Содержание к диссертации
Введение
Глава I: Становление концепции внешней политики Австралии в АТР 30
1.1. Роль британского наследия в создании внешнеполитических ориентиров австралийской политики в АТР 32
1.2. Исторические корни национальной внешнеполитической концепции: австралийский регионализм 1901-1945 гг 47
Глава II: Основные направления внешней политики Австралии в эпоху биполярного мира 60
2.1. Переориентация внешнеполитического курса Австралии в АТР в послевоенное время (1945-1949 гг.) 61
2.2. Внешняя политика Австралии в разгар холодной войны (1949 -1973 гг.) 68
2.3. Новая региональная доктрина внешней политики Австралии в АТР 99
2.4. Оборонная стратегия политики консерваторов(1978 -1991 гг.), как основа современной доктрины национальной безопасности 121
Глава III: Эволюция внешней политики Австралии в АТР в условиях становления много полярного мира 130
3.1. Доктрина национальной безопасности Австралии в рамках современных проблем стратегического сотрудничества в АТР 134
3.2. Новая модель региональной внешней политики 158
3.3. Современная внешняя политика Австралии в АТР: проблемы и перспективы 184
3.4. Открывающиеся возможности расширенной программы регионального сотрудничества 224
Заключение 253
Литература 261
- Роль британского наследия в создании внешнеполитических ориентиров австралийской политики в АТР
- Переориентация внешнеполитического курса Австралии в АТР в послевоенное время (1945-1949 гг.)
- Новая региональная доктрина внешней политики Австралии в АТР
- Доктрина национальной безопасности Австралии в рамках современных проблем стратегического сотрудничества в АТР
Введение к работе
Актуальность проблемы обусловлена настоятельной потребностью в научном анализе истории внешней политики Австралии, а также системы международных отношений Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) в контексте многополярного мира и глобальной экономики. После окончания холодной войны и периода нестабильности, тесно связанного с распадом некоторых ранее существовавших государств, а также увеличением трансграничных финансовых потоков, интенсификацией процесса обмена и внедрения новых технологий, АТР стал объектом повышенного внимания со стороны ученых, журналистов и государственных деятелей.
С точки зрения фундаментальной науки, потребность изучения внешнеполитического курса Австралии определяется той ролью, которую АТР начинает играть в мировой политике, так как три крупнейшие мировые экономики находятся именно в этом регионе. Изучение особенностей внешней политики Австралии представляет собой особую ценность, так как позволяет раскрыть и осмыслить определенные модели международных отношений, которые складывались десятилетиями внутри этого быстрорастущего региона.
В настоящее время аналитики склонны полагать, что человечество в начале XXI века вступает в так называемую «тихоокеанскую эру» l, и важно понять, каким образом может измениться система международных отношений, строившаяся в течении длительного времени, несмотря на заявленную универсальность, во многом по западным шаблонам. Путь
1 Богатуров А.Д. Великие державы на Тихом океане - М., 1997. - С. 12; Australia in the Asian Century// Australian Government Paper. - April 2012. - Canberra. - P. 14.
становления и развития современной внешней политики Австралии связан, как с успехами и достижениями, так и с определенными трудностями и специфическими проблемами, изучение которых, позволит ученым и политикам России лучше понять АТР.
По мнению автора, в течение двух последних десятилетий Россия столкнулась с некоторыми ключевыми проблемами, общими для нее и Австралии . Прежде всего, это проблема выбора в
определении собственной идентичности , а вместе с этим и выбора основных векторов внешней политики. Английская колонизация привела к тому, что Австралия, находясь в географической близости Азии, идентифицировала и воспринимала себя исключительно как часть западной цивилизации, «белый форпост» в чуждом мире.
XX век ознаменовался для австралийцев насущной потребностью пересмотра роли их государства в регионе, частью которого оно является и с которым неразрывно связано. Вопрос «кто мы?» с особой остротой встал для австралийцев в середине 70-х годов XX века, совпав с поражением США во Вьетнамской войне. Искания Австралии на пути самоидентификации близки россиянам, пытающимся сегодня вновь, как и на протяжении всего XIX века, сформулировать собственную национальную идею в извечной борьбе «евразийцев» и «славянофилов».
Несмотря на то, что предлагаемые Россией и Австралией ответы на этот вопрос во многом отличаются, параллель, на наш взгляд, может быть установлена и австралийский опыт должным образом исследованный, безусловно, способен обогатить
См. например: Авдулов Н.Н. Россия и Австралия: особенности развития двусторонних отношений в условиях окончания «холодной войны» (1985-45). -Москва, 1997.
Салин П.Б. Россия и Азия или Россия и в Азии? // Россия в глобальной политике. -2011.- 2 августа.
российский теоретический подход к проблеме идентичности и избежать досадных ошибок.
Степень научной разработанности проблемы. Большой вклад в изучение затрагиваемой нами темы вносят отечественные центры: Центр исследований Восточной Азии и ШОС Института международных исследований МГИМО (У) МИД России, Фонд Исторической перспективы, Институт Дальнего Востока РАН, ИНИОН. Работа проводится и зарубежными научно-исследовательскими центрами, в частности, Центром национальной безопасности в Канберре, Стратегическим и оборонным исследовательским центром Австралии, а также Институтом внешней политики Австралии - своего рода клубом для общения представителей академической науки, дипломатов и внешнеполитических деятелей Австралии. Автору известны также работы специалистов ряда университетов США - в Массачусетсе, Калифорнии, Колумбии и др. и Соединенном Королевстве.
Труды, изученные в процессе написания данной работы, сфокусированы либо на политических, к примеру, работы G. Evans, либо на экономических - работы R. Palat, аспектах внешней политики Австралии и актуальной проблематики ее региональной интеграции и могут быть отнесены либо к либеральному, либо к классическому реалистическому направлениям. В то время, как первое рассматривает ситуацию в регионе с точки зрения победы свободного рынка и демократии4, приверженцы второго считают, что подъём стран Азии способен привести к изменению баланса в международных отношениях, спровоцировать региональную гонку вооружений, этнические и гражданские конфликты5. Третья точка
4 См. например: Viviani N. Foreign Economic Policy. - Sydney, 1990.
5 См. например: Gamault R. Australia and the Northeast Asian Ascendancy, 1990.
зрения, особо популярная в восточноазиатских государствах, приписывает экономический успех региона специфике конфуцианской культуры, и принципиальным отличием азиатских ценностей от западных.6
Большинство авторов упомянутых трудов склоняются к тому, что подъём АТР в конце XX века привел к фундаментальным изменениям в глобальной экономике планеты и фундаментальной эволюции международных отношений. Согласно статистике, которую приводит Ф.Закария , более половины мирового экономического роста сегодня приходится на Азиатский регион. Рост экономик Азии знаменует переход от биполярной системы к более сложной многополярной структуре, имеющей большее количество центров силы и идентичности.
Ведущие эксперты западной школы, известные автору, работающие как в Австралии (G.Evans, B.Grant, В. Toohey и др), так и в США (M.J. Shapiro, R. Palat, и др) согласны во мнении, что децентрализация политической власти, свойственная АТР, приводит к серьезным трудностям в контролировании финансовых, людских, товарных и технологических потоков, а также иных форм
обмена, осуществляющегося через территориальные границы .
J. Agnew и S. Corbridge в своем труде выдвинули тезис о том, что экологические, тендерные, миграционные трансграничные факторы, рост этнического самосознания делают более не
6 Evans G., Grant В. Australia's Foreign Relations: in the world of the 1990s. - Melbourne:
Melbourne University Press, 1995; binder S. The pacific century: economic and political
consequences of Asian-Pacific dynamism. - Stanford: University Press, 1986; Kurth J. The
Pacific basin versus the Atlantic alliance: two paradigms of IR//The annals of the American
Academy of political and social science. - Vol. 505. - P.34-55.
7 Zakaria F. Culture is destiny: a conversation with Lee Kuan Yew//Foreign Affairs.-Vol.
73(2).-P. 109-126.
8 См. например: Shapiro M., Challenging Boundaries: Global Flows, Territorial Identities. -
University of Minnesota Press, 1996.
возможным сведение МО к геополитической борьбе между государствами9.
Научные статьи и исследования последних лет (см., кроме упомянутых выше, работы G. Ikenberry, P. Drydale P. Lawler и др.) подвергают ревизии теоретическую основу внешней политики Австралии, базирующейся на прозападной модели МО в АТР. В австралийских академических кругах, как и на Западе в целом, еще недавно бесспорно лидирующая позиция сторонников классического реализма, представленная в работах G. Evans, R. Garnault и М. Gurtov, сегодня заметно ослабевает.10
Наиболее прогрессивные австралийские исследователи, такие как W.Bello, J. Gamillieri, S.Dalby и др., изучая вопрос о нарастающей сложности процесса региональной интеграции Австралии и все более сомнительных перспективах проводимой сегодня внешней политики с точки зрения устойчивого развития, понимают необходимость пересмотра классической теории МО, покоящейся на Вестфальских принципах, острее своих заокеанских коллег в силу специфики географического положения их страны. Они в разной степени поднимают вопрос о необходимости вовлечения в международный диалог на правах субъекта МО различных наднациональных организаций и объединений. Отдельные их идеи были обобщены и развиты автором настоящей работы.
В целом же, основные течения западной научной мысли производят пересмотр основных доминант периода холодной войны на декларативном уровне, ограничиваясь псевдо-новыми
9 Agnew J. and Corbridge S. Mastering Space: Hegemony, Territory and International
Political Economy. - Routledge London, 1995.
10 Mahbubani K. The pacific impulse// Survival. - Vol. 37(1). - P. 105-120.
концепциями в духе постхолодной войны, и базируясь на типовых метатеоретических представлениях, доминировавших в эпоху глобального противостояния.
Интересны в этой связи работы отечественных исследователей, в целом продвинувшихся несколько дальше. Прежде всего, работы11 К. В. Малаховского, В. А. Вровского, О. А. Харова, А. В. Торкунова, П. И. Пучкова, А. В. Лукина12, А. В. Иванова, Е. В. Колдуновой, П. Б. Салина, которые рассматривают Австралию в рамках общей геополитической ситуации в регионе в качестве органичного элемента единой конструкции АТР. Хотелось бы также отметить работу А.Ю. Рудницкого , которая внесла большой вклад в обсуждение вопроса специфики австралийского регионализма и понимание проблемы эволюции внешней политики Австралии при переходе от «белой Австралии» к более тесному сотрудничеству со странами АТР. Интересна, с нашей точки зрения, работа Л. Н. Акимова, систематизировавшего и критически проанализировавшего отношения Австралии со своим основным союзником - США, и сосредоточившего внимание на проблемах, возникших в рамках военного союза АНЗЮС после исчезновения биполярного противостояния.
Однако, несмотря на упомянутые чрезвычайно интересные исследования, на сегодняшний день комплексных работ, которые
11 Малаховский К.В. История Австралийского Союза - М.: Наука, 1971. - 371 с; Колдунова П.Б. Дефицит лидерства в восточной Азии: шансы для малых и средних стран // Международные процессы. - Т. 9. - № 26. - М, 2011; Иванов А.В. Тихоокеанские комбинации // Россия в глобальной политике. - М, 2009 (август).
С момента основания в 2004 году возглавляет Центр исследований Восточной Азии и ШОС МГИМО(У) МИД России.
Рудницкий А. Ю. Австралийский регионализм: Эволюция внешней политики Австралии в Азиатско-тихоокеанском регионе 1970-1990-е гг. : диссертация ... доктора исторических наук: 07.00.03. - Москва, 1994; Акимов Л. Н. Кризис блока АНЗЮС и политика США по его урегулированию (1984-1995 гг.). - Н. Новгород, 1999.
исследовали бы специфику внешней политики Австралии на продолжительном отрезке времени, с момента начала ее формирования и до наших дней, , работ использовавших в полной мере возможности анализа с точки зрения плюро-дисциплинарного подхода в отечественной литературе, как нам кажется, недостаточно. Масштабность и динамизм процессов, протекающих сегодня в АТР и отражающихся на взаимоотношениях Австралии с регионом, требуют комплексного подхода к осмыслению происходящих событий в их историческом контексте, который позволит точнее определить векторы настоящей и будущей внешней политики Австралии в рамках более широкого дискурса.
Объектом исследования является внешняя политика Австралии в Азиатско-Тихоокеанском регионе, теоретическое основание и практическая реализация австралийской программы региональной интеграции.
Предметом исследования является национальная самоидентификация Австралии, обусловливающая специфику проводимой этой страной внешней политики; основы австралийской концепции принципы стратегического и экономического сотрудничества со странами АТР и особенности подхода Австралии к решению насущных задач региональной интеграции; широкий спектр альтернатив конструирования новой системы МО в регионе, оставляемых стратегами Канберры без должного внимании; возможные направления эволюции внешней политики Австралии в регионе.
Цель предлагаемой работы - на основе комплексного изучения процесса формирования и реализации современной концепции внешней политики Австралии и программы
региональной интеграции выявить возможности их оптимизации в условиях опережающего экономического развития стран АТР.
Исходя из поставленной цели диссертационного исследования, были сформулированы следующие основные задачи исследования:
выявить и проанализировать основные исторические предпосылки формирования внешнеполитических решений Австралии в АТР;
определить главные движущие факторы современной внешней политики и принципов регионального сотрудничества, осуществляемых Австралией в АТР;
проанализировать главные причины наметившейся стагнации во взаимоотношениях Австралии со странами АТР;
рассмотреть возможные направления решения проблем Австралии на пути региональной интеграции;
- исследовать неиспользованные в полной мере благоприятные
возможности внешней политики регионального сотрудничества,
вытекающие из особого положения Австралии и специфики АТР.
Методологической основой исследования является системный подход к изучению вопроса формирования политики Австралии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Изучение проводится с позиций структурного реализма, позволяющего автору использовать в полной мере как возможности анализа с точки зрения историко-политической вертикали, и таких ее инструментов, как научная объективность и достоверность, преемственность и пр., так и с точки зрения политико-социологической горизонтали, открывающей возможность мирополитического подхода и обосновывающей тезис «смены субъекта МО». Автором использованы некоторые идеи аналитической матрицы Дж. Айкенберри.
При изучении факторов, влияющих на принятие политических решений Австралией в рамках системы международных отношений в АТР автор применил метод системного анализа. Для изложения и анализа исторических событий в процессе формирования и реализации политических решений Австралии в системе МО Азиатско-Тихоокеанского региона применяется описательный метод. Метод структурного анализа используется для рассмотрения института МО в рассматриваемом регионе с целью выявления его целей, задач, функций, а также методов и механизмов решения вопросов современного регионального сотрудничества.
Источниковая база диссертации обширна, были изучены опубликованные источники различных видов на английском языке. Среди них международные соглашения, законодательные акты, внешнеполитические доктрины, документы МИД, военного департамента Австралии, статистические данные, мемуары внешнеполитических деятелей. Привлечённые автором источники можно разделить на несколько групп.
В первую очередь, это нормативно-законодательные и делопроизводственные документы, Среди них выделяются официальные документы, а также международные договоры Департамента международных сношений торговли Австралии14. При анализе внешнеполитической стратегии Австралии в АТР, были изучены документы региональных организаций в АТР. Кроме того, автором были привлечены документы Департамента обороны Австралии, среди которых, особое внимание было уделено так
14 Documents of Australian Foreign Policy 1937-1949. - 10 Volumes. - Canberra, 2001; The Australia-Japan Agreement on Commerce. - Canberra, 1957; Australia and Indonesian Incorporation of Portuguese Timor, 1974-1976. - Canberra, 2000; The ANZUS Treaty 1951. - Canberra, 2001; A Century of Australian Engagement with Asia. - Volume 1: 1901 to the 1970s, - Volume 2: 1970s to 2000. - Melbourne: Melbourne University Press, 2001.
называемой «Белой книге», выпускаемой Департаментом для актуализации внешнеполитического курса страны и его синхронизации между основными ведомствами.15
Кроме того, были использованы мемуары и выступления политических и государственных деятелей Австралии: Кима Бизли, Роберта Мензиса, Гофа Уитлэма, Пола Китинга, Джона Говарда, Витлэма16, а также директора Центра стратегических исследований Хью Уайта и других внешнеполитических деятелей Австралии, свидетельствующие в пользу формулируемых автором выводов.
В работе были использованы официальные сайты департаментов и ведомств Австралии.
Хронологические рамки охватывают период с 1945-го года до настоящего времени. Выделение этого периода обусловлено его особой ролью в становлении политического самосознания Австралии, ее национальной самоидентификации, выработке и осуществлении собственного внешнеполитического курса.
Научная новизна исследования состоит в том, что впервые сделана попытка комплексного анализа системы международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе с 1945г. по 2012г. и определения места Австралии в этой системе как с историко-политических, так и с политико-социологических позиций.
15 The Defence of Australia. - Canberra, 1987; Defending Australia II Defence White Paper. -
Canberra, 1994; Defending Australia in the Asian-Pacific Century: Force 2030 II Defence
White Paper. - Canberra, 2009.
16 Whitlam's Speech to the General Assembly of the United Nations published in Australian
Foreign Affairs Record. - Vol. 45. - 1974. - P. 576-583; Commonwealth Parliamentary
Debates. II House of Representatives. - 1954 - 27 October. - Vol. 5. - P. 2383; Menzies R.
The Pacific Settlement seen from Australia II Foreign Affairs - 1952. - № 30 (2). - P. 195;
Menzies' rhetorical flourishes in Parliament, Commonwealth parliamentary Debates II House
of Representatives. - 1963. - 3 April. - P. 344-345.
Сайт Департамента обороны - . gov,au/: сайт Департамента международных сношений и торговли - : сайт AUSAID -. сайт национального архива Австралии - : сайт библиотеки Национального Университета Австралии -
Начавшийся интенсивный период глобализации требует многостороннего научного осмысления и исследования серьезных опасностей и огромных возможностей, открывающихся перед австралийской внешней политикой с начала 1990-х годов с учетом изменения геостратегической обстановки в мире и в АТР. В работе были детально изучены глобальные политические, экономические и социальные процессы начала XXI века в специфическом австралийском контексте. Впервые в отечественной литературе осуществлён всесторонний анализ взаимозависимости особенностей национального самосознания, самоидентификации австралийцев, глубинной ментальной фрустрации в принятии внешнеполитических решений и успеха процесса региональной интеграции.
Отечественные специалисты - среди которых П.А. Цыганков, Э.Я. Баталов, Э.А. Поздняков и др. - провели детальный критический анализ основных положений прозападных моделей МО (реализма, неореализма и либерализма). Диссертант дополнил их исследования, перенеся их на австралийскую почву, применив для анализа взаимоотношений Австралии с АТР. Он обратился к ранее не изученной специфике вынужденной в наши дни «азиатизации» прежде западной австралийской цивилизации в сопоставлении с хорошо изученным процессом «европеизации» народов земного шара в предыдущие исторические эпохи.
Исследование доказывает, что современная внешняя политика Австралии, именуемая «интеграцией с тихоокеанским регионом», по-прежнему принципиально основывается на неолиберальных идеях - многосторонней свободной торговле и интегрировании
рынков, оборонная же доктрина этой страны продолжает формироваться в рамках традиционной реалистической теории.
Теоретическая и практическая значимость диссертации обуславливается теоретическими и прикладными аспектами диссертационного исследования. В эпоху многополярного мира и глобальной экономики концепция внешней политики Австралии в АТР оказывает существенное влияние на функционирование системы МО в регионе и в мире в целом. Идеи предлагаемой работы позволяют продвинуть вперед теоретическое осмысление ставших столь актуальными в последние годы процессов сосуществования, конвергенции и последующей интеграции классической западной, утрачивающей прежнее неоспоримое лидерство, и новой, широкомасштабно реализующейся восточной модели мировой системы с точки зрения глобальной безопасности, устойчивого развития, международного разделения труда.
Работа может быть использована при изучении направлений
развития российской внешней политики в Европе и в Азии, как
пример опыта, апробированного государством, имеющим некоторые
сходные с Россией черты в географическом и геополитическом
отношении. Автор работы на конкретных исторических примерах
анализирует существовавшие, существующие и зарождающиеся
векторы внешней политики Австралии и влияние на них внутренних
и внешних экономико-политических процессов. Содержащийся в
диссертации материал, поставленные проблемы и сделанные
выводы могут быть использованы в дальнейших научных
исследованиях международных отношений, истории,
конфликтологии, а также в учебном процессе при чтении курсов по
18 Indyk М. The Australian Study of IRII Surveys of Australian political science in Aitkin D. (eds.). - Sydney: Unwin, 1985.
теории и истории международных отношений и другим гуманитарным дисциплинам.
Апробация результатов диссертационного исследования. Основное содержание и выводы исследования были апробированы при чтении учебного курса «Дипломатия АТР», для студентов четвертого курса РУДН, а также отражены в научных публикациях автора, в том числе, в Вестнике РУДН (серия «Международные отношения»), а также в журнале «Международная экономика», которые входят в перечень научных изданий, рекомендованных ВАК России. Отдельные положения работы обсуждались в ходе академической стажировки в Школе международных, политических и стратегических исследований при отделении международных отношений Австралийского национального университета (ANU)19 в Канберре, где автор участвовал в семинарах с ведущими учеными в области внешней политики Австралии , а также принимал участие в конференциях, проходивших в Австралийском национальном
университете, посвященных вопросам политики в ATP .
Структура данного диссертационного исследования состоит
из введения, в котором указаны актуальность, цель и задачи
исследования, основной части, состоящей из трех глав, заключения,
списка источников и литературы, приложений.
Роль британского наследия в создании внешнеполитических ориентиров австралийской политики в АТР
Антропологи давно указывают на факт, что многие традиционные общества имеют в своей основе принципы организации жизненного пространства, отличные от территориальности - последнюю в них заменяют сложные сети родственных связей. Более того, для некоторых обществ, в частности, тех, для которых сельское хозяйство является основным видом деятельности, принцип строгих территориальных границ является и вовсе неприемлемым ввиду хрупкости их экосистемы. Принцип территориальности, имеющий в своей основе право частной собственности на землю и, как следствие, постоянное использование одних и тех же сельскохозяйственных угодий в одних и тех же целях, доказал свою несостоятельность в регионах с необходимой цикличностью земледелия. В соответствующих обществах мы наблюдаем замену принципа территориального сувереннитета на «nomadic property rights»30 и «thesovereign importance of movement». Таким образом, принцип территориальности не может считаться изначальной, объективно необходимой предпосылкой любой концепции МО, и является не более чем одной из возможных форм организации, вызванной к жизни определенными политическими и социальными условиями в определенном контексте. Этот принцип является продуктом западной цивилизации с ее специфичным историческим опытом.
Небольшой исторический экскурс поможет нам понять, каким образом два упомянутых фактора - политическая территориальность и культурная обособленность легли в основу внешней политики Австралии по отношению к странам АТР32.
Как мы отметили выше, внешняя политика Австралии уходит корнями в период Нового Времени и имеет прямую связь с идеями о политическом пространстве и идентичности, зародившимися в эту эпоху на Европейском континенте33. Начало процесса совпало по времени с периодом развала средневекового мировосприятия. Как отметил Мишель Фуко, мир прежде, в период средневековья рассматривался с позиций Христианства. В этом мире: существовала иерархическая согласованность территорий, которые разделялись на священные и мирские, защищенные и открытые, городские и сельские. В космологической теории выделялись сверх - божественные территории в противовес к божественным, и божественные в противовес к земным.
Такая концепция средневекового пространства была основана на «эпистемах сходства», где всё соотносилось с положением Бога в мире.35
Мир представлял собой священный текст, в котором, как писал Вильем Коннолли, «все соединялось между собой посредством цепей сходства установленных в священном мире гармонии, соответствия и подобия». Пространство было многоуровневым, гетерогенным, его составляющие обеспечивали определенные функции в мире, упорядоченном свыше. В эпоху Возрождения концепция священного и иерархичного пространства была постепенно разрушена, что не замедлило вызвать кризис в иерархической Европе. Результатом этого кризиса стала фундаментальная трансформация политических устоев общества. С этого времени функция его структурирования была постепенно возложена именно на национальную идентичность.37 Средневековые структуры общества постепенно отмирали, и на их место приходило современное понимание пространства, общества и идентичности, что в свою очередь было тесно связано с появлением индустриального капитализма, современных наук и современного национального государства.
Одной из центральных фигур трансформации, переживаемой средневековой Европой, стал Томас Гоббс. Его работа «Левиафан» представляет собой переосмысление общества и идентичности, которое неразрывно связано с появлением современного суверенного государства. Данное переосмысление проходило на фоне политического и теологического хаоса, при котором божественная основа, цементировавшая средневековый мир постепенно размывалась, а установить новый политический порядок было достаточно сложно. Отвечая на вызов своей эпохи, Гоббс попытался сформулировать новые принципы иерархии и идентичности, описывая суверенное государство, строящееся на изменённых концепциях власти и закона. Гоббс положил начало постепенному переходу от идеи общества божественно - иерархического к обществу, созданному самим человеком, социумом - рождение « искусственного человека» следует понимать именно с этой точки зрения. Идея политического тела представляет собой общественную модель организации пространства и идентичности, которая чётко очерчена и обладает суверенной юрисдикцией. Левиафан Гоббса представляет собой упорядоченное пространство территориального государства, элементы нездоровья, привносимые как вирус извне и порождающие смуту, подлежат вычленению и уничтожению иммунной системой этого организма.
Таким образом, проводя границы между тем, что находится внутри, и тем, что остается снаружи, общество выдворяет хаос за ворота внутреннего пространства и устанавливает порядок. При этом управляемый мир создается внутри строго очерченных границ.41 Для нас важно то, что разделение пространства на внутреннее в внешнее, находящееся за границей, сделало возможным переход от божественного порядка к идее суверенного государства - от многослойной и многоуровневой феодальной системы к системе международных отношений, основанной на территориальной организации политического пространства которая существует и по сей день. Всякие отклонения от принятых внутри территории норм - пьянство, инакомыслие, смуты и т.д. стали объектом преследования со стороны государства; идея чуждости стала проектироваться во внешний мир. Рейнхарт Козелек справедливо отметил, что именно разграничение Гоббсом пространства на независимые организованные изнутри фрагменты, морально-этическая целостность которых, всецело обеспечивается организующим государством, позволило выделить ядро внешней политики из сумбура религиозной юрисдикции.42 Идея внутреннего и внешнего миров является центральной для понимания того, каким образом политические деятели Австралии рассматривали и продолжают рассматривать АТР. В поисках защиты границ Австралии, многие поколения австралийцев воспринимали внешний регион как опасный и непредсказуемый. АТР стал эталоном отличия, по .отношению к которому Австралия измеряла свою суверенную идентичность. Авторы современной внешнеполитической доктрины Австралии рассматривают регион и мир в целом, прежде всего, с точки зрения понимания государства, как центрального элемента международной системы. Проектируя в АТР западное представление о международных отношениях, основанное на идеях нерушимости территориальных границ, политические деятели Австралии воспринимают регион, как мозаику, состоящую из большого количества суверенных государств. Эдвард Соя отметил в своей работе, что Западная концепция МО основана на «чётком разделении политического пространства», в котором «традиционная Западная карта имеет линейную структуру, является невероятно чёткой (по крайне мере с виду) и разделена на различные фрагменты» территорий.4 Что приводит к тому, что региональная идентичность искусственно сужается до уровня территориальных образований, интересы общества Азии и Тихоокеанского региона сводятся к интересам элит отдельных государств. Столь недальновидный подход заметно сузил участие и вес Австралии в региональных процессах. Такие вопросы как миграция, тендер, экология, проблемы коренного населения слишком часто остаются за рамками дискуссий на проводимых австралийцами международных форумах. Решение этих вопросов, однако, невозможно найти в узком контексте территориальных взаимоотношений, они носят глобальный надгосударственный характер и выходит за рамки территориальных границ.
Чтобы установить связь между идеей территориальности, зародившейся в эпоху Возрождения и идеей самоопределения Западной культуры путем противопоставления западного мира другим историческим формациям, важно вернуться к эпохе открытий, происходивших одновременно с экспансией Запада. Именно в этот период европейцы впервые напрямую столкнулись с другими народами и культурами. Тогда же начала выстраиваться цельная международная система, в которой безраздельно господствовала Западная цивилизация. Как известно, ключевым моментом в истории человечества стало открытие Америки Христофором Колумбом. Цветан Тодоров использует пример испанского завоевания Америки для анализа типичного сценария, по которому развивались отношения Запада со вновь открытыми им отличными культурными образованиями45 Тодоров отмечает, что политика испанцев в отношении американских индейцев может быть сведена к двум основным подходам, которые традиционно использовали европейцы в контактах с отличными культурами.
Переориентация внешнеполитического курса Австралии в АТР в послевоенное время (1945-1949 гг.)
С окончанием Второй мировой войны в международных отношениях стала преобладать более открытая атмосфера. Для некоторых европейских колоний, таких как Голландская Ост-Индия, японская оккупация и последующий разгром Японии открыли путь к освобождению от европейского колониализма. В Австралии, тем временем, либеральная интеллигенция, мобилизованная государством в ходе войны, получила возможность выразить свою либеральную позицию в рамках послевоенной реконструкции австралийского общества. В послевоенный период внешняя политика страны формировалась той немногочисленной прослойкой общества, чей военный опыт мобилизации воплотился в непоколебимой вере в эффективность государственной пропаганды прогресса, процветания и демократии. Основное политическое влияние в этот период имели премьер министр Бен Чифли, секретарь министерства иностранных дел Джон Бёртон и министр иностранных дел Герберт Эватт. В руках этих людей, послевоенная дипломатия Австралии основывалась на масштабном кейсианском либеральном видении глобального развития и на особой разновидности либерального интернационализма, предлагаемой, в частности, Г. Эваттом в его неустанных попытках развивать и продвигать идеи недавно созданной Организации объединённых наций. В рамках либеральной внешней политики Канберра пыталась наладить более тесные отношения с Азиатско-тихоокеанским регионом. Лейбористское правительство устанавливало благожелательные и в целом положительные отношения с формирующимися националистическими элитами Азии, прежде всего, с индонезийским антиколониальным националистическим движением. В то время как австралийские портовые рабочие блокировали отгрузки голландских грузов из австралийских портов, австралийские представители в ООН подвергали жесткой критике вторую голландскую «полицейскую акцию» в Индонезии и требовали исключения Нидерландов из ООН. Австралийская поддержка получила однозначную оценку и признание индонезийского националистического республиканского руководства, которое назвало Австралию своим представителем при Посредническом комитете ООН, а министр иностранных дел Индонезии, доктор Субандрио, и вовсе охарактеризовал Австралию как «акушерку» Индонезийской республики. Основываясь на симпатии по отношению к национально-освободительным движениям, лейбористская внешняя политика, пожалуй впервые, отдалилась от традиционного, по отношению к Азии, чувства угрозы. Лейбористское правительство сделало шаг на пути пересмотра австралийской идентичности, пытаясь рассматривать Австралию не как западный аванпост во враждебном регионе, а как небольшую страну, которая имеет много общего с формирующимися независимыми государствами АТР. Доктор Эватт подчеркивал заинтересованность Австралии в развитии международных структур, способных поддерживать небольшие государства и сдерживать чрезмерное влияние, оказываемое доминирующими сверхдержавами, такими как США и СССР. Впервые в своей истории австралийская внешняя политика значительно отдалилась от безусловной поддержки глобальных интересов западной мировой гегемонии.
Новый либеральный курс, тем не менее, был далеко не однозначным. Оказывая поддержку Азиатским колониям в их борьбе за независимость, лейбористское правительство не смогло в полной мере отказаться от протекционистской политики прошлого. В эпоху министра иммиграции Артура Колвелла, лейбористы стали, пожалуй, самым убежденным и бескомпромиссным правительством страны в деле пропаганды и реализации политики Белой Австралии. Проводя в жизнь новую программу «заселения Австралии», Колвелл разрешил въезд в Австралию огромному количеству белых мигрантов из Европы, при одновременной депортации не имеющих гражданства азиатских супругов австралийских рабочих и запрете въезда в страну «азиатов». Такая расистская и дискриминационная политика проводилась в рамках распространённого убеждения в том, что «процветающая», «демократическая» англо-саксонская Австралия должна сохранять культурную чистоту от «азиатской примеси» региона.
Некоторые пережитки прежнего протекционизма явно сохранились и во внешней политике Канберры, уживаясь в ней с новыми прогрессивными веяниями, упомянутыми выше. Одним из таких пережитков была одержимость правительства Австралии вопросом опасности возрождения Японии. Канберра препятствовала заключению японского мирного договора, считая его слишком «мягким». С другой стороны, Австралия непрерывно ратовала за создание тихоокеанского пакта безопасности, Эватт неоднократно обращался к США с просьбой предоставить гарантию безопасности, которую ранее обеспечивал австралийцам британский флот.
Стремясь добиться размещения американских военных сил как можно ближе к Австралии, Эватт, осознанно или нет, возвращался к восприятию АТР как источника угрозы как для Австралии, так и для безопасности мира в целом. При этом АТР вовсе не рассматривался во всем его культурном многообразии, его островная часть виделась лейбористам как недифференцированное геополитическое пространство, которое, представляя угрозу Австралии, должно быть нейтрализовано, возможно, даже посредством оккупации. Австралийско-новозеландский пакт АНЗАК, задуманный Эваттом еще во время войны, служит хорошим примером этого мелкомасштабного империалистического мировоззрения. Пакт однозначно призывал к созданию зоны региональной обороны в «южном и юго-западном Тихом океане» в послевоенный период, а также утверждал приоритетное право Австралии на доступ к послевоенному планированию региона В 1946 году Эватт заявил: а наша роль в Тихом океане первостепенна Австралийское правительство ни на минуту не прекращало работы, чтобы сделать из нашей страны основного участника при принятии международных решений, касающихся этой территории.» В этом своем заявлении Эватт в первую очередь поднимает вопрос о «юго-западной части Тихого океана», рассматриваемой в качестве зоны жизненных интересов Австралии и о праве Австралии вмешиваться в дела указанной территории, если не своими собственными вооруженными силами, то при помощи нового имперского «покровителя». С целью завлечь США в регион, Эватт предложил остров Манус для расположения военно-морской базы США.90 Остров Манус находится севернее Новой Гвинеи и формально не является австралийской территорией, однако Австралия получила ранее мандат на эту территорию в рамках системы Лиги Наций. Не подвергаемое сомнению допущение возможности использования Мануса австралийским правительством в качестве подконтрольной территории в переговорах с США, и отсутствие малейших попыток проконсультироваться с населением острова, стало доказательством однобокости и лицемерия официальной риторики о «суверенных правах каждого народа», публично используемой Эваттом. Де-факто, внешняя политика правительства лейбористов по-прежнему проводилась в «колониальном духе» в соответствии с «западной империалистической картиной мира».
Неспособность Австралии полностью порвать с «имперским рефлексом» была не только результатом личного мировоззрения Эватта, она была обусловлена тем, что либеральный регионализм продолжал опираться на теоретическую платформу реалистической традиции австралийской внешней политики. И реалисты, и либералы по-прежнему определяли региональную идентичность с точки зрения глобальной дихотомии «западного своего» и «азиатского чужого». Приверженность нового либерального курса прежней дихотомии хорошо отражена в работе Фредерика Эгглстона и Вильяма Макмэхона Болла, пожалуй, двух наиболее ярких представителей либеральной ветви австралийской послевоенной политики. Так же, как и их политические противники - классические реалисты, Эгглстон и Болл охарактеризовали регион как «нестабильный», стратегически «опасный» и экономически «отсталый».93 Демократические традиции, высокий уровень экономического развития и стабильный общественный порядок, преобладавшие на «развитом Западе», противопоставляются устройству азиатского общества, в котором вопрос порядка, с точки зрения авторов, далек от разрешения.
Новая региональная доктрина внешней политики Австралии в АТР
Рассматриваемый в этой части главы период начинается с провозглашения президентом США Никсоном Гуамской доктрины (25.06.1969 г), в то время, когда в Австралии у власти находилось либеральное правительство Джона Гортона (1968-1971 гг), охватывает короткое пребывание во главе того же либерального кабинета Вильяма Мак Маона (1971-1972), так и не сумевшего овладеть ситуацией и по этой причине сдавшего властные полномочия лейбористам, и, заканчивается знаковым для этого периода пребыванием у власти правительства лейбористов Г.Витлэма (1972-1975 гг).
Мы сосредоточим внимание на том, как на Австралийском континенте происходило разрушение жестких границ холодной войны, знаменуя фундаментальное ослабление доминирующих дискурсивных практик, лежащих в основании западного миропорядка. Двигаясь в этом направлении, мы рассмотрим связь современной внешней политики Австралии и переживаемого ею кризиса с глобальной концепцией постмодернизма, сформировавшейся в новейшей социальной теории. Новое осмысление практики МО стало необходимым в силу очевидного крушения западной мировой системы и ослабления образующих ее суверенных идентичностей в конце XX века. Бросая вызов классической западной теории и геополитике, австралийские сторонники постмодернизма стремились к критическому осмыслению дискурсивного контекста современной внешней политики региона и истоков так называемой Тихоокеанской эры. Война во Вьетнаме и поражение в ней проамериканской коалиции сыграли роль отправной точки для пересмотра западной геополитики и его катализатора.
Череда событий, связанных с этой войной, поставила под сомнение не только западную гегемонию в мире, но также и великую антиномию между западными «своими» и колониальными «чужими». В последующие десятилетия произошло разупорядочение мировых политических отношений, и явное ослабление доминировавшего ранее территориального принципа организации политического пространства. Результатом этого процесса стал сдвиг от биполярности Холодной войны к многоцентровому мировому порядку. Западный индустриальный центр начал все более ощутимо приходить в упадок, на фоне которого реализовалась трансформация традиционных азиатских периферий в самостоятельные центры накопления капитала.
Однако, столь фундаментальный сдвиг в мировой экономике не привел к переосмыслению западного пост-ренессансного дискурса, определявшего внешнюю политику Холодной войны. Вопреки велению времени, австралийские политики делали попытки уберечь от разрушения западный миропорядок, оберегая, прежде всего, доминирующие геополитические границы прошлого. Политическая элита отчаянно пыталась не допустить укоренения феноменов различия, сдержать быстротекущие изменения и отрицать многоплановость, характеризующие современную мировую жизнь.
Как мы увидели ранее, мироустройство эпохи Холодной войны характеризовалось относительной как политической, так и экономической стабильностью, позволившей западным политикам провести демаркацию границ между «своим» и «чужим», Западом и Востоком, развитым и неразвитым и т.д. В индустриальных обществах, таких как Австралия, политическая культура, поддерживаемая относительным большинством населения, была обусловлена дисциплинарным характером политики Холодной войны. Апеллируя к угрозе мирового коммунизма, западные лидеры смогли мобилизовать общество для поддержки государства перед лицом общего врага. Ведущие индустриальные страны запада добились особого политического и общественного консенсуса, прибегнув к экономическому компромиссу между трудом и капиталом. Опирающийся на международные рычаги регулирования экономики с помощью таких организаций, как МВФ, Всемирный банк и подобных им, компромисс этот был, по сути, неписаным договором, по которому профсоюзы гарантировали стабильные трудовые отношения в обмен на благосостояние и трудовые гарантии. 60-е и 70-е годы XX века ознаменовались широкомасштабным экономическим, политическим и военным кризисом, потрясшим фундамент благополучного до той поры мироустройства, Экономика и военная мощь США продемонстрировали первые признаки слабости. В 1969 году Никсон провозгласил Гуамскую доктрину, которая фактически стала призывом для союзников США взять на себя ответственность за собственную безопасность. Это обозначило, среди прочего, нежелание США быть вовлеченными в будущем в военные конфликты отдаленных регионов. Символичным событием, развеявшим миф о непобедимости вооруженных сил США, стало наступление вьетнамцев Тета на финальном этапе войны. Как выразился Стенли Карноу, Тет «поразил американских офицеров» как размахом этой операции, так и ее смелостью, и «ошарашил» президента Линдона Джонсона. Выйдя из состояния шока, Джонсон объявил о своём намерении не участвовать повторно в президентских выборах, и в значительной степени снизил интенсивность воздушных ударов по Северному Вьетнаму. Еще более тревожными для США и их союзников стали практически вышедшие из-под контроля террор и жестокость войны, которая велась абсолютно бесчеловечными методами с использованием новейшей тактики и вооружений. Показательным было негодование пробудившегося общественного сознания, вызванное резней в Ми Лай, когда американские военные безжалостно уничтожили сотни вьетнамских мужчин, женщин и детей. Расправа над мирным населением вызвала такую реакцию не потому, что среднестатистический американец считал вьетнамцев невинно пострадавшими, но скорее потому, что речь шла о США - вершине западного либерального мышления, вовлеченной в шокирующие акты варварства. В этом смысле Вьетнам может рассматриваться как символ глубокого кризиса морального, политического и культурного мировоззрения, когда предположение об обоснованном превосходстве над «другими», определявшее западную идентичность, было в большой степени поставлено под вопрос. Но, может быть, самым разрушительным фактором для классической системы мирового порядка стал экономический спад, распространившейся по всему миру в начале 1970-х годов. Боевые действия США во Вьетнаме требовали от американской экономики серьезных затрат, администрации Джонсона и затем Никсона, увеличили долларовую денежную массу. Что, разумеется, наводнило мир излишней наличностью, и привело к всемирной инфляционной спирали.179 Появление нового феномена стагфляции, выразившейся в одновременном росте инфляции и безработицы, явилось признаком системного кризиса в мировом процессе накопления капитала. Американский доллар ослаб, мировые валютные рынки вышли из-под контроля, произошел сдвиг к гибким курсам обмена валют. Все это ознаменовало конец бреттон-вудских регулирующих механизмов послевоенной либеральной экономики и начало процесса, который Роберт Кокс назвал «мировым структурным беспорядком».180 Беспрецедентный экономический рост послевоенного периода, наконец, подошел к завершению: экономика промышленно развитых стран вошла в состояние стагнации, и протекционизм становился все более и более распространенным. Как отмечал Роберт Гилпин, «к середине 80-х годов либеральная мечта об развитии мировой экономики, организованной в терминах саморегулирующегося рынка потерпела крушение».
Последствия этого экономического кризиса были особенно разрушительными для правительства США, которое, после Вьетнамской войны, так и не смогло решить проблему огромного бюджетного дефицита. Искусственное завышение цены американской валюты, примененное как средство борьбы с инфляцией, привело к преобладанию импорта над экспортом, и инициировало быстроразвивающийся процесс деиндустриализации, особенно затронувший средний запад Соединенных Штатов.
Вызывая все более растущее чувство беспокойства в развитых индустриальных странах, экономические проблемы оказались не под силу национальным правительствам, фундаментальные социально-экономические цели развития западного общества более не были обеспечены.
Доктрина национальной безопасности Австралии в рамках современных проблем стратегического сотрудничества в АТР
В результате реформ, проведенных М. Горбачевым, Советский Союз прекратил свое существование, и рассматривать впредь коммунизм и советскую угрозу в качестве главной опасности стало безосновательным. Не прошло и года со времени истерической реакции правительства Роберта Хоука ( 1983-1991) на действия Ливии и Советского Союза в Тихом океане, как министр иностранных дел этого же правительства смог заявить о бесследном исчезновении вражеских сил на юге Тихого океана. Австралийским стратегам понадобился новый тип внешнего врага. Поиск потенциальных угроз был обусловлен требованиями идентичности государства и репрезентативных практик государственного управления, нуждающихся в четко проведенной границе между суверенным внутренним пространством идентичности и внешним пространством чуждости.
В отсутствие главного противника в холодной войне, австралийцам пришлось вновь пуститься на поиск нового образа «чужого», стоящего у ворот и угрожающего национальной безопасности. Угроза могла исходить из разных источников. Ислам, иммигранты, мировой терроризм, СПИД, экономическая отсталость в разное время в той или иной мере олицетворяли собой образ «чуждости» в австралийской международной политике эпохи 90-х. Ранее главная роль врага отводилась, все же, преимущественно отдельным определенным государствам. В 1950-е и 1960-е годы таким врагом последовательно были КНР, Индонезия, Северный Вьетнам и Советский Союз. После знакового отчета Пола Дибба в 1986 году разработчики оборонительной стратегии сделали вывод об «отсутствии отчетливо выраженной угрозы масштабной прямой атаки», наиболее вероятная опасность исходила теперь, с их точки зрения, от «непредвиденных обстоятельств низкого и повышенного низкого уровня организации».243 По-прежнему опасаясь Китая и прочих традиционных военных противников, австралийские стратеги сконцентрировали основное внимание на появляющихся угрозах невоенной природы. В соответствии с основными положениями Белой книги обороны 1994 года «Защищая Австралию»:...этническая и национальная напряженность, экономическое соперничество, обманутые ожидания благосостояния, религиозные и расовые конфликты или иные проблемы могут привести к нестабильной и потенциально опасной стратегической обстановке в Азии и Тихом океане в ближайшие 15 лет.244
Главным носителем идеи чуждости стало не какое-либо определенное государство, а достаточно размытая региональная «мозаика ненадежности» Теперь, вместо очевидной военной угрозы, опасения вызывала размытость границ, разрушение территориальной целостности, слом старых моделей геополитической организации. Утратив силу ощущения неотвратимости четко представляемой угрозы экспансии Китая или СССР, новая модель внешнего врага отсылала целиком к АТР, именно он стал теперь носителем идеи чуждости и опасности. Угроза таилась «где-то там, в регионе», зловеще скрываясь за «австралийской околицей». Обновленное восприятие «региона как угрозы» требовало защиты территориальных границ государства посредством отделения «нас» от «них». Выполняя роль маркера, «регион» стал восприниматься как геополитический «котел», из которого в любой момент мог вырваться крупный конфликт.246 Политических деятелей стали беспокоить военная модернизация Китая, растущий национализм и милитаризм в Японии, быстрые экономические изменения в Тихом океане, усиливающийся протекционизм в ЮВА, растущая «нестабильность» в Южно-Китайском море и ускоряющаяся «гонка вооружений» в Азии. Однако, вопрос о том, почему столь разобщенные и, вроде бы, не связанные между собой факторы были включены в единый перечень очагов региональной нестабильности, современными стратегами постоянно игнорировался и оставался без ответа. Объединяя вышеозначенные явления в едином дискурсе «чуждости» и «враждебности», австралийцы зачастую увязывают их между собой искусственно. Под определенным углом зрения, взятые в совокупности, эти факторы могут восприниматься как угрожающие для безопасности Австралии.248 Однако, такая трактовка ситуации и вызванная ею защитная реакция, не являются, само собой разумеющимися. Можно было бы, взглянув на вещи с более оптимистической точки зрения, ожидать и менее апокалипсического восприятия так называемой «региональной нестабильности». Достаточно заметить, что стремительные исторические изменения, произошедшие в последнее время в азиатских и тихоокеанских обществах, носят закономерный характер в расширяющейся и глобализующейся мировой экономике. Можно было бы постараться увидеть интересные возможности для созидательной дипломатии в новых условиях. К сожалению, «оборонительно-охранительное» мышление австралийцев в очередной раз не позволило отойти от привычного рефлекса вытеснения, перенесения большинства современных мировых проблем на область вне государства, определяемую как «их регион».
Верные западной концепции МО, современные политические деятели в конце XX века избрали неореалистическое объяснение причинам экономического спада и потери западной мировой гегемонии. Здесь уместно затронуть основные вопросы неореализма и его теоретического основания, в особенности, его озабоченность регионализацией мировой экономики и меркантилистской политикой, которые, согласно классикам неореализма, увеличивали возможность мирового конфликта в будущем.
Выдвигая неореалистическую концепцию, Чарльз Киндлбергер доказывал, что единичная, господствующая сила (т.е. США) абсолютно необходима для международной экономической стабильности. Она является предварительным условием последней, отсутствующим в настоящий момент в международной политике в связи с появлением в ней новых центров силы (таких, как Япония и Западная Азия). Процесс мультипликации центров силы не только потребовал болезненных корректировок политического курса многих государств, но также породил вероятность возникновения серьезных конфликтов, включая ознаменовавшую 90-е годы напряженность между США и Китаем. Выдвинув свой тезис, Киндлбергер показал, что во времена холодной войны США предоставляли «общественные блага» порядка и международной стабильности, обеспечивая тем самым необходимые предварительные условия для развития Западной Азии. Груз всех, связанных с этим расходов несоразмерной ношей лежал на Соединенных Штатах как на гегемоне. В условиях экономического спада нести эти расходы, оставаясь толерантными по отношению к протекционистской промышленной политике стран региона, стало для США обременительным. Что ознаменовало начало периода нарастания напряженности в торговых отношениях и даже породило опасность потенциального конфликта. В приведенной перспективе МО, неореалисты подспудно проводят идею о желательности вновь распространить мощь США на весь мир и вернуться к ранней эпохе американского глобализма. Не удивительно, что многие из них оплакивали окончание холодной войны, когда США могли диктовать свою волю и обеспечивать так называемое «лидерство» в сумбурном мире.
Описанная обеспокоенность неореализма была положена в основу современных австралийских дебатов по вопросам безопасности, хотя эти дебаты в общем велись в ключе скорее традиционного реализма, чем его неореалистической версии. Сложившееся положение хорошо отражено в трудах Пола Дибба, правительственного советника и ведущего австралийского аналитика по вопросам обороны, защищавшего тезис о необходимости развития в Азии механизмов «уравновешивания сил». Для Дибба, «необузданное соперничество между азиатскими державами [вполне может перерасти] в доминирующую тематику XXI века, [в которой] кроется опасность того, что тихоокеанская эра закончится масштабной войной в Азии двумя-тремя десятилетиями позже». Доказывая, что правительства его страны «слишком расслабились в вопросе безопасности», Дибб нацелил свою критику на вновь становящийся актуальным либеральный, многосторонний подход австралийской внешней политики.
