Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические основания исследования 26
1.1. Терминологические смыслы органного инструментария 26
1.2. Механизм и формы региональной адаптации органной культуры 40
Глава 2. Формирование органной культуры 1830–1880-х гг. 53
Глава 3. Органная культура 1890-х гг. – первой трети ХХ столетия 88
Заключение 134
Список источников 142
Литература 150
Список сокращений 178
Глоссарий 181
Приложения 185
1. Органная культура Сибири (XIX – первая треть ХХ в.): Хронологическая таблица .186
2. Документальные материалы 206
2.1. Об употреблении органа за православным богослужением 206
2.2. Переписка по вопросу доставки инструмента в Верхний Суетук .215
2.3. Органист Иосиф Севастьянов Шиманский 223
2.4. Училище органистов в Минске .227
2.5. Наставление о церковной музыке 236
2.6. Инструментарий и органисты Томской римско-католической церкви .247
2.7. Прошение органиста Болеслава Михальского 252
3. Иллюстрации .263
3.1. Западно-христианские церкви Сибири 263
3.2. Инструменты .268
3.3. Исполнители .273
3.4. Духовные концерты. Пресса 275
3.5. Образование .278
3.6. Фисгармонии фондов музеев Сибири .279
4. Нотные примеры .284
4.1. Missale romanum .284
4.2. Cantionale ecclesiasticum 286
4.3. Гимны для христиан евангелическо-лютеранского вероисповедания 291
4.4. В. Я. Шебалин. «Пастораль» для скрипки с органом 296
Литература
- Механизм и формы региональной адаптации органной культуры
- Об употреблении органа за православным богослужением
- Инструментарий и органисты Томской римско-католической церкви
- Духовные концерты. Пресса
Механизм и формы региональной адаптации органной культуры
Терминологический аспект исследования самым непосредственным образом связан с проблемой появления органа в России, в отношении которой к настоящему времени сложились несколько точек зрения. Существует мнение, что ещё в XI в. орган был перенесён в Киевскую Русь из Византии, поставлявшей инструменты на Запад к франкам (В. И. Музалевский [153, с. 8], Л. И. Ройзман [218, с. 21–22]). Доказательством для исследователей послужили древнерусские письменные источники, в которых встречается слово «орган» в его различных вариантах («арган», «варган», «ерган» и др.) [218, с. 5]. Одним из них является летописная запись Жития Феодосия Печерского XI в.: «овы гусленыа гласы испущаюим, и инем мусикыйскиа гласящим, иныа же органныа, и таков семь играющимъ и веселящимся, яко же обычай есть предъ княземь» [Там же, с. 20].
Иного взгляда придерживались Ж. С. Гандшин и Н. Ф. Финдейзен: орган на Руси появился в конце XV в. из Западной Европы, на что указывает запись в Симеоновской летописи о приезде в 1490 г. из Рима «арганного игреца» Сальватора [37, c. 46; 261, с. 238]. Это же время, рубеж XV–XVI вв., характеризуется укреплением международных отношений, более тесными контактами с Италией и т.д.
По мнению Ю. В. Келдыша, приведённые примеры нельзя признать убедительным доказательством бытования органа на Руси. Он обратил внимание на то обстоятельство, что вплоть до XVII в. слово «орган», переводимое с древнегреческого как «орудие», «инструмент», представляло собой совокупное понятие различных музыкальных инструментов, обозначающее инструментальную музыку в целом (отсюда название науки об инструментах – органология). Не случайно упомянутый ранее эпизод из Жития Феодосия Печерского в редакции уже XII в. предстаёт в ином варианте: «овы гусельныя гласы испущающе, другия же органныя гласы поюще». В данном случае под словом «органный» особый вид инструмента не подразумевался [82, с. 79].
Рассматривая азбуковники XVII в., к интерпретации слова «орган» обращается также В. В. Протопопов. Исследователь уточняет, что в традиции тех времён «органом назван всякий музыкальный инструмент, но в числе примеров нет собственно органа, клавишного духового инструмента, обычного в XVII веке для костёла и кирхи, а также в домашнем быту за рубежом» [203, с. 13]. Не случайно, в азбуковниках даётся собирательное толкование этого слова, по которому можно предположить, что такой инструмент им неизвестен вовсе. Причину же этого Протопопов видит в отсутствии на Руси органов, что не позволяло авторам азбуковников дать о них информацию [Там же, с. 12–13].
Как видим, одним из обстоятельств, определивших ситуацию дискуссионности в данном вопросе, является проблема трактовки слова «орган». Характерная для него с древних времён и по сей день множественность смыслов нередко становится причиной различного рода противоречий и дискуссий. При анализе документальных, нарративных источников и дореволюционной периодической печати чрезвычайную важность имеет корректное истолкование данного слова. Поэтому представляется актуальным несколько подробнее остановиться на терминологических нюансах, чётко дифференцировав явления, находящиеся по обе стороны органной культуры.
Под словом «орган» (от греч. – орудие, инструмент) традиционно понимается клавишно-духовой музыкальный инструмент сложного устройства, основные части которого составляют: трубы (металлические, деревянные, с язычками или без них), воздухонагнетательный механизм, кафедра с мануалами и ножной клавиатурой. Это, однако, не единственное значение слова. Согласно определению В. И. Даля: «Орган – музыкальное орудие, составленное из большого числа разномерных труб, с поддувальным мехом и клавишами; он заменяет, полнотою и объёмом весь оркестр. Большой церковный орган зовут также органами: малый, расхожий, или просто орган, без ручных клавишей, а играют на нём вертя лебедку, ручку, и притом только напевы, набитые на валу; орган заводной, как часы, обычно зовётся машиной: органчик, для обучения певчих птиц, серинетка. Чайку покушать, да органчика послушать. Органные мехи. Органист, игрок, музыкант на органе: органщик, органный мастер; органщиками зовут и заморских нищих с органишком. Органистов очечник. Органщиково зяблое лицо. Органщичьи ухватки. Органка ж. стар. опускная решётка в воротах. Пищальная батарея» [54, т. 1, с. 1184].
Смысловое многообразие этого слова характерно и для Сибири XIX – начала XX столетия. Местная периодическая печать свидетельствует о том, что органами могли называться различные механические инструменты, имеющие специальные устройства для воспроизведения звучания без непосредственного участия музыкантов: музыкальные часы, шарманки, именуемые оргофонами, симфонионами, оркестрионами и др. 1 Встречаются объявления о продаже так называемых «канареечных органчиков», с помощью которых обучали птиц пению. Например, в объявлении газеты «Сибирская жизнь» значится «продаются порознь и все вместе, клетки, садки и канареечный органчик» [169]. Иначе эти «органчики» называли «серинеттами», высоко звучащие трубочки которых с помощью вращения рукояти, как на шарманке, воспроизводили незатейливые мелодии2.
В одном из объявлений газеты «Томские губернские ведомости» за 1889 г. «большим изящным салонным органом» называется «оркестр-монопан» – механизм, воспроизводящий музыку, «на котором можно исполнять целые увертюры, большие попурри, салонные пьесы, русские песни и все танцы»3.
В газете «Сибирская жизнь» за 1903 г. опубликовано объявление о продаже музыкального устройства производителя Юлиана Дреера из Варшавы, так называемого «органа Euhonica», описанного как «орган с металлическими нотами, 14 стальными голосами, приятный по звуку, прочной конструкции, каждый может играть на оном сотни разных пьес, как-то: польки, вальсы, марши, мазурки, песни и пр., почему удобен для каждого дома» [173].
Подобного рода звукопроигрывающие устройства по типу шарманок назывались также «ручными органами». О таких «квазиорганах» писал путешествовавший в 20-х гг. XIX в. по Восточной Сибири Н. С. Щукин. Он отметил, что в Иркутске, Олёкминске и Якутске имелись ручные органы. Например, по замечанию автора, в Олёкминске «каждый достаточный человек непременно имеет хотя бы один ручной орган; в одном купеческом доме есть, кажется шесть органов. Этими вещами снабжает Олёкминск, Иркутск и Москва» [290, с. 135–136, 234]. Б. И. Дыбовский, известный учёный-биолог, врач, польский ссыльный из числа участников Январского восстания 1863–1864 гг., описывая в своём дневнике поездку в Нерчинск, вспоминал: «Я приехал и остановился перед настоящим дворцом. Во всей Восточной Сибири не было такого прекрасного жилого здания, а также так дорого мебелированных салонов, столовой, концертного зала, где стоял большой орган, игравший на многочисленных валах всё то, что было прекрасного в музыке, исполняемой оркестром на концертных сценах … Невиданная более нигде роскошь, как широкая и длинная Сибирь, господствовала тут безраздельно» [291, с. 213].
Об употреблении органа за православным богослужением
Бытие любой культуры, человека, общества, разворачивается во времени и пространстве. Существует пространство культуры, понимаемое как явление статическое, концептуальное, умопостигаемое. Оно определяет целостность, единство культуры как феномена, выполняет констатирующе-информационную роль, обусловливая само её существование, формирует у человека разделение на «своё» и «чужое» [128, с. 257]. С этой позиции пространство культуры – обладающий границами монолит, концентрирующий инвариантные, характерные только для этой культуры, качества: определённые схемы мышления и поведения, воплощённые в символах, передающиеся при помощи традиций от человека к человеку и от поколения к поколению [185].
В то же время пространство культуры обладает динамическими качествами, определяющими способы её существования в процессе функционирования. С одной стороны, этот процесс обусловлен внутренним развитием культуры за счёт вариантных преобразований, осуществляемых без каких-либо влияний извне. С другой стороны, динамика связана с движением, перемещением и взаимодействием с иными культурными пространствами.
Говоря о механизмах взаимодействия культур, целесообразно обратиться к теоретическим положениям, разработанным Д. С. Лихачёвым. Анализируя различные формы межкультурных взаимодействий, учёный подразделил их на два типа: влияние и трансплантация. Первое осуществляется в том случае, когда исходная и принимающая культуры обладают некими сходными характеристиками, и связано с преобразованием, коррекцией уже сложившихся форм и содержаний. По справедливому замечанию Д. С. Лихачёва, внешние воздействия оказываются явлениями внутренней жизни стран и народов, и реализуются лишь в той мере, в какой они отвечают их внутренней потребности. Принципиальное же отличие трансплантации состоит в переносе культурных явлений в иное социокультурное пространство, в котором они отсутствовали ранее: «Памятники пересаживаются, трансплантируются на новую почву и здесь продолжают самостоятельную жизнь в новых условиях и иногда в новых формах, подобно тому, как пересаженное растение начинает жить и расти в новой обстановке»12 [122, с. 21]. Понятия «влияние» и «трансплантация» трактуются им как узко, применительно к отдельным видам культуры, так и широко с точки зрения географии, хронологии и культурных процессов в целом, причём первое выступает частью второго [Там же].
В сущности Д. С. Лихачёвым сформулирован универсальный механизм взаимодействия культур. По мнению учёного, оно может осуществляться в разных областях и различными путями с разной степенью проникновения в суть этой культуры, захватывая в разной степени материальную и духовную её стороны. Реализация этих процессов возможна «путём непосредственных бытовых контактов населения – там, где они соседят, а также путями торговли, завоевания, общения религиозного, книжного и т.д.» [122, с. 17], и если на начальных этапах развития культуры для осуществления подобного рода взаимодействий имели значение «короткие расстояния», то со временем «культурные связи преодолевают огромные пространства, переносятся через промежуточные государства и разделяющие народы моря и страны» [Там же].
Движение, перемещение культурного пространства является естественным процессом в развитии культур. Ю. М. Лотман писал: «Достаточно вспомнить роль географической мифологии в реальной судьбе культуры Древней Греции или
Впервые введённое Лихачёвым в область отечественного гуманитарного знания понятие «культурная трансплантация» («литературная трансплантация») нашло дальнейшее применение в работах Ю. М. Лотмана [128], В. Н. Топорова [252] и др. В современной гуманитарной области существует множество близких по смыслу понятий, отражающих межкультурные взаимодействия: «культурный трансфер», «культурный импорт», «культурный обмен», «культурные пересечения», «культурный перевод» и др. [56; 126]. Идеи межкультурных коммуникаций получили развитие в теории культурного трансфера (Transfert culturels), возникшей в середине 1980-х гг. в среде французских филологов [299]. Подробнее об этом см историю того, как Рим в качестве культурного символа то сливался с реальным географическим Римом, то перемещался в Византию (а в пределах русской политико-географической философии XV–XVI вв. — даже в Москву). Можно было бы назвать много исторических случаев, когда право передвинуть политико-мифологическую географию по пространству географии реальной превращалось в остроконфликтные религиозные, политические или военные проблемы. Таким образом, соотношение реальной географии и географии мифологической (политической, религиозной и т.д.) неизменно является важным фактором в динамике культуры» [129, с. 157].
Межкультурные контакты осуществляются различными способами, как на уровне «своё в чужое» (перемещение собственной культуры в иные пространства), так и «чужое в своё» (привлечение иных культур в собственное пространство). Результативность соприкосновения и взаимодействия культур и их последующая судьба различны и зависят от таких факторов, как: отношение культур к собственным границам, определяющее степень их проницаемости, открытости или закрытости (культурная экстравертность и интровертность, обусловленные национальной, конфессиональной спецификой, географическими и ландшафтными условиями – сельской или городской средой и т.д.), способность к экспансии или рецепции. Имеет значение, насколько воздействующая культура близка и соответствует принимающей среде, отвечает её интересам, целям и потребностям («дефицитам»). Всё это в совокупности определяет векторы её дальнейшего функционирования в новых социокультурных условиях.
В одном случае, трансплантируемые культурные формы способны не только органично встраиваться в принимающую культуру, не противореча ей, но и в определённой степени усиливать и обогащать её, соответствуя идеалам и эталонам этой культуры. Одним из примеров может служить так называемая «Русская Палестина» – архитектурно-ландшафтный и историко-богословский комплекс, созданный в XVII в. по замыслу патриарха Никона в Подмосковье на берегах реки Истры и включающий прилегающие к нему территории. Русская Палестина стала своего рода иконой на святую заповедную землю, в уменьшенном масштабе воплощающая топографию, образы и символику христианских святынь древней Палестины с центром – градом Иерусалимом на горе Сион: Воскресенский монастырь Новый Иерусалим, выполненный по образу и подобию Храма Гроба Господня, а также близлежащие окрестности с палестинскими названиями (холмы Сион, Елеонский, Фавор, реки Истра – Иордан, Золотушка – поток Кедрон, Новодевичий монастырь – Вифания и т.д.). Воссозданное мифологическое пространство – от церковной утвари, иконописи до монастырского ансамбля – наполнено сакральным и историческим значением, определённым смыслосодержанием, позволяющим не только приблизиться и стать причастным к библейским событиям, приобщиться к всемирным христианским ценностям, но и мыслить его новым центром всемирного православия.
Инструментарий и органисты Томской римско-католической церкви
В Томске продажей фисгармоний занимались В. Ф. Шмидт27 и П. И. Макушин28, на что указывают рекламные публикации старинных сибирских газет [168]. Например, в рекламе музыкального магазина последнего значится: «Состоя единственным агентом для Сибири знаменитой Американской фабрики фисгармоний Стори и Кларк в Чикаго, прошу лиц, имеющих надобность в фисгармониях или каких-либо других инструментах, сообщить свои требования теперь же. При транспортной доставке с открытием навигации, фисгармонии и другие инструменты при заказе впредь обойдутся значительно дешевле и заказы на инструменты могут быть приняты на льготных условиях – с рассрочкою платежа. Музыкальный магазин Макушина в Томске» [178] (прил. 3.2.16).
В результате, процедура приобретения фисгармонии в Сибири стала гораздо более простой, быстрой и менее затратной. Это позволило оснастить необходимым инструментарием практически все западно-христианские храмы, часовни и молитвенные дома, количество которых в начале ХХ в. возросло в десятки раз. Например, в прошении от лица католиков Ишимского уезда Митрополиту всех римско-католических церквей в Российской империи упоминается покупка инструмента: «алтарь у нас есть временный, все принадлежности тоже и выписали уже фисгармонию за 300 руб., одним словом всё найдётся, был бы только ксёндз»29. Так, в конце XIX – начале ХХ в. помимо Ишимской римско-католической церкви фисгармонии (без указания производителя) появились: в католических храмах Тобольска, Новониколаевска, д. Добринка, пос. Белосток, Мариинска, пос. Рогачёвка,
Тюмени, Ишима, пос. Вершинино, Владивостока, в лютеранской церкви с. Ряпина30 и т. д. Благодаря активизации торговых отношений, фисгармония получила распространение также в быту сибирских жителей, стенах учебных заведений, о чём свидетельствуют частные объявления о продаже или покупке фисгармоний и обучении игре на этом инструменте. М. А. Белокрыс приводит имя выдающегося омского педагога, музыканта-любителя С. Д. Добросмыслова (1894–1975), прекрасно владеющего этим инструментом [16, с. 190]. Фисгармония имелась в доме семьи эстонца, известного лётчика Э. К. Пусэпа (1909–1996), чьё детство прошло в 1910-х гг. на хуторе Самовольный близ Красноярска. По воспоминаниям Энделя Карловича, его дядя Александр «построил сам для себя фисгармонию, терпеливо подпиливал тонкие лепестки голосов, добиваясь чистоты и точности звучания» [207, с. 19].
Фисгармония была одним из первых музыкальных инструментов в доме родителей композитора В. Я. Шебалина в Омске [118, с. 32]. В юности он музицировал на ней на домашних музыкальных вечерах, устраиваемых отцом, талантливым педагогом Яковом Васильевичем для близких и друзей семьи. До нашего времени дошли воспоминания одного из товарищей В. Я. Шебалина по омскому училищу: «В алькове на третьем этаже [училища] у нас стояла фисгармония. Иногда, по вечерам, вдруг раздавались густые, тревожащие душу аккорды. Звуки нарастали, сливались, мощно гудели по всем этажам здания. Это играл Виссарион» [279, с. 14] (прил. 3.3.7).
С ростом в Сибири числа духовых органов и оснащённых педальных фисгармоний развивалась и соответствующая инфраструктура. В этот период в архивной документации всё чаще упоминаются кальканты. Например, в смете прихода и расхода Томской римско-католической церкви за 1903 г. в разделе личного состава одним из пунктов значится: «Жалованье органисту – 300 руб.; прислужнику при мехах у органа – 120 руб.»31. В смете той же церкви за 1904 г. сумма жалованья прислужника составила 60 руб.32, а в 1906 г. – 72 руб.33 (прил. 2.6).
Рекламные объявления сибирских газет свидетельствуют о присутствии в регионе инструментальных мастеров, предлагающих услуги по починке и обслуживанию органного инструментария. Первоначально появились первые мастерские, обслуживающие фисгармонии. Например, в конце XIX в. открылась мастерская гармоний Ф. А. Хохрина в Томске, изготавливающая и исправляющая различного рода язычковые инструменты [170]. В другом объявлении за 1901 г. значится: «Прибыл из Санкт-Петербурга Ф. Шёнберг, опытный специалист и техник для настройки, починки роялей, фисгармоний, органов и проч. Большая Подгорная ул., д. Ивановой, № 39, кв. Скоробогатова» [172].
В рассматриваемый период в Сибири наблюдаются качественные изменения с точки зрения обстоятельств появления органных исполнителей и их принадлежности к профессии церковного органиста. Изменилось соотношение органистов из числа ссыльных и оказавшихся в Сибири добровольно в пользу последних. Если в предыдущем периоде основной категорией были ссыльные, для большинства из которых игра на органном инструментарии являлась побочным видом деятельности, то начиная с 1890-х гг. наблюдается рост профессиональных церковных органистов из числа добровольных переселенцев. Эта тенденция неразрывно связана с процессами активного освоения Сибири: строительством Транссибирской магистрали, развитием западно-христианского храмового строительства и другими факторами. Вместе с тем формирование основополагающих компонентов органной культуры (инструментарий, исполнительство) привело её к тому уровню, на котором появилась естественная потребность в профессиональных органистах.
Духовные концерты. Пресса
В отличие от последовательно развивавшегося исполнительства, орган в наименьшей степени нашёл отражение в композиторской деятельности музыкантов Сибири, что во многом объяснялось общим состоянием данной отрасли в регионе. На сегодняшний день стали известны примеры органного творчества ссыльнозаключённого церковного органиста А. Гросса, директора Томских музыкальных классов ТО ИРМО А. А. Ауэрбаха, исполнявшего свои сочинения во время духовных концертов в евангелическо-лютеранской церкви Томска, в ХХ в. – композитора В. Я. Шебалина, написавшего в 1922 г. в Омске «Пастораль» для скрипки с органом. Таким образом, в системе формирующейся во второй половине XIX – первой трети ХХ в. органной культуры линия композиторского творчества стала только намечаться.
В историко-политических условиях советского времени, после уничтожения конфессиональной сферы органной культуры, единственно возможным альтернативным путём её последующего развития стало светское направление. Именно по такому пути пошли Санкт-Петербургская и Московская консерватории, благодаря чему органные традиции в этих городах не были прерваны. В Сибири же хронология развития органной культуры складывалась таким образом, что наиболее интенсивные процессы, связанные с образовательной деятельностью, в 1920-х гг. столкнулись с серьёзными препятствиями. Тяжелейшие времена революций, войн и антирелигиозных кампаний, сопровождающиеся разрушением ранее формирующейся системы органной культуры региона, уничтожением её материальной составляющей, привели к утрате не только целого культурного пласта, но и памяти о нём.
Благоприятные условия для возобновления процессов в данной области сложились только в 1960-х гг., благодаря комплексу объективных и субъективных факторов. Значительный из них связан с открытием Новосибирской консерватории и деятельностью в 1960–1968 гг. на посту ректора выдающегося советского органиста, выпускника Ленинградской консерватории по классу органа профессора И. А. Браудо – А. Н. Котляревского [12].
Появление в консерватории инструментария, органного зала и открытие класса органа знаменовали собой новый период становления некогда прерванной органной культуры. В этом возрождении мы видим процессы последовательного наращивания основополагающих её компонентов, во многом аналогичные тем, что происходили столетием ранее, однако в обратной, зеркальной последовательности. Если ранее она вырастала из церковной почвы, постепенно расширяя границы бытования в светском направлении, то, начиная с 1960-х гг., эти процессы затронули вначале светскую линию, затем с 1990-х гг. и конфессиональную.
Так, функционирование органного класса в Новосибирской консерватории стало импульсом формирования собственных исполнительских и образовательных сил, развития органного композиторского творчества, распространения инструментария и органной концертной деятельности в крупных сибирских городах – Иркутске, Томске, Кемерове, Омске, Красноярске, Барнауле и т.д. Интересно, что инструменты устанавливались не только в современных концертных помещениях, но и в сохранившихся старинных римско-католических храмах, в которых органная музыка уже звучала столетием ранее. К таковым относятся, например, католические храмы Иркутска и Красноярска, в которых расположились филармонические органы.
В советский период в Сибири оставались жить потомки католиков и лютеран, которые, не имея возможности открытого вероисповедания, хранили религиозные традиции, иногда в своих домах совершая тайные богослужения2 и играя духовную музыку3. Восстановление духовной жизни западных христиан, начиная с 1980-х гг. в значительной степени поддерживалось приезжавшими в Сибирь миссионерами, священниками, среди которых назовём о. И.
Свидницкого, о. С. Витаутаса. Возрождение религиозных общин способствовало восстановлению конфессиональной линии органной культуры. В сохранившихся и вновь отстроенных сибирских католических и лютеранских церквях появился органный инструментарий. Подобно дореволюционному времени, в западно-христианских храмах инструменты вновь звучат во время богослужений и духовных концертов. Как и столетием ранее, наблюдается тенденция взаимодействия светской и конфессиональной сторон этой культуры. Например, в 1994–1996 гг. католический епископ У. Орланделли на кафедре музыкального образования и просвещения Новосибирской консерватории читал факультативный курс «Христианство и музыкальная культура» [165, с. 215]. Распространённой практикой стало исполнительство на органе местных музыкантов во время богослужений и духовных концертов.
Таким образом, формирование во второй половине ХХ – начале ХХI в. основных составляющих органной культуры, воспринимающееся нашими современниками как нечто новое, в действительности связано с восстановлением её структуры в светском и конфессиональном бытовании.
Реконструкция истории органной культуры Сибири XIX – первой трети ХХ столетия открыла ранее неизвестный мир органного прошлого региона и установила связь времён, протянув нити к современности. Путь восстановления утраченной истории сложен и требует дальнейшего изучения массива архивной документации, содержащей ценные свидетельства об органной культуре Сибири. Таким образом, последующая актуализация данной темы представляется одной из важных задач музыкального сибиреведения и музыкознания.
