Содержание к диссертации
Введение
II. Система местоимений в контексте формирования балкано-романского ареала
1) Личные и притяжательные местоимения в системе языка: категории и функции 19
2) Определение понятия балкано-романского ареала 22
1. Проблема статуса южнодунайских говоров 23
2. Общая история формирования и развития балкано-романских языков 34
III. Развитие личных местоимений в балкано-романских языках
1) Формы и функции личных местоимений в балкано-романских языках
1. Общая характеристика балкано-романских личных местоимений 56
2. Происхождение форм балкано-романских личных местоимений 57
3. Сводная таблица форм личных местоимений в балкано-романских языках 60
4. Особенности развития отдельных грамматических категорий личных местоимений в балкано-романских языках 64
5. Сопоставительный анализ форм личных местоимений в балкано-романских языках 66
6. Специфика аллокутивных местоимений на Балканах 85
7. Функции местоимения dinsul в общебалкано-романском языке 89
2) Синтаксис личных местоимений в балкано-романских языках 93
1. Употребление субъектного местоимения при глаголе 94
2. Употребление ударных и неударных форм датива и аккузатива 97
3. Местоименная реприза 100
4. Позиция неударных форм личных местоимений при глаголе 105
IV. Связи между личными и притяжательными местоимениями . 109
1. Образование посессивных конструкций с дательным падежом 110
2. Происхождение альтернативного способа выражения посессивности 112
3. Семантические и функциональные различия двух способов выражения посессивности 115
4. Вариативность и частотность употребления личных местоимений в посессивном значении 118
5. Случаи синтаксической омонимии дательного посессивного и дательного падежа личных местоимений 122
6. Обобщающий обзор двух способов выражения посессивности 123
V. Развитие притяжательных местоимений в балкано-романских языках
1) Формы и функции притяжательных местоимений в балкано-романских языках
1. Общая характеристика балкано-романских притяжательных местоимений 125
2. Происхождение форм балкано-романских притяжательных местоимений 127
3. Сводная таблица форм притяжательных местоимений 130
4. Особенности развития отдельных грамматических категорий притяжательных местоимений в балкано-романских языках.
5. Сопоставительный анализ форм притяжательных местоимений, систематизированных по лицу и числу обладателя, в балкано-романских языках . 139
2) Синтаксис притяжательных местоимений в балкано-романских языках
1. Общая характеристика притяжательных местоимений с точки зрения синтаксиса 148
2. Позиция притяжательного местоимения по отношению к определяемому слову 151
3. Синтаксис притяжательного местоимения при дистантной структуре с определяемым словом.
4. Особенности сочетания притяжательного местоимения с именами родства 158
VI. Заключение.
VII. Библиография 167
- Общая история формирования и развития балкано-романских языков
- Сводная таблица форм личных местоимений в балкано-романских языках
- Вариативность и частотность употребления личных местоимений в посессивном значении
- Сопоставительный анализ форм притяжательных местоимений, систематизированных по лицу и числу обладателя, в балкано-романских языках
Введение к работе
Настоящая диссертация посвящена анализу одного из наиболее сложных в плане становления и формирования грамматических разрядов слов в системе языка—личных и -притяжательных местоимений в балкано-романских языках. Балкано-романская группа . представляет широкое поле деятельности для исследователя, являясь одной из относительно мало изученных зон романского ареала.
Балкано-романские местоимения характеризуются, с одной стороны, значительной структурной общностью с аналогичными частями речи в других романских языках: например, сходным функциональным распределением основных разрядов местоимений и наличием одинаковых грамматических категорий, свойственных этим разрядам. С другой стороны, формы местоимений в языках балкано-романского ареала имеют ряд характерных особенностей.
Выбор личных и притяжательных местоимений как основного предмета исследования связан, во-первых, с особенностями их развития и переосмысления, происходящими во всех романских языках по сравнению с латинским. Это может послужить наглядным примером исторического пути романских языков. Во-вторых, личные и притяжательные местоимения требуют совместного рассмотрения по причине наличия между ними обширных системных связей, а также большого количества случаев их взаимозамены, что особенно характерно для балкано-романских языков.
Историческое развитие местоименной системы в балкано-романских языках можно проследить, опираясь как на общероманские тенденции, существовавшие уже в народной латыни ив дальнейшем утвердившиеся в одних романских языках и исчезнувшие в других, так и на тенденции, проявившиеся в малых балкано-романских языках. Историческую значимость последних трудно переоценить. Существуя на протяжении многих лет только лишь в устной традиции, эти языки часто сохраняют и развивают те явления, которые были утрачены румынским языком вследствие более тесных и разнообразных контактов с другими языками и выработки определенной
5 нормы. Таким образом, рассмотрение общих тенденций исторического развития личных и притяжательных местоимений во всех балкано-романских языках позволяет построить работу, сочетая два плана исследования: исторический и типологический.
Формы, функции, синтаксическое поведение личных и притяжательных местоимений в балкано-романских языках, с одной стороны, роднят эти языки между собой, являясь свидетельством существования в более раннюю эпоху некой балкано-романской общности. Они позволяют выявить типологические особенности всего балкано-романского ареала по сравнению с общероманским. С другой стороны, проведенное исследование показывает закономерности развития каждого из рассматриваемых языков в отдельности.
Мы не могли обойти проблему статуса южнодунайских идиомов, до сих пор являющуюся предметом дискуссий в румынистике. Она не является центральной в нашей работе, поэтому рассматривается лишь в ознакомительном плане. Хотя за основу берется мнение лингвистов, признающих южнодунайские идиомы отдельными языками (А. Граур, Й. Котяну), нами приводятся и другие теории и концепции, в частности, общерумынская тенденция к отнесению их, наряду с самим современным румынским языком, к диалектам общерумынского праязыка (что объясняет рассмотрение этих идиомов румынскими учеными в контексте румынской диалектологии).
Актуальность исследования заключается в широком спектре тем, затрагиваемых в диссертации и имеющих резонанс в работах современных лингвистов как в России, так и за рубежом.
Начнем с того, что мы рассматриваем такую сложную и многогранную проблему, как противопоставление языка и диалекта, актуальную и по сей день как отдельно для румынистики, так и для романских языков в целом. На протяжении десятилетий этой теме посвящались работы таких известных ученых-румынистов, как Т. Кантемира, Б. Казаку, Й. Котяну, М.К. Мариоцяну, А. Траура, Й. Пушкариу, Т. Папахаджи, А. Росетти, Г. Вейганда, Е. Косериу и др. Необходимость обращения к ней в нашей работе объясняется тем, что в балкано-романский ареал входят идиомы, до сих пор имеющие спорный статус. Работа с ними потребовала углубления в описание всех существующих
на Балканах романских наречий, что не могло не привести к освещению проблемы язык-диалект применительно к балкано-романскому ареалу.
Проблемы балканистики и, в частности, балкано-романского ареала, затронутые в нашей работе, также довольно активно разрабатывались и разрабатываются такими отечественными лингвистами, как О.С. Широков, Т.А. Репина, Б.П. Нарумов, Л.И. Лухт, А.Б. Черняк и др., и зарубежными лингвистами, такими, как Л. Ренци, Ж. Крамер, Н. Сараманду и др.
Теоретическим исследованиям в области местоимений и местоименных категорий также отводится большое место в отечественной и зарубежной лингвистике. Они освещаются в работах таких ученых, как Е.М. Вольф, Л.И.Лухт, Ю.Палашиу, А.-М. Спаног, Я. Печек, Т.Е. Абросимова и др.
Целью работы является парадигматическое и синтагматическое исследование личных и притяжательных местоимений в балкано-романских языках и выявление основных особенностей и закономерностей формирования и развития местоименных форм балкано-романского ареала.
Для достижения поставленной цели определены следующие конкретные задачи:
выделить основные семантико-функциональные свойства личных и притяжательных местоимений в балкано-романских языках;
определить на основании выделенных свойств общероманские и типичные только для данного ареала тенденции развития личных и притяжательных местоимений;
проследить историю развития описанных тенденций, опираясь на данные текстовых источников;
выявить закономерности развития личных и притяжательных местоимений, характерные как для всего ареала в целом, так и для отдельно взятых балкано-романских языков.
Методика, используемая в нашей работе - это анализ форм и функций данных местоимений на уровне синхронии и диахронии. То есть рассматривается как развитие местоимений в динамике: от латыни до определенного этапа существования балкано-романских языков, так и закономерности системы функционирования этих частей речи в каждом из них. В малых балкано-романских языках, ввиду того, что большинство из них
7 не имеют письменности и какой-либо единой наддиалектной нормы, планы синхронного и диахронического рассмотрения часто сливаются воедино, что не мешает, однако, дать многоуровневое описание картины балкано-романской языковой действительности касательно личных и притяжательных местоимений в целом.
Исследование построено на принципах движения от общего к частному, то есть общероманские тенденции развития местоименной системы рассматривались применительно и к балкано-романскому ареалу в целом, и к каждому из балкано-романских языков в отдельности. При необходимости, мы двигались и в обратном порядке - от частного к общему. Это позволило дополнить существующие грамматики малых языков новыми фактами, которые не фиксируются грамматистами, но выявляются в ходе работы с текстами.
В нашем исследовании сочетается анализ грамматических категорий как в плане значения, так и в плане выражения. Выводы подкрепляются многоуровневым рассмотрением текстов.
Важнейшей особенностью такого рода исследования на материале балкано-романских языков является реконструкция, на основании сопоставления нескольких языков, как раннего, общебалкано-романского состояния системы местоимений, так и документально не отраженных этапов ее развития в процессе языковой дивергенции. Это необходимо, поскольку самые ранние памятники румынского языка относятся к XVI веку, а записи устной речи на малых балкано-романских языках возникают лишь в XIX веке, то есть к этому времени процесс формирования местоименной системы в общих чертах уже завершается. Поэтому рассмотрения каждого из этих источников в отдельности недостаточно для воспроизведения картины основных векторов развития местоименной системы в целом в эпоху палеобалкано-романской общности.
Новизна работы состоит в том, что впервые исследование грамматических категорий произведено как в синхронии, так и в диахронии, что позволяет пролить свет на формирование балкано-романской общности, существование которой доказывается не только исторически, но и лингвистически. Диссертация является объединяющим исследованием в области различных сфер языкознания, таких, как балканистика, романистика, румынистика, общая типология, грамматика. В процессе исследования
8 открываются новые материалы, дополняющие существующие описания малых балкано-романских языков.
Теоретическая значимость диссертации состоит в выяснении соотношения грамматических категорий личных и притяжательных местоимений в различных языках балкано-романской общности, во включении в работу различных по своей природе методов анализа, служащих единой цели воссоздания картины языковой действительности, типичной для всего балкано-романского ареала.
Практическая ценность полученных результатов определяется возможностью их использования при разработке общероманских курсов теоретической грамматики, для выявления типологических особенностей рассмотренных языков, для создания спецкурсов по проблемам балкано-романского и румынского языкознания, балкано-романской и романской диалектологии, а это может также способствовать повышению эффективности занятий по практической грамматике румынского языка.
Источниками работы послужили литературные тексты на современном румынском языке, ранние румынские памятники различных функциональных стилей, записи устной речи на малых балкано-романских языках. Корпус примеров составил приблизительно 5000 местоименных конструкций, полученных методом сплошной выборки. Подробно характеристика источников исследования и мотивация их отбора дается в отдельной главе диссертации.
Апробация работы. Основные положения и результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры романского языкознания Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова (2000 - 2003 гг.). Результаты исследования были также представлены в форме докладов и сообщений на научных конференциях по проблемам романского языкознания. Результаты исследования изложены в шести публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.
Во введении обосновывается выбор темы работы, ее актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, определяются цели, задачи и методы
9 исследования. Отдельно дается характеристика источников исследования и мотивация их отбора.
Первая глава «Система местоимений в контексте формирования балкано-романского ареала» посвящена определению предмета исследования — местоимений и характеристике понятия балкано-романского ареала. В этой главе содержится описание основных этапов развития и общей характеристики современного функционального состояния каждого из балкано-романских языков, определившего особенности формирования их грамматической системы, а также раскрывается проблема язык-диалект, актуальная для южнодунайских идиомов. Приводятся различные точки зрения по этому вопросу. Дается определение понятия «малые языки» в контексте балкано-романского языкознания.
Во второй главе «Развитие личных местоимений в балкано-романских языках» рассматривается система развития личных местоимений в балкано-романских языках. Исследуются особенности выражения в балкано-романских языках таких общероманских характеристик, как ударность / неударность форм, употребление субъектного местоимения при глаголе, позиция неударных форм личных местоимений при глаголе и др., а также специфичные для данного ареала черты личных местоимений, такие, как употребление датива личных местоимений в посессивном значении, местоименное дублирование, употребление субъектного местоимения при глаголе. Необходимой частью исследования явился анализ аллокутивных местоимений, которые соприкасаются с личными, но имеют свои особенности и структуру. Формы, функции и синтаксис личных местоимений освещаются как в синхронии г (дается сравнительно-сопоставительный анализ личных местоимений во всех четырех балкано-романских языках), так и в диахронии (на основе данных современного состояния четырех языков и данных ранних румынских текстов выводятся общие тенденции в отношении формы, функций и синтаксиса, наиболее вероятные и характерные для личных местоимений в период существования балкано-романской общности).
В третьей главе рассматривается вектор развития притяжательных местоимений в балкано-романских языках. Формы, функции и синтаксическое поведение притяжательных местоимений также даются в синхронии и диахронии, выявляя как
10 общероманские черты, так и специфические тенденции развития притяжательных местоимений в балкано-романском ареале.
Заключение содержит обобщение фактов, изложенных в исследовании, в частности, выделяются общие закономерности развития личных и притяжательных местоимений, рассматриваемые как на общероманском фоне, так и на фоне балкано-романской общности, выявляется специфика развития местоимений в каждом отдельно взятом языке балкано-романского ареала в период после распада балкано-романской общности.
І1 2. Источники и материал исследования: выбор и трактовка.
Выбор материала исследования в работе, построенной на нескольких языках и соединяющей в себе элементы диахронии и синхронии, представляет собой определенную методологическую проблему. Поскольку исчерпывающее представление изменений в системе местоимений должно охватывать все возможные источники, максимально разнообразные как с точки зрения хронологии, так и с точки зрения географической локализации, что a priori невозможно, мы были вынуждены произвести отбор материала.
Отбирая тексты для их последующего анализа, мы преследовали цель показать лингвистическую картину балкано-романского ареала как в синхронии, так и в диахронии. В соответствии с конкретными задачами, которые мы ставили при анализе разных текстов, менялись и принципы их отбора.
Так, для текстов па малых языках, в которых наддиалектная норма отсутствует и по сей день, основной задачей было выделить общее и частное не одного конкретного диалекта или говора, а языка в целом (состоящего из совокупности диалектов), поэтому принципом отбора таких текстов была в первую очередь их принадлежность к различным регионам. Ситуация осложнялась тем, что малые балкано-романские языки не образуют единых ареалов, а распространены в виде дисперсно разбросанных локальных говоров.
Все тексты на малых языках представляют собой записи устной речи, осуществленные в середине XX века. Сплошной выборке подверглись все приведенные ниже тексты, однако более детальному анализу подвергались по 2-3 произведения из каждого региона.
Так, для того, чтобы отобразить в нашей работе все разновидности говоров арумынского языка, бытующих на территории Албании и Югославии, мы использовали тексты, записанные Т. Папахаджи «Basme aromane», а для анализа говоров, бытующих на территории Югославии и Болгарии, Н. Сараманду «Texte Aromane»; тексты говоров, характерных для арумынского языка на территории Албании, Греции и Югославии, мы брали из работы Г. Вейганда «Die Aromunen». Рассматривались также и другие
12 материалы, такие, как Papahagi P. «Din literatura poporana a aromanilor», том I, Petrescu V. «Mostre de dialectul Macedo-Romanu».
Теоретическое исследование немыслимо без рассмотрения грамматик этих языков. Для анализа системы местоимений в арумынском языке мы использовали следующие грамматики: Boiagi M.G. «Gramatica aromana ica macedonovlaha», Capidan Th„ «Aromanii. Dialectul aroman. Studiu lingvistic», Golab Z. «The aromanian dialect of Krievo».
Тексты на мегленорумынском языке, распространенном на территории бывшей Югославии и Греции, мы взяли из работ Д. Кандря «Texte Meglenite, II», и Т. Капидана «Meglenoromanii, II». Привлекались также следующие источники: Papahagi Р. «Meglenoromanii, I-II», Weigand G. «Vlacho-Meglen».
В своем исследовании мы также руководствовались следующими трудами по описанию грамматического строя мегленорумынского языка: Capidan Th. «Meglenoromanii, I, Istoria i graiul lor», Pascu G. «Elementele romanice din dialectele macedo- i megleno-romane».
Тексты на истрорумынском языке, распространенном в нескольких селах полуострова Истрия, приводятся в самом полном объеме в книге Т. Кантемира «Texte Instroromane». Также мы обращались к текстам из книги Sarbu R. «Texte istroromane cu un studiu introductiv "istroromana - azi" i un glosar».
Подробное описание системы местоимений истрорумынского языка мы получили из следующих источников: Kova5ek A. «Descrierea istroromanei actuale», Popovici I. «Dialectele romane din Istria II Dialectele romane, DC», Pucariu S. «Studii istroromane, II, Introducere. Gramatica. Caracterizarea dialectului istroroman».
В работе использовались также и общие труды по диалектологии, включающие в себя описание малых языков и тексты на них: Cazacu В. «Studii de dialectologie romana», Caragiu Mariojeanu M. «Compendiu de dialectologie romana», Coteanu I. « Dialecte romane II Elemente de dialectologie a limbii romane», Ghetie I. «Introducere in dialectologia istorica romanica», Ionescu-Ruxandoiu L. «Probleme de dialectologie romana».
Из-за большого объема просмотренного материала мы сочли возможным не называть источник для каждого отдельно взятого примера, анализируемого в
13 диссертации. Но приведенные примеры обязательно характеризуются с другой точки зрения - по областям распространения тех или иных говоров малых балкано-романских языков.
Обращаясь к современным румынским текстам, мы, напротив, намеренно не использовали тексты на диалектах современного румынского языка, так как ставили своей задачей иллюстрацию конечного результата развития различных грамматических тенденций румынского языка, закрепленного литературной нормой. Поэтому мы исследовали произведения тех писателей, которые так или иначе повлияли на формирование литературной нормы в современном румынском языке (среди них И.Л. Караджале, М. Эминеску, М. Садовяну и др).
Для анализа становления и развития системы местоимений в диахронии мы использовали также ранние румынские тексты, еще не ограниченные какой-либо общей нормой. Преследуя задачу показать развитие румынского языка от самых его истоков, а также найти в истоках формирования румынского языка те черты, которые были присущи всем языкам балкано-романской общности, но впоследствии утрачены румынским языком в связи с появлением в нем общей наддиалектной нормы, мы сделали основным принципом отбора ранних румынских текстов как можно более раннюю их датировку. В основном это тексты XVI - иногда XVII веков, то есть первые появившиеся памятники на румынском языке. Поставленная нами задача осложнялась тем, что, как известно, между выделением и формированием румынского языка из общебалкано-романских наречий, которое большинство ученых относит к VIII веку, и первым найденным письменным документом на румынском языке, который относится к XVI веку, - огромная временная разница. Более восьми веков румынский язык оставался лишь языком устной традиции, языком низкого сословия, в то время как документы и религиозные тексты писались на славянском языке. Незафиксированные на письме тенденции развития языка можно лишь угадывать в первых появившихся текстах, сравнивая и противопоставляя их тенденциям, существующим в других балкано-романских языках.
14 Ранние румынские тексты, используемые в работе, принадлежат к различным регионам, так как, в отсутствие нормы, мы были обязаны проследить общие тенденции развития не языка конкретного региона, а языка в целом, в его динамике.
Ранние румынские тексты, отобранные нами для анализа, можно разделить на две категории:
1. Религиозные тексты. В эту группу входят различные переводы из Библии, жития апостолов и т.д. Обычно авторы таких текстов остаются неизвестными, рукописи почти все были найдены несколько веков спустя, поэтому регион и дату создания памятника определить сложно. Румынские лингвисты восстанавливают локализацию и хронологию памятников, руководствуясь фонетическими особенностями данных текстов. Мы отобрали шесть из них:
Codicele Voronefean 'Кодекс монастыря Воронец'. Этот текст был найден в монастыре Воронец, по имени которого и был назван. Судя по фонетическим особенностям (ротацизм), написан он был на территории Трансильвании или Марамуреша. Хотя найден памятник был только в 1871 году, текст можно датировать XVI веком, так как характерное для более позднего периода выравнивание диалектных текстов в связи с началом книгопечатания в Румынии и началом деятельности Кореей, первого реформатора румынского языка, здесь еще не проявилось.
Psaltirea cheiana 'Псалтирь монастыря Шкеяна'. Этот памятник также относится к XVI веку, записанный, так же, как и предыдущий, на территории Трансильвании или Марамуреша. Как и первый из приведенных документов, он содержит характерные фонетические и лексические особенности данного региона.
Codicele Todorescu 'Кодекс Тодореску' (назван по имени нашедшего его ученого). Датируется примерно XVI веком, написан, скорее всего, на территории современного города Клуж-Напока. Является копией более раннего манускрипта, что проявляется в достаточно интересных с точки зрения современного языка грамматических, лексических и фонетических особенностях.
Coresi. Polojenie. 'Положение о языке'(1564). Печатный документ. Этот памятник является одним из первых результатов деятельности дьякона Кореей, первого автора, имя которого дошло до наших дней. Несмотря на то, что в дальнейшем Кореей реформирует язык, выравнивая и собирая воедино румынские разрозненные диалекты, делая тексты на румынском языке понятными для всех областей, говор области Банат, выходцем из которой Кореей являлся, отчетливо прослеживается в первых его трудах. Еще два текста, характеризующие разные периоды его деятельности, являются уже более нормированными. Это:
Coresi. Psaltirea Romaneasca 'Румынская псалтирь' (1570)
Coresi Evangelie cu Invafatura 'Евангелие с поучением к нему'(1581)
2. Деловые документы. Подобные памятники нельзя было не принять во внимание, так как именно они наиболее приближены к устной речи и отображают ее тенденции. При создании этих памятников не преследовались литературно-художественные цели, главное заключалось в четком и логичном выражении мысли. Подобные тексты больше всего подходят для некоторых статистических выводов. Мы отобрали четыре наиболее характерных документа:
Scrisoare lui Neacsu din Cimpulung 'Письмо боярина Някшу из Кымпулунга' (1521). Это письмо является первым письменным памятником румынского языка. Как следует из самого названия документа, письмо это было написано на территории современного Брашова. Несмотря на то, что оно является первым, то есть самым древним памятником румынского языка, оно не очень отличается по своему грамматическому и лексическому строю от современного румынского языка, что свидетельствует о том, что структура языка к этому времени уже вполне сложилась.
Act de Judecata 'Судебный акт' (1591). Записан текст на территории Молдовы и содержит очень интересные конструкции, типичные для данного региона.
Marrurie 'Свидетельские показания' (1593). Этот памятник также написан на территории Молдовы.
- Coresi. Intrebare Cretineasca 'Вопрос о христианстве' (1559). Являясь по существу религиозным памятником, он все же скорее относится ко второй категории отобранных текстов ввиду своего «светского» языка. Являясь первым литературным произведением дьякона Кореей, "Intrebare Cretineasca" написано очень ясным и простым языком, что совсем не свойственно румынской литургии.
Мы сознательно ограничили материал только прозаическими текстами. Как известно, поэтические произведения обладают собственными законами построения предложений, не всегда соответствующими основным грамматическим законам языка. Грамматический строй поэтического текста является отдельной темой, не затрагиваемой в нашей диссертации. Поэтому в нашей работе мы их намеренно опускаем.
Материал, полученный путем сплошной обработки перечисленных выше текстов, дополнялся сведениями из грамматик и диалектологических трудов, таких, как Grosu М. «Texte de literatura veche Romaneasca», Hadeu T. «Carfile poporane ale romanilor in secolulu al XVI-lea cu literatura poporana cea nescrisa II Istoria Romaniei. Compendiu», Kiraly F. «Istoria limbii romane», Philippide A. «Originea romanilor», Rosetti A. «Istoria limbii romane» и др.
Ссылка на источник дается в нашей работе там, где можно указать на конкретный документ, а не на сборник работ в целом. К примеру, при обращении к ранним румынским текстам всегда дается ссылка на какой-либо памятник. С другой стороны, при работе с малыми языками мы брали тексты в основном из общих трудов по диалектологии, поэтому в таких случаях мы не можем указать на конкретный документ.
17 3. Структура исследовательских глав.
Переходя к анализу отобранного по источникам материала, мы действовали следующим образом: сначала давалась характеристика местоименных систем на общебалкано-романском фоне. После этого каждой из двух категорий был посвящен отдельный раздел. Внутри этих разделов анализ местоимений строился так: сначала приводилась сводная таблица форм личных или притяжательных местоимений, существующих в языках балкано-романского ареала. В такие таблицы были включены не только формы, приводимые в грамматиках, но и их варианты, встреченные нами при разборе текстов. Это позволило представить картину варьирования на уровне форм в более полном объеме. Далее идет разбор форм, выясняются причины их развития и варьирования по сравнению с латынью (фонетическое развитие, влияние других языков и пр.). Для большей наглядности происхождению форм отводится отдельная глава. После этого рассматриваются отдельные категории личных или притяжательных местоимений, заслуживающие особого внимания. Отдельное место отводится анализу функций рассмотренных разрядов местоимений в речи и ряда их синтаксических особенностей (позиция во фразе, по отношению к глаголу или определяемому слову и
Др.)
Поскольку нашей задачей являлось рассмотрение личных и притяжательных местоимений в плане особого выражения «идеи лица», такие разряды местоимений, как, например, возвратные местоимения, традиционно входящие в состав личных, не рассматривались нами отдельно, но в составе личных местоимений. Такой подход определяет также и специфика возвратных местоимений в балкано-романских языках: их формы (кроме 3 лица) и положение во фразе всегда совпадают с личными местоимениями.
Напротив, особое внимание уделяется в нашей работе рассмотрению системных связей, существующих между личными и притяжательными местоимениями, проявляющихся как на уровне семантики, так и на уровне морфологии и синтаксиса.
Все исследовательские главы построены по приведенному здесь принципу. Нашей задачей явилось выявление общего и частного, инновационного и традиционного в каждом из рассматриваемых аспектов.
18 В процессе анализа часто применялся, как уже говорилось выше, метод
реконструкции, нашедший свое выражение и в других работах по балкано-романской
тематике, например, в диссертации М.Ю. Десятовой.
Отметим, что на материале других ареалов также проводилась работа по
описанию языкового варьирования с установлением основных закономерностей
развития отдельных частей речи (см. обобщающую работу по французской
диалектологии Т.Ю. Загрязкиной).
Общая история формирования и развития балкано-романских языков
Для более подробной характеристики языков балкано-р оманского ареала необходимо ближе познакомиться с историей их развития. Проблема формирования этих четырех языков: румынского, арумынского, мегленорумынского и истрорумынского, широко обсуждается в румынской лингвистике. Прежде всего, следует иметь в виду мнение многих ученых о том, что романские наречия на Балканах могли развиваться из единого источника, так называемого «общерумынского праязыка» (romana comuna), происхождение и характер которого можно частично реконструировать на основе современных данных об этих языках. С другой стороны, часто возникают проблемы в -. рамках одного отдельного языка балкано-романской зоны, связанные с выяснением его собственной истории формирования и развития. Подобные трудности обусловлены, во-первых, очень поздним развитием всех четырех рассматриваемых языков. Кроме того, ни один из них не имеет письменных источников, датируемых периодом их формирования.
В этой главе мы ставили перед собой задачу рассмотреть все подобные вопросы, следуя в хронологическом порядке: от более раннего этапа формирования балкано-романского ареала в целом и существования «общерумынского праязыка» до постепенного выделения из этой общности отдельных говоров, их развития, а также анализа их современного состояния.
Очевидная близость четырех языков, проявляющаяся на всех уровнях, приводит к выводу о допустимости существования некоторой этнолингвистической и географической общности предков современных балкано-романских языков с право- и левобережья Дуная. Этот гипотетический язык, на котором, возможно, говорило в эпоху единства население Балканского полуострова на известной территории, называется лингвистами romana comuna (romana primitiva, romaria primitiva comuna, straromana, protoromana). Существование единого румынского праязыка поддерживается большинством лингвистов и частью историков (Coteanu, 1969). Территория, на которой был распространен общерумынский праязык, охватывает поселения в Дакии и Мёзии на левом и правом берегах Дуная, на Балканах и в Северных Карпатах. В качестве северной границы данной территории называется Поролиссум (современный Мойград, район Сэлажа). Южной и юго-западной границей считается так называемая линия Иречека или, по другим определениям, так называемая изоглосса t, zd (Petrovici, 1960, 79 - 83.)-Чешский историк Константин Иречек (1854-1917), известный своими работами по истории народов Балканского полуострова, на основании изучения надписей, условной линией, носящей его имя, разделил полуостров на две зоны: зону греческого влияния и зону латинского влияния. Рассматриваемые нами языки, как языки романские, могли сформироваться только на территории распространения латыни. Эта территория расположена на севере от линии Иречека, проходящей по хребту Балканских гор.
Изоглосса st, zd зафиксирована Е.Петровичем и в основном совпадает с границей Болгарии и Югославии. Древнеславянские элементы, присутствующие в румынском языке, имеют болгарские черты, среди которых эволюция древнеславянских групп tj и dj в st, zd: болг. prasta (серб, praca) - рум. prastie, арум, praste, истрорум. prast e; болг. grazd - рум. grajd. Этот факт можно было бы признать аргументом в пользу того, что все ветви румын формировались на территории к востоку от данной изоглоссы и к северу от линии Иречека.
Общерумынский язык (romana comuna), несмотря на общность для всех четырех ветвей балкано-романской зоны, вероятно, не являлся единым для всего ареала, что можно заключить на основании значительности тех диалектных расхождений, которые обнаруживают четыре основных балкано-романских языка. Данный факт в свою очередь мог бы служить подтверждением того, что румынский этнос формировался на достаточно обширной территории, т.к. дифференциация языка происходит при условии ограниченной по тем или иным причинам контактности населения, на нем говорящего (Pucariu, 1940, 251).
Период существования единого румынского праязыка начался, по мнению некоторых исследователей, в VI - VII веке, по мнению других - в VIII веке, и продолжался до IX - X веков (Rosetti, 1968, Pucariu, 1974). В X же веке, по мнению всех исследователей, уже произошел распад древнерумынской языковой общности на отдельные группы.
Несмотря на то, что балкано-романские языки имеют единый источник возникновения, нельзя отрицать, что их общий праязык имел некие диалектные различия, что и повлекло за собой дальнейшие расхождения между романскими наречиями на Балканах. Испытывая влияние различных, нероманских, языков (причем степень этого влияния варьировалась в зависимости от региона), общий праязык не мог быть полностью идентичен во всех регионах своего распространения. Вот почему необходимо обратиться также к истории развития каждого из балкано-романских регионов в отдельности.
Румынский язык. Формирование румынского языка и народа представляет собой длительный процесс, проходивший на протяжении многих веков. Переход от дунайской латыни к румынскому языку протекал постепенно, путем последовательного накопления изменений, возникающих по внутренним эволюционным законам языка, а также под воздействием внешних, иностранных элементов нелатинской качественной структуры.
Первое историческое свидетельство о румынах, названных своим этническим именем "влахи", принадлежит византийскому историку Кедреносу и относится к 976 году. Проблема определения территории, на которой формировался румынский язык, представляется более сложной и неоднозначной в своем решении. В лингвистике высказывались различные точки зрения по этому вопросу:
Сводная таблица форм личных местоимений в балкано-романских языках
Эта форма характеризуется достаточным однообразием. Большинство румынских ученых считают, что она восходит напрямую к латыни ( см. напр. Rosetti, 1968, Graur, 1967, Iordan, 1950). Однако йотация начального гласного (рум. eu [jeu]), не свойственная латинским местоимениям,- вызывает споры о своем происхождении среди многих лингвистов. Румынские ученые апеллируют к другим романским языкам, в которых йотация присутствовала на разных периодах развития языка (ср. фр. je, исп. уо, ит. io), утверждая, что тенденция к йотации местоимения 1 лица ед.ч. была свойственна народной латыни на всей территории древней Романии. Есть, однако, и другое мнение. Так, Т. Щепакина (Щепакина, 1966) утверждает, что йотация в румынском языке поддерживалась за счет влияния фрако-дакийского субстрата. Т.А. Репина же пишет о том, что в более поздний период йотация в румынском языке сохранялась благодаря влиянию славянских языков (Репина, 2001, 40). Мы в своей работе придерживаемся следующего мнения: йотация осталась в языке благодаря славянскому влиянию, однако изначально в балкано-романских наречиях йотация появилась в русле общей тенденции, свойственной народной латыни в целом.
Отличительной особенностью арумынского языка является употребление формы mini, которая этимологически восходит к форме винительного падежа. Например, de iu sciu mine ca nu fugi чтобы я знал, что ты не убежишь , и nu me аи vedzut mine он меня не видел . В грамматиках арумынского языка рассматривается только эта форма (Weigand, 1894, Caragiu-Mario{eanu, 1968). Однако, этимон местоимения 1 л. ед.ч. не был утрачен. В действительности, процентный анализ этих местоимений в арумынских текстах показал, что местоимение eu, io употребляется гораздо чаще, чем mine: Eu escu hullu al Adam Я сын Адама , i eu i mumaa se luam harana a\a и я с твоей матерью разделю эту радость , nu pot i eu se muntresc и я не могу смотреть1. Таким образом, по отношению к 1 лицу ед.ч. можно говорить лишь о смешении форм номинатива и аккузатива. Полной замены номинатива аккузативом не происходит. Грамматики арумынского языка указывают также на употребление этимологической формы номинатива io, ей в значении аккузатива. Однако в проанализированных текстах такое явление не было встречено вовсе, из чего можно заключить, что данная тенденция - явление спорадическое.
Г лицо единственного числа дательного падежа. В румынском и истрорумынском языках четко проявляется супплетивизм падежных форм, свойственный другим не только романским, но и индоевропейским языкам (ср. eu-mie, я - мне, ego-mei ). Известно также, что согласная т- является атрибутом 1 лица ед.ч. во всех романских языках. Однако, грамматики арумынского и меглено-румынского доказывают существование других тематических согласных, представленных в этих языках. Согласно грамматике М. Караджиу-Мариотяну, арумынский в дательном падеже развивает тематическую согласную п-, не свойственную другим романским языкам (neea, a niea). Согласная п- появляется в той же парадигме и в мегленорумынском языке, но только в неударных формах (Т. Капидан). Опираясь на данные грамматик, можно предположить, что в этих языках могут возникать затруднения при различении 1 лица ед. и мн.ч. (так как согласная -п- является атрибутом 1 лица множественного числа во всех балкано-романских языках, как и в романских). Допустим, если представить себе элидированную форму неударного местоимения в предложении n-i frica (арум.), то становится непонятно, как толковать эту фразу ( нам страшно или мне страшно1).
Для прояснения вышеприведенных данных грамматик мы подвергли анализу арумынские и мегленорумынские тексты. По нашим данным, в арумынских текстах формы неударного местоимения с согласной п- не было выявлено. Используется исключительно форма с согласной -m- (m-i frica), хотя ударная форма с согласной п-встречается: nu arnisesui niea (не откажи мне). В мегленорумынских текстах также не было встречено спорных случаев совпадения форм 1 лица единственного и множественного числа. Это происходит потому, что меглено-румынскому языку свойственно обязательное дублирование неударных форм ударными. В мегленорумынском только неударная форма местоимения 1 л. ед.ч. д.п. имеет согласный п-, характерный также для 1 лица мн.ч. д.п. (ср. an, п- - ед.ч., па, п- - мн.ч.), в то время как ударные формы ед.ч. и мн.ч.. в 1 лице не совпадают (ср. la mini - ед.ч., la noi - мн.ч.). Обязательное дублирование неударного местоимения ударным в этом случае является необходимым для разъяснения того, в каком значении употребляется форма неударного местоимения Д.п., например: dzi-n la mini скажи мне (мегл.).
Однако возникает вопрос о происхождении согласной -п- в местоимении 1 лица единственного числа. Вполне возможно, что она действительно появилась как результат смешения 1 лица ед. и мн. числа. В разговорной речи такую ситуацию вполне можно представить (ср. рус. «что бы нам предпринять» в значении «что бы мне предпринять»). Возможно также, что в арумынском языке в процессе формирования местоименной системы в качестве формы дательного падежа закрепляется конечный слог местоимения mini, которое изначально употреблялось не только в винительном, но и в дательном падеже, то есть имеет место афереза начального слога. Это также может быть связано с взаимодействием с другими языками, например, с греческим, который оказывал большое влияние на арумынский язык. В пользу этого предположения говорит то, что именно в арумынском языке датив 1 лица ед.ч. содержит согласную п- не только в неударной, но и в ударной форме, в то время как в мегленорумынском ударная форма местоимения содержит общую для других романских языков согласную m-: la mini.
Еще одной важной особенностью ударных форм этого падежа является то, что в арумынском и мегленорумынском они образуются аналитически, а в исторумынском и румынском они имеют этимологические формы (ср. рум. mie, истр. miie, и арум, a niea, а пееа, мегл. la mini). Тот факт, что в разных языках имеются разные предлоги для выражения этого падежа, говорит о том, что аналитические формы датива с предлогом начали появляться после распада балкано-романской общности. Причем, как можно предположить, изначальными были формы, встречающиеся в настоящее время только в румынском и истрорумынском языках.
Во всех четырех языках неударные формы имеют протетический гласный Ї или а. Споры ученых по поводу его происхождения не вносят особых прояснений. Вполне возможно, что гласный і возникает лишь в силу фонетических законов языка, стремящегося к протезе гласного. Стоит отметить лишь то, что этот протетический гласный имеет достаточно древнее происхождение, появляясь во всех четырех языках в дативе. Балкано-романские языки создают как бы два подтипа неударных форм. Следуя терминологии Т.А. Репиной, мы будем называть их полными и элидированными формами. Полные формы дательного падежа во всех балкано-романских языках имеют протетический гласный I. Элидированные формы возникают при определенных синтаксических условиях, то есть при постановке глагола, к которому примыкает местоимение, в той или иной временной форме. Элидированные формы отбрасывают начальный Ї, например рум. imi dai о carte - mi-ai dat о carte. Существование полных и элидированных форм наблюдается во всех балкано-романских языках, причем даже способы их образования (выпадение начального и (или) конечного гласного) совпадают. Это говорит о раннем формировании как самих этих двух видов форм, так и способов их различения.
Грамматики истрорумынского языка (Sarbu, 1992, Kovacek,1971) приводят форму неударного местоимения в дативе am. Однако нам в текстах она почти не встречалась. Ее все больше вытесняет форма mn-, возникающая под влиянием славянских языков.
Вариативность и частотность употребления личных местоимений в посессивном значении
Личные местоимения не только являются альтернативным способом выражения притяжательности в балкано-романских языках. На определенном этапе своего формирования они повлияли на систему собственно притяжательных местоимений в некоторых из этих языков. Поэтому, на основе анализа личных местоимений в значении притяжательных мы часто можем сделать интересные выводы касательно происхождения некоторых притяжательных местоимений.
В арумынском и истрорумынском языках, как и в современном румынском, только неударные формы личных местоимений в дательном падеже могут выполнять роль притяжательных. Ср. ар. parmintu mi ciam я знал свою сказку или se-li vedu fuga i giunaticlu чтобы он знал его бег и силу Истрорум. Iuva Ji-i Ша? где твоя дочь? , или i muFera l a narat nosice fost и его жена опять была беременна . Рум. е са durerea mea s-o-mpac finsenindu-mi gmdul она, как боль моя, пройдет, освещая мой ум . То же самое мы можем сказать и о мегленорумынском, с той лишь разницей, что мы можем встретить как элидированные, так и полные формы неударных местоимений: An pliamnita ili-n vrin trem (полная форма) в ее темнице в одном тереме или nu-ni be ари (элидированная форма) не пей нашу воду . Анализируя первые румынские памятники, однако, мы натолкнулись на довольно значительное количество ударных личных местоимений в дативе, употребляемых в значении притяжательных. Sgiutoriu mie eti (ты есть мой погубитель), е dulce grumazului mie (сладок моему горлу).
Возможно, именно эти ударные формы, употребляясь в посессивном значении, повлияли на омонимию форм притяжательного местоимения lui и личного местоимения родительно-дательного падежа в ударной форме lui. Важно не только то, что наряду с lui существует также собственно притяжательное местоимение sau (анализ сфер употребления данных местоимений будет обсуждаться в отдельной главе). Важно, что форма lui изначально являлась формой личного, а не притяжательного местоимения. Таким образом, в румынском языке на сегодняшний день существует три способа выражения отношений принадлежности: с помощью собственно притяжательных местоимений, берущих свое начало еще в латыни, с помощью дательного падежа личных местоимений в неударной форме, а также (для 3 лица всех чисел) с помощью местоимений lui, ei, lor, формы которых являются по сути ударными формами личных местоимений дательного падежа.
Теперь посмотрим, какие притяжательные местоимения 3 лица существуют в других балкано-романских языках.
Во всех этих языках для притяжательных местоимений 3 лица существуют две формы: одна из них восходит к латыни (suus,sua, suum), другая омонимична ударной форме личного местоимения в дательном падеже. Если посмотреть на особенности распределения данных форм в текстах, то можно отметить, что формы, восходящие к личным местоимениям, употребляются гораздо чаще, чем формы, восходящие к собственно латинским притяжательным местоимениям. На самом деле, последние в малых балкано-романских языках имеют даже более ограниченную сферу употребления, чем в румынском (употребляясь практически повсеместно только с именами родства, причем даже в этих случаях имеет место употребление местоимения lui и его производных). Таким образом, кажется вполне понятным, что ударные формы личных местоимений в дательном падеже, встречаемые в ранних румынских документах ив мегленорумынских текстах, являются явлением отнюдь не случайным. Напротив, это говорит нам о том, что, во-первых, личные местоимения в значении притяжательных в протобалкано-романском наречии употреблялись едва ли не чаще, чем собственно притяжательные местоимения, что дало им возможность в некоторых случаях вытеснить притяжательные местоимения из некоторых сфер их употребления. Пример этому мы наблюдаем в современной грамматике румынского языка, а также и в местоименных системах малых балкано-романских языков. Во-вторых, приведенные здесь факты говорят о том, что в период балкано-романской общности не делалось принципиальных различий между ударными и неударными формами местоимений. Доказательством этому является не только закрепление и тех, и других форм в одной и той же функции -обозначении принадлежности. И в ранних румынских документах, и в текстах на малых балкано-романских языках могут употребляться как те, так и иные формы без особой на то мотивации.
Анализируя частотность употребления, этих двух способов выражения притяжательности, следует заметить, что все же чаще в письменной речи мы встретим форму притяжательного местоимения. Это не несет на себе никакой стилевой нагрузки. Дело в том, что обиходная речь охватывает чаще всего только тот круг значений, которые мы описывали в предыдущей главе как наиболее характерный для дательного посессивного. Письменная же речь имеет тенденции к расширению круга обладателей до пределов, которые не охватываются личными местоимениями. Что касается стихотворных произведений, то на их примере лучше всего прослеживается индифферентность в употреблении той или иной формы: их выбор часто целиком зависит от соблюдения размера. Так, например, в произведениях М. Эминеску мы встречаем примерно одинаковое количество и тех, и других форм: "Din sfera mea venii cu greu I ca sa- i urmez chemarea, (доел, «я с трудом пришел из моей сферы, чтобы последовать твоему зову») (Luceafaral, р. 212).
В большинстве малых балкано-романских языков чаще употребляется личное местоимение в функции притяжательного, чем собственно притяжательное местоимение.
В целом можно так оценить частотность употребления датива в посессивном значении: для истрорумынского языка личное местоимение является гораздо более распространенным. Фактически собственно притяжательное местоимение (омонимичное, кстати, по форме с тем же личным местоимением в своей ударной форме) можно встретить лишь с именами родства. Мегленорумынский язык также довольно часто использует именно этот вариант обозначения принадлежности. Что касается арумынского и румынского языков (ранние тексты), то в них оба способа выражения принадлежности встречаются примерно в одинаковых количествах. О чем это может говорить?
На сегодняшний день единственным из малых балкано-романских языков, имеющих письменность, является арумынский. Остальные языки существуют лишь в устной традиции, и тексты на них записывались со слов говорящего. Ранние румынские тексты были, напротив, рассчитаны именно на прочтение, а не на говорение. Именно поэтому в них часто встречаются конструкции с ударными местоимениями, которые по форме, естественно, длиннее безударных. Таким образом, можно говорить о том, что чем «разговорней» язык, тем короче стремятся быть средства его выражения. Возможно, именно это является причиной более частотного употребления в них кратких конструкций с неударными формами личных местоимений.
Поэтому вполне возможно, что в период балкано-романской общности употребление ударных и неударных форм личных местоимений в функции обозначения принадлежности было совершенно равноправным. Если говорящий хотел выделить чье-либо право обладания, то он использовал ударную форму. Если же данные местоимения употреблялись в общем значении, то использовалась неударная форма.
Сопоставительный анализ форм притяжательных местоимений, систематизированных по лицу и числу обладателя, в балкано-романских языках
В арумынском языке, по аналогии с личными местоимениями, в системе притяжательных местоимений возникают формы 1 лица единственного числа, содержащие тематический согласный -й- вместо общероманского -т. Автономные формы, существующие в обоих вариантах (ameu, aneu) используются в текстах равноправно. Согласный й становится атрибутом 1 лица в арумынском, скорее всего, благодаря его закреплению в системе личных местоимений, поскольку, как мы покажем дальше, система притяжательных местоимений очень часто развивается по аналогии с системой личных местоимений, иногда заимствуя не только даже характерные для личных местоимений категории (например, категорию падежа), но и сами формы. Так, если мы сравним форму автономного личного местоимения a niea с автономной формой притяжательного местоимения anieu в арумынском языке, то можно заметить, что они имеют общее происхождение.
Й. Котяну приводит формы неавтономных арумынских местоимений пи, по, пі. Как видно, во всех них присутствует тематический согласный п. Если мы обратимся к таблице личных местоимений, то увидим, что точно такие же формы даются для личных местоимений (см. раздел III, 3). Вообще, формы неавтономных притяжательных местоимений по всей парадигме лиц и чисел в арумынском языке являются не чем иным, как формами личных местоимений в родительном падеже.
Взаимосвязь личных и притяжательных местоимений не только на уровне одинаковых форм, но и на уровне использования личных местоимений вместо притяжательных в предложении не является характерной особенностью именно арумынского языка. Всем балкано-романским языкам свойственно подобное смешение форм в той или иной степени. Например, в истрорумынском мы можем увидеть такие словосочетания, как limba-mi вместо limba mea мой язык , в ранних румынских текстах встречаем: citu е dulce gramazului mie вместо gramazului meu как сладко моему горлу . Причем, как видно из этих двух примеров, заменять притяжательные местоимения могут как неударные (истрорум. mi), так и ударные (ран. рум. mie) формы дательного падежа личных местоимений. Возможно, именно такая частая взаимозамена личных и притяжательных местоимений стала причиной сохранения и расширения своих функций так называемого «датива в посессивном значении», известного всем балкано-романским языкам (см. раздел IV, 4). В настоящее время датив личного местоимения и само по себе притяжательное местоимение во всех рассматриваемых языках являются альтернативными способами выражения идеи посессивности.
2 лицо единственного числа. Эти формы, как и формы 1 лица единственного числа, для всех балкано-романских языков являются общими. В арумынском языке существует также неавтономная форма 2 лица ед.ч., которое, как видно, берет свое начало от формы личного местоимения: tu. С точки зрения романских языков это неудивительно: большинство из них сохраняют эту этимологическую форму. Но в случае с арумынским языком нужно упомянуть, что из разряда личных местоимений форма tu исчезла, видимо, по причине омонимии с предлогом tu в , полностью заменившись формой изначально винительного падежа tine. Сохранение формы tu в системе притяжательных местоимений, с одной стороны, указывает на то, что замена tu на tine в системе личных местоимений произошла недавно, с другой стороны, говорит о том, что неавтономные притяжательные местоимения довольно-таки редко употребляются в речи. Это подтверждает и наш анализ арумынских текстов: в рассмотренных нами источниках tu в качестве неавтономного притяжательного местоимения не встречается.
В целом, принцип употребления неавтономных форм в арумынском языке иной, чем в румынском. В большинстве случаев в арумынском используются автономные формы, например vrere iaste ata да будет воля твоя или tu ursita ata под твоим командованием . Единственным случаем употребления неавтономного местоимения является его употребление с именами родства: mumaa твоя мама , tata-miu твой папа , hillia твой сын . Однако, даже в этих случаях иногда мы наблюдаем неавтономные формы: fratele a meu мой брат , hillu a mieu мой сын .
3 лицо единственного числа женского и мужского рода. Сами формы этих местоимений обладают заметным однообразием, различия касаются лишь фонетических особенностей языков.
Характерной особенностью местоимений 3 лица единственного числа является наличие двух видом форм. Первая из них - этимологическая латинская форма, вторая же происходит от указательного местоимения Ше, которое претерпевает следующие изменения почти во всех балкано-романских языках: латинское указательное местоимение - личное местоимение (народная латынь, большинство романских языков) - притяжательное местоимение (в единственном числе используемое только балкано-романским ареалом). Случаи перехода производного от Ше местоимения из разряда личных местоимений в разряд притяжательных во множественном числе наблюдается и в других романских языках (франц. leur, итал. loro), однако заимствование на уровне грамматики личного местоимения системой притяжательных местоимений в единственном числе является характерной именно для балкано-романской зоны.
Видимо, ранее две эти формы для 3 лица единственного числа сосуществовали внутри балкано-романского ареала в отношениях свободного варьирования, поскольку на сегодняшний день случаи их употребления в разных языках непохожи, а иногда и просто не оговорены.
В малых языках этимологическая форма обычно употребляется только с именами родства, и даже в этих случаях иногда заменяется формами, происходящими от личных местоимений. В пример можно привести словосочетания из различных языков, например, мегленорум. tata-su ero отец , но: una di iel ficior один из его сыновей . В истрорумынском языке производная от личного местоимения форма, по мнению С.Пушкариу, является румынизмом (Pucariu, 1926, 162), однако ее мы встретили во всех текстах наравне с этимологической латинской формой: pus-a pre se Ш е одел это на свою дочь , но: си Ш а Pei со своей дочерью . Из всех малых языков наиболее последовательным в употреблении двух видов форм является арумынский: во всех словосочетаниях с именами родства употребляются исключительно этимологические формы: tata-su его папа , hillu-su его сын , muma-sa его мама , ginere-su его семья . В отличие от остальных малых языков, эти формы никогда не употребляются в остальных случаях.
В современном румынском языке норма употребления этих местоимений такова: местоимения sau, sa употребляются лишь в тех случаях, когда имя, обозначающее обладателя, является в предложении подлежащим, причем они могут выступать только субститутами лиц или, в крайнем случае, предметов, рассматривающихся как одушевленные. Однако употребление местоимений sau, sa даже на уровне современного румынского языка вызывают у носителей некоторые затруднения, смешиваясь в языке с другим притяжательным местоимением, lui, ei. Очевидный пример подобного смешения можно найти в современной румынской литературе: о pornire salbatica її face sa Їп1а{ uiasca vieaja din momentul in care о parasise. Matilda, iubita lui, e vazuta acum in fiica sa, Frida... (он отчаянно боролся за жизнь. Матильда, его возлюбленная, возродилась теперь в [своей] дочери Фриде...) (Й. Йордан, 1950, 90). Местоимение sa в данном случае должно быть заменено местоимением lui, так как речь идет о дочери Матильды, а не о дочери героя. Этот пример ярко иллюстрирует тенденцию к употреблению этимологических латинских форм с именами родства, одним из которых и является слово fiica, встреченное здесь. Для народной речи подобное употребление характерно и по сей день.
