
Примечания 184
- «Ностальгическое сознание» как основа мировосприятия Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
- Чувственное миросозерцание — ядро натурфилософии Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
- Концепция антиномического родства категорий «жизни» и «смерти» и ее отражение в поэтике произведений Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
- Развитие темы любви и ее художественная реализация в творчестве Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
Введение к работе
В последние годы в литературоведческой науке достаточно устойчив интерес к актуализации одного из малоисследованных вопросов, связанных с выявлением воздействия творчества Бунина, первого из русских писателей лауреата Нобелевской премии, на художественные поиски и достижения представителей отечественной литературы второй половины XX в.
Неоспоримую значимость данной проблемы, способствующей обнаружению преемственных связей как основы диалога «И.А. Бунин - писатели русской литературы XX века», подчеркивали многие ученые современности: Г.М. Благасова, Е.И. Конюшенко, В.В. Нефедов и др.1 По справедливому наблюдению буниноведа В.В. Нефедова, «последовательное изучение крупнейшего представителя русского реализма И.А. Бунина как художника, его активных связей с предшественниками, современниками, наследниками только начинается. Обобщающих исследований, специально посвященных этой теме, нет». В контексте сказанного обозначенный вопрос обнаруживает свою почти полную неразработанность применительно к творчеству известного прозаика второй половины XX в. Ю.П. Казакова.
Актуальность исследования связана с необходимостью изучения востребованной в наши дни проблемы «школа Бунина» в русской литературе второй половины XX в., с возросшим в последние годы интересом к литературе русского зарубежья, в частности, к наследию И.А. Бунина, с задачами современной литературоведческой науки, потребовавшими проведения сравнительного анализа по проблемам творчества мастеров слова разных исторических эпох. Актуальность темы мотивирована также отсутствием основательных научных работ сопоставительного характера, посвященных многоаспектному освещению проблемы развития художественного опыта И.А. Бунина в творчестве Ю.П. Казакова.
Научная новизна определяется тем, что предлагаемая диссертация станет первым опытом исследования практически не изученной в настоящее время проблемы внутрилитературного взаимодействия двух известных писателей че-
' См.: Благасова, Г.М. Иван Бунин. Его современники и последователи: коллективная монография / Г.М. Благасова, С.В. Полторацкая, Е.Н. Семыкина, Е.А. Ширина / под ред. проф. Г.М. Благасовой. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2006. - 152 с; Конюшенко, Е.И. Литературные связи Бунина (проблемы творческого самоопределения) / Е.И. Конюшенко. - Томск, 1998. - 367 с; Нефедов, В.В. Чудесный призрак: Бунин как художник / В.В. Нефедов. - Минск: Полымя, 1990. - 239 с.
рез обнаружение их мировоззренческих и творческих связей. Неоспоримо новым является и то, что в данной работе используются не публиковавшиеся ранее архивные материалы (рукописи, письма, черновики Ю.П. Казакова).
Цель диссертационной работы - путем сопоставления мировоззренческих установок Ю.П. Казакова и И.А. Бунина, выявления идейно-тематических и художественных особенностей их прозы рассмотреть аспекты творческой эволюции писателя второй половины XX столетия и некоторые стороны внутрилитературного взаимодействия двух мастеров слова.
Цель исследования определила его задачи:
выявить стержневые моменты мировоззрения Ю.П. Казакова и ИА.Бунина;
определить содержание понятия «ностальгическое сознание», актуализировав его значение в мировосприятии двух писателей;
обозначить основу философско-эстетической системы Ю.П. Казакова и И.А. Бунина при осмыслении темы «человек и природа» в контексте обнаружения общих и индивидуальных начал мирочувствования двух писателей;
установить роль Ю.П. Казакова-лирика в развитии «деревенской прозы» посредством выявления преемственных связей в произведениях младшего прозаика - наследника И.А. Бунина - традиций исследования русского национального характера;
найти точки сближения и расхождения в интерпретации и художественной реализации Ю.П. Казаковым и И.А. Буниным темы жизни и смерти;
проследить развитие темы любви в произведениях Ю.П. Казакова и И.А. Бунина, обозначив ряд сходств и различий в ее трактовке и художественном воплощении.
Объектом исследования стали знаковые творения двух мастеров слова, их очерки, дневники, письма, а также воспоминания современников, в той или иной мере касавшихся вопроса взаимодействия произведений Ю.П. Казакова и бунинского наследия. В отдельных случаях в работу вводятся ранее неизвестные материалы из фондов Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ).
Предметом нашего исследования стали мировоззренческие установки, обусловившие внутрилитературный диалог Ю.П. Казакова и И.А. Бунина, а также содержательное и собственно поэтическое родство и отличие произведений двух авторов.
Целью и задачами настоящей работы предопределена ее методология: комплексный подход, включающий в себя элементы биографического, функционального, сравнительно-исторического, историко-генетического методов решения названных задач.
Методологическую базу диссертации составили научные труды ведущих отечественных литературоведов и критиков (ММ. Бахтин, А.Н. Веселов-ский, В.М. Жирмунский, Д.С. Лихачев, В.Е. Хализев), труды представителей русского религиозно-философского ренессанса (Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, Ф.А. Степун и др.), а также работы ведущих исследователей творчества И.А. Бунина (А.К. Бабореко, Г.М. Благасова, ВЛ. Гречнев, Л.А. Колобзева, Ю.В. Мальцев, О.Н. Михайлов, С.Н. Морозов, Л.А. Смирнова и др.) и ЮЛ. Казакова (ЕIII. Галимова, И.С. Кузьмичев, А.А. Нинов, ИГ. Штокмаи и др.).
На защиту выносятся следующие положения:
1. Мировоззренческое родство И.А. Бунина и Ю.П. Казакова, писателей
разных исторических и культурно-эстетических эпох (соответственно - пер
вой и второй половины XX в.), художников разного происхождения, воспи
тания и образования, обусловлено сущностно-образующими основами изящ
ной словесности, порожденной потребностью осмысления аспектов бытия
мира и человека. Казакова и Бунина сближает тождественное понимание па
мяти как онтологического и антропологического универсума, позволяющего
фиксировать не только общее, культурно-историческое (прошлое страны), но
и частное, составляющее мгновения личной жизни.
«Ностальгическое сознание», явившееся основой мировосприятия Ив. Бунина и его литературного последователя Ю. Казакова, мотивировано стремлением обоих художников XX в. запечатлеть каждое мгновение жизни, желанием наполнить настоящее особой энергетикой памяти о бьшом. Этим предопределяется ассоциативное, неупорядоченное, но одинаково яркое воссоздание как Буниным, так и Казаковым, картин далекого или ближайшего прошлого (уходящего), «всплывающих» в памяти их героев.
Близость философско-эстетических взглядов Ю.П. Казакова и И.А. Бунина детерминирована родственным ощущением устойчивого единства антино-мичных основ бытия: вечности и мгновения, жизни и смерти, человека и космоса, человека и природы. Однако каждый из авторов интерпретирует натурфилософские воззрения по-своему, наделяя героев качествами созерцателя-философа, способного чувственно воспринимать многообразие окружающего мира.
Казаков выступает транслятором лирических начал «деревенской прозы», проявляющихся как следствие ученичества у Ив. Бунина и как реакция на создавшуюся в 1950-е гг. особую социокультурную ситуацию. Прошедший «школу Бунина», Казаков органически воспринял антидогматизм классика, его тягу к правдивому изображению деревни, простого мужика как носителя русского национального характера, что предопределило поиск новых самостоятельных подходов к разработке темы, позволивших отразить реальные коллизии времени, показать бытие современника.
Обращение к философскому осмыслению значимости жизни и неизбежности смерти как основ Всебытия в творчестве Казакова и Бунина разных лет обусловлено личными экзистенциями, что сближает двух художников слова. В отличие от Ив. Бунина, для героев которого смерть становится натуралистически воплощенной антиномией жизни, потрясением, рождающим в их сознании мысль о собственной смертности, Ю. Казакова интересует психологическая сторона воздействия события смерти на его героев, вследствие чего писатель отказывается от детального физиологического описания мертвого человека, погружаясь в сферу размышлений о бессмысленности гибели множества людей во время войны.
Вектор развития темы любви в прозе Ю. Казакова и Ив. Бунина направлен в сторону постепенного ее углубления и усложнения. Восприняв двуединую концепцию любви, воплощенную в произведениях Бунина, представившего два её начала: светлое («Божественное») и темное («дьявольское»), Казаков, преодолевая бытийный трагизм преходящей любви, тождественной духовной или физической гибели, акцентирует внимание на её оптимистической роли в судьбе человека второй половины XX в., для которого любовь - это определенность, ощущение спокойствия и надежности, основа простого человеческого счастья. Художественные особенности прозы о любви Бунина и Казакова обнаруживают некоторые совпадения: наличие романтических элементов в ткани повествования, использование формы скрытого психологизма, от чего младший прозаик в дальнейшем откажется, активно прибегая к собственным решениям.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней намечены ориентиры для дальнейшей детальной разработки вопроса о внутрилитера-турном диалоге Ю.П. Казакова и И.А. Бунина, что позволяет внести новые представления о литературном процессе XX века.
Результаты исследования имеют практическое значение в контексте дальнейшего изучения поднятой в диссертации проблемы, могут найти применение в практике вузовского преподавания в рамках курса истории русской литературы XX в., при разработке дисциплин и курсов по выбору, а также при создании учебников и учебно-методических пособий.
Апробация результатов работы проводилась на аспирантских семинарах и заседаниях кафедры русской литературы XX века, кафедры русской и зарубежной литературы и методики преподавания Белгородского государственного университета. Основные положения диссертационного исследования были представлены в докладах, прочитанных на следующих конференциях: международных (Белгород, БелГУ, 2003, 2004, 2005, 2008; Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2005, 2006; Рязань, РГУ им. С.А. Есенина, 2007; Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2008, 2009; Мичуринск, МГПИ, 2008), межрегиональных и межвузовских (Белгород, БГИКИ, 2008), а также на внутризузов-ских научных конференциях по итогам НИР в БелГУ (ежегодно, 2006-2009). Основные положения диссертации отражены в 11 публикациях.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний, списка использованной литературы, насчитывающего 266 наименований. Объем работы составляет 207 страниц.
«Ностальгическое сознание» как основа мировосприятия Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
В статье «О Бунине» А.Т. Твардовский справедливо указал на одну из существенных особенностей художественного дарования классика. «Бунин, -писал он, - ... великий знаток «механизма» человеческой памяти, в любую пору года и в любом нашем возрасте властно вызывающий в нашей душе канувшие в небытие часы и мгновения, сообщающий им новое и новое повторное бытие и тем самым позволяющий нам охватить нашу жизнь на земле в ее полноте и цельности» (Новый мир: 1965, № 7, 226). Аналогичное знание «механизма» художественной памяти и тонкое ощущение полноты быстротекущей жизни в немалой степени были свойственны и Казакову. Это, еще одно «волшебное совпадение», обусловленное сущностью таланта младшего прозаика, в известной мере предопределило его принадлежность «бунинской школе».
Важнейшее место в произведениях Ю. Казакова и Ив. Бунина отведено прошлому, бывшим некогда моментам жизни, сконцентрировавшимся теперь в памяти художников и их героев. Память как особая форма времени является для них своего рода залогом сохранности и неуничтожимости воспоминаний. Время, обладающее свойством обратимости, дает возможность памяти воскрешать былое, возвращаться к отдельным ярким мгновениям прошлого.
По верному наблюдению Ю. Мальцева, И. Бунин был одним из первых, кто ввел в русскую прозу новую единицу времени — длящийся вечность миг (Мальцев: 1994, 132). Согласно классику, это - главная частица прошлого, которая может быть спасена от власти времени только памятью. Соответственно, чем больше усиливалось в Бунине чувство преходящести каждого мгновения, тем настойчивее проявлялось в нем желание вновь воскресить его в воспоминаниях, прожить еще раз.
Подобно Бунину, Казаков стремится зафиксировать каждый счастливый миг, который, по его словам, может быть «уподоблен вечности, прирав 39 нен к жизни» (Литературная газета: 1979, 21 ноября, 6). Он изначально не длится долго, убежден писатель. Его прелесть в той зыбкости и изменчиво-сти, что так манит и притягивает человека с богатым внутренним миром. «...Грустно как-то было, хорошо и жалко, что один вечер только у них ... всегда, всегда так - один вечер, одна ночь, а жалко, и уже больше ничего похожего не будет, вернее, похожее будет, а вот точно такого никогда уже не будет, и это помнится потом долго» (Казаков: 2004, 267), - напишет Ю. Казаков в рассказе «Ночлег» (1963).
Мгновение, зафиксированное в прошлом и преображенное силой памяти, предопределило таким образом сходство Бунина и Казакова в родственном понимании жизни, воспринятой ими в перспективе неизменно уходящего времени.
Впервые пристальное внимание на это обратил исследователь С.Федякин. В своей работе «Ностальгия» он убедительно доказывает: «Главное, чем они (И. Бунин и Ю. Казаков. - А. О.) действительно схожи, - это особенность их сознания, которое наиболее точно можно было бы определить, как ностальгическое...» (Литературное обозрение: 1989, № 4, 94). Под «ностальгией» в данном случае ученый подразумевает своеобразную «тоску-любовь», непреодолимую «тягу к месту, к времени, к любимому предмету, событию, процессу», которые «человек знает, но которыми сейчас не обладает» (там же: 93). Потому-то определяющей особенностью ностальгического сознания «становится взгляд на настоящее как на прошлое». Непрестанно «ощущая, как бытие превращается в небытие, как постоянно теряются мгновения, — это сознание рождает понимание того, что каждый момент жизни единственен в своем роде и преходящ, как преходяще всякое ощущение». И ностальгическое сознание «настойчиво возвращает это прошлое, чтобы наглядеться на него, как на близкого человека перед последним расставанием» (там же: 94, 95). По нашему мнению, выведенная С. Федякиным формула всецело охватывает и вполне оправданно характеризует и бунинский, и каза-ковский взгляд на мир. Предпосылки же к возникновению «любви-тоски» по прошлому у Бунина и Казакова, обусловленные прежде всего особенностями личности художников и фактами их биографий, были различными.
Ностальгия пронизывает множество произведений Бунина как дооктябрьского (среди которых, пожалуй, самые известные «Антоновские яблоки», «Суходол»), так и эмигрантского творчества.
Своеобразным «путешествием в воспоминаниях» (О. Михайлов) становится ранний бунинский рассказ «Антоновские яблоки» (1900). Будучи во власти «ностальгического сознания», писатель неотступно пытается вернуть прежние образы уходящей в небытие дворянской жизни, сделать их более яркими и выразительными, насытив ткань произведения изобилием красок, звуков и запахов. Аромат крепких спелых антоновских яблок становится, по справедливому замечанию А. Новиковой, «особой эстетической реальностью, определяющей и пронизывающей всю художественную атмосферу произведения» (Литература в школе: 2006, № 11, 4). Сама картина сбора яблок из обычной бытовой перерастает в своеобразный знаковый образ благополучия, счастья и красоты жизни. Все сцены «Антоновских яблок» нарисованы художником яркими и сочными красками: «багровое пламя», «голубоватый дым», «коралловые рябины», «темно-синяя глубина» неба. Состоящий из отдельных фрагментов, наблюдений и впечатлений, рассказ Бунина притягивает тонким ощущением прелести и красоты природы срединной России, а также наслаждением навсегда исчезающей жизнью в дворянской усадьбе с ее особой благостной и одухотворенной атмосферой.
Трудная жизнь, наполненная одиночеством, а позднее и тоской по родине, — все это, думается, в определенной степени оказало влияние на направленность восприятия и отражения жизни в ранних, а потом и в поздних произведениях Ив. Бунина. Как верно писала исследователь Н. Комлик, в изгнании «свидания с Россией .. . у Бунина состоялись в сновидениях, в воспоминаниях, в воображении» (Комлик: 1996, 46).
Чувственное миросозерцание — ядро натурфилософии Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
В многовековой человеческой культуре надежно укоренилось «представление о благости и насущности единения человека и природы, об их глубинной и нерасторжимой связанности» (Хализев: 2005, 228). Субъективно осмысленный образ природы неизменно присутствует в мифе, античном эпосе, фольклорных произведениях, в литературе различных эпох. Безусловно, каждый этап развития литературы привносил свое, новое и оригинальное, в воссоздание образа природы. По мере расширения круга познаний человека (познание себя, другого, окружающей действительности) усложнялись и его представления о природе и мире. Человек - природа - космос - эта формула, бесспорно, согласуется с литературными исканиями и представлениями двух писателей разных эпох, обладавших обостренным «чувством природы» (А.Гумбольдт), - Казакова и Бунина — о непостижимом, таинственном Все-бытии (Ив. Бунин).
«Чувство природы» определяется философией природы, индивидуальным авторским восприятием ее, отражает мировоззрение художника, зависит от социально-эстетического мышления эпохи, преобладающих нравственно-этических представлений, от отношения к литературной традиции (Грин-фельд: 1995, 13). Учитывая сказанное, мы, не претендуя на исчерпывающий анализ, попытаемся осмыслить некоторые, наиболее существенные, из названных составляющих данного комплексного определения для того, чтобы раскрыть ряд особенностей натурфилософии Бунина и Казакова, а также обозначить сходства и различия во взглядах двух художников на проблему «человек и природа» в целом. В ходе исследования мы прибегнем к функциональному подходу, который представляется «плодотворным с точки зрения единства литературного процесса» (Одиноков: 1990, 198) и наиболее верным при выявлении связи казаковского образа природы с традицией классика. Кроме того, произведем сопоставление некоторых фрагментов произведений Бунина и Казакова на стилевом уровне с целью обнаружения отличительных художественных особенностей творений рассматриваемых писателей.
Все детство Бунина прошло «в глубочайшей полевой тишине», «летом среди хлебов, подступавших к самым .. . порогам, а зимой среди сугробов» (цит. по: Мальцев: 1994, 27). Тишь и глушь российского захолустья в немалой степени повлияли на склад характера и талант писателя, на формирование его отношения к природе, окружающему миру в целом, а также на развитие тех качеств и способностей, которые были заложены в нем с самого раннего возраста. Ив. Бунин испытывал непреодолимое чувство восхищения и упоения очарованием родной природы, радостно-мучительное счастье в слиянии с нею. И. Одоевцева вспоминала: «...Бунин всегда наслаждался каждым, даже мимолетным общением с природой» (Одоевцева: 2006, 362). Он был убежден, «...нельзя отделить человека от природы, ведь каждое движение воздуха - движение нашей собственной жизни. Мы слиты с природой. Мы часть ее. Если не любить природы, не можешь любить и понимать человека» (там же: 2006, 388). По верному замечанию Р. Спивак, у Бунина человек «составляет неотъемлемую часть и естественное продолжение мира природы» (Спивак: 1967, 93).
Подобно Бунину, Казаков, для которого классик неизменно оставался «всегдашним кумиром» (Ф. Поленов), верил в то, что человек неразрывно связан с окружающим миром гармонией единичной и общей жизни. Вся жизнь Казакова, хотя и не с детства, как у его предшественника, была также неизменно соединена с природой. Художник младшего поколения часто сетовал на то, что родился в Москве, а не в деревне, а потому не впитал в себя с малых лет ту неповторимую атмосферу, не испытал особых ощущений близости к земле, воде, полю, лесу. Коренной городской житель, он по-настоящему соприкоснулся с миром «живой» природы будучи уже довольно взрослым двадцатилетним человеком. Это произошло в конце 1940-х гг., когда писатель впервые попал в северные края. Завороженный красотой Русского Севера и безмолвием полярной ночи, Казаков, по его собственному признанию, почувствовал, что «родился во второй раз» (Казаков: 1986, 308). Именно тогда писатель сполна ощутил радость простого бытия, осознал всю прелесть и мощь, которыми наполнена окружающая человека природа. «Подушка пахнет козьим молоком и сеном. На дворе пряный запах подсыхающих березовых веников, вдали крик петуха. Вот обстановка, в которой я живу. Природа на Севере бедна, но гораздо сильнее жизненной цепкостью, чем южная. Сенокос в самом разгаре ... Подсыхающее сено кружит голову ароматом. Все лето трава вбирала в себя жизненные силы земли, свет солнца и лесов, и вот теперь, скошенная, прощаясь с жизнью, отдает людям запах», -отмечал художник в дневнике 24 июля 1949 г. (Казаков: 2003, 724). Русский Север притягивал молодого писателя своей неброской красотой и какой-то странной особостью. Влекомый желанием еще и еще раз прикоснуться к этому миру, его необъяснимым и сокрытым от человека тайнам, художник многократно возвращался в северные края. Приезжая туда, Казаков попадал в неповторимое уединение, когда, по словам И. Кузьмичева, «само собой отсеивается из души все наносное, сиюминутное, «модерное», когда жизнь словно обнажает свою скрытую веками первооснову и ничто не мешает свободно и сосредоточенно думать «о высшем, о самом высшем, о высочайшем» (Звезда: 1978, № 11, 202). Действительно, в письме С. Баруздину от 2 июля 1957 г. Казаков подчеркивал: «Места здешние прекрасны просто для сердца, души, прекрасны для человека с его какими-то затаенными мыслями, мечтами. Здесь человек как-то притихает, делается ближе природе»4.
Концепция антиномического родства категорий «жизни» и «смерти» и ее отражение в поэтике произведений Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
В творчестве И. Бунина и его литературного последователя Казакова тема жизни и смерти стала одной из ключевых и наиболее значимых.
В обыденном и художественном сознании Ив. Бунина она всегда занимала особое место. Писатель стремился отчетливо определить для себя, что есть вечные реальности бытия: космос, природа, «индивидуальная конечность» (С. Семенова) человека в этом мире. «Я часто думаю о всех тех людях, - размышлял Ив. Бунин в дневнике, — что были здесь когда-то, — рождались, росли, любили, женились, старились и умирали, словом, жили, радовались и печалились, а затем навсегда исчезли...» (Устами Буниных: 2005, 1, 138). Имеет ли в таком случае смысл жизнь отдельной личности, если она изначально обречена на полное исчезновение? Если да, то как освободиться от страха смерти и оправдать ее неизбежность? Всю жизнь И. Бунин мучительно пытался найти ответы на эти вопросы, разрешить непостижимую загадку бытия. Буниноведы Г.Благасова, А.Горелов, Г.Курляндская, О.Михайлов, О.Сливицкая, Р.Спивак единогласно отмечают повышенный интерес писателя к теме жизни и смерти.
Она, подчеркивает Г. Благасова, является одной из первостепенных и «излюбленных» в творчестве И. Бунина (Благасова: 1997, 124). Подобной точки зрения придерживается и другой ученый — В. Гейдеко: «Смерть становится постоянным предметом его (Ив. Бунина. — А. О.) раздумий, источником вдохновения (как бы странно это ни звучало!)» (Гейдеко: 1987, 248). Исследователь А. Горелов справедливо пишет о том, что И. Бунин всю жизнь был прикован «к думе об извечной трагедии человека, обреченного в некий час расстаться с красотой земли, став горстью ее пепла» (Горелов: 1980, 278). По этой причине, считает О. Михайлов, художника непрестанно тянуло «заглянуть за горизонт жизни» и «решить для себя «вечные» «первородные» проблемы» бытия (Михайлов: 1976, 54). Так, «постоянно приковывая к себе» внимание Ив. Бунина, смерть, по верному замечанию Р. Спивак, рождала в нем «сложный комплекс» переживаний: «восторг, горечь, страх...» (Спивак: 2005, 95). Переполненный неоднозначными чувствами, Бунин часто задумывался: «Как благодарить Бога за все, что дает Он мне, за всю эту радость, новизну! И неужели в некий день все это .. . будет сразу у меня отнято, - сразу и уже навсегда ... Как этому поверить, как с этим примириться? (Устами Буниных: 2005, 1, 82). Осознание неотвратимости прихода смерти вызывает в Бунине страстный внутренний протест, несогласие, желание найти ответы, «вскрыв» онтологические закономерности бытия.
Как и классик, писатель второй половины XX в. Казаков, остро ощущая быстротечность времени и понимая, что человеческая жизнь неизбежно заканчивается уходом из нее, неоднократно обращался к теме смерти. Интерес к ней возник у молодого писателя достаточно рано и не иссякал на протяже 100 ний всего творчества. Обращая на это пристальное внимание, И. Кузьмичев писал, что тема смерти появляется в самых первых рассказах прозаика и в дальнейшем «варьируется, нарастая, пронизывает» все его творчество (Кузьмичев: 1986, 258). С ним соглашается Е. Галимова: «Мысли о смертности человека, о недолговечности его пребывания на земле — неотъемлемая составляющая художественного мира писателя» (Галимова: 1992, 32).
Сознательно продолжая работать в русле классической традиции, Казаков необходимым и принципиально важным для себя посчитал «реабилитировать» именно тему смерти, совершенно необоснованно отошедшую, по его мнению, в современной советской литературе на второй план. Размышляя об этом, в письме С. Баруздину от 14 августа 1957 г. он заметит: «...Из литературы нашей совсем напрасно и несколько, я бы сказал, насильственно ушла тема смерти ... Ты знаешь, конечно, какую встряску давали обществу произведения вроде «Смерти Ивана Ильича» Толстого или «Худой травы» Бунина. Так вот я, не претендуя, конечно, на большое, захотел немножко толкнуть читателя, заставить его хоть чуть задуматься» . В этих словах художника нового поколения отчетливо проступает мысль не только возродить одну из традиционных и ключевых тем литературы, но и, наполнив новым содержанием, придать ей самобытное звучание.
Фрагменты неоконченных произведений («Ангел небесный», «Девятый круг», «Навсегда-навсегда», «Чиф» и др.), а также письма Казакова отражают неисчерпаемое многообразие замыслов и его желание раскрыть различные грани темы смерти. 7 декабря 1957 г. художник пишет С. Баруздину: «Задумал повесть со смертью, но с победой светлого над темным. Когда возьмусь за нее, неизвестно»10. В следующем письме (11 марта 1958 г.) Казаков делится с С. Баруздиным замыслом уже другого произведения: «Тема его: рок, судьба, неведомая и страшная. Весь рассказ идет на нагнетании счастья, крепости, здоровья, а в конце... удар, зловещий, неотвратимый - смерть! ... Сейчас берусь за довольно противное дело - описывать в последовательности муки человека, боящегося смерти, его опускание, отупение, озверение» .
Впервые Ю. Казаков обращается к теме смерти преимущественно в конце 1950-х гг. Однако начатые на данном этапе произведения в большинстве своем так и остались в виде незавершенных набросков. Но если обратиться к их анализу, можно выделить ряд особенностей, свойственных представлениям писателя о конечности земной жизни отдельного человека.
Развитие темы любви и ее художественная реализация в творчестве Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
Некоторые бунинские герои, оказавшись на пороге смерти, сильнее осознают зыбкость бытия. По сравнению с остальными людьми они по-другому воспринимают жизнь, свое место в ней, окружающую их красоту природы. У Ив. Бунина «ужас смерти побеждается признанием ценности и значительности жизни, ее упоительной красоты, ее власти над человеком», — верно писала по этому поводу Г. Курляндская (Курляндская: 1996, 165).
Капитон Иваныч («На хуторе», 1892), глядя в поле, прислушивается к сумеречной тишине, вдыхает свежий запах травы, наблюдает, как незаметно вечер переходит в ночь и начинают ярче сиять звезды. «Как же это так? -сказал он вслух. - Будет все по-прежнему, будет садиться солнце, будут мужики с перевернутыми сохами ехать с поля... будут зори в рабочую пору, а я ничего этого не увижу, да не только не увижу — меня совсем не будет!» (Бунин: 1996, 1, 172). Но созерцание ночного неба, «мягкой темноты звездной бесконечности» все же меняет что-то в Капитоне Иваныче. Ему вдруг становится легче, и он уже успокоенно думает: «Ну, так что же! Тихо прожил, тихо и умру, как в свое время высохнет и свалится лист вот с этого кустика...» (там же: 172).
Анисья из рассказа «Веселый двор» (1911), смиренно и терпеливо переносящая все невзгоды, выпавшие на ее долю, в старости вынуждена скитаться по соседним деревням в поисках сына. Но голод, нужда и одиночество не делают Анисью равнодушной и безучастной к жизни природы. Наоборот, по пути в Ланское она любуется игрой горлинок, которые трогают «ее своей красотой, беззаботностью, нежной привязанностью друг к другу», рвет «нежные, прекрасные, пахучие цветы» (Бунин: 1996, 2, 124, 126). Предчувствуя близкую смерть, Анисья особенно сильно ощущает свою причастность к природному миру, чувствует его неповторимую, упоительную красоту и гармонию.
Приближение смерти закономерно усиливает ощущение радости бытия и обостряет чувство жизни у больного Аверкия, героя рассказа «Худая трава» (1913). Внимательнее и пристальнее, нежели раньше, всматривается он в привычные ему вещи, в красоту природы: «Девочка гонялась по риге за петухом, все норовила поймать его за хвост. Поджимаясь, петух мелко убегал от нее, и Аверкий усмехался. После риги небо показалось ему бесконечно просторным, светлым и радостным, воздух в полях упоительным» (Бунин: 1996, 2, 227). Чувство восторга испытывает Аверкий от созерцания «первого снега, первой метели»: «Ах, в зиме было давно знакомое, всегда радовавшее зимнее чувство! ... "Забелели поля, потонули в ней - забивайся на полгода в избу! В белых снежных полях, в метели - глушь, дичь, а в избе - уют, покой» (там же: 231-232). Открытие и постижение великой тайны природы - ее гармоничного бытия — приводит смертельно больного героя к мысли о бесцельности, «бедности», «однообразности» человеческого существования.
После похорон Писарева, освободившись от тяжких, гнетущих ощущений, Алексей Арсеньев («Жизнь Арсеньева») радостно признается, как «бесконечно сладко» «возвращаться к жизни», как «приятно ступать по мягкой весенней земле, идти с раскрытой головой под греющим солнцем, слушать непрестанный, разноголосый крик грачей» (Бунин: 1996, 3, 158). Все его существо вмиг захватывает противостоящая смерти мощная жизнеутверждающая стихия. Она пробуждает в юноше особую чувственность к миру, непреодолимое желание жить, любить, бесконечно наслаждаться красотой окружающей природы: «Пели зяблики, желтела нежно и весело опушившаяся акация, сладко и больно умилял душу запах земли, молодой травы» (там же: 152).
Подобная философичность и впечатляющая точность природных картин была близка и Казакову. По мнению писателя, грусть, вызванная пониманием того, что человек конечен в этом «бесконечном» мире, побеждается утверждением радости от ежеминутного осознания себя неотъемлемой частицей единой цепи мироздания, своего бытия в нем.
Раздумьями подобного рода проникнут рассказ «Плачу и рыдаю» (1963). Героев произведения Казаков показывает в так называемой «ситуации «вычленения» из привычной среды обитания», «будничного житейского круга» (Галимова: 1992, 21, 22). Трое героев приезжают в лес на неделю, чтобы поохотиться на вальдшнепов и уток и отдохнуть от каждодневной городской суеты.
«Прекрасный весенний вечер» во время тяги поражает и опьяняет Хмо-лина, Елагина и Ваню своей красотой, обилием звуков и запахов: «Оттаявшая земля резко шибала в нос, хотя из оврагов тянуло еще снежным холодом. По дну ближнего оврага бежал ручей, он залил кусты, и голые лозины дрожали, сгибались и медленно выпрямлялись в борьбе с течением ... Ниже по течению ручей трепетал в овражной тьме, как струна, и оттуда слышались то будто удары сухого полена о полено, то будто вытаскивал кто-то с чмоканьем ногу из болота» (Казаков: 2004, 277). Эта картина весеннего вечера, наполненная разнообразием красок, звуков и запахов, свидетельствует о чуткости и тонкости восприятия природы повествователем и его героями.
Впечатленные удачной охотой и очарованные сумеречным лесом, герои отправляются в избушку потрошить вальдшнепов. Вид окровавленной, бессильной птицы приводит Ваню, Хмолина и Елагина к раздумьям о смерти, о том, что осознание ее неотвратимости тяжело для человека. Поэтому, считает автор-повествователь, нужно радоваться каждому мгновению жизни. Своеобразным подтверждением этой мысли становится наблюдение героев за пробуждающейся от ночного сна природой. Восхищенные созерцанием предрассветного пейзажа, герои переживают ощущение легкости и счастья. Страх перед смертью побеждается внезапно возникшим чувством восторга и безмятежности.
Размышления о неминуемой конечности земных дней, о столкновении человека со смертью и о величии и неповторимости окружающей природы пронизывают другое произведение Казакова — «Долгие крики» (1966-1972).
Рассказчик, с целью осуществить свою давнюю детскую мечту об охоте, отправляется с приятелем в дальние и довольно глухие северные края. Там они узнают о некой пристани под странным названием «Долгие крики», где некогда была монашеская обитель. Желание побывать в этом необычном месте влечет друзей-охотников в путь по таинственной и зыбкой болотистой тропе. Однако все повествование от начала до конца концентрируется не на событиях, происходящих с героем, а на его размышлениях и переживаниях (включая обращения героя к своему прошлому, где речь идет о его послевоенном детстве и внезапно возникшей страсти к охоте, а также впечатления от прежних путешествий уже в зрелом возрасте). Они развеивают у читателя ощущение легкости и простоты и наводят на сложные философские раздумья.
