Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теория и история вопроса 9
1 Философские искания рубежа веков и проблема взаимодействия литературы и философии 9
2 Критика и литературоведение о мировоззрении А. П. Чехова и философском содержании его прозы 37
3 История изучения чеховского хронотопа 48
Глава 2. Пространственно-временная «модель мира» прозы А. П. Чехова как отражение этико-философских представлений писателя 64
1 Мир как абсурд и парадокс в произведениях 1880-1887 годов 64
2 Преодоление кризиса в прозе 1888-1894 годов 80
3 Диалектическая картина мира в произведениях 1895-1904 годов 100
Глава 3. Онтология и аксиология человека в прозе А. П. Чехова в.свете эволюции хронотопа 129
1 Модели поведения чеховских героев в рассказах 1880-1887 годов 129
2 Обывательская и философская модели поведения в произведениях 1888-1894 годов 143
3 От познающего человека к онтологическому в прозе последнего периода 164
Заключение 182
Список литературы 190
- Философские искания рубежа веков и проблема взаимодействия литературы и философии
- Критика и литературоведение о мировоззрении А. П. Чехова и философском содержании его прозы
- Мир как абсурд и парадокс в произведениях 1880-1887 годов
- Модели поведения чеховских героев в рассказах 1880-1887 годов
Введение к работе
Проза Чехова... Сколько нравственно-философской глубины и художественного мастерства заключено в лаконичных произведениях писателя. Художественный мир А. П. Чехова до сих пор продолжает открывать свои тайны. Коллективные усилия исследователей позволяют избавиться от многих предубеждений и постепенно приблизиться к истинному пониманию законов чеховского творчества. Так, значительный вклад в изучение поэтики чеховской прозы внесли новаторские для своего времени работы А. П. Чудакова, Л. М. Цилевич, Н. М. Фортунатова. Глубокие исследования посвящены интерпретации художественного мира А. П. Чехова, авторского видения человека и действительности. Отметим труды В. Б. Катаева, В. Я. Линкова, Э. А. Полоцкой, И. Н. Сухих. В целом художественный мир прозы А. П. Чехова изучен основательно. Проанализированы сюжетно-композиционные особенности, средства выражения авторской позиции, стилистическое своеобразие чеховских рассказов и повестей. Многие закономерности, выявленные исследователями, стали постоянными атрибутами в подходе к творчеству писателя. Принцип открытого финала, внутренний сюжет и сюжет «душевного перелома», объективность повествования, юмор в сочетании с лиризмом, ситуация «казалось - оказалось», многофункциональность детали, композиционные повторы - эти и другие константы чеховской прозы стали очевидными. Однако в любом художественном явлении заложены потенциальные возможности раскрытия в нём новых граней, что касается и содержательных, и поэтических особенностей текста. Данная мысль перекликается с задачей современного чеховедения, ищущего путей к качественному обновлению. По мнению В. Б. Катаева, И. Е. Гитович, А. П. Чудакова и других исследователей творчества Чехова, необходимы новые подходы к анализу чеховских произведений, что позволит преодолеть устоявшиеся литературоведческие «штампы» . Действительно, восприятие чеховского творчества в
Катаев В. Б. Чеховская энциклопедия // Вестник Рос. гуманит. науч. фонда. 1999. № 4. С. 136-141.
XXI веке должно учитывать предшествующую традицию, однако идти в русле большей онтологизации, ведь Чехов интересен прежде всего своим взглядом на мир и человека, бытийной проблематикой, которая в сочетании с новаторскими поэтическими принципами делает его больше писателем XX, а не XIX века. Мы полагаем, что исследование пространства и времени как эстетических категорий прозы А. П. Чехова актуально и находится в русле проблем современного чеховедения, позволяя увидеть «укоренённость поэтики в онтологии»1. Данный подход перспективен, так как помогает выявить параметры художественного мира писателя, то есть смысловое наполнение и поэтику в единстве. Таким образом, пространственно-временная организация текста может стать ключом к пониманию идейно-художественного содержания произведений, ведь хронотоп является важнейшей «мировоззренческой, идейно-содержательной и компози-ционной характеристикой искусства» . Значит, через анализ пространства и времени можно выйти на особенности сюжета и композиции, художественного образа и авторской позиции, что представляется нам актуальным, так как позволит открыть новые грани в прозе писателя и соотнести эволюцию хронотопа с эволюцией творчества в целом.
Данный эволюционный подход к анализу пространственно-временных отношений прозы А. П. Чехова обладает научной новизной, так как системного изучения хронотопа чеховской прозы от 1880 до 1904 годов и обобщающих работ, касающихся данного вопроса, нет. Некоторые чеховеды, например, Г. П. Бердников, вообще не затрагивают исследование пространства и времени прозы А. П. Чехова. В работах других - А. П. Чудакова, И. Н. Сухих, В. Б. Катаева, М. Л. Семановой, В. Я. Линкова, В. Я. Тюпы, Л. Е. Кройчика, А. В. Кубасова - выявлены некоторые особенности чеховского хронотопа: время и пространство отдельных произведений или одного творческого этапа писателя. Правда, в последние годы появились работы, авторы которых придерживаюїся
Разумова Н. Е. Пространственная модель мира в творчестве А. П. Чехова: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. Томск, 2001. С. 3.
Притыкина О. И. От редактора (вступит, статья) // Пространство и время в искусстве: Меж-вуз. сб. науч. тр. Л.: ЛГИТМИК, 1988. С. 3.
эволюционного подхода. Однако в исследованиях М. О. Горячевой и Н. Е. Ра-зумовой анализируется только пространственная организация художественного мира А. П. Чехова, хотя временные особенности чеховских текстов представляют не меньший интерес и с поэтической, и содержательной точки зрения.
Научная новизна работы состоит и в том, что системное рассмотрение и эволюция хронотопа чеховской прозы соотнесены с этико-философскими представлениями писателя. В критике и литературоведении известны противоположные точки зрения на философскую глубину произведений А. П. Чехова: порой признаётся социальное и этическое наполнение его творчества, но отрицается философское. Эта традиция идёт от народнической критики и от критических отзывов некоторых символистов. Известно, насколько противоречивы мнения исследователей по поводу мировоззрения писателя. Сформировавшаяся на рубеже Х1Х-ХХ веков концепция Чехова-атеиста и материалиста на долгое время стала ведущей в отечественном литературоведении. Однако в начале XX века проявилась и другая тенденция, согласно которой, А. П. Чехов бессознательно тоскует по вере и приближается к ней (Б. Зайцев, С. Булгаков). Две различные точки зрения в отечественном литературоведении совместил А. П. Чудаков, высказав тезис о сосуществовании в сознании А. П. Чехова «естественно-научной картины мира» с представлениями «о внутренней телеологии мироустройства, базирующейся на религиозно-философских предпосылках»2. Мы считаем, что именно анализ хронотопа, имеющего моделирующую функцию, способствует выявлению параметров мировидения писателя, так как картина мира, созданная благодаря структурности пространства и времени, отражает авторский взгляд на мир и человека. Соответственно, эволюционизирующая картина мира определяется этико-философскими взглядами автора.
Необходимым представляется выявление философского содержания чеховской прозы в контексте этико-философских исканий рубежа веков. В по-
1 См.: Горячева М. О. Проблема пространства в художественном мире А. П. Чехова: Авто-реф. дне. ... канд. филол. наук. М., 1992.; Разумова Н. Е. Пространственная модель мира в творчестве А. П. Чехова: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. Томск, 2001. " Чудаков А. П. Об антиномиях художественно-философской позиции А. П. Чехова // О поэтике А. П. Чехова. Сб. науч. тр. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1993. С. 279-280.
следнее время наметилась тенденция соотнесения творчества А. П. Чехова с современными писателю философскими направлениями. Так, П. Н. Долженков исследует творчество и мировоззрение А. П. Чехова в контексте «первого позитивизма»1. Появляются работы бинарного порядка, типа «Чехов и Шопенгауэр», «Чехов и Ницше», «Чехов и М. Нордау», «Чехов и аналитическая психология К. Юнга»2. По аналогии могут быть намечены темы «Чехов и В. Соловьёв», «Чехов и Н. Фёдоров». Однако более перспективным нам представляется выявление семантического поля русских философской мысли рубежа веков, то есть совокупности философских и этических проблем, которые определили духовную атмосферу эпохи и могли оказать влияние на творчество А. П. Чехова, названное Н. Н. Соболевской «философемой»3 поисков русской мысли тех лет. В целом обнаружить связь идейных исканий писателя с основными философскими тенденциями эпохи - значит, выявив типическое и индивидуальное, вписать творчество художника в традицию и осознать основы национальной культуры того времени. Таким образом, тема диссертационного исследования наряду с поэтологической приобретает культурологическую значимость, что подтверждает её научную новизну.
Итак, тема работы предполагает рассмотрение поэтики и мировосприятия А. П. Чехова в единстве. Данная установка определила цель исследования -системный анализ хронотопа прозы А. П. Чехова в его эволюции, обнаруживающий философский поиск автора в контексте философских исканий русской мысли конца Х1Х-начала XX веков. Для реализации цели решается ряд конкретных задач:
1 Долженков П. Н. А. П. Чехов - мыслитель и художник и проблема позитивизма: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. М., 1995. С. 3.
Копылович Т. Мировоззрение А. П. Чехова и философия А. Шопенгауэра // Чехов и Германия / Молодые исследователи Чехова. Вып. 4 / Под ред. В. Б. Катаева, Р.-Д.Клуге. М.: Изд-во МГУ, 1996. С. 115-122; Быков М. Философия Ницше и «массовое сознание» русского интеллигента в творчестве А. П. Чехова 90-900-х гг. // Там же. С. 136-138; Дёрте X. Чехов и Ницше. Дух времени или влияние // Там же. С. 122-126; Криницын А. Проблема «вырождения» у Чехова и М. Нордау // Там же. С. 165-180; Ахметшин Р. «Аналитическая психология» К. Г. Юнга и рассказы А. П. Чехова // Там же. С. 155-165.
Соболевская Н. Н. Онтология человека в художественной системе А. П. Чехова// О поэтике А. П. Чехова: Сб. науч. тр. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1993. С. 280.
1) раскрыть признаки, структуру и эволюцию пространственно-
временной «модели мира», созданной писателем;
обнаружить связь хронотопа со смысловыми константами чеховского мира;
соотнести этико-философские искания А. П. Чехова с философским поиском рубежа веков, выделив важнейшие проблемы, определившие духовную атмосферу эпохи;
рассмотреть эволюцию хронотопа в контексте прозы А. П. Чехова в целом.
Таким образом, объектом исследования является проза А. П. Чехова 1880-1904 годов, а эволюционный подход связан с хронологическим. Мы опираемся на периодизацию чеховского творчества, предложенную А. П. Чудако-вым . Исследователь выделяет в творчестве писателя три периода. Первый (1880-1887) характеризуется субъективным повествованием. Для второго (1888-1894) и третьего (1895-1904) свойственна объективная манера письма при возрастающей роли повествователя в последний период творчества. В целом периодизация А. П. Чудакова основана на анализе стиля, однако мы считаем, что ей можно воспользоваться и при анализе хронотопа, если понимать стиль как художественную закономерность и организующее начало, обусловливающее формально-содержательное единство текста. Авторская концепция реализуется при помощи всех элементов формы, взаимосвязанных между собой. Значит, формальные элементы текста имеют общую логику развития, соответственно, правомерно использование стилистической периодизации для анализа других компонентов формально-содержательного единства.
Время и пространство как эстетические категории являются предметом нашего исследования и определяют методологическую основу работы: понимание художественного мира писателя как системы, а элементов художествен-
1 См.: Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971.
ной формы как содержательных категорий. Данный подход связан с авторитетными концепциями М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана1.
Наряду с системно-структурным методом используется сравнительно-типологический, позволяющий проанализировать этико-философские искания А. П. Чехова в контексте эпохи. В целом тема, цель и задачи диссертационного исследования предполагают соединение эволюционного и типологического подходов.
1 Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худ. литература, 1975; Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Лотман 10. М. Семиосфера. СПб.: «Искусство» - СПБ, 1996. С. 150-391.
Философские искания рубежа веков и проблема взаимодействия литературы и философии
Предметом нашего интереса являются актуальные проблемы русской философской мысли конца Х1Х-начала XX веков. Итак, каковы основные вопросы, занимавшие русскую философию данного периода?
Общеизвестен факт, что роль философии в русской жизни конца XIX-начала XX веков была значительной. Философия по праву стала ядром культуры, стремясь к синтезу различных сфер духовной жизни. Однако синтетичность русской философии рубежа веков не отрицала другой её особенности - небывалого многообразия. Если обратиться к «Истории русской философии» Н. О. Лосского, то можно убедиться в сосуществовании различных философских направлений. Здесь русские позитивисты (П. Л. Лавров, К. Д. Кавелин), предшественники В. Соловьёва (Н. Ф. Фёдоров), русские персоналисты (А. А. Козлов, Л. М. Лопатин), русские неокантианцы (А. И. Введенский), идеалисты (кн. С. Н. и Е. Н. Трубецкие). Добавим к этому списку представителей религиозной философии (В. С. Соловьёв, В. В. Розанов), толстовства, - получим «интеллектуальный климат эпохи»1.
На наш взгляд, такое разнообразие философской мысли связано со стремлением преодолеть кризисное мироощущение человека конца XIX века, когда произошла переоценка практически всех устоев жизни. Так, позитивизм, признавший кризис сознания современного человека, противопоставил теологическому и метафизическому методам мышления позитивный.
В философии К. Леонтьева упадочное состояние современного мира соответствует предложенной им схеме развития. По мнению философа, человечество (особенно Европа), пройдя стадии «первичной простоты» и «цветущей сложности», находится на этапе «вторичной простоты, уравнения и внутреннего смешения элементов»2, который характеризуется упадком и гибелью. В религиозной философии кризис мира, общества и человека приобретает даже апокалиптический характер. С ощущением катастрофичности и кризисно-сти эпохи связано учение Н. Ф. Фёдорова, определившего настоящее состояние вселенной как саморазрушающееся, искавшего глубинные причины зла (стихийные силы природы, смерть, отвлечённость и бездейственность современной науки и философии) и разработавшего проекты его преодоления (регуляция природных процессов, воскрешение и объединение, важная роль науки).
В. С. Соловьёв связывает кризисное состояние мира с восточной и западной цивилизациями. Для первой характерны произвол Бога, неодолимый рок для человека, его абсолютное бессилие. Для второй - «самостоятельность и исключительное самоутверждение всех частных форм и индивидуальных элементов»1, что приводит, по мнению философа, к величию капитала, чрезмерному развитию индивидуализма, атомизму в жизни и «утверждению безбожного че-ловека» . По мнению B.C. Соловьёва, преодолеть упадок и величайшее страдание возможно, «только признавая выше человека и внешней природы другой, безусловный, божественный мир, бесконечно более действительный, богатый и живой, нежели этот мир призрачных и поверхностных явлений...»3. И здесь философ предлагает несколько утопический вариант выхода из тупика благодаря народу-посреднику между человечеством и божественным миром: «От народа - носителя третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограниченности и односторонности, возвышение над узкими специальными интересами, ... требуется равнодушие ко всей этой жизни с её мелкими интересами, всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение. А эти свойства, несомненно, принадлежат племенному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру рус- ского народа» . Так возникает идея Вселенской церкви как духовной общности и иерархической организации общества («Россия и вселенская церковь»).
В. В. Розанов, говоря о всеобщем кризисе в «Апокалипсисе нашего времени» не испытывает иллюзий в отношении России: «Нет сомнения, что глубокий фундамент всего теперь происходящего заключается в том, что в европейском (всем, - в том числе и русском) человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства; и в эти пустоты проваливается всё: троны, классы, сословия, труд, богатства. Все потрясены. Все гибнут, всё гибнет. Но всё это проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержа-ния» . Эти полные трагизма строки были написаны в 1917 году, однако, по мнению философа, кризис наступал постепенно. Считая христианство виновным в гибели человечества из-за его некосмологичности, «немощи», В. В. Розанов особо подчёркивает трагедию русского народа, который «теперь во тьме, и не только сам без утешения, но пинаем и распинаем...» . В целом философом владела идея «несообразности» дел, творимых на Руси, что он связывал и с «религией несчастья»4, и с реформами Петра 1, и с «наследством 60-70х годов», когда человек был понят однозначно и бедно. За свой нигилизм Россия, по мнению В. В. Розанова, и наказана: «Если нет смерти человека «без воли Божи-ей», то как мы могли бы допустить, могли бы подумать, что может настать смерть народная, царственная «без воли Божией»? И в этом весь вопрос. Значит, Бог не захотел более быть Руси. Он гонит её из-под солнца» . Таким образом, В. В. Розанов не видит в современном христианстве выхода из тупика. Напротив, аскезе Нового Завета он противопоставляет пол, брак, семью, «живые страсти Библии, сексуальное начало в искусстве Древнего Египта, культ животворящего Солнца...» .
Критика и литературоведение о мировоззрении А. П. Чехова и философском содержании его прозы
Вопрос о философском содержании творчества А. П. Чехова и о связи его произведений с философскими исканиями эпохи до настоящего времени является проблемным. Действительно, чеховское творчество в современной ему критике и в литературоведении XX века было и остаётся одним из спорных явлений.
Споры начались уже при жизни писателя, чему способствовали и эстетические установки А. П. Чехова (объективность повествования, отсутствие явно выраженной авторской позиции), и его высказывания (письма).
Эти и другие причины, например, «спорность» самой эпохи, привели к противоположным критическим оценкам.
Так, А. М. Скабичевский и Н. К. Михайловский - представители народнической критики - говорили об отсутствии у А. П. Чехова мировоззрения. Их отзывы резки и порой основаны не на эстетическом анализе, а на «подгонке» произведений к народнической литературной теории. Например, Н. К. Михайловский, проанализировав ранние рассказы А. П. Чехова, пришёл к выводу о безыдейности и равнодушии писателя к современной действительности. Однако в конце 1880-х - начале 1890-х годов мнение критика несколько смягчилось. Он стал писать о переломе в мировоззрении А. П. Чехова, о том, что тот «вырос почти до неузнаваемости» . В статье 1900 года «Кое-что о г. Чехове» Н. К. Михайловский даже попытался представить чеховское творчество в динамике. Относительно признав его ранние произведения (талант автора, свежий юмор), он стал говорить о «примирительном смехе», об отсутствии в произведениях А. П. Чехова «общей, руководящей, расценивающей явления жизни точке зре-ния» . В позднем творчестве писателя, где на смену беззаботной весёлости приходит страдание, Н. К. Михайловский увидел тоску автора по идеалу.
Другой современник А. П. Чехова, писатель Б. Зайцев, проанализировав чеховские рассказы и письма, пришёл к выводу, что у него не было «цельного мировоззрения, философского или художественного»3. Однако некоторые произведения, например, «Скучная история», «Архиерей», дали Б. Зайцеву повод сказать о том, что А. П. Чехову была свойственна «тоска по Божеству»1.
Интерес представляют отзывы русских символистов и представителей религиозно-философской критики, оказавшей сильное влияние на сознание современников.
Как литературный критик Д. Мережковский дебютировал статьёй о творчестве А. П. Чехова. «Старый вопрос по поводу нового таланта» (1888) - восторженный отзыв Д. Мережковского о писателе. Критик отмечает «гармоничный талант» А. Чехова, так как в его произведениях слиты две художественные сферы: «Он одинаково любит и природу, и человеческий мир» . Д. Мережковский признавал глубокое этическое содержание и гуманистический пафос чеховских рассказов: «Как просто и вместе с тем задушевно в каждой строке дышит что-то тёплое, глубоко поэтическое и человечное»3. Однако в статье 1905 года «О Чехове» Д. Мережковский упрекает писателя в умолчании христианства, в прохождении мимо Христа. Критик называет главную, на его взгляд, ошибку А. Чехова - примирение с действительностью, что приводит к отказу и от религии. В статье 1906 года «Чехов и Горький» Д. Мережковский, вновь отметив простоту, естественность, поэтичность прозы А. Чехова, пришёл, на наш взгляд, к ошибочному выводу относительно его творчества: «Он - великий, может быть даже в русской литературе величайший бытописатель», но, «кроме этого быта, ничего не знает и не хочет знать»4.
В. Иванов увидел в чеховских произведениях «изображение маразма и разложение застоявшейся России...»5. Ему принадлежит и ставшее «штампом» следующее определение творчества писателя: «поэт сумерек дореволюционной поры» .
Не поняли глубины чеховских произведений и другие символисты. 3. Гиппиус склонна была видеть бытовое, «мелочное» начало чеховского образа, а в самом писателе - «пассивного эстетического страдальца, последнего певца разлагающихся мелочей...» .
На фоне таких оценок выделяются критические отзывы А. Белого. Вряд ли можно принять его тезис о чеховском творчестве как глубоко родственном символизму, однако мысли А. Белого о сочетании бытового и бытийного в произведениях писателя заслуживают внимания: «В силу непосредственности творчества он одинаково примыкает и к старым, и к новым: слишком отразилось вечное в его образах»2. Констатируя мастерство А. Чехова в описании обыденного, А. Белый чувствует за пошлой жизнью чеховских персонажей тайну и «вечный покой»: «Пусть герои Чехова говорят пустяки, едят, спят, живут в четырёх стенах, бродят по маленьким серым тропинкам, - где-то там, в глубине, чувствуешь, что и эти серые тропинки - тропинки вечной жизни, и нет четырёх стен там, где есть вечные, неизведанные пространства» .
Мир как абсурд и парадокс в произведениях 1880-1887 годов
Обратимся к анализу пространства и времени как эстетических категорий в ранних произведениях А. П. Чехова. Что представляет собой пространственно-временная «модель мира» в прозе писателя 1880-1887 годов? Мы обнаружили, что во многих произведениях место и время действия обозначены уже в первом предложении или первом абзаце: «Было двенадцать часов ночи. Митя Кулдаров, возбуждённый, взъерошенный, влетел в квартиру своих родителей и быстро заходил по всем комнатам» («Радость»); «В пятницу на масленой все отправились есть блины к Алексею Иванычу Козулину» («Торжество победителя»); «В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмит-рич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневиль-ские колокола»» («Смерть чиновника»); «Утром, 6 октября 1885 года, в канцелярию станового пристава 2-го участка С-го уезда явился прилично одетый молодой человек...» («Шведская спичка»); «Маленький заштатный городок, которого, по выражению местного тюремного смотрителя, на географической карте даже под телескопом не увидишь, освещен полуденным солнцем» («Надлежащие меры»); «В Х-ом общественном клубе с благотворительной целью давали бал-маскарад, или, как его называли местные барышни, бал-парей. Было двенадцать часов ночи» («Маска»); «Летнее утро. В воздухе тишина... Около строящейся купальни, под зелёными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим...» («Налим»); «Знойный и душный полдень. На небе ни облачка... Выжженная солнцем трава глядит уныло, безнадёжно: хоть и будет дождь, но уж не зеленеть ей... Лес стоит молча, неподвижно, словно всматривается куда-то своими верхушками или ждёт чего-то» («Егерь»); «Второй час ночи. Я сижу у себя в номере и пишу заказанный мне фельетон в стихах» («Тапёр»); «В церкви Одигитриевской божией матери, что в селе Верхних Запрудах, обедня только что кончилась» («Панихида»); «Время шло к ночи. Дьячок Савелий Гыкин лежал у себя в церковной сторожке на громадной постели и не спал, хотя всегда имел обыкновение засыпать в одно время с курами» («Ведьма»); «Однажды, когда она ещё была моложе, красивее и голосистее, у неё на даче, в антресолях, сидел Николай Петрович Колпаков, её обожатель» («Хористка»); «Софья Петровна, жена нотариуса Лубянцева, красивая молодая женщина лет двадцати пяти, тихо шла по лесной просеке со своим соседом по даче, присяжным поверенным Ильиным. Был пятый час вечера» («Несчастье»); «Второй час дня. В галантерейном магазине «Парижские новости», что в одном из пассажей, торговля в разгаре» («Поленька»). Из приведённых примеров видно многообразие пространства: многоликий мир повседневной жизни предстаёт перед читателем. Л. Е. Кройчик полагает, что определение места действия в начале рассказов играет роль «стандартных атрибутов» . На наш взгляд, это связано также с элементами драматического в прозе А. П. Чехова (своеобразная функция ремарок) и имеет прогностическую функцию. Пространство задаёт сюжет и героя, и читатель с первых строк догадывается, что речь пойдёт об обыкновенных событиях, произошедших с заурядными людьми. Таким образом, в текст вводится бытовое пространство (квартира, кабинет, купе, клуб, дача, номер, поезд), для которого характерно внешнее правдоподобие. Перед нами локус «мирка», имеющий обобщённый характер. Особенно это касается рассказов 1880-1884 годов, лишённых пространственной индивидуализации. Например, в «Радости» говорится только о комнатах и об образе в одной из них: «Мамаша взглянула на образ и перекрестилась»1. В «Смерти чиновника» просто констатируются факты: «пришёл домой», «вошёл в приёмную» и т.п. В «Толстом и тонком» указывается место действия без каких-либо описаний: «На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля...» (2, 250). Итак, бытовое пространство в произведениях А. П. Чехова начала 1880-х годов не индивидуализировано. Оно создаётся автором по определённой схеме, при помощи типовых деталей: икона в комнате, обеденный стол в столовой, рабочий стол в кабинете. В связи с этим нельзя не согласиться с Л. Е. Кройчиком, говорящим о «комнате вообще», «доме во-обще» в ранней прозе А. П. Чехова. По мнению М. О. Горячевой, минимальные характеристики пространственных реалий в ранний период чеховского творчества связаны с тем, что «внимание автора сосредоточено на непосредст-венном действии, диалогах, полилогах» . Конечно, в подобной организации пространства можно увидеть и традиции массовой юмористики 1880-х годов с её обобщённостью, и влияние жанра (сценки). По нашему мнению, так проявляется авторское видение современного мира. А. П. Чехов сознаёт, что люди превратили большой и разнообразный мир в маленькие, замкнутые, похожие друг на друга «мирки». Герои в этих «мирках» одиноки и несчастны. В рассказе «На гвозде» (1883) всего на нескольких страницах представлена драма двух людей - регистратора Стручкова и его супруги, живущих без любви и уважения друг к другу. В «Толстом и тонком» (1883) А. П. Чехов предстаёт мастером психологических метаморфоз: дружеские отношения некогда близких людей превращаются в чинопочитание, наивысшим выражением которого становится неподражаемое чеховское «хи-хи-с». В рассказе «Дачники» (1885) прямо на глазах читателей изменяются чувства супругов: от счастья, покоя - к разобщённости, даже ненависти: «И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал ей: - Это они к тебе приехали... чёрт бы их побрал! - Нет, к тебе! - отвечала она, бледная, тоже с ненавистью и со злобой. -Это не мои, а твои родственники!» (4, 17).
Модели поведения чеховских героев в рассказах 1880-1887 годов
Определив основные особенности чеховского хронотопа и показав их влияние на «модель мира», созданную писателем, необходимо ответить на вопрос: каково место человека в чеховской картине мира. Творчество писателя приходится на один из самых интересных периодов русской культуры. Разнообразие философской и художественной мысли в это время можно объяснить стремлением прийти к глубокому осмыслению места человека в мире. Каким должно быть «Я» по отношению к миру, людям и самому себе? Этот вопрос ставили перед собой писатели и философы изучаемого периода, и А. П. Чехов не был исключением. Всё его творчество - поиск нравственно-философской основы человеческой деятельности, раскрывающейся в моделях поведения. Что такое модель поведения? Несомненна связь понятия с психологией, ведь человек раскрывается в процессе коммуникации. Таков, на наш взгляд, внешний план модели поведения. Но за действиями и высказываниями стоят мотивы, связанные с мировоззренческой основой, которая является внутренним планом модели поведения. Таким образом, под этим понятием мы подразумеваем ряд поступков и высказываний человека по отношению к миру и к себе, вытекающих из его мировоззрения. Мировоззрение же - категория философская, значит, модель поведения напрямую связана с философскими проблемами, с которыми сталкивается человек, ориентируясь в мире. Полагаем, что понять особенности моделей поведения чеховских героев помогает хронотоп, влияющий на образ человека в литературе. Пространственно-временная организация текста определяет картину мира произведения, которая немыслима без человека с его моделью поведения. Замкнутое и лишённое индивидуализации пространство бытового «мирка» рассказов начала 1880-х годов определяет, по нашему мнению, прикреплённостъ героев к своим локусам. Перед нами средний человек, погружённый в быт своего «мирка»: Митя Кулдаров («Радость»), Козулин («Торжество победителя»), Червяков («Смерть чиновника»), Грябов и Отцов («Дочь Альбиона»), Фендриков («Экзамен на чин»), Очумелов («Хамелеон»), Пятигоров («Маска»), Отлукавин («Канитель»), Булдеев («Лошадиная фамилия») и другие. Чеховские персонажи не выходят за рамки замкнутого пространства и, таким образом, разъединены с людьми и окружающим миром. Можно предложить следующие формулы для определения образа жизни героев: «маленький человек в маленьком мирке» или «человек быта в бытовом мирке». Мир этих людей не простирается дальше порога кабинета, квартиры, усадьбы. Герои чеховских юморесок ограниченны и малоподвижны, живут от случая к случаю. Не индивидуализированное бытовое пространство и не исключительное время случая помогают раскрыть мелочность и пошлость героев. Они напоминают социальные и общечеловеческие маски, а не характеры (чиновник, начальник, лицемер, самодур). Показателен в этом отношении рассказ «Маска». Уже название произведения носит обобщённый характер. Во-первых, оно оправдывается сюжетным ходом: главный герой рассказа появляется в маске. Его поведение в клубе - поведение самодура, на что указывают речь, поступки и реплики других персонажей: «Очевидно, этот самодур не понимает, что он не в хлеву! - крикнул Жестяков» (3, 87). Во-вторых, принцип маски характерен для всех героев рассказа, что наводит на мысль о всеобщем притворстве. В зависимости от ситуации происходит смена масок. Так, почтенные интеллигенты, узнав в самодуре миллионера Пятигорова, превращаются сначала в «унылых, потерянных, виноватых» (3, 89) людей, а в конце рассказа радуются, что гнев «потомственного почётного гражданина» прошёл: «Проводив Пятигорова, интеллигенты повеселели и успокоились. - Мне руку подал на прощанье, - проговорил Жестяков, очень довольный. - Значит, ничего, не сердится...» (3, 89). Героиня рассказа «Загадочная натура» использует, по нашему мнению, маску «жертвы». Случай в купе первого класса позволяет автору изобразить «страдалицу во вкусе Достоевского» (2, 90). Все эмоциональные монологи героини - доказательство «несчастной» жизни «хорошенькой дамочки» и одновременно разоблачение недалёкого человека, верящего в свою трагическую судьбу: «Я несчастна, несчастна, несчастна! На моём пути опять стоит препятствие! Опять я чувствую, что счастье моё далеко, далеко! Ах, сколько мук, если б вы знали! Сколько мук! - Но что же? Что стало на вашем пути? Умоляю вас, говорите! Что же? - Другой богатый старик...» (2, 92). В целом герои чеховских юморесок начала 1880-х годов лишены характера как совокупности определённых черт: социальных, психологических, психических. В их образах акцент сделан на характеристике, раскрывающей какую-либо одну типичную черту обывателя. Такую модель поведения мы назвали обобщённо-обывательской. Для героев с данным мировидением характерны однозначность, замкнутость на самих себе, отсутствие динамики, бесперспективность и стереотипы поведения, которые наиболее ярко проявляются во время определённого случая. Так, образ Мити Кулдарова - пример стереотипных представлений о «славе», когда имя, упомянутое в газете по курьёзному случаю, приводит в восторг «маленького» человека. Случай в рассказе «Торжество победителя» (обед у Козулина) активизирует стереотипы поведения «сильных» и «слабых»: «Козулина вы не знаете; для вас, быть может, он ничтожество, нуль, для нашего же брата, не парящего высоко под небесами, он велик, всемогущ, высокомудр» (2, 68). Данная в начале произведения установка полностью реализуется в дальнейшем повествовании, обнаруживая со стороны «сильных» готовность при любой возможности показать свою власть над человеком, а со стороны «слабых» не меньшую готовность пресмыкаться. С каким наслаждением Козулин произносит «доказательства» своего всемогущества: «А теперь я... я над ним... Он мою тёщу в театры водит, он мне табакерку подаёт и вот сигару курит... Хе-хе-хе... Я ему в жизнь перчику... перчику!» (2, 70). Но что самое печальное, с какой радостью люди готовы выполнять абсурдные повеления «победителя»: «И Козулин ткнул пальцем в сторону папаши.
