Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Социум Внутренней Азии в современном миропорядке 24
1. Становление новой политической конструкции мироустройства 26
2. Формирование системы современных цивилизаций 62
3. Самоидентификация Монголии в политическом миропорядке и истории 95
Глава II. Генезис монгольского кочевого универсума: политический контекст ... 122
1 Стадиальный уровень политических трансформаций кочевого общества.. 122
2. Фазы и надломы цивилизационных процессов во Внутренней Азии 134
Глава III. Монгольское общество на входе в современный цивилизационный надлом 159
1. Монгольское общество накануне надлома 159
2. Разложение социальной структуры монгольского общества в начале XX в 177
3. Политические факторы надлома 192
4. Социально-политические предпосылки формирования нового общества 220
Глава IV. Монгольское общество перед выходом из цивилизационного надлома 231
1. Феномен «монгольского коммунизма» (кульминация надлома) 231
2. Проблемы цивилизационной идентичности Монголии 295
3. Монголия в процессе глокализации: политические аспекты 312
Заключение 320
Библиография 324
- Формирование системы современных цивилизаций
- Фазы и надломы цивилизационных процессов во Внутренней Азии
- Разложение социальной структуры монгольского общества в начале XX в
- Проблемы цивилизационной идентичности Монголии
Введение к работе
Актуальность исследования. Распад в конце ХХ века биполярной системы международных отношений стимулировал рост интереса политологов к исследованию процессов разрушения одних политических барьеров между обществами и замены их другими, изменения границ государств, сфер влияния мировых и региональных центров, контуров самих обществ. Возникла возможность изучения с различных точек зрения проблем социально-исторической эволюции субъектов формирующегося мироустройства.
Предлагаемая диссертационная работа связана с исследованием глубоких политических сдвигов в зонах совмещения орбиты российского влияния с орбитами других крупных историко-культурных общностей – цивилизаций. Изучение места и роли Монголии в системе взаимоотношений мировых центров экономического и политического влияния способно прояснить некоторые сложные проблемы понимания расстановки глобальных политических сил. Это связано с тем, что среди стран с относительно малой численностью населения Монголия во многом уникальна: близких ей по цивилизационным параметрам независимых стран в мире фактически не существует. Однако в приграничных к Монголии российских и китайских регионах Внутренней Азии есть родственные монголам по языку, религии и культуре малочисленные народы и этнические группы, которые, в свою очередь, близки по многовековому соседству с другими народами и этническими группами. Это, прежде всего, буряты и тувинцы со стороны России и внутренние монголы – со стороны Китая, которые связаны далее с русскими и китайцами, алтайцами, якутами, казахами, эвенками, уйгурами, тибетцами и др. Вне Внутренней Азии имеется калмыцкий анклав с соседями в Поволжье. Через эти народы и этнические группы и их мировую диаспору (включающую тибетскую во главе с лауреатом Нобелевской премии мира Далай-ламой XIV), а также через свой след в политической истории Евразии и через нынешнюю внешнюю политику Улан-Батора монгольский (монголо-тибетский, внутренне-азиатский) мир весомо и независимо позиционирует себя в системе связей с русским (российским, евразийским), китайским (дальневосточным, тихоокеанско-дальневосточным), исламским (от Магриба до ЮВА), индийским (южно-азиатским) и западным (евро-атлантическим) мирами.
Для Монголии определение своего места в современном мире весьма актуально, поскольку оно нигде не зафиксировано по градации на «своих» и «посторонних», как это должно происходить в отношении части, делегирующей полномочия целому в условиях любого мироустройства – многополярного, биполярного и однополярного. Однако политическая активизация Монголии, страны, расположенной в центре Внутренней Азии – одной из уникальных территорий стыка мировых религий, культур и цивилизаций – служит дополнительным аргументом в пользу того, что на современной политической карте мира появилась многополярная конструкция. Цивилизационное своеобразие этой политической активности Монголии обнаруживается в ее несводимости к какому-либо одному внешнему центру силы, что наглядно проявляется в ретроспективе оригинальной социально-исторической детерминации политических процессов.
Объект исследования: политические процессы, определяющие цивилизационную идентичность Монголии.
Предмет исследования: социально-историческая эволюция Монголии, обусловленная характером политических процессов.
Для отечественных и зарубежных политологов, а также социологов и историков, изучающих общественные структуры в разных регионах мира, социально-исторические основы политических процессов всегда были предметом пристального внимания. Цивилизационный уровень рассмотрения данного предмета диссертант связывает с особой областью политической науки – цивилизационной политологией, занимающейся исследованием социально-исторического взаимодействия субъектов политического мироустройства.
Методология исследования основывается на фундаментальных общенаучных методах исследования: системного анализа, сравнительном, эмпирическом и др., и связана, прежде всего, со сравнительно новой отраслью обществоведения – цивилиографией (наукой о цивилизациях), которая ассоциируется в евро-американской традиции с именами Н.Я. Данилевского (1822 – 1885), О. Шпенглера (1880 – 1936) и А. Тойнби (1889 – 1975). П. Сорокину (1889 – 1968) принадлежит заслуга актуализации схем мироустройства, разработанных названными основоположниками цивилизационного подхода, благодаря чему была создана обобщенная картина морфологии мировой истории и современного мироустройства. Разумеется, цивилиография не замыкается на названных источниках, будучи связанной и с другими картинами мироустройства и трактовками содержания понятия «цивилизация», данными мыслителями прошлого. В круг признанных цивилиографами имен этих своих предшественников не вошли пока имена мыслителей из числа кочевников. С целью восполнения данного пробела диссертация опирается на концепции мироустройства, разработанные монгольскими мыслителями XVII – первой половины XX вв., такими как Саган Сэцэн (XVII в.), Лувсанданзан (XVII в.), Джамбадорджи (XIX в.), Эрдэнипэл (1877 – 1960) и другими, в том числе анонимными авторами, большинство которых были буддийскими ламами.
Социально-исторические аспекты политических сдвигов в Монголии рассматриваются через призму положений обоснованной П. Сорокиным теории повторения («неповторяющийся в целом исторический процесс соткан из повторяющихся элементов»), а структура фаз и надломов цивилизации - в фокусе его же социологии революции и разработок Ш. Эйзенштадта. Проблематика предпосылок формирования советско-монгольского социально-политического блока в 1921 г. исследуется путем сравнительного анализа дореволюционных обществ России и Монголии с использованием инструментария, примененного В.И. Лениным к изучению развития капитализма в России. Методологией изучения современной Монголии как ядра цивилизации послужили концепции и идеи, затрагивающие проблематику цивилизаций, мир-систем и формаций, геополитики, экологической безопасности, политической антропологии и конфликтологии, этносоциологии, политической и социальной стратификации и социологии идентичности, таких авторов, как Дж. Абу-Луход, З. Бжезинский, У. Бледсо, А.Д. Богатуров, И. Валлерстайн, А.Д. Воскресенский, А.А. Галкин, Э. Геллнер, В.Г. Гельбрас, З.Т. Голенкова, М.К. Горшков, В. Грин, А.А. Гусев, А.В. Дмитриев, Л.М. Дробижева, И.Н. Ионов, Ш. Ито, В.Л. Каганский, Н.С. Кирабаев, Н.Н. Крадин, Ю.А. Красин, О.В. Крыштановская, В.Н. Кузнецов, Б.Н. Кузык, М. Лернер, К. Мабубани, В. Макнил, М. Мелко, О.М. Михайленок, Ю.С. Оганисьян, Э.А. Паин, Г.Г. Пирогов, Т.Т. Тимофеев, Р. Уэскотт, Н. Хавх, В.И. Хачатурян, Т. Холл, Дж. Хорд, В.Л. Цимбурский, Г. Чулуунбаатар, Д. Чулуунжав, Б. Энхтувшин, Ю.В. Яковец и др. Эмпирический метод связан с анализом документов архивов Коминтерна, КПСС и МНРП, статистических данных ЦСУ Монголии и ООН и материалов социологических опросов, а также с «включенным наблюдением», которое проводилось на протяжении длительной работы автора в институтах АН МНР, АН СССР и РАН - в коллективах как монгольских, так и советских и российских обществоведов.
Основная цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы проанализировать политические процессы, конституирующие идентичность Монголии и монгольское общество в качестве оригинального субъекта социально-исторического развития - ядра особой цивилизации, отдельного полюса современного мира, выделить социально-историческую специфику проявления этих процессов.
Для достижения указанной цели в рамках диссертационного исследования были поставлены следующие задачи:
- проанализировать детерминацию политических процессов через призму социально-исторической эволюции Монголии;
- определить для этого критерии корректного изучения монгольского общества, включенного в цивилизационное пространство Внутренней Азии, его место в современной политической конструкции мироустройства;
- применить эти критерии для характеристики места общности Внутренней Азии среди других крупных историко-культурных общностей (цивилизаций);
- охарактеризовать полюсное устройство мира как систему перекрещивающихся политических орбит полюсов современных цивилизаций, включающую орбиту монгольской цивилизации;
- рассмотреть перспективы цивилизационного самобытного развития монгольского общества в условиях многополюсного мира.
Хронологические рамки исследования. Поскольку в период рубежа 80-х и 90-х годов ХХ века по настоящее время место Монголии в конструкции мироустройства уникально, это место ретроспективно рассматривается во все предшествующие периоды (с появления первых письменных свидетельств в III в. до н.э.)
Обзор использованных источников и литературы. Различные стороны социально-исторического взаимодействия кочевого общества Монголии с другими субъектами мироустройства нашли отражение в трудах монгольских кочевников-мыслителей. Летописи и труды монгольских ученых прошлых эпох – источники не только для написания исторических работ; в настоящей диссертации сделана попытка использовать их как актуальные аналитические исследования политической субъектности Монголии. Их значение для современной политологии обусловлено тем, что, с одной стороны, монгольские летописцы на доступном им материале рассмотрели генезис кочевого общества Монголии, вопросы его структуры, внутри- и внешнеполитических отношений, расселения, положения в мироустройстве и т.д., но, с другой, - сделанные ими вполне достоверные выводы до сих пор не интегрированы в научный мэйнстрим (и соответственно, в приведенный выше перечень источников цивилиографии) из-за использования в их трудах весьма специфического и оригинального инструментария, связанного с понятиями и категориями философии кочевой жизни, тенгрианства и различных школ северного (тибетского) буддизма. Труды монгольских авторов, в первую очередь, выдающийся памятник XIII в. «Тайная история монголов», играли долгое время роль источников экзотической информации, которую требовалось переосмысливать в духе категорий привычной оседлой жизни. Вместе с тем, не менее экзотические (на взгляд кочевника) аналитические подходы к кочевничеству представителей оседлого мира: конфуцианских, христианских и исламских авторов вошли в ткань доминирующих исследовательских течений. На протяжении длительного времени разрыв между номадофильской и оседлоцентристской ветвями философии истории и соответственно в фундаменте политологии углублялся.
В то время как номадофильская политология и философия истории сужали круг своего распространения при наступлении на степь земледелия и городской культуры, оседлоцентристский научный мэйнстрим охватывал все больше исследований кочевого мира, проводившихся западноевропейскими, китайскими, тибетскими, арабскими, персидскими и русскими авторами. Российская научная школа здесь по праву лидирует с момента учреждения указом Петра I от 18 июня 1700 года Российской Духовной миссии в Пекине. Углубленное изучение населенного кочевниками региона Внутренней Азии начинается в начале XIX века. Тогда впервые Монголия была описана как объект политического внимания – «кладовая неиспользуемых ресурсов» с удобной для освоения российскими людьми территорией. Авторам выводов об «отсталости традиционных органов управления страной» даже не приходила в голову мысль о своеобразном использовании ресурсов кочевниками – настолько непонятным для них был неземледельческий уклад жизни. Вместе с тем, положение Монголии в мироустройстве – тогдашнем дальневосточном мире - с достаточной точностью было отражено в представленном Н.Я. Бичуриным в 1828 году взгляде на Монголию как на пространство, влияние в котором Россия делит с Китаем.
Заметная активизация российских исследований политического положения Монголии в мире приходится на вторую половину XIX – начало ХХ века. Это нашло отражение в ряде российско-китайских договоров XIX века, отчетах экспедиций и отдельных исследованиях. Из России довольно подробные сведения о Монголии приходят в другие страны Европы и США, где также снаряжались экспедиции во Внутреннюю Азию. В целом, в анализе российских и западных исследователей того времени субъектная политическая роль Монголии в мироустройстве в условиях колониализма была недооценена (если не считать мистические пророчества о царстве «Агартхи-Шамбалы»), но были собраны массивы эмпирических сведений о роли этой страны как объекта политики мировых держав и заложены необходимые условия для дальнейших исследований. Специфической чертой этих работ является то, что Монголия рассматривается в непременной неразрывной связи с политическим пространством всего региона Внутренней Азии, рериховского «сердца Азии».
Особняком в этот период стоит со своей оценкой места Монголии и Тибета в мире крупный буддийский мыслитель, выдающийся дипломат, представлявший интересы Далай-ламы XIII, российский бурят Агван Доржиев (1853 – 1938). Его анализ геополитического расклада в регионе звучит актуально и в наши дни. В своем письме Далай-ламе, написанном накануне монгольской революции 1921 г., он подчеркнул необходимость выработки многовекторной политики во Внутренней Азии с учетом позиции Индии, Китая, мусульманских анклавов в этих двух странах, Англии и России. Он выступал за принятие «превентивных мер» с тем, чтобы «войти в тесные отношения с ведущими силами, чтобы произвести на них впечатление» .
Интерес российских ученых к экспедициям в Монголию, изучению ее места в мире сохранился и был развит в советский период. Однако теперь внимание исследователей постепенно переключалось с изучения Монголии как объекта политических интересов на ее исследование в качестве субъекта революционных действий. При этом номады Внутренней Азии стали рассматриваться не столько в духе ранней марксистской традиции – в качестве этнографических «реликтовых народов», «запоздавших» в процессе эволюционного развития, сколько как «рабочий материал» для социальных экспериментов, выразившихся в концепции «перехода от феодализма к социализму, минуя капитализм».
В советской научной школе, просуществовавшей семь десятилетий в условиях классового подхода, предполагавшего в качестве методологической основы любого исследования труды К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И.Ленина, сложились, тем не менее, разнообразные и оригинальные взгляды на политическое прошлое и настоящее Монголии. Классические исследования проблематики социально-политических отношений в средневековом монгольском обществе принадлежат академику Б.Я. Владимирцову, для которого политическая субъектность монгольского общества была очевидной. В связи с тем, что в центре проблем советского монголоведения стоял вопрос о применении к изучаемому объекту марксистской формационной схемы, Б.Я. Владимирцов совершил прорыв, определив в контексте этой схемы социальную структуру средневекового монгольского кочевого общества как феодальную, т.е. он подчеркнул тем самым культурную и политическую равноценность социальных структур обществ кочевников-скотоводов структурам оседлых обществ. Современник Владимирцова В.В. Бартольд посвятил свои классические труды истории государственных образований, созданных творчеством тюркских и монгольских народов. Первым советским исследователем Монголии ХХ века был И.М. Майский (будущий действительный член АН СССР, посол СССР в Великобритании), досконально изучивший по материалам переписи 1918 г. и личных наблюдений в 1920 г. социальную структуру монгольского общества и взаимоотношения основных классов и сословий.
С 1921 г. в Монголии начались кардинальные политические и социальные преобразования, причем революционная практика явно обгоняла научное осмысление процессов. Анализ ситуации находился в руках прибывших из Советской Бурятии политических деятелей, вошедших в высшее звено монгольского руководства – коминтерновского посланца Э.-Д.Ринчино, другого государственного деятеля и ученого Ц. Жамцарано и др. Эти активисты с монгольской внешностью и знанием монгольского языка имели европейское образование, находились в русле большевистских дискуссий в России и одновременно в гуще политических событий в Монголии. Определенную методологическую и прямую политическую поддержку им оказывали крупные деятели Коминтерна и ВКП(б), в частности, «дирижер» монгольской революции 1921 г. Б.З. Шумяцкий. Позже появились другие исследователи: А.Д. Каллиников, В.И. Юдин, Г.Ф. Кунгуров, И.А. Сороковиков. Исследовательской работой занялись монгольские руководители Х. Чойбалсан, Г. Дэмид, Д. Лосол, А. Амар и др.
Архивные документы приоткрывают секреты творческой лаборатории большевиков, в которой готовилось место Монголии «в грядущих сражениях мировой революции», т.е. в предполагаемом мироустройстве. Член Исполкома Коминтерна Сэн Катаяма, выступая в Улан-Баторе весной 1925 г., дал емкую характеристику задачи, поставленной Коминтерном: «Пусть Внешняя Монголия пойдет к своим сородичам во Внутреннюю Монголию, Баргу, Синьцзян и организует их всех против мирового империализма». Э.-Д. Ринчино отстаивал радикальные большевистские взгляды и идею Монголии как плацдарма для развертывания революционного движения в Китае, Тибете и Индии. Ц. Жамцарано высказывал более умеренные мысли о сходстве буддизма с коммунизмом и о федерации монгольских народов Монголии, России и Китая «подобной Швейцарии». Монголии, по сути, отводилась роль политического ядра всей Внутренней Азии в русле мировой революции.
Монголия, как территория, являлась еще с начала ХХ века предметом важных секретных соглашений России с Японией. Тогда же была заложена традиция всего Старого и Нового Света считать Монголию и регион вокруг нее «буферной зоной» в центре Евразии, спорной территорией между «молотом и наковальней», «сэндвичем». Примечательно, в высшем руководстве СССР (под влиянием победы революции 1921 г., воспринимавшейся как первый практический шаг мировой революции за пределы одной страны) и Японии (по Меморандуму премьер-министра Танаки) территории Монголии отводилась роль одного из важнейших стратегических пунктов мировой политики. На этом фоне развернулось поистине энциклопедическое изучение региона Внутренней Азии крупнейшими западными монголоведами и востоковедами – О. Латтимором, Дж. Фритерсом, П. Пеллио, Э. Хэнишем, А. Мостэртом, В. Хайссигом, Р. Груссэ и др.
Разумеется, и в годы революционных преобразований в Монголии и Советской России были исследования, которые лишь формально опирались на идеологические постулаты. Современную социальную структуру кочевого общества (1920-е – 1930-е гг.) довольно независимо изучал А.Д. Симуков; общественный строй монголов в ретроспективе, их роль в мировой истории – Б.Я. Владимирцов. Научное наследие А.Д. Симукова только в последние годы стало доступным для широкого круга исследователей. Среди сохранивших дореволюционную «научную выучку» монгольских и бурятских исследователей того времени следует упомянуть ламу Эрдэнипэла и «буддиста-паломника», затем профессора Г.Ц. Цибикова.
Позже, в послевоенные годы, обобщением материала в духе марксистской идеологии и методологии занимались такие крупные и авторитетные исследователи, как И.Я. Златкин, Б. Ширендэв, М.С. Капица, С.Д. Дылыков, А.В. Бурдуков и др. Да и для основного состава ныне здравствующих отечественных и монгольских исследователей содержательная сторона политических процессов в Монголии приоткрывалась ими самими лично или через взгляды их учителей в заранее определенном методологическом ключе.
На часть исследователей определенное влияние оказал находившийся долгое время в опале Л.Н. Гумилев с его оригинальной степной трилогией и концепцией пассионарности. Он являлся проводником идей евразийцев (прежде всего, П. Савицкого, а также Г.И. Вернадского, Н.И. Трубецкого и др.), составивших в русском довоенном зарубежье целую научную школу. Евразийцы признают субъектность Монголии в моменты ее имперского возвышения, но для более позднего периода ее истории таковой не находят, обнаруживая эту субъектность в России, составляющей центральное звено в необъятных пространствах Евразии.
Степень современной изученности проблемы. В настоящее время в России единая историко-культурная проблематика региона Внутренней Азии исследуется на уровне специального академического института – Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, экспедиций, научного журнала, разработки атласов, проведения международных конференций, научных «круглых столов» в Улан-Удэ, Элисте и Москве. В Монголии же под эгидой ЮНЕСКО работает Международный институт по изучению кочевых цивилизаций. Важное значение имеют эмпирические исследования, соцопросы. Часто в границы Внутренней Азии исследователи включают Центральную Азию: в нашей же трактовке, т.е. в приближенных к монгольскому центру границах, без включения государств южного пояса бывшего СССР, а также северных частей Афганистана и Ирана ее исследуют на Западе К. Хамфри, Д. Снит, С. Загчид, П. Хайер, и лишь отчасти А.Кампи, и в еще меньшей степени Д. Синор и др. В последние десятилетия темы субъектности Монголии с разных сторон касаются историки, политологи, социологи, экономисты, философы и филологи из России, Монголии и других стран. Среди них нет тех, кто сомневается в наличии у Монголии активной политической позиции в отношениях с соседними государствами. Однако вопрос о политической активности Монголии как ядра Внутренней Азии сводится к историческим исследованиям проблематики добуддийского периода (до XVII в.). Это связано с тем, что позже через Внутреннюю Азию пролегли границы государств разной цивилизационной принадлежности и в политическом отношении учет единого исторического, социального и культурного контекста региона оказался чрезвычайно затруднен. Решить проблему без политизации вопроса со стороны России, Монголии, Китая и других стран можно не иначе, как в рамках нейтральных к государственным границам исследований в русле цивилизационной политологии.
Научная новизна исследования
1. Диссертация является фактически первым комплексным исследованием места социума Внутренней Азии и его ядра – Монголии в современной политической архитектуре мироустройства.
2. Научная новизна исследования заключается в цивилизационном подходе к изучению Монголии, специально и комплексно никем ранее не использовавшимся. Введены в научный оборот в качестве источников цивилиографии аналитические труды монгольских исследователей прошлых эпох, прежде всего ученых-лам.
3. В исследовании пространства Внутренней Азии, через которое пролегли границы государств разных цивилизационных характеристик, впервые применен инструментарий цивилизационной политологии, позволяющий рассматривать цивилизации как пересекающиеся и частично перекрывающие друг друга общности. Применительно к культурно самодостаточным, но в значительной части перекрытым внешними политическими орбитами общностям введено понятие «дрейфующих» общностей или цивилизаций.
4. Впервые предпринята попытка выделения в качестве субъекта мироустройства монгольской цивилизации и раскрыт ее генезис: показаны стадиальные особенности развития кочевого универсума, прослежена смена фаз и проанализирована структура цивилизационных надломов.
5. Впервые комплексно исследованы проблемы цивилизационной идентичности монгольского общества, показано его состояние на входе, в кульминационный момент (феномен «монгольского коммунизма») и перед выходом из современного цивилизационного надлома.
Основные результаты исследования
1. Проведен анализ становления новой политической конструкции мироустройства, в которой органичной частью, одним из «дрейфующих» полюсов многополярного мира выступает историко-культурное ядро Внутренней Азии – Монголия.
2. Проанализировано отношение к Монголии основоположников цивилизационого подхода и современных его сторонников, определены критерии корректного в таксономическом и политическом плане сравнения общности Внутренней Азии (монгольской цивилизации) с другими крупными общностями.
3. Исследованы историко-философские воззрения ученых-лам: анонимного автора «Золотого сказания» (XVII в.), Джамбадорджи (XIX), Эрдэнипэла (ХХ в.), а также других монгольских исследователей, в том числе, современных, их оценки положения общества монгольских кочевников в мироустройстве.
4. Выявлено 12 фаз в истории монгольской цивилизации, даны их характеристики (на примере сравнения с фазами других цивилизаций), определены основные факторы цивилизационных надломов, крушения старого и формирования нового правящего меньшинства.
5. Определены особенности стыковки 11-й и 12-й фаз - современного цивилизационного надлома, продолжающегося с конца XIX в. и поныне.
а) Исследованы процессы разложения традиционного монгольского общества и возникновения элементов современного;
б) Проведено сравнительное исследование предпосылок слияния российского и монгольского обществ в социально-политическом блоке «русского коммунизма»; при анализе монгольских социальных реалий использован подход В.И. Ленина к дореволюционному российскому обществу – теоретический инструментарий, подхваченный монгольскими революционерами и ставший руководством к действию, общей «технической базой» грандиозного социального эксперимента в России и Монголии;
в) Исследованы политические аспекты связей монгольского общества с внешним миром в растянувшийся на 70 лет кульминационный момент надлома;
6. Дан анализ глокализации – локальных политических проявлений нынешних процессов глобализации, затрагивающих стоящую перед выходом из цивилизационного надлома Монголию.
7. Дан прогноз перспектив наиболее вероятного взаимодействия цивилизаций в регионе Внутренней Азии, т.е. на стыке границ России, Китая и Монголии; на основе эмпирических данных социологических исследований в Монголии об отношении к России определены значительные ресурсы в сознании респондентов для пресечения падения российского цивилизационного влияния в регионе.
Научно-практическая значимость диссертации. Полученные в ходе исследования выводы могут быть полезны для уточнения картины полюсного и цивилизационного мироустройства, лучшего понимания характера политических сдвигов, которые происходят в зонах пересечения орбит мировых цивилизаций, в том числе в окружении России.
Диссертация призвана способствовать подготовке обобщающих работ и лекционных курсов по проблемам цивилизационной политологии, развитию межцивилизационного диалога, в том числе вокруг границ России, с привлечением всех заинтересованных сторон.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации представлены в докладах, прочитанных на:
- конгрессах (V, VI, VII, VIII, IX международных) монголоведов, Улан-Батор, 1987, 1992, 1997, 2002, 2006; XXXVII международном конгрессе востоковедов (ICANAS-37), Москва, 2004:
- международных научно-практических конференциях:«Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность» (Иркутск, 1995); «Актуальные вопросы политической истории Монголии начала ХХ века» (Улан-Батор, 1995); «Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций в Центральной Азии» (Улан-Удэ, 2000); «Россия и Монголия в многополярном мире» (Иркутск, 2000); «760-летие Сокровенного сказания монголов» (Улан-Батор, 2000); «Россия и Монголия в свете диалога евразийских цивилизаций» (Звенигород, 2001); «Кочевая цивилизация Великой степи: современный контекст и историческая перспектива» (Элиста, 2001); «Чингисхан и судьбы народов Евразии» (Улан-Удэ, 2002); «Национальная государственность и глобализация» (Москва, 2003); Globalization and Social Transformation in the Developing Countries (Улан-Батор, 2007); Ulaanbaatar Forum for East Asia: Resources, Energy and the Environment (Улан-Батор, 2007); Социальные и политические трансформации в глобальном контексте и демократическая государственность (Улан-Батор, 2008);
- всесоюзных и всероссийских научно-практических конференциях: Владимирцовские чтения (Москва, 1984, 1993, 2000); «Калмыки и их соседи в составе Российского государства» (Элиста, 2001); Историческое развитие Монголии и монголо-российские отношения. Научная конференция молодых российских монголоведов (Москва, 2006); Россия-Монголия. Развитие социально-зкономического сотрудничества двух стран (Москва, РАГС, 2007);
- симпозиумах - «Коминтерн и Монголия» (Москва, 1996), «Номады и современное использование пастбищ» (Улан-Батор, 2000), «Диалог цивилизаций: взаимодействие между кочевыми и другими культурами в Центральной Азии» (Улан-Батор, 2001), «Поиск и исследования архивных источников по истории Монголии и задачи на будущее» (Улан-Батор, 2003), Geopolitical Relations between Contemporary Mongolia and Neighboring Asian Countries – Mongolia and Russia (Taipei, 2005);
- научных «круглых столах»: «Политическая элита в цивилизационных процессах Внутренней Азии» (Улан-Удэ, 2 – 4 октября 2004 г.); «Монголия и ее окружение: проблемы цивилизационной идентичности» (Москва, 15 декабря 2004 г.).
Промежуточные результаты исследований апробировались в докладах и сообщениях диссертанта на заседаниях отдела сравнительных исследований социально-политических систем Института социологии РАН в 2006 – 2009 гг., отдела Кореи и Монголии Института востоковедения РАН в 1989 – 2003 гг., на заседаниях кафедр в университете ДеПол (Чикаго, 1996), университете Капитол (Колумбус, 1998), Бурятском госуниверситете (Улан-Удэ, 2003) ), на семинарах Института по изучению кочевых цивилизаций (ЮНЕСКО) (Улан-Батор, 1999, 2000, Анкара, 2001) и др.
Основное содержание диссертации отражено также в индивидуальной монографии «Монгольский полюс политического устройства мира» (М.: Институт социологии РАН, 2009. 17 п.л.), десяти работах в рецензируемых журналах, включенных в перечень ВАК, и в сорока других публикациях. Общий объем публикаций по теме диссертации 40 п.л. Кроме того, с темой диссертации связаны сборники архивных документов, трудов монгольских ученых-лам, материалов научных форумов и некоторые другие работы, в подготовке которых автор участвовал в качестве составителя, автора переводов и комментариев, ответственного редактора.
По данной теме автором разработаны и прочитаны авторские курсы лекций для студентов Института стран Азии и Африки МГУ и Российского государственного гуманитарного университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, трех приложений и библиографии.
Формирование системы современных цивилизаций
Изучение политических процессов, конституирующих структуру того или иного общества и детерминирующих его социально-историческое развитие, приводит к определению места данного общества в мировом социуме. Существуют разные уровни наблюдения - локальный, государственный, цивилизационный, полюсный уровни. Если общество является отдельным субъектом мирового социума (т.е. не входит в состав другой, более крупной общности), то его место просматривается на двух уровнях - полюсной и цивилизационной схем мироустройства. Совмещение уровней дает стереоскопическую картину мироустройства, показывает направление и динамику развития и изменений в соотношении сил современных мировых цивилизаций.
Полюсное устройство мира проявилось в XX веке, когда на месте локальных изолированных цивилизаций начали появляться цивилизации мировые. Еще на рубеже XIX - XX вв. впервые в мировой истории средства коммуникации достигли того технического уровня, когда наступила возможность непрерывно и мгновенно получать и передавать информацию и таким образом влиять на события в любой точке мира извне. В результате, начали происходить перегруппировки в пестром мировом разнообразии локальных цивилизаций.
Большинство локальных цивилизаций оказались неспособными распространить свое универсальное «умопостигаемое» поле на весь мир, замкнулись в себе, некоторые делали попытки решить проблему военными средствами. Лишь две общности - западная и русская - подобрали универсальные ключи практически ко всем континентам и закоулкам планеты. К середине XX века они стали первыми в истории человечества мировыми цивилизациями. Мир стал биполярным.
Степень контроля над расколотым надвое миром у США и СССР с самого начала не была всеобъемлющей, а со временем стала снижаться. С расколом социалистического лагеря и активизацией движения неприсоединения начали определяться еще не совсем четкие контуры новых мировых цивилизаций. Начало кардинальным переменам в полюсном мироустройстве было положено прекращением на рубеже 80-х и 90-х гг. XX века биполярного противостояния, «холодной войны», окончившейся развалом советского блока, в состав которого входила Монголия (тогда - МНР), а затем распадом СССР. Тогда же образовалась временная ниша единоличного глобального лидерства, спонтанно занятая единственной оставшейся мировой сверхдержавой - Соединенными Штатами Америки. Однако на правовом и институциональном уровне ценности этой сверхдержавы в масштабе планеты так и не утвердились; более того, благодаря подспудному развитию и росту потенциала общностей русского, дальневосточного, западного (вне США), исламского и индийского миров начал стремительно восстанавливаться нарушенный в мире баланс сил. В качестве глубоко вклинившегося в эти миры уникального стыка проявился буддийский мир Внутренней Азии с центром, как было отмечено, в единственном суверенном государстве региона - Монголии.
Практически, в представлениях современных исследователей такими уникальными связками между всеми другими субъектами, межкультурными узлами являются все цивилизации современности. С количеством и расположением выделенных теми или иными исследователями цивилизаций можно соглашаться или не соглашаться, но этот признак является важным общим критерием для их сопоставления, (см., например, карту составленную С. Хантингтоном для книги «Столкновение цивилизаций».1)
Америке на какое-то время удалось минимизировать любое сколько-нибудь организованное сопротивление ее гегемонии в военной, экономической и политической сферах и тем самым затормозить рост других связующих узлов или полюсов влияния и, соответственно, полное раскрытие рождающихся новых мировых цивилизаций. И до сих пор пробуждение политической активности современных полюсов мира отмечается далеко не всеми исследователями. Данное обстоятельство вынуждает отдельно рассмотреть проблему первенства США в мире, остающегося по-прежнему беспрецедентным, тем более, что оно отягощается обстоятельствами, «ведущими к все более сложному кризису американской сверхдержавы» . Во избежание политизации хотя и острого, но все же теоретического вопроса места США в пространстве мировых полюсов и цивилизаций его рассмотрение целесообразно начать с учета, прежде всего, мнений главных американских научных и политических авторитетов в данной области знаний и практики. Разумеется, в ходе дальнейшего раскрытия темы будут представлены и другие мнения. Поскольку тема кризиса первенства США затрагивает ключевые моменты ситуации в мире в целом и в России и Китае (вместе с ситуацией во Внутренней Азии), в частности, целесообразно рассмотреть через призму этого кризиса общую картину изменений, которые происходят в глобальном полюсном устройстве.
Важнейшим интеллектуальным проявлением кризиса американского первенства является, наряду с самим фактом его признания ведущими американскими учеными-обществоведами, соответствующий рост их интереса к изучению столкновения ценностей США с другими цивилизационными ценностями1, к проблеме поиска «врагов либерально-демократических ценностей», «вызовов американской национальной идентичности», или иными словами, полюсной составляющей конструкции формирующегося нового мироустройства. Дело доходит до публикации Госдепартаментом США списка «врагов Америки». Самюэль Хантингтон приводит эти списки, ссылаясь на источники , и отмечая, что США -единственное государство в мире, занимающееся их составлением3.
Поскольку глобальное лидерство Америки возникло спонтанно, не закреплено правовыми нормами и действенными международными институтами, теоретически существует несколько вариантов формирования будущего миропорядка - в рамках разновидностей однополярной, биполярной и многополярной конструкций. Вокруг этих возможных конструкций в настоящее время сложилось определенное дискуссионное поле.
Фазы и надломы цивилизационных процессов во Внутренней Азии
А теперь о месте Монголии в классических цивилизационных схемах. Монголия традиционно связывается с кочевым миром - «негативными творцами истории» Н.Я. Данилевского, эмбриональными цивилизациями А.Дж. Тойнби. О. Шпенглер не дает подробного перечня «негативных творцов истории» (по его схеме — цивилизаций). Но есть знаменательные совпадения и параллели: он указывает, в частности, на эпоху гиксосов в Египте во II тысячелетии до н.э., совпадающую с «неразвившейся» сирийской цивилизацией кочевых и оседлых народов у А.Дж. Тойнби. Цивилизации, по мысли немецкого историка, это не самостоятельные социокультурные общности, а эпохи в развитии культур. Поэтому их местонахождение связано с тем очагом, где происходит «растворение народного тела, предрасположенного теперь главным образом к жизни в больших городах, в бесформенных массах» . Мировые города - это центры империй и государств в эпохи после гиксосов на Ближнем Востоке, Александра Македонского - в античной культуре, «борющихся уделов» - на Дальнем Востоке, Наполеона - на Западе. А.Дж. Тойнби в тех же регионах, в те же или другие эпохи располагает свои «эмбриональные» цивилизации, в том числе космос средневековых городов-государств, общины несториан на Дальнем Востоке и т.д. О. Шпенглер специально не рассматривает кочевые империи, но по ряду косвенных признаков можно заключить, что он видит в кочевой ставке императора ярчайшее выражение мирового города. И даже, наоборот, - в мировом городе он обнаруживает признаки, свойственные кочевникам в эпохи их империй, «умственной старости». «Вместо мира - город, ...вместо являющего многообразие форм, сросшегося с землею народа - новый кочевник, паразит, обитатель большого города, чистый, оторванный от традиций, возникающий в бесформенно флюктуирующей массе человек фактов, иррелигиозный, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокой антипатии к крестьянству (и к его высшей форме - поместному дворянству)», - пишет О. Шпенглер и заключает, что это - «чудовищный шаг к неорганическому, к концу»2. Более того, цивилизацию («исход») в арабской культуре он связывает с эпохой монголов . Собственно монгольский ареал оказался вне его перечня великих культур. Таким образом, обнаруживается принципиальное сходство позиций основоположников цивилизационной теории по отношению к кочевому миру в периоды его подъема (империй) как к зоне негативных факторов: «негативные творцы истории» (Н.Я. Данилевский), бесплодный, космополитический, примитивный и т.д. мировой город (О. Шпенглер), «неразвившаяся» цивилизация (А.Дж. Тойнби). Эти мыслители сходятся также на том, что в период упадка кочевой мир становится пассивным материалом для обогащения соседних цивилизаций (Н.Я.
Данилевский), подпитки высоких культур (О. Шпенглер), «задержанной», существующей вне истории, цивилизацией (А.Дж. Тойнби). Даже в таком, «неразвившемся», «задержанном» или «застывшем» виде кочевой мир не дал, по их мнению, ни одной дошедшей до наших дней локальной цивилизации или великой культуры (впрочем, оговорка насчет великой культуры излишня - резкое противопоставление О. Шпенглером понятий «культура» и «цивилизация» в мировой науке осталось непризнанным1). Что касается П.А. Сорокина, то он избегал какой-либо конкретной разбивки общностей по цивилизациям с привязкой их к регионам, идеям или религиям. Подобные построения других ученых он поддерживал лишь условно и считал ошибкой отождествлять разные феномены2. С точки зрения настоящего исследования данный аргумент П.А. Сорокина представляется весьма важным. Это - фундамент цивилизационной политологии, неразрывно связанной с цивилиографией, но свободной от градации народов «на плохих и хороших» и тем самым перебрасывающей мост от Данилевского к современности..
Итак, Монголия в классических трудах основоположников цивилизационного подхода не фигурирует как самостоятельная цивилизация, дожившая до наших дней. Нет такой цивилизации в большинстве схем современных теоретиков истории и даже «кочевнической цивилизации» (по Тойнби). Цивилизационный подход в европейской исторической науке впервые заявил о себе тогда, когда в Монголии, где подавляющая часть населения вела кочевой образ жизни, уже распространился буддизм в форме ламаизма, а сама страна вначале находилась в составе Цинской империи, затем вошла в орбиту России. Включенность Монголии в более крупные социокультурные общности (в качестве «варварской» периферии или саттелита, наконец, «16-ой республики») была и остается пока в глазах европейских исследователей цивилизаций затмевающей любую ее специфику.
Не меняет дела и возросший в последнее время среди специалистов узкого профиля на Западе историко-философский интерес к кочевничеству и Центральной Азии - общностям, которые некоторыми исследователями понимаются по-разному, иногда - как отдельные ныне существующие цивилизации1. Более того, созданный ЮНЕСКО Международный институт по изучению кочевых цивилизаций (находится в Улан-Баторе), который координирует работу ученых многих стран мира, своим названием декларирует наличие разных цивилизаций кочевников. Правда, это не отражает признанного ведущими цивилиографами деления человечества на крупные социокультурные общности - мировые цивилизации. Об этом может свидетельствовать тот факт, что даже в основных учредительных документах этого института, материалах организуемых им симпозиумов и семинаров пока нет перечня конкретных «кочевых» цивилизаций . Другой недавно образованный институт ЮНЕСКО - Международный институт центрально-азиатских исследований - связан с давним решением этой организации «широко изучать цивилизацию народов Центральной Азии», принятым на XIV сессии Генеральной Конференции ЮНЕСКО в 1966 г. В рамках этого проекта еще в 1973 г. в Улан-Баторе прошел международный симпозиум ЮНЕСКО «Роль кочевых народов в цивилизации Центральной Азии». Здесь, ко всему прочему, наблюдается известное в кочевниковедческой литературе, а также в африканистике и т.д. противопоставление цивилизаций и культур. Это видно, например, по названию крупного международного проекта: «Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций».
Разложение социальной структуры монгольского общества в начале XX в
Питирим Сорокин своей систематизацией «тотальных макросоциологических теорий цивилизаций» привел к своеобразной легитимации (научной и в определенной мере политической) схемы современного цивилизационного мироустройства, и тем самым - прав и привилегий крупных общностей, включенных в схему, представлять себя в мировом сообществе в виде равноправных сегментов глобального. Например, таким сегментом предстает Запад, к которому цивилизационно принадлежат части — Франция, Великобритания, Бельгия, Италия и т.д., но не Малайзия или Корея. Во втором параграфе первой главы была предпринята попытка рассмотреть в этом ключе Монголию, которой не отведено места в классических цивилизационных схемах, но которая должна иметь его в соответствии со своей историей и логикой, заложенной в контекст этих схем (в сорокинской систематизации), поскольку эта страна является ядром обширного и устойчивого на протяжении свыше двух тысячелетий культурного региона - Внутренней Азии.
Рассмотрение политических и этнополитических процессов и трансформаций во Внутренней Азии на более высоких, чем местный и государственный, уровнях мироустройства не выявляет разногласий с общими критериями, по которым в указанных схемах выделяются цивилизации. Вместе с тем, среди цивилиографов превалирует освященный авторитетом Тойнби взгляд на кочевников как на «не имеющих истории» представителей первобытного общества. Пример Монголии опровергает этот взгляд, что хорошо видно уже при самой поверхностной примерке к ее историческому пути положений обоснованной П. Сорокиным теории повторения («неповторяющийся в целом исторический процесс соткан из повторяющихся элементов») и его же социологии революции1.
Жизнь любых сколько-нибудь устойчивых обществ (от крупных мировых общностей до небольших территориальных общин) состоит из периодов относительного спокойствия и периодов, когда размеренная динамика существования нарушается, устойчивость и стабильность оказываются под угрозой; требуется определенное напряжение сил для того, чтобы восстановить равновесие. Нарушения равновесия (кризисы) преодолеваются путем реформ и войн, бесконечную череду которых можно обнаружить на примере истории любой страны. Войны, перевороты, бунты, восстания, путчи являются кульминационными моментами кризисов в обществе, которое, тем не менее, с рождения и до своей смерти проносит через все эти перипетии собственные отличительные черты.
Но существуют иная степень остроты исторических кульминаций - революции, которые высвечивают ситуации, когда никакое напряжение сил не в состоянии помочь обществу в восстановлении равновесия. Общество надламывается, крошится, причем в этом состоянии надлома завершается жизнь одного общества и одновременно начинается жизнь другого. Представляется, что революции случаются как в небольших и средних обществах в масштабах отдельных этносов, стран, государств, входящих в состав крупных общностей, так и в масштабе самих крупных общностей - цивилизаций. Первые - разрозненные, как правило, скоротечные революции, они микшируются в общем пространственно-временном континууме цивилизации. Вторые - протяженные во времени революции в масштабе цивилизаций; для их обозначения А.Дж. Тойнби использовал образ цивилизационных надломов2.
По мнению Тойнби, цивилизационные надломы - весьма редкое явление. Он насчитывает всего 16 таких надломов в истории человечества1. В более ранней схеме О. Шпенглера для этого явления есть схожая формулировка - «надламывание сил»2. Задолго до Тойнби и Шпенглера процесс смены цивилизаций описал Н.Я. Данилевский, который привел образ свежего среза ствола и черенка - «прививки»3. Основоположники цивилизационного подхода, таким образом, признают наличие в мировой истории кульминационных моментов, связанных со своеобразной эстафетной сменой цивилизаций. Сами кульминации-надломы, в этом случае, могут быть протяженными во времени срезами («наискосок» - если буквально представить в пространственно-временной перспективе или ретроспекции «прививку-срез» Данилевского), которые могут продолжаться многие десятилетия. Столь протяженные отрезки времени затушевывают границы между сменяющими друг друга цивилизациями, расползающуюся трещину, поэтому цивилизационные надломы, в отличие от обычных революций, происходят незаметно для поколений современников; их нельзя связать с каким-либо одним событием или процессом, даже если это революция в одной из ведущих мировых держав.
Цивилизационный кризис, во время которого происходит угасание одного общества, его надлом и зарождение другого, сопровождается обычными кризисами, реформами и революциями. Протяженная во времени череда таких обычных кризисов совпадает, наконец, с решающим моментом - переходом власти от правящего меньшинства одной цивилизации (или ее отдельной фазы) к правящему меньшинству другой цивилизации (или следующей фазы). Такая ситуация не всегда сразу распознается современниками; далеко не всякая революция становится ключевым моментом надлома цивилизации. Очень часто революционные по форме перевороты сводились к достаточно крупным, но все-таки ограниченным реформам, к возвращению общества «на круги своя», а то и к регрессу или вообще к смерти ростков нового. Трудно выделить: в какой стране, какой кризис, какая революция были решающими в надломе той или иной цивилизации. Региональных кризисов очень много, а цивилизации или их фазы сменяют друг друга не часто. Достаточно вспомнить на примере Европы такую череду событий, как ряд крупнейших античных и средневековых войн, походов и революций, процессы принятия христианства различными народами, революции в Нидерландах, Англии, Великая Французская революция, войны Наполеона, более поздние революции в других европейских странах, революции начала XX в. в России, Германии и Венгрии, 1-ая и 2-ая мировые войны, падение Берлинской стены и т.д. Кульминационные моменты цивилизационных надломов и «прививок» не всегда четко обнаруживаются не только в этих разовых актах, но даже в приблизительных географических и хронологических пределах таких продолжительных процессов, как, например, Античность, Средние века, Великие географические открытия, Возрождение и Реформация, Промышленная революция, нынешний переход к постиндустриальной эпохе. А ведь именно в какие-то моменты этих или других крупных вех, по сути, сменяются разные общества, «к старому стволу прививаются новые черенки».
Проблемы цивилизационной идентичности Монголии
Оно вынуждено было учитывать мнение советского руководства, которое придавало слишком большое значение развитию и укреплению своих официальных связей с китайским правительством и очень дорожило влиянием Коминтерна на Гоминьдан и КПК, чтобы вести такую рискованную игру. Как уже было сказано выше, все, что касалось расширения границ Монголии на юг и на север, волей-неволей связывалось Народным правительством соответственно либо с вхождением такой объединенной страны в состав Китайской федерации, либо с разделением двух Монголии между Китаем и СССР. Агентурная сеть МНРП в Китае, действовавшая под лозунгом объединения монголов, координировала свои акции с руководством Коминтерна и различных китайских политических групп. Встречи влиятельных деятелей Коминтерна, МНРП, Гоминьдана и КПК происходили в Улан-Баторе, а также в Пекине, Калгане и других городах Китая, как правило, под знаком не национально-освободительной, а революционной работы.
Так продолжалось вплоть до поражения китайской революции 1925 - 1927 гг. 5 января 1928 г. Политбюро утвердило «Резолюцию по монгольскому вопросу», в которой поставило задачу «в борьбе с идеологией панмонголизма... выдвигать идею национальной независимости и перспективу объединения монгол в будущем на основе революционной власти, всемерно предостерегая от рискованной агитации за объединение в настоящее время (в силу, главным образом, внешних опасностей)»1. Т.е. лозунг объединения монголов был, по сути, снят («сдвинут» в неопределенное будущее) и заменен идеей независимости МНР.
Называть действия не только коминтерновской резидентуры, но и монгольского руководства в период активных акций в Китае панмонголизмом неверно и в том случае, если у кого-то из самих организаторов данных действий на 1 этот счет имелось иное мнение . С точки зрения логики, термин «панмонголизм» даже при очень широком толковании его значения, не может быть распространен на политическое движение за создание монгольской автономии в составе другого государства и поэтому совершенно не подходит для раскрытия сути происходивших в 1920-е гг. в Монголии событий.
Коминтерновские представители и советские полпреды в Монголии действовали в тесном контакте друг с другом. Иногда между ними возникали разногласия, которые разрешались высшим партийно-политическим руководством СССР. Представители Коминтерна зачастую высказывали недовольство официальной политикой высшего советского руководства в Монголии. По словам представителя Коминтерна в Монголии в 1924 - 1925 гг. Т. Рыскулова «прежние составы наших полпредств представляли себе Монгольское Народное правительство почти правительством какой-то иностранной державы, ну вроде хотя бы Афганской или Турецкой, и всю работу и взаимоотношения с самого начала до конца поставили на дипломатическую ногу... Каждый разговор с той или другой стороны (по линии правительственной и партийной) обставлен был также дипломатически» . Коминтерновцы отвергали даже формальности дипломатического протокола и рекомендовали Москве «войти в гущу партийной работы и государственного строительства», оставив дипломатии «делать свое дело».
Однако Политбюро придерживалось дистанции в своих отношениях с партийными и государственными органами Монголии. Это подтверждается характером впервые открытых архивных документов. Такая дистанция создавала особый, привилегированный, статус МНРП в Коминтерне, несмотря на то, что членом Коминтерна МНРП никогда не была. МНРП среди других революционных партий выделялась тем, что была, как и РКЩб)-ВКП(б), партией, стоявшей у власти в своей стране. Различные течения, «перегибы» и «уклоны» в Коминтерне приобретали в условиях Монголии свое собственное общенациональное значение, свою собственную инерцию. В какие-то моменты руководители МНРП могли себе позволить открыто конфликтовать с представителями Коминтерна в Монголии. При этом, по свидетельству представителя Коминтерна в Монголии в 1927 и 1929 гг. М. Амагаева, даже такие видные деятели правого крыла в МНРП, как Дамбадорж, оправдывали свою политическую линию, «как линию последовательного выполнения директив и решений Коминтерна». В сохранявшем дистанцию Политбюро эти споры решались по-разному, зачастую - в пользу ЦК МНРП, и тогда ИККИ был вынужден отстранять от работы своих представителей.
Дистанция между руководителями двух стран сохраняется некоторое время и после поражения китайской революции, когда СССР и МНР оказались своеобразными заложниками своих обязательств друг перед другом и противостояли нараставшей японской опасности. В этот период в деятельности Коминтерна усиливается сталинское влияние, а в МНРП продолжает набирать силу «правый уклон». Политбюро ЦК ВКП(б) видит непримиримость позиций сторон и принимает меры, направленные на то, чтобы избежать потери Монголии, как дружественного СССР государства. 13 сентября 1928 г. оно принимает по монгольскому вопросу постановление, в котором признается «несвоевременным переход власти в руки только лево-худонской оппозиции»2. Одновременно в этом же постановлении Политбюро утверждает проект резолюции ИККИ по монгольскому вопросу. В проекте указывается на необходимость «ликвидации подчинения Народно-революционной партии Внешней Монголии Коминтерну» и признается «нецелесообразным нахождение постоянного представителя Коминтерна при Нарревпартии» .
Но ситуация внутри МНРП развивалась уже по собственной логике. Делегация Коминтерна на VII съезде МНРП во главе с Б. Шмералем не могла стоять в стороне от борьбы внутри МНРП и, в конце концов, оказалась в центре событий, связанных с полным разгромом правой оппозиции и приходом к власти «левых». Оглушительная победа «левых» встревожила советское руководство. 29 ноября 1928 г. под председательством И.В. Сталина состоялось заседание Политбюро, на котором была утверждена директива делегации Коминтерна. В ней указывалось на недопустимость отстранения «правых», «окончательно себя не дискредитировавших», в том числе, Амара, который «может быть оставлен председателем правительства» . Политбюро выразило свою озабоченность: «Неизбрание в ЦК и ЦКК, при одновременном отстранении от всех руководящих должностей Дамбадоржа и Джадамбы и других бывших руководителей - не вызовет ли крупных осложнений... не лучше ли было бы ввести их в руководящие парторганы, отстранив их от всех ответственных руководящих должностей...»? Новая ситуация вынудила все-таки Политбюро отойти от своих первоначальных планов по освобождению МНРП от опеки Коминтерна. МНРП, «будучи сочувствующей организацией», стала работать «под идейным руководством и в тесном контакте с КИ», причем, обмениваясь с ним представителями4.
