Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I ОСНОВНЫЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ ПРОСТРАНСТВА В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ
1. Динамика аналитического понимания культуры: от «холизма» к «пространственное» 17
2. Основные теоретические концепции изучения пространственной организации в социологии, социальной антропологии, гуманитарной географии 24
3. Некоторые современные подходы к исследованию повседневной жизни народов Севера 48
ГЛАВА II ПРОСТРАНСТВО МЕГАПОЛИСА: СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ СТУДЕНТОВ-СЕВЕРЯН
1. Культурный ландшафт города: описание социальной топонимики 71
2. Интерпретация социального пространства мегаполиса 80
3 Интерпретация ночного пространства города 90
4. Символические ограничения географических маршрутов: чувство места и чувство страха 94
5. Локализация этнической идентичности и пространство ее дискурсивного конструирования 106
ГЛАВА III ЛОКАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПРОСТРАНСТВА И КУЛЬТУРНОГО РЕНЕССАНСА
1. Культурная биография средств передвижения: социальное формирование этнознания местности 116
2. Идеология архива и культурная пропаганда в постсоветском локальном музее 124
3. Социальные парадоксы культурной реконструкции 138
4. Пространственные интерпретации культурного прошлого 149
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 178
ПРИЛОЖЕНИЕ 182
БИБЛИОГРАФИЯ 187
- Динамика аналитического понимания культуры: от «холизма» к «пространственное»
- Культурный ландшафт города: описание социальной топонимики
- Культурная биография средств передвижения: социальное формирование этнознания местности
Введение к работе
Различное восприятие социального и географического пространства принимающим населением и приезжими становится важным фактором распространения ксенофобных настроений, серьезным препятствием успешной адаптации мигрантов к социальной среде локальных социумов. Особое значение приобретает дифференциация социальной среды районов выхода и вселения, а также сложившиеся в процессе социализации мигрантов социально-культурные традиции интерпретации пространства. Повседневное восприятие пространства мигрантами, сближение практик его интерпретации местным населением и мигрантами становится одним из ключевых факторов процесса взаимной интеграции.
Другой проблемой является то, что современные мегаполисы становятся все менее пространственно гомогенными, представляя собой совокупность существенно отличающихся районов, привлекательность которых весьма различна, причем каждый район отличается не только типом обитателей, но и типом случайно встречаемых чужеземцев, посещающих его или следующих через него. Свобода передвижения в границах города превратилась в наше время в главный стратифицирующий фактор (Бауман 2005: 111-112). Анализ повседневных практик восприятия опасности тех или иных территорий города и выработки «безопасных» маршрутов приезжими позволяет осознать специфику разных стадий адаптации к среде российского мегаполиса.
Наконец, повседневное восприятие пространства является одним из компонентов конструирования этнической идентичности в современном российском обществе. Обращение к проблеме интерпретации пространства студентами, представителями коренных малочисленных народов в различных социально-культурных средах (Санкт-Петербурге и районах традиционного обитания) обусловлено несколькими причинами: существенной дифференциацией среды их традиционного обитания и
условий мегаполиса; значительными различиями социокультурных традиций и практик между этими мигрантами и принимающим населением; различием социокультурных практик до и после приезда в мегаполис.
Социологический анализ пространственных интерпретаций представителями коренных малочисленных народов, вписанных в различные социокультурные среды, позволяет проанализировать значимые тенденции трансформации современного российского общества в условиях ^локализации, глубже понять такие социальные феномены, как идентичность, социально-политические интенции и фреймы современного толкования и социальной утилизации традиционной культуры.
Степень научной разработанности проблемы
Данное диссертационное исследование посвящено пространственным интерпретациям повседневной жизни коренных малочисленных народов Севера. Фокусом исследования являются интерпретации географического и социального пространств в различных социокультурных средах, а также связи пространственных интерпретаций, этнической идентичности и процессов культурного ренессанса.
В российской науке изучению пространственных интерпретаций у малочисленных народов Севера не уделялось достаточного внимания, хотя можно говорить о росте общего научного интереса к современной жизни индигенного населения Севера, Сибири и Дальнего Востока России (А.О. Бороноев, А.А. Бурыкин, Н.Б. Бахтин, П.Я. Гонтмахер, СВ. Соколовский, А.В. Смоляк, Ч.М. Таксами, А.А. Сирина, и др.). Тем не менее, проблемы пространственных интерпретаций малочисленных народов Севера остаются вне поля зрения социологов и социальных антропологов.
Среди работ, касающихся данной проблематики, можно выделить работы следующих исследователей российского Севера, Сибири и Дальнего Востока (Д. Андерсон, А. Блок, Н. Бахтин, П. Витебский, А. Кинг, П. Ретман, Ю. Слезкин, Д. Костер, О. Хабек, К. Хамфри, П. Швайцер и др).
Пространственная организация, ее социокультурное трактование имеет методологическую ценность в исследовании социокультурных процессов и повседневной активности индивидов. В зарубежных социальных науках подобным теоретическим вопросам уделяется большое внимание. Изучением пространства и пространственных интерпретаций в частности занимается социология, социальная (культурная) антропология, гуманитарная (социальная) география.
Среди теоретических построений изучения пространства и пространственной организации можно выделить следующие основные направления: неомарксистское понимание креативности пространства (Дж. Арри, Э.Гидденс, Д. Грегори, А. Лефевр, Д. Мэсси, М. де Серто, Д. Харвей); антропологическое понимание креативности места (place making) (К. Бассо, П. Бурдье, М. Родман, Н. Ловел, Э. Холл), энвайронментальное понимание ландшафта и локальности (П. Видал де Ла Блаш, Ф. Дескола, С. Джетт, Т. Ингольд, И. Ф. Туан, Э. Хирш). Социально воображаемое понимание пространства и локальности в условиях глобализации (Б. Андерсон, А. Аппадураи, А. Гупта, М. Кастельс, К. Касториадис, Дж. Фергюсон, М. Фуко, Э. Хобсбаум).
Данная тематическая классификация не является статичной. Например, вопросы дискурсивного конструирования места напрямую связаны с проблемами социальной идентификации и культурной принадлежности индивидов к социально - географическому контексту. «Чувство места», о котором пишет Д. Мэсси, также затрагивает вопросы политики и понятия культурного «наследства», которое в том числе было освещено Э. Гидденсом и Э. Хобсбаумом.
Интерпретации пространства тесно связаны с проблемами восприятия времени и толкованием культурного прошлого, а также воображаемой идентификацией и глобализацией. Глобализация никак не является унификацией: напротив, глобализация социальных отношений является источником разнообразного географического развития, и в итоге, все эти
процессы связаны с воображаемой историей места, которая является продуктом множества слоев, как локального, так и глобального контекста (Massey 1994: 156). Э. Хобсбаум, в свою очередь, выделяет функции социального прошлого как формализованного социального прошлого, гораздо более «сурового» с того момента, как оно устанавливается в качестве моделей настоящего (Hobsbaum 1972: 4).
Пространственно-временная организация сопряжена с
социокультурными интерпретациями пространства, места. Э. Гидденс, например, предлагает рассмотреть исторический фрейм предыдущих эпох, которые находились под властью сезонного деления, и никто не мог сказать о времени без пространственной привязки «где?» (Giddens 1990: 17-21). О пространственных метафорах в языке также писали Дж. Лакофф и М. Джонсон. Концепция места как мифического и иллюзорного узла, (Giddens 1990: 17-21) если использовать понимание Д. Мэсси, находит свое отражение в работах Э. Гидденса и Э. Хобсбаума. Так Э. Гидденс пишет о шотландских килтах, которые имеют культурный смысл неразрывный с «вековой» традицией локальной идентичности, хотя являются продуктом изобретения XVIII. И. Гофман также затрагивает вопросы воображаемой идентичности с точки зрения театра социальных ролей и их связь с локальным контекстом (Гофман 2000).
Проксемический подход Э. Холла, затрагивает проблематику социальных ролей, отраженных в пространственной организации, что также можно проследить в работах П. Бурдье. В данном ключе проксемический подход ведет к дискурсивному пониманию локальности А. Аппадураи и М.Фуко.
Т. Ричардсон и О. Дженсен выступают за соотношение дискурса и пространства, и аргументируют культурно-ориентированное понимание «пространственности» социальной жизни. Пространство выступает одновременно в качестве материала для социального производства пространства и одновременно его основанием a-priori, которое сочетает в
себе как практики, так и символические значения. Социальные агенты, в свою очередь «прикрепляют» эти значения к окружающей среде (Richardson, Jensen 2003: 10). Дискурсивное понимание пространства основывается на социокультурной дифференциации и распределении социальных смыслов. Пространство, таким образом, является социальным продуктом, нагруженным политической идеологией.
Понимание пространства от территориальности (А.С. Ахиезер) до дискурсивности (М. Фуко) охватывает широкий диапазон проблем социокультурных интерпретаций. Пространство и идентичность диалектически взаимосвязаны.
Д. Лей анализирует пространство дома, как идентичность жильца, где дом выполняет функцию символического ландшафта индивида, который располагается в системе координат социального неравенства. Посредством концепции реципрокации (П. Бурдье, Б. Малиновский) и диалектики, Д. Лей предлагает дислокальный анализ отношений людей и мест. Так, дом не будет являться лишь символическим выражением индивидуальности, поскольку человеческая жизнь подразумевает социальный опыт и вовлеченность других; индивид социален, он формируется и развивается посредством символических интеракций.
Пространство, таким образом, не является статичной категорией и не может анализироваться лишь с позиции территориальности. Пространство является продуктом социокультурной креативности и социокультурного воображения, а также не в последнюю очередь политическим конструктом (policy construct).
В российской социологии, социальной антропологии и гуманитарной географии изучение пространства в основном связано с географическими образами. Культурный ландшафт понимается в эколого-социальном ключе (где природно-географические условия и «культура сообществ людей» рассматриваются как «целое») и анализируется как результат воздействия человека на природный ландшафт. «Природное» и «культурное» выступает в
диалектическом соотношении друг с другом (Ю.А. Веденин, Д.Н.Замятин, В.Л. В.Н. Каганский, Т.М. Красовская, М. Е. Кулешова, В.В. Куклина, И.И. Митин). Социология пространства также представлена в работах А.С. Ахиезера, А.Т. Бикбова, Л.Е. Бляхера, В.В. Вагина, СВ. Герасимовой, О.Е. Трущенко, А.Ф. Филиппова, Н.А. Черняевой, С.А. Чуйкиной. По отдельным аспектам исследования близкими по разрабатываемой теме исследования являются работы Л.М. Дробижевой, СВ. Соколовского, В.А. Тишкова.
Объектом исследования являются представители коренных малочисленных народов в различных социокультурных средах
Предметом исследования являются социальные практики интерпретации пространства представителями коренных малочисленных народов Севера
Цель исследования - рассмотреть влияние социокультурной среды на интерпретацию пространства представителями малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока
В задачи диссертационного исследования входит:
анализ теоретических подходов к пониманию пространства, места
анализ практик освоения пространства в среде мегаполиса (Санкт-Петербург) и в национальных селах Хабаровского края, относимых к территориям компактного проживания коренных малочисленных народов (Владимировка, Сикачи-Алян, Найхин, Даерга, Джари, Джуен, Кондоп, В. Эконь)
исследование вариативности пространственных интерпретаций и их влияния на локальную идентичность
- изучение пространственного фрейма интерпретаций времени и
исторического прошлого
- изучение дискурсивного конструирования процессов культурного ренессанса и их локального прикрепления как социально-политического условия современных тенденций обращения к культурным корням в социально - политическом поле
Гипотезы исследования заключаются в следующем
a. Социокультурная среда определяет пространственные
интерпретации и оказывает влияние на выбор маршрутов перемещений в
географическом и социальном пространстве индивидов и социальных групп
b. Социокультурные аспекты идентичности находят свое
пространственное выражение в повседневной жизни. Фреймы
пространственных интерпретаций являются результатом дискурсивных
практик
c. Академический и образовательный дискурсы «места» оказывают
сильное влияние на культурную идентичность представителей
малочисленных народов Севера
d. Интерпретации пространства связаны с интерпретациями времени,
выступающего в качестве «идеализированного прошлого» и «материального»
свидетельства «живой» культурно-исторической идентичности
Теоретико-методологические основы исследования составляют подходы к изучению социальных, политических и культурных аспектов пространства, места, локальности и ландшафта, разработанные в трудах А. Аппадураи, П. Бергера, П. Бурдье, Э. Гидденса, Д. Грегори, Э. Дюркгейма, Д. Комарофф, Дж. Комарофф, И. Копытофф, А. Лефевра, Т. Лукмана, М. Мосса, Д. Мэсси, Д. Фергюсона, М. Фуко, Д. Харвей, Э.Холла; а также исследовательские подходы Б. Андерсона, В. де Ла Блаш, М. Вебера, А. Геннепа, К. Гирца, И. Гофмана, Т. Ингольда, Дж. Мида, М. М. Мерло-Понти, А. Шютца.
Феноменология А. Шютца, П. Бергера, Т. Лукмана, феноменология восприятия М. Мерло-Понти в сочетании с гуманитарным подходом В. де Ла Блаша к географическому ландшафту предлагает посмотреть на место не как на отдельный объект, но как на символическое отношение к ландшафту. Каждое место должно быть рассмотрено феноменологически в его отношении к контексту. Феноменология открыла перспективу интерсубъективности как социальной модели человека. Место стало рассматриваться в его сочетании с фактами и ценностью, выстраивая компромисс между объективностью карты и субъективностью опыта, таким образом, необходимо анализировать пространственные факты в отношении к индивидам и социальным группам (Ley 1977). Проксемический анализ Э.Холла дополняет феноменологию места и позволяет рассмотреть культурно-пространственный аспект повседневности.
Временное и пространственное давление соотносится с движением и коммуникацией в пространстве, с географической эластичностью социальных отношений и индивидуального опыта. Концептуальный вопрос пространственной организации заключается также в поле социального неравенства, то, что можно обозначить как «власть геометрии» (Massey 1994). В эпоху глобализации становится важным вопросом то, каким образом люди думают о местах, каким образом понимают и переживают «локальный контекст». Ии Фу-Туан определяет место как социальный конструкт, которое не поддается количественному измерению и не является универсальной категорией (Massey 1994: 89).
Идентичность места (Д. Мэсси) конструируется посредством обращения к «перевернутой», внутренне ориентированной истории, которая обращается в прошлое, к усвоенным моделям происхождения. Однако нельзя говорить об идентичности места как о наследственной категории, она возникает, в первую очередь, как реакция на локальность (Osborne 2001).
М. Фуко выделяет «реальные места» и «фундаментально нереальные пространства». Гетеротопия (дискурсивное пересечение пространства и
времени) является общим архивом (general archive) поскольку инкорпорирует желание заключить в одном месте все времена, все эпохи, все формы (Foucault 1986). Дискурсивно гетеротопии встроены в культуру и социальную структуру общества. Музеи являются одним из ярких примеров гетеротопии, символическим посланием миру о заключенных в одном месте многочисленных эпохах, материально и пространственно выраженных. Габитус места П. Бурдье представляется системой диспозиций, связанных с территорией и воображаемым ландшафтом, который из локальной перспективы постепенно переходит в национальную сферу, и становится общепринятым и социально разделяемым нормативным императивом.
Пространство и место можно понимать как продукты человеческой деятельности и воображения (Б. Андерсон, А. Лефевр, Д. Харвей). И если создание мест есть способ конструирования прошлого, тот священный инструмент, которым творится человеческая история, то это также является и средством конструирования социальной традиции и идентичности (Osborne 2001).
А. Аппадураи считает пространственное измерение целым проблемным комплексом. Проблема места есть скорее проблема культурно-определенных локальностеи, и место продуцирует значение, а значение может быть встроено в него. А. Аппадураи вводит понятие «этноскейпа», под которым он понимает «ландшафты групп с общей идентичностью, которые некогда были связаны определенной территорией, сообществами или городами. В современном глобализирующемся мире группы находятся в постоянном движении, постоянно переопределяя самих себя». Пространство понимается не как «пространство мест», но как «пространство течений» (А. Аппадураи, М. Кастельс). Под течениями понимаются, например, миграции, информационные потоки или движение товаров. 3. Бауман рассматривает современное общество как следствие «реванша» номадического общества у оседлого. Современное общество больше не нуждается во властно-политической модели, организованной по принципу паноптикума (М.Фуко).
Паноптическую модель политических отношений сменяет синоптическая, где динамичность и мобильность выступает гораздо более важным структурирующим фактором, чем жесткое пространственное прикрепление (3. Бауман).
Концепции культурной коммодификации, социокультурного понимания аутентичности места (В.Н. Давыдов) также используются для анализа эмпирической базы исследования. Процессы социокультурного присвоения пространства и превращения его в культурный ландшафт имеют под собой политические и экономические основания и актуальны в отдельных регионах Сибири и Дальнего Востока (Давыдов В.Н. и др. 2006).
Изучение этнической идентичности, миграции и социально политических процессов культурной дислокальности на пост-сове гского общества (Л.М. Дробижева, СВ. Бурыкин, В.А. Тишков, М.Я. Рожанский Е. Р. Ярская-Смирнова) также связано с проблематикой интерпретации пространства и места.
«Место» имеет свой собственный «характер», который не зависит от географических границ, но связан с переживанием социального и культурного опыта места. «Пленники мест» (А. Гупта, Дж. Фергюсон) и креаторы пространства (Д. Харвей, А. Лефвр, К. Касториадис) являются социологическими концептами, которые, находясь в диалектической взаимозависимости, предлагают новое видение проблемам пространства, интерпретациям локальности, временной и географической эластичности. Современные социальные и культурные тенденции в условиях рыночной экономики постсоветского периода не могут быть адекватно поняты и изучены в отрыве от дискурсивно-локального контекста и феноменологического осмысления социокультурной пространственной креативности.
Методика работы включает: анализ литературных источников на русском, и английском языках, в том числе было проработано несколько
источников на немецком и норвежском языках. Основной метод сбора эмпирических данных - наблюдение, биографические, структурированные, полуструктурированные и глубинные интервью (время каждого интервью варьируется от 30 минут до 6 часов), фокус-группы. В том числе был проведен анкетный опрос (с целью выявления потенциальных информантов для дальнейшей исследовательской работы), сбор и анализ тематических сочинений, анализ личных документов (видео-фильмы, фотоальбомы).
Составление первоначальной анкеты, техника взятия интервью и работа с личными документами проводилась с учетом методологических комментаирев П. Бурдье, С. Пинк, В.В. Семеновой, Дж. Маркуса, М. Фишера, В. А. Ядова.
Эмпирическую базу исследования составляют результаты обработки и анализа следующих экспедиционных и полевых материалов:
- 103 глубинных интервью (65 кассет по 90 мин.), с представителями
коренных малочисленных народов Севера;
-50 неструктурированных интервью со студентами из числа малочисленных пародов Севера, проходящих обучение в университете им. Л.И. Герцена в Саикт- Петербурге, жителями национальных сел Хабаровского края;
2 фокус группы со студентами из числа малочисленных народов Севера, проходящих обучение в университете им. А.И. Герцена в Санкт-Петербурге;
40 тематических сочинений на тему «образ моего народа»;
- анкетный опрос 50 респондентов, с целью выявления потенциальных
информантов и социальных сетей для последующей качественной
исследовательской работы;
- наблюдение, ведение полевых заметок.
Материалы были получены в процессе сбора полевых данных в г. Санкт-Петербурге в общежитии института народов Крайнего Севера (ИНКС). Дополнительные материалы были собраны в университете Технологии и Дизайна и в Полярной Академии в 2001 - 2005гг. Также материалы были получены в экспедициях 2002г., 2004г. в Хабаровском крае -
в Нанайском районе, Солнечном районе, районе им. Полины Осипенко, Хабаровском сельском районе. Сбор материала осуществлялся в селах (Владимировка, Даерга, Джари, Джуен, Сикачи-Алян, Найхин, Кондон, В. Эконь). Экспедиционная поездка осуществлялась совместно с Давыдовым В.Н. как часть дипломного проекта и не подлежала отдельному финансированию. Целью экспедиции было выявление особенностей интерпретации пространства у мигрантов из числа малочисленных народов Севера, которые были проинтервьюированы в г. Санкт - Петербурге. Основной задачей экспедиции был поставлен анализ социокультурного контекст одних и тех же информантов в различных средах.
Научная новизна исследования:
- расширено методологическое понимание социологических и социально-
антропологических категорий пространства, места;
проанализированы пространственные интерпретации информантов в
контексте различных географических и социокультурных сред, проведен
сравнительный анализ понимания пространства, и влияния
пространственных интерпретаций на локальную идентичность и повседневные практики;
изучена роль академического и образовательного дискурсов в процессе интерпретации исторического прошлого и «культурного наследства» и связанного с ним локального контекста;
выявлены процессы культурного ренессанса и утилизации истории как основы конструирования локальной идентичности.
Положения, выносимые на защиту:
Пространственные интерпретации являются социокультурными конструктами и «естественность пространства» (Д. Харвей) социально и культурно обусловлена;
Освоение культурного ландшафта мегаполиса определяется социальной средой и ее локализацией. Интерпретация географического и социального пространства обусловлена «символическими барьерами» нарративов о страхах и стереотипах социального взаимодействия в различных средах;
Дискурсивное конструирование этнической идентичности связано с локальным контекстом и продуцируется системой образования. Профессиональные знания студентов - северян, получаемое в мегаполисе (этнография, культурология, лингвистика) становятся знанием образа жизни и локального контекста;
Процессы культурного ренессанса, характерные для индигенных народов Севера, базируются на ретроспективном сценарии повседневности. Перфоманс культуры основывается на социальной интерпретации «места», «исторического прошлого» и «культурных корней»;
Идеализация культуры включает элементы пространства, такие как археологические памятники, составные ландшафта. Социальные процессы культурного ренессанса невозможны без апелляции к особенностям локального контекста.
Апробация положений диссертационного исследования
Диссертационная работа выполнена при поддержке РГНФ № проекта 05-03-033 80а, Норвежского научного совета (Norges Forsninsgrad). Результаты данного диссертационного исследования были представлень! в 20 публикациях общим объемом 21 п.л. (см. «Список публикаций»), а также в виде докладов, подготовленных для всероссийских и международных научных конференций: «Возможности и границы использования социологических методов и социальных технологий в современном обществе» (Санкт - Петербург, СПбГУ, факультет социологии 14-15 ноября
2002 г.); «Религиозная ситуация на Северо-Западе России и в странах Балтии» (Санкт - Петербург, СПбГУ, факультет социологии 9-10 декабря 2002 г.); «Культура и менталитет населения Сибири» (Санкт - Петербург, СПбГУ, факультет социологии 22-24 октября 2003 г.); «Социальное и культурное пространство города» (Санкт - Петербург, СПбГУ, факультет социологии 27-28 октября 2004 г.); «Ментальность этнических культур» (Санкт - Петербург, СПбГУ, факультет социологии 9-10 июня 2005 г.); «Этноистория и археология Северной Евразии: теория, методология и практика исследования» (Иркутск, Иркутский государственный технический университет, 9-24 мая 2007 г.). В том числе результаты исследования представлялись на 5-м и 6-м конкурсах научных работ памяти Г.В. Старовойтовой «Галатея» (2004, 2005), статьи «Интерпретация социальной среды Петербурга студентами-северянами» (2004); «Гражданское общество = права человека + право культуры» (2006) заняли призовые места на конкурсе работ молодых ученых «Ресурсный центр» факультета социологии СПбГУ (2005), статья «Социальная драма культуры и интеграционные стратегии индигенных народов в современном обществе» получила призовое место; на конкурсе молодых ученых Санкт-Петербургского государственного университета (2003). Статья «Перфоманс обрядности как этнокультурный парадокс» (2004) получила первое место в категории «аспиранты» в области гуманитарных наук.
По результатам исследования также были проведены семинары совместно с Давыдовым В.Н.: «Коренные народы Сибири: самопрезентация, перфоманс и аутентичность» (Норвежский национальный технический университет, институт социальной антропологии, Тронхейм, Норвегия, 20 октября 2005 г.) и «Интерпретация пространства» (Центр исследования Сибири, Исследовательский институт им. Макса Планка, Хале, Германия, 26 января 2006 г.). Практическая значимость
Результаты, представленные в диссертационном исследовании, могут быть использованы для разработки социально политических проектов и в законотворческой системе по вопросам, касающимся малочисленных народов Севера. Результаты исследования могут также использоваться для разработки конкретных социальных и образовательных проектов, направленных на адаптацию и интеграцию представителей коренных малочисленных народов Севера в высокоурбанизированной среде. Полученные результаты можно использовать в учебном процессе при подготовке следующих курсов: «социология пространства», «социология миграции», «этнополитическая конфликтология», «социология социально-политических институтов», «социология Севера».
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, приложения.
Динамика аналитического понимания культуры: от «холизма» к «пространственное»
Понимание культуры в ее соотношении с локальностью, операционализация понятия культуры стала первостепенной задачей для исследователя социальных и культурных процессов, поскольку то, как исследователь определяет «культуру», и какие аспекты выделяет для научного анализа, зависит исход его научной работы. Отталкиваясь от определений культуры, предложенных Ч. Тайлором, К. Кребером и К. Клакхоном, социологи, социальные антропологи искали и вырабатывали собственное видение понятия «культуры», как аналитического инструмента. В этом параграфе делается попытка пересмотреть понимание культурных процессов с позиции локально-контекстуальной перспективы, а также рассмотреть, каким образом методологическое осмысление культуры менялось от обширных классических определений в сторону феноменологического и дискурсивно-локального трактования. Классическое определение культуры, предложенное Ч. Тайлором сводится к следующему: «Культура или цивилизация, в широком этнографическом смысле, слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком, как членом общества» (Тайлор 1989: 18). А. Р. Радклифф-Браун видел культуру как «интегрированную систему» (Радклифф-Браун 2001: 65) и предлагал понимать культурные процессы как функциональные, что, по его мнению, позволит предвидеть «результаты любого оказываемого на нее влияния» (Радклифф-Браун 2001: 66) и тем самым обеспечил ее «функциональное алиби» (Бодрийяр 2004) в поле теоретических построений разнообразных концептов культуры. Б. Малиновский несколько широко определяет культуру как «единое целое, состоящее частью из автономных, а частью из согласованных между собой институтов. Она объединяет в себе ряд моментов, таких как общность крови, смежность среды обитания, связанная с совместной деятельностью, специализации этой деятельности и - не в последнюю очередь использование власти в политических целях» (Малиновский 2005: 44). К. Клакхон утверждает, что культура похожа на карту. Как карта является не территорией, но абстрактным представлением определенной области, так культура есть абстрактное описание тенденций к унификации слов, дел и артефактов человеческой группы. Если карта точна, и вы можете читать ее, вы не потеряетесь; если вы знаете культуру, вы будете знать свое место в жизни социума (Клакхон 1998: 50-51). В современной социологии, некоторые постулаты классических теоретиков культуры отчасти устарели и нуждаются в методологическом переосмыслении, поскольку современные исследования сложных социальных и культурных феноменов в их «беспредельной множественности» (Rabinow 2003) нуждаются в более глубоких, точных и детальных определениях. В современной социологии, социальной (культурной) антропологии можно познакомиться с множеством понятий «культуры», которые являются операционными для ряда исследований, предлагают различные подходы и аналитические модели. Т. Парсонс, например, рассматривал культуру как «не только набор коммуникативных символов, но также и комплекс норм для действия» (Кармадонов 2004: 78). К. Гирц трактует культуру в примордиальном ключе, что в последствие подвергалось конструктивной критике, однако его определение культуры является достойным осмысления: «человек — это животное, окутанное паутиной значений, и он сам себя опутал. Я определяю культуру, как эту паутину, и анализ культуры должен быть не экспериментальным научным поиском закономерности, но интерпретацией значений» (Barfield 2005: 101). К. Гирц также рассматривает культуру не только как «набор текстов, но как интегральный документ (this acted document) и контекст, который формирует жизнь и опыт актора. Культура является структурой значения, посредством которого актор формирует опыт» (Dilley 1999: 27). Можно сказать, что К. Гирц, в некоторой степени, идет вслед за Э.Причардом, находившегося в поиске такого исследовательского подхода, который максимально точно переводил бы значения культуры на понятный и доступный «язык изучающего». По мнению Хобарта, несмотря на то, что К. Гирц претендует на исследование контекста, он не увидел «контекстуального леса за текстуальными деревьями» (Dilley 1999: 27) и как таковой контекст не был представлен в желаемой степени, однако некоторые элементы методологического подхода К. Гирца (Гирц 2004), несмотря на критику, могут быть приняты во внимание. Исследователь должен не читать тексты о «другой культуре», но для ее носителей и вместе с ними. Только в этом случае, представляя текст, исследователь может сказать, о своем исследовании, что изученная и описанная им социальная ситуация - это данный действующий документ (this acted document). М. Маркус и Дж. Фишер, считают, что социальная антропология - это не безрассудная «коллекция экзотик», но целенаправленное использование культурного разнообразия для саморефлексии и саморазвития. Таким образом, знание о культуре рассматривается как эффективное для обоих участников исследовательского процесса. Культура, в этом понимании обретает образ «похищенного письма» (Барт 2000), где «сыщики культуры» терпят фиаско всякий раз, когда пытаются отыскать его в какой-то одной плоскости.
Культурный ландшафт города: описание социальной топонимики
Анализ интерпретаций культурного ландшафта города основывается на эмпирическом материале, собранном в общежитие РГПУ им. А.И. Герцена в г. Санкт - Петербурге среди мигрантов из числа малочисленных народов Севера. Основной метод исследования - глубинное интервью, наблюдение. В том числе проводилось анкетирование с целью выявления потенциальных информантов для последующей работы (См. Приложение, анкета). Был проанкетирован весь первый курс кафедры «этнокультурология» общим числом 42 человека. После чего была проведена качественная работа с респондентами и их друзьями. Всего было взято 103 глубинных интервью (См. Приложение, гайд). Качественная методология как основной способ изучения поставленных исследовательских задач выбрана не случайно. В этом исследовании только качественный инструментарий поможет достигнуть поставленной цели. Интерпретации пространства — это постоянный каждодневный процесс. Поэтому повседневное наблюдение, глубинные интервью и анализ контекста представляется наиболее подходящим инструментом для данного исследования.
В Педагогическом университете северяне осваивают родной язык, этнографию, фольклор и традиционную культуру. На 2000 год в педагогическом университете по очной форме обучалось 300 студентов и 17 аспирантов, по заочной 50 студентов (представители 26 национальностей), приехавших из 19 регионов российского Севера. Исследователи северян в Петербурге А. Бартельс и Д. Бартельс пишут, что в 1981-1982 г.г. на факультете народов Севера обучалось 240 студентов, а в 1989 г. На очном отделении обучалось 315 человек и все они представители 26 национальностей (Bartels, Bartels 1995: 63).
Северяне проходят обучение в Полярной академии с 1998 года, где они получают профессии государственного и муниципального управления, регионоведения, национальной экономики, социальной работы, культурологи. В 1994 году в университете технологии и дизайна начинает работу отделение народов Севера. Студенты учатся мастерству традиционных технологий, декоративно-прикладному искусству, пошиву национальной одежды. Отделение народов Севера при университете технологии и дизайна выпускает специалистов в области традиционного декоративно-прикладного искусства, дизайнеров и технологов.
Основной целью данной части полевой работы среди студентов северян было выявление особенностей интерпретации городского ландшафта молодыми мигрантами из числа малочисленных народов Севера, специфике их интеграции в городскую среду и влиянию образовательного дискурса на формирование этнической идентичности. В этом параграфе предлагается попытка раскрыть социальные и культурные интерпретации ландшафта мегаполиса.
Для каждого отдельного индивида и для социальной группы географические маршруты в городе и городской ландшафт не будут одинаковыми. Как заметил Н. Луман «каждый не есть «я», точно также как слово «яблоко» не является яблоком». (Луман 1994: 38). Социокультурный ландшафт мегаполиса для мигрантов-северян носит совершенно иной смысл и будет наделен совершенно иным контекстом, нежели социокультурный ландшафт какой-либо другой социальной группы.
Социологическое определение городу попытался дать М. Вебер в работе «Город», в которой он предлагает социально-исторический ракурс анализа азиатских и европейских городов. Тем не менее, само определение города постоянно ускользает из аналитических рамок и оставляет неуловимо-интуитивный след каждый раз, когда М. Вебер пытается «поймать» сущностную характеристику этого феномена: «Дефиниции «города» могут быть самыми различными по своему характеру...город — это большое поселение...еще одним признаком можно считать известное многообразие занятий, но оно само по себе неспособно служить решающим признаком...каждый город в указанном здесь смысле есть рыночное поселение...» (Вебер 1994: 309-310).
Культурная биография средств передвижения: социальное формирование этнознания местности
Современные исследования в культурной географии и феноменологии ландшафтов положили начало тенденциям пересмотра конструктам отношений между местом и идентичностью. Многие из подобных исследований разделяют общие основные подходы по отношению к локальности и принадлежности. Однако эти теоретические достижения стали возможными благодаря ряду концепций движения и «неприкрепленности», как эмпирически верифицированных феноменов. Люди находятся в состоянии осведомленности об окружающей социальной среде, которая является результатом превалирующего «чувства места».
Д. Харвей выделил три измерения пространственной организации: материальные пространственные практики, репрезентация пространства и пространство репрезентации. А. Лефевр же назвал все эти три измерения воспринимаемым и воображаемым опытом. Пространство репрезентации включает в себя все знаки, значения и коды и знание, которое делает возможным материальные практики быть обсуждаемыми и понимаемыми.
Пространство репрезентации есть не что иное, как ментальное изобретение, воображение новых значений и возможностей пространственных практик. В понимании А. Лефевра это можно назвать воображаемым пространством, а в схеме Д. Харвей это может быть дополнено пространством желания, иллюзий и мечты. Символический порядок пространства обеспечивает фрейм для опыта, сквозь который мы узнаем кто или что мы в обществе. Физические и материальные объекты возникают в пространстве и подтверждают социальное производство (Ноет 2004).
Материал для данной главы был собран в экспедициях 2002г., 2004г. в Хабаровском крае - в Нанайском районе, Солнечном районе, районе им. Полины Осипенко, Хабаровском сельском районе. Сбор материала осуществлялся в селах (Владимировка, Даерга, Джари, Джуен, Сикачи-Алян, Найхин, Кондон, В. Эконь).
В данном параграфе представляется важным сфокусировать внимание на материальных объектах, таких как лодки и мотоциклы, которые заставляют двигаться процесс производства социального пространства в нанайских селах.
Исследования геометрической пространственной организации индигенных народов Сибири представляется актуальной и малоисследованной темой. Транспортные средства, такие как лодки и мотоциклы, имеют неоднозначную символическую нагрузку. Пространственная организация деревни, которая во многом существует благодаря наличию транспортных средств, таких как лодки и мотоциклы, представляет собой занимательный пример феномена социальной жизни вещей, описанный И. Копытовым (Igor Kopytoff "Cultural biography of things").
Вещи являются материальным свидетельством социальных отношений между людьми и, прослеживая их «культурную биографию», можно проанализировать важный социальный контекст и культурную ситуацию. В селах нанайского района Хабаровского края можно встретить широкое разнообразие лодок, которые расположены вдоль берегов р. Амура. Они создают особый колоритный пейзаж, встраиваясь в общее ландшафтное окружение. Утилитарная функция лодок заключается в их использовании в хозяйственных нуждах: рыболовстве и транспортировке. Сегодня лодки продолжают использоваться не только в привычном понимании их, как инструмента физического перемещения по акватории, но они стали чем-то большим в социальной жизни сел, несколько изменив структуру своего собственного «классического использования».
Например, традиционно негидальские лодки изготавливались из бересты, но сейчас особая технология изготовления традиционных лодок практически исчезла из оборота повседневной жизни и, часто, лодки традиционной формы изготавливают из обычной древесины. Современные негидальцы предпочитают использовать моторные катера, как средство водного транспорта, «скорость», вытеснила «гармонию», как отметили некоторые информанты.
