Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Демократия, государство и революция — теоретико-методологические основания исследования феномена революций 20
1.1. Российская демократическая революция 1989-1993 гг. как теоретический вызов современной политологии революций 20
1.2. Общие причины возникновения и направление развития революционного процесса 27
1.3. Периодизация революционного процесса в современной «политологии революций» 38
Глава 2. Революционный (политический) процесс как отрицание конституционных основ отправления и передачи государственной власти 46
2.1. Возникновение и развития революционного процесса и его идеологическое обеспечение 46
2.2. Переход идеологической борьбы в политическую в контексте обеспечения государственной безопасности 73
2.3. Борьба за исполнительную власть и силовые структуры — два основных сценария. Роль главы государства 84
Глава 3. Революционный (политический) процесс как восстановление основ государственной власти в ее новой, постреволюционной форме .91
2.1. Обострение основных противоречий государства и максимальное ослабление государственной власти 91
2.2. Приход революционного лидера к власти и попытка остановить распад государства. Диктатура и революционный террор 104
2.3. Уход (свержение) революционного диктатора и разложение исполнительной власти. Период «термидора» 114
2.4. Отстранение «термидорианской» олигархии и восстановление единства государственной воли. Формирование новой государственности 128
Заключение 135
Библиография 152
- Общие причины возникновения и направление развития революционного процесса
- Периодизация революционного процесса в современной «политологии революций»
- Переход идеологической борьбы в политическую в контексте обеспечения государственной безопасности
- Приход революционного лидера к власти и попытка остановить распад государства. Диктатура и революционный террор
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования. Развитие политических процессов на постсоветском пространстве в начале 2000-х годов отмечено достаточно ярким феноменом так называемых цветных революций. Прежде всего это «революция роз» в Грузии (ноябрь 2003 года), «оранжевая революция» на Украине (декабрь 2004 - начало января 2005 года) и «тюльпановая революция» в Киргизии (март 2005), дополненная в апреле 2010 г. новыми революционными событиями в этой стране, еще не получившими своего названия. В некоторых других бывших советских республиках Армения, Азербайджан, Белоруссия, Узбекистан, Казахстан попытки совершения подобных революций либо окончились безрезультатно, либо были пресечены в самом начале. В России же существуют в настоящее время лишь некоторые опасения на этот счет и идет интенсивное обсуждение возможности развития политического процесса по сценарию «цветных революций». Такая возможность связывается чаще всего с ухудшением экономического положения в стране, обусловленным мировым финансовым кризисом.
Феномен «цветных революций» вызвал целый ряд дискуссий в публицистических и научных изданиях. При этом в центре внимания оказались следующие вопросы. Насколько «цветные революции», увенчавшиеся сменой правящих режимов, повлияли на развитие политических систем соответствующих государств? Каковы их основные общие тенденции? И насколько серьезно отличаются основные тенденции развития политических систем государств, в которых так называемые «цветные революции» привели к смене власти, и стран, где «цветные революции» не увенчались успехом? Однако научные ответы на все эти вопросы невозможны без обращения к теории революций вообще. Революционные политические процессы имеют целый ряд достаточно хорошо установленных уже закономерностей их развития, существует удовлетворительное понимание причин их начала и завершения и т.д. Все эти достижения политической науки могут и должны привлекаться для объяснения и предвидения современных революционных трансформаций. С другой стороны, и сами эти трансформации должны исследоваться на предмет соотнесения их с существующими концепциями революционного процесса и внесения в последние соответствующих уточнений и дополнений.
В этой ситуации становится особенно актуальным теоретическое исследование, направленное на принципиальное осмысление феномена цветных революций в рамках общей теории революций. Являются ли эти новые, «цветные» феномены революциями по существу или они представляют собой лишь продукт применения соответствующих прикладных политических технологий?
На этот счет в научной литературе и политической публицистике высказываются различные (и часто противоположные) точки зрения. Так, например, экс-глава ЦИК А.А. Вешняков вообще отказал цветным революциям в статусе революций. А бывшая госсекретарь США Кондолиза Райс в ходе визита в Среднюю Азию назвала события в Киргизии «необыкновенной, исключительной революцией». При этом публицистика, как всегда, опережает углубленный теоретический анализ. Под «цветными революциями» в ней понимается сегодня «процесс смены правящих режимов под давлением массовых уличных акций протеста и при поддержке финансируемых из-за рубежа неправительственных организаций». Признаки «массовых уличных протестов, приводящих к смене режима» и «поддержки из-за рубежа» присутствуют, конечно, в любой революции, но они не выражают их сути. Всякого рода перевороты, бунты, стихийные восстания в этом смысле часто ничем не отличаются от революций. Для того, чтобы считать их именно революциями требуется нечто большее. И именно выяснению сути этих различных феноменов и должны способствовать углубленные теоретические исследования. Фактического материала для этого за последние два десятилетия накоплено уже достаточно. В частности, «цветные революции» обнаруживают немало общего и с так называемыми «бархатными революциями» в Восточной Европе, происходившими в конце 1980-х годов. И самым грандиозным и значимым феноменом такого рода является, несомненно, российская либерально-демократическая революция, начавшаяся еще в бывшем СССР.
Однако сложность и актуальность поставленных задач определяется еще и тем, что сама «политология революций» в настоящее время находится в недостаточно развитом состоянии. В России это объясняется тем, что соответствующие исследования до недавнего времени могли проводиться в рамках только одной методологии марксистской, в которой, хотя и содержалось много верных теоретических установок, положений и выводов, но не обеспечивалось главного конкуренции различных подходов и свободного обсуждения принципиальных вопросов с различных точек зрения. Поэтому в советском обществоведении было представлено зачастую однобокое понимание и осмысление феномена революций.
С другой стороны, в западной политологии допускается более широкий подход к анализу феномена революций. Но большинство исследований последнего времени в этой области, во-первых, также движется в рамках лишь одной доминирующей парадигмы парадигмы демократизации либерального толка и модернизации, отождествляемой с вестернизацией, а, во-вторых, большинство западных исследований феномена революций носят не столько теоретический, сколько прикладной характер. Западные «политологи революций» размышляют в основном над тем, как подготовить и провести в незападных государствах смену политического режима революционными методами и как направить развитие этих стран по либерально-демократическому и прозападному пути. Особенно справедливо это замечание в отношении указанных «цветных революций», являющихся во многом искусственно организованными по соответствующим западным «учебникам» и инструкциям.
В то же время необходимо заметить, что и в классических революциях XIX-XX веков элемент политической технологии и сознательной подготовки революционной смены власти в различных государствах Европы и Азии также присутствовал, особенно, после осмысления политиками-практиками работ К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, бывших не только теоретиками, но и первыми «технологами» революций. Знаменитый тезис основателя марксизма о том, что «философы лишь различным образом объясняли мир», но дело теперь заключается в том, чтобы изменить его, этот тезис был принят к исполнению революционерами уже и в XIX веке. Тем не менее, мало кто сомневается в естественном характере революций, сотрясавших западные государства в двух предыдущих столетиях.
Таким образом, имеется достаточно оснований для вывода о том, что заявленная тема исследования носит актуальный характер не только с теоретической точки зрения, но и в плане практических политических проблем, поставленных в настоящее время перед многими государствами, недавно избравшими демократический путь развития, в том числе и перед Россией.
Степень научной разработанности проблемы. Основы современного подхода к изучению революционной смены власти были заложены в работах выдающегося политического мыслителя эпохи Возрождения Н. Макиавелли (1469-1527). В Новое время научное осмысление революционных процессов содержалось в трудах Т. Гоббса (1588-1679) и Дж. Локка (1632-1704), бывших свидетелями или современниками Английской буржуазной революции (и отчасти Нидерландской (1566-1609) буржуазной революции). Великая французская революция получила глубокое социально-философское осмысление в идеалистической исторической концепции Г. Гегеля (1770-1831). Материалистическое понимание революционных процессов развивается в XIX веке в работах К. Маркса (1818-1883) и Ф. Энгельса (1820-1895).
В российской литературе марксистская концепция революции разрабатывается затем в трудах Г.В. Плеханова (1856-1918), В.И. Ленина (1870-1924) и других марксистов. Значительный вклад в общую теорию революций был внесен также П.А. Кропоткиным (1842-1921), философом Н.А. Бердяевым (1874-1948) и основателем «сменовеховства» Н.В. Устряловым (1890-1938).
В американской литературе основателями сравнительной политологии революций, впервые описавшими общую схему развития революционного процесса, считаются Л.П. Эдвардс и К.Бринтон, опубликовавший в 1938 г. свое исследование «The Anatomy of Revolution», признанное впоследствии классическим. Западные теоретики революции, отмечает В.А. Барсамов, рассматривают, по крайней мере, три поколения в развитии теорий революции, обсуждая возможность появления четвертого. Первое из них имело дескриптивный характер. Второе поколение развивало различные направления теории революции: марксистское, социально-психологическое и др., соединяя оных трансформаций теоретические представления и практику революционных трансформаций. Третье поколение в 70-х 80-х годах XX века сделало акцент на казуальных основах революции. Четвертое поколение, как считают сами его сторонники, компаративно последовало субъективные стороны революционных трансформаций (лидерство, идеологии и т.д.) ограничиваясь начальной стадией революционных изменений. Общая теоретико-методологическая парадигма, лежащая в основе этих исследований, содержится в работах Р. Арона, М. Вебера, П.А. Сорокина, С. Хантингтона, Ш. Эйзенштадта и других западных социальных философов.
В современной российской литературе общие, теоретико-методологические проблемы социально-политической трансформации общества исследуются в работах Г.К. Ашина, В.В. Бариса, А.Н. Бобкова, Л.С. Васильева, И.Н. Гомерова, А.-Н.З. Дибирова, Л.М. Земляновой, В.Г. Игнатова, Ю.В. Ирхина, А.И. Ковлера, Н.Н. Крадина, В.В. Кудрявцева, В.В. Лапкина, О.Э. Лейста, Г.Ю. Любарского, М.Н. Марченко, А.П. Медведева, А.П. Назаретяна, А.И. Неклессы, В.И. Пантина, А.В. Понеделкова, Л.М. Пронского, А.М. Салмина, Ю.И. Семенова, К.В. Сергеева, В.В. Согрина, Э.А. Соловьева, А.М. Старостина, А.А. Чанышева, З.М. Черниловского, В.Е. Чиркина и др. ученых.
Общие социально-политические проблемы формирования и развития революционного процесса исследуются в работах Т.А. Алексеевой, Д.Ю. Бовыкина, С.Ю. Данилова, А.-Н.З. Дибирова, С.Н. Искюля, Н.А. Кислицы, И.М. Клямкина, Е.М. Кожокина, Ю.В. Куркиной, А.З. Манфреда, В.А. Мау, Д.Е. Мельникова, Л.А. Пименовой, В.Г. Ревуненкова, А.В. Ревякина, А.Н. Савина, В.М. Сергеева, В.П. Смирнова, В.В. Согрина, А.И. Соловьева, Э.Г. Соловьева, И.В. Стародубровской, А.Ф. Филиппова, Л.Б. Черной, А.В. Чудинова и других ученых.
Особенности развития новейших революционных процессов в современных условиях, в том числе, в России и на постсоветском пространстве в целом исследуются в работах В.В. Бариса, В.А. Барсамова, Е.И. Башкировой, И.М. Брудного, Ф.М. Бурлацкого, М.С. Восленского, Е.Т. Гайдара, А. Гасанова, В.Я. Гельмана, Л.Д. Гудкова, Б.В. Дубина, А.А. Зиновьева, Ю.И. Игрицкого, Ю.В. Ирхина, Ф.А. Казина, Т.П. Лебедевой, А.В. Магуна, Р.А. Медведева, А.П. Назаретяна, Н.А. Нарочницкой, Г.Х. Попова, Г.Г. Почепцова, В.В. Согрина, С.С. Сулакшина, И.Я. Фроянова, И. Шапиро, Б.Н. Шапталова, Г.Х. Шахназарова, Л. Шевцовой, В.Л. Шейниса и др. авторов.
Таким образом, общие проблемы «политологии революций» и исследование революционного процесса в современных условиях в отечественной литературе исследуются с достаточной полнотой. При этом следует отметить все же, с одной стороны, сравнительно малое число работ, посвященных исследованию полного развития всех этапов революционного процесса – от его начала к его завершению, – а, с другой стороны, недостаточное вовлечение в теоретические исследования результатов изучения именно новых революционных феноменов, проявившихся недавно на постсоветском пространстве.
Объектом предлагаемого диссертационного исследования являются революционные трансформации как особые политические феномены, прерывающие перманентное развитие политического процесса и эволюционирующие по своей собственной внутренней логике.
Предметом исследования являются основные общие этапы и моменты развития этих трансформаций, рассматриваемые в их внутренней связи и в полноте реализации всего процесса (от начала к завершению).
Цель настоящего исследования состояла в том, чтобы четко выделить и уточнить основные этапы и моменты развития революционного процесса, определяемые на основе анализа классических революционных феноменов, предложить критерии определения специфики революционной трансформации соответствующих политических систем на постсоветском пространстве.
Достижение этой цели потребовало решения следующих исследовательских задач.
-
Осуществить общий анализ теоретико-методологических оснований исследования феномена революций с учетом наиболее поздних из них. Установить ключевые отношения между основными понятиями государством, демократией и революцией.
-
Определить сущность революции как политического феномена, выявить ее необходимые квалифицирующие признаки, позволяющие отличить революцию от сходных политических процессов.
-
Выявить все необходимые и логически (онтологически) связанные этапы и моменты развития революционного процесса, обосновав их соответствующими эмпирическими данными.
-
Проанализировать и обобщить логику поведения основных участников революционного процесса и их роль в изменении различных сценариев развития революционных событий.
-
Проанализировать на этой основе особенности современных революционных трансформаций на постсоветском пространстве и дать им научную квалификацию с точки зрения теории политического процесса.
Методологическая и эмпирическая база исследования. В процессе исследования использовались как общенаучные и социально-философские методы (эмпирического наблюдения и обобщения, гипотетико-дедуктивный, системный, формационный, цивилизационный), так и методы собственно политологические (теория политических систем, структурно-функциональный анализ, сравнительный социально-политический анализ, теория элит). На конкретно-теоретическом уровне методологическую и эмпирическую базу исследования составили отмеченные выше труды отечественных и зарубежных ученых, посвященные исследованию политической динамики общества вообще и революциям и революционным процессам, в частности.
Научная новизна исследования и выводов, к которым пришел автор, заключается в следующем.
1. Обосновано понимание сущности революции как в основе своей духовно-политического (а не чисто политического или социально-экономического) процесса изменения фундаментальных основ государственной жизни и перевода ее в рамки нового конституционного порядка, осуществляемого незаконными, неконституционными методами.
2. На базе компаративного исследования основных революций XVII-XX веков (включая и последнюю российскую либерально-демократическую революцию) предложено более полное и точное обобщение основных этапов и моментов революционного процесса.
3. Предложено авторское уточнение и дополнение основных понятий (начала революции, ее завершения, этапа «термидора» и др.) и понимания причин развития революционных процессов по различным сценариям, в зависимости от типов поведения основных участников этого процесса революционных лидеров (вождей) и главы государства.
4. На основе проведенного исследования дана общая квалификация так называемых «цветных революций» как особых политических феноменов развития революционных трансформаций на постсоветском пространстве.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Классическая революция на своем начальном этапе не является ни чисто политическим, ни экономико-политическим процессом, но представляет собой прежде всего идеологический, духовно-нравственный переворот, происходящий вначале в общественном сознании, в «системе ценностей» основной части общества и только затем в его общественном бытии (в перестройке его социально-политических и экономических институтов, что и составляет собственно революцию в ее традиционном понимании). Основа «зародыш» революции всегда содержится в соответствующей революционной идее, «новом историческом проекте», практическая реализация которого и есть революция, революционный процесс. В основе любой великой революции всегда лежит глубокая и серьезная новая идеологическая доктрина, которая является новой формулировкой взглядов на социальную справедливость и верховный смысл существования человека в мире вообще, лежащих в основе любого общества. Самая первая стадия революционного процесса это разработка или заимствование и адаптация такой новой нравственно-политической доктрины.
2. Рассматривая с этой точки зрения так называемые «цветные революции», можно прийти к следующему принципиальному выводу. В этих революциях не удается разглядеть не только никаких новых великих идей, но и никаких просто новых идей – новых даже и для самих стран, в которых эти революции совершались. В основном, – это все те же идеи западной либеральной доктрины (в ее радикальной форме), под воздействием которых и происходила до того либерально-демократическая революция в СССР, приведшая к его распаду. Поскольку республики бывшего СССР в процессе отделения от России не успели пережить всего процесса перехода на либерально-демократические ценности и в той его радикальной форме, которая проявилась в России в период нахождения у власти правительства Б.Н. Ельцина – Е.Т. Гайдара, постольку можно признать, что либерально-демократические революции во многих из них остались незавершенными, а в некоторых из них произошел даже и некоторый откат назад.
3. Доктрина «бархатных» и «цветных» революций является не только радикальной (по провозглашаемым ею целям сведение государственного управления к минимуму и предоставление гражданскому обществу максимальной свободы), но и экстремистской по принимаемым ею средствам тотальному неповиновению законам и распоряжениям действующих органов власти. Эта доктрина революционных действий провозглашает конечной целью захват власти, который она надеется осуществить организацией тотального массового неповиновения действующей власти. Эффекта «первой крови» «бархатные» и «цветные» революции достигают самим фактом организации массовых митингов неповиновения (вроде украинского Майдана), которые призваны парализовать волю органов власти и продемонстрировать как бы уже свершившийся переход легитимной власти к митингующему «народу». Эти революции действуют методами психологического насилия. Неповиновение, на специфическом языке «бархатных» и «цветных» революционеров, это не просто отказ подчиняться распоряжениям власти, а метод активной и решительной борьбы за власть, одержания победы над властью и перехвата власти в свои руки. Поэтому механизм развития процесса «цветных» революций подчиняется тем же закономерностям, что и развитие классических, обычных (насильственных) революций.
4. Моментом перехода от идеологической и полемической борьбы с действующей властью к борьбе политической (борьбе за реальную, а не только духовно-моральную власть), в «бархатных» и «цветных» революциях, как и в революциях прошлого, является момент переживания государством наибольших трудностей – резкого или длительного и явного ухудшения его экономического или политического положения (проигрыш войны, крупное дипломатическое поражение экономический кризис и т.д.). Все «цветные революции» на постсоветском пространстве увенчались успехом именно в тех бывших советских республиках, которые столкнулись после отделения от СССР с наибольшими экономическими трудностями в Грузии, Украине и Киргизии, не обладавшими, с одной стороны, значимыми сырьевыми ресурсами и утратившими, с другой стороны, свой промышленный и аграрный потенциал. В Белоруссии же, пока сумевшей сохранить этот потенциал, а также в Казахстане, Азербайджане и Узбекистане, обладающих значительными сырьевыми ресурсами, «цветные революции» не смогли повести за собой достаточное число негодующих сторонников смены действующей власти. В Туркмении, располагающей в этом отношении наибольшим сырьевым потенциалом, в расчете на душу населения, для подобной революции нет даже минимальных предпосылок. Единственным исключением в этом ряду является Армения, авторитет правительства в которой остается достаточно высоким, несмотря на значительные экономические трудности.
5. Вторым важнейшим фактором неудачи и провала «бархатных» и «цветных» революций, как и революций вообще, является наличие у власти решительного и твердого главы государства, не стесняющегося «употреблять власть» и пресекающего любые незаконные и провокационные акции «цветных» революционеров, даже и относительно массовые. Развитие «цветного» революционного процесса происходит именно в условиях незаметного и «ненасильственного» перехвата власти у того правительства, которое не решается ею пользоваться или останавливается перед употреблением легитимного и при этом относительно массового насилия (разгон незаконных митингов, шествий и т.п.).
Чем слабее и нерешительнее глава государства (характерные примеры М.С. Горбачев, Л.Д. Кучма, Э.А. Шеварнадзе, А. Акаев) и чем решительнее революционные лидеры (характерные примеры – Б.Н. Ельцин, М.Н. Саакашвили, Ю.В. Тимошенко), тем больше шансов на успех у «цветных» революционеров. И, наоборот, чем решительнее главы государств, подвергающихся атакам таких революционеров (характерные примеры – А.Г. Лукашенко, В.В. Путин, Н.А. Назарбаев, И. Алиев, И. Каримов), тем меньше шансов на развитие в стране «цветного» революционного процесса. В случае же наличия сильных и решительных лидеров с обеих сторон развитие революционного процесса может направляться и по пути вооруженных столкновений, как это было в России в 1993 году и в некоторых других постсоветских республиках. Однако данный фактор проявляется лишь с учетом действия всех остальных факторов развития революционного процесса.
6. Период так называемого «термидора», закономерно наступающий после периода революционной диктатуры, рассматривается обычно как начало нисходящей стадии развития, как начало упадка революции, что является фактически верным. Революция есть всего лишь особое политическое состояние или политический процесс, развивающийся в государстве, которое и есть субстанция революции. «Термидор» представляет собой некоторую попытку продолжить революцию, попытка гражданского общества сбросить с себя ярмо государственной власти и порядка и вернуться к подавленной диктатором революционной свободе. Поэтому «Восстановитель» государственной власти обычно и естественным образом приходит из той части общества, которая в наибольшей степени воплощает собой орудие государственных интересов, в которой культивируется дух служения государству и, которая представляет собой основу и стержень любого государства, то есть из армии (и вообще из силовых структур государства). Поэтому сменяющий термидорианскую олигархию режим восстановления жесткой государственной власти, режим укрепления постреволюционной государственности воспринимается различными кругами общества, как некое возвращение диктатуры, как режим попрания завоеванной революцией свободы.
7. Поскольку существуют силы заинтересованные в дальнейшей дезинтеграции постсоветского пространства и ослабления традиционного и естественного влияния на нем России как исторического центра Евразии, то закономерным является, с одной стороны, поддержка (и во многом даже инспирирование) западными странами «цветных» революционных процессов, а, с другой стороны, озабоченность (и даже противодействие им) со стороны России. Внешнее вмешательство в «цветных» революционных процессах (неизбежное в них, как и в любых других революциях) следует анализировать и оценивать в большей степени с геополитической, нежели с морально-политической (идеологической) точки зрения. Возникая под влиянием внутренних факторов развития самих бывших советских республик, «цветные революции» попадают, тем не менее, в поле действия более мощных сил геополитического соперничества на постсоветском пространстве (США, Россия, Европа, Китай, отчасти Исламский мир) и приобретают тем самым характер «цивилизационной» борьбы. В силу этого «цветные революции» не могут завершиться и «успокоиться» на своей собственной духовно-политической — основе, но неизбежно будут вызывать рецидивы различной формы до момента удовлетворительного разрешения цивилизационных и геополитических напряжений, которые они самим фактом своего свершения порождают.
Апробация работы. Работа была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии и политологии Академии труда и социальных отношений. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в научных публикациях автора. Автор представляла результаты своей работы на международной конференции на социологическом факультете МГУ им. М.В.Ломоносова.
Практическое значение работы заключается в том, что ее материалы, положения и выводы могут быть использованы в преподавании политологических, историко-политических и политико-прикладных дисциплин; а также – при разработке стратегических и тактических основ государственной политики.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, включающих десять параграфов, заключения и списка использованной литературы.
Общие причины возникновения и направление развития революционного процесса
Предлагаемый нами подход к анализу событий нашей недавней истории является уже не первым опытом такого рода. Сравнительно недавно опубликовано, в частности, очень интересное исследование В.A. May и И.В. Стародубровской «Великие революции от Кромвеля до Путина»1, в котором авторы избрали аналогичный подход и методологию (компаративный анализ классических революций прошлого).
Основные положения и выводы этого глубокого и во многом новаторского исследования сводятся к следующему. Отвечая на вопрос: «Так что же произошло в России в последние пятнадцать лет?», авторы приходят к однозначному выводу — страна пережила полномасштабную, классическую революцию, вполне сопоставимую с другими великими революциями прошлого: Английской XVII века, Великой Французской и Русской революцией 1917 года.
По мнению авторов, как и указанные революции, современная российская революция порождена, «неспособностью институциональной структуры адаптироваться к вызовам времени», приспособиться к новым условиям развития (в случае нынешней России — к потребностям постиндустриального, информационного общества). Как и во всех предшествующих случаях, Россия прошла через все основные этапы революции: власть умеренных, радикалы и термидор.
Но на этом авторы не останавливаются. Проведя детальный и во многом новаторский анализ механизмов функционирования власти и общества в условиях революции, они приходят к выводу, что дело здесь не ограничивается аналогиями между современными российскими событиями и революциями прошлого; авторы ставят перед собой задачу выявить внутренние причины развития революционных событий, заставляющие их двигаться по столь схожему сценарию независимо от времени, места и личных качеств лидеров.
По мнению В.А. May и И.В. Стародубровской, основная особенность революционной эпохи — не насилие, не баррикады и потоки крови, а слабая государственная власть, которая неспособна контролировать ход событий, сознательно проводить преобразования (или тормозить их), но вынуждена подстраиваться под сложившееся в каждый данный момент соотношение социальных сил. Признаки слабого государства в революции, по мнению авторов, универсальны: неспособность принимать и проводить в жизнь нужные законы и поддерживать стабильные «правила игры»; постоянные колебания проводимого курса; необходимость считаться с другими центрами власти, существующими на территории страны (будь то вооруженная оппозиция или просто «строптивые» регионы); неспособность собирать налоги и покрывать государственные расходы.
Тем самым, считают В.А. May и И.В Стародубровская, если признать, что Россия пережила полномасштабную революцию, для объяснения «ошибок» и непоследовательности российских реформ вовсе не надо апеллировать к национальным особенностям или заговору международного империализма либо считать руководство страны полностью некомпетентным и оторванным от жизни. Достаточно, по их мнению, учитывать объективные ограничения возможностей власти влиять на развитие ситуации, заданность и предопределенность большинства ее действий в революционную эпоху. Точно так же, по мнению авторов, становится ясно что слабость молодого российского государства определялась не идеями его лидеров, сознательно идущих на ослабление власти в угоду либеральным догматам. Напротив, глубина кризиса в сочетании с объективной слабостью власти диктовали российским реформаторам те шаги и действия, которые с точки зрения стороннего наблюдателя не всегда можно считать оптимальными. Излишняя апологетичность подобного объяснения событий нашей новейший истории, бросается в глаза, и мы намерены серьезно оспорить этот подход в нашем дальнейшем анализе.
Однако само по себе признание слабости государства в революционную эпоху еще не отвечает на вопрос, чем определяется эта слабость. Действительно, отмечают В.А. May и И.В. Стародубровская, если оставаться в плену марксистских представлений о том, что революция есть высшая форма классовой борьбы, найти объяснение этому феномену очень сложно. Поэтому авторы, опираясь на новейшие исторические исследования, предлагают другое понимание социальной структуры революционного общества, вводя понятие «революционной фрагментации». Предреволюционная эпоха, с их точки зрения, всегда характеризуется динамичными экономическими изменениями, появлением новых форм экономической деятельности, новых источников доходов, перераспределением богатства. Новые экономические процессы расшатывают сложившуюся социальную структуру общества, приводят к дроблению интересов в ее рамках, обострению конфликтов не только между различными социальными группами, но и внутри них. В результате социальная опора государства размывается, любая политика власти не находит общественной поддержки. И неважно, говорят авторы, пытается ли старый режим в этих условиях проводить реформы или укреплять устои, идти на компромиссы или ужесточать позиции — его падение уже все равно неизбежно.
Нетрудно заметить, впрочем, что это объяснение практически повторяет в
основных чертах именно тот механизм развития революционной ситуации, который и предлагается марксизмом. Если в предшествующих революциях «фрагментация» обычно оказывалась результатом начала процессов модернизации и экономического роста, то в СССР, по мнению В.А. May и И.В. Стародубровской, ее предпосылки были сформированы нефтяным бумом, когда в страну хлынул огромный и слабо контролируемый поток нефтедолларов. Окончательно условия фрагментации сформировались в СССР, по их мнению, на первых этапах горбачевской перестройки. Тем самым механизм, ведущий к ослаблению государства и стихийному процессу трансформации общества был запущен.
Согласно концепции В.А. May и И.В. Стародубровской, на протяжении всей революционной эпохи (а длится она, по мнению авторов, обычно 10-15 лет) фрагментация общества сохраняется, но конфигурация интересов постоянно видоизменяется. Формируются и распадаются прореволюционные коалиции. Интересы одних социальных групп оказываются удовлетворенными и они выступают за окончание революции. Другие же, напротив, чувствуют себя обманутыми и требуют более радикальных мер для воплощения в жизнь своих целей. В обществе нет ничего стабильного, устойчивого, постоянного, на что власть могла бы опереться в своей политике. Поэтому неудивительно, отмечают авторы, что все революционные режимы, несмотря на внешнюю твердость и идеологизированность, в своей практической деятельности вынуждены маневрировать, идти на компромиссы, «покупать» поддержку своих сторонников. И, в конечном счете, проводить не ту политику, которая представляется им рациональной и правильной, а ту, которая навязывается «снизу», диктуется соотношением социальных сил. Радикалы в современной российской революции, с этой точки зрения, ненамного отличались от своих предшественников. Но в отсутствие, по мнению В.А. May и И.В. Стародубровской, террора, насилия и прочих жестких методов давления на общество, характерных для других революций, их непоследовательность и половинчатость оказались более заметны.
Периодизация революционного процесса в современной «политологии революций»
Великая французская революция заслуженно признана классическим феноменом демократической революции. В отличие, например, от американской демократической революции (которую, кстати, никто, кроме самих американцев, не считает великой), произошедшей в нестандартных, искусственных условиях (отсутствие в колониях мощного слоя старинной аристократии, широкое использование рабского труда, избыток неосвоенной земли, изолированное географическое и международное положение, снимавшее остроту потребности в государственной безопасности и т.д.), французская демократическая революция происходила в естественных, классических условиях, и именно поэтому она продемонстрировала в своем развитии все основные этапы подобных социально-политических трансформаций в их классической, полной форме. И поэтому же все исторические названия этих этапов и основных действующих сил — учредительное собрание, левые, правые, якобинцы, жирондисты, радикалы, умеренные термидор, бонапартизм и т.д. — стали нарицательными. А для политологии революций все эти названия стали общими теоретическими терминами. И сама эта революция стала для политологов образцом, эталоном, полнокровной объяснительной парадигмой, в рамках которой стали анализироваться затем и все последующие аналогичные исторические феномены.
Поэтому, если сегодня, например, кто-нибудь из политологов называет период президентства В.В. Путина «эпохой термидора»1, то это не просто звучные слова, а вполне четкое и емкое политологическое определение, из которого следуют далеко идущие теоретические и практические выводы. Из политиков у нас раньше всех это сделал Г.А. Явлинский, заявивший уже в конце 2000 г. следующее: «В нашей стране случился номенклатурный термидор. К власти пришли люди из числа тех, кто раньше заседал в Центральном Комитете и Полит-бюро ЦК КПСС и работал в спецслужбах»". Определение переживаемого нами в данный момент политического периода как «термидора» содержится и в разбираемой нами книге В.А. May и И.В. Стародубровской. Однако верно ли оно? И вообще — уместно ли? А если да, то какие выводы из этого следуют? Чего можно ожидать от дальнейшей эволюции нашей политической системы?
На все эти вопросы мы также попытаемся ответить в нашем исследовании. А пока приведем только развернутую оценку этого мнения, высказанную в ходе обсуждении концепции В.A. May и И.В. Стародубровской И.М. Клямки-ным. «В вопросе о Термидоре, — говорит он, — который у нас только начинается, авторы столкнулись с очевидными методологическими трудностями. Ведь российский Термидор именно потому, что он еще окончательно не состоялся, не может служить призмой, сквозь которую просматриваются Термидоры прежние. И авторам ничего не остается, как менять свой подход и рассматривать уже не прошлое сквозь призму современности, а наоборот. В результате Ирина Викторовна Стародубровская в прогнозной части своего сегодняшнего выступления (на конференции — О.Ф.) фактически предложила нам некий аналог событий во Франции начала XIX века. Но с этим прогнозом трудно согласиться, поскольку, во-первых, сейчас присутствует фактор благосклонности окружающего мира, а во-вторых, нельзя забывать о специфических особенностях нашего развития и о тех чертах нашей революции, которых не было ни в одной из предыдущих.
Ведь если исходить из терминологии авторов этой действительно интересной книги, — продолжает И.М. Клямкин, — то получается, что наша революция, войдя в период Термидора, даже институционально не решила проблем большинства населения, которые в других революциях решались на предыдущей, т.е. радикальной стадии (в случае большевистской революции это решение оказалось временным и впоследствии отмененным, но у нас данный вопрос даже не решался вообще). Поэтому если в термидорианские периоды минувших революций низы уже были отодвинуты от политики, то у нас может быть и иначе. Мне кажется, нерешенность проблемы большинства не исключает прохождение Россией радикальной фазы в более привычном — по прежним рево люциям — историческом выражении или совмещение этой фазы с фазой Термидора, но тогда это будет левый, а не правый Термидор. По крайней мере, теоретически это не исключено. Вместе с тем благоприятный внешнеполитический фон позволяет такого сценария избежать, но для этого России необходимо менять цивилизационное ядро, т. е. интегрироваться в западную цивилизацию. Строго говоря, иного выхода у нас и нет, потому что левый Термидор в России скорее всего закончится катастрофой»1.
Мы не станем до окончания нашего собственного исследования комментировать эти, на наш взгляд, заслуживающие отдельного анализа, оценки и выводы И.М. Клямкина. Отметим пока лишь то, что мы не согласны как с его (а также и В.А. May и И.В. Стародубровской) пониманием самого феномена термидора, так и с его представлениями о «благосклонности внешнего мира». Но мы согласны с И.М. Клямкиным в том, что именно в анализе уже свершившихся революций (а не наоборот) можно и нужно искать основания для выводов и прогнозов относительно нашего сегодняшнего положения.
Рассмотрим теперь содержание основных этапов революционных трансформаций, как они понимаются в западной и современной российской «политологии революций». В 1938 г. историк из Гарвардского университета Крейн Бринтон, опираясь во многом на труды своего предшественника Л.П. Эдвардса, разработал и опубликовал свое исследование «The Anatomy of Revolution»2 (Анатомия революции), признанное впоследствии классическим основополагающим трудом в области политологии революций. К. Бринтон вслед за Л.П. Эдвардсом пришел к выводу, что все революции проходят через похожие стадии, «подобно тому как человеческий организм проходит через закономерные стадии развития болезни». В Английской революции 1640-х гг., Американской революции 1776 г., Французской революции 1789 г. и революции в России в 1917 г. К. Бринтон выявил и описал основные общие черты и основные общие этапы «истории болезни», которые, например, в современном американском учебнике по политологии1 излагаются кратко в следующем виде.
Переход идеологической борьбы в политическую в контексте обеспечения государственной безопасности
В этот же период развития революции обычно случается и какое-нибудь драматическое событие, резко разделяющее защитников старого и нового порядка теперь уже и «первой кровью». Оно ломает психологический барьер в сознании нации, ожесточает сердца и как бы легитимирует насилие, применяемое революционерами в борьбе за власть. В последующей мифологии революции это первое кровавое столкновение приобретает огромное символическое значение, становясь обычно государственным праздником, великим памятным днем, ключевым символом ветеранов-борцов за новый социальный строй. Л.П. Эдварде называл в числе таких событий стачку в Петрограде, Бостонское чаепитие, взятие Бастилии и сожжение Лютером папской буллы. Однако с нашей точки зрения перечень этих драматических событий выглядит следующим образом.
В истории Английской революции XVII века первая кровь пролилась в результате захвата революционной толпой и символической казни ненавистного народу фаворита Карла I (по сути главы правительства) лорда Стаффорда. Под угрозой штурма королевского дворца народом Карл I дал согласие на Билль об опале Страффорда, обвиненного в государственной измене и других преступлениях, и 12 мая 1641 г. при огромном стечении народа лорд Страф-форд был казнен к удовлетворению собравшихся.
В истории Американской революции первая кровь была пролита в стихийно вспыхнувших 19 апреля 1775 г. сражениях американских партизан у Лексингтона и Конкорда, в которых восставшие американцы, впервые применив воспринятый ими от индейцев рассыпной строй, уничтожили до трети королевских военных отрядов. Эти события послужили сигналом к повсеместному захвату оружия революционными повстанцами и к началу вооруженного восстания колоний против Британии.
В истории Великой французской революции таким символическим событием стало парижское восстание 14 июля 1789 г., в ходе которого была разрушена крепость-тюрьма Бастилия и народ стал вооружаться против защитников старого порядка. Среди штурмовавших крепость 83 человека было убито на месте, 15 — умерло от ран, 13 — было изувечено, 60 — ранено1. Тогда же была создана и вооруженная Национальная гвардия, принявшая затем самое активное участие во всех основных событиях этой революции.
В истории итальянской фашистской революции таким символическим событием стал фашистский «поход на Рим» 22 октября 1922 г., в котором приняло участие от 8 до 40 тыс. чернорубашечников, восставших против «прогнившего либерального государства». Этот поход имитировал знаменитые походы Д. Гарибальди, боровшегося за объединение Италии. Хотя фашисты выступили без оружия и никто не погиб, король не решился использовать войска против фашистов и решил назначить их лидера премьер-министром.
В истории немецкой национал-социалистской революции таким символическим событием стал мюнхенский «Пивной путч» 8-9 ноября 1923 г., в ходе которого нацисты пытались, по примеру Б. Муссолини, организовать нацистский «Поход на Берлин». Однако путч был легко подавлен и А. Гитлер попал в тюрьму. В ходе этих событий погибли 16 нацистов, прославленные потом как герои революции (и трое полицейских).
В истории нашей последней революции аналогичное символическое значение приобрели Тбилисское 9 апреля 1989 года (16 человек погибших) и Вильнюсское 12 января 1991 года (14 человек погибших) восстания национал-сепаратистов под либерально-демократическими лозунгами. Кровь, пролитая в Тбилиси, была уже не первой кровью Перестройки — 27-29 февраля 1988 г. в ответ на изгнание азербайджанцев из Карабаха произошли погромы и резня армян в Сумгаите; 17 ноября 1988 г. армянские погромы произошли в Баку, Нахичевани, Кировабаде и других городах Азербайджана. Однако то были межнациональные и межрегиональные столкновения, в то время как в Тбилиси демонстранты впервые выступили против центральной власти и всей государственной системы СССР вообще. Это было первое не только националистическое, но и антигосударственное выступление. Двусмысленное поведение пра вительства MlC. Горбачева, отмежевавшегося от действий милиции; и армии в ходе усмирения этих беспорядков (никто из членов Политбюро, включая; и самого Горбачева, так; и не взял на себя ответственность за действие правоохранительных органов); деморализовало армию и милицию и воодушевило сторонников насильственных революционных действий. Тому, же способствовала и специальная парламентская депутатская комиссия, созданная для расследования этих событий и вызывавшая «на ковер» даже и членов Политбюро (и даже самого М.С. Горбачева).
Приход революционного лидера к власти и попытка остановить распад государства. Диктатура и революционный террор
Только после полного устранения тем или иным способом прежнего главы государства (победой в гражданской войне или в длительной позиционной войне с завершающим заговором-переворотом) и перехода всей исполнительной и законодательной власти в руки вождей революции последние получают наконец реальную возможность приступить к реализации своей революционной программы.
Однако именно в этот момент из безответственных вождей революции, отнимающих власть и собственность у других, они внезапно превращаются в государственных деятелей, функция которых состоит уже не в разрушении, а в укреплении государственной власти, в собирании камней1 и в усмирении всех бунтовщиков, воров и недовольных. Из разрушителей государственной власти и старых общественных отношений в целом они внезапно превращаются в их охранителей и защитников.
В этот момент страна, как правило, доведена уже до максимальной степени ее разорения и развала, и население ждет теперь от новых правителей не надоевших всем уже лозунгов о свободе и справедливости (демагогичность кото-рых теперь уже всем бьет в глаза"), а хлеба, работы и восстановления безопасности. Однако в стране свирепствует сепаратизм и местничество, нарушены все экономические связи и отношения, сотни тысяч людей находятся под ружьем, остывая от гражданской войны или еще продолжая войну с интервентами и сепаратистами, в городах скапливаются беженцы и голодающие, потерявшие кров и имущество, повсюду царят разгул преступности, бандитизм, спекуляции наворованным имуществом и все это — на фоне галопирующей инфляции, вызванной экономической разрухой и безудержной эмиссией (разрушенное государство не может иным образом формировать доходы). Из охваченной хаосом страны эмигрируют потерявшие работу и надежду на будущее лучшие специалисты и мирные интеллектуалы, а из-за границы прибывают в страну преступники, авантюристы и искатели легкой наживы.
На политической арене продолжаются столкновения сторонников прежней власти и расколовшихся теперь на множество фракций и течений сторонников новой (раскол между ними вызывает отношение к новому главе государства, к иностранному вмешательству, к различным сепаратистским и этнорелигиозным движениям, пробужденным революцией, а также — к нуворишам и спекулянтам, спешащим использовать всеобщий развал в своих интересах). И весь этот хаос разнородных сил выступает теперь не союзником, а оппозицией и врагом новому главе государства. Вчера еще они вместе разрушали старый порядок, а сегодня он один чувствует потребность в немедленном восстановлении порядка, в усмирении далеко зашедших страстей, в то время как его прежние союзники все еще продолжают свою революционную борьбу за власть и против (теперь уже его) власти.
Таким образом, новый глава государства оказывается окруженным врагами и противниками со всех сторон — против него борются сторонники свергнутого главы государства, защитники старого порядка, но против него же борются и крайние революционеры, требующие реализации именно их программы; против него борются сепаратисты, но против него же борются и те, кто считает его ответственным за допущенный развал страны; против него борются иностранные интервенты (или иностранные правительства, работающие на развал и ослабление его страны), но против него же борются и те, кто считает его ставленником иностранцев или их пособником; против нового главы государ ства борются все спекулянты-мародеры, наживающиеся на всеобщей разрухе, но против него же бунтуют и обездоленные революцией народные массы (в том числе и низы, армии); кроме всего прочего, против нового главы государства борется и вся преступность страны и сама вся всеобщая разруха в стране и в массовом сознании граждан.
В этой катастрофической ситуации у власти может удержаться только человек, способный не останавливаться перед самым решительным и не считающимся ни с какими с законами (которые уже и так не действуют) применением силы, человек, способный направить против всех своих противников оружие террора, свирепых расправ, единственно только и способных усмирить обезумевшую страну и восстановить хоть какой-то порядок. Иначе говоря, удержаться у власти на данном этапе революции может только решительный и хладнокровный диктатор.
Хотя этот человек, подавляя все оппозиционные ему силы, устанавливает фактически свою личную диктатуру, вместе с тем он восстанавливает в государстве и единство распорядительной воли вообще, без чего никакое государство (а тем более подвергшееся разложению) вообще не может ни существовать, ни действовать. Точно так же, как на этапе разрушения старого порядка революционеры вместе с ним разрушают и государственный порядок вообще, так же и .на этапе восстановления государственного порядка вместе с установлением диктатуры одного конкретного лица восстанавливается и единоначалие в структуре исполнительной власти вообще, а вместе с ним — и само государство как таковое. Действуя в своих личных интересах, диктатор вместе с тем действует и в интересах всего государства в целом. В его лице действует само государство, которое есть прежде всего единоначалие, единая воля, которая может выражаться только в одном человеке — в самом главе государства.
В истории Английской революции таким диктатором оказался главнокомандующий победоносной революционной армии О. Кромвель (бывший в на чале революции одним из авторов «Петиции о корнях и ветвях» 1640 г. и «Великой ремонстрации» 1641 г.). Его ближайшими помощниками стали генерал Т. Ферфакс и Г. Айртон (зять Кромвеля). Уже 6 декабря 1648 г. О. Кромвель очистил парламент от пресвитерианцев, изгнав из него более 150 депутатов и оставив только своих сторонников-индепендентов. Назначенный этим парламентом Верховный суд в составе 135 человек под прямым давлением Кромвеля вынес королю смертный приговор (при отсутствии кворума, так как 50 человек отказались подписать приговор). 30 января 1649 г. Карл I при огромном стечении народа был казнен. «Предъявите, — говорил Карл I, защищаясь на суде, — хотя бы один акт или статут, позволяющий подданным судить их собственного монарха». Однако речь шла уже не о статутах, а о спасении страны, в которой исчезло единовластие. Чтобы прекратилось состояние гражданской войны, в Англии должен был остаться только один глава государства, которым в сложившейся ситуации мог быть только победитель короля — О. Кромвель.
