Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1: Эволюция феномена двойничества в литературе
1 Художественные средства воплощения феномена двойничества 16
2 Социо-культурные источники феномена двойничества 23
3 Генезис литературного феномена двойничества 39
ГЛАВА 2: Формы отражения феномена двойничества в произведениях В.Ф.Одоевского и А.П.Чехова
1 Двойничество и философская идея синтеза в новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида»
2 Феномен двойничества как организующий фактор поэтики повести А.П.Чехова «Черный монах» 102
3 Сопоставительный анализ «Сильфиды» и «Черного монаха» с точки зрения реализации в них феномена двойничества
Заключение 170
Библиография
- Художественные средства воплощения феномена двойничества
- Генезис литературного феномена двойничества
- Двойничество и философская идея синтеза в новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида»
- Феномен двойничества как организующий фактор поэтики повести А.П.Чехова «Черный монах»
Введение к работе
Исследование феномена двойничества в русской литературе XIX века представляется перспективным, поскольку выводит на обнаружение новых глубинных связей между литературными произведениями этого времени.
В научной литературе существует несколько традиций в изучении феномена двойничества. Во-первых, есть целый ряд серьезных исследований, посвященных историческому становлению двойничества. Прежде всего, это классические работы Л.А.Абрамяна «Особенности отражения дуальной организации в праздничной мифологии», «Человек и его двойник: к вопросу об истоках близнечного культа», «Об идее двойничества по некоторым этнографическим данным»1. Привлекая обширный фактографический материал, автор доказывает очень раннюю и повсеместную укорененность образа двойника в самых разных культурах. Здесь же предпринята попытка типологизировать различные модели отношений «Я» и «двойника».
Другие исследования, касающиеся проблемы двойничества, носят, как правило, более частный характер и посвящены либо анализу данного феномена на определенной стадии развития человеческого интеллекта, либо двойничество рассматривается в конкретной культуре конкретной эпохи. К первому ряду можно отнести, прежде всего, работы мифологов. Так, Дж. Фрезер в главе «Опасности, угрожающие душе» своей знаменитой «Золотой ветви» констатирует, что феномен двойничества реализовался в разных культурах по-разному, создавая, говоря современным языком, пересекающиеся, но не совпадающие полностью культурные коды (тень, зеркало и т.д.)2.
Классическая работа О.М.Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра», один из разделов которой посвящен мотиву двойничества и его реализации в мифах и сюжетах древнегреческой культуры, убедительно показывает не только архаичность этого явления, но и сложность реализации данной мифологемы в литературе1. Фрейд енберг связывает культурную функцию двойничества с архаическим двоемирием, с бинарным делением мира на «пространство жизни» и «пространство смерти» в сознании древнего человека. В этой книге дан обзор генезиса двойников, а также акцентировано внимание на семантике двойника. Генезис двойников связан с мифами о душе как двойнике человека и с легендами, в которых человек борется со своим двойником-зверем. Исследователь утверждает, что появление образа двойника связано с представлениями о мире смерти. Другими понятиями, связанными с образом двойника являются «рабство» (двойник героя — его раб или слуга) и «глупость» (двойник - шут). Поэтому в семантике двойника слиты воедино смех, глупость и смерть.
Особое место занимают исследования К.-Г.Юнга2. Автор не ставит проблему двойничества как таковую, однако юнгеанские архетипы, особенно парные, отчасти проливают свет на происхождение и устойчивость образа двойника в человеческой психике. Кроме того, вычленение опорных структурирующих личность понятий (например, самость) помогает осознать амбивалентность двойнических отношений, стремление человека одновременно избавиться от двойника и слиться с ним.
Е.М.Мелетинский связывает образ двойника в культуре с близнечными мифами и архетипами культурного героя и трикстера: «Альтернатива между вариантами трикстер-брат и трикстер-второе лицо культурного героя не случайна. Здесь использован близнечный миф, а связь и сходство близнецов ведут к их известному отождествлению.
Поэтому в этом комплексе заключены и далекие корни мотива двойников и двойничества, получившие глубокую разработку только в XIX-XX веках, начиная с романтиков»1.
Под двойничеством Мелетинский подразумевает самый распространенный и самый очевидный тип двойничества - «двойники-антагонисты». Двойничество в русской литературе, по мнению ученого, это переосмысление, а иногда и пародирование романтической модели, и потому двойники часто связаны между собой пародийными отношениями. Мотив двойников в русской литературе связан с актуализацией древней архетипической модели вечной борьбы космоса и хаоса, опосредованной национальным менталитетом.
Многое из наработанного мифологами нашло свое отражение в соответствующих статьях энциклопедии «Мифы народов мира» и словаря «Славянская мифология» .
Среди работ, посвященных анализу литературного феномена двойничества, следует, прежде всего, отметить исследования М.М.Бахтина, в которых декларируется генетическая связь существования двойников с природой карнавального смеха. В своем двойнике герой умирает (отрицается), чтобы обновиться (очиститься, подняться над самим собой). «Развенчивающий двойник» появляется путем карнавального пародирования и принадлежит «миру наизнанку», являясь частью «карнавализованной литературы». Бахтин связывает с феноменом двойничества пародийность и гротеск как традиционные «двойнические» приемы.
Двояко трактует феномен двойничества Н.Т.Рымарь в своей монографии «Поэтика романа». В широком смысле этот феномен актуализируется в пяти типах сюжетно-композиционного развертывания образа героя через различные отношения «контакта и дистанции» с
другими персонажами, а иногда и автором. В узком смысле двоиничество выведено в план «подобий и отражений», когда «двойники» героя ведут самостоятельную жизнь, и в них какие-то стороны его личности получают осуществление, акцентуацию и свободное развертывание1.
Проблемам «русского двойничества» посвящены работы Д.СЛихачева и А.М.Панченко2. В трактовке А.М.Панченко, двоиничество - это порочное удвоение мира, которое проникает в человеческое сознание и связано с мотивом катастрофы, нарушения привычного хода вещей, когда размываются границы добра и зла, жизни и смерти. Исторические корни русского двойничества исследователь находит в эпохе Ивана Грозного, разделившего страну на земщину и опричнину, что породило и раздвоение сознания. Двоиничество - это национальная мифологема, т.к. оно тесно связано с русским менталитетом и особым историческим путем России.
По мнению Д.С.Лихачева, двойники в русской литературной традиции впервые манифестируются сатирической повестью XVII в. о Фоме и Ереме. Это произведение не только открывает тему двойничества и двойников в русской литературе, но и задает параметры, в которых она разрабатывается в дальнейшем - связь с темой судьбы, роковой предопределенности жизни, преследования человека роком.
Весьма необычный взгляд на проблему двойственности в современной культуре изложен М.Ямпольским в его новой книге «О близком (Очерки немиметического зрения)» (М.,2001) В ней рассматриваются деформации и трансформации визуальности в культуре XIX - XX веков. Внимание этой эпохи постоянно обращено к аномальным зрительным ситуациям, когда нарушается дистанция между наблюдающим и объектом наблюдения, и начинает действовать «близкое» зрение, вплотную «налипающее» на глаза зрителя. Так бывает при воспроизведении микроскопических процессов, при объемном восприятии плоских фигур, при отделении цвета от контура, при зеркальном удвоении субъекта, при словесном воссоздании телесных соприкосновений. Все это не просто явления физиологии, но и факты искусства, и автор книги рассматривает их на широком философском и художественном материале - через теории Э. Канта и Э. Гуссерля, рисунки С. Эйзенштейна, кинофильмы А.Сокурова, книги Э. По, М. Пруста и В. Набокова.
Автор считает, что все эти явления основаны на дистанцировании наблюдателя и объекта, т.е. оппозиции субъекта и объекта. Это непреодолимое самодистанцирование, через расщепление и удвоение, восходит к традиции двойничества, к сфере различения «Я» и «не-Я».
Одна из последних монографий, посвященных двойничеству, вышла в Самаре. Ее авторы С.З.Агранович и И.В.Саморукова дают свое определение двойничества как «языковой структуры, в которой образ человека корректируется одним из исторических вариантов бинарной модели мира». Поясняя такую дефиницию, авторы пишут, что «двоиничество находит свое воплощение в конкретных моделях языка культуры от архаического мифа и ритуала до стереотипов современного сознания, которые воплощаются в различных дискурсивных практиках, где бинарная картина мира опосредуется идеологическим, политическим, художественным или иным контекстом»1. По существу, предложенное определение не является литературоведческим и не может быть принято как рабочее, хотя далее в своей книге исследователи описывают именно литературные типы двойничества. Их три: 1) двойники-антагонисты; 2) карнавальные пары; 3) близнецы («русский тип»).
Данное деление произведено на основании следующих признаков: генезис, имманентная модель социума, отражающаяся во внутренней структуре конфликта, функции персонажей в плане их соотношения друг с другом; структура сюжетного развертывания, преимущественные родовые и жанровые модели.
Самым распространенным типом являются «двойники-антагонисты», отношения между которыми организуются как конкуренция и противоборство. Генетически эта модель восходит к мифологической структуре «культурный герой-трикстер» и существует на протяжении всей истории литературы. Противопоставленность героев может обнаруживаться в психологической, нравственной, социальной, возрастной или метафизической областях.
Второй тип - «карнавальные пары» реализует такие отношения персонажей, как взаимодополнение и взаимозамещение. В генетическом отношении он восходит к европейскому карнавальному сознанию и распространяется от античной комедии до реализма. Чаще всего встречающиеся пары, это: царь-шут и хозяин-слуга, между которыми устанавливаются отношения культурного патронажа.
Русский вариант двойничества связан с идеей общей трагической судьбы близнечной пары, ее гибели как результата бессилия перед внешними обстоятельствами. Персонажи являются представителями человечества, столкнувшегося с глобальной внесубъектной и внелогичной силой. Внешне близнецы существуют как пары конфликтующие, но в ходе сюжета обнаруживается мнимость их конфликта. Авторы считают данный тип двойничества почти исключительной принадлежностью русской литературы, особенно в переломные моменты, когда нависает угроза тотального уничтожения, физической или духовной смерти.
Исследователи обработали обширный фактографический материал, заключив его в стройную логическую систему. В этом смысле ценность этой работы очевидна. Однако, рамки каждого из типов двойничества слишком узки и непроницаемы. «Загнать» в данную схему все варианты двойников, встречающиеся в литературе, представляется проблематичным. К какому типу следует отнести двоиническую пару
Коврин - Черный монах (из повести А.П.Чехова «Черный монах»), если внешне их отношения организуются как взаимодополнение и патронаж, но при этом не имеется никакой смеховой, карнавальной семантики? К «русскому типу» двойников их тоже вряд ли удастся отнести, потому что это не близнецы-трикстеры.
В работе Агранович и Саморуковой говорится о том, что в серьезной литературе к началу XX в. чистое двойничество исчерпано. Однако не поясняется, что именно подразумевается под «чистым» двойничеством. Между тем, двойнические мотивы и образы широко представлены в новейшей литературе.
Феномен двойничества не раз становился предметом исследования в кандидатских диссертациях. Так, в диссертации А.В.Козловой1 показываются различные варианты мотива двойника в русской романтической прозе как национальные рефлексы европейской традиции двойничества, а также излагаются религиозно-философские основы и эстетические принципы двойничества в немецком романтизме.
В диссертации М.В.Божович «Мотив двойничества в творчестве Жерара де Нерваля»2 данное литературное явление исследуется на материале зарубежной литературы. В работах Л.Романчук, в том числе и в кандидатской диссертации, посвященной творчеству У. Годвина, акцент сделан на генезисе образа двойника3. Интересно замечание автора о том, что в романтической литературе начала XIX века происходит изменение привычных архетипов: прежде всего, из мотива противостояния «культурного героя» и «антигероя» исчезает внешняя конкретика, антигерой перемещается во внутреннюю самость культурного героя, становясь метафорой его темной стороны.
В диссертации И.В.Ставровской «Мотив двойничества в русской поэзии начала XX века (И.Анненский, А.Ахматова)»1 акцентирована органичная связь культуры Серебряного века с культурными системами прошлого, в частности, с мироощущением европейского барокко.
Особый интерес представляют работы, посвященные проблеме двойничества в романтизме. Строго говоря, литературное двойничество в современном значении этого термина с романтизма и начинается. Из большого числа исследований по данной проблеме, кроме манифестов самих романтиков, следует отметить работы Н.Я.Берковского и Ю.В.Манна, посвященные эстетике романтизма в целом .
Двойничество - явление сложное и многоплановое, и может быть атрибутировано в двух направлениях. В широком, культурологическом смысле - это древнейшая универсальная модель художественного исследования места человека среди других людей, основанная на бинарности как основополагающем принципе конструирования мира человеческим сознанием. Двойничество моделирует отношение индивида к внешнему миру и к другим индивидам, и является гетерогенным явлением, и в принципе, может быть обнаружено почти в каждом произведении.
В более узком, литературоведческом, значении (которое используется нами как рабочее определение), двойничество - это литературный феномен, основанный на бинарности как исходной эстетической позиции и характеризующийся определенным, более или менее закрепленным набором свойств, составляющих внутреннюю сущность и внешнюю форму художественного произведения, и потому тесно связанный с фабулой, системой персонажей и стилем автора. Феномен двойничества структурирует всю поэтику художественного произведения (и с точки зрения формы, и с точки зрения содержания), и
в этом смысле он отличен от темы (проблемы) двоиничества. Тема двоиничества есть одна из форм проявления художественной философской концепции бинарности как исходной характеристики мироздания или психологического явления раздвоения личности, проявления, отражающегося на реализации «двойнических» мотивов или других отдельных средств из арсенала феномена двоиничества.
В данном диссертационном исследовании предпринят анализ конкретных форм реализации феномена двоиничества в новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах». Этот выбор обусловлен рядом причин. Во-первых, «Сильфида» и «Черный монах» являются весьма показательными произведениями для нашей темы, поскольку феномен двоиничества структурирует всю их поэтику. Во-вторых, при прочтении повестей обнаруживается поразительное текстуальное сходство, которое обуславливает потребность проанализировать глубинную связь этих произведений.
Поэтому исследование форм реализации феномена двоиничества в «Сильфиде» и «Черном монахе» проводится нами с целью выявления глубинного художественного смысла этих произведений. Рассмотрение отдельных звеньев из цепочки множества смысловых связей, составляющих структуру «двойническои» поэтики, неизбежно приводит к ограниченности и излишней прямолинейности выводов. Тем не менее предлагаемый анализ текстов позволяет обосновать одно из возможных прочтений данных произведений.
Поскольку в настоящем диссертационном исследовании особое внимание уделяется реализации художественных принципов феномена двоиничества в творчестве В.Ф.Одоевского и А.П.Чехова, следует указать основные работы, касающиеся проблем поэтики этих авторов. Творчество Одоевского изучено не всесторонне, поэтому до настоящего времени единственной в своем роде остается классическая работа П.Н.Сакулина «Из истории русского идеализма. Князь В.Ф.Одоевский. Мыслитель. Писатель»(1913). Творчество писателя в контексте романтической литературы исследовал В.И.Сахаров1. Об Одоевском как писателе и государственном деятеле - работы М.А.Турьян2.
Генезис философской прозы писателя исследовал М.И.Медовой. Существует также ряд диссертационных исследований, посвященных творчеству Одоевского. Первой в этом ряду следует отметить докторскую диссертацию Н.М.Михайловской «Владимир Федорович Одоевский - писатель-просветитель». За ней следуют кандидатские диссертации: Е.Р. Булдаковой «Книга В.Ф.Одоевского «Русские ночи» и интеллектуальная культура его времени», М.В. Лобыцыной «Своеобразие русской фантастической повести 1820-1830-х nv (Н.В.Гоголь и В.Ф.Одоевский)», И.В. Соловьевой «Добро и зло в прозе В.Ф.Одоевского», М.С. Штерн «Философско-художественное своеобразие прозы В.Ф.Одоевского» и некоторые другие. Однако, при всем том, творчество Одоевского мало изучено с позиции реализации в нем традиции двойничества, поэтому дальнейшее исследование этого явления представляется перспективным.
Проблемам влияния эстетики Гофмана на творческий метод В.Ф.Одоевского уделяли внимание в своих работах Ю.М.Проскурина, А.Ботникова и В.И.Сахаров3.
Основной эстетический принцип, унаследованный русским писателем от немецкого романтика, - это двоемирие, лежащее в основе феномена двойничества. Многочисленны исследования, посвященные влиянию творчества В.Ф.Одоевского на русских писателей: А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, М.Ю.Лермонтова, и др. Об этом писали М.А.Турьян, Н.В.Измайлов, В.И.Сахаров. Творчество Одоевского не обойдено вниманием и в зарубежном литературоведении. В Лондоне в 1986 г. вышла монография Н.Корнуэлла по творчеству Одоевского.
Исследование творчества А.П.Чехова обязывает также изучить специальную литературу, посвященную произведениям этого писателя. На сегодняшний день существует большое число монографий и статей по этой теме. Мотив двойничества постоянно «всплывал» в научной литературе, посвященной Чехову, однако очень редко он становился предметом специальных, пусть и частных исследований. В этом ряду стоит выделить работы М.Л.Семановой, И.Сухих, В.И.Кулешова, З.С.Паперного, В.В.Ермилова, В.П.Катаева и Н.В.Капустина.
Важно отметить тот факт, что целостного анализа феномена двойничества применительно к новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах» не проводилось, так же как и не рассматривались истоки их поразительного текстуального сходства. Предлагаемое исследование является первой попыткой анализа форм выражения феномена двойничества в данных произведениях. Этим определяется научная новизна предлагаемой работы.
Проблеме двойничества в настоящее время уделяется достаточно большое внимание, и при этом почти всеми авторами признается важность ее мифологической составляющей. Но специального исследования на тему феномена двойничества как организующего начала ряда произведений XIX и XX вв. до сих пор нет. В данной работе решается вопрос о том, какие глубинные связи между литературными произведениями обнаруживаются с помощью рассмотрения феномена двойничества. Этим объясняется актуальность выбранной темы.
Основной материал исследования составляют новелла В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повесть А.П.Чехова «Черный монах», которые рассматриваются под углом зрения реализации в них феномена двойничества, позволяющего установить наличие глубинных связей. Кроме того, нуждается в преодолении традиционный взгляд на данные произведения как на «загадочные» и непонятные. В качестве
привлеченных источников рассматриваются тексты «таинственных» повестей В.Ф.Одоевского «Саламандра», «Косморама» и его роман «Русские ночи», а также повести А.П.Чехова 1890-х годов - с целью расширить литературный контекст изучаемого явления. Генезис феномена двоиничества описывается на примерах произведений русской и зарубежной литературы таких авторов, как: Жан-Поль, Э.-Т.-А.Гофман, Л.Арним, Шамиссо, А.Погорельский, А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский, Ч. Диккенс, Р.-Л.Стивенсон, Ю.Л.Слезкин, МА.Кузмин, Г.И.Чулков, С.М.Городецкий, А.В.Чаянов, О.Уайльд, Ф.Кафка, А.Стринберг, Т.Манн, Х.-Л.Борхес.
Основная цель работы состоит в исследовании поэтики произведений русской классической литературы в контексте феномена двоиничества, с акцентом на их социо-культурные имплицитные значения, понимаемые как раскрытие высших смыслов, заложенных в анализируемых текстах. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
• показать, что литературное двойничество есть феномен, характеризующийся определенным набором художественных признаков и определяющий всю поэтику художественного произведения: и на уровне содержания, и на уровне формы;
• продемонстрировать, что двойничество есть явление динамичное, имеющее свои этапы становления и развития в литературе;
• напомнить, что двойничество есть феномен многоаспектный, включающий в себя мифологический, философский, психологический и другие смыслы;
• продемонстрировать, что феномен двоиничества определял поэтику новеллы В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах»;
• показать, что текстуальное сходство новеллы В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах» является отнюдь не случайным, а спровоцировано наличием глубинных типологических связей между ними.
При анализе произведений в свете поставленных задач мы обращались к сравнительно-историческому и системно-типологическому методам. Методологической основой работы стали приемы структурного и системного анализа, установление генетических и типологических связей, а также стратегия интертекстуального анализа. Для достижения научной достоверности предпринятого исследования мы сочли необходимым использовать проверенные методы литературоведческого поиска, поэтому особое внимание уделялось работам В.М.Жирмунского, А.Н.Веселовского, А.В.Михайлова, А.Ф.Лосева, Л.А.Абрамяна, Е.М.Мелетинского, О.М.Фрейденберг, Ю.М.Лотмана, В.Н.Топорова, Т.В.Цивьян, М.М.Бахтина, Д.С.Лихачева.
Научно-практическая значимость работы состоит в том, что основные положения исследования могут быть использованы в последующем научном рассмотрении проблем поэтики классической русской литературы и при разработке специальных курсов по частным проблемам эстетики романтизма и реализма. Апробация работы
Основные положения диссертации нашли отражение в докладах, сделанных на внутривузовских, российских и международных научных конференциях в течение 2000-2003 гг. Работа обсуждалась на кафедре литературы и методики обучения Шуйского государственного педагогического университета. По теме диссертации опубликовано 11 статей и тезисов докладов. Структура работы Диссертация состоит из Введения, двух глав, подразделенных на параграфы, Заключения и Библиографии.
Исследование феномена двойничества в русской литературе XIX века представляется перспективным, поскольку выводит на обнаружение новых глубинных связей между литературными произведениями этого времени.
В научной литературе существует несколько традиций в изучении феномена двойничества. Во-первых, есть целый ряд серьезных исследований, посвященных историческому становлению двойничества. Прежде всего, это классические работы Л.А.Абрамяна «Особенности отражения дуальной организации в праздничной мифологии», «Человек и его двойник: к вопросу об истоках близнечного культа», «Об идее двойничества по некоторым этнографическим данным»1. Привлекая обширный фактографический материал, автор доказывает очень раннюю и повсеместную укорененность образа двойника в самых разных культурах. Здесь же предпринята попытка типологизировать различные модели отношений «Я» и «двойника».
Другие исследования, касающиеся проблемы двойничества, носят, как правило, более частный характер и посвящены либо анализу данного феномена на определенной стадии развития человеческого интеллекта, либо двойничество рассматривается в конкретной культуре конкретной эпохи. К первому ряду можно отнести, прежде всего, работы мифологов. Так, Дж. Фрезер в главе «Опасности, угрожающие душе» своей знаменитой «Золотой ветви» констатирует, что феномен двойничества реализовался в разных культурах по-разному, создавая, говоря современным языком, пересекающиеся, но не совпадающие полностью культурные коды (тень, зеркало и т.д.)2.
Классическая работа О.М.Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра», один из разделов которой посвящен мотиву двойничества и его реализации в мифах и сюжетах древнегреческой культуры, убедительно показывает не только архаичность этого явления, но и сложность реализации данной мифологемы в литературе1. Фрейд енберг связывает культурную функцию двойничества с архаическим двоемирием, с бинарным делением мира на «пространство жизни» и «пространство смерти» в сознании древнего человека. В этой книге дан обзор генезиса двойников, а также акцентировано внимание на семантике двойника. Генезис двойников связан с мифами о душе как двойнике человека и с легендами, в которых человек борется со своим двойником-зверем. Исследователь утверждает, что появление образа двойника связано с представлениями о мире смерти. Другими понятиями, связанными с образом двойника являются «рабство» (двойник героя — его раб или слуга) и «глупость» (двойник - шут). Поэтому в семантике двойника слиты воедино смех, глупость и смерть.
Особое место занимают исследования К.-Г.Юнга2. Автор не ставит проблему двойничества как таковую, однако юнгеанские архетипы, особенно парные, отчасти проливают свет на происхождение и устойчивость образа двойника в человеческой психике. Кроме того, вычленение опорных структурирующих личность понятий (например, самость) помогает осознать амбивалентность двойнических отношений, стремление человека одновременно избавиться от двойника и слиться с ним.
Е.М.Мелетинский связывает образ двойника в культуре с близнечными мифами и архетипами культурного героя и трикстера: «Альтернатива между вариантами трикстер-брат и трикстер-второе лицо культурного героя не случайна. Здесь использован близнечный миф, а связь и сходство близнецов ведут к их известному отождествлению.
Поэтому в этом комплексе заключены и далекие корни мотива двойников и двойничества, получившие глубокую разработку только в XIX-XX веках, начиная с романтиков»1.
Под двойничеством Мелетинский подразумевает самый распространенный и самый очевидный тип двойничества - «двойники-антагонисты». Двойничество в русской литературе, по мнению ученого, это переосмысление, а иногда и пародирование романтической модели, и потому двойники часто связаны между собой пародийными отношениями. Мотив двойников в русской литературе связан с актуализацией древней архетипической модели вечной борьбы космоса и хаоса, опосредованной национальным менталитетом.
Многое из наработанного мифологами нашло свое отражение в соответствующих статьях энциклопедии «Мифы народов мира» и словаря «Славянская мифология» .
Среди работ, посвященных анализу литературного феномена двойничества, следует, прежде всего, отметить исследования М.М.Бахтина, в которых декларируется генетическая связь существования двойников с природой карнавального смеха. В своем двойнике герой умирает (отрицается), чтобы обновиться (очиститься, подняться над самим собой). «Развенчивающий двойник» появляется путем карнавального пародирования и принадлежит «миру наизнанку», являясь частью «карнавализованной литературы». Бахтин связывает с феноменом двойничества пародийность и гротеск как традиционные «двойнические» приемы.
Двояко трактует феномен двойничества Н.Т.Рымарь в своей монографии «Поэтика романа». В широком смысле этот феномен актуализируется в пяти типах сюжетно-композиционного развертывания образа героя через различные отношения «контакта и дистанции» с другими персонажами, а иногда и автором. В узком смысле двоиничество выведено в план «подобий и отражений», когда «двойники» героя ведут самостоятельную жизнь, и в них какие-то стороны его личности получают осуществление, акцентуацию и свободное развертывание1.
Проблемам «русского двойничества» посвящены работы Д.СЛихачева и А.М.Панченко2. В трактовке А.М.Панченко, двоиничество - это порочное удвоение мира, которое проникает в человеческое сознание и связано с мотивом катастрофы, нарушения привычного хода вещей, когда размываются границы добра и зла, жизни и смерти. Исторические корни русского двойничества исследователь находит в эпохе Ивана Грозного, разделившего страну на земщину и опричнину, что породило и раздвоение сознания. Двоиничество - это национальная мифологема, т.к. оно тесно связано с русским менталитетом и особым историческим путем России.
По мнению Д.С.Лихачева, двойники в русской литературной традиции впервые манифестируются сатирической повестью XVII в. о Фоме и Ереме. Это произведение не только открывает тему двойничества и двойников в русской литературе, но и задает параметры, в которых она разрабатывается в дальнейшем - связь с темой судьбы, роковой предопределенности жизни, преследования человека роком.
Весьма необычный взгляд на проблему двойственности в современной культуре изложен М.Ямпольским в его новой книге «О близком (Очерки немиметического зрения)» (М.,2001) В ней рассматриваются деформации и трансформации визуальности в культуре XIX - XX веков. Внимание этой эпохи постоянно обращено к аномальным зрительным ситуациям, когда нарушается дистанция между наблюдающим и объектом наблюдения, и начинает действовать «близкое» зрение, вплотную «налипающее» на глаза зрителя. Так бывает при воспроизведении микроскопических процессов, при объемном восприятии плоских фигур, при отделении цвета от контура, при зеркальном удвоении субъекта, при словесном воссоздании телесных соприкосновений. Все это не просто явления физиологии, но и факты искусства, и автор книги рассматривает их на широком философском и художественном материале - через теории Э. Канта и Э. Гуссерля, рисунки С. Эйзенштейна, кинофильмы А.Сокурова, книги Э. По, М. Пруста и В. Набокова.
Автор считает, что все эти явления основаны на дистанцировании наблюдателя и объекта, т.е. оппозиции субъекта и объекта. Это непреодолимое самодистанцирование, через расщепление и удвоение, восходит к традиции двойничества, к сфере различения «Я» и «не-Я».
Одна из последних монографий, посвященных двойничеству, вышла в Самаре. Ее авторы С.З.Агранович и И.В.Саморукова дают свое определение двойничества как «языковой структуры, в которой образ человека корректируется одним из исторических вариантов бинарной модели мира». Поясняя такую дефиницию, авторы пишут, что «двоиничество находит свое воплощение в конкретных моделях языка культуры от архаического мифа и ритуала до стереотипов современного сознания, которые воплощаются в различных дискурсивных практиках, где бинарная картина мира опосредуется идеологическим, политическим, художественным или иным контекстом»1. По существу, предложенное определение не является литературоведческим и не может быть принято как рабочее, хотя далее в своей книге исследователи описывают именно литературные типы двойничества. Их три: 1) двойники-антагонисты; 2) карнавальные пары; 3) близнецы («русский тип»).
Данное деление произведено на основании следующих признаков: генезис, имманентная модель социума, отражающаяся во внутренней структуре конфликта, функции персонажей в плане их соотношения
друг с другом; структура сюжетного развертывания, преимущественные родовые и жанровые модели.
Самым распространенным типом являются «двойники-антагонисты», отношения между которыми организуются как конкуренция и противоборство. Генетически эта модель восходит к мифологической структуре «культурный герой-трикстер» и существует на протяжении всей истории литературы. Противопоставленность героев может обнаруживаться в психологической, нравственной, социальной, возрастной или метафизической областях.
Второй тип - «карнавальные пары» реализует такие отношения персонажей, как взаимодополнение и взаимозамещение. В генетическом отношении он восходит к европейскому карнавальному сознанию и распространяется от античной комедии до реализма. Чаще всего встречающиеся пары, это: царь-шут и хозяин-слуга, между которыми устанавливаются отношения культурного патронажа.
Русский вариант двойничества связан с идеей общей трагической судьбы близнечной пары, ее гибели как результата бессилия перед внешними обстоятельствами. Персонажи являются представителями человечества, столкнувшегося с глобальной внесубъектной и внелогичной силой. Внешне близнецы существуют как пары конфликтующие, но в ходе сюжета обнаруживается мнимость их конфликта. Авторы считают данный тип двойничества почти исключительной принадлежностью русской литературы, особенно в переломные моменты, когда нависает угроза тотального уничтожения, физической или духовной смерти.
Исследователи обработали обширный фактографический материал, заключив его в стройную логическую систему. В этом смысле ценность этой работы очевидна. Однако, рамки каждого из типов двойничества слишком узки и непроницаемы. «Загнать» в данную схему все варианты двойников, встречающиеся в литературе, представляется проблематичным. К какому типу следует отнести двоиническую пару
Коврин - Черный монах (из повести А.П.Чехова «Черный монах»), если внешне их отношения организуются как взаимодополнение и патронаж, но при этом не имеется никакой смеховой, карнавальной семантики? К «русскому типу» двойников их тоже вряд ли удастся отнести, потому что это не близнецы-трикстеры.
В работе Агранович и Саморуковой говорится о том, что в серьезной литературе к началу XX в. чистое двойничество исчерпано. Однако не поясняется, что именно подразумевается под «чистым» двойничеством. Между тем, двойнические мотивы и образы широко представлены в новейшей литературе.
Феномен двойничества не раз становился предметом исследования в кандидатских диссертациях. Так, в диссертации А.В.Козловой1 показываются различные варианты мотива двойника в русской романтической прозе как национальные рефлексы европейской традиции двойничества, а также излагаются религиозно-философские основы и эстетические принципы двойничества в немецком романтизме.
В диссертации М.В.Божович «Мотив двойничества в творчестве Жерара де Нерваля»2 данное литературное явление исследуется на материале зарубежной литературы. В работах Л.Романчук, в том числе и в кандидатской диссертации, посвященной творчеству У. Годвина, акцент сделан на генезисе образа двойника3. Интересно замечание автора о том, что в романтической литературе начала XIX века происходит изменение привычных архетипов: прежде всего, из мотива противостояния «культурного героя» и «антигероя» исчезает внешняя конкретика, антигерой перемещается во внутреннюю самость культурного героя, становясь метафорой его темной стороны.
В диссертации И.В.Ставровской «Мотив двойничества в русской поэзии начала XX века (И.Анненский, А.Ахматова)»1 акцентирована органичная связь культуры Серебряного века с культурными системами прошлого, в частности, с мироощущением европейского барокко.
Особый интерес представляют работы, посвященные проблеме двойничества в романтизме. Строго говоря, литературное двойничество в современном значении этого термина с романтизма и начинается. Из большого числа исследований по данной проблеме, кроме манифестов самих романтиков, следует отметить работы Н.Я.Берковского и Ю.В.Манна, посвященные эстетике романтизма в целом .
Двойничество - явление сложное и многоплановое, и может быть атрибутировано в двух направлениях. В широком, культурологическом смысле - это древнейшая универсальная модель художественного исследования места человека среди других людей, основанная на бинарности как основополагающем принципе конструирования мира человеческим сознанием. Двойничество моделирует отношение индивида к внешнему миру и к другим индивидам, и является гетерогенным явлением, и в принципе, может быть обнаружено почти в каждом произведении.
В более узком, литературоведческом, значении (которое используется нами как рабочее определение), двойничество - это литературный феномен, основанный на бинарности как исходной эстетической позиции и характеризующийся определенным, более или менее закрепленным набором свойств, составляющих внутреннюю сущность и внешнюю форму художественного произведения, и потому тесно связанный с фабулой, системой персонажей и стилем автора. Феномен двойничества структурирует всю поэтику художественного произведения (и с точки зрения формы, и с точки зрения содержания), и в этом смысле он отличен от темы (проблемы) двоиничества. Тема двоиничества есть одна из форм проявления художественной философской концепции бинарности как исходной характеристики мироздания или психологического явления раздвоения личности, проявления, отражающегося на реализации «двойнических» мотивов или других отдельных средств из арсенала феномена двоиничества.
В данном диссертационном исследовании предпринят анализ конкретных форм реализации феномена двоиничества в новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах». Этот выбор обусловлен рядом причин. Во-первых, «Сильфида» и «Черный монах» являются весьма показательными произведениями для нашей темы, поскольку феномен двоиничества структурирует всю их поэтику. Во-вторых, при прочтении повестей обнаруживается поразительное текстуальное сходство, которое обуславливает потребность проанализировать глубинную связь этих произведений.
Поэтому исследование форм реализации феномена двоиничества в «Сильфиде» и «Черном монахе» проводится нами с целью выявления глубинного художественного смысла этих произведений. Рассмотрение отдельных звеньев из цепочки множества смысловых связей, составляющих структуру «двойническои» поэтики, неизбежно приводит к ограниченности и излишней прямолинейности выводов. Тем не менее предлагаемый анализ текстов позволяет обосновать одно из возможных прочтений данных произведений.
Поскольку в настоящем диссертационном исследовании особое внимание уделяется реализации художественных принципов феномена двоиничества в творчестве В.Ф.Одоевского и А.П.Чехова, следует указать основные работы, касающиеся проблем поэтики этих авторов. Творчество Одоевского изучено не всесторонне, поэтому до настоящего времени единственной в своем роде остается классическая работа П.Н.Сакулина «Из истории русского идеализма. Князь В.Ф.Одоевский. Мыслитель. Писатель»(1913). Творчество писателя в контексте романтической литературы исследовал В.И.Сахаров1. Об Одоевском как писателе и государственном деятеле - работы М.А.Турьян2.
Генезис философской прозы писателя исследовал М.И.Медовой. Существует также ряд диссертационных исследований, посвященных творчеству Одоевского. Первой в этом ряду следует отметить докторскую диссертацию Н.М.Михайловской «Владимир Федорович Одоевский - писатель-просветитель». За ней следуют кандидатские диссертации: Е.Р. Булдаковой «Книга В.Ф.Одоевского «Русские ночи» и интеллектуальная культура его времени», М.В. Лобыцыной «Своеобразие русской фантастической повести 1820-1830-х nv (Н.В.Гоголь и В.Ф.Одоевский)», И.В. Соловьевой «Добро и зло в прозе В.Ф.Одоевского», М.С. Штерн «Философско-художественное своеобразие прозы В.Ф.Одоевского» и некоторые другие. Однако, при всем том, творчество Одоевского мало изучено с позиции реализации в нем традиции двойничества, поэтому дальнейшее исследование этого явления представляется перспективным.
Проблемам влияния эстетики Гофмана на творческий метод В.Ф.Одоевского уделяли внимание в своих работах Ю.М.Проскурина, А.Ботникова и В.И.Сахаров3.
Основной эстетический принцип, унаследованный русским писателем от немецкого романтика, - это двоемирие, лежащее в основе феномена двойничества. Многочисленны исследования, посвященные влиянию творчества В.Ф.Одоевского на русских писателей: А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, М.Ю.Лермонтова, и др. Об этом писали М.А.Турьян, Н.В.Измайлов, В.И.Сахаров. Творчество Одоевского не обойдено вниманием и в зарубежном литературоведении. В Лондоне в 1986 г. вышла монография Н.Корнуэлла по творчеству Одоевского.
Исследование творчества А.П.Чехова обязывает также изучить специальную литературу, посвященную произведениям этого писателя. На сегодняшний день существует большое число монографий и статей по этой теме. Мотив двойничества постоянно «всплывал» в научной литературе, посвященной Чехову, однако очень редко он становился предметом специальных, пусть и частных исследований. В этом ряду стоит выделить работы М.Л.Семановой, И.Сухих, В.И.Кулешова, З.С.Паперного, В.В.Ермилова, В.П.Катаева и Н.В.Капустина.
Важно отметить тот факт, что целостного анализа феномена двойничества применительно к новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах» не проводилось, так же как и не рассматривались истоки их поразительного текстуального сходства. Предлагаемое исследование является первой попыткой анализа форм выражения феномена двойничества в данных произведениях. Этим определяется научная новизна предлагаемой работы.
Проблеме двойничества в настоящее время уделяется достаточно большое внимание, и при этом почти всеми авторами признается важность ее мифологической составляющей. Но специального исследования на тему феномена двойничества как организующего начала ряда произведений XIX и XX вв. до сих пор нет. В данной работе решается вопрос о том, какие глубинные связи между литературными произведениями обнаруживаются с помощью рассмотрения феномена двойничества. Этим объясняется актуальность выбранной темы.
Основной материал исследования составляют новелла В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повесть А.П.Чехова «Черный монах», которые рассматриваются под углом зрения реализации в них феномена двойничества, позволяющего установить наличие глубинных связей. Кроме того, нуждается в преодолении традиционный взгляд на данные произведения как на «загадочные» и непонятные. В качестве привлеченных источников рассматриваются тексты «таинственных» повестей В.Ф.Одоевского «Саламандра», «Косморама» и его роман «Русские ночи», а также повести А.П.Чехова 1890-х годов - с целью расширить литературный контекст изучаемого явления. Генезис феномена двоиничества описывается на примерах произведений русской и зарубежной литературы таких авторов, как: Жан-Поль, Э.-Т.-А.Гофман, Л.Арним, Шамиссо, А.Погорельский, А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский, Ч. Диккенс, Р.-Л.Стивенсон, Ю.Л.Слезкин, МА.Кузмин, Г.И.Чулков, С.М.Городецкий, А.В.Чаянов, О.Уайльд, Ф.Кафка, А.Стринберг, Т.Манн, Х.-Л.Борхес.
Основная цель работы состоит в исследовании поэтики произведений русской классической литературы в контексте феномена двоиничества, с акцентом на их социо-культурные имплицитные значения, понимаемые как раскрытие высших смыслов, заложенных в анализируемых текстах. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
• показать, что литературное двойничество есть феномен, характеризующийся определенным набором художественных признаков и определяющий всю поэтику художественного произведения: и на уровне содержания, и на уровне формы;
• продемонстрировать, что двойничество есть явление динамичное, имеющее свои этапы становления и развития в литературе;
• напомнить, что двойничество есть феномен многоаспектный, включающий в себя мифологический, философский, психологический и другие смыслы;
• продемонстрировать, что феномен двоиничества определял поэтику новеллы В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах»;
• показать, что текстуальное сходство новеллы В.Ф.Одоевского «Сильфида» и повести А.П.Чехова «Черный монах» является отнюдь не случайным, а спровоцировано наличием глубинных типологических связей между ними.
При анализе произведений в свете поставленных задач мы обращались к сравнительно-историческому и системно-типологическому методам. Методологической основой работы стали приемы структурного и системного анализа, установление генетических и типологических связей, а также стратегия интертекстуального анализа. Для достижения научной достоверности предпринятого исследования мы сочли необходимым использовать проверенные методы литературоведческого поиска, поэтому особое внимание уделялось работам В.М.Жирмунского, А.Н.Веселовского, А.В.Михайлова, А.Ф.Лосева, Л.А.Абрамяна, Е.М.Мелетинского, О.М.Фрейденберг, Ю.М.Лотмана, В.Н.Топорова, Т.В.Цивьян, М.М.Бахтина, Д.С.Лихачева.
Научно-практическая значимость работы состоит в том, что основные положения исследования могут быть использованы в последующем научном рассмотрении проблем поэтики классической русской литературы и при разработке специальных курсов по частным проблемам эстетики романтизма и реализма. Апробация работы
Основные положения диссертации нашли отражение в докладах, сделанных на внутривузовских, российских и международных научных конференциях в течение 2000-2003 гг. Работа обсуждалась на кафедре литературы и методики обучения Шуйского государственного педагогического университета. По теме диссертации опубликовано 11 статей и тезисов докладов. Структура работы Диссертация состоит из Введения, двух глав, подразделенных на параграфы, Заключения и Библиографии.
Художественные средства воплощения феномена двойничества
Феномен двойничества как цельное явление характеризуется наличием богатого арсенала художественных средств.
Характерными художественными приемами данного феномена (речь идет о доминирующих в эстетике двойничества приемах, но не всегда являющихся его исключительной принадлежностью) следует назвать: принцип циклообразования, когда несколько произведений малой формы (например, новелл) объединяются при помощи связующей фигуры рассказчика в крупный прозаический жанр (роман). Таковы «Русские ночи» В.Ф.Одоевского. Части произведения также могут соотноситься между собой по принципу «полярной зеркальности» и иметь контрастный смысл: по характеру событийности и по особенностям поведения героев. Чаще всего композиция таких произведений бывает двухчастной.
Наиболее распространенными сюжетными ходами в традиции двойничества являются: детективное построение, связанное с двойническим мотивом блуждания по лабиринту обстоятельств вкупе с фаталистической настроенностью, и исповедальный жанр. Примерами такого рода являются «Мадемуазель де Скюдери» Э.Т.А.Гофмана и «Доктор Джекил и мистер Хайд» Р.-Л. Стивенсона.
Часто произведениям, принадлежащим традиции двойничества, присуще переплетение внешнего и внутреннего сюжетов. Внешний, как правило, разворачивается как игра страстей, история человеческих отношений. А внутренний сюжет - это история души, ее заблуждений и прозрений, что реализовано в «Космораме» В.Одоевского.
Особое место в эстетике двойничества занимает образная система «герой и его двойник». Она может иметь три реализации. Во-первых, человек и его двойник могут существовать отдельно друг от друга, причем двойник воспринимается как «чужой» и наделяется вредоносными чертами. Тогда отношения с двойником организуются как вражда. Во-вторых, герой и его двойник могут совмещаться, например, в зеркале. В этом случае двойник способствует утверждению в образе героя самого себя. И, наконец, двойник может быть глубоко запрятан в «Я» героя и быть с ним почти слитым. Восстановление первоначальной разделенности становится возможным только в критические моменты. Таким образом, двойник наделяется положительными чертами, и отношения с ним организуются как примирение.
Следовательно, выявление оппозиции Я - Другой тлеет три важных последствия: 1) двойник приходит не откуда-то извне, а появляется изнутри человека, из темной стороны его души (например, в «Эликсире сатаны» Э.Т.А.Гофмана); 2) встреча с ним перестает быть простым совпадением, но, напротив, становится предсказуемой и закономерной, поскольку рано или поздно человек должен познать самого себя («Доктор Джекил и мистер Хайд» Р.-Л.Стивенсона); 3) двойник как порождение субъективного мира оказывается теперь не столько близнецом, сколько духовным братом, alter ego героя, так что смысловой центр тяжести переносится с внешнего сходства на внутреннее подобие («Портрет Дориана Грея» О.Уайльда).
Особое место в литературной традиции развития образа двойника принадлежит оппозиции «автор произведения и его главный герой в качестве двойника». В такой ситуации отношения организуются по принципу подобия. Герой - это двойник автора, наделенный его опытом и взглядом на мир. Таковым является Ириней Модестович Гомозейко, любимый герой В.Ф. Одоевского. Именно с Гомозейкой в первую очередь связано рождение литературного «двойника», от имени которого Одоевский любил исповедоваться и вести с читателем диалог. Даже внешне герой Одоевского был похож на него самого. Ириней Модестович, «сочинитель» и «собиратель», человек ученый и «почтенный», но «скромный и боязливый» живо напоминал современникам самого писателя.
Характерной чертой двойничества в литературе стали так называемые «дуальные модели» (бинарные оппозиции): гармония -хаос, война - мир, копия - оригинал, старый - новый, правое - левое, старший — младший, болезнь - здоровье, патология - норма и т.д. Эти оппозиции, как правило, реализуются в таких мотивах, как инициация (посвящение в тайны мироздания) и психическая или физическая болезнь, открывающая доступ к познанию высших истин. Первый мотив может быть связан с фаустианской, а второй - с утопической темой, когда больное воображение героя рисует ему идеальные картины совершенного мироустройства..
Обязательные двойнические мотивы: мотив маски, платья, самозванства, т.е. «личины» - в широком смысле. Маска что-то скрывает, утаивает, обманывает, и за ней часто оказывается пустота. Маска воспринимается как частица какого-то иного мира, и потому она никогда не может стать просто вещью среди других вещей1.
Генезис литературного феномена двойничества
Несмотря на то, что двойничество проявило себя на ранних стадиях развития человечества, о его становлении как литературного феномена можно говорить только применительно к Новому времени. Существует три точки зрения на эту проблему. Одни ученые считают, что двойничество заявило о себе в литературе романтизма, другие относят время появления двойнической традиции к эпохе барокко (XVII в.). Третьи называют исходным для двойничества XVI век и литературу маньеризма.
В.Крюков считает, что тема двойничества актуализировалась в литературе в XVI в. в связи с эпохой Великих географических открытий1. Человечество пережило шок в результате слишком резкого и внезапного расширения горизонтов средневекового сознания, когда в пространство уютного и привычного европейского мирка со всех сторон хлынуло новое, странное, недоступное пониманию, а в силу этого, ужасное и чудовищное.
Проявлением этого психического состояния в искусстве стал маньеризм с его хрупкой экзальтированной красотой на грани с инфернальным уродством; темными, парадоксальными метафорами, головокружительными переходами из крайности в крайность; перевернутым миром карнавальной дьяблерии, где все «шиворот-навыворот». Ощущение фатальной двуликости и эфемерной абсурдности жизни вылилось в главный принцип маньеризма: сочетать несочетаемое (человек и чудовище, красота и уродство, гений и злодейство, рай и ад).
Поэма Т.Тассо «Освобожденный Иерусалим» отразила те сдвиги в социальной психологии и культуре Италии, которые были в значительной мере связаны с кризисом гуманизма и контрреформацией, с общественными потрясениями и нравственной ломкой - всем, что в корне изменило общественное сознание. В этом произведении двуплановость стала сюжетообразующим стержнем повествования.
В книге Ариосто «Неистовый Орландо», принадлежащей культуре Ренессанса, обнаруживаются черты, впоследствии ярко проявившиеся в романтической литературе, в частности, у В.Ф.Одоевского. Причудливый симбиоз реальности и фантастики, подсвеченной тонкой иронией, поразительно напоминает поэтику его «Пестрых сказок». Эпизод, когда Астольфо привозит с Луны на землю утраченный разум Орландо, запечатанный в аптекарской склянке с соответствующей этикеткой, наводит на ассоциации с героями Одоевского и Э.-Т.-А.Гофмана, заключенными в колбы, банки и прочие странные предметы.
С «Трагической истории доктора Фауста» К.Марло начинается культивирование ключевой для «двойнической» литературы темы договора с дьяволом, продажи души ради познания высшей истины. Желая проникнуть в тайны мироздания, Фауст стремится к безграничной власти и богатству, личной свободе и власти над миром. Фауст Марло - это трагическая идеализированная личность, испытывающая упоение могуществом человеческого разума. Однако осуществившиеся мечты не приносят герою счастья - абсолютная свобода приводит к абсолютному одиночеству, к отторжению от людей и опустошает душу. Фауст одержим нетерпением и гордыней, а потому обречен на отчаяние, и после долгих препирательств с ангелами света, злые духи уносят его душу в ад.
В литературе позднего Возрождения появился жанр утопии. В двойнической традиции утопизм трансформируется в один из постоянных мотивов. Неудовлетворенность действительностью обусловила желание создать хотя бы в воображении образ идеальной страны, своего рода Земли Обетованной. Неслучайно греческое название «утопия» представляет собой игру сходно звучащих слов и «благословенная страна». Традицию идеальных государств начал Т.Мор в своей «Утопии», ему наследовал «Город Солнца» Кампанеллы. Позже мыслями о справедливо устроенном обществе будут наполнены главы о Телемском аббатстве Ф.Рабле, размышления о Золотом веке Дон Кихота, «Новая Атлантида» Ф.Бэкона, главы о королевстве Бробдингнег Дж.Свифта, «Вести ниоткуда» У.Морриса. Развитие идей Мора и споры с ними приведут к возникновению целого пласта «утопической» литературы, а в XX в. выльются в новый жанр - «антиутопии».
На наш взгляд, применительно к эпохе маньеризма констатировать факт появления двойничества как литературного феномена все-таки не следует, поскольку, как уже было показано, это явление складывается из многих слагаемых. Литература XVI в. сообщила ему поэтический принцип бинарных оппозиций и сам трагедийный пафос разорванности сознания, неумения примирить в душе мир реальный и мир идеальный. Именно в литературе этого периода проявляется важный для двойничества мотив утопии. Однако полной совокупности композиционных и сюжетообразующих слагаемых литературного феномена двойничества в литературе маньеризма еще не наблюдается.
Более распространенная точка зрения (Д.СЛихачев, А.М.Панченко) сводится к тому, что тема раздвоения личности, двойничества впервые получила развитие в литературе XVII в.- стиле барокко. О том же пишет и А.В.Михайлов: «Семнадцатый век отмечен распадением в сознании людей сферы материального и сферы духовного (...)Семнадцатый век вносит в распадение систему, приводя в «порядок» и обновляя традиционные представления об «уровнях» действительности»1.
Двойничество и философская идея синтеза в новелле В.Ф.Одоевского «Сильфида»
Повесть «Сильфида» была написана В.Ф.Одоевским в 1836 году, и согласно периодизации П.Н.Сакулина, относится к периоду философско-мистического идеализма писателя. С этим связано и присутствие в новелле ощутимого антипросветительского пафоса, связанного с развенчанием культа разума.
Одоевский задумал трилогию о взаимоотношениях человека со стихийными духами, объединив так называемые «мистические повести». Но этот замысел не осуществился. Были созданы только «Сильфида» и «Саламандра», но не как части единого целого, а как автономные произведения. Повесть же «Ундина» вообще не была написана.
Новелла «Сильфида» впервые появилась в печати в журнале «Современник» в 1837 (T.V) И не вызвала бурной реакции в литературных кругах. Это было ожидаемое от Одоевского произведение1, хотя известна негативная оценка повести А.С.Пушкиным, сказавшим, что «Княжна Зизи» более занимательна и истинна, нежели «Сильфида» . Затем, в продолжении нескольких десятилетий литературное наследие Одоевского почти не изучалось, и имя писателя было вновь открыто лишь в начале XX века, благодаря обстоятельной монографии П.Н.Сакулина. С точки зрения этого исследователя, «Сильфида» - есть художественное воплощение философских взглядов писателя. Сакулин писал, что в Одоевском мыслитель все-таки превалирует над художником.,
Позже в литературоведении творчество Одоевского в целом и новелла «Сильфида» в частности оценивались неоднозначно. В 1950-60-е годы ученые видели в «Сильфиде» протест против действительности и неоправданный уход от нее в иллюзорный мир мечтаний. Например, Н.П.Ждановский пишет о «торжестве консервативно-романтических тенденций, мистики, критике разума и восхвалении иррационализма, проповеди «чистого», отрешенного от действительности искусства»2. По мнению НЛ.Степанова, в этой повести обывательскому благоразумию и практицизму, «пошлой действительности», убивающей лучшие стороны личности, Одоевский противопоставляет иллюзорный мир мечты и фантастики»3. Однако, данные интерпретации значительно суживают глубинный смысл новеллы.
Свою трактовку «Сильфиды» в контексте других «таинственных» повестей В.Ф.Одоевского («Саламандра», «Орлахская крестьянка», «Косморама») дает В.И. Сахаров. По его мнению, в основе повестей -размышление писателя о тайнах человеческой психики4. Несомненен научный характер этого интереса, и сверхъестественное получает естественнонаучное объяснение. Поэтому фантастика служит утверждению романтических идеалов науки и искусства, а не пропаганде мистики и алхимии. Кроме того, в «Сильфиде» «Одоевский показал страшную власть обыденного быта, бездуховной материальности, разрушающую личность и выталкивающую ее либо в житейскую пошлость, либо в безумие», отсюда в повести и «беспощадная социальная сатира, критика неидеальной действительности, «пошлой прозы жизни» и утверждение высоких идеалов и всеобъемлющих духовных исканий»1.
С этой точкой зрения согласна М.А.Турьян, считающая, что в «Сильфиде» реализована идея «мистического прозрения», когда «человек, отрешившись от внешнего мира, может дойти до сумасшествия, предаваясь одному инстинктуальному бессознательному чувству, которое есть высшая степень сомнамбулизма. В то же время в повести прослеживается тенденция естественно-научной мотивировки мистических мотивов2.
А.В.Козлова утверждает, что «Сильфида» - это первая повесть о стихийных духах, в которой происходит пересечение идеи безумия и замысла новой науки и нового искусства. На месте прежних служителей муз - новый художник синтетического «искусства духа»: музыки -живописи - поэзии.
Новый ракурс прочтения новеллы «Сильфида» возможен благодаря феномену двойничества, определяющему поэтику этого произведения. В «Сильфиде» реализован двойнический принцип «зеркальной» двухчастной композиции. Повесть делится на две смысловые части, противоположные по количеству и характеру событий, а также по активности главного героя и других персонажей.
Первая часть целиком событийна. Главный герой - Михаил Платонович - очень активен. После приезда в деревню он наносит a многочисленные визиты соседям-помещикам, принимает гостей у себя, знакомится с «премилой девушкой» Катей, строит планы насчет свадьбы, много читает, наконец, ставит опыт с вызыванием стихийного духа воздуха. Во второй «смысловой» части событий меньше. Несколько недель герой вообще не выходит из дома, даже из кабинета. Он не встречается с невестой, избегает разговоров о свадьбе..
В первой части Михаил Платонович болен. Сначала, это просто психическая и физическая усталость, затем - душевная болезнь. Во второй части герой здоров, его вылечили от безумия. Однако если в начале повести он остроумен, ироничен, умен, полон жизни, то в конце — вял, подавлен, разочарован и пассивен. Сначала сам герой был создателем своей жизни, «играл» с людьми и притворялся; ставил каббалистические опыты, но затем он проводит свою жизнь, словно под гипнозом: ест, пьет, женится, подчиняясь чужой воле, т.к. его собственная подавлена.
Для первой части характерен мотив обретения. Герою достается наследство, он знакомится с жизнью в деревне, у него появляются новые связи, он находит свою невесту - Катю, обретает свою любовь -Сильфиду, и, главное, открывает смысл жизни. «...Когда прелестное существо слетало ко мне из невидимого мира, когда оно открывало мне таинства, которых теперь я выразить не умею, но которые были мне понятны....Где это счастие?»1 (193) - с горечью восклицает герой впоследствии. Во второй части повести Михаил Платонович теряет любовь и с ней утрачивает смысл жизни. Поместье и невеста, правда, остаются, но это не спасает положения. Герой потерял себя, а значит, утратил все. Так в повести реализуется двойническая оппозиция «потеря-находка».
Феномен двойничества как организующий фактор поэтики повести А.П.Чехова «Черный монах»
На третьей стадии, когда беседы с призраком становятся для Коврина явлением повседневным, он постоянно думает о Монахе, думает каждую минуту. В это время герой уже полностью находится во власти мании величия и всерьез считает себя гением. Со стороны было заметно, что он много жестикулирует, его глаза блестят, ив смехе слышится что-то странное. Сам Андрей Васильевич ощущал себя бесконечно счастливым и признавался Монаху: «С утра до ночи я испытываю одну только радость, она наполняет всего меня и заглушает все остальные чувства. Я не знаю, что такое грусть, печаль или скука» (8,248). Коврин считал, что проник в сущность вещей, постиг высший смысл жизни, беседуя с Черным монахом. Так через встречи и разговоры с призраком реализуется «двойническая» тема инициации, посвящения в тайны мира.
По мере развития болезни, впечатление, которое Коврин производит на окружающих, меняется. Сначала он казался «очень интересным», потом уже была заметна его странность, а в итоге ему был твердо поставлен диагноз: психическая болезнь. И после этого до сознания Коврина доходит, что он, действительно, сошел с ума и находится в очень опасном положении.
Важно отметить, что психическое нездоровье Коврина тесно связано с его физической болезнью. Если во время первых встреч с Монахом он страдал неврастенией, то во время последней у него случилось обострение чахотки. К тому же организм героя ослаблен нездоровым образом жизни и напряженной умственной работой. Чехов мотивирует галлюцинации своего героя вполне реалистически и в своих письмах настаивает на том, что это рассказ медицинский, и трактуется в нем мания величия1.
После лечения Коврина, которое Чехов описывает кратко, по-врачебному точно (бромистые препараты, теплые успокаивающие ванны, отдых, хорошее питание и отказ от вредных привычек), герой резко изменился. Когда он стал здоров, то вместе с тем и раздражителен, скучен, капризен, придирчив, сух и холоден. Изменение внутреннего состояния сказалось и на его внешности. Он подурнел и словно состарился: лицо пополнело и побледнело, стала вялой походка. По сути, Коврин перестал принадлежать самому себе. На первый взгляд -парадокс: находясь в плену иллюзий, герой был духовно совершенно свободен, но, освободившись от пут безумия, он оказался рабом праздной, обывательской, никчемной жизни. И эти вторые узы для него несоизмеримо страшнее, на что указывает и символический смысл его бритой головы - знак раба в древней Европе.
Душа выздоровевшего Коврина словно покрылась какой-то непроницаемой толстой оболочкой. Здесь уместно использовать образ, который ввел Одоевский в «Сильфиде» - образ ящика для инструментов. Тесный ящик - это символ обыденности, физического и душевного - животного - здоровья; а инструменты в нем - это человеческая душа. Инструменты втиснули в ящик - и они оказались испорченными: «Господа! Не инструменты для ящика, а ящик для инструментов!»
Коврин осознает свою деградацию и обвиняет в этом Песоцких. Он тоскует по Черному монаху, посещает знакомые места, пытается вернуть прошлогоднее настроение - но все безрезультатно. И, тем не менее, последняя встреча с призраком все-таки состоялась.
Появление фантома снова мотивировано физическим заболеванием: Коврин заболел чахоткой и устал, т.к. возобновил свою научную деятельность1. Но в то состояние, когда он смог увидеть Монаха, герой входил постепенно, его чувства обострились не сразу. За несколько дней до галлюцинации у Андрея Васильевича появилось предчувствие, что ничего хорошего из затеянной поездки в Крым не выйдет. Поводом к возвращению в прошлое стало прощальное письмо от Тани. В Коврине проснулось чувство вины и сожаления, недовольства собой и жизнью.
Уже находясь в Севастополе, он почувствовал, как стремительно меняется его внутреннее состояние. Стояла тихая, теплая лунная ночь на море, бухта, как живая, глядела на него, в нижнем этаже гостиницы слышались женские голоса и смех, но Ковриным почему-то овладело беспокойство, похожее на страх, ему казалось, что во всей гостинице он один-одинешенек. Внезапно ему стало жутко, он даже «мельком взглянул на дверь, как бы боясь, чтобы не вошла в номер и не распорядилась им опять та неведомая сила, которая какие-нибудь два года назад произвела столько разрушений в его жизни и в жизни близких» (8,255). Он уже почувствовал неотвратимое приближение этой силы. А когда услышал ту самую серенаду Брага, у него «захватило дыхание, и сердце сжалось от грусти, и чудесная, сладкая радость, о которой он уже забыл, задрожала в его груди» (8,256) (курсив мой — Т.Г.). Он «настроился» на волну связи с потусторонним миром, и Монах явился.
