Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Еврадиисхая концепция русской кульфуры и ее исфорико-кульфурные предпосылки 19
CLASS Глава 2. ПеФербургские мифы и проблема европеизации в фракфовке А. Н. ТОЛСФОГО, Б. А. Пильняка и А. П. Плафонова 5 CLASS 5
Глава 3. Проблема «Запад - Россия - ВОСФОК» И ФворчесФво Б.А. Пильняка 93
Заключение 131
Список использованной лиферафуры 137
- Еврадиисхая концепция русской кульфуры и ее исфорико-кульфурные предпосылки
- ПеФербургские мифы и проблема европеизации в фракфовке А. Н. ТОЛСФОГО, Б. А. Пильняка и А. П. Плафонова
- Проблема «Запад - Россия - ВОСФОК» И ФворчесФво Б.А. Пильняка
Введение к работе
В последние годы в России наблюдается повышенный научно-исследовательский и общественно-политический интерес к идеям евразийства, одного из направлений русской философской мысли эмиграции 20-30-х. гг. XX в. По евразийской концепции проводятся конференции и «круглые столы». В нескольких местах СНГ возникли евразийские центры и ассоциации. Средства массовой информации и многие периодические издания активно пропагандируют евразийское наследие. Все это свидетельствует о том, что «евразийские идеи относятся к «живому», насущному и имеют прямое отношение к национальному самопознанию» 1 , являясь одним из вариантов понимания сущности России в русской исторической мысли.
По характеристике П.Н. Савицкого, «общее значение Евразийства как особого течения русской философской и политической мысли можно определить следующим образом: оно есть попытка творческого реагирования русского национального сознания на факт русской революции»2.
К бесспорным заслугам евразийцев Н.А. Бердяев относил именно то, что они признавали революцию свершившимся фактом: «это - единственное пореволюционное идейное направление, возникшее в эмиграционной среде... Все остальные направления, «правые» и «левые», носят дореволюционный характер и потому безнадежно лишены творческой жизни и значения в будущем»3.
Тем не менее евразийцы в своих теоретических разработках провозглашали примат культуры над политикой и пытались на основе «синтеза гуманитарной науки и
естествознания, синтеза истории и географии» определить своеобразие России в ее природно-географическом и историко-культурном пространстве, в ее отношении к Востоку и Западу. И в Революции они видели не что иное, как «начало того периода, в котором культура в наиболее ярких своих проявлениях перейдет из насиженных европейских средоточий в более восточный русский, или евразийский мир»5. Отсюда и происходит название первого евразийского сборника «Исход к Востоку».
Именно поэтому термин «Евразия» в трактовке евразийцев не ограничивается его географическим смыслом, а включает в себя «некоторую сжатую культурно-историческую характеристику» российского мира, который сочетает «культурно-исторические элементы «Европы» и «Азии» и «не является, в то же время, в полной аналогии с природой, географически - ни Европой, ни Азией»6.
Россия, по глубокому убеждению евразийцев, - особая страна, которая, благодаря своему географическому расположению, исторической судьбе населяющих ее народов, родству их языков, духовного строя и культуры, соединила в себе элементы и Востока, и Запада. В связи с этим они предлагали синтезировать два разно определяющих начала российской жизни - восточное и западное, коренящиеся не только в географическом положении, но и в исторической судьбе страны. Понять и осознать собственную самобытность перед лицом других народов и культур - в этом, по мнению евразийцев, главная задача исторического самопознания русского народа.
В этом соединении противоречивых начал - та важнейшая составляющая, которая постоянно формировала облик России. С одной стороны, неразрывность связи России с
Западом, невозможность исторически изолироваться от него, а, с другой, - бесспорность своеобразия российского исторического пути. Стремление утвердить национальную самобытность в борьбе с «недугом европеизации» переходит нередко в обличение Запада и обоснование сходства с Востоком.
На наш взгляд, евразийская концепция интересна тем, что она стремилась охватить исторический путь складывания российской цивилизации во взаимодействии с Европой и Азией, с Западом и Востоком.
Проблема осознания места России в системе экономических, политических и духовных отношений Востока и Запада в сегодняшний день по-прежнему актуальна. Положения евразийцев оказываются весьма созвучными исканиям современных идеологов и политиков в связи с поиском новой стратегии решения межнациональных противоречий.
При преобладании интереса к философской и социально-политической сторонам евразийской концепции в современной научной литературе мы будем говорить о евразийских мотивах в литературе, о преломлении близких евразийству идей в литературно-художественном сознании. Главная цель данной работы состоит в обнаружении некоторых связей между историософской концепцией евразийства и идейно-художественным наполнением современной ему русской художественной литературы.
Для достижения главной цели диссертационной работы ставятся следующие исследовательские задачи:
- показав причины и условия возникновения евразийства, выявить его исторические и духовные истоки;
- раскрыть богатое смысловое содержание оппозиции «Восток - Запад» в русском национальном сознании, показывая главные ее варианты и видоизменения как на межкультурном уровне, так и внутри русской культуры;
- рассмотреть Петровскую эпоху и ее соотнесенность с пореволюционными годами с целью ретроспективного
освещения вопроса;
выявить и показать отражения евразийской
концепции в историософской проблематике литературы
1920-1930-х годов.
Предметом исследования в данной работе являются, с одной стороны, взгляды евразийцев на русскую историю и культуру, с другой стороны, литературные произведения, предвосхищающие евразийскую концепцию или же созданные в 20-30-е годы XX века и выражающие совпадающие с евразийством историософские взгляды.
В первой главе евразийство анализируется как звено развития русского национального сознания и в контексте духовного наследия Серебряного века. Рассматриваются такие художественные произведения, как «Ex oriente lux» (1890), «Панмонголизм» (1894), «Дракон» (1900) и поэма в прозе «Краткая повесть об Антихристе» (1900) В. Соловьева, «На поле Куликовом» (1908) и «Скифы» (1918) А. Блока, «Петербург» (1913) А. Белого, «Дети Выдры» (1913) В. Хлебникова, также рассказ И. Бунина «Чистый понедельник» (1944).
Вторая глава посвящается отражению петербургских мифов и осмыслению проблемы европеизации России в современной евразийскому движению литературе. Акцент делается на анализе таких художественных произведений, как «День Петра» (1918), «На дыбе» (1929), «Петр Первый» (1930-1941) А.Н. Толстого, «Его величество Kneeb Piter komandor» (1919), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922) Б.А. Пильняка и «Епифанские шлюзы» (1927) А.П. Платонова.
В основе третьей главы лежит анализ воплощения проблемы «Запад - Россия - Восток» в творчестве Б.А. Пильняка. Обращение к произведениям именно этого писателя определяется несколькими причинами. Во-первых, это склонность Б.А. Пильняка к историософской тематике, глубокая философичность его творчества; во-вторых, заграничные поездки писателя дают ему импульс осмыслить русскую культуру не только на уровне осознания внутренней противоречивости западного и восточного
начал, но и шире, на фоне всей мировой культуры; в-третьих, личные контакты писателя с Д.П. Святополком-Мирским, одним из ярких представителей левого крыла евразийского движения, и возможное его непосредственное знакомство с евразийской концепцией.
В данной главе рассматриваются такие произведения Б.А. Пильняка, как «Голый год» (1920), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922), «Старый сыр» (1923), «Отрывки из «повести в письмах», которую скучно кончить» (1923) , «Машиныи волки» (1923) , «Заволочье» (1925), «Рассказы о том, как создаются рассказы» (1926), «Большое сердце» (1926), «Корни японского солнца» (1926), «Китайская повесть» (или «Китайский дневник», 1927), «Немецкая история» (1928), «Китайская судьба человека» (1930) и «Камни и корни» (1935) .
Методологическое основание исследования.
Наша работа строится на исследовании евразийства как течения философской и политической мысли и художественной литературы. Этим во многом и обусловлена двойственность ее методологической базы: мы вынуждены будем обращаться как к философской, так и к литературоведческой методологии.
В формировании теоретико-методологической базы исследования большую роль сыграло наследие крупнейших теоретиков евразийства: Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского, П.П. Сувчинского, Г.В. Вернадского, Л.П. Карсавина, Д.П. Святополка-Мирского. Научные идеи евразийцев были углублены и развиты в фундаментальных трудах «последнего евразийца» Л.Н. Гумилева уже во второй половине XX века. Его работы не могли не оказать влияния на теоретико-методологические положения данной диссертации. Теоретико-методологической основой диссертационного исследования стали также историко-культурные, историко-философские и литературоведческие труды В.Н. Топорова, Б. А. Успенского, Л. К. Долгополова, В. В. Агеносова, И.О. Шайтанова. Учтен опыт Г.П. Струве, СЮ. Ключникова и В.В.
Перхина, обращавшихся к истории евразийства и изучавших его литературоведческую или
литературно-публицистическую деятельность, а также М.Л. Спивак, А. Казаркина, Е. Яблокова, О.А. Казниной и др., интерпретирующих художественные произведении с точки зрения отдельных аспектов евразийской концепции.
Итак, евразийцы постоянно обращали внимание на существование идейных параллелей в русской художественной литературе.
В 1926 г. П.Н. Савицкий заявил, что послереволюционная русская литература по обе стороны рубежа «утверждает истины евразийства», и это - «попытка творческого реагирования русского национального самосознания на факт русской революции»7.
По свидетельству Г..П. Струве, «евразийцы, в лице Савицкого, заговорили о наличии даже «евразийской струи» в советской литературе. На эту тему Савицкий в 1926 году читал в Праге доклад. К литературе, «вращающейся в кругу евразийских идей», он отнес Л. Леонова, А. Яковлева и К. Федина»8.
Еще раньше, до официального создания евразийства, Н.С. Трубецкой уже отметил, что «направление это носится в воздухе. Я чувствую его в стихах М. Волошина, А. Блока, С. Есенина»9.
Н.С. Трубецкой указывает, что в начале XX века в российском обществе создалась специфическая духовная атмосфера, в которой евразийские идеи «витали в воздухе». Он пишет: «похоже, что в сознании интеллигенции происходит какой-то сдвиг, который, может быть, сметет все старые направления и создаст новые на совершенно других основаниях»10.
В другом письме Н.С. Трубецкой еще раз подчеркивал, что евразийское течение родилось из особого
мировосприятия: «мы - это особое мироощущение А из этого мироощущения может происходить особое миросозерцание. А из этого миросозерцания могут быть выведены, между прочим, и некоторые политические положения. Но только между прочим!
Мы с самого начала понимали, что наше мироощущение принадлежит не только нам одним, оно носится в воздухе и присуще некоторым представителям известного поколения И этих-то родственных нам по духу людей мы и стали разыскивать и привлекать. Привлекать именно по признаку общности мироощущения. В однородности мироощущения и была наша сила»11.
Судя по тому, что в высказываниях П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого наблюдается обилие таких выражений, как «русское национальное самосознание», «мироощущение», «миросозерцание», «мировосприятие» и т.п., можно сделать вывод о том, что евразийские мыслители видят схожие черты между историософской концепцией и художественным творчеством исключительно на сознательном уровне.
Самый тот факт, что в разработке евразийской концепции принимали участие этнографы, лингвисты, историки, географы, философы, богословы, правоведы, уже ярчайшим образом свидетельствует о глубокой психологической и мировоззренческой основе этого движения.
В письме конца 192 6 года к Р. О. Якобсону Н.С. Трубецкой писал об очевидной параллельности в развитии различных областей культур и о том, что, следовательно, существует закон, обусловливающий эту параллельность.
На наш взгляд, эта связь и есть одинаковое сознание, мироощущение, которое по-разному воплощается в различных формах интеллектуального труда: в философской концепции более определенно, обостряется позиция; в художественном творчестве более условно, расплывчато, идея растворяется в образах.
Таким образом, поскольку писатели, произведения которых анализируются в данной работе, и евразийцы находились в общем историософском пространстве, в одной и той же культурной ситуации, задавались одними и теми же вопросами о судьбе России, схожесть их позиций вполне реальна и возможна.
С момента возникновения литература отличалась «двумя диалектически взаимосвязанными тенденциями»: «изображение и осмысление»12. По нашему мнению, эти тенденции связаны с двумя основными формами мышления человека - мифологической и рациональной, продуктами которых могут быть литература и философия.
В русской литературе особенно явно наблюдается сознательное тяготение философии и литературы друг к другу. Эта особенность отмечена и художниками, и учеными. Например, А. Блок сказал: «лучшие наши художники были мыслителями и философами». М. Горький утверждает, что в литературе «вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа»13. О вызревающей закономерности ухода большой литературы от бытописания к художественной философии, к «художественно-философскому синтезу» также пишет Е. Замятин: «для сегодняшней литературы плоскость быта - то же, что земля для аэроплана: только путь для разбега - чтобы потом вверх - от быта к бытию, к философии, к фантастике»14 .Указывая на любопытный факт, что «поэты становились философами, романисты- критиками, а философы - поэтами», как характерный признак серебряного века, ренессанса русской культуры, Л.А. Колобаева объясняет этот феномен «стремлением к всеобъемлющей целостности, к синтезу сознания»15.
В связи с подобным обстоятельством на грани философской концепции и истории литературы уже существуют многочисленные исследования. Принцип
изучения «философского» в литературе широко освещен в литературоведении.
Итак, с двух стороны подтверждается, что поставленные нами в данной работе задачи теоретически оправданы.
Степень научной разработки проблемы.
В исследовании проблемы «Евразийство и русская литература» наблюдаются три главных подхода: для первой группы ученых характерно изучение непосредственно литературно-критической или литературоведческой деятельности евразийцев; другим исследователям свойственен анализ конкретных произведений отдельных писателей в контексте евразийской концепции; а третий способ изучения характеризуется синтезом первых двух подходов.
Что касается изучения литературной деятельности самих евразийцев, то, поскольку среди них практически нет литературоведов-профессионалов, исследовательский интерес обычно сосредоточен на фигуре Д. П. Святополка-Мирского. О нем писали Г.П. Струве16, С.Ю. Ключников17 и В.В. Перхин18.
Г.П. Струве высоко оценивает двухтомную «Историю русской литературы» Д. П. Святополка-Мирского на английском языке и подробно рассматривает сотрудничество евразийца-литературоведа с передовыми французскими, английскими и эмигрантскими журналами, особенно его редакционно-организаторскую деятельность в журнале «Версты».
Если Г.П. Струве, как и С.Ю. Ключников, расценивает литературную деятельность Д.П. Святополка-Мирского в целом, то В.В. Перхин делает исследовательский акцент на поэтической критике. Он перечислил такие характерные аспекты в работе Д. П. Святополка-Мирского, как
«сопоставление русского и европейского» , внимание к образу исторической России, Святой Руси с ее религиозным стремлением, а также интерес к восточной теме в художественных произведениях, особенно отражающий, по мнению В.В. Перхина, евразийскую ориентацию критика.
Внимание исследователей привлекает также главное периодическое литературное издание евразийцев - журнал «Версты» (1926-1928)20. Более обзорную характеристику дал Г. П. Струве, рассматривая редакционный состав, программные задачи, основные рубрики и ведущих авторов журнала.
Помимо изучения литературной деятельности самих евразийцев, наблюдается и другой исследовательский принцип, основанный на анализе конкретных произведений отдельных писателей с использованием евразийской концепции.
Андрея Белого изучают, главным образом, в контексте проблемы «Восток - Запад»21.
В.Н. Топоров утверждает, что в романе «Петербург» говорится о «евразийском» начале, точнее - о двух началах, о двух стихиях: азиатской и европейской, иначе говоря, о Востоке и Западе, об их противостоянии, борьбе, но и взаимопроникновении и, если угодно, о перспективах синтеза в ту или другую сторону»22.
В то время как В.Н. Топоров рассматривает «евразийскую» точку зрения А. Белого на оппозицию «Восток - Запад» в романе «Петербург», М.Л. Спивак пытается освещать ту же проблему на более широком материальном фоне, показывая эволюцию авторского
замысла в таких произведениях А. Белого, как «Глоссолалия», «Симфония, 2-я, драматическая», «Серебряный голубь», «Петербург», «Котик Летаев», «Крещенный китаец», «Записки чудака», «Москва» и др.
Следуя по намечаемому Д.П. Святополком-Мирским в начале XX века подходу, современные исследователи обращают внимание, прежде всего, на восточные, точнее, азиатские мотивы в творчестве В. Хлебникова23.
Ситуация с творчеством А. П. Платонова обстоит сложнее24.
Е. Яблоков говорит о евразийских мотивах в романе «Счастливая Москва»: «явно близки Платонову - как «степному» человеку - были взгляды «евразийцев» на культурно-историческую роль равнинного ландшафта Евразии. Думается, что тяготение Платонова к «степным» и «пустынным» сюжетам во многом определялось «евразийскими» идеями»25.
А. Казаркин, в принципе, соглашается с точкой зрения Е. Яблокова. Он пишет: «выросшее из философского традиционализма, не чуждого, однако, научного интереса, евразийство выдвинуло в качестве основной исторической проблемы вписанность культуры в «месторазвитие», испытание культуры природой. К концу 20-х гг. эта тема становится основной и для Платонова» 26 Однако он уточняет, что евразийские степные сюжеты на самом деле более отчетливы в «Чевенгуре», «Ювенильном море» и
«пустынном» цикле рассказов.
В то же время А. Казаркин делает акцент на близком к евразийской концепции понимании революции А.П. Платонова в 30-е гг. По мнению исследователя, А.П. Платонова и евразийцев объединяют «историософские искания пореволюционной поры», которым присущ «принцип национального самосознания и этнокультурного самоутверждения в революции». А. Казаркин проводит параллели в их положении: «евразийцы оказались «перерожденцами» среди беженцев-интеллектуалов, Платонов же - в среде новой пролетарской интеллигенции».27
На то, что в творчестве Б.А. Пильняка отражены евразийские размышления, указывали некоторые исследователи28. Но, к сожалению, почти ни у кого не находим подробной аргументации на основе конкретного анализа художественного текста. Остается неясным, на каких же основаниях исследователи пришли к выводу, что позиция писателя схожа с евразийской.
Из вышеуказанного можно заключить, что при изучении художественного воплощения евразийских взглядов исследователи обычно обращают внимание на следующие аспекты: размышление автора о проблеме «Восток - Запад»; восточные (азиатские) мотивы и природно-географический элемент в произведении; сходство во взглядах писателя и евразийцев на революцию..
Самым ярким представителем в области изучения литературного наследия евразийства, на наш взгляд, является СЮ. Ключников. Он в своей работе обозрел литературную деятельность евразийцев, определил ее место во всем движении евразийства, выдвинул понятие «евразийское измерение русской литературы», наметил
общие черты евразийской литературной критики, в результате чего не только в целом осветил литературную деятельность евразийцев, но и вывел основные принципы анализа художественного текста в евразийском ракурсе.
Как и Г. П. Струве, высоко оценивающий литературно-публицистическое дарование евразийцев, С.Ю. Ключников так же трактует литературу в широком смысле слова. Исходя из того, что многие крупные философы, литературоведы, критики и публицисты принимали участие в полемике, развернувшейся вокруг евразийцев в ряде журналов, что сами евразийцы работали в литературоведческой и литературно-критической сфере (например, Н.С. Трубецкой, П.П. Сувчинский, и Д.П. Святополк-Мирский), даже создавали собственные художественные произведения (например П.Н. Савицкий), С.Ю. Ключников утверждает, что евразийство «оказало определенное влияние на литературный процесс русского зарубежья» и «было заметным культурно-литературным явлением 20-30-х годов»29. К тому же он считает, что «весомое опосредованное влияние евразийства на литературный процесс» не окончилось и до сих пор.
Признавая самостоятельную эстетическую ценность статей Н.С. Трубецкого «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник»; Д.П. Святополка-Мирского «О московской литературе и протопопе Аввакуме», «Веяние смерти в предреволюционной литературе»; П. П. Сувчинского «Знамение былого» (О Лескове), «Типы творчества» (о Блоке), С.Ю. Ключников, тем не менее, считает, что статьи евразийцев, посвященные литературе, в целом «играют служебную по отношению к главной историософской тематике роль и вторичны по отношению к ней, ибо нередко направлены на то, чтобы проиллюстрировать магистральные идеи на художественном материале» .
С.Ю. Ключников отмечает, что, выступая в качестве
литературоведов и литературных критиков, евразийцы не создали «художественной школы, представители которой пытались бы осуществить прежде всего художественное воплощение каких-либо идейно-теоретических концепций», а скорее всего сами улавливали «евразийскую стихию и дух, бессознательно и органично проявлявшиеся у талантливых русских писателей»31.
Самое ценное наследие литературной деятельности евразийцев С.Ю. Ключников видит в «глубоком, серьезном и разностороннем» рассматривании «проблемы историзма литературы и вообще соотношения литературы и истории», и в этом плане, по мнению исследователя, евразийцы «опередили другие эмигрантские течения»32.
Характеризуя литературоведческую или литературно-критическую методологию евразийцев, С.Ю. Ключников назвал ее «евразийским измерением русской литературы»33, также начертал ее основные компоненты. Попытаемся обобщить выводы ученого:
Во-первых, это «тема Азии, отраженная в многонациональном творчестве отечественных писателей». Но гораздо существеннее, как считает С.Ю. Ключников, «идея Азии в ее отношении к идее Европы, выступающая как новая перспектива для России»34. Он пишет: «подходы, намечаемые евразийской эстетикой, позволяют рассмотреть вопрос о взаимодействии литературы и истории в плане соотношения влияний Востока и Запада на литературный процесс»35.
Во-вторых, это интерес к проблеме русского национального характера. Сюда входит и конфликт между двумя - «кочевническим» и «оседлым» - типами национальной психики36.
В-третьих, в качестве «архетипического
национального свойства» СЮ. Ключников назвал «континентальный дух», который отражается в литературе в «особом образе российского пространства с его бесконечностью и открытостью» и в «особом образе художественного времени, тяготеющего к календарной цикличности и почти литургически строгой периодичности..., и в то же время эсхатологически сжимающегося и уплотняющегося перед тем, как исчезнуть в вечности »37
Научная новизна диссертации.
Как было показано выше, авторы, работающие в области «евразийство и литература», как правило, сосредотачивали свое внимание преимущественно на анализе литературно-публицистической деятельности евразийцев или на интерпретации художественных произведений с точки зрения отдельных аспектов евразийской концепции.
Данная работа посвящена выявлению параллелей между историософской концепцией евразийства и идейно-художественным наполнением современной ему русской художественной литературы, привлекая сравнительно широкий круг художественных произведений.
Автора диссертации интересует не столько литературоведческая и литературно-критическая деятельность евразийцев, сколько евразийская концепция в целом. При этом евразийство исследуется как органичное звено в развитии русской мысли на определенном ее этапе, доказывается, что оно не являлось чем-то абсолютно новым, а «выросло» из традиции русской исторической мысли и духовного достояния Серебряного века.
Причем евразийская концепция русской культуры рассматривается в ракурсе основополагающей, на наш взгляд, оппозиции «Восток — Запад» в ее разных видоизменениях, с указанием ее присутствия в русском национальном сознании.
И наконец, в данной работе содержится первая попытка трактовать творчество Б.А. Пильняка с евразийской точки
зрения на основе детального анализа целого ряда конкретных художественных произведений.
Апробация и практическая значимость работы.
Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в четырех публикациях автора, были предметом обсуждения на кафедре истории русской литературы XX века Филологического факультета МГУ, излагались в выступлении на конференциях, проведенных в рамках «Дня науки» для иностранных аспирантов филологического факультета МГУ. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в дальнейшем изучении творчества как Б.А. Пильняка, так и А. Белого, А.П. Платонова, также при подготовке курса истории русской литературы XX века, спецкурсов по русской историософской мысли и русской культуре.
Еврадиисхая концепция русской кульфуры и ее исфорико-кульфурные предпосылки
Евразийство как культурно-историософское течение зародилось среди русской эмигрантской интеллигенции в начале 20-х годов XX века. Его создали и вдохновляли широко и глубоко образованные ученые-эмигранты: лингвист и этнограф Н.С. Трубецкой, географ и экономист П.Н. Савицкий, философ и музыковед П.П. Сувчинский, богослов и историк Г.В. Флоровский. Почти сплошь до начала второй мировой войны евразийство было очень влиятельным и деятельным общественным течением. Его центром деятельности поочередно были Прага, Париж и Берлин. На поприще евразийской концепции в разные годы трудились такие крупные ученые и мыслители, как историки Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин, С.Г. Пушкарев, М.М. Шахматов, философы В.Н. Ильин, С.Л. Франк, филолог P.O. Якобсон, правовед Н.Н.Алексеев, литературный критик Д.П. Святополк-Мирский и др.
Феномен евразийства был подготовлен рядом исторических условий.
Трагедия, вызванная Первой мировой войной, Октябрьской революцией и последовавшей за ней Гражданской войной, крушение не только идеалов, но и самих устоев России, несчастные, а подчас и трагические обстоятельства жизни в изгнании или «добровольной» эмиграции, подвергли привычные представления о мире сомнению. Чрезвычайно живо возникла потребность на научном историческом уровне осмыслить происходящие события и наметить конкретные перспективы их развития. Стремясь выявить закономерности в «катастрофичности происходящего»,группа молодых в те годы ученых пришла к выводу, что у России свой, уникальный путь развития, ни европейский, ни азиатский, а евразийский.
Поскольку евразийское идейное течение образовалось внутри русской эмигрантской интеллигенции, мы считаем вполне обоснованной и логичной попытку восстановить некоторую связь его с кризисом западноевропейской рационалистической культуры в начале XX века, получившим яркое отражение в «иконоборческих» философских трудах Ницше, 3. Фрейда и О. Шпенглера.
В книге О. Шпенглера «Закат Европы» (1918) был впервые в Западной Европе провозглашен и обоснован отход от европоцентризма. Ученый пишет: «мы, люди западноевропейской культуры, представляем исключение, а не правило. «Всемирная история» есть наш, а не «общечеловеческий» образ мира» 38 . Точка зрения О. Шпенглера обосновывала наличие иных равноценных и правомерных образов мира, типов сознания, культур, и тем самым нанесла серьезный удар европоцентризму.
В российской историософии Н.Я. Данилевский впервые сделал попытку возродить и научно обосновать идею цикличности и закономерной ритмичности этнических процессов. В его книге «Россия и Европа» (1871) содержится решительный отказ от европоцентристских концепций прогресса мировой истории; все существующие и существовавшие на земле этнические культуры рассматриваются как самодовлеющие, возникающие, развивающиеся и умирающие по своим, свойственным каждой культуре в отдельности, законам; отрицаются объективные общечеловеческие духовные ценности.
В 1920 году в Софии Н.С. Трубецкой выпустил небольшую книжечку «Европа и человечество», где содержится критика Запада в духе «Заката Европы» О. Шпенглера и весьма четкая, близкая ко взглядам Н.Я. Данилевского концепция многолинейности всемирного исторического процесса, позволяющую принимать своеобразие и самобытность культуры в качестве ее основной ценности, что исключает взгляд на европейскую культуру и цивилизацию как универсальную и исключительную и ставит ее в ряд с другими цивилизациями мира.
На книгу Н.С. Трубецкого «Европа и человечество» первым откликнулся П.Н. Савицкий - статей «Европа и Евразия», где термин «Евразия» был введен географом в новом, узком значении. П.Н. Савицкий утверждает, что нужно «различать в основном массиве земель Старого Света не два, как делалось доселе, но три материка»39 - Европу, Евразию и Азию. В таком толковании Евразия противостоит как собственно Европе (Западной) , так и собственно Азии (переднему Востоку, Индии, Дальнему Востоку).
П.Н. Савицкий пишет: «Россия как по своим пространственным масштабам, так и по своей географической природе, единой во многом на всем ее пространстве и в то же время отличной, от природы прилегающих стран, является «континентом в себе». Этому континенту, предельному «Европе» и «Азии», но в то же время непохожему ни на ту, ни на другую, подобает, как нам кажется, имя «Евразия». Это обозначение прилагают обыкновенно ко всему материку «Старого Света». Мы же в данном случае хотим приложить его к срединной части этого материка... Вместо обычных двух на материке «Старого Света» мы различаем три континента: Европу, Евразию и Азию... Россию мы отожествляем с Евразией»40.
Однако нужно отметить, что понятие «Евразия» в евразийской концепции обладает не только географическим , но и историческим и культурным значением.
П.Н. Савицкий поясняет: «но не только в географических определениях смысл предлагаемого изменения формулировок. Это изменение ориентировано также на определенные культурно-исторические обстоятельства: учитывая то, что с понятиями «Европа» и «Азия» связаны у нас некоторые культурно-исторические представления, мы заключаем в имя «Евразия» некоторую сжатую культурно-историческую характеристику того мира, который иначе называем «российским»,. - его характеристику как сочетания культурно-исторических элементов «Европы» и «Азии», не являющегося в то же время, в полной аналогии с природой географической, ни Европой, ни Азией. . .»
ПеФербургские мифы и проблема европеизации в фракфовке А. Н. ТОЛСФОГО, Б. А. Пильняка и А. П. Плафонова
Как было показано в первой главе данной работы, евразийство является одним из звеньев истории русской идеи. Евразийцам предшествовал ряд мыслителей и ученых, размышлявших об исторических судьбах России, в том числе и так называемые западники и славянофилы. Одним из существенных и основополагающих вопросов в системе идей вышеупомянутых мыслителей является соотношение между Западом и Востоком, Европой и Россией. Новаторство евразийцев заключается лишь в актуализации восточных, азиатских компонентов русской культуры и выдвижении понятия «России-Евразии». В этом отношении характерна точка зрения Н.С. Трубецкого. Как главный теоретик евразийства, он видит историческую миссию России в государственном объединении Евразии. А для того, чтобы достичь этой цели, России необходимо отказаться от «увлечения европейской цивилизацией и придуманными в Европе идеологиями», перестать «быть кривым зеркалом европейской цивилизации», а обрести «свое собственное историческое лицо и вновь стать самой собой -Россией-Евразией, сознательной носительницей и преемницей великого наследия Чингисхана»100. Он также подчеркивает, что лицо России не европейское, а «полуазиатское».
В данной главе мы попытаемся рассмотреть, откуда же взяло свое начало в русском национальном сознании противопоставление таких оппозиционных понятий, как Европа и Россия, Петербург и Москва, которые в мифологизированном плане соответственно представляют западное и восточное начало русской культуры.
Считается, что национальное самосознание пробуждается при «встрече» с другим народом, с другой культурой. И в русском сознании зарождение вопроса об отношении России к Европе тесно связано со всеобщей европеизацией российского общества во время реформ Петра Великого. Интеллектуальная элита России восприняла европейскую культуру не только как модель для подражания, но и как объект изучения и осмысления, в результате чего в русской общественной мысли возникает потребность осознания собственной национальной сущности по отношению к Европе и определения собственного пути развития.
Выражение «окно в Европу», на наш взгляд, имеет отношение не только к одному Петербургу, но и вполне выразительно характеризует все деяние Петра-реформатора. Ибо новации Петра открыли русскому народу глаза на европейскую цивилизацию, на иную перспективу, иную возможность развития общества, с одной стороны, и обострили его внутреннее зрение, способствовали бурному развитию исторического и культурного самосознания русской нации, и тем самым усугубили раскол русского общественного мнения, с другой. Противостояние Запада и Востока, Европы и России, а в последствии также Петербурга и Москвы в русском национальном сознании получило актуализацию именно с петровских времен.
Может быть, именно поэтому Петр Первый является вечным магнитом для русской мысли. К его образу мыслящая часть русского общества не раз возвращается. Существует мнение, что в русской истории наблюдается два интенсивных «сгущения» дискуссий о Петре Великом: это середина XIX века и рубеж XIX-XX веков. Первый разгар споров вращается, главным образом, вокруг базовой оппозиции славянофилов и западников, когда, по мысли первых, заимствованная Петром из Западной Европы культура не просто чужда русскому сознанию, но и носит совершенно иные философские и этические посылки, а для вторых вполне соответствует глубинным историческим пластам русской культуры. Следующая вспышка общественного интереса к петровским реформам в российской истории характеризуется «академическим» подходом благодаря участию ряда крупных историков. На наш взгляд, интерес к Петру Великому нисколько не иссяк и в 20-30-е гг. XX века, когда активно действовало евразийство.
Деятельность Петра Великого оценивалась сторонниками евразийства преимущественно негативно, ибо она закладывала в духовный фундамент Российской Империи вредные западнические тенденции.
Кроме того, радикальные реформы Петра Первого привели к тому, что внутри единой русской культуры сформировались две противоположные субкультуры. Одна из них представляла собой исконно русское, архаическое, традиционное, народное направление. Другая -заимствованное из Западной Европы, обращенное на будущее, аристократическое. Д.П. Святополк-Мирский условно назвал последнюю субкультуру «петербургской» в связи с тем, что в одноименном городе воплощены идеалы европейской культуры. По его обобщению, «носителем Петербургской культуры было сперва государство, потом дворянство... Следующее поколение носителей Петербургской культуры - интеллигенция»102.
Ради справедливости нужно отметить, что на наличие двух разветвлений единого корня русской культуры указывали не только евразийцы. По утверждению Б.А. Успенского, деяние Петра-реформатора усилило внутреннюю противоречивость русской культурной ситуации, выраженную в целом ряде внутрикультурных оппозиций, в том числе, в противостоянии дворянской культуры и народной, фольклорной культуры. С Петровской эпохи дворянская культура становится все более и более противопоставленной народной, фольклорной культуре.
Проблема «Запад - Россия - ВОСФОК» И ФворчесФво Б.А. Пильняка
Интересно, что Б.А. Пильняк тоже различал понятия коммунизма и большевизма. В письме Д.А. Лопухину от 3 мая 1922 г. он пишет: «мне чужд коммунизм (большевизм - дело иное), потому что это (нрзб.) кастрирует мою -национальную - Россию»175. Иначе говоря, Б.А. Пильняк воспринимал Революцию 1917 г., скорее всего, как народный бунт и в своем романе «Машины и волки» (1924) противопоставлял полевую, мужичью, большевистскую революцию машинной, рабочей, коммунистической революции. Об этом подробно пойдет речь в третьей главе.
Б.А. Пильняк обращал внимание на этот вопрос еще раньше. Уже в повести «Санкт-Питер-Бурх» он показывал идейную оппозицию коммунизма и большевизма. Одна линия повествования повести говорит о том, что инженера Андрея Людоговского, заключенного в бастионе Петропавловской крепости, допрашивает бывший профессор, а ныне, по видимому, партийный деятель - Иван Иванович Иванов. Эти два человека были давние друзья, в Лондоне вместе принимали участие в подпольном съезде революционеров. А после, когда революция в России удалась, бывшие товарищи пошли разными путями, даже стали идейными врагами.
Иван Иванович Иванов воображает себя Петром Великим, таким же роковым «каменным гостем» в истории России.
А инженер Людоговский утверждает, что «в России с низов глубоко-национальное здоровье, необходимое движение, ничего общего не имеющее с европейским синдикалистическим. В России анархический бунт во имя безгосударственности, против всякого государства. Я утверждаю, что Россия должна была - и изживает -лихорадку петровщины, петербурговщины, лихорадку идеи, теории, математического католицизма. Я утверждаю большевизм, разиновщину, и отрицаю коммунизм. Я утверждаю, что в России победит - русское, стряхнув лихорадку петровщины»176.
Таким образом, в повести «Санкт-Питер-Бурх» явно представлено противостояние «петровщины» и «разинщины», коммунизма и большевизма, рационального и стихийного, европейского и русского, заимствованного и национального.
И оппозиция Петербурга и Москвы в пореволюционные годы получает новое смысловое наполнение. Имеется в виду, что Москва с ее русской мужицкой революцией пришла на смену пустынному, уходящему в небытие нерусскому Петербургу. Именно этим и объясняется словосочетание «заштатный град Санкт-Питер-Бурх». Как утверждает Д. П. Святополк-Мирский, «в великой Революции пришла историческая смерть Петербургской России»177.
Б. А. Пильняк пишет: «по Великой Европейско-Российской равнине прекрасная прошла революция, метель метельная вылущила ветрами мертвое все, - умирать неживому. Сказания русских сектантов сбылись, - первый император российской равнины основал себе парадиз на гиблых болотах - Санкт-Питер-Бурх, последний император сдал императорский - гиблых болот - Санкт-Питер-Бург - мужичьей Москве; слово Моск-ва значит: темные воды, - темные воды всегда буйны»
В повести «Санкт-Питер-Бурх» писатель обращается к современности. В этом и состоит отличие повести от других произведений, в которых петровские времена являются непосредственным предметом изображения. Однако это вовсе не значит, что произведения на историческую тему не имеют никакого отношения к современности. Жанровая специфика исторической прозы определяется временной дистанцией между моментом создания произведения и тем историческим моментом, к которому обращается автор, поэтому наличие временной дистанции и принципиальная обращенность к прошлому вовсе не лишают его интереса к современности. Напротив, чаще всего интерес к прошлому продиктован потребностью прочитать в нем ответы на вопросы сегодняшнего дня, найти аналогии, параллели между логикой двух исторических моментов, соединенных временной дистанцией исторической прозы. Таким образом, та или иная трактовка исторических событий не бывает вполне «бескорыстной», а подчинена, скорее, потребности познания настоящего и обусловлена стремлением заглянуть в будущее. Иначе говоря, в художественном воспроизведении петровской эпохи непременно преломятся воззрения самих писателей на характер современного исторического периода.
Тогда что же подтолкнуло А.Н. Толстого, Б.А. Пильняка и А. П. Платонова обратиться к одному и тому же историческому периоду? Какие общие импульсы, общие конфликты, общий национально-исторический пафос они находят в петровской эпохе и первых пореволюционных годах?
В повести «Третья столица» Б. А. Пильняк открыто сопоставлял эти два исторических периода. Узнав, что «в мужском монастыре.. . собирают серебро, золото, жемчуга и прочие драгоценности, чтоб менять их на хлеб голодным», писатель мысленно обращается к петровским временам, когда ради государственной идеи церкви так же тяжело страдали.
