Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Закавказье в международных отношениях: исторический аспект
Борьба за господство в Закавказье: XVI в.-1914 г
Первая мировая война и события в Закавказье 13
Закавказье в годы правления М.С. Горбачева: этнические конфликты и советская реакция 31
Глава 2. Формирование внешнеполитического курса Турции по отношению к Южному Кавказу
Конец холодной войны и его влияние на внешнеполитические приоритеты Турции 44
Возрождение пан-тюркистских тенденций по отношению к государствам Центральной Азии и Южного Кавказа 49
Проникновение Турции на Южный Кавказ в 1990-е годы: роль внутриполитических факторов 53
Политическое развитие постсоветских государств и реакция Турции: от эйфории к разочарованию 71
Глава 3. Основные направления турецкой стратегии на Южном Кавказе (1992-2002 гг.)
Конфликте Нагорном Карабахе 75
Нефтегазовая проблематика и борьба за трубопроводы 84
Турция и Армения 101
Турция и Грузия 107
Связь курдского и чеченского вопросов в российско-турецких отношениях 111
Активизация политики Турции в Евразии и Пакт стабильности для Кавказа 118
Оценка внешней политики Турции на Южном Кавказе 120
Глава 4. Внутриполитические процессы в постсоветской России и их влияние на внешнюю политику государства в ближнем зарубежье
Распад СССР и формирование внешней политики Российской Федерации 126
Борьба течений во внешнеполитической мысли России 133
СНГ как приоритет российской внешней политики 140
Внешняя политика России в эпоху Примакова: обретение зрелости 146
Российские интересы на Южном Кавказе 149
Глава 5. Формы и результаты российского присутствия на Южном Кавказе (1992-2002 гг.)
Россиян Грузия 157
Россия и Азербайджано-армянские отношения 174
Каспийский бассейн 193
Оценка российской политики на Южном Кавказе 206
Заключение 213
Библиография 224
- Закавказье в годы правления М.С. Горбачева: этнические конфликты и советская реакция
- Возрождение пан-тюркистских тенденций по отношению к государствам Центральной Азии и Южного Кавказа
- Связь курдского и чеченского вопросов в российско-турецких отношениях
- Внешняя политика России в эпоху Примакова: обретение зрелости
Введение к работе
Предмет исследования. Настоящая диссертация посвящена исследованию российской и турецкой политики на Южном Кавказе в широкой исторической ретроспективе и в постсоветском контексте. Предпринята попытка рассмотреть истоки, стадии и результаты этого процесса. Особое внимание уделено изучению стратегий России и Турции по отношению к социально-экономическим, политическим и этническим проблемам региона в период после холодной войны, а также влиянию этих проблем на взаимоотношения между двумя государствами.
Актуальность темы. Роль Южного Кавказа во внешней политике России и Турции в контексте отношений между этими странами составляет предмет, привлекающий повышенное внимание многих исследователей. Это объясняется тем обстоятельством, что Южный Кавказ, будучи на протяжении многих веков ареной российско-турецкого политического и экономического соперничества, в значительной степени и сегодня остается объектом жизненно важных интересов крупных держав.
Происходящее на Южном Кавказе имеет не только региональное, но и глобальное измерение, в том числе связанное с проблемой сохранения мира, что делает регион предметом повышенной озабоченности Москвы и Анкары. Южнокавказские государства переживают серьезные политические и экономические трудности, осложненные жестокими межэтническими столкновениями. Конфликты в Абхазии и Южной Осетии ставят под сомнение будущее Грузии, нагорно-карабахский вопрос - будущее Азербайджана и Армении, в то время как, проблемы эксплуатации и транспортировки каспийских энергоресурсов являются источником противоречий более широкого международного масштаба, ибо они непосредственно касаются национальных интересов региональных (Россия, Турция, Иран) и внерегиональных держав (США, Европейский Союз).
Но острее всего события на Кавказе касаются России и Турции. Оба государства по-разному понимают южно-кавказские проблемы, отсюда и разные подходы к ним. Это заставляет историков и политических аналитиков исследовать происхождение этих различий и степень их воздействия на российско-турецкие отношения после холодной войны.
Цели и задачи исследования. Главную цель мы видели в определении места и значения Южного Кавказа во внешнеполитических стратегиях России и Турции как в «классическом» историческом контексте, так и в контексте постсоветского десятилетия (1992- 2002 гг.).
Эта общая установка предполагала решение следующих задач.
Изучение исторического фона, на котором разворачивалось политическое соперничество между Россией и Турцией на Южном Кавказе.
Анализ природы тех изменений, которым подверглись внешнеполитические установки двух государств прежде всего в том, что касалось их доктринальных представлений о собственных национальных интересах в условиях распада Советского Союза, представлений, которые, в свою очередь, обуславливали их поведение по отношению друг к другу. Южный Кавказ играл здесь ключевую роль.
Проследить пути формирования внешнеполитических курсов России и Турции в рамках их политических и экономических отношений на южнокавказском направлении.
Выявить в российско-турецких отношениях на Южном Кавказе ту степень симметрии или асимметрии, которая непосредственным образом влияла на процесс формирования доверия между государствами. В этой связи в фокусе внимания оказываются не только объективные противоречия, но и реальные, широко практиковавшиеся Москвой и Анкарой способы их разрешения.
Не меньшую важность представляет также ответ на вопрос о том, кем, как и под влиянием каких обстоятельств принимались ответственные внешнеполитические решения, в какой степени они являлись производными той социально-экономической, политической, идеологической обстановки, которая была характерна для России и Турции.
Плодотворное решение этих задач немыслимо без стремления определить место Южного Кавказа не только в региональной, но и в глобальной конъюнктуре, подверженной подчас резким и непредсказуемым колебаниям.
Новизна исследования. Настоящая диссертация является попыткой заполнить некоторые пробелы в изучении российско-турецких отношений по поводу Южного Кавказа. Подавляющее большинство публикаций по данной теме носит слишком обобщающий характер и сосредоточено преимущественно на проблемах стратегического соперничества между Россией, Ираном, Соединенными Штатами и Турцией, тогда как у российско-турецких отношений есть собственное содержание, а также глубокий исторический, политический и экономический подтекст, сохраняющийся до сих пор. Исторические традиции, подозрения и предрассудки так или иначе продолжают оказывать давление на сознание лидеров и правящие элиты двух государств, порой подсказывая им не лучшие ходы на «шахматной доске» Южного Кавказа.
Кроме того, характерной чертой существующей (особенно западной) литературы по этой теме является избыточно теоретизированный подход к вполне конкретным, требующим соответствующей исследовательской методы, проблемам российско-турецких отношений на Южном Кавказе. Причем, образ действия России в этом регионе неизменно рассматривается как попытка восстановить имперский диктат. Исключительная ответственность за происходящие там негативные события, как правило, возлагается на Москву.
Другим изъяном этой литературы следует считать почти полное игнорирование исторического аспекта. Между тем последний позволяет многое прояснить в природе современных противоречий между Россией и Турцией на Южном Кавказе и, следовательно, указать на возможные пути их смягчения.
И, наконец, нельзя не отметить еще одну особенность исследований по теме. С одной стороны, чрезмерное акцентирование имперской подоплеки турецкой политики на Южном Кавказе, с другой, -- ярко-выраженная пан-тюркистская и пан-исламистская тональность, совершенно неуместная для аналитических работ. Хронология
Настоящая диссертация, посвящена исследованию российской и турецкой политики на Южном Кавказе в постсоветском контексте, рассматривается период с 1992 по 2002, а также исторические аспекты данной проблемы.
Историография
Российская историография. Проблема преломления национальных интересов России во внешнеполитической стратегии Кремля, в том числе на южно-кавказском направлении, подверглась интенсивному обсуждению в российских академических кругах, что нашло отражение в книгах, статьях, аналитических материалах.
Первая и важнейшая забота России на Южном Кавказе - ее собственная безопасность, угроза которой, по мнению ряда исследователей, может исходить именно из этого региона, учитывая высокую вероятность «экспорта» опасных социальных явлений на территорию Северного Кавказа.2 Аналитики также обращают внимание на высокую социальную чувствительность северокавказского населения к событиям, происходящим за Кавказским хребтом.3
В историографии нашли отражение две базовые концепции российской политики по отношению к региону. Первая основана на традиционных принципах «игры с нулевой суммой». Правила такой игры (в данном случае) предполагают интеграцию постсоветских государств под эгидой Москвы в качестве главного рычага для возрождения геополитической мощи России и ее статуса влиятельного глобального актора. Часть российских аналитиков, преимущественно коммунистического и националистического толка, рассматривает проблему безопасности России через призму имперского мышления и ратует за восстановление Советского Союза или Российской империи. В рамках такой установки первостепенная задача Москвы видится в провозглашении всего постсоветского пространства сферой особых, исключительных интересов России. Любое препятствие на пути реализации этой установки и, в частности, усиление позиций крупных держав на южной периферии бывшего Советского Союза, расценивается как открытый вызов России. Таким образом, широкое политическое и военное проникновение России в этот регион объявляется оборонительной задачей.4
Аналитики умеренно-либерального крыла считают, что внешняя политика государства прямо обусловлена его внутренним социально-экономическим и политическим состоянием. Поэтому Россия должна направить свои истощающиеся the Caucasus, (Brussels: VUB Press, 1996), p.I23. -Zaitsev A. "Russia and Transcaucasia" II International Affairs, (Moscow), Vol.43, No.5, 1997, p.34. -Cherniavskii S. "Russian Diplomacy in Transcaucasia" II Russian Politics and Law, vol.39, no.3 May-June, p.8. -Repin A. "The Role of Follower is nor for Us: Yevgeniy Primakov on Basic Guidelines of Russia s Foreign policy", FBIS-SOV-96-124, 25 June 1996. -Sokolov A. "Russian Peacekeeping Forces in the Post-Soviet Area", in "Kaldor Mary and Vashe Basker (eds.), "Restructuring the Global Military Sector: New Wars", p.9. Лукин В. Советская внешняя политика: русский аспект, Известия, 18 января 1990. - Козырев А. Преобразование России в новом мире, Известия, 2 января 19 ресурсы на решение «домашних» дел (прежде всего связанных с крупномасштабными реформами), приведя внешнеполитические расходы в соответствие со своими возможностями. Утверждалось также, что наилучшим образом осуществить свои национальные интересы на постсоветском пространстве Россия сможет лишь тогда, когда ее будут окружать независимые, стабильные, процветающие и, если не дружественные, то, по крайней мере, нейтральные государства. Именно такое окружение способно играть роль надежного барьера, защищающего Россию от деструктивных процессов, протекающих в исламском мире. Исходя из этой концепции, России следует сделать все от нее зависящее для урегулирования социальных и этнических конфликтов на Южном Кавказе, включая миротворческую деятельность и сотрудничество с заинтересованными державами. Естественно, такой подход подразумевает признание необратимости результатов распада Советского Союза и понимание фундаментального несоответствия имперской модели организации постсоветского пространства современным международным реалиям и тенденциям их развития.5 По мнению сторонников подобных взглядов, России требуется не соперничество с США, Европой и Турцией на Южном Кавказе, а партнерство с ними с целью ускорения экономической и социальной модернизации новообразованных государств.
Российские ученые включают в понятие «национальная безопасность» также вопросы, касающиеся производства и транспортировки энергоресурсов Каспия. Здесь еще явственнее звучит мысль об угрозе российским национальным интересам , хотя в последнее время все чаще раздаются призывы перейти от жесткой оппозиции планам Турции и Запада утвердиться на энергетическом рынке Южного Кавказа к практике взаимовыгодного сотрудничества.7
Что касается турецких интересов в регионе, то российские авторы предпочитают говорить о гегемонистской и экспансионистской политике Анкары на Южном Кавказе. Часто встречаются ссылки на «исторический» характер турецкой устремленности в сторону Кавказа и приводятся примеры, свидетельствующие о пан-тюркистском и пан-исламистском подтексте такой ориентации. Характерная для прошлых веков модель поведения турецкого государства механически проецируется на наше время. Турцию обвиняют в попытках установить свое господство в тюркских и мусульманских странах СНГ, руководствуясь неооттоманской идеологией. Особо подчеркивается несовместимость такой политики со стратегической задачей возрождения России на основе сохранения ее целостности.8 Определенные основания для российских подозрений дает тот факт, что Турция, как член НАТО, вольно или невольно воспринимается в качестве военно-политического инструмента Запада на постсоветском пространстве.
Важное значение для понимания общеметодологических и теоретических позиций российской историографии имеет 4-томная хрестоматия «Внешняя политика и безопасность современной России. 1991-2002».9 В этом уникальном в своем роде издании собраны аналитические статьи ведущих российских специалистов-международников, а также важнейшие документы, позволяющие глубоко изучить все векторы не только внешнеполитической мысли России, но и внешнеполитической деятельности соответствующих ведомств.
В историографическом плане безусловный интерес представляет 3-томный обобщающий труд «Очерки истории Министерства иностранных дел России», содержащий огромный фактический материал по истории внешней политики и дипломатии Российского государства.10
Западная историография. Особенности формирования и характер колебаний российской и турецкой внешней политики в постсоветский период, а также степень влияния на эти процессы нового понимания Москвой и Анкарой своих национальных интересов попали в центр внимания западного академического сообщества.11
В ряде исследований подчеркивается политическое и экономическое значение региона для Запада вообще и для США в частности, и в этой связи высказываются соображения о том, какой быть американской политике на Южном Кавказе.12 Причем, в подходах к этой чувствительной, с точки зрения благополучия Запада, теме наблюдается не столько теоретический уклон, сколько вполне практический интерес к проблеме эксплуатации нефтяных и газовых месторождений Каспия. Поскольку Южный Кавказ преподносится как арена жесткого российско-турецкого соперничества, вполне логичными в глазах западных исследователей выглядят призывы всячески поддержать Турцию против России.13
Ряд исследователей трактует политику России на Южном Кавказе как следствие имперских и гегемонистских устремлений.14 Москва по сути обвиняется в провоцировании политических, экономических и межэтнических осложнений в регионе. Иногда российский образ действий преподносится не как умысел, а как банальная ошибка в расчетах: иначе говоря, то, что замышляется как способ достижения стабильности, приводит к прямо противоположным последствиям. Есть и крайние точки зрения, сторонники которых прямо указывают на разжигание
Москвой межэтнических конфликтов, в частности, нагорно-карабахского, с целью установления своего господства в Армении и Азербайджане.
Западные ученые усматривают тесную взаимозависимость между этническими проблемами региона и международным соперничеством за каспийские ресурсы, доходя до открытых обвинений в адрес России по поводу преднамеренного обострения ситуации на Южном Кавказе, с тем чтобы предотвратить осуществление проекта Баку-Джейхан.16
В целом можно говорить о том, что исторические корни этнической борьбы игнорируются западными исследователями. Последние также недооценивают того обстоятельства, что многонациональная Российская Федерация имеет право на озабоченность положением на Южном Кавказе, поскольку чувствуют себя недостаточно уверенно перед лицом тех опасностей, которыми угрожает ей внутренняя ситуация в Грузии и Азербайджане. Как характерную особенность западной историографии следует отметить ее недостаточное внимание к российским источникам информации и к логике российской стороны. Естественно, это понижает уровень объективности исследований.17
Самостоятельным направлением в западной историографии можно считать изучение турецкой политики на Южном Кавказе после распада Советского Союза. Аналитики пришли к выводу, что принципиальные перемены во внешнеполитической стратегии Анкары обуславливаются превращением биполярного международного порядка в многополярный.18 По мнению многих экспертов, Турция может потерять свое прежнее стратегическое значение в глазах Запада, что заставит ее радикально изменить свое поведение на международной арене. Каковы будут эти изменения - вот вопрос, которым задаются на Западе.1
У ряда ученых уже есть ответ на этот вопрос. Они не исключают, что осложнение отношений с Европейским Союзом заставит Турцию перенацелить свои усилия на Кавказ и Среднюю Азию, что потенциально грозит обернуться негативными последствиями для Запада.20
Некоторые западные исследователи предпочитают акцентировать исторические предпосылки и «имперскую» составляющую в нынешнем стремлении Турции проникнуть на Кавказ и в Среднюю Азию. Не обойдены вниманием также культурные, языковые и конфессиональные связи, представляемые в качестве объективной основы для возрождения пан-тюркистского и пан-исламистского духа. Впрочем, имеются и существенные модификации в таком подходе. Так, некоторые эксперты, не отрицая признаков возрождения пан-тюркизма и панисламизма, утверждают, что в новой версии этой идеологии уже нет прежней имперской и интервенционистской природы - лишь культурные и экономические мотивы.22
Другая группа исследователей однозначно расценивает Турцию как стратегического союзника Запада в его борьбе против России за Каспийские нефтяные ресурсы и маршруты их доставки в Европу.23
Имеется также исследования, в которых причины активизации Турции на Южном Кавказе непосредственно объясняются турецкой внутриполитической ситуацией и соответствующими национальными интересами. В этом контексте приоритетное внимание уделяется механизму влияния экономики, политических сил и лоббистов на процесс формирования общей стратегии Анкары на Южном Кавказе.24
Турецкая историография. Политика России и Турции на Южном Кавказе привлекла внимание целого ряда турецких историков, политологов и экономических аналитиков в 1990-е годы. Особый интерес вызвали две темы: 1) пассивность Турции по отношению к советским тюркам ; 2) резкая активизация Турции на постсоветском пространстве.26 Турецкая историография, естественно, не могла обойтись без обращения к причинам столь резкого поворота.
Историческая борьба между Россией и Турцией в Закавказье давно стала традиционным сюжетом для турецких историков и политологов. Они склонны объяснять побудительные мотивы проникновения России на Кавказ имперскими соображениями, применяя эту концепцию и к современной ситуации. Некоторые работы порождают впечатление, будто Россия представляет собой главную угрозу безопасности региона, а российское вмешательство в этнические конфликты -ничто иное, как наследие имперского прошлого. России по сути отказано в праве иметь свои интересы в регионе и обосновывать их, в том числе и историческими обстоятельствами.
Несколько особняком стоят работы видного турецкого ученого Дуйгу Сезер.2 Она исследует корни того недоверия, которое было характерно для российски турецких отношений в прошлом и которое в определенной степени сохраняется и поныне. Как бы уравновешивая обвинения в адрес России (вовсе, впрочем, не обелял ее), Сезер подчеркивает, что и у российских властей было достаточно оснований для подозрений по поводу намерений Турции на Южном Кавказе и в Средней Азии.28
Не лучшим образом сказывается на турецкой историографии ее ориентация преимущественно на западные источники информации, которые подчас создают необъективную картину. Во многих работах чувствуется влияние школы политического реализма. Однако «реалистическое» видение вещей в конечном счете не распространяется на сферу познания причин, заставивших Россию придти на Кавказ и заставляющих ее оставаться там. Только как недоразумение можно расценивать утверждение, содержащееся в отдельных работах, о том, что российско-турецкое соперничество на Южном Кавказе - это новый феномен. Представляются весьма односторонними заявления некоторых аналитиков, согласно которым Россия и Турция ведут на Кавказе элементарную борьбу за власть.
Обзор источников и принципы работы с ними. Источниковую базу исследования составили различные документальные материалы официального происхождения, периодическая печать, работы мемуарного жанра, Интернет-сайты, интервью, взятые нами у турецких политических деятелей. Задача классификации современных источников по теме осложняется тем обстоятельством, что внутри них порой трудно бывает провести грань между разнотипными материалами. К примеру, в журнале или газете может быть помещена статья, где сугубо информативный аспект тесно переплетается с аналитическим, то есть субъективным. Крайне осторожного обращения требует мемуарная литература, несущая на себе отпечаток личного восприятия. В стремлении восстановить более или менее сбалансированную историческую картину мы использовали метод сличения источников, с тем чтобы расширить возможности для выявления достоверных фактов и объективных тенденций. Вместе с тем заведомая предвзятость того или иного источника также представляла для нас интерес, поскольку позволяла точнее отождествить его автора с определенным политико-идеологическим направлением.
Методология. В настоящей диссертации широко использованы теоретико-методологические подходы, практикуемые российскими и западными исследователями. Наибольшее предпочтение отдано принципам системного анализа, включая его политологическую составляющую. Вместе с тем, автор прибегает и к методикам, с помощью которых решаются научные задачи сугубо исторического, реконструктивного характера, связанные с изучением прошлого на основе конкретных фактов, причинно-следственных связей и последовательно-хронологического выстраивания событий.
Структура диссертации. Настоящее исследование состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии.
Во введении содержится постановка проблемы, определяются цели и задачи диссертации, даются историографический и источниковый обзоры.
В первой главе речь идет об истории отношений между Россией и Турцией на Южном Кавказе, начиная с XVI в. до распада Советского Союза.
Во второй главе рассматривается круг вопросов применительно к формированию внешнеполитического курса Турции по отношению к Южному Кавказу. Помимо всего прочего, мы пытались найти некую симметрию в поведении Анкары и Москвы на Южном Кавказе.
Третья глава не только представляет собой попытку понять основные направления турецкой стратегии на Южном Кавказе (1992-2002 гг.) но и имеет своей целью проанализировать ту роль, которую играет Южный Кавказ в российско-турецких отношениях после холодной войны.
Четвертая и пятая главы представляют собой попытку понять внешнюю политику постсоветской России вообще и по отношению к Южному Кавказу, в частности. Для этого мы сочли необходимым раскрыть характер идеологических дебатов в России по вопросам новой российской внешней политики. Крайне важным являлось изучение тех сил, которые принимали прямое или опосредованное участие в процессе формирования внешнеполитических решений. Существенное значение имела задача понять, какими именно мотивами руководствовалась Россия в своей политике на Южном Кавказе.
В Заключении подводятся итоги исследования. Терминология. В современном историческом и политологическом тезаурусе существуют определенные понятийные расхождения применительно к географическому пространству, расположенному к югу от Главного Кавказского хребта. В этой связи следует пояснить, что в данной диссертации термины «Закавказье», «Южный Кавказ», «государства Южного Кавказа» употребляются как взаимозаменяемые и не несут никакой идеологической нагрузки.
Закавказье в годы правления М.С. Горбачева: этнические конфликты и советская реакция
В феврале 1921 г. турецкая делегация во главе с Юсуфом Кемалем продолжила в Москве переговоры с большевистским правительством. Чичерин потребовал изменения условий Александропольского договора в пользу армян.114 Кроме того, он обвинил Турцию в подстрекательстве дашнаков против нового правительства в Ереване. Тем не менее, это не помешало России и Турции заключить договор о мире и дружбе. Отныне Каре, Ардаган и Артвин отходили к Турции, а Батум и Нахичевань - к Грузии и Азербайджану, соответственно. Теперь трем закавказским государствам предстояло принять условия московского соглашения. Немалые усилия к этому приложили Турция и Россия. 13 октября 1921 г. Турция, Азербайджан, Грузия и Армения подписали в Карее совместный договор, которым подтверждались московские договоренности. Так правительство Анкары зафиксировало и обезопасило свои восточные границы. К середине 1921 г. политический кризис на Кавказе окончательно разрешился, причиной и следствием чего явилось установление там регионального равновесия. В 1922 г. Азербайджан, Грузия и Армения провозгласили Закавказскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику, а в декабре она вступила в Союз Советских Социалистических республик. В 1936 г. единую Закавказскую республику поделили на три части, каждой из которых предоставили статус самостоятельной единицы, наделенной высшей степенью автономии. С установлением советской власти закавказский регион перестал значиться среди горячих точек, по крайней мере, в международных делах. Закавказье в годы правления М.С. Горбачева: этнические конфликты и советская реакция Через 70 лет после установления советской власти национальный вопрос оказался главной угрозой стабильности СССР. Требования национальной автономии, суверенитета и полной независимости внесли раскол в советскую государственную систему. Вопреки убеждениям Ленина, лозунги социализма не давали достаточных стимулов для сохранения целостности Союза."5 В начале 1988 г. первые взрывы национального недовольства прокатились по всей стране, а уже к концу 1991 г. Советский Союз распался. Все 15 бывших союзных республик обрели независимость, а более 20 автономных республик и областей организовали широкое национальное движение и добились суверенитета по сравнению с советскими временами. В Закавказье вспыхнул азербайджано-армянский конфликт в Нагорном Карабахе и обострились межнациональные отношения в Южной Осетии, Абхазии и Грузии. Для того, чтобы понять суть азербайджано-армянского конфликта, следует обратиться к истории.
Этот конфликт уходит корнями в последние годы XIX в., когда между находившимися под властью России армянами и азербайджанцами стали возникать многочисленные разногласия.116 В феврале 1988 г. были подведены итоги неофициального референдума, которые были представлены в виде петиции (за подписью 80 тыс. граждан) о возвращении Нагорного Карабаха в состав Армении. На основании этого референдума Сессия Областного Нагорно-Карабахского Совета обратилась в Верховный Советы СССР, Азербайджана и Армении с просьбой разрешить выход Нагорного Карабаха из состава Азербайджанской ССР и присоединение его к Армении. Баку отверг решения Областного Совета ИКАО. Что касается центра, то, казалось, он выжидал, предоставляя азербайджанскому руководству возможность самому разрешить кризисную ситуацию. После первой стычки между толпой азербайджанцев и армян, происшедшей 28 февраля 1988 г. около Ашкерана, депутат Верховного Совета СССР, Генеральный прокурор А. Катушев объявил по радио Баку, что в Агдаме, неподалеку от границы Нагорного Карабаха, в результате межнациональных столкновений были убиты два азербайджанца."7 Очевидно, в ответ на эту новость в Сумгаите начались нападения на армянских жителей. В результатами этих атак 32 человека погибли (26 из которых -армяне) и сотни были ранены, не говоря уже о разрушенных или разграбленных домах и магазинах.118 Ни азербайджанская милиция, ни советские военные не вмешивались в течение трех дней. И только на третий день советские войска наконец арестовали нескольких молодых людей. По приказу из Москвы сумгаитское дело было закрыто для судебного расследования, а прессу заставили молчать. Неспособность Горбачева предпринять какие-либо конструктивные действия (что, возможно, объяснялось попыткой предотвратить разрастание волны насилия в Азербайджане и в Армении) была расценена армянской стороной как предательство. Сумгаитские события серьезно обострили враждебные чувства обеих этнических групп и закончились массовой депортацией армян из Азербайджана, а азербайджанцев из Армении.119 В глазах Кремля случившееся в Сумгаите выглядело как «хулиганство», а вот то, что последовало за этим в Армении — массовая мобилизация, общенациональные забастовки и политические требования - было гораздо опаснее.
Протест в масштабах целой союзной республики предполагал «давления на власть», чего ни в коем случае нельзя было допустить. В отличие от Азербайджана, где местные партийные власти полиостью взяли ситуацию в республике (за исключением ИКАО) под свой контроль, коммунисты в Армении быстро теряли силу, не имея возможности обуздать общенациональную волну гражданского неповиновения.120 В этих обстоятельствах в Москве прошли широкие дискуссии по поводу нагорно-карабахского конфликта между армянами и азербайджанцами. Было разработано много самых разных тактических ходов - от обещания экономической помощи, пропаганды и устрашения, оказания политического давления на Азербайджан и Армению, ведения прямого руководства из Москвы, вплоть до применение репрессивных мер, ареста лидеров националистических движений, введения чрезвычайного положения и, наконец, действий против незаконных военных образований и депортации целых групп населения.121 24 марта 1988 г., признав серьезные недостатки в управлении Нагорным Карабахом, Политбюро ЦК КПСС распорядилось ассигновать на развитие области 1,4 млн. рублей при условии, что она по-прежнему останется в составе Азербайджана. Армяне в Карабахе не приняли эту идею, так как она не решала политических проблем и не гарантировала целенаправленного использования денежной помощи азербайджанскими властями. Было повторено требование о передаче Нагорного Карабаха в состав Армении на основании советской Конституции, признающей право наций на самоопределение. Кроме всего прочего, в этом конфликте советские руководители видели потенциал для дестабилизации коммунистической системы. Они опасались неконтролируемой цепной реакции в вопросах, связанных с территориальным размежеванием и миграцией населения в Советском Союзе. Горбачев не желал раздражать мусульманский Азербайджан хотя бы потому, что он производил значительную часть нефтеперерабатывающего оборудования в стране. В конце марта 1988 г. в Ереван ввели дополнительные войска, так как в условиях дефицита продуктов питания продолжались массовые митинги и голодные забастовки. В Армении был сформирован Комитет Карабаха, который вскоре возглавил Левон Тер-Петросян - будущий президент Армении. 15 июня 1988 г. Верховный Совет Армянской ССР издал резолюцию, по которой просьба областного Совета НКАО войти в состав Армении получала удовлетворение. Через два дня азербайджанские коллеги отказались выполнить волеизъявление населения НКАО. Иначе говоря, советские лидеры стали свидетелями конституционного кризиса: между двумя союзными республиками возникла опасная тяжба.
Возрождение пан-тюркистских тенденций по отношению к государствам Центральной Азии и Южного Кавказа
Во время холодной войны во внешней политике Турции широкое распространение получили кемалистские принципы вестернизации и невмешательства. В рамках внутренней политики термин «вестернизация» подразумевает, с точки зрения инфраструктуры, установление общественно-экономического порядка на базе частной собственности; а с точки зрения надстройки, - создание социо-политико-культурного порядка на принципах парламентской демократии. Во внешней политике вестернизация предполагала курс на превращение Турции в политического и военного союзника Запада. Невмешательство (политика статус-кво) означало признание существующих границ и, таким образом, отсутствие стремления их изменить.
Хотя из-за поражения Центральных держав в Первой мировой войне Оттоманская империя была вынуждена отказаться от своих завоеваний, младотурки жаждали создать новую империю взамен старой. В середине XIX в. в связи с потерей нетюркских территорий империи младотурки почувствовали важность национализма для строительства нового государства, да и просто для выживания. Выдающиеся представители национализма, такие как Зияя Гокалп, выдвинули идею «тюркизации, модернизации и исламизации».148 Объектами этой программы стали также тюркские народы Кавказа и Центральной Азии. После революции в России в 1917 г., приведшей к временной утрате российского контроля над южным поясом Российской империи, некоторые младотурки увидели возможность создания своей новой империи. Однако этот проект провалился тотчас после окончания Первой мировой войны, что привело к полному распаду Оттоманской империи, констатированному Севрским договором 1920 г.149
Несмотря на официальное подтверждение того, что одним из шести принципов кемалистской идеологии был тюркский национализм, созданная в 1923 г. турецкая республика воздерживалась от предложенного младотурками пути. Ататюркистская модель национализма основывалась не на этническом принципе, не на идее исключительности и не на агрессивных призывах. Скорее она представляла собой сугубо гражданское образование, главной функцией которого становилось создание новой нации в рамках границ многоэтнической республики Турция. Согласно ататюркскому лозунгу «Счастлив тот, кто называет себя турком», любой, кто живет в пределах нового государства, независимо от его происхождения, может участвовать в процессе национально-государственного строительства. Созвучный этому другой ататюркский принцип «Покой в доме, покой в мире" заложил основу для внешней политики новообразованной Турецкой республики. На практике эта доктрина означала, что Турция - это страна, чьи мысли и заботы обращены внутрь самой себя, она не претендует на территории других наций, что предполагало официальный отказ Турции от экспансионистских планов на Кавказе и в Центральной Азии. Ататюрк произносил эти слова с тем, чтобы добиться мира внутри страны, уставшей от вековых битв, остро нуждавшейся в передышке и в средствах для собственного возрождения.150
Такая политика также обуславливалась международной обстановкой того времени. На всем протяжении борьбы за освобождение Турции главным союзником правительства Анкары было большевистское правительство России. Конструктивный характер кемалистско-большевистских связей в начале 1920-х гг. сыграл важную роль в территориальной делимитации в Закавказье, отвечавшей интересам и чаяниям Турции. Ей, в частности, была предоставлена роль гаранта в сохранении статус-кво в Нахичевани. Более того, турецкий фактор определенно оказался решающим в принятии Советской властью решения о присоединении Нагорного Карабаха к Азербайджану. Вдобавок ко всему, учреждение автономной республики Аджария произошло под давлением Турции.151
С момента основания Республики Турция придерживалась политики неприсоединения и невмешательства даже в вопросах, касающихся непосредственно прилегающих к ней территорий. Несмотря на идеологические противоречия, Советский Союз и Турция сохраняли добрые отношения до конца Второй мировой войны. Сразу же после войны СССР стал представлять для Турции серьезную угрозу, так как Сталин потребовал назад некоторые восточные турецкие провинции, а кроме того, просил, чтобы проливы Босфор и Дарданеллы отныне подчинялись совместному управлению. Опасаясь этого, Турция в 1952 г. вступила в НАТО и тем самым лишила себя возможности вести самостоятельную политику в отношении Советского Союза, равно как и исповедовать идеи неприсоединения. Однако ей все же удалось сохранить пацифистский характер своей внешней политики. Как точно заметил Маковский, на всем протяжении холодной войны турецкая внешняя политика была узконаправленной и пассивной, вполне соответствуя установке Кемаля Ататюрка «Покой в доме, покой в мире». Официальный внешнеполитический курс Турции базировался на антиимпериализме и на национализме в узком смысле, предполагавшем лишь турецкую культурную идентичность и территориальную целостность, но отвергавшем оттоманские имперские амбиции по отношению к нетюркским народам, живущим за пределами Турции.153
Под защитой НАТО она чувствовала себя в безопасности и потому повернулась лицом к Западу. С Востоком было покончено. Тот факт, что общая численность родственных тюркских народов, проживавших на территории Советского Союза, превышала количество тюрок в Турции, нисколько не влиял на внешнюю политику Анкары. Советские тюрки стали лишь на какое-то время предметом заботы эмигрантской организации, занимающейся проблемами беженцев из Азербайджана, Северного Кавказа и Туркестана, поселившихся в Турции.154 Главная причина такой осторожности или пассивности заключалась в том, что в годы холодной войны у Турции было слишком много внешних и внутренних проблем, чтобы высвободить время, силы и средства на проведение активных политических действий на советском Юге. Другой причиной был печальный опыт кампании 1918 г. Как заметил Мустафа Айдин, «С момента основания турецкого государства-нации... республиканские лидеры, знающие об опасностях любого рода пан-тюркистских предприятий, характерных для последних дней Оттоманской империи, категорически и последовательно воздерживались от демонстрации какого-либо интереса к судьбам так называемых «внешних тюрок», особенно к тем, кто проживал в Советском Союзе.
Связь курдского и чеченского вопросов в российско-турецких отношениях
Во время второй войны в Чечне российско-турецкие отношения сохраняли напряженность, хотя на правительственном уровне очевиден был прогресс. Официальная турецкая политика невмешательства во внутренние российские дела не внушала доверия россиянам, большая часть которых была уверена в том, что Турция косвенно помогала чеченцам. Большую роль тут сыграли турецкие СМИ с их прочеченской интерпретацией конфликта в Чечне. 6 июля турецкий суд освободил Магомета Тагаева, которого российская сторона обвиняла в терроризме. МИД России выразил недовольство и удивление по поводу такого решения, противоречившего многочисленным заверениям Турции о ее готовности бороться с любыми проявлениями терроризма.372 Случай с заложниками, когда небольшая террористическая группа во главе с гражданином Турции кавказского происхождения ворвалась в вестибюль отеля Мармара в Стамбуле, захватив его постояльцев, включая российских граждан, лишний раз подтвердил подозрения россиян. Явная солидарность турецкого общественного мнения с турецкими боевиками также не могла не вызвать соответствующей реакции в России.
Несмотря на действия и риторику неправительственных организаций в обеих странах, правительства Турции и России не выступали открыто друг против друга. Напротив, они пытались достичь единства в понимании курдской проблемы в Турции и чеченской - в России. Сегодня Турция проводит политику невмешательства во внутренние дела России. Она подтвердила это, согласившись вьщать Москве известного чеченского деятеля Мовладия Удугова. Бывший российский министр МВД Анатолий Куликов как-то отметил, что «Удугов один стоит целого Отдела пропаганды российской армии». Во время осады московского театра в октябре 2002 г. турецкий МИД подтвердил антитеррористическую позицию Турции, призвав турецкие СМИ «с должной ответственностью» освещать трагические события в Москве. Отказ российского правительства предоставить политическое убежище лидеру РКК Абдуллаху Оджалану также способствовал турецко-российскому взаимопониманию. Более того, Кремль признал KADEK (новой название РКК) как террористическую организацию и четко заявил об этом во время декабрьского 2002 г. визита в Москву нового премьер-министра Турции Реджеп Тайип Эрдогана.
Непосредственно с чеченским вопросом связан другой спор между Москвой и Анкарой, возникший в середине 1990-х гг., когда Россия отказалась подчиниться требованиям Договора по обычным вооружениям в Европе о фланговых ограничениях на Северном Кавказе, заключенного в 1990 году. В апреле 1995 г. Россия официально объявила о своем отказе соблюдать условия этого документа, по которым она должна была ограничить количество войск и тяжелых вооружений в ее европейской части и на Кавказе.374 Такое решение России обуславливалось планами расширения НАТО на Восток и войной в Чечне. Занимавший в то время пост министра обороны России Павел Грачев пояснял: если НАТО станет быстро продвигаться на Восток, Россия не подчинится требованиям Договора ОБСЕ. Владимир Лукин заявил, что будет очень трудно объяснить россиянам, почему страна должна разоружаться по условиям договоров ОВСЕ и Старт-И на таких условиях.375 В 1995 г. для управления военной ситуацией в Чечне Россия укрепила Северо-Кавказский военный округ.
Турецкие представители в Анкаре восприняли все это как угрозу безопасности Турции. По их мнению, вновь образованные независимые государства Южного Кавказа были настолько экономически и политически слабыми, что не могли серьезно угрожать России. Распространение исламского ирредентизма по Северному Кавказу оказалось невозможным, поскольку он гнездился высоко в кавказских горах. Подозрения Анкары по поводу действий Москвы усилились еще больше, когда российские войска вернулись в Грузию и Армению, не важно под каким флагом - миротворцев, пограничников или охранителей двусторонних соглашений.376 Лишь Азербайджан, единственный из трех закавказских республик, выступал против военного присутствия России на своей территории, опасаясь, что это приведет к замораживанию существующих линий прекращения огня в и вокруг Нагорного Карабаха, а значит - к окончательной победе Армении.377 Турецкие власти были уверены, что российская политика на Кавказе предполагала выдворение Турции из региона любыми возможными средствами. Недавний отказ России соблюдать ограничения ОВСЕ на Кавказе, а также реорганизация северокавказского военного округа только подтверждали опасения турецких представителей в Анкаре.
В апреле 1995 г. Турция объявила о начале концентрации своих военных сил на границе с Арменией и Грузией с тем, чтобы заставить Россию соблюдать положения Европейского договора во обычным вооружениям. Анкара также обратилась с просьбой к президенту Клинтону передать беспокойство турецкой стороны президенту Ельцину, встреча с которым должна была состояться в конце октября 1995 г. Однако Турции так и не удалось заручиться поддержкой в этом вопросе ни у Клинтона, ни у министров обороны стран НАТО, собравшихся в сентябре 1995 г. на очередную встречу. Российский министр обороны Павел Грачев заявил, что в действиях России нет ничего оскорбительного в адрес турок, что южно-кавказские государства рады присутствию российских войск в регионе, и потому не видит смысла в сокращении войск, требуемого ОВСЕ.
Переговоры с чеченской стороной, проходившие в последние месяцы 1995 г. и на протяжении 1996 г., не дали никаких результатов, и ситуация в Чечне стала острым вызовом администрации Ельцина. Москва не хотела выполнять условия ОВСЕ. Западные страны понимали это, но боялись настаивать, чтобы не торпедировать весь договор. Своим молчанием они как бы демонстрировали поддержку Москве, однако одновременно давили на Турцию с тем, чтобы она потребовала еще большего сокращения российских обычных вооружений на Кавказе. В итоге Турция отказалась от предложения России создать дополнительные гарантии для турецкой стороны в рамках ДОВСЕ в обмен на ее одобрение поправок к договору в пользу России.
Внешняя политика России в эпоху Примакова: обретение зрелости
Прозападную группу возглавил министр иностранных дел России Андрей Козырев, видевший главную цель в политической и экономической интеграции России с Западом. Он пользовался безоговорочной поддержкой президента Ельцина и его ближайших помощников - Геннадия Бурбулиса, Егора Гайдара и Михаила Полторанина. С августа 1991 г. до середины 1992 г. про-западники играли решающую роль в формировании внешней политики относительно Запада и СНГ. Кавказ и Центральную Азию они воспринимали как экономическое и социальное бремя для России, фактически предлагая уйти их этих регионов.
Умеренных либералов отличает рациональный подход к России и к миру в целом. Они считают вопрос безопасности бесспорным приоритетом, обусловленным геополитикой положении и переходным состоянием страны, в силу чего первоочередной задачей является установление отношений с бывшими советскими республиками. Умеренные либералы, при этом, нисколько не сомневаются в мудрости выбора западной модели экономического и политического развития. Они выступают за более тесное взаимодействие с Западом, однако не на основе автоматического принятия всех аспектов западной политики, а через упорные переговоры. Им не чужд скепсис по поводу продолжительности и бескорыстных мотивов западной экономической помощи.
Высказываясь о внешней политике, умеренные либералы подчеркивали, что внешнеполитические приоритеты и задачи безопасности должны основываться на специфике геополитически выгодного положения России, а также на переходном характере внутренней ситуации в стране. В связи с этим проблемой номер один считалось установление отношений с бывшими республиками Советского Союза. Украина и Казахстан занимали особое положение в этом списке.
Либералы справедливо полагали, что растущая нестабильность в государстве, бесконечные межнациональные конфликты и волна насилия, захлестнувшая все постсоветское пространство, будут угрожать как процессу интеграции России, так и ее экономическим и демократическим реформам.
Умеренные либералы высказывались мнения о том, что Хельсинские положения о нерушимости границ должны служить основой для взаимоотношений между бывшими советскими республиками. Пересмотр границ возможен, но лишь в результате мирных переговоров. Не следует поощрять этнический сепаратизм внутри республик, более того, каждое государство должно обеспечить защиту от этнических сепаратистов в своих собственных пределах. Единственным исключением в вопросе о пересмотре границ станет инициатива самой республики или ситуация геноцида против национального меньшинства.406 Для защиты национальных меньшинств допустимы различные санкции, включая, правда, как крайнее средство, применение силы. Однако такое решение должно быть одобрено и проведено в жизнь только на основе многостороннего - ни в коем случае не одностороннего - согласия, кроме того, оно требует санкции ООН, ОБСЕ, а иногда СНГ.407 Все это в полной мере касается и 30-ти миллионов русских, проживающих за пределами Российской Федерации.
Умеренные либералы не согласны, что установление добрых отношений с новыми государствами, возникшими на территории бывшего СССР, такими как Эстония и Латвия, противоречит политике защиты проживающего там русскоязычного населения. Они уверены, что вооруженные силы России должны как можно скорее покинуть эти страны: задержка с выводом российских войск лишь ухудшит положение русских общин и обострит русофобские настроения. Помимо этого, умеренные либералы призывают Запад изменить его отношение к правам русских, проживающих за пределами России, более пристально следить за соблюдением этих прав, а в случае их нарушения предпринять соответствующие меры. Такой подход предлагается в том числе и для того, чтобы ослабить аргументацию антизападных националистов и коммунистов в России, уверенных, что вывод российских военных из постсоветских государств оставит русскоязычные меньшинства в этих государствах беззащитными перед напором дискриминации со стороны местного большинства.
Российские либералы считают, что для бывших советских республиках характерно обостренное чувство независимости, там усиливаются экономические, гуманитарные, культурные интересы, а вместе с этим - забота о собственной безопасности. Поэтому лучший способ контроля за центробежными силами - это последовательная и взвешенная политика уважения, признания их суверенности и территориальной целостности, а также честное и равноправное партнерство в различных областях жизни. Что касается реинтеграции, то для этого требуется, в первую очередь, экономический базис и добрая воля государств и народов. По мнению защитников такой доктрины, Россия, как самая крупная и мощная из бывших советских республик, несущая груз исторической ответственности за угнетение остальных народов в эпоху империализма, должна демонстрировать большую гибкость в решении различных вопросов и чаще идти на уступки. Кроме того, ей следует быть крайне осторожной в вопросе о вмешательстве в дела других государств, даже по приглашению местных властей. Тем более, когда речь идет о посредничестве в гражданском конфликте - в этом случае не стоит принимать чью-либо сторону, тратя ресурсы, в том числе и человеческие, на поддержку одной из противоборствующих фракций. Установление мира или проведение миротворческих акций должно осуществляться на основе многосторонних - при содействии ООН, ОБСЕ или СНГ - решений и действий. В разрешении конфликтных ситуаций на территории других государств Россия всегда должна выполнять роль беспристрастного, объективного арбитра и посредника.
Центристы и умеренные консерваторы были искрение удручены развалом СССР. Вице-президент России Александр Руцкой, спикер Верховного Совета Руслан Хасбулатов, член Парламента Николай Травкин (и одновременно председатель Русской демократической партии), глава Союза промышленников Аркадий Вольский, председатель парламентского Конституционного комитета и лидер социал-демократической партии Олег Румянцев, председатель парламентского комитета по зарубежным связям Евгений Амбарцумов - все они являлись наиболее влиятельными членами этой группы в начале 1990-х гг.
Они выступали за улучшение отношений с Западом, но не ценой снижения роли России как независимой великой державы, имеющей свои собственные «сферы влияния». Они не испытывали доверия ни к Западу в целом, ни к его крупномасштабной экономической и политической помощи, в частности, выступая за расширение круга партнеров России за счет Китая, Ирана, Турции и Индии, делая при этом особый акцент на сохранение своего ядерного потенциала и увеличении экспорта ядерных технологий как способа заработать твердую валюту, вместо того чтобы полагаться на кредиты Запада.
