Либеральные реформы в Российской Федерации начала 1990-х гг. Степанов Алексей Сергеевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1 Либерализм как идеология и политическая практика: традиции осмысления и современные трактовки стр. 19

Глава 2 Политика «радикальных реформ» в свете общественно-политических дискуссий (1992-1993 гг.) .- стр.56

Глава 3 Организационное оформление, идеология и деятельность либеральных и «реформаторских» партий в Российской Федерации (1992-1993 гг.) стр. 87

Заключение стр. 126

Список источников и литературы

• Либерализм как идеология и политическая практика: традиции осмысления и современные трактовки
• Политика «радикальных реформ» в свете общественно-политических дискуссий (1992-1993 гг.)
• Организационное оформление, идеология и деятельность либеральных и «реформаторских» партий в Российской Федерации (1992-1993 гг.)

Введение к работе

Актуальность темы диссертационного исследования. Актуальность поднимаемых в диссертационном исследовании проблем определяется как их научно-теоретической, так и практической значимостью.

В последнее время активизировались дискуссии насчет «либеральности» и «демократичности» проводимых в Российской Федерации реформ. При этом многие политики и ученые полагают, что данные понятия не всегда идентичны. В частности, они указывают на то, что в современном политическом процессе данные теории нередко вступают в противоречие друг с другом. Особые дискуссии вызывает реализация либерального проекта в России, где в результате «шоковой терапии» начала 1990-х гг. общество до сих пор расколото на три части: одни оценивают радикальные трансформации тех лет как необходимые и единственно верные для страны, другие, напротив, считают их «разрушительными», противоречащими отечественной национальной традиции, третьи, не выражая сомнения в целесообразности реформирования России, тем не менее, указывают на существенные недостатки правительственного варианта

В политической жизни России последних лет все отчетливее проявляется тенденция к поиску консолидирующей идеи, вокруг которой смогли бы объединиться различные общественные и политические силы. Однако опыт этих лет наглядно показал, что консолидирующий потенциал различных идей оказывается недостаточным для решения данной задачи. Вместо объединения происходят все новые серии идеологических расколов, в результате чего затрудняется преодоление кризиса, а решение неотложных социально-экономических и политических задач вновь оказывается сопряженным с чрезвычайно высокими затратами.

Не менее противоречивой оказывается и политическая практика, связанная с поиском оптимальных вариантов партийного строительства. Множество политических организаций формируются и распадаются столь быстро, что не успевают даже определиться в кругу тех задач, для решения которых они создавались. При этом в период своего функционирования они слишком мало напоминают классические образцы политических партий, что вызывает многочисленные размышления и споры о характерных чертах и перспективах многопартийности в России вообще.

В ситуации политической нестабильности и политической неопределенности не может не усиливаться интерес к различным вариантам и сторонам политического опыта, опираясь на который, можно было бы найти адекватные способы решения проблем

4 сегодняшнего дня. Интеллектуальные усилия политологов, историков и экономистов уже неоднократно обращались к теории, практике и идеологии либерализма, пытаясь найти в его деятельности ответы на запросы современного политического развития.

В итоге потребности современной политической ситуации актуализировали как интеллектуальный и теоретический потенциал либерализма, так и опыт практико-политической деятельности неолибералов, прежде всего, в странах Западной Европы и США.

Поэтому в диссертации предпринимается попытка подойти к изучению либерализма как современной идейно-теоретической доктрины, по сути предопределившей характер и специфику идеологических и институциональных трансформаций в посткоммунистических странах (и, прежде всего, в России) в начале 1990-х гг.

Подобная интерпретация темы, с одной стороны, позволяет вписать неолиберальную теорию и практику в контекст процесса посттоталитарной модернизации, и тем самым посмотреть на него как на сложное, самоорганизующееся и саморазвивающееся явление. Одновременно подобный подход позволяет полнее выявить временную протяженность культурных факторов, увидеть своеобразие и смену политических предпочтений, способов политического действия внутри самого либерального лагеря. Кроме того, подобный взгляд позволяет проанализировать опыт современного российского либерализма с точки зрения адаптации западных ценностей и приоритетов в отечественной национально-культурной среде. И, наконец, подобный подход дает нам возможность увидеть некоторые характерные черты именно российского варианта неолиберализма, в котором особую роль играла корпорация бывшей партийной и управленческой бюрократии, создавшей оригинальный квазилиберальный синтез под эгидой «партии власти».

Актуальность избранной темы определяется не только ее межпредметностью (она формируется на стыке политологии, истории и политэкономии, что свойственно современным тенденциям развития научного знания), но и рядом вполне определенных и вполне устойчивых факторов.

Тема актуальна в научном плане, так как связана с одним из наиболее перспективных и бурно развивающимся разделом политологии - теорией политической модернизации, и ее разработка позволяет уточнить некоторые из складывающихся представлений о характере институционального и идеологического обеспечения процесса посттоталитарных трансформаций.

Вполне очевиден и такой аспект ее актуальности, как сопряженность с задачей переработки и критического освоения интеллектуального опыта наиболее политически

5 активных элементов общества, стремящихся к выработке собственной модели политического развития и поиску способов ее реализации.

Актуален также и практико-политический аспект темы. Ее разработка позволяет исследовать своеобразие партийного строительства в ситуации, когда радикально меняются условия политической деятельности, что чрезвычайно важно для современных политических течений и движений, стремящихся к организационно-партийному оформлению. Не менее важен и политический опыт либерализма и либерального реформирования с точки зрения адаптации недемократических систем к условиям и «правилам игры» современного демократического общества. Опыт российских неолибералов дает возможность для изучения различных сторон политической борьбы за обеспечение конкурентоспособности своей стратегии и тактики в условиях, когда недостаточно проясненными оказываются вопросы о политических союзниках и оппонентах, возможностях и пределах политических компромиссов. Анализ политического опыта «реформаторских» партий и движений начала 1990-х гг. позволяет выявить содержание и некоторых наиболее устойчивых тенденций в развитии политического процесса в России того периода.

Таким образом, политический опыт современного российского либерализма весьма показателен для понимания тех вопросов, с которыми сталкиваются формирующиеся политические течения и движения: поиск объединяющей идеи, поиск способов и приемов организационного оформления, поиск эффективных методов взаимодействия с другими политическими объединениями, поиск вариантов воздействия на массы. Все эти вопросы либералам приходилось ставить и решать в быстро меняющейся политической ситуации, усложнявшейся тем, что страна находилась в глубоком политическом и социально-экономическом кризисе.

При этом в своих решениях российские либеральные реформаторы пытались действовать, с одной стороны, ориентируясь на идеологические и практические приоритеты своих западных коллег рубежа XX-XXI вв., а с другой - были вынуждены приспосабливаться к непростой и чисто российской специфике модернизации страны. Необходимо отметить, что их опыт достаточно гибкого и в целом творческого подхода к преобразованию посттоталитарного политического и экономического пространства России может служить образцом осуществления либеральных реформ в крайне неблагоприятной среде (неприятие населения, отсутствие институционального обеспечения преобразований, ненадежность бюрократии и т.п.).

В то же время, и допущенные ими ошибки, преимущественно связанные с излишне усердным копированием западного опыта (монетаристская модель, «шоковая терапия» и др.)

6 в деле утверждения либерального идеала на российской почве, также могут оказаться весьма поучительными и значимыми для будущих реформаторов.

Тем самым избранная тема, на мой взгляд, может быть отнесена к одной из наиболее практически значимых в современных условиях.

Цели и задачи исследования. Выбор темы предопределил постановку целей и задач диссертационного исследования.

Главной целью работы является рассмотреть и проанализировать процесс формирования и развития российских партий либеральной направленности в условиях радикальных политических и экономических реформ начала 1990-х гг.

Для реализации поставленной цели требуется решение ряда исследовательских задач. К основным из них относятся:

определить основные направления курса «реформ» начала 1990-х гг. и соотнести их с идейно-теоретическими приоритетами современного либерализма; - рассмотреть процесс институционального оформления и деятельности партий и движений «реформаторской» направленности в 1991-1993* гг., провести их типологизацию в системе координат «либеральные - демократические»; исследовать динамику партийного строительства с точки зрения адекватного институционального и идеологического обеспечения процесса политической модернизации Российской Федерации.

Хронологические рамки исследования. Хронологические рамки исследования охватывают период 1991-1993 гг. Этот выбор определяется следующим.

Во-первых, именно этот период стал временем коренных институциональных, правовых, мировоззренческих трансформаций, со своей спецификой постановки и решения политических, экономических, культурных проблем, со своими характерными чертами политического действия и политической организации. Именно тогда политическое и экономическое развитие страны проходило под знаком «радикальных экономических реформ», сопровождалось утверждением в отечественной политике базовых принципов и идеалов либерализма.

Во-вторых, в указанный период происходит оформление нового партийно-политического пространства России, базирующегося на принципах плюрализма и свободной конкуренции. Именно тогда и происходит формирование первых партийных структур либерального толка, ставших политической опорой правящего режима Б. Ельцина.

Наконец, в-третьих, в указанное время определялась степень устойчивости новой российской власти, происходило утверждение ее права на формирование политического и социально-экономического курса, закладывались основы новой политической реальности.

Эти сложности и своеобразие политического времени самым непосредственным образом отразились в содержании отечественной трактовки политической и экономической доктрины либерализма.

Историографическая традиция изучения проблемы. Учитывая избранный подход к изучению темы, целесообразным представляется рассматривать развитие историографии по трем направлениям: во-первых, необходимо проанализировать проблему интерпретации понятий «демократия» и «либерализм» в современной отечественной и западной политической науке; во-вторых, следует рассмотреть историографическое освещение российских реформ 1990-х гг. и проблему их осмысления российским интеллектуализмом; и, наконец, в-третьих, важным представляется исследовать тот раздел российской партологии, который посвящен формированию многопартийности в РФ в 1991-1993 гг. в целом, и организационному оформлению либерального партийного спектра, в частности.

Пожалуй, одной из наиболее дискуссионных тем в современной историографии является осмысление и интерпретация современного либерального опыта, специфики трактовки отдельных положений либеральной доктрины, соответствия ее глобальным вызовам рубежа XX-XXI вв.

В развитии историографии данного направления можно выделить несколько этапов.

Первые работы, посвященные анализу «либерального пути» современного западного мира, появились еще в 1940-1960-е гг. Авторы, преимущественно, пытались противопоставить ценности либерализма тоталитарным идеологическим схемам, обосновать их преимущество и перспективность в плане дальнейшего политического и социально-экономического развития общественных систем. (См. издания на русском языке: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М, 1997; Хайек Ф. Дорога к рабству. М, 1991 и др.).

В то же время, под влиянием идей конвергенции и «социализации» либерализма, его базовые принципы постепенно дополняются и уточняются. В частности, появляется ряд работ, где либерализм уже столь жестко не противопоставляется социализму, а, напротив, обосновывается взаимовлияние и взаимопроникновение данных доктрин в рамках западного «свободного мира». {См., например: Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995; Kerr С. Industrialism and Industrial Man. Harmondsworth, 1973; Arblaster A. The Rise and Decline of Western Liberalism. Oxford, 1984).

Несколько позже, в 1980-1990-е гг., в условиях поражения «левого» тоталитаризма советского образца, западная историография фокусирует свое внимание в основном на проблемах либеральной модернизации, а несколько позже и либеральной глобализации. Либеральные принципы, как наиболее гибкие, «толерантные» и эффективные признаются универсальными для населения всех стран и отстаиваются в качестве базовых и «общечеловеческих» при мировом переустройстве. (См., например: Фукуяма Ф. Конец истории? //Вопросы философии. 1990. № 3; Лафонтен О. Общество будущего. Политика реформ в изменившемся мире. М., 1990; Huntington S. P. Will More Countries Become Democratic? — 'Political Science Quarterly", 1984, vol. 99, № 2, p. 204-205).

Что же касается отечественной историографии либерализма, то на своем начальном
этапе (конец 1980-х - начало 1990-х гг.), она имела, преимущественно, «просветительский» и
«ретроспективный» характер. Большинство работ этого времени имеют своей целью донести
до читателя «азы» либерализма, представить ему базовые либеральные ценности. {Типология
современного либерализма: Научно-теоретический обзор. М., 1988.59 с; Рормозер Г.

Пути либерализма в России //Политические исследования. 1993. № 1. С. 31-36; Гнатюк О.Л. Либерализм в России: основные этапы, идеи, особенности и перспективы // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 1995. № 6. С. 86-95; Шапиро И. Введение в типологию либерализма //Политические исследования. 1994. № 3.)

Другие исследования были посвящены анализу либеральной традиции в контексте мировой политической мысли. В этой связи особый интерес представляют исследования Б.Г. Капустина, который в «объективистском» ключе попытался проанализировать основы либеральной традиции и определить возможности ее адаптации к современному российскому опыту. При этом он особо подчеркивал преемственность ряда базовых элементов идеологии либерализма, начиная еще с периода античности. При этом автор оказался далек от апологетики либерального опыта, в то же время, признавая его значительный политический и интеллектуальный потенциал и общественную значимость. (Капустин Б.Г. Кризис ценностей и шансы российского либерализма // Политические исследования. 1992. № 5-6. С. 76-83; Капустин Б. Либеральное сознание в России // Общественные науки и современность. 1994. № 4. С. 32-41; Капустин Б.Г. Начало российского либерализма как проблема политической философии // Политические исследования. 1994. № 5; Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализмах // Политические исследования. 1994. № 3).

В середине - конце 1990-х гг. усиливается интерес к современной проблематике либерализма. Появляется ряд статей, посвященных процессу трансформации идейно-

9 теоретических приоритетов неолиберализма, различным течениям и направлениям, развивающимся в рамках данной доктрины. (Филякин Ю.П. Социально-либеральная альтернатива: власть, рынок, гражданское общество. М., 1997. Ч. 1. 125 с; Либерализм и социально ориентированная экономика: столкновение с российской реальностью. М., 1997. 16 с; Дьюи - Нибур: профили нового либерализма //Политические исследования. 1994. № 3; Загородников А.Н. Эволюция идеологии либерализма: Анализ идейно-политических тенденций 1970-х гг. М., 1994. 244 с.)- Одновременно на русском языке публикуется ряд зарубежных работ по теории и практике современного либерализма. В частности, в качестве примера можно привести изданную монографию французского исследователя М. Фламэна «История либерализма и современный либерализм». (Фламэн М. История либерализма и современный либерализм. М., 1995. 189 с). Но особо необходимо отметить выход в свет сборника «Современный либерализм», в который вошли как классические работы идеологов неолиберализма, так и статьи, посвященные анализу современного развития либеральной доктрины. (Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. М., 1998. 248 с), а также работу германского исследователя Д. Дёринга, изданную в серии «Библиотека либерального чтения» под эгидой Московского бюро Фонда Фридриха Науманна. (ДёрингД. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001. 53 с).

Что же касается содержательной стороны отечественной историографии либерализма, то она, преимущественно представлена во второй главе настоящего диссертационного исследования. В то же время, необходимо отметить, что среди наиболее дискуссионных моментов в идейно-теоретическом наследии либерализма, особое место занимают исследования, ставящие своей целью проанализировать соотношение и взаимовлияние либеральных и демократических принципов на современном этапе. (См., например: Демократия в меняющемся мире. Нищений Новгород, 1995. 148 с; Пантин И.К. Драма противостояния демократия/либерализм в старой и новой России // Политические исследования. 1994. № 3. С. 75-94; Истоки и контуры демократии: «круглый стол» // Свободная мысль. 1992. № 10. Июль. С. 3-16; Клямкин И., Лапкин В., Пантин В. Между авторитаризмом и демократией //Политические исследования. 1995. № 2; Лапицкий М.И. К свободной демократии или к демократической тирании? // Политические исследования. 1992. № 5-6; Мадатов А.С. Демократия: теории и реальность // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Политология». 1999. № 1. С. 53-62 и др.).

Одновременно, как и в зарубежной историографии, в отечественной политической науке с начала 1990-х гг. активно изучаются вопросы, связанные с проблемами универсальности либерального опыта при проведении поеттоталитарнои модернизации и

10 глобализации (Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: теоретико-методологические и прикладные аспекты. М., 1999. 105 с; Милецкий В.П. Российская модернизация. СПб., 1997. 128 с; Волков Ю.Е. Идеалы либерализма и проблемы развития посткоммунистического общества // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М., 1999. С. 439-448;

Фадеев ДА. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода //Политические исследования. 1992. № 1-2; Согрин В.В. Либерализм в России: перипетии и перспективы. М., 1997. 40 с; Лобер В.Л. О некоторых закономерностях перехода от тоталитаризма к демократии и опыт России // Проблемы реформирования России и современный мир. М, 1993. Ч. 2. С. 95-119 и др.).

Что же касается осмысления проблемы реформирования России, то оно началось еще
в ходе «шоковой терапии» Е. Гайдара. Необходимо сказать, что в тот период большинство
публикаций имели в той или иной степени «идеологический» и «политический» характер.
Это было связано с тем, что ситуация в стране оставалась весьма неопределенной, а реформы
- незавершенными. Кстати, неоднозначность восприятия реформ явствует даже из
доминирующей формы научной презентации того времени. Монографические исследования
в период 1992-1996 гг. практически отсутствовали, но в то же время, преобладали
проблемные сборники, представлявшие точку зрения различных интеллектуальных и
интеллектуально-политических групп. (Институциональный и структурный аспект
реформы (Мировой опыт и российская ситуация). М., 1992. 58 с; Проблемы
реформирования России и современный мир. М., 1993. Ч. 1-2; Россия на пути к

рыночной экономике. СПб., 1993. 119 с; Проблемы экономической реформы в России на современном этапе. СПб., 1993. 61 с; Гражданское общество и перспективы демократии в России. М., 1994. 79 с; Проблемы реформирования политической системы в России. Иркутск, 1994. 68 с; Демократия в меняющемся мире. Нижний Новгород, 1995. 148 с. и др.).

При этом, наиболее значимыми темами, которым были посвящены общественные дискуссии периода 1992-1996 гг., являлись следующие:

- Сущность и методы реформаторской деятельности;

- Органичность жесткой модели либерального реформирования с точки зрения
адаптации к российской специфике;

- Темпы преобразований.

С середины 1996 г. полемика в научной среде по вопросам реформирования России продолжается, но в целом она концентрируется вокруг проблем кадрового обеспечения реформ и их «национальной» специфики. Сомнений в необходимости преобразований у авторов исследовательских работ практически не остается, однако, появляется скептицизм в

11 отношении универсальности курса реформ, возможности копирования (использования) западного опыта в ходе преобразований. (См., например: Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М., 1999; Судьбы реформ в России. Материалы научной дискуссии. М., 1997. 101 с; Сулакшин С.С. Квазиреформаторство: О проблемах развития экономической реформы и государственности России. М., 1998. 96 с; Либерализм и социально ориентированная экономика: столкновение с российской реальностью. М, 1997. 16 с).

Одновременно возрастает интерес к опыту других посттоталитарных и поставторитарных стран, особенно тех, которые шли по пути «спонтанной» (оригинальной), а не «заимствованной» модернизации. (Ворожейкина Т.Е. Демократия и экономическая реформа. Опыт сравнительного анализа России и Латинской Америки // Куда идет Россия. Общее и особенное в современном развитии / Общ. ред. Т.И. Заславской. М., 1997. С. 95-105: Ворожейкина Т.Е. Демократия и экономическая реформа. Опыт сравнительного анализа России и Латинской Америки // Pro et Contra. 1997. Т. 2. № 1. С. 90-102; Дилигенский Г.Г. Россия и Южная Корея: сопоставительный анализ реформаторства // Россия в условиях трансформаций / Науч. ред. СС. Сулакшин. М., 2001. С 50-77; Яшкин В.А. Российские реформы и зарубежный опыт системных преобразований: Китай // Реформы в условиях переходной экономики. М., 1996. С. 73-82 и др.).

Также в этот период активно дебатируется вопрос о кадровой политике Кремля. Большое внимание уделяется феномену «партии власти» как главной опоры проводимых преобразований, а также формированию «демократической оппозиции» правящему режиму. (Власть и общество в постсоветской России: новые практики и институты. М., 1999; Бадовский Д. В. Трансформация политической элиты в России - от «организации профессиональных революционеров» к «партии власти» //Политические исследования. 1994. № 6; Гельман В.Я. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М., 1999. 239 с; Кольев А. Мятеж номенклатуры (Москва, 1990-1993). М., 1995. 494 с. и др.).

Кроме того, в этот период начинают появляться первые работы, анализирующие первые итоги и результаты общественных преобразований 90-х гг., пытающиеся определить «цену реформ». (Экономические реформы в России. Итоги первых лет. 1991-1996. М., 1997. 270 с; Улюкаев А. Экономика и политика эпохи реформ и потрясений. М., 1997. 584 с; Сабуров Е.Ф. Реформы в России: первый этап. М, 1997. 271 с; Рубцов А.В. Наказание свободой (Смысл и перспективы либеральных тенденций в современной России) //

Политические исследования. 1995. № 6; Олейник А.Н. Издержки и перспективы реформ в России: институциональный подход. М., 1997. 39 с).

Вообще, необходимо отметить, что, начиная с середины 1990-х гг. оценки либеральных реформ в России становятся все более сдержанными. Более того, постепенно формируется целый корпус литературы «пессимистического» характера. В данных работах авторы либо выражают серьезные сомнения в эффективности и результативности отечественного варианта либеральной рыночной модели, либо вообще говорят о поражении «либерального проекта». {Головин В.Г. Поражение либерализации в России: социально-экономические причины // Партии и движения Западной и Восточной Европы: теория и практика. М., 1997. С. 103-128; Некипелов А. Квазирынок как результат российских реформ // Pro et Contra. 1999. Т. 4. № 2; Клепач А.Н. Российская экономика: есть ли место либерализму и рынку? // Философия хозяйства. Альманах. М., 1999. № 3. С. 93-116; Новиков А. Иновласть. Русская идея оккупации// Век XX и мир. 1994. № 9-10).

Критика процесса либеральных преобразований достигает в середине-конце 1990-х гг. такого накала, что появляются работы, которые свидетельствуют о переходе либералов к интеллектуальной «обороне». В этом плане весьма показательно название статьи С. Малахова в журнале «Вопросы экономики» - «В защиту либерализма». {Малахов С. В защиту либерализма // Вопросы экономики. 1998. №8).

Современный этап развития российского общества (2000-2002 гг.) позволил научному сообществу выйти на определенные обобщения в отношении «либерального опыта» преобразований в России: смена власти в стране подвела черту ,лод правлением Б. Ельцина и, следовательно, под периодом «революционных» реформации. В результате появляется большое число монографических исследований, посвященных как анализу хода либеральных реформ в Российской Федерации в 90-е гг. XX в., так и изучению вопроса адаптации либеральных ценностей к политической жизни России еще в досоветский период. {Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России девяностых. М, 2000. Т. 1-2; Капустин Б.Г. Идеология и политика в посткоммунистической России. М., 2000; Олейник А.Н. Институциональные аспекты социально-экономических трансформаций. М., 2000; Фурман Д.Е. Наши десять лет: Политический процесс в России с 1991 по 2001 год. М., 2001 и др.).

Кроме того, «охранительно-либеральный» характер нового политического режима

В.Путина, спровоцировал усиление внимания политологической корпорации к проблеме синтеза либеральных и консервативных ценностей, соотношения принципов свободы и порядка, национальной безопасности и прав человека в ходе проведения реформирования

13 государства и общества. {Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М.. 1999; Вольчик В.В. Экономические реформы 90-х гг. XX е.: между либерализмом и интервенционизмом // Либеральный консерватизм: история и современность. М., 2001. С. 331-336; Филатов И.В. Экономический либерализм и его перспективы в России // Общество, политика, наука: новые перспективы. М., 2000. С. 16-30.).

Что же касается историографии, непосредственно связанной с процессами партийного строительства в Российской Федерации на начальном этапе 1992-1993 гг., то она невелика. Преимущественно, это либо исследования, посвященные тем или либеральным и центристским партиям, созданным в тот период {См.: Гельман В. Демократическая оппозиция в постсоветской России (на примере Общественного объединения «Яблоко») //На путях политической трансформации: политические партии и политические элиты постсоветского периода. М., 1997. Ч. 1. С. 7-51; Он же. Гельман В.Я. «Яблоко»: опыт политической альтернативы //Кентавр. 1995. № 6; Российское демократическое движение //Социологические исследования. 1993. № 6. С. 42-71; Сидорский И.А. Формирование партий правого спектра многопартийности России, 1991-1993 гг. Тольятти, 1994. 23 с; Сидорский И.А. Формирование партий центристского политического спектра России, 1991-1993 гг. Тольятти, 1994. 15 с), либо обобщающие работы, посвященные генезису и развитию отечественной многопартийности в постсоветское время. {Коваль Б.И., Павленко В.Б. Партии и политические блоки в России. М., 1993. 221 с; Коргунюк Ю.Г. Современная российская многопартийность. М., 1999. 384 с; Краснов В.Н. Система многопартийности в современной России. М., 1995. 318 с; Малютин М., Юсуповский А. Расстановки политических сил в России и прогноз их роли в ближайшей перспективе. М., 1993. 121 с; Партийная система России в 1989-1993 гг.: опыт становления /Под ред. А. Салмина. М., 1994.85 с).

При этом необходимо отметить, что период партийного строительства «эпохи реформ» в основном анализируется и подается довольно упрощенно, преимущественно сквозь призму борьбы «реформаторских» и «антиреформаторских» сил. При этом авторы указанных работ предпочитают игнорировать всю сложность и многоаспектность общественно-политических дискуссий тех лет, ее воздействие на процесс партийного строительства. По моему мнению, такой подход применительно к началу 1990-х гг. представляется некорректным, поскольку именно тогда «идеократический» элемент в развитии политических процессов был весьма значимым, если не определяющим.

Тем не менее, в прошедшие десять лет сформировались и альтернативные подходы к анализу партийно-политического процесса в постсоветский период. Так ряд авторов

14 концентрирует свое внимание на роли и значении политических партий в деле рекрутирования новой элиты, а также, напротив, на влиянии, которая оказала на политический процесс элита в 1990-е гг. (Кодин М.И. Общественно-политические объединения и формирование политической элиты в России (1990-1997гг.). М., 1998. 173 с; Он же. Современный политический процесс в России: общественно-политические объединения и политическая элита: Теоретико-методологические проблемы исследования. М., 1997; Авраамова Е., Дискин И. Социальные трансформации и элиты // Общественные науки и современность. 1994. № 3. С. 14-26 и др.).

Особую группу партологических исследований составляют работы, посвященные анализу трансформации отечественной партийной системы в ходе политической и экономической модернизации. Чаще всего их авторы рассматривали российский опыт в сравнении с аналогичными процессами, параллельно протекавшими в странах Восточной Европы. В этом плане наиболее содержательными и фундированными представляются работы Г. Голосова, который попытался выявить некие общие закономерности партийно-политического развития для этих постсоветских стран. {Голосов Г.В. «Карьеристы» и «верующие» (Партии-преемницы в процессе демократизации) // Pro et Contra. 1998. Т. 3. № 3. С. 57-73; Голосов Г.В. Партийные системы России и стран Восточной Европы. М, 1999. 150 с; Голосов Г.В. Роль идеологии в процессе формирования посткоммунистических партийных систем: Восточная Европа и Россия // На путях политической трансформации: политические партии и политические элиты постсоветского периода. М., 1997. Ч. 1. С. 137-145). Однако использование им сравнительного подхода не во всех случаях представляется корректным. В принципе это признает и сам автор, отмечая, например, что «развитие событий в России пошло по другому пути». {Голосов Г. Роль идеологии в процессе формирования посткоммунистических партийных систем: Восточная Европа и Россия // На путях политической трансформации: политические партии и политические элиты постсоветского периода. М., 1997. Ч. 1. С. 142).

Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на значительный корпус исследовательской литературы по теме, она, тем не менее, далеко не в полной мере отражает всю сложность партийно-политической жизни России периода 1992-1993 гг. К тому же, при анализе данного периода не уделяется должного внимания зависимости партийного структурирования от идейно-ценностных приоритетов представителей политических организаций. Также практически не отражено влияние общественных дискуссий на формирование идеологических «констант» и принципов политической деятельности

основных акторов партийно-политического процесса тех лет, в том числе либеральных и «реформаторских».

Теоретические и методологические основания исследования проблемы. Сложность теоретического обоснования избранной темы исследования определяется в значительной степени неоднозначностью в интерпретации и понимании в современной науки процесса политической модернизации посттоталитарных стран.

В своем исследовании мы опирались на комплекс идей, высказываемых в работах Р.Ф. Матвеева, который в настоящее время интенсивно разрабатывает методологические основания политологии прежде всего как аналитической науки. Одной из наиболее продуктивных является предложенная им попытка применения принципов и идей теории самоорганизации к объяснению и интерпретации политических систем, явлений и процессов. Подобная установка позволяет анализировать процесс институциональных и идеологических преобразований начала 1990-х гг. с точки зрения функционирования сложноорганизованной и неравновесной системы, в рамках которой генерируется внутренняя иерархия составляющих ее элементов. Кроме того, необратимость эволюции подобных систем позволяет объяснить изменчивость общественной и политической ситуации начала 1990-х гг. По мнению Р.Ф. Матвеева, тогда «менялись не только институты, процессы, идеи и концепции», но «менялась логика и взаимосвязи между прошлым, настоящим и будущим». Действительность порождала новые явления и процессы, которые «развивались не по привычным правилам именно потому, что порождал их динамический хаос». {Матвеев Р.Ф. Аналитическая политология. Саратов, 2002. С. 129).

Структура диссертационного исследования. Постановка исследовательских задач и выбор методологического подхода предопределили вполне определенный тип структурирования диссертации.

Рукопись диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении формулируется содержание научной проблемы, определяются хронологические рамки исследования, проводится историографический анализ истории и идеологии евразийства. Кроме того, во введении представлены теоретические и методологические основания исследования проблемы, характеризуются источниковая база исследования, структура работы, обосновываются выводы, имеющие научную новизну.

В первой главе «Либерализм как идеология и политическая практика: традиции осмысления и современные трактовки» анализируются проблемы современной теории либерализма, рассматривается соотношение базовых основ либеральной доктрины с идейно-

16 теоретическими приоритетами демократии. Одновременно прослеживается трансформация либеральной идеологии на современном этапе.

Во второй главе «Политика «радикальных реформ» в свете общественно-политических дискуссий (1992-1993 гг.)» предпринята попытка проследить ход общественно-политических дискуссий вокруг теоретических и прикладных аспектов реформирования Российской Федерации в начале 1990-х гг. Особое внимание уделяется поиску конфликтных «точек» и «зон», повлиявших на идейно-ценностную дифференциацию как внутри интеллектуальной элиты, так и в самом обществе.

Третья глава «Организационное оформление, идеология и деятельность либеральных и «реформаторских» партий в Российской Федерации (1992-1993 гг.)» посвящена изучению процесса идеологического и организационного становления и развития либерального движения в постсоветской России. В этой связи рассматривается как деятельность «неформальных» либеральных партийных структур (ПЭС, КПР, РДДР, «Яблоко»), создававших массовую идеологическую поддержку политике либеральных реформ, так и возникающих в этот период «партий власти» (ПРЭС, «Выбор России»), ориентированных на консолидацию управленческой элиты на основе либеральных принципов.

И, наконец, в заключении формулируются основные выводы по теме диссертационного исследования.

В приложение к диссертации включен список использованных источников и литературы.

Таким образом, в основу структурирования диссертации подожен проблемный принцип, опирающийся на авторский подход к пониманию содержания либеральной модернизации.

Источниковая база исследования. Для решения вышеуказанных целей и задач автором были привлечены следующие источники.

Во-первых, приоритетными являются документы самих либеральных политических партий и движений. К таковым относятся их программные и уставные материалы, заявления лидеров, официальные решения руководящих органов и т.д. Данный вид источников позволяет, с одной стороны, выявить специфику идейно-теоретических приоритетов той или иной партии, определить их позицию по важнейшим проблемам современности, с другой -понять логику их практической деятельности, выявить характерные черты их внутрипартийной организации, определить «стиль» политического поведения.

Во-вторых, проследить организационное развитие и динамику политической деятельности помогают материалы как общероссийской, так и партийной прессы. В частности, процесс организационного оформления и развития либеральных политических партий широко освещался на страницах таких популярных «реформаторских» и «демократических» изданий, как «Московские новости», «Огонек», «Московский комсомолец», «Независимая газета», «Сегодня» и др. В то же время специфику внутрипартийной жизни и оперативную информацию о партийной деятельности лучше всего освещала собственно партийная печать (например, газеты «Крестьянин» (Крестьянская партия России), «Срочно в номер!» (Партия экономической свободы) и др.).

Наконец, в-третьих, «латентные» и субъективные моменты реформирования России первых посткоммунистических лет, а также неофициальные события партийно-политического строительства нашли свое отражение в мемуарах видных общественных и государственных деятелей РФ, принимавших непосредственное участие в политических событиях этого периода (Г. Попов, Б. Ельцин, Е. Гайдар, А. Улюкаев и др.).

Научная новизна исследования. В диссертации впервые исследуется отечественный либерализм начала 1990-х гг. как определенный социокультурный феномен, определявшийся как идейно-теоретическим, так и организационным своеобразием. Это позволило получить ряд выводов, имеющих научную новизну.

Во-первых, несмотря на традиционное понимание «реформаторского» движения начала 90-х гг. как «демократического», автор предпринял попытку дифференцировать его по мировоззренческим основаниям на собственно демократическое и либеральное течения.

Во-вторых, в диссертации доказывается, что в период 1991-1993 гг. происходит коренная трансформация «реформаторского» курса. «Романтическая» и «охлократическая» стадия его развития завершилась с распадом «Демократической России», и с этого момента инициатива переходит к партийным прагматикам. Именно с этим обстоятельством связано как возникновение «корпоративных» либеральных структур, делающих ставку на «новые социальные слои» (фермеры, предприниматели), так и формирование «смешанных партий» (или «партий власти»), выступавших в форме прагматической коалиции идейных либералов и аполитичной бюрократии.

В-третьих, в диссертации предпринята попытка проследить зависимость партийного строительства тех лет от «оперативных» потребностей реформаторской линии.

И, наконец, в-четвертых, в диссертации уточняется целый ряд сложившихся представлений о политической истории и идеологии либеральных и демократических организаций начала 1990-х гг.

Апробация выводов. Положения диссертации, выносимые на защиту, апробировались на 5 научных конференциях, в том числе 2 международных. По теме исследования опубликовано 6 работ.

Либерализм как идеология и политическая практика: традиции осмысления и

современные трактовки

Как показывают политические события последних лет, одной из наиболее адекватных современным реалиям мировых идеологий является обновленная идеология либерализма. Причины этому отечественные и зарубежные политологи видят в следующем. (1).

Во второй половине XX в. именно либерализм стал главной альтернативой тоталитарным доктринам в целом и основным оппонентом коммунистической идеологии в частности. Глобальное противостояние западного «свободного мира» и «социалистического лагеря» в ходе «холодной войны» привело к тому, что либерализм с его культом свободы становится идеологическим «знаменем» оппонентов мирового коммунизма. Крушение левототалитарных коммунистических режимов в ходе «бархатных революций» периода конца 1980-х - начала 1990-х гг. еще более укрепило позиции либеральной идеологии в

борьбе за мировое интеллектуальное и политическое лидерство. Более того, его принципы были взяты за основу при проведении процесса политической и экономической модернизации в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы, в том числе и в России.

В итоге к концу 1990-х гг. либерализм приобрел новые импульсы для развития, и в силу своего высокого статуса стал практически базовой идеологией процесса глобализации рубежа XX-XXI вв. (2).

Однако необходимо отметить, что в этот период либерализм получает признание не только в силу политической конъюнктуры, но и ввиду своей адекватности запросам и потребностям населения развитых стран, прежде всего государств Запада.*'

Утверждение приоритетов принципов свободы и защиты прав граждан от вмешательства власти, стремление к построению эффективной рыночной системы, ориентация на создание открытого общества - все это соответствовало интересам граждан «развитых стран». Отсутствие серьезных социальных, экономических и политических проблем в данных странах провоцировало стремление граждан освободиться от опеки и регулирования со стороны государственных структур, выступить не в качестве подданных, а в качестве независимых и самостоятельных партнеров власти. (3).

Одновременно позитивно воспринималось западным обществом и стремление неолибералов к обеспечению широкого плюрализма и свободы выбора в рамках демократической модели, поскольку в данном случае практически каждый индивид мог найти для себя подходящую социальную «нишу». Кроме того, эффективность рыночной экономики (а именно либералы отстаивали ее в «чистом виде» (4) была несомненной: непосредственно с ней был связан рост производства, укрепление национальных валют, обеспечение инновационности экономик «развитых стран» и т.п. Что же касается реализации идеи «открытого общества», то она также была вполне близка носителям западной цивилизации. Североамериканцы и европейцы традиционно придерживались (осознанно или неосознанно) теории «линейности прогресса» и поэтому с симпатией относились ко всем проектам, предусматривающим интеллектуальную и политическую экспансию своей цивилизации. Поэтому идеи «открытого общества» они рассматривали преимущественно как трансляцию собственного политического опыта на «отсталые» народы и государства.

Таким образом, можно отметить, что неолиберальная модель во второй половине XX в. на практике продемонстрировала свою эффективность и адекватность как реалиям сегодняшнего, так и определенную перспективность, направленность в будущее.

Несмотря на то, что либерализм как идейно-политическая доктрина далеко неоднороден и имеет целый ряд течений, тем не менее, существует определенный общий набор фундаментальных идей и принципов, на которых базируется его теория и практика. (5).

К таковым можно отнести:

- свободная рыночная экономика с доминированием частной собственности и
последовательным отделением власти от собственности, с развитой многоаспектной
конкуренцией;

- индивидуальная свобода как высшая ценность;

правовое государство с демократическом механизмом формирования власти и контроля ее деятельности при обеспечении прав и интересов меньшинств;

эффективная система защиты гражданских свобод и прав человека и обеспечение необходимых для того строгой законности и прочного правопорядка;

создание гражданам возможностей для самореализации и удовлетворения своих жизненных потребностей в первую очередь посредством личных решений;

- широкая децентрализация в построении властно-управленческой системы с
оптимальным разграничением полномочий разных уровней ее иерархии и эффективным
местным самоуправлением;

- всестороннее развитие институтов гражданского общества;

- создание института свободной прессы, обеспечение идейного и политического
плюрализма, свободы мысли и общественной деятельности, не посягающих на свободу
других и основы правопорядка;

- открытость общественной системы. (6).

Основы современного понимания либерализма были сформулированы в соответствующем Манифесте в 1947 г., когда его сторонниками из 19 стран были выработаны общие согласованные положения. Констатируя состояние «разрухи, бедности, голода и страха», характерное для современного мира, они полагали, что эта ситуация вызвана «отходом от либеральных принципов». (7).

В данном манифесте содержались как традиционные для либерализма положения, так и ощущалось определенное стремление отразить в документе социальную проблематику.

Традиционными были положения о самоценности человеческой личности, из которого вытекала идея о том, что «уважение к человеческой личности и семье является истинным фундаментом общества».

Что же касается государства и его роли в жизни социума, то здесь также базовые принципы не претерпели существенных изменений. Его влияние предполагалось минимизировать. Кроме того, эмансипация государства от общества должна быть гарантирована принципом активной защиты прав и свобод человека.

К таковым, по мысли создателей Манифеста, относились:

- личная свобода, гарантированная независимостью законодательной и судебной
властей от исполнительной;

- свобода вероисповедания и свобода совести;
свобода слова и печати;

свобода вступать или не вступать в союзы;

- свобода выбора профессии;

право на частное владение собственностью и право предпринимательской деятельности. (8).

Однако, наряду с этими «традиционными» положениями, весьма примечательными с точки зрения трансформации идеологии либерализма стали позиции, свидетельствующие о его постепенной «социализации» и даже в определенной степени «эгалитаризации». Классическая либеральная модель, базировавшаяся на жестких принципах индивидуализма, напротив, считала решение социальных проблем личным делом человека. Одновременно либерализм XIX- начала XX вв. нередко предусматривал цензовый принцип даже в отношении участия в политической жизни, не говоря уже о других сферах общественной жизни.

В идейно-теоретических же положениях современного либерализма для населения, вне зависимости от социального происхождения и статуса, предусматривалась как возможность «полного и разновидного образования в соответствии со способностями и независимо от происхождения и материального положения», страхование «от угрозы болезни, безработицы, нетрудоспособности и по старости». «Дух времени» отражал и декларируемый принцип равноправия мужчин и женщин. Более того, из «левых» политических программ неолибералами были заимствованы идеи о необходимости постоянного улучшения условий труда, жилищного фонда и окружающей рабочей среды. А взаимоотношения между работодателем и наемным работником они предполагали строить на началах диалога и сотрудничества.

Особое внимание неолибералы уделяли проблеме экономической свободы. Их уже не удовлетворяло ограничение прав государства в области политической и общественной жизни. Будучи принципиальными антиэтатистами, они пытались защитить от

22 государственного диктата и сферу экономики. При этом принципы свободы экономики они напрямую связывали с реализацией политических прав и свобод человека. «Подавление экономической свободы неизбежно ведет к исчезновению свободы политической», -говорилось в Манифесте. В то же время в данном документе не исключалось и то, что курс на подавление экономической свободы могут взять и частные монополии, картели и тресты. Соответственно, с подобной монополизацией они также предполагали активно бороться. (9). Впоследствии идеи неолиберализма получили свое развитие в новом варианте Либерального манифеста, принятом 48-м конгрессом Либерального Интернационала 27-30 ноября 1997 г. Здесь была предпринята попытка модернизировать программные положения либералов с учетом вызовов и требований политической и социально-экономической жизни рубежа XX-XXI вв. Прежде всего, исключительно значимой была идея о реализации принципов открытого общества, о необходимости включения всех стран в процесс мировой глобализации.

В обновленном программном манифесте еще более выпукло акцентировалось внимание на решении социальных проблем. В качестве серьезных угроз либерализму назывались углубление пропасти между богатыми и бедными и ослабление социальных связей. Кроме того, с учетом распространения идей политкорректности, гораздо более подробно и тщательно были прописаны положения, касающиеся защиты прав разнообразных меньшинств (национальных, сексуальных, религиозных и др.).

Также еще более заострены были принципы равенства и справедливости. В частности, в манифесте одной из главных ценностей либерализма называлась социальная справедливость. Ранее данный термин присутствовал разве что в программах коммунистических, социалистических и социал-демократических партий.

В то же время, в указанном Манифесте неолибералы не заявляли о своей полной победе. Напротив, в условиях глобальных трансформаций конца XX - начала XXI вв. возникают разнообразные угрозы «либеральному проекту». В качестве таковых виделись как традиционные (нарушение прав человека, чрезмерная концентрация власти, сохранение идеологий фундаментализма, тоталитаризма, ксенофобии и расизма, дискриминация по признаку пола, религии, возраста, сексуальной ориентации и инвалидности, бедность и невежество, углубление пропасти между богатыми и бедным), так и современные вызовы, порожденные радикальным изменением политической и экономической жизни (ослабление социальных связей, соперничество за скудные ресурсы, деградация окружающей среды, перенаселенность планеты, организованная преступность и коррупция в политике).

23 В то же время, неолибералы не могли не отметить и позитивные сдвиги, произошедшие в последние десятилетия. В качестве такого рода позитивных подвижек ими назывались:

возвращение свободы и демократии в бывшие коммунистические страны Европы;

конец колониализма и обретение возможности самоуправления ранее угнетенными народами;

почти повсеместный отход государства от контроля за национальной экономикой и осознание того, что в рыночной экономике товар создается более эффективно и распределяется более широко;

растущее уважение к правам человека;

- растущее признание прав женщин и детей на национальном *"и международном
уровне;

расширение прав сексуальных меньшинств и признание того факта, что гомосексуализм и лесбиянство - законные проявления личных склонностей;

консолидация открытой международной экономики в согласованных рамках международного регулирования;

наконец, признание того, что коллективная ответственность в рамках мирового сообщества превращается в общее обязательство бороться с бедностью в мире и защищать глобальную окружающую среду. (10).

Одновременно неолибералы сформулировали «задачи своего поколения». Они полагали, что вышеуказанные позитивные изменения коснулись, преимущественно, развитых стран Запада, то есть «небольшой части человечества». Поэтому предполагалось, что в ближайшие пятьдесят лет либерализм столкнется с задачей укрепления достигнутого и распространения принципов либерализма по всему миру. (11).

Столь недвусмысленное обоснование своей «лидирующей миссии» приводит к тому, что эти общие задачи конкретизируются весьма подробно и детально, кроме того, они охватывают практически все стороны жизни социума.

Во-первых, необходимым признавалось расширение демократии в ее либеральном понимании. В этом плане все правительства и народы призывались к широкомасштабному реформированию в направлении создания подлинного либерального общества. В частности, признавалось важным обеспечить гуманизацию социальной жизни: отменить смертную казнь во всем мире; перенацелить государственные расходы из военной сферы на поддержку бедных и малоимущих слоев населения; ограничить продажу «средств подавления»

24 недемократическим режимам; дать отпор коррупции, организованной преступности и международному терроризму. (12).

Во-вторых, в Манифесте в качестве базовой отмечалась задача решения проблемы насилия и мирового управления в условиях грядущей глобализации. Неолибералы отмечали, что «мир все более становится взаимозависимым и требует высоких стандартов международного сотрудничества для становления безопасного и справедливого мирового порядка». (13). Соответственно предлагалось «укрепление мирового управления через Организацию Объединенных Наций и региональное сотрудничество. Более того, современные либералы уже в конце 1980-х гг. высказывались за создание новых наднациональных структур. В частности, они призывали все правительства мира поддержать инициативу создания специального международного суда для преследования военных преступников.

В-третьих, неолибералы предполагали предпринять ряд шагов, направленных на совершенствование существующей модели демократии. Так они планирбвали предоставить гражданам доступ к информационным потокам, повысить парламентский контроль за деятельностью исполнительной власти, а также расширить возможности населения «для активного участия в общественной жизни и критики своих правительств», по крайней мере на местном уровне.

В-четвертых, важнейшей для либералов называлась задача решения проблемы бедности и социальной изоляции. Данное стремление базировалось не только на этических основаниях, но и на стремлении защитить свободу и стабильность в обществе. По мнению либералов, «бедность порождает отчаяние, а отчаяние - экстремизм, нетерпимость и агрессию». В то же время, в Манифесте отмечается, что проблема бедности должна решаться не путем активной государственной социальной политики в области перераспределения доходов, а за счет предоставления людям «средств для самостоятельной борьбы с нею и победы над ней». (14).

В-пятых, еще одной насущной задачей для современного либерализма оказалось решение вопроса «умеренного правительства». Здесь неолибералы сочли нужным четко зафиксировать свой традиционный жесткий антиэтатизм и принципы ограничения правительственной власти. Отрицая «вековое заблуждение, что задача правительства состоит в организации народного счастья», они отмечают тот факт, что «возможности правительства ограничены, раздутое правительство и рост государственных расходов сами по себе -серьезные угрозы свободному обществу». Поэтому приоритет должен быть отдан

25 ограничению сферы деятельности правительства и сокращению государственных затрат. (15).

В-шестых, в Либеральном манифесте декларируется задача содействия научному и технологическому прогрессу. Однако и на данном направлении научно-технические прорывы принимаются исключительно в силу их соответствия либеральным ценностям. В этом плане особо приветствовалась «революция в коммуникациях^, поскольку она «открывает новые возможности для поощрения творческих способностей, децентрализации, личной автономии и инициативы». (16). Одновременно либералы считали исключительно важным обеспечить разнообразие каналов коммуникации и широкий доступ к ним общественности. В то же время, учитывая особую «экологическую» акцентировку неолиберальной идеологии, в Манифесте предлагается ряд мер в области контроля за потенциальными последствиями и возможными злоупотреблениями достижениями НТР. Особо это касается проблемы климатических изменений и регенерации экосистем.

В-седьмых, в неолиберальных базисных теоретических положениях, обозначена задача создания открытых рынков. Обосновывается это также приоритетом принципа свободы. По мысли создателей Либерального манифеста, «открытые общества нуждаются в открытых рынках». При этом либеральное, открытое и терпимое обществб требует рыночной экономики, а политическая свобода немыслима без экономической. Соответственно, открытые общества порождают частную инициативу и экономические средства для социальной поддержки. Однако бюрократическое регулирование рыночной экономики и протекционизм являются преградами для возникновения новых возможностей и создания новых рабочих мест, как в развивающихся странах, так и в «промышленно-развитом мире. Поэтому, по мнению неолибералов, необходимо стремиться к ликвидации бюрократических барьеров на пути свободного обмена в рамках открытых экономик.

Наконец, в-восьмых, неолиберальный Манифест ставит задачу решения вопроса «общемирового развития». Отмечая, что «коррумпированное и авторитарное правление, слабые государства и общества, безработица, обнищание, неграмотность и перенаселенность» вносят дестабилизацию в мировое политическое и экономическое развитие, современные сторонники либеральной идеи предлагают, прежде всего, экономические рецепты выхода из создавшейся ситуации, базирующиеся опять же на принципах рынка и открытости. Таким образом, «поскольку открытые всеобщие рынки наилучшим образом содействуют процветанию, как в богатых, так и бедных странах, ...необходимо воплощать в жизнь свое твердое убеждение в том, что свободная торговля,

предоставляя лучшие возможности для экономически слабых, есть самый безопасный путь к преодолению бедности в мире». (17).

Наличие некоторых общих базовых позиций не снимает проблемы различного понимания тех или иных принципов и ценностей в современном либерализме. В настоящее время обозначился целый ряд дискуссионных позиций, которые стали предметом активного обсуждения «жестких» либералов и либертарианцев, с одной стороны, и «социал-либералов», с другой.

Одной из базовых основ современного либерализма является политическая демократия.

Теория «демократии», трактуемая как осуществление власти народа или народовластия, существует уже более двух тысяч лет. Однако в своем развитии она прошла серьезную эволюцию. Различными авторами, научными школами и политическими силами по-разному представляется ее содержание и стратегические направления развития.

Все это обуславливает необходимость систематизации и типизации теоретических и практических моделей демократии.

Одна из первых попыток типизации данных моделей была предпринята канадским исследователем С. Макферсоном (18). Однако в современной политологии в большей степени утвердилась классификация известного английского ученого Д. Хелда, который, рассмотрев демократические модели от античности до наших дней, выделил ряд разновидностей демократии: классическую, античную греческую, *' республиканскую римскую и средневековую, протективную демократию, развивающуюся демократию, классовую демократию, состязательный элитизм, плюралистическую демократию, теорию партиципаторной демократии, модель легальной демократии. (19).

Однако в настоящее время далеко не все эти разновидности являются актуальными, поэтому представляется целесообразным сосредоточиться на анализе теории и практики современной демократии. Это, прежде всего, относится к идеям либеральной демократии, то есть совокупности теорий и концепций, развивающих демократические идеи в русле идеологии и конкретной политики либерализма.

В ряде исследований, посвященных изучении теоретических основ демократии выделяются протективная и развивающаяся модели либеральной демократии. Первое направление было представлено именами Дж. Локка, Ш. Монтескье, И. Бентама, Дж. Милля, а второе - Дж. Дьюи, Дж. Стюартом Миллем, А. Де Токвилем, Л.Т. Хобхаусом. Объединяющим для этих моделей является приоритет общественных интересов перед интересами государства, осуществление народного суверенитета через представительное

27 правление, всесторонняя защита прав и свобод личности. Однако сторонники второго подхода отстаивали «расширенное» понимание демократии, выступая с позиций всеобщего избирательного права, отмены каких бы то ни было цензов, политической эмансипации женщин и жесткое разграничение функций выборных представительных органов власти и государственной бюрократии. По мнению идеологов развивающейся демократии, обеспечение самого широкого участия граждан в политической жизни важно не только с точки зрения защиты частных индивидуальных интересов, но и с точки зрения расширения кругозора и интеллектуального совершенствования человека, становления его как самостоятельной и компетентной личности.

Впоследствии теория «развивающейся» демократии получила свое развитие и дополнение в XX в., во многом под влиянием «левых» тенденций, господствовавших в западном обществе тех лет. В результате возникла теория «социального .-либерализма» (Дж. Кейнс, Г. Ласки, Д. Дьюи, Д. Роулз, Л. Хобхаус и др.), которая уже не столь радикально отвергала идею социальной активности государства, особенно в плане борьбы с бедностью и «выравнивания возможностей». Более того, сторонниками данной теории из интеллектуального наследия социал-демократии были заимствованы идеи справедливости и солидарности. (20).

Определенное распространение в западной политической науке получила и концепция состязательного элитизма, которая, напротив, довольно скептически относилась к возможностям «народовластия». Признавая необходимым рекрутирование во властную элиту представителей всех слоев общества, она в то же время ориентировалась на правление меньшинства, а саму демократию рассматривала лишь как метод отбора наиболее одаренной и компетентной властвующей элиты. Так М. Вебер в рамках данной концепции выдвигал теорию плебисцитарной демократии, где доминируют партийные бюрократии.

Теория же демократии Й. Шумпетера основывается на противопоставлении классических и современных методов демократии. При этом современный демократический метод он формулирует следующим образом: «демократический метод - это такое институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей». (21). Специфика данного подхода состоит в том, что, во-первых, он акцентирует внимание на такой ценности демократии, как политическая конкуренция; во-вторых, уделяет серьезное внимание феномену политического лидерства; в-третьих, представляет наиболее реальную трактовку принципа свободы. (22).

В современной науке и политической практике существует несколько дискуссионных «точек», касающихся взаимодействия, взаимовлияния и соотношения либерализма и демократии. При этом главным вопросом является следующий: «Можно ли поставить знак равенства между демократией и свободой?».

Большинство зарубежных и отечественных исследователей отвечают в целом отрицательно на этот вопрос. Они отмечают, что в концепте демократии изначально заложена коллизия между свободой и равенством. Хотя и наилучшим способом преодоления данной коллизии является как раз демократия. Посредством демократических процедур происходит «нормализация неотменяемых несовпадений интересов людей, конфликтов на этой почве». (23). Более того, исследователи отмечают, что демократия вообще неотделима от конфликтов. Значит, демократия ныне понимается не как непосредственное осуществление «воли всех» или «общей воли», (подобно Ж.-Ж. Руссо). «Материализуясь как общая воля, она перестает быть волей всех, вступает в некое конфликтное состояние», -пишет М.Я. Гефтер. (24). В то же время, как способ жизнедеятельности, преодоления конфликтов, разноуровневых и разногенезисных интересов людей демократия не позволяет им перерасти в стадию, чреватую катастрофой. Подобное понимание весьма близко современному либерализму. Либералы рубежа XX-XXI вв. достаточно подозрительно относятся к понятию «общей воли», усматривая в ней тоталитарные черты. В то же время, определенные коррективы в свое понимание демократии они внесли. Так, подлинная демократия, по их мнению, неотделима от политической свободы и «базируется на сознательном, свободном и просвещенном согласии большинства». Данное согласие выявляется посредством свободных и тайных выборов при соответствующем уважении прав меньшинства. Таким образом, неолиберализм несколько расширил понятие «демократии», рассматривая его не только как метод эффективного управления, но и как гарантию прав граждан. Кроме того, всячески подчеркивалась заинтересованность общества в активном участии его граждан в политической жизни.

Что же касается такой традиционно демократической ценности, как политическое участие, то здесь также произошли определенные трансформации. В частности, если ранее либералы приветствовали и поощряли массовое вовлечение самых широких слоев населения в политический процесс, то в настоящее время, напротив, они предпочитают ограничивать сферу непосредственного приложения сил народных масс. В противовес непосредственной (прямой) демократии ими выдвигается демократия представительная. По мнению современного российского исследователя либерализма Б.Г. Капустина, «представительная демократия отнюдь не власть народа... Это ограниченное участие народа, власть политика».

29 (25). А известный публицист О. Лацис предупреждал, что «прямая демократия во многих случаях менее плодотворна, чем представительная, менее демократична, поскольку гораздо легче поддается манипулированию». (26).

В то же время, значительная часть политологов не согласна с такой трактовкой термина «политическое участие населения». Так, например, с точки зрения доктора философских наук Г.Г. Водолазова, «демократия - это форма участия и самоучастие максимально возможного для данного времени и в данных условиях числа граждан в управлении общественными делами». (27). Поэтому и требуется «поиск форм реального участия людей в делах государства».

Кроме того, современные либералы усматривают еще одно противоречие между принципами свободы и демократии.

Демократию они характеризуют как «власть большинства, указывающего (по закону) меньшинству как ему жить, априорную правоту большинства». (28). Демократия вполне допускает вмешательство государства (как и вообще организованного большинства) в экономику, культуру, а иногда и в частную жизнь.

Что же касается либерализма, то он, напротив, традиционно противостоит любым попыткам вмешательства государства в несвойственные ему сферы. Ни моральные соображения, ни вотум парламента или референдума с либеральной точки^зрения не является для этого достаточным основанием. Собственность, как главное основание прав и свобод гражданина, не может отчуждаться, экспроприироваться ни у какого владельца. Либерализм исходит из того, что в экономике могут действовать лишь свои экономические критерии принятия решений.

Дискуссионной в современном либерализме (как «кабинетном», так и «практическом») является и проблема устойчивости и стабильности демократических режимов. Последнее время на Западе получили распространение теории о неуправляемости демократических режимов, их функциональной перегрузке и значительной уязвимости перед лицом потенциальной нестабильности. (29).

Согласно Р. Далю, демократия предполагает наличие в обществе двух явлений: публичного соревнования за голоса избирателей и достаточной «включенности» в политический процесс довольно широких народных масс. Однако в условиях интенсивного «привлечения к участию» острые идейно-теоретические и мировоззренческие дискуссии вполне могут быть чреваты жесткими социальными конфликтами. Поэтому многочисленные примеры дистанцирования правящей элиты от гражданского общества (в том числе в

странах, имеющих глубокие демократические традиции), во многом провоцируются именно наличием подобной опасности.

Более того, проблема стабильности обостряется в том случае, когда речь идет не просто о поддержании в общественно-политической сфере баланса сил и интересов, а сохранении всех базовых основ демократической системы. Поэтому перед либерально-демократическим руководством встает серьезная проблема поддержания существующего порядка, при котором, с одной стороны, участники политического процесса должны располагать достаточной силой для защиты своих интересов, а с другой - недостаточной для монополизации власти.

Поэтому столь сложная и неустойчивая модель современной демократии подвергается ревизии как неоконсерваторами, так и неолибералами. Так многие консерваторы видят основную проблему современных демократий в том, что ее граждане больше озабочены защитой своих прав, а не соблюдением обязанностей. Так Д. Белл акцентировал внимание общественности на «культурных противоречиях капитализма», в результате которых традиционная мораль уступила место потребительству. А Д. Майнихен и И. Кристел отмечали опасность в наличии значительного числа влиятельных групп, заинтересованных в расширении роли государства. Либеральные экономисты, в свою очередь, солидаризируются с этими суждениями, полагая, что стремление демократических властей удовлетворить требования максимально широкого числа групп интересов и нежелание по электоральным соображениям принимать непопулярные меры в итоге приводит к серьезной и практически неконтролируемой инфляции. (30). '

В то же время, далеко не все либеральные авторы согласны с данной постановкой вопроса. По их мнению, «саморазрушающийся образ» демократии не подтверждается конкретными фактами. Они подчеркивают, что наиболее типичные примеры ликвидации демократических режимов были связаны не с внутренними противоречиями и конфликтами, а, преимущественно, с вторжением иностранных государств или путчем военных. (31).

Что же касается стран с неустоявшейся демократией (в основном посткоммунистических государств Центральной и Восточной Европы), то преодоление в них нестабильности рассматривается сквозь призму теории консолидации демократии. Современный американский политолог Ф. Шмиттер трактует консолидацию как «процесс преобразования случайных договоренностей, норм благоразумия и условных решений, возникающих в переходный период, в отношении сотрудничества и соперничества, которые происходят публично, регулярно и добровольно, принимаются людьми и группами, участвующими в демократическом правлении. В результате консолидации демократический

31 режим «гарантирует своим гражданам, что конкуренция за место у власти или за осуществление политического влияния будет честной и предсказуемой». (32).

Завершение процесса консолидации наступает тогда, «когда при определенных политических и экономических условиях система ее институтов становится единственно возможной, когда никто не допускает возможности действий за рамками демократических институтов, когда проигравшие вновь пытаются выиграть, используя те же самые институты, которые принесли им поражение». (33).

Таким образом, консолидация демократии включает в себя два важнейших компонента: ценностный (достижение общественного консенсуса насчет политических процедур) и институциональный (создание властных структур, вбирающих в себя конкурирующие интересы различных политических групп). (34).

В свою очередь, раскол внутри политической элиты во многом провоцирует общественную нестабильность. Еще менее приемлемой с точки зрения является консолидация элиты за счет общей идеологии - это чаще всего порождает тоталитарные режимы. Соответственно, по мысли американских ученых Дж. Хигли и М. Бартона, стабильное демократическое правление возможно лишь при наличии добровольного консенсуса между различными частями истеблишмента, иными словами, - при возникновении аналога «органической солидарности» и желании соблюдать общие принципы политического поведения и «правила игры». (35).

Еще одна дискуссионная тема в теории современного либерализма - проблема дифференциации публичного от частного. До сих пор среди нет единого ответа нужно ли вообще отделять одно от другого, а если нужно, то как это сделать.

Лишь немногие либералы придерживаются сегодня точки зрения, что политикой называется только то, что в той или иной степени связано с деятельностью государственных институтов. Они осознают, что слишком много власти в современном мире реализуется частными и гражданскими институтами. В качестве политических институтов можно они рассматривают экономику, семью, гражданские объединения. Поэтому как далеко должна зайти политизация гражданского общества - один из основных вопросов, который вызывает наибольшее число споров среди либералов, разделяя их на либертарианцев (например, Р. Нозик), ратующих за минимизацию государства, и тех, кто расширительно трактует обязанности либерального государства. (36).

Что же касается теоретического осмысления проблемы, то в западном обществоведении обозначились две основные позиции.

32 Согласно одной из них (ее можно назвать традиционной), политика определяется через государство, через участие людей в осуществлении или оппонировании государственной власти. Политика образует особую сферу общественной жизни, которую скорее стоило бы именовать государственно-властной, и реализуется в ней. Влияние политики на экономику, культуру и другие области социальной жизни рассматривается как взаимодействие различных подобных сфер.

В соответствии с другим пониманием, политика трактуется как определенный вид социальной деятельности, не обязательно связанный с государственной властью. «Политика, - отмечают английские ученые Дж. Понтон и П. Гилл, - есть способ уяснения и упорядочения общественных дел, особенно относящихся к распределению дефицитных ресурсов, к принципам, согласно которым оно осуществляется, к средствам, благодаря которым люди или группы получают и сохраняют больший контроль над ситуацией, чем другие. Это означает, что политика есть прежде всего общественная деятельность, обращенная на социальные и материальные взаимоотношения людей, получающая различные выражения в разных сферах и постоянно меняющаяся с ходом времени...». (37).

Исходя из такого определения, политика не образует некой особой области общественной жизни (что, разумеется, не отрицает наличия собственно государственно-властной сферы). Таким образом, политика присутствует везде, где имеет место целенаправленное коллективное действие по разрешению и урегулированию конфликтов, связанных с распределением ресурсов и благ, с принципами и методами контроля над ними. Те области социальной действительности, где нет политики, либо бесконфликтны (что встречается редко), либо еще не стали предметом подлинно человеческой сознательной деятельности, предполагающей способность к нравственной оценке и суждению, к различению сущего и должного; т. е. это те области, в которых структуры отношений складываются и функционируют стихийно, «вне» человека и потому представляются «естественными».

В итоге, если фокусом общего определения политики является распределение ресурсов и благ, принципы и методы контроля над ними, то ее центральной проблемой оказывается социальная справедливость.

Изменение социальных приоритетов неолибералов на уровне конкретной политике было непосредственным образом связано с дискуссиями, разгоревшимися в их среде по поводу трактовки и содержательного наполнения термина «справедливость».

Полюса данной зоны полемического напряжения можно обозначить следующим образом. Так для известного американского политического философа либеральной

33 ориентации Дж. Роулса «справедливость есть первое достоинство социальных институтов, как истинность - достоинство систем мышления. Как бы ни была стройна и экономна теория, она должна быть отвергнута, если она не истинна; точно также должны быть уничтожены или изменены самые эффективные социальные институты, если они несправедливы». (38). Альтернативная точка зрения обозначена не менее жестко и однозначно Фридрихом Хайеком: «Попытка осуществить социальную справедливость несовместима с обществом свободных людей». (39).

Однако среди тех, кто признают понятие справедливости вполне либеральным, также существует две различные точки зрения.

Первую из них можно обозначить как «утилитаристскую». Она ведет свою историю еще от интеллектуального наследия И. Бентама. Согласно данной позиции, полезность чего-либо для индивида определяется как получение удовольствия или достижение счастья. Предполагалось, что своими действиями индивиды реализуют эту полезность, а на государство возлагалась обязанность обеспечить достижение «наибольшего счастья наибольшего числа людей». Однако, по мнению утилитаристов, степень благоденствия того или иного индивида зависит в первую очередь от его субъективного психологического настроя. То есть шкала и мера «удовлетворения» и «счастья» у каждого человека индивидуальна и персонифицирована.

Напротив, оппоненты утилитаризма, сторонники т.н. ресурсного подхода практически игнорируют понятие психологического настроя индивидов, либо полагая, что этот фактор не позволяет достичь справедливости в распределении, либо считая ее нравственно некорректной. Вместо этого они стремятся сфокусировать внимание государства на определении пакета неких базовых ресурсов, в которых, по их мнению, нуждаются все люди, вне зависимости от субъективных вкусов отдельного индивида. Соответственно, государство, с их точки зрения, должно обеспечить процесс справедливого распределения этих ресурсов. Однако при этом за каждым конкретно человеком необходимо оставить возможность самому выбирать, как распорядиться этими ресурсами. (40).

Кстати, данная «социальная корзина» ресурсов виделась либералам по-разному. Так Дж. Роулс к числу базовых ресурсов относил свободу, доход, благосостояние и социальные основы чувства собственного достоинства. Другие же теоретики либерализма (Э. Сен, Р. Дворкин, Дж. Коэн) понятие «основных ресурсов» трактовали по-своему. Однако всех их объединяла уверенность в том, что существует некий набор вещей, в которых человечество нуждается, вне зависимости от индивидуальных планов и жизненных целей.

Чтобы иметь возможность достойно жить и достигать благосостояния, каждому человеку нужны определенные ресурсы, считают они, и видят обязанность государства в том, чтобы обеспечивать справедливое распределение таких ресурсов либо посредством непосредственных действий со своей стороны, либо с помощью регулируемых рыночных механизмов. (41).

Учитывая специфику вышеприведенной дискуссии и традиционное стремление либералов к минимизации государственной роли в проведении социальной политики, в их научных кругах разгорелись споры по поводу принципов справедливого распределения. Определенная их часть, подобно Р. Нозику, полагает, что распределение должно быть отдано на волю рынка. В то же время, большинство неолибералов в большей степени проявляет приверженность эгалитаризму. Более того, среди них есть и довольно радикальные теоретики, которые (например, Э. Сен) утверждают, что либеральную идею вообще нельзя постичь вне идеи равенства.

Такое изменение приоритетов определенной части неолибералов связано с вызовами времени. Именно в конце XX в. обеспокоенное контрастом бедности и богатства, руководство многих страны разработало обширные правительственные программы по улучшению жизни беднейших слоев. В соответствии с утвердившейся в тот же период концепцией «государства благоденствия», были расширили социальные программы, направленные на обеспечение граждан медицинскими услугами, образованием и гарантированным доходом (прожиточным минимумом). Чтобы не потерять общественной и электоральной поддержки, не могли остаться в стороне от этого процесса и неолибералы.

Правда, необходимо отметить, что понятие «равенства» трактуетоя в либерализме (в том числе и в его современных теориях) совершенно особо, чем, скажем в социалистических и социал-демократических доктринах. Если социалисты требуют «равенства результатов», а иногда и вообще «уравнительного равенства», то либералы выдвигают концепцию «равенства возможностей». (42).

Равенство возможностей означает, что каждый индивидуум имеет одинаковые шансы добиться успеха в жизни. Данный принцип во многом является продуктом американской политической культуры. Как пишет К. Джанда, «мы не имеем дворянских титулов, владение собственностью не является основанием для карьеры, государственные школы и библиотеки доступны для всех». (43). Поэтому для многих американцев понятие социального равенства вполне удовлетворяется предоставлением им равных возможностей для самореализации. При этом они считают вполне нормальным тот факт, что люди утрачивают равенство в результате использования этих возможностей. Впрочем для других подлинное социальное

35 равенство означает не меньше, чем равенство результатов. Они полагают, что общество должно заботиться о том, чтобы все люди были равны. То есть, для правительства недостаточным представляется обеспечивать населению равные возможности, ему предписывается также проводить политику перераспределения доходов и общественного положения таким образом, чтобы экономическое и социальное равенство было достигнуто. Кстати, навстречу подобным эгалитаристским настроения в конце XX в. были вынуждены идти даже «жесткие» либералы. Так в США были приняты федеральные законы, в соответствии с которыми закреплялся принцип одинакового финансирования мужского и женского студенческого спорта. В бизнесе равенство результата выражалось в реализации программ по найму на работу меньшинств (афроамериканцев, уроженцев Латинской Америки, женщин). Данный принцип также выражался и в требовании федерального законодательства, которое предписывало работодателям платить мужчинам и женщинам одинаковую плату за «сопоставимую» работу. (44). Однако до сих пор приоритетным для либералов является все же принцип равенства возможностей.

В то же время и этот классический постулат либеральной доктрины был подвергнут ревизии в среде неолибералов. Как правило, критика идет с двух сторон. Первое возражение (отстаиваемое, в частности, Дж. Роулсом) состоит в том, что концепция «равных стартовых условий» противоречива с точки зрения морали и нравственности. Различия, позволяющие некоторым людям более эффективно, нежели другим, использовать равные для всех ресурсы - это следствие удачи в генетической «лотерее» или благоприятных социально-экономических условий. В итоге получается, что различия сами по себе не связаны с активностью того или иного индивида и поэтому непонятно, почему одни должны быть вознаграждены, а другие наказаны неравенством, проистекающим из различий в таланте или способностях. (45).

Второе возражение связано с туманностью определения то го, .-.насколько далеко необходимо дойти в уравнивании стартовых условий, что в полной мере разровнять «игровое поле». Многие из неолибералов считают данное положение абсурдным. В этом случае, полагают они, необходимым является ликвидация всех форм наследования, поскольку в большинстве случаев неравенство передается из поколения в поколение именно через институт наследования. Мало того, как писал Б. Уильяме в своем очерке «Идея свободы», в эпоху, когда стала реальностью генная инженерия, она, фактически подразумевает уравнивание талантов в той мере, насколько данная задача технически выполнима. Поэтому, по его мнению, концепция «равенства возможностей» или «равенства стартовых условий» в своей основе не менее эгалитарна, чем идея равенства результатов. (46).

Современный либерализм является далеко неоднородным идейно-политическим течением. Существует множество его «оттенков» в широком диапазоне: от либертаризма -предполагающего минимизацию роли государства в жизни социума и абсолютизацию принципа свободы - до коммунитаризма, делающего акцентировку на отказе от индивидуализма в пользу сообщественной деятельности.

Однако традиционно в неолиберализме выделяют две базовые модели: англоамериканскую и континентально-европейскую.

Первая модель ориентирована на полное освобождение рынка, обеспечение принципа свободы в области экономических и социальных отношений. Соответственно, в качестве приоритетов здесь называются частная собственность, максимизация прибыли в качестве мотивации хозяйственной деятельности субъекта и координация через рынки и систему цен.

Однако в Европе данная модель подвергается жесткой критике и считается во многом архаичной. Так современных исследователь М. Альбер в своей работе «Капитализм против капитализма» отмечал уязвимые позиции «чистого» либерализма: «Ошибки и упущения, связанные с либеральным рыночным хозяйством в конечном счете проистекают от узости экономического мировоззрения либерализма. Эта узость заключается в том, что либерализм не замечает инструментального характера порядка, который лежит в основе его концепции и который он реализует, и ошибочно полагает, что рыночное хозяйство является автономным миром» (47). По мнению автора, «законы рыночного хозяйства... не могут претендовать на регулирование всей нашей жизни. Ему самому необходимы значительные политические и социальные гарантии, а также меры по землеустройству, планированию городов и сглаживанию экономического цикла. Сегодня рыночное хозяйство представляется нам инструментальным средством, в то время как либерализм пытается превратить его в своего идола. Однако в качестве инструментального средства рыночное хозяйство продолжает оставаться для нас очень эффективным и до сих пор незаменимым средством, а также единственным способом организации экономической жизни массовых культур, позволяющим не приносить в жертву остатки нашего человеческого достоинства». (48).

Однако дискуссия насчет приоритетов современного либерализма не исчерпывается лишь вопросами экономики. Полемика затрагивает также идейно-философские основы, связанные с анализом коммуникаций в рамках триады «индивид - общество - государство».

Экономический порядок непременно должен включать механизмы координации и коммуникации: правовой порядок и социальную политику. Однако здесь политика задает лишь институциональный дизайн, не затрагивая, однако, основ рынка. Это только регулирование (скорее даже, стимулирование), но не разрушение базовых либеральных

37 основ, связанных с экономической выгодой индивида и с соревнованием-конкуренцией. По мнению современного исследователя Ю. Волкова, весьма важным фактором эффективности либеральной модели на современном этапе является государство. При этом государство им трактуется как «сильный институт, который: проводит жесткую политику сбора налогов, ведет борьбу против монополистических поползновений к ограничению свободной конкуренции, против терроризма и т.п.». (49).

Крайне значимой и необходимой считается также взаимозависимость демократии и рыночной экономики. Современный либеральный порядок предполагает их тесное переплетение и взаимодополняемость. Так рыночная экономика придает стабильность демократии, а демократические механизмы и правовое государство >тарантируют рост экономики.

Специалист в области социально-экономической теории М. Армак сформулировал базовые приоритеты социальной экономики, во многом заимствованные неолиберализмом европейского образца.

Во-первых, необходимо создать особый социальный порядок, когда человек является не просто рабочей единицей в рамках государственной машины или частной фирмы, а выступает как субъект собственной воли, участвует в принятии решений, тем не менее, не сужая инициативы и ответственности предпринимателя.

Во-вторых, исключительно важной является реализация порядка конкуренции как задача права и деятельности правительства. При этом правовой порядок способствует канализации в общее русло стремлений индивидов в получении прибыли.

В-третьих, требуется проведение жесткой антимонопольной политики для борьбы с злоупотреблениями в сфере экономической власти.

В-четвертых, необходимой представляется политика стабилизации для обеспечения стабильности экономического цикла, чтобы доходы индивида или семьи были стабилизированы.

В-пятых, требуется выравнивание непропорциональной разницы в доходах. При этом выравнивание реализуется лишь косвенным путем: через регуляцию налогообложения и предоставления безвозмездных социальных выплат наиболее незащищенным слоям.

В-шестых, важным является проведение политики развития городов и предоставление субсидий на покупку дешевого («социального») жилья.

В-седьмых, требуется всестороннее развитие малого и среднего бизнеса и помощь ему со стороны государства.

В-восьмых, необходимым является введение правительством кооперативных элементов в экономику, направленную на развитие этих кооперативов (прежде всего, в области жилья).

В-девятых, важным представляется развитие социальной безопасности.

И, наконец, в-десятых, требуется определение минимального уровня заработной платы. (50).

Не менее четко «социальную составляющую» современного реформаторского либерализма сформулировал Дж. Роулс в своей работе «Теория справедливости». Он выдвигает два этапа развития принципа справедливости.

Первый этап связан с пониманием того, что все люди обладают равными правами и на максимально большую совокупность равных свобод, совместимую с аналогичной системой свобод для всех.

На втором этапе социальное и экономическое неравенство должно регулироваться таким образом, чтобы оно было направлено к наивысшей выгоде наименее преуспевающих слоев населения. Кроме того, необходимо тщательное соблюдение принципа равенства возможностей. (51).

В то же время, чтобы избежать обвинений в излишнем этатизме и «левом уклоне», европейские либералы очень подробно и тщательно прописывают саму процедуру «социальной поддержки». В отличие от социал-демократической доктрины, либералы настаивают на том, чтобы сокращение социального неравенства проводилось не путем государственного вмешательства, а за счет создания разветвленной системы общественных институтов и структур, которые способствуют самореализации человека вне зависимости от его социального происхождения. Задача данных структур (фонды, комиссии и т.п.) заключается в рекрутировании элиты, в том числе из низших и средних слоев общества.

Не менее важна проблема адресной социальной поддержки малоимущим и незащищенным. Причем данная помощь должна идти не напрямую со стороны государства, но предоставляться специализированными фондами (правда, созданными по инициативе государственных структур). Предполагается, что данная «посредническая» система, с одной стороны, не позволит государству чрезмерно укрепить свои позиции (в противном случае это будет угрожать свободе граждан), а с другой - обеспечит эффективную социальную поддержку. (52).

Неолиберализм «англо-американского» образца в значительной мере жестче своих европейских аналогов в плане постановки и решения социальных и общественных задач.

Достаточно долго в США понятие «либеральный» было едва ли не тождественно понятию «левый». Большинство американцев до сих пор полагают, что либералы «выступают скорее за свертывание свободы, чем за ее расширение» (53). Поэтому для того, чтобы выжить в подобных неблагоприятных условиях англо-саксонская модель была вынуждена адаптироваться к базовым ценностям, характеризующем американскую традицию: максимальной свободе, подчеркнутому индивидуализму, принципиальному антиэтатизму (в том числе и в социальной сфере).

Данный вариант либерализма отвергает любые возможности «конвергенции» либерализма и других идейно-теоретических схем.

Так либералы полагают, что приспособление к социализму приводит к подмене «под личиной «социального либерализма» классического либерального принципа сотрудничества в рамках свободы принципом кооперации посредством государственного принуждения». (54).

Синтез национализма и либерализма их также не устраивает, поскольку «подменяет... идеи дружбы между народами и свободной мировой торговли гегемонистскими амбициями, империалистическими устремлениями и протекционизмом».

Кроме того, американский неолиберализм отвергает и «приспособление к всяческим формам групповых интересов или мнимому «деловому интересу», поскольку это заставляет либерализм «забыть о своем изначальном неприятии какого бы то ни было привелегирования эгоистических частных интересов со стороны политической власти».

Таким образом, в итоге идеологи данного варианта либерализма выступают за «чистоту» принципов свободы и последовательно отстаивают их практически во всех сферах человеческой жизни. Они полагают, что свобода, подразумеваемая либерализмом, носит универсальный характер, а единственное оправдание либерализма - это свобода ради самой свободы.

Одновременно практическая реализация данных принципов требует определенных гарантий, как со стороны власти, так и общества. При этом любые попытки ограничить свободу, пусть и во имя «освобождения» человека от экономических проблем, неприемлемы для современных либералов. Также крайне подозрительно неолибералы американского образца воспринимают и любые формы коллективного диктата. По их мнению, «свобода может быть только там, где индивидуум защищен от произвола остальных». (55).

Поэтому единственным мерилом в рамках либерального общества для них является институт права. Соответственно и первостепенная задача государства заключается в защите и соблюдении права.

Довольно подозрительно «жесткие либералы» относятся к понятию социальной справедливости. Поэтому в их среде наблюдается весьма негативное отношение к принципу социальной справедливости, утверждаемому, преимущественно, в рамках социалистической идеологии. В противовес данный вариант неолиберализма предлагает альтернативное видение понятия «справедливость». Справедливость, в его понимании, - это «заданный масштаб этической легитимности действия, которая позволяла бы, отбрасывая в сторону соображения выгоды, выносить моральные суждения». (56). При этом справедливость не касается материальных целей, а ее объектом выступают общие правила, лежащие в основе действий человека для достижения этих целей. По мнению неолибералов англо-американского типа, понимание термина «социальный» также было искажено под влиянием социалистических идей XX в. Первоначально слово societac (общество) означало лишь воздействие некоего идеала на все общество в целом. В этом случае «социально» понимаемая справедливость должна находить выражение исключительно в равенстве ограничений посредством выработки определенных правил и в равной свободе индивидуумов.

Соответственно, понятие «социальной справедливости» в его «социалистическом» и даже «социал-демократическом» понимании трактуется ими как завуалированная попытка «действовать в угоду субъективным интересам отдельных групп за счет других при помощи государственной машины принуждения». (57).

В итоге «жесткие» либералы исключительно негативно расценивают попытки своих коллег «слева» дополнить традиционный набор либеральных ценностей идеями «социальной справедливости». С их точки зрения, «социальная справедливость служит лишь одному -прикрытию произвола принуждения», а ее утверждение в либеральных программных документах «выхолащивает суть высшего принципа справедливости - равенства перед законом». (58).

Ф. фон Хайек вообще считал принцип социальной справедливости «миражем». Объяснение этому заключается в следующем. Термин справедливость для последовательных либералов приобретает смысл, если речь идет лишь о компенсации нанесенного кому-либо вреда или убытка. В то же время, они полагают, что нельзя объявлять «справедливым» или «несправедливым» то или иное распределение доходов или имущества. По их мнению, в этом случае лозунги «социальной справедливости» прикрывают лишь эгоистические интересы отдельных социальных групп. «Меру такой справедливости, - пишет современный исследователь М. Фламэн, - установить невозможно и ее сторонники не могли бы уточнить конкретными цифрами (масштабы извлекаемых доходов, доля социальных выплат, крайнее

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННА 41 ~ БИБЛИОТЕКА

или среднее расхождение в оплате труда и т.д.), что они в точности понимают под

«социальной справедливостью». Разве что понимать под этим абсолютное и постоянное

возобновляемое равенство, в существование которого благоразумный и благонравный

человек поверить не может». (59).

Что же касается проблемы поддержания социальной стабильности в обществе, то «жесткие» либералы считают необходимым отстранить государство от процесса перераспределения доходов - от богатых к бедным слоям населения. Они полагают, что данный процесс относится сугубо к общественной компетенции и происходит в русле западной религиозной традиции, предполагающей добровольную помощь состоятельных людей бедным (благотворительность). Все иные попытки перераспределения дохода входят в серьезное противоречие с принципами свободы. (60).

В последнее время опасения «жестких» либералов в какой-то мере подтверждаются: в Европе наблюдается кризис самой идеи социальной рыночной экономики. По мнению специалистов, данный кризис обусловлен целым рядом факторов.

Во-первых, его развитию способствует бюрократизация, связанная с появлением Европейского Союза, когда все решения, связанные с регуляцией экономики принимаются европейскими чиновниками, а не определяются на национальном уровне. Таким образом, уровень принятия решений отдаляется от простых граждан, что приводит к нарушению базовых основ социальной рыночной экономики.

Во-вторых, произошло изменение самой структуры занятости. В частности, можно отметить увеличение безработицы (во многом связанное с процессом массового вовлечения женщин в производство). Кроме того, изменилась ситуация на рынке труда и обострился конфликт поколений, спровоцированный увеличением числа нетрудоспособных и пенсионеров и, напротив, сокращением работоспособного населения.

В-третьих, серьезную проблему для социальной рыночной экономики современной Европы составляет слабо контролируемая миграция из стран «третьего мира». (61).

Чрезвычайно важным для понимания сущности современной либеральной доктрины является то, что неолибералам в большей степени даже чем своим идеологическим предшественникам свойственен определенный мессианизм и претензии на универсальность. Крах социалистического тоталитаризма в Восточной Европе и СССР, а также падение в 1980-е - начале 1990-х гг. ряда диктатур за пределами этой зоны мира активизировали - как в зарубежной, так и отечественной политической науке - представления q6 универсальности западной либеральной демократии. Также, возможно, это связано с тем, что в последние годы идеология либерализма действительно является доминирующей в политическом

развитии ведущих стран мира и активно утверждается в странах «третьего мира» и постсоветских государствах. Одновременно многие исследователи отмечают «современность» либерализма, его наивысшую (по сравнению с другими идеологическими схемами) адекватность вызовам времени и общественным запросам рубежа XX-XXI вв.

Поэтому неолибералы свою роль в современном мире видят в максимальном распространении своих идеологических принципов, утверждении их в качестве базовых для всех без исключения стран. При этом альтернативные идеологические построения, не соответствующие ценностям либерализма политические режимы и политические системы рассматриваются им как «варварские», «тоталитарные» и «рабские». Особую опасность базовой ценности - свободе - представляет, по их мнению, «непреодолимое внутреннее стремление многих людей к заманчивой защищенности «маленькой стаи». (62). Не менее опасным и варварским является и стремление к коллективизму, особенно при левом тоталитаризме. Поэтому социализм, «обескровливающий свободные силы развития общества», вовсе не является «поборником прогресса», за которого, он себя выдает. Напротив, с либеральной точки зрения, «он крайне реакционен и... несет в себе тот разрушительный заряд, который принято называть варварством». (63).

В итоге неолибералы различных течений и направлений видят свою миссию в воспитании и освобождении «нецивилизованных» народов. При этом понятие цивилизации у них неотделимо от понятия свободы, соответственно свобода требует цивилизации, а цивилизация - свободы. При этом «свобода общественного пространства» противопоставляется ими «инстинктам» - «замкнутости и сплоченности варварской орды». В то же время, человек наделен способностями, чтобы преодолеть собственные инстинкты и жить по законам, созданным им самим в процессе его культурной эволюции. Одновременно индивид, принимающий идею цивилизации в ее либеральном толковании, должен отказаться от внутренней и внешней локальности и автаркичности. Он должен понять, что «спонтанный миропорядок, формирующийся из свободно сосуществующих различных представлений о целях», более соответствует человеку и всему многообразию его способностей, чем организация, «реализующая узкие групповые цели малого сообщества». (64).

С Дёрингом солидарен и современный отечественный идеолог А.А. Кара-Мурза. Он также полагает, что главный враг истинного либерализма - это варварство и хаос. При этом значение и особенность либерализма заключается в том, что «именно в свободе личности, обеспеченной собственностью и правовыми гарантиями, он находит способ преодоления хаоса и варварства». (65). При этом все остальные варианты нейтрализации «войны всех

против всех» не просто неприемлемы морально, но деструктивны практически, и поэтому решением проблемы социального порядка считаться не могут в принципе. (66).

Все это заставляет теоретиков либерализма делать вывод о том, что «именно либерализм является фундаментальным политическим, а рынок - экономическим принципом любой подлинной цивилизации». (67).

При этом либерализм, с одной стороны, является мерилом принадлежности к цивилизации, а с другой - требует определенных жертв от человека во имя торжества его принципов. Д. Дёринг прямо пишет о том, что либерализм «означает одновременно и эмоциональную готовность к самоограничению ради высших эмоциональных, этических и вещественных достижений». (68).

Более того, либералы, в том числе современные, не всегда бывают терпимы и по отношению к своим идеологическим противникам. Напротив, они, по сути, отрицают идею широкого политического плюрализма. В этом смысле их главная проблема - «как не допустить варвара в политику?». В этом отношении они вполне солидаризируются со своими предшественниками, которые полагали, что «на чернь надо одеть намордник, как на медведей», а «допускать в свою среду стоит только хорошо воспитанных людей». (69).

В настоящий момент либеральное стремление к универсальности во многом определяет ход и характер такого процесса, как глобализация. По мнению его современных теоретиков, либерализму и рынку удалось создать «фрагменты культуры, общей для всех живущих на земле людей». (70). Констатируя, что уже сегодня мир превратился во многом в «единство в многообразии», они трактуют его как «определенный продукт свободного обмена между народами», ставший возможным исключительно благодаря техническому и экономическому прогрессу человечества. Поэтому в содействии этому свободному развитию либерализм видит одну из своих глобальных задач. В то же время, процесс глобализации неолибералами также принимается с оговорками. Традиционно стремясь к «распылению» и «деконцентрации» власти, они с некоторым опасением относятся, в частности, к идее единого «наднационального» мирового правительства, «сколь привлекательным ни было бы обоснование его необходимости как инструмента обеспечения баланса сил». Им более импонирует международная система как сочетание «открытой мировой цивилизации и свободного мирового рынка». (71).

В то же время, анализируя опыт неолиберализма многие авторы отмечают наличие целого ряда вызовов современности, на которые ему будет довольно трудно дать адекватные ответы. Эти вызовы исследуются прежде всего как «обобщенное проблемное выражение

44 некоторых тенденций Современности, регистрируемых самими изломами и противоречиями либеральной мысли». (72).

В качестве подобных вызовов называются, преимущественно, три.

Во-первых, это вызов универсализма. Действительно, в результате развала прежней биполярной унифицирующей мировой конструкции, поражения главного оппонента либерализма - советского коммунизма, возникает представление о собственном близком (или уже почти достигнутом) триумфе, выражающемся в практически повсеместном распространении политических и экономических институтов, которые ассоциируются с либерально-демократическим порядком. Подобный «соблазн универсальности» выражался в распространении концепций «модернизации-как-вестернизации» и «либерализм - пункт назначения мировой истории». Концентрированное выражение подобные воззрения получили в работе Ф. Фукуямы «Конец истории?», в которой либеральная демократия представлена как завершение идеологической эволюции человечества, как окончательно выработанная историей форма правления, универсальная модель политического устройства, преодолевающая все противоречия и удовлетворяющая все потребности. (73).

В то же время, далеко не все авторы согласны с подобной точкой зрения. Многие из них отмечают серьезные перегрузки, которые испытывает либерализм в своем стремлении достичь универсальности. Излишняя интеллектуальная, политическая и экономическая ответственность (по сути, ответственность за судьбу всего человечества), которую он берет на себя, чревата для либерального мира значительными потрясениями, потерей важнейших моральных и идеологических приоритетов.

Уязвимые места политической идеологии и практики современного либерализма отмечал ряд ученых, как российских, так и западных.

Так, например, они подчеркивали, что искусственное насаждение (или имитация) форм либерально-демократического устройства в других странах отнюдь не обеспечивает воплощение в реальной жизни того, что традиционно понималось как моральный и политический дух либерализма. Более того, в ряде случаев реализация одних элементов такого устройства, например, экономических, становилась возможной лишь при условии отказа от других, прежде всего - политических. Поэтому постоянно дискутируемым является вопрос о «наборе» качественных характеристик, которые позволяют квалифицировать ту или иную общественную систему как либеральную или, по меньшей мере, эволюционирующую в данном направлении. Кроме того, зачастую «неорганичность» для некоторых культур и традиций институтов либерального устройства приводила к тому, что они здесь вообще не

45 возникали, либо оказывались включены и функционировали в рамках совершенно "чужой" социальной и ценностной системы. (74).

Все это способствовало тому, что либерализм стал обосновываться не общезначимыми требованиями нравственного или инструментального порядка, а постулатами о привязанности к особой - западной - культуре. На опасность подобного подхода указал К. Герц. (75). В итоге, как справедливо отмечает Б. Капустин, подобный подход «кардинально меняет статус либеральной политической философии», поскольку он «переводит ее из разряда теории Современности в разряд теории особой культуры». (76). Однако он не в силах адекватно и убедительно обосновать либеральное общественное устройство даже в рамках западной культурной традиции.

В этом смысле можно отметить следующее.

Во-первых, если допустить с учетом вышеизложенного то обстоятельство, что либерализм не может стать практикой всего глобального мироустройства, то новый мировой «проект», возникающий после крушения прежних унифицирующих конструкций, практически неизбежно оказывается миром поднимающихся «первобытных сил -националистических и религиозных, фундаменталистских и, возможно, мальтузианских, -соперничающих между собой». (77). В подобном мире либеральная культура и либеральная идеология должны будут играть по «правилам» своих противников - «первобытных сил». В итоге неизбежно произойдет его внутренний самораспад и дегенерация. Поэтому можно сделать вывод о том, что именно в силу плотности коммуникаций и взаимосвязей современного мира «либеральные общества не могут сохранены, если они не рассматриваются в качестве основы мирового гражданского общества». (78).

Во-вторых, оправдание либерального устройства через жесткую привязку к определенной культуре делает связь между ними «исторически случайно». Как пишет современный исследователь либерализма Дж. Грэй, «в глобальном историческом масштабе вполне может быть так, что связь между индивидуалистической моральной культурой и процветающей рыночной экономикой представляет собой историческую случайность, которая в итоге вполне может исчезнуть, если окажется невыгодной по сравнению с другими рыночными экономиками (такими, например, как в Восточной и Юго-Восточной Азии), чье моральное наследие не является индивидуалистическим». (79).

Наконец, в-третьих, по мысли Б. Капустина, если «девизом Современности и, соответственно, либерализма как ее идеологии можно считать гегелевскую формулировку «в то, что есть, не нужно верить, но то, во что верят, должно быть», то либерализм, «регрессирующий к статусу описания и апологии особой культуры», - не постмодернистская,

а домодернистская или даже антимодернистская концепция, поскольку «его девизом оказывается сугубо традиционалистское «верить нужно в то, что есть». (80). По мысли российского политолога, регресс к состоянию до Нового времени и будет (или вполне может быть) платой либерализму за неспособность ответить на вызов универсальности.

Еще один вызов либерализму можно обозначить как вызов многообразия. Данная проблема представляет собой несколько измененную дилемму прежнего либерализма в отношении культурного многообразия - либо терпеть его (вытеснив в частную сферу), либо рассматривать в качестве существенного фактора роста свободы, политизируя его. В нынешних условиях активизации мультикультурализма этот вопрос приобрел новую конфигурацию. Неолиберализм находится перед непростым выбором: либо он отказывается от модельного образа homo economicus и связанных с ним институтов, допуская возможность культурно различающихся самоопределений индивидов, что само по себе вновь открывает вопрос об институциональном обеспечении данного порядка; либо растущее многообразие «обессмысливается, превращаясь в безопасное для доминирования homo economicus, свобдится к роли развлечения, случайного для индивида в том плане, что никак не выражает его существенные интересы и потребности». (81).

В результате лишение растущего культурного многообразия политического значения, сведение его к рыхлой гетерогенности, не допускающей какой-либо коллективный проект, изначально предполагают переосмысление индивида как субъекта социальной жизни, его «фрагментацию», приходящую на смену проблематике освобождения. (82). У Ж.-Ф. Лиотара же постмодернистское видение жизни прямо связывается с отказом от «цели эмансипации, которая не имеет ничего общего с наукой», и с легитимацией порядка, не основанной на его преобразуемости. (83).

Кстати, постмодернизм в своем стремлении к сведению культурного многообразия к бессмысленности и политической релевантности во многом перекликается с подобными стремлениями современного либерализма. Главное достоинство постмодернистской философии, с точки зрения неолибералов, заключается в том, что она не только не отрицает существование homo economicus в качестве образа, в соответствии с которым могут конструироваться властные институты общественного порядка, но и «рассматривает присущее этому актору поведение в качестве единственной скрепы социума, в культурном отношении распадающегося на бессвязную гетерогенность». (84). По мнению современного исследователя 3. Баумана, «в нынешнем обществе поведение потребителя (потребительская свобода, связанная с потребительским рынком) уверенно перемещается в положение одновременно познавательного и морального фокуса жизни, принимает на себя ключевую

роль звена, соединяющего вместе жизненные миры индивидуальных агентов и целевую рациональность системы». (85).

Однако постмодернизм исключает любую логически обоснованную и заданную интеллектуальную схему, поэтому его философия содержит в себе и угрозы либерализму. Постмодернизм осознает себя как отрицание всего наследия Просвещения, которое самым непосредственным образом связано с теоретическим обоснованием либерализма. В результате имеет место дилемма: если культурное многообразие признано нередуцируемым явлением Современности, то либерализм либо оставляет homo economicus в качестве модельного персонажа посредством принятия «неорганичной» постмодернистской культурной теории, либо в той или иной форме восстанавливает проблематику «снятия» частного лица в моральном субъекте (гражданине), способном признавать инаковость как ценность собственного развития.

В этом смысле необходимо констатировать, что пока либерализму не удалось дать адекватный ответ на постмодернистскую критику его теории. Это является результатом его неспособности справиться с проблемой культурного многообразия, предприняв, в частности, методологически эффективную критику собственного фокусирования на малопродуктивном в современных условиях модельном персонаже. Примечательно, что многообразие как вызов теории и практике «либерального проекта» концептуализируется не только в рамках и на основе культурологии, но и с помощью понятий и методологий теории «групп интересов». В этом ключе Р. Даль разрабатывает и отстаивает концепцию «нового политического порядка», основной характеристикой которого является то, что по мере «увеличения политической фрагментации возможности политической интеграции снижаются». В связи с этим он допускает возможность «фундаментальных конституционных изменений, результаты которых мы не можем...адекватно предвидеть». (86).

Наконец, третьим вызовом современному либерализму является вызов свободы.

По мнению ряда авторов, либерализму — как философии и практике свободы — брошен вызов самой свободой, которую он не может более обосновать. Само это понятие превращается в "избыточное" для политической концепции, если свобода более не связывается с продвижением к осуществлению некоторых ценностей, сосредоточенных вокруг представлений о «хорошем обществе» и «справедливом порядке», если свобода формализуется, ассоциируясь с некими институтами и традициями без учета и даже независимо от того, какое влияние они оказывают на способность индивида действовать по собственному усмотрению.

48 Эту слабость либерализма (в основном присущую его технологическому, утилитаристкому типу) зафиксировали представители неоконсерватизма, сделав отправным пунктом своей критики политических оппонентов на либеральном фланге. Как писал И.Кристол, «чтобы работала система либерального представительного правления, свободных выборов недостаточно. Результаты политического процесса и практики индивидуальной свободы — распределение власти, привилегий, собственности — в некотором глубоком смысле должны также пониматься как выражение ценностей, управляющих жизнью людей». (87). (Примерно та же критика ведется Кристолом против хайековского обоснования свободного рынка). (88).

Либерализм, выбравший своим центральным персонажем не социально активного и самостоятельного индивида, а «рационального калькулятора полезности», вряд ли способен быть идейным выражением и стимулом политической культуры, производящей и воспроизводящей либерально-демократический социальный порядок, который при отсутствии этого условия реализуется лишь как инерционная система. Он фактически не в состоянии указать принципиальные отличия либерально-демократического и противостоящих ему порядков (включая тоталитарный), если не сводить все дело опять же к эмпирическому описанию институтов, значение которых с точки зрения самоопределения индивида не выяснено. В этом смысле интересно высказывание Р.Даля: «Грубо говоря, сущность любой состязательной политики — подкуп электората политиками. Как тогда мы отличим голосование советского крестьянина или подкупленного бездельника от (голосования) фермера, поддерживающего кандидата, который обещает сохранить высокие цены, бизнесмена, поддерживающего сторонника низких налогов на корпорации, или потребителя, отдающего голос кандидатам, противящимся налогу на продажу? Я считаю, что мы должны исключить из понятия демократической политики выражения предпочтений в первом случае, но включить — во втором. Если мы не исключим первый случай, то какое-либо различие между тоталитарной и демократической системами будет пустым, однако если исключим второй случай, то, несомненно, мы нигде не найдем примеров, даже приближающихся к демократии». (89).

Но ведь и в первом и во втором случае речь по существу идет об одном и том же — о манипулировании частными интересами и калькуляции ожидаемых выгод и проигрышей. Для проведения существенного различия между двумя ситуациями внимание должно быть сосредоточено не на технике манипулирования, а на проблеме реализованной или нереализованной в данном голосовании свободной воли индивида.

49 Не менее значимые проблемы с точки зрения «выживаемости» либерализма в современных условиях обозначил немецкий политолог Г. Рормозер. Он также полагает, что в настоящий момент либерализм достиг пределов своих возможностей.' Это обусловлено наличием трех факторов.

Во-первых, либерализм со своей классической программой «преобразования власти в право» достиг предельной точки, когда уже практически нет власти, способной поддерживать это право и правопорядок, обеспечивать законность. В качестве примера он приводит глобальную проблему роста наркомании, организованной преступности и насилия, которой «не может противостоять ни одно государство, поскольку оно не располагает монопольной властью». (90).

Во-вторых, другим источником противоречий либерализма он видит проблему гомогенности. Г. Рормозер пытается оспорить тезис либерализма о том, что всякая форма гомогенности отличается реакционностью. Полностью отрицая тотальную или расовую гомогенность, исследователь, в то же время, полагает, что «утрата гомогенности в итоге приводит не только к утрате политической власти государства, но и к потере политической дееспособности». (91). В политике это приводит к тому, что все политические категории заменяются экономическими понятиями. Одновременно исчезает «объединяющее начало» -«форма культурной общности, исторически сложившееся бытие тех, кого объединяет общая судьба, историческая память». (92).

В-третьих, качественным пороком либеральной системы ценностей он видит внеисторичность. Соответственно, он полагает, что «данный путь ведет в никуда». (93).

Таким образом, несмотря на свои очевидные политические и экономические победы последних десятилетий, видно, что далеко не все исследователи и аналитики признают его абсолютный успех. Напротив, отмечая определенный интеллектуальные, экономические и политические «перегрузки» современного либерализма, он считают, что тот вполне может оказаться в качестве обороняющейся стороны, испытав серьезные вызовы трансформированной им же самим реальности.

Таким образом, вышеизложенное позволяет сформулировать следующие выводы.

Во-первых, неолиберализм как идеология и политическая практика добился серьезных успехов в мировом масштабе на рубеже XX-XXI вв. Достаточно сказать, что процессы глобализации и демократической модернизации идут при его непосредственном

50 влиянии и контроле. В то же время, современный либерализм, претендуя на статус универсальной доктрины, оказался перед лицом новых вызовов, требующих эффективного решения и серьезного интеллектуального и политического напряжения.

Во-вторых, до сих пор остались непреодоленными некоторые дискуссионные моменты самой либеральной идеологии. Полемика ведется, преимущественно, вокруг таких понятий, как «демократия», «социальная справедливость», «универсальнесть». В результате в современном либерализме обозначились два течения: «жесткий» либерализм, приближающийся в своем утверждении принципа свободы к либертаризму, и «реформистский» либерализм («социал-либерализм»), который эволюционирует в социал-демократическом направлении.

Наконец, в-третьих, несмотря на трудности практической реализации и идейно-теоретические противоречия, неолиберализм был взят на вооружение в большинстве посттоталитарных и поставторитарных стран как основная модернизационная концепция, позволяющая преодолеть наследие прошлого и обеспечить эффективный путь экономического и политического развития. В частности, именно идеология современного либерализма была взята в качестве базовой при проведении политики реформ в Российской

Федерации в 1990-е гг.

СНОСКИ

1. См., например: Фламэн М. История либерализма и современный либерализм. М, 1995; Либеральный консерватизм: история и современность. М., 2001; Дворкин Р. Либерализм // Современный либерализм. М., 1998. С. 44-75; Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализмах // Политические исследования. 1994. № 3; Gray J. Post-Liberalism. N.Y., L., 1993. и др.

2. Зотова Н.М. Либерализм и его превращения в эпоху глобализации // Ученые записки секции экономики Санкт-Петербургского университета экономики и финансов. 2001. Вып. 7. С. 84; Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: теоретико-методологические и прикладные аспекты. М., 1999. С. 16.

3. Dahl R. Democracy and Its Critics. New Haven; L., 1989. P. 225.

4. См., например: Фридман M. Капитализм и свобода. N.Y., 1982. С. 45.

5. См. об этом подробнее: Загородников А.Н. Эволюция идеологии либерализма:
Анализ идейно-политических тенденций 1970-х гг. М., 1994; Капустин Б.Г. Три рассуждения
о либерализме и либерализмах // Политические исследования. 1994. № 3; Рормозер Г. Пути

51 либерализма р России // Политические исследования. 1993. № 1. С. 31-36; Кимлика У. Либеральное равенство // Современный либерализм. М., 1998. С. 138-190; Тейлор Ч. Пересечение целей: спор между либералами и коммунитаристами // Современный либерализм. М., 1998. С. 219-248 и др.

6. Волков Ю.Е. Идеалы либерализма и проблемы развития посткоммунистического общества // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М., 1999. С. 44. Также см.: Фламэн М. История либерализма и современный либерализм. М., 1995; Капустин Б.Г. Кризис ценностей и шансы российского либерализма // Политические исследования. 1992. № 5-6. С. 76-83; Дёринг Д. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001 и др.

7. Либерализм. Основные документы Либерального Интернационала и Свободной Демократической партии Германии. М, 1997. С. 11.

8. Там же. С. 12.

9. Либерализм. Основные документы Либерального Интернационала и Свободной Демократической партии Германии. М, 1997. С. 13.

10. Либерализм. Основные документы Либерального Интернационала и Свободной Демократической партии Германии. М., 1997. С. 23-24.

11. Там же. С. 24.

12. Там же. С. 25-26. Кроме того, более подробно см.: Филатов И.В. Экономический либерализм и его перспективы в России // Общество, политика, наука: новые перспективы. М., 2000. С. 16-30.

13. Там же. С. 26.

14. Там же. С. 28.

15. Там же. С. 29.

16. Там же. С. 31.

17. Там же. С. 32.

18. См.: Macferson С. The Life and Tine of Liberal Democracy. N.Y., 1977.

19. Held D. Models of Democracy. Stanford, 1996.

20. См.: Rawls J. Theory of Justice. N.Y., 1972; Дьюи Дж. Возрождающийся либерализм II Политические исследования. 1994. № 3; Ролз Д. Идеи блага и приоритет права // Современный либерализм. М., 1998. С. 76-107; Dworkin R. What is equality? II Philosophy and Public Affairs. 1981. N 10. P. 3-4 и др.

21. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 355.

22. Мадатов А.С. Демократия: теории и реальность // Вестник Российского
университета дружбы народов. Серия Политология. 1999. № 1. С. 55.

23. Истоки и контуры демократии: «круглый стол» // Свободная мысль. 1992. № 10. Июль. С. 4.

24. Там же. С. 4.

25. Истоки и контуры демократии: «круглый стол» // Свободная мысль. 1992. № 10. Июль. СП.

26. Там же. С. 14.

27. Там же. С. 8.

28. Улюкаев А. Либерализм и политика переходного периода в современной России. М, 1995. С. 7.

29. См.: Макарычев А.С. Стабильность и нестабильность при демократии:
методологические подходы и оценки // Политические исследования. 1998. № 1. С. 153.

30. См.: Birch A. Overload, Ungovernability and the British Case il British Journal of Political Science. 1984. V. 14. P. 2.

31. Макарычев А.С. Указ. соч. С. 154.

32. Schmitter Ph. The Consolidation of Democracy and Representation of Social Groups II American Behavioral Scientist. 1992. V. 35.

33. Przeworski A. Democracy and the Market. Cambridge, 1991. P. 54.

34. Wasilewski J. Elite Circulation and Consolidation of Democracy in Poland. Harvard, 1996. P. 15.

35. См.: Higley J., Burton M. Types of Political Elites in Post-communist Eastern Europe II Coexistence 34: 1-16 June 1997. Netherlands.

36. Более подробно см.: Шапиро И. Три способа быть демократом // Политические исследования. 1992. № 1-2.

37. Ponton G., Gill P. Introduction to Politics. Oxford, 1982. P. 6.

38. Rawls J. Theory of Justice. N.Y., 1972. P. 3-4.

39. Hayek F. von. New Studies in Philosophy. N.Y., 1975. P. 58.

40. Шапиро И. Введение в типологию либерализма // Политические исследования. 1994. №3. С. 10.

41. Подробнее см.: Sen A. Equality of What? II The Tanner Lectures on Human Values. Utah, 1980. P. 197-220; Dworkin R. What is equality? II Philosophy and Public Affairs. 1981. N 10. P. 3-4; Cohen G.A. On the currency of egalitarian justice II Ethics. 1989. V. 99. N 4. P. 906-944 etc.

42. Шапиро И. Введение в типологию либерализма // Политические исследования. 1994. №3. С. И.

43. Janda К., Berry J., Goldman J. The Challenge of Democracy. New Jersey, 1989. P. 15.

44. Janda K., Berry J., Goldman J. The Challenge of Democracy. New Jersey, 1989. P. 16-17.

45. Шапиро И. Введение... С. 11.

46. Williams В. The idea of equality II Philosophy, Politics and Society. Oxford, 1962. P. 110-131.

47. Цит. по: Михалева Г. Социальная рыночная экономика и социальное государство: история и современный опыт // Ориентиры. 2001. № 3. С. 47.

48. Там же. С. 47-48.

49. Волков Ю.Е. Идеалы либерализма и проблемы развития посткоммунистического общества // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М., 1999. С. 447.

50. Цит. по: Михалева Г.М. Социальная рыночная экономика и социальное
государство: история и современный опыт // Ориентиры. 2001. № 3. С. 49.

51. Цит. по: Алексеева Т. Социальная политика и социальное государство: социал-демократический и либеральный подход // Ориентиры. 2001. № 3. С. 45. *

52. Там же. С. 46.

53. Деринг Д. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001. С. 4.

54. Там же. С. 11.

55. Там же. С. 14.

56. Дёринг Д. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001. С. 33.

57. Там же. С. 34.

58. Там же. С. 34.

59. Фламэн М. История либерализма и современный либерализм. М., 1995. С. 155.

60. Janda К., Berry J., Goldman J. The Challenge of Democracy. New Jersey, 1989. P. 9.

61. Михалева Г.М. Социальная рыночная экономика и социальное государство:
история и современный опыт // Ориентиры. 2001. № 3. С. 50.

62. Дёринг Д. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001. С. 36.

63. Там же. С. 37.

64. Там же. С. 38.

65. Кара-Мурза А.А. Либерализм против хаоса (Основные интенции либеральной
идеологии на Западе и в России) // Политические исследования. 1994. № 3. С. 119.

66. Там же. С. 120.

67. Дёринг Д. Указ. соч. С. 39.

68. Дёринг Д. Либерализм: размышления о свободе. М., 2001. С. 36.

69. Цит. по: Кара-Мурза А.А. Указ. соч. С. 123; Voltaire. Correspondence. V. LXXX. №16442. P. 168; V.LIX. № 123. P. 193.

70. Дёринг Д. Указ. соч. С. 49.

71. Дёринг Д. Указ. соч. С. 51.

72. Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализмах // Политические исследования. 1994. №3.

73. См.: Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3.

74. Капустин Б.Г. Указ. соч.

75. См.: Герц К. Польза разнообразного // Thesis. Мир человекаю 1993. № 3.

76. Капустин Б.Г. Указ. соч.

77. Gray J. Post-Liberalism. N.Y., L., 1993. P. 249.

78. Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализмах // Политические исследования. 1994. № 3.

79. Gray J. Post-Liberalism. N.Y., L., 1993. P. 308.

80. Капустин Б.Г. Указ. соч.

81. Капустин Б.Г. Указ. соч.

82. См.: Jameson F. Postmodernism or the Cultural Logic of Late Capitalism II New Ft Review. 1984. № 146. P. 63.

83. Lyotard J.-F. The Postmodern Condition: A Report on Knowledge. Minneapolis, 1984. P. 41.

84. Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме...

85. Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L., N.Y., 1992. P. 49.

86. Dahl R. A Preface to Democratic Theory. Chicago-L., 1973. P. 68-69.

87. См.: Kristol I. When Virtue Loses All Her Loveliness - Some Reflections on Capitalism and Free Society II The Public Interest. Fall 1970. P.12.

88. Там же. С. 9.

89. См.: Dahl R. A Preface to Democratic Theory. Chicago-L., 1973.

90. Рормозер Г. Пути либерализма в России // Политические исследования. 1993. № 1. С. 31.

91. Там же. С. 33.

92. Там же. С. 33.

93. Там же. С. 35.

Либерализм как идеология и политическая практика: традиции осмысления и современные трактовки

Как показывают политические события последних лет, одной из наиболее адекватных современным реалиям мировых идеологий является обновленная идеология либерализма. Причины этому отечественные и зарубежные политологи видят в следующем. (1).

Во второй половине XX в. именно либерализм стал главной альтернативой тоталитарным доктринам в целом и основным оппонентом коммунистической идеологии в частности. Глобальное противостояние западного «свободного мира» и «социалистического лагеря» в ходе «холодной войны» привело к тому, что либерализм с его культом свободы становится идеологическим «знаменем» оппонентов мирового коммунизма. Крушение левототалитарных коммунистических режимов в ходе «бархатных революций» периода конца 1980-х - начала 1990-х гг. еще более укрепило позиции либеральной идеологии в борьбе за мировое интеллектуальное и политическое лидерство. Более того, его принципы были взяты за основу при проведении процесса политической и экономической модернизации в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы, в том числе и в России.

В итоге к концу 1990-х гг. либерализм приобрел новые импульсы для развития, и в силу своего высокого статуса стал практически базовой идеологией процесса глобализации рубежа XX-XXI вв. (2).

Однако необходимо отметить, что в этот период либерализм получает признание не только в силу политической конъюнктуры, но и ввиду своей адекватности запросам и потребностям населения развитых стран, прежде всего государств Запада. Утверждение приоритетов принципов свободы и защиты прав граждан от вмешательства власти, стремление к построению эффективной рыночной системы, ориентация на создание открытого общества - все это соответствовало интересам граждан «развитых стран». Отсутствие серьезных социальных, экономических и политических проблем в данных странах провоцировало стремление граждан освободиться от опеки и регулирования со стороны государственных структур, выступить не в качестве подданных, а в качестве независимых и самостоятельных партнеров власти. (3).

Одновременно позитивно воспринималось западным обществом и стремление неолибералов к обеспечению широкого плюрализма и свободы выбора в рамках демократической модели, поскольку в данном случае практически каждый индивид мог найти для себя подходящую социальную «нишу». Кроме того, эффективность рыночной экономики (а именно либералы отстаивали ее в «чистом виде» (4) была несомненной: непосредственно с ней был связан рост производства, укрепление национальных валют, обеспечение инновационности экономик «развитых стран» и т.п. Что же касается реализации идеи «открытого общества», то она также была вполне близка носителям западной цивилизации. Североамериканцы и европейцы традиционно придерживались (осознанно или неосознанно) теории «линейности прогресса» и поэтому с симпатией относились ко всем проектам, предусматривающим интеллектуальную и политическую экспансию своей цивилизации. Поэтому идеи «открытого общества» они рассматривали преимущественно как трансляцию собственного политического опыта на «отсталые» народы и государства.

Таким образом, можно отметить, что неолиберальная модель во второй половине XX в. на практике продемонстрировала свою эффективность и адекватность как реалиям сегодняшнего, так и определенную перспективность, направленность в будущее. Несмотря на то, что либерализм как идейно-политическая доктрина далеко неоднороден и имеет целый ряд течений, тем не менее, существует определенный общий набор фундаментальных идей и принципов, на которых базируется его теория и практика. (5).

К таковым можно отнести:

- свободная рыночная экономика с доминированием частной собственности и последовательным отделением власти от собственности, с развитой многоаспектной конкуренцией;

- индивидуальная свобода как высшая ценность;

- правовое государство с демократическом механизмом формирования власти и контроля ее деятельности при обеспечении прав и интересов меньшинств;

- эффективная система защиты гражданских свобод и прав человека и обеспечение необходимых для того строгой законности и прочного правопорядка;

- создание гражданам возможностей для самореализации и удовлетворения своих жизненных потребностей в первую очередь посредством личных решений;

- широкая децентрализация в построении властно-управленческой системы с оптимальным разграничением полномочий разных уровней ее иерархии и эффективным местным самоуправлением;

- всестороннее развитие институтов гражданского общества;

- создание института свободной прессы, обеспечение идейного и политического плюрализма, свободы мысли и общественной деятельности, не посягающих на свободу других и основы правопорядка;

- открытость общественной системы. (6).

Основы современного понимания либерализма были сформулированы в соответствующем Манифесте в 1947 г., когда его сторонниками из 19 стран были выработаны общие согласованные положения. Констатируя состояние «разрухи, бедности, голода и страха», характерное для современного мира, они полагали, что эта ситуация вызвана «отходом от либеральных принципов». (7).

В данном манифесте содержались как традиционные для либерализма положения, так и ощущалось определенное стремление отразить в документе социальную проблематику.

Традиционными были положения о самоценности человеческой личности, из которого вытекала идея о том, что «уважение к человеческой личности и семье является истинным фундаментом общества». Что же касается государства и его роли в жизни социума, то здесь также базовые принципы не претерпели существенных изменений. Его влияние предполагалось минимизировать. Кроме того, эмансипация государства от общества должна быть гарантирована принципом активной защиты прав и свобод человека.

К таковым, по мысли создателей Манифеста, относились:

- личная свобода, гарантированная независимостью законодательной и судебной властей от исполнительной;

- свобода вероисповедания и свобода совести; свобода слова и печати; свобода вступать или не вступать в союзы;

- свобода выбора профессии; право на частное владение собственностью и право предпринимательской деятельности. (8).

Однако, наряду с этими «традиционными» положениями, весьма примечательными с точки зрения трансформации идеологии либерализма стали позиции, свидетельствующие о его постепенной «социализации» и даже в определенной степени «эгалитаризации». Классическая либеральная модель, базировавшаяся на жестких принципах индивидуализма, напротив, считала решение социальных проблем личным делом человека. Одновременно либерализм XIX- начала XX вв. нередко предусматривал цензовый принцип даже в отношении участия в политической жизни, не говоря уже о других сферах общественной жизни.

В идейно-теоретических же положениях современного либерализма для населения, вне зависимости от социального происхождения и статуса, предусматривалась как возможность «полного и разновидного образования в соответствии со способностями и независимо от происхождения и материального положения», страхование «от угрозы болезни, безработицы, нетрудоспособности и по старости». «Дух времени» отражал и декларируемый принцип равноправия мужчин и женщин. Более того, из «левых» политических программ неолибералами были заимствованы идеи о необходимости постоянного улучшения условий труда, жилищного фонда и окружающей рабочей среды. А взаимоотношения между работодателем и наемным работником они предполагали строить на началах диалога и сотрудничества.

Политика «радикальных реформ» в свете общественно-политических дискуссий (1992-1993 гг.)

Первые планы радикальных рыночных преобразований относятся еще к периоду 1989-1990 гг., когда стало очевидно, что «перестройка» требует своего углубления и развития. Демократическую общественность, как и большинство населения России и СССР в тот период не устраивал слишком постепенный и «рваный» ритм преобразований. В отличие от сторонников М. Горбачева радикальные демократы выступали за решительное ускорение перестроечных процессов, кроме того, их экономическая платформа базировалась уже не на ценностях «демократического социализма» или «социализма с человеческим лицом», а включала значительное число базовых пунктов либерального характера. Особо явственно «либеральная» ориентация демократической оппозиции прослеживается в программных документах Межрегиональной депутатской группы - «мозгового штаба» демократического движения в 1989-1991 гг. В частности, в ее материалах правительственному варианту поэтапной реформы экономики противопоставлялся лозунг «Реформы и рынок немедленно!». (1). При этом большинство предложенных оппозицией реформ носило весьма радикальный характер. Предполагалось, что «крестьяне должны иметь право выйти из колхозов и совхозов с землей». Далее говорилось, что «на протяжении 1990 г. должна быть подготовлена ликвидация экономических министерств и передачі предприятий в собственность коллективов, заключающих контракты с менеджерами». (2). Подобная идея «народной приватизации» дополнялась планами создания частной торговли и предпринимательства, обеспечения твердой конвертируемости валюты. Кроме того, в сжатые сроки предполагалось преобразовать СССР в конфедерацию. (3).

Отдельные члены МДГ еще более заостряли внимание общественности на решении самых значимых для модернизации страны проблем. В частности, Ю.Н. Афанасьев призывал к ликвидации наиболее одиозных основ Советского Союза. Он писал: «...Эта система ремонту не подлежит! Три ее кита: имперская сущность СССР как централистского государства; государственный социализм с нерыночной экономикой; партийная монополия. Эти три кита подлежат демонтажу». (4).

С 1990 г. идеологические приоритеты российского демократического движения еще более смещаются в направлении «жесткого», «англо-американского» образца либерализма. При этом реформирование страны мыслилось не в духе Дж. Гэлбрейта с его идеей о синтезе социалистических и капиталистических элементов, а в направлении, обоснованном в теориях Ф. Хайека и М. Фридмана (5), то есть в направлении «монетаризма» и «чистого либерализма». Соответственно, из риторики демократической общественности тех лет исчезают какие либо ссылки на «верность социалистическому выбору» или «обновление социализма». Новая модель реформирования советского общества была открыто антикоммунистическая.

В то же время, необходимо отметить, что в условиях распада социалистической государственности, в период 1989-1991 гг. надежды населения были связаны в основном с переходом России и СССР на рельсы рыночной экономики и демократии, по типу США и других «развитых стран». Согласно данным ВЦИОМ в 1990 г. почти 96% респондентов одобрили западную модель политического и социально-экономического развития. (6).

Таким образом, идеи либерализма в 1990 г. берут на вооружение идеологи ведущих демократических организаций, оппозиционных КПСС. В частности, это отчетливо видно из программных документов движения «Демократическая Россия». В частности, основными экономическими целями движения были названы: свободный рынок, свободное предпринимательство, свободная конкуренция различных форм собственности и укладов. (7). В политической сфере «ДемРоссия» отстаивала ценности плюрализма и многопартийности, а также требовала решительного демонтажа тоталитарных государственных структур, демократизации и департизации органов правосудия, права наций на самоопределение при соблюдении прав национальных меньшинств. (8).

Логичным следствием победы демократических сил в августе 1991 г. становятся планы нового российского руководства по реализации ранее обозначенных радикальных экономических и политических реформ. Проект преобразований был обнародован в конце октября 1991 г. На первом этапе он имел в вид/проведение ряда принципиальных реформ.

Во-первых, разовое введение свободных цен с января 1992 г. должно было определить рыночную стоимость товаров, ликвидировать товарный дефицит, «запустить» механизм конкуренции, заставить людей и предприятия «зарабатывать деньги».

Во-вторых, проведение либерализация торговли, по мысли авторов реформ, должно было ускорить товарооборот, создать инфраструктуру по сбыту по сбыту продукции.

В-третьих, широкая приватизация жилья, госпредприятий должна была превратить массы населения в собственников, создать у них экономические стимулы деятельности. Первый этап приватизации предполагал разгосударствление в сфере легкой, пищевой промышленности, строительства, торговли, общественного питания, бытового обслуживания.

При этом государство отказывалось от прямого вмешательства в экономику, но обещало проводить жесткую финансово-денежную и кредитную политику с целью избежать инфляции и бюджетного дефицита.

Более того, речь шла о комплексном реформировании с целью создания российского варианта постиндустриального общества, в котором элементы государственного регулирования и существование социально ориентированного рынка не препятствовали бы распространению и укреплению частной собственности, конкуренции, предпринимательству, инициативе. С другой стороны, предполагалось, что это должно быть общество, где гарантируются и защищаются законом политические свободы и права человека, эффективно взаимодействуют все три ветви власти, укоренились идейный плюрализм и многопартийность. (9).

Таким образом, с точки зрения институциональной теории, замысел реформ можно описать как реализацию некой единой задачи - ликвидации государственного контроля: на макроуровне путем либерализации цен и кредитно-финансовой деятельности; на микроуровне путем приватизации государственных и муниципальных предприятий. (10).

При этом политические и экономические реформы фактически были взаимосвязаны и дополняли друг друга. Как писал один из участников реализации «либерального проекта» в России А. Улюкаев, «политические реформы имеют немало аналогий с экономическими». В частности, по его мнению, финансовой стабилизации соответствовала политическая стабилизация, укрепление законодательства; либерализации экономики, «снятию государственного диктата над трансакциями» - либерализация политики, «снятие государственного диктата над гражданским обществом»; демонополизации экономики -«деноменклатуризация» политики; открытости экономики, привнесению в нее внешней конкуренции - открытость политики, привнесению в нее конкуренции внешних, неноменклатурных сил. (11).

Выработка и реализация программы была делом рук нового состава российского правительства, которое было необычным по составу - главные места в нем заняли молодые представители научной общественности, экономисты-рыночники Егор Гайдар, Александр Шохин, Анатолий Чубайс. Из политического руководства «Демократической России» в правительство вошел лишь Геннадий Бурбулис, который занял пост госсекретаря. Главная роль в преобразованиях отводилась вице-премьеру по экономике Егору Гайдару. Он был известен в либеральных кругах как сторонник «шоковой терапии» еще по работам периода 1990-1991 гг. (12). Предложенная им модель реформ, во многом заимствованная у американского экономиста Джеффри Сакса (13), предусматривала сначала отпуск цен, затем введение свободной торговли, затем - приватизацию.

Однако подробный анализ тактики и стратегии политических и экономических реформ периода 1992-1993 гг. не входит в задачи диссертационного исследования. Гораздо более важным для изучения проблемы представляется изучение общественной реакции на «радикальные реформы», поскольку именно они явились катализатором жесткого идейно-политического размежевания в постсоветской России. Причем террия и практика либеральных преобразований вызвали неоднозначную реакцию даже собственно в «реформаторском» лагере.

Организационное оформление, идеология и деятельность либеральных и «реформаторских» партий в Российской Федерации (1992-1993 гг.)

В развитии демократического движения в стране большинство авторов выделяет два этапа. (1).

При этом, по их мнению, если первый этап, «перестроечный» (1985-1991 гг.) характеризовался возникновением первичных форм выражения политических интересов (клубы, платформы, течения), то второй этап («реформаторский»), начавшийся после демонтажа однопартийной системы в августе 1991 г., был отмечен формированием более или менее оформленных партийных структур.

При этом необходимо сказать, что в период 1991-1992 гг. демократическое движение переживает состояние глубокого кризиса. Прежняя биполярная модель, жесткое размежевание политических сил на два лагеря («демократы» - «консерваторы», «коммунисты» - «антикоммунисты») во многом исчерпала себя. (2). И хотя некоторые отечественные исследователи полагают, что в целом ситуация после 1991 г. не изменилась, что по-прежнему доминировала двухполюсность по типу «за -против», а политические изменения «не затронули глубинных основ политической жизни» (3), тем не менее, сложно согласиться с данными утверждениями.

Уже тогда возникает многополюсная структура, характеризующаяся более сложной и многоуровневой политической дифференциацией. Это было связано с тем, что после поражения советской однопартийной системы, относительно однородной и гомогенной, происходит процесс формирования плюралистического партийно-политического пространства, предусматривающего свободную конкуренцию элит и политических акторов. При этом современные российские политологи выделяют сразу несколько критериев, которые предопределяли позиционирование той или иной партии или движения. К ним можно отнести: своеобразие восприятия Президента РФ Б. Ельцина и его курса;

- реакцию на правительственную политику (особенно в период «шоковой терапии»);

- специфику трактовки национально-государственных интересов.России; понимание форм и методов дальнейшего рыночного реформирования; политические приоритеты в области организации власти и оформления политического режима. (4). Все это приводило к усложнению партийной жизни, активному формированию тактических союзов и коалиций, к быстрой смене политических приоритетов.

Практически все политические силы в тот период вынуждены перестраивать свои «ряды», искать новые формы политического представительства своих интересов, рекрутировать новых сторонников.

Нагляднее всего это видно на примере демократического движения, в августе 1991 г. в одночасье превратившегося из оппозиционного в правящее. Даже его лидер -«Демократическая Россия» уже к середине 1992 г. вошла в фазу стагнации и полураспада. Как писал политолог А. Сунгуров, «борьба «против» была в основном закончена, начиналась трудная борьба «за», а при ближайшем рассмотрении оказалось, что конкретные очертания этого «за» и всех вчерашних соратников различные». (5). В изменившихся политических и экономических условиях «старые демократы» не сумели найти для себя место в рамках новой политической системы. Эффективно используя «негативные» лозунги в борьбе с КПСС и прежней советской системой, большинство из них не были готовы к позитивной работе в качестве авторов новой российской государственности. Поэтому они достаточно быстро утратили массовую поддержку, им не удалось закрепиться в российской провинции, привлечь на свою сторону молодежь и рабочее движение. Им даже не всегда удавалось удерживать свои позиции в среде отечественной интеллигенции, которые они завоевали в период общественного подъема 1990-1991 гг. (6).

Более того, именно тогда начался интенсивный процесс размежевания внутри некогда единого реформаторского лагеря. Причин этому было несколько.

Первая причина заключалась в организационной и идейно-мировоззренческой неоднородности противостоявших КПСС политических сил: в оппозиционных структурах периода 1989-1991 гг. объединились как либералы, так и «центристы» и даже часть национал-патриотов. После поражения ГКЧП и прихода к власти либерального правительства, идейные противоречия, ранее сдерживаемые совместной борьбой против КПСС, выходят на первый план, что влечет за собой переход в оппозицию уже демократической власти таких политических партий и организаций как Российского христианско-демократического движения (В. Аксючиц), Партии конституционных демократов - Народной свободы (М. Астафьев), Демократической партии России (Н. Травкин).

Идеологическими приоритетами этих политических организаций являлись «державность» и ориентация на принцип «Великой России». Политический курс новых российских властей они характеризовали как «пораженческий», особенно резкой критике подвергалась также политика уступок Кремля в области внешней политики. Так, например, в 1992 г. лидер конституционных демократов, один из прежних активистов «Демократической России» Михаил Астафьев открыто перешел на сторону коммунистической оппозиции. При этом трансформацию своих политических воззрений он объяснял, прежде всего, неприятием распада СССР. Так в интервью газете «День» он признавал, что «мы зашли в тупик и должны признать это». «Мы обязаны восстановить свое единое многонациональное государство. Оно упразднено не народом, а бюрократией из республиканских столиц. Народы сказали свое веское слово на референдуме 17 марта 1991 г. и, я уверен, повторят его, когда им снова позволят высказаться». (7). Более того, несколько позже его позиция становится еще более радикальной. В октябре 1992 г. М. Астафьев уже требовал «отстранения от власти в России антинационального марионеточного правительства». (8).

Вторая причина кризиса заключается в переходе в оппозицию Б. Ельцину и его реформаторскому курсу ранее известных демократических политиков (И. Константинов, Ю. Власов, Н. Травкин, В. Аксючиц, М. Астафьев, Т. Корягина и др.). Все они были оттеснены от рычагов власти своими более энергичными коллегами и поэтому стремились политически самореализоваться, примкнув к «антиреформаторским» силам. (9).

В то же время, надо отметить и тот факт, что переход в оппозицию режиму Б. Ельцина некоторых его прежних союзников был обусловлен и иными причинами. Так, например, один из лидеров демократического движения конца 1980-х - начала 1990-х гг. Ю.Н. Афанасьев уже в 1992 г. покинул ряды «Демократической России» в знак протеста против ее однозначной и некритической поддержки курса Президента РФ. В частности, Ю.Н. Афанасьев был обеспокоен авторитарными тенденциями в политике Кремля и предлагал поддерживать правительство и президента лишь в той части, которая соответствует гражданским и демократическим принципам.

Похожие диссертации на Либеральные реформы в Российской Федерации начала 1990-х гг.

Этнорегиональные конфликты в Украине и Молдове в начале 1990-х годовТолкачева Анна Николаевна

Специфика политического участия в малых городах России в 1990-х - начале 2000-х годов : на материалах Саратовской областиПирогов Валерий Павлович

Информационное обеспечение процесса политической социализации молодежи в условиях российских реформКочетова Софья Ивановна

Влияние политико-институционального контекста на экономические реформы в России в 1990-е гг.Гнатенко, Александр Анатольевич

Федерализм и региональная политика в структуре политических реформ в Российской ФедерацииСавин Юрий Павлович

Политические механизмы дисфункциональных проявлений государственной власти и управления в ходе административных реформ в российской федерацииПечерская Елена Владимировна

Административная реформа в Российской Федерации : политический анализ сущности, особенностей и перспектив реализацииМасько, Александр Викторович

Правовой статус органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации в условиях административной реформыОшкин Алексей Николаевич

Политико-правовые основы обеспечения информационной безопасности Российской Федерации в условиях демократических реформ Бусленко Николай Иванович

Центр-периферийные отношения в Российской Федерации в условиях административной реформыКоньков Александр Евгеньевич