Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Теория групп интересов и практика их общественного бытия 23
1. Политическая наука о группах интересов 25
2. Опыт типологии групп интересов в контексте сравнительного анализа гражданского общества на Западе и трансформационных сдвигов в России 46
3. «Социальный капитал» и проблемы самоорганизации 70
4. Становление групп«социальных интересов» в России 86
Выводы к главе 1 113
ГЛАВА II. Формы и механизмы взаимодействия групп интересов и государства 119
1. Лоббизм в системе представительства интересов 123
а) Технология лоббирования 126
б) Феномен российского лоббизма 133
2. Социальное партнерство, трипартизм и система функционального представительства 150
а) Западные модели 152
б) Российский опыт 160
3. Нужен ли России закон о регулировании лоббистской деятельности? Западное правовое поле и российская практика 179
Выводы к главе II 191
ГЛАВА III. Группы интересов в европейском союзе: формирование новой 71-120002 (2282x3396x2 tiff) общественной системы? 197
1. Основы взаимодействия групп интересов и институтов ЕС 199
2. Основные участники и механизмы представительства интересов 209
3. Группы интересов в региональном измерении 236
4. Опыт представительства интересов в ЕС в свете российских проблем 253
Выводы к главе Ш 263
ГЛАВА IV. Группы интересов в социокультурном пространстве 269
1. Артикуляция интересов и политическая культура. 269
2. Формирование социокультурной среды в условиях глобализации 276
3. Структурирование постсоветского социокультурного пространства 295
4. Группы интересов в московском социокультурном пространстве: модель «нового социального пакта»? 311
Выводы к главе IV 338
Заключение 344
Приложение 352
Библиография
- Опыт типологии групп интересов в контексте сравнительного анализа гражданского общества на Западе и трансформационных сдвигов в России
- Феномен российского лоббизма
- Группы интересов в региональном измерении
- Структурирование постсоветского социокультурного пространства
Опыт типологии групп интересов в контексте сравнительного анализа гражданского общества на Западе и трансформационных сдвигов в России
Однако комплексное исследование групп интересов как субъектов общественной трансформации и их влияния на процессы социально политической институционализации в формирующихся системах до сих пор не проводилось в научной литературе. Между тем анализ деятельности элитных трупп как опосредованной формы реализации «культуры участия» в социуме со слабыми традициями гражданского общества позволяет понять и оценить особенности модернизации по российски. В свою очередь, изучение динамики процессов артикуляции интересов массовых групп и характера взаимодействия заинтересованных групп и государства возвращает к проблеме ценностного содержания трансформационных процессов на постсоветском пространстве. Совокупный результат применения предложенных автором теоретических и методологических подходов к исследованию групп интересов как социальных акторов и выводы, полученные на их основе при осмыслении процессов российской трансформации, составляют научную новизну диссертационного исследования.
Автор впервые проводит теоретико-эмпирическое исследование феномена артикуляции и агрегирования интересов в современной России и механизмов участия групп интересов в процессах принятия решений. В работе оцениваются влияние социокультурных сдвигов в условиях глобализации на характер агрегирования интересов и параметры воздействия групп на формирование социокультурного пространства. Подробно аргументируется вопрос о взаимозависимости политического и социокультурного измерений деятельности групп интересов. Сочетание политологического анализа (изучение властных отношений и институциональных форм взаимодействия) и социокультурного подхода (влияние культурных моделей и ценностных ориентации, норм и поведенческих мотиваций) в 71-120014 (2279x3394x2 tiff) исследовании процессов группообразования и механизмов воздействия групп на ход российской трансформации также определяет научную новизну работы.
На основании изучения концептуальных разработок и эмпирических данных в работе формулируется понятие групп интересов как научной категории (с. 38-46) и предложена типология групп интересов - субъектов трансформационных сдвигов в России (гл.1, 2,4) Аргументируется вывод о качественных характеристиках «социального капитала» как ключевого фактора артикуляции и агрегирования интересов (гл.1, 3). Исследуется ключевой для разработки вариантов российской трансформации вопрос о социокультурной составляющей процессов агрегирования интересов и намечаются возможные параметры взаимодействия государства и гражданского общества (с.111-113). Анализируя становление системы функционального представительства, автор аргументирует вопрос о наличии прямой зависимости между качественными характеристиками самих институтов и социокультурными особенностями элитных и массовых групп, в частности, качеством «культуры консенсуса» и «культуры участия» (гл.П2а). В работе предложен прогноз развития социал-партнерских отношений и системы функционального представительства в целом как составляющих трансформационных сдвигов (с.171-179). В диссертации впервые в научной практике реализована идея сравнения опыта европейского строительства и российской трансформации под углом зрения рассмотрения России и ЕС как формирующихся систем (см. гл.Ш с. 197-199; 4). В работе теоретически аргументировано и подтверждено на эмпирическом материале единство политического и социокультурного измерения в анализе политических процессов, и, в частности, таких субъектов социальной практики, как группы интересов, которые выполняют функции трансляции экономических, 71-120015 (2277x3392x2 tiff) социальных и культурных ожиданий на уровень институтов власти (гл.1У1). На примере Москвы обозначены параметры «социального пакта», который складывается на основе взаимодействия групп интересов и властных структур и ориентирован на обеспечение стабильности «регионального политического режима» (с.317-335). В результате анализа движущих сил и динамики социокультурных процессов в городском пространстве выявлены «особые»механизмы преодоления противостояния элитных и массовых групп - главной линии размежевания постсоветского социума (с.335-338). Итоговый вывод о тех параметрах институциональных изменений и становления гражданского общества в трансформирующихся системах, которые заданы целенаправленным воздействием групп интересов, определяет не только научную новизну исследования, но и его практическую значимость для разработки концептуальной модели российской трансформации.
Практическая значимость исследования обусловлена также возможностями использования методологии анализа и его результатов для обоснования концепции институциональных преобразований в России и выявления механизмов взаимодействия государства и институтов гражданского общества, соответствующих качественным характеристикам переходного состояния российского социума. Выводы диссертации могут найти практическое применение при подготовке законопроектов, регулирующих такое взаимодействие, и для экспертной оценки соответствующих нормативных документов. Итоговые оценки и аналитический инструментарий могут быть полезны как работникам органов законодательной и исполнительной власти различного уровня, для которых контакты с представителями групп интересов являются практикой повседневной деятельности, так и тех структур, которые выступают от имени самих групп интересов, при формировании 120016 (2282x3396x2 tiff) стратегии взаимодействия и аргументированной постановки целей и задач.
Материалы работы могут использоваться в учебных курсах по политологии, социологии политики, социологии культуры, социальной психологии. Сформулированный и уточненный в работе категориальный аппарат (см.приложение) также представляет в этом смысле как научный, так и практический интерес. Полученные результаты могут составить основу для разработки самостоятельной научной проблемы в отечественной политической науке, исследующей воздействие социальных акторов на параметры национальной модели перехода к инновационному типу развития.
Феномен российского лоббизма
Деятельную озабоченность проблемами состояния индивидуальной свободы и социальной ответственности проявляли в основном представители среднего класса. Именно они составляют на сегодняшний день массовую базу добровольческих групп в западном обществе. Это люди, имеющие относительно высокий жизненный уровень и профессиональные навыки, позволяющие им совершенствовать «качество жизни». Представителей этого слоя отличает высокая самооценка и сформировавшаяся система ценностей, характерные черты которой - уверенность в собственных силах, убежденность в необходимости развития общества на консенсусной основе как инструмента повышения качества социетальных отношений. Для среднего класса участие в добровольческих инициативах является способом реализации общественной значимости личности и реального влияния на процессы принятия решений. Стратегическая задача добровольческой активности - держать «в тонусе» государство, выявлять потенциальные конфликтные сферы и искать оптимальные пути разрешения конфликтов - решается за счет деятельности групп активистов и пассивной, но массовой поддержки рядовых членов. Уровень коммьюнити дает разнообразные возможности для непосредственного участия граждан и диалога различных интересов.
Особенности становления «социального капитала» в постсоветский период были предопределены наследием контроля государства над сферой частной жизни как своеобразной «платы» за гарантированный уровень социальной защищенности. Вытеснение государства из сферы социального регулирования под влиянием агрессивной вестернизации ускорило процессы социального расслоения, которые, слабо стимулировали артикуляцию протестиых интересов в массовых группах российского общества.
В СССР роль барометра социального недовольства в советские годы традиционно выполняла интеллигенция. «Группы мнений», на существование которых обратили внимание Г.Скиллинг и Ф.Гриффитс уже в начале 70-х годов,87 в большей своей части состояли именно из представителей интеллигенции. Особую ее роль предопределял уровень и характер обращенных к ней общественных ожиданий: у интеллигенции искали ответы на экзистенциальные вопросы, и феномен широкой популярности «толстых» журналов был одним из видимых отражений таких ожиданий. В недрах культурной среды протестные настроения воплотились в формах нонконформистской культуры советского андергаунда, порожденных запретительной политикой власти по отношению к контркультурным течениям. Из аналогичного по направленности личностно-правового отрицания сложившейся модели взаимоотношений индивида и общества выросло правозащитное движение.
Фактор культурной идентификации играл на этом этапе ключевую группообразующую роль. Открытый нонконформизм небольшой группы интеллектуалов стал одним из проявлений глубинного общественного несогласия, носителями которого являлись широкие слои интеллигенции. В годы перестройки из этих слоев выдвинулись активисты будущего демократического политического движения и первых добровольческих организаций, в первую очередь экологических.
Накопленный в среде интеллигенции «социальный капитал» стимулировал подъем первой волны добровольческой активности. Однако протестный потенциал этого слоя, направленный на борьбу с государством и его идеологией, быстро исчерпал себя. Развал механизмов советской экономической системы привел к стремительному деклассированию представителей интеллектуальных профессий, занятых в бюджетной сфере. Многие были вынуждены радикально изменить род занятий, структуру расходов, характер проведения свободного времени. Творческая интеллигенция, от которой ожидали ставшего уже привычным протеста против существующего порядка вещей в новых, более ярких и острых формах в условиях свободы печати, ответила всплеском взволновавшего умы на излете перестройки, но быстро утратившего общественное внимание публицистического жанра. Уход части интеллектуалов в политическую деятельность (будь то «демократической» или оппозиционной направленности) или в профессиональное творчество (в основном из числа уехавших на Запад) совпал с падением уровня обращенных к интеллигенции ожиданий общества, разочарованного в словесной риторике политиков, публицистов, представителей творческих профессий. Проблемы маркетинга творческой продукции на новом свободном рынке сказались на художественном уровне произведений, появлявшихся чаще на злобу дня. Размытость ценностных ориентации усугубляла неспособность интеллектуальной элиты предложить альтернативные общественные идеи, или, тем более, широкомасштабный общественный проект национальной консолидации. Такой необходимостью были серьезно озабочены лишь отдельные представители творческих профессий - «властителем дум» советской эпохи (например, А.И.Солженицын). Их попытки участвовать в дискуссии не имели, однако, даже доли былого отклика. «Свобода 71-120085 (2284x3397x2 tiff) создала не меньше проблем, чем она же смогла разрешить, разрушив статус нон-конформистов как героев-борцов, и сделав общественным достоянием работы, единственная ценность которых заключалась в их существовании». По признанию чешского поэта Мирослава Голуба, «если бы мы знали, что нужно будет заплатить такую цену, мы бы с радостью смирились с тем, что наши работы не печатались, а картины не продавались».
Происходившее в 90-е гг. размежевание в среде интеллигенции, кризис ценностей и пересмотр составляющих «качества жизни» воспрепятствовали трансформации культурных ресурсов этого слоя в приносящий отдачу «социальный капитал». Массовые группы интеллигенции пауперизировались и оказались за чертой «социальной включенности», так что даже ограниченный потенциал гражданской активности был утрачен в процессе борьбы за выживание.
Напротив, потенциал «культуры участия» формировавшегося среднего класса 89 можно оценивать как достаточно высокий. Если судить по таким косвенным, но красноречивым показателям, как поддержка инициатив несостоявшихся референдумов о ввозе в Россию отработанного ядерного топлива (2001 г.) или о демонтаже памятника Петру І в Москве и создании специального общественного совета для экспертизы предлагаемых масштабных градостроительных инициатив (1996-1997 гг.), то заинтересованность и гражданскую активность проявили в ходе этих и других общественных кампаний именно представители среднего класса. Однако в условиях социальной дифференциации этот слой отличала не только отнсоительнаф 71-120086 (2291x3402x2 tiff) малочисленность, но и гетерогенность ценностных ориентации и статусных позиций, отсутствие четких стилевых жизненных характеристик. Общие критерии самоидентификации находились в процессе формирования, а главным идентификационным признаком служил характер потребления,90 принадлежность к своего рода «потребительскому сообществу».
Реальный уровень «культуры участия» среднего класса оставался низким, а сама проблема социальной ответственности волновала представителей «элиты» среднего слоя в основном из числа той же вчерашней интеллигенции. Будучи в российских условиях крайне малочисленной, эта группа в составе среднего класса сближалась по характеру ценностных предпочтений с представителями социально активной части средних слоев Запада. Осознание значимости социально мотивированных поступков как критерия самоидентификации стимулировало выбор в пользу участия в тех или иных формах добровольческой активности.
Группы интересов в региональном измерении
В настоящее время в Российской Федерации существует ряд правовых актов, содержащих нормы, регулирующие общие параметры взаимодействия субъектов лоббистских отношений. Это Конституция РФ, федеральный конституционный Закон «О Правительстве РФ», федеральные Законы «Об общественных объединениях», «О выборах депутатов Госдумы», «О порядке формирования Совета Федерации» и о статусе депутатов этих органов, «Об обращениях граждан» и другие, а также регламенты палат Федерального Собрания, Указы Президента РФ «О полномочных представителях Президента РФ в палатах Федерального Собрания», аналогичные постановления правительства РФ, нормативные правовые акты субъектов РФ и другие.36 Однако, как показывает повседневная практика представительства интересов, обеспечить прозрачность лоббистской деятельности и регулировать доступ многообразных общественных объединений и граждан к решениям, лежащим в сфере их непосредственных интересов, существующие нормативные акты не в состоянии. И проблема здесь не столько в непроработанности правового поля, сколько в отсутствии механизмов проведения в жизнь уже принятых законодательных и подзаконных актов.
Вопрос о правовом регулировании лоббистской деятельности уже несколько лет, по существу едва ли не с начала перестроечного периода, когда лоббизм как феномен общественно-политической жизни был признан существующим не только на Западе, но и у нас, стоит в повестке дня российских законодателей. Проблема разработки соответствующего закона поднималась еще в ходе работы Верховного Совета СССР последнего созыва, но реальная работа по подготовке проекта началась в Верховном Совете РСФСР (под руководством В.И.Жигулина и В.И.Новикова). В мае 1993 г. была проведена научно-практическая конференция, посвященная лоббизму и его месту в общественно-политической жизни, собравшая законодателей, политологов, экономистов и юристов, знакомых с западным опытом, представителей исполнительной власти, групп интересов (в основном бизнеса), а также отдельных западных исследователей. По итогам конференции была создана рабочая группа по подготовке законопроекта на базе уже имевшихся трех авторских вариантов. Работа была продолжена в Госдуме РФ 1 созыва при активном участии депутата В.А.Лепехина, который добился внесения вопроса о разработке закона о регулировании лоббистской деятельности в план законопроектных работ. В Комитете по делам общественных объединений и религиозных организаций был подготовлен первый вариант законопроекта, а затем проведен Круглый стол по его обсуждению, в работе которого принимала участие и автор данного исследования. В апреле 1997 г. после обсуждения на очередном Круглом столе в Торгово-промышленной палате России было объявлено о готовности законопроекта к рассмотрению в первом чтении в нижней палате. Однако представление переработанного варианта в ходе работы законодательного собрания второго созыва было отложено. На конец 2000 г. проект еще находился еще в стадии доработки, и, по мнению экспертов Госдумы, не просматривалось конкретных перспектив его рассмотрения, т.к. закон было «некому лоббировать».
Разработчики закона столкнулись с серьезными трудностями. Изучая уже накопленный мировой опыт, они оказались перед проблемой выбора между двумя моделями регулирования лоббистской деятельности - американской и европейской, во многом отличающихся друг от друга. При этом если феномен лоббизма рассматривался как атрибут политической системы западного образца, то проблема российского своеобразия лоббизма в условиях трансформации политической системы если и ставились разработчиками закона, то в самом общем плане. Дискуссия сосредоточилась на двух вариантах регулирования - жестком и разрешительном - и на возможностях поиска некоего оптимального симбиоза известных законодательных практик.
Регулирование лоббистской деятельности в США имеет давнюю историю: в 1946 г. был принят Федеральный закон, в соответствии с которым лоббисты обязаны были регистрироваться в Сенате и Конгрессе и предоставлять отчеты о своей деятельности. В конце 1995 г. он был заменен на Закон о раскрытии лоббистской деятельности, который распространил свое действие не только на органы законодательной, но и исполнительной власти, и четко определил субъекты и объекты лоббистской деятельности, форму их регистрации и круг обязанностей. Более жесткий по характеру предъявляемых к лоббистам требований, этот закон, как считают американские исследователи, должен выявлять через регистрацию большинство из тех 60-90 тысяч лоббистов, которые, по различным оценкам, занимаются этой давно ставшей профессиональной деятельностью (в соответствии с прежним законом было официально зарегистрировано 6500 лоббистов).57 Обязательная регистрация лоббистов также практикуется в законодательных органах Австралии (с 1983 г.); аналогичный закон о регистрации принят в Канаде. Такая практика выявляет самих лоббистов и регламентирует методы их работы, но не предъявляет требований к уровню их квалификации и сама по себе не накладывает на практикующих лоббистов этических или иных четких обязательств.
Практика европейских стран отличается «мягким» подходом к вопросу о регистрации лоббистов и регулировании лоббистской деятельности и в основном исходит из целесообразности добровольной регистрации для того, чтобы поддержать высокий профессиональный уровень членов лоббистской корпорации и обеспечить доступ лоббистов к информации и к обсуждению решений на стадии экспертной работы. Именно на такие критерии ориентируется недавно созданная профессиональная организация лоббистов на уровне ЕС, разработавшая «добровольный кодекс» на основе экспертных оценок стран-членов ЕС.58
Структурирование постсоветского социокультурного пространства
Регионы и местные административно-территориальные образования с ярко выраженной ориентацией на те или иные отрасли производства ищут основу для оформления своих связей в первую очередь в целях получения финансовой поддержки со стороны ЕС. Речь идет в основном об объединениях, защищающих интересы традиционных отраслей промышленности - текстильной (Объединение регионов, заинтересованных в реконструкции текстильной промышленности - RENEX), судостроительной (регионы, реконструирующие гражданское судостроение - RENAVAL), винодельческой (объединяющей 10 регионов Юга Европы -DYONISOS), угледобывающей (Объединение местных властей Великобритании, Германии, Франции, Бельгии, Испании, ищущих поддержки в реконструкции отрасли - Coalfield Communities Campaign).
Объединение кризисных или испытывающих трудности отраслей в поисках источников финансирования - не единственный побудительный мотив создания трансрегиональных структур отраслевой ориентации. Есть и примеры организованной поддержки усилий находящихся на данной территории динамично развивающихся отраслей. Цель сближения в таких случаях - создание координируемых из одного центра сетевых структур как основы для взаимодействия в обмене интеллектуальным потенциалом и технологиями. Подобное объединение создано в рамках 12 местных территориальных единиц с развитой авиакосмической промышленностью (AIRLINE). Объединение автомобильной промышленности (MILAN), координируемое из центра на базе Уорикского университета (г. Ковентри), занимается налаживанием связей в основном британских предприятий с потенциальными партнерами в Европе.
Межрегиональные (созданные в рамках национального государства) и трансрегиональные (пересекающие национальные границы) группировки, а также крупные города и их ассоциации все более активно отстаивают свои интересы на европейской политической сцене, часто играя самостоятельную политическую роль. Другие группы интересов, и в первую очередь бизнес, также лоббируют региональные требования.
Бизнес использует, как было отмечено выше, многообразные каналы влияния на процессы принятия решений на уровне ЕС -отраслевые и общеевропейские ассоциации предпринимателей, наднациональные объединения промышленников (уже упоминавшийся Круглый стол и другие), региональные объединения отраслевой ориентации, прямое представительство компаний в Брюсселе, каналы национальных правительств. Некоторые региональные ассоциации бизнеса, сами имеющие в силу исторических и политических причин ярко выраженную региональную ориентацию, самостоятельно представлены в Брюсселе и взаимодействуют для продвижения своих интересов с политической элитой региона. Региональный уровень деятельности становится приоритетным для бизнеса тогда, когда речь идет о реализации проектов соответствующего масштаба под эгидой ЕС или о создании трансрегиональных инфраструктур (систем связи, транспортных сетей, баз данных).
Похоже, что каналы деятельности на уровне регионов Европы начинают разрабатывать и профсоюзы; «вступление профсоюзов на новое, почти не освоенное поле деятельности на уровне регионов дает им новые, дополнительные возможности представительства интересов».62 Делаются первые шаги в деле налаживания сотрудничества между профсоюзами граничащих друг с другом регионов через систему межрегиональных советов, в фокусе внимания которых - проблемы занятости в приграничных районах. Таких советов насчитывалось в конце 90-х годов около 20, и хотя нынешняя сфера их компетенции весьма ограничена, потенциально они могут взять на себя решение более масштабных задач.63
Подключение тред-юнионов к лоббистской деятельности на уровне регионов и трансрегиональных объединений там, где они имеют реальное влияние, а местные власти, со своей стороны, проявляют готовность к ведению диалога с социальными партнерами, могло бы способствовать консолидации и региональных интересов, и лоббистского потенциала самих профсоюзов. В нынешних условиях профобъединения присматриваются к возможностям работы в региональном измерении. Есть примеры их выступлений в поддержку социальных инициатив местных властей, лоббирования проектов по созданию социальной инфраструктуры или налаживания диалога с бизнесом. Однако лишь в отдельных регионах власти сами предоставляют социальным партнерам организационные возможности участия в продвижении региональных инициатив. Ростки социального партнерства на местном уровне успешно пробиваются там, где сами органы ЕС инициируют и налаживают сотрудничество между представителями местной власти, промышленниками и профсоюзами в деле распределения отпускаемьгх на программы производственной реструктуризации средств.64 Проекты использования структурных фондов разрабатываются с учетом подключения социальных партнеров, заинтересованных в их осуществлении. Для этого предусмотрены институциональные переговорные процедуры, позволяющие привлекать различные группы интересов, в том числе те, которые имеют ограниченные возможности влияния на процессы принятия решений. Многие добровольческие организации также ориентируются на местный уровень деятельности и соответствующие масштабы организации, особенно если речь идет о структурах, создаваемых в поддержку конкретных инициатив (single-issue groups).
Добровольческие еврогруппы представляют почти исключительно страны, где сильны традиции такой деятельности, и в первую очередь Великобританию. На южном фланге ЕС добровольческая активность на сегодняшний день в основном развивается на уровне прихода, местности, территории, но реже выходит на национальный и наднациональный уровень. Реальный эффект добровольческой активности в масштабе коммьюнити, региона, реже - государства более ощутим, чем на уровне наднациональном, где можно скорее говорить не о конкретных результатах, а о влиянии на формирование мнения политического сообщества и социальной ответственности граждан Европы. В силу того, что в рамках коммьюнити деятельность добровольческих организаций часто носит конфликтный или протестный по отношению к местным властям характер, вероятность их широкого инкорпорирования в региональную лоббистскую деятельность, организуемую местными элитами, пока невелика. Однако «новый коммунитаризм» открывает здесь новые возможности, которые еще предстоит оценить исследователям.
