Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Обзор литературы 8
1.1. Социальная значимость проблемы и іслинико-зпидемиологическое исследование 8
1.2. Современные представления о проблеме агорафобии, клинико-патогенетические факторах ее формирования 13.
1.3. Коморбидность, закономерности и варианты клинической динамики агорафобии 25
1.4. Подходы к превенции, терапии и реабилитации 36
Глава 2. Характеристика материала и методы исследования 43
2.1. Характеристика материала исследования 43
2.2. Методы исследования 44
2.3. Статистический анализ 45
Глава 3. Клинико-патогенетический анализ предикторов неблагоприятного течения агорафобии 48
3.1. Анализ социально-психологических факторов 48
3.2. Анализ доманифестных факторов 58
3.3. Анализ клинико-динамических факторов 91
3.4. Анализ дополнительных факторов 118
Глава 4. Типологическая дифференциация выделенных клинических вариантов агорафобии 123
Глава 5. Принципы комплексной терапии с учетом клинической дифферециации агорафобии 132
Глава 6. Заключение 152
Выводы 165
Список использованной литературы
- Современные представления о проблеме агорафобии, клинико-патогенетические факторах ее формирования
- Подходы к превенции, терапии и реабилитации
- Статистический анализ
- Анализ клинико-динамических факторов
Современные представления о проблеме агорафобии, клинико-патогенетические факторах ее формирования
Круг основных этиологических и патогенетических звеньев агорафобии с паническим расстройством определяется взаимодействием биологических (эндогенных) и психолого-социальных (экзогенными) факторов.
К эндогенным факторам отнесены: генетические, конституционально-личностные, тендерные и соматические, функциональные состояния организма.
К экзогенным факторам отнесены: психологические и социальные; интоксикационные; инфекционно-аллергические и соматические заболевания.
Важным фактором, влияющими на возникновение панических расстройств является генетическая предрасположенность. Генотип определяет потенциальные возможности развития биологической базы барьера психической адаптации (Александровский Ю.А. 2004). Генетические наблюдения свидетельствуют о факторах предрасположенности, определяющих готовность к реакции и специальным формам проявления симптоматики страха. Обнаружены свидетельства прямой передачи заболевания из поколения в поколение: 15 - 17% родственников больных паническим расстройством (первой степени родства) страдают аналогичным заболеванием, а также большой конкордантности однояйцевых близнецов (Hirshfield DR, Biederman J, 1997).
Данные клинико-генеалогического анализа родословных и исследования антигенов комплекса гистосовместимости (HLA, А,В?С), выявляющего наличие антигенов А1и В60 с соответствующим фенотипами при отсутствии антигенов А36, Ах, Вх позволяет предположить наследственно - конституциональную обусловленность несостоятельности церебральных вегето-вестибулярных структур у лиц с вегето- вестибулярными кризами (Исмагилов М.Ф., Волков Ю.В., 2004).
У родственников первой степени родства обнаружена наследственная предрасположенность (которая не является истинным наследованием) к тревожно-фобическим, аффективным расстройствам или к особому эмоциональному реагированию на неблагоприятное воздействие среды (эмоционально - личностные расстройства) (Battaglia М.,1995, Biedreman J., 2001, Clayton P.J. 1991, Rosenbaum J.F. 2000). О генетической связи между тревожно - фобическим расстройством и аффективной патологией указывается в работах Hirshfield D.R., Biederman J. 1997; Lenze E.J., Muslant B.H. 2000. Аффективные расстройства выявляются у 27% родственников первого родства больных с тревожно-фобическими расстройствами (Савостьянова О.Л. 2002г).
В последние годы все больше фактов свидетельствуют о том, что такие личностные черты как «нейротизм» или негативный аффект или «фактор общего дистресса» (уязвимость, несостоятельность, неуверенность) являются следствием генетического диатеза. Это во многом объясняет коморбидность расстройств аффективного спектра (Kendler K.S. с coaBT.1996;Livesley W.J. с соавт. 1998; Nutt D., Ballenger J.,2003). Негативный аффект является общим фактором риска для возникновения как тревожных, так и депрессивных расстройств. Это может свидетельствовать в пользу феноменологического перекрытия симптоматики обоих расстройств, связанного с определенными личностными характеристиками и особой реакцией на стресс.
Генетические исследования показывают, что фенотипические различия между тревогой и депрессией, несмотря на общий генетический базис, связаны с влиянием факторов окружающей среды. Более того, общий генетический фактор, определяющий личностные черты нейротизма (как, например, S\S аллель ГТС-ген транспортер серотонина) подтверждает наличие особой наследственной уязвимости к стрессовым воздействиям у лиц, предрасположенных к развитию депрессии или тревоги.
Конституционально-личностные особенности являются предикторами низкой сопротивляемости психологическим воздействиям, определяя уровень тревожного реагирования, переход с конституционального на невротический, что способствует формированию тревожно-фобических расстройств (С.Н.Мосолов, В.В.Калинин, 1998).
Тревожно-фобические расстройства, личностные особенности и эпизоды тревоги выявляются (по результатам Савостьяновой О.Л. 2002г) у 63% матерей и 33% отцов пациентов с паническим расстройством. Развитию расстройства у ребенка способствуют перенесенные родителем в детстве заброшенность и физическая жестокость, а так же материнская уязвимость (Bifulko 2002).
Динамика личностных расстройств невозможна без влияния психосоциальных факторов, воздействующих на ребенка с ранних периодов его жизни. Неудовлетворение психобиологических потребностей в младенческий период приводит к формированию «основной недостаточности», которая препятствует развитию нормальной идентичности ребенка (Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В., 2006). Большинство ТФР формируется в детско-подростковом возрасте (Дмитриева Т.Б., Макушкин Е.В. 2007) на этапе функциональных, обратимых расстройств. Изучение влияния неблагоприятных доманифестных факторов (средовых, клинико- психологических), формирующих преморбидную уязвимость имеет принципиальное значение для ранней диагностики и лечения. Pynoos и его коллеги (1997) высказали предположение о том, что психическая травма приводит к изменениям нейромодуляции и физиологической реактивности, проявляющимся в тревоге, которая сопровождается ожиданием психологических травм и повышенным вниманием к внешним раздражителям с целью выявления опасности. Perry и соавторы (1995) утверждают, что психологическая травма в раннем детском возрасте может приводить к изменениям среднего мозга, лимбических и стволовых структур посредством определенных механизмов, запускаемых продолжительными реакциями страха.
В российской психиатрии долгое время влияние средовых факторов ограничивалось изучением органических факторов и дефектов воспитания. В последние годы появились исследования, психосоциальных факторов и неспецифических стрессоров, запускающих болезнь (Короленко Ц. П., Дмитриева Н.В. 2003; Холмогорова А.Б. 2006 Великанова Л.П. 2008).
Подходы к превенции, терапии и реабилитации
При сравнении в группах гиперответственный стиль воспитания в каждой группе оставался на первых позициях, общая тенденция распределения остальных стилей так же сохранялась. Во второй группе в два раза чаще, чем в первой наблюдались стиль воспитания по типу «золушка» и «кумир», в то время как в первой группе в четыре раза чаще встречался гармоничный стиль воспитания. Статистически достоверной значимости анализ стилей воспитания в двух группах не выявил, х2 = 8,78, р = 0,1.
Стиль воспитания «гиперопека и гиперответственность» распространен с высокой частотой в обеих группах, как при расстройствах личности, так и при акцентуациях: в 1 группе 32 (57,14%) и во 2 группе 25 (44,64%). Семьи пациентов с таким стилем воспитания являлись, в основном, социально благополучными, с утрированным чувством справедливости и повышенной тревожностью, высоким уровнем критики по отношению к детям. Такой стиль воспитания — перфекционистский - проявлялся в высоких ожиданиях от ребенка его социальной успешности. Делегируя детям свои неосуществленные планы, навязывая свои цели, родители тормозили исполнение собственных желаний и потребностей ребенка, что приводило к разочарованию, нерешительности, формированию низкой самооценки. Сочетание высокого уровня критики, контролирующего поведения, перфекционистских стандартов при низком уровне эмоциональной заботы и тепла формировали тревожные черты, скрытность, враждебность. По данным литературы данный стиль воспитания коррелирует с социальной тревожностью, социофобией.
Следующим по частоте встречаемости был стиль воспитания по типу «золушка»: 27 человек от общего числа (24,11%); 1 группа - 9 человек и 16,07%; 2 группа - 18 чел. 32,14%. Воспитание детей основывается на авторитарном принципе. Этому стилю присуща черствость, равнодушие по отношению к ребенку У детей воспитывается полная подчиненность родителям (они не могут высказывать свое мнение и отстаивать его), низкая самооценка и чувство стыда за себя: "Я плохой/плохая, поэтому я плохо поступаю". Не приветствуется проявление ребенком положительных эмоций, так как это рассматривается как признак эгоизма. Свои детские впечатления пациенты описывали как «постоянный страх и вина перед родителем, ненужность, отверженность». Не зная другого примера отношений, дети не искали родительской поддержки, объяснений своим детским переживаниям. Это способствовало формированию негативного стиля мышления, низкой самопомощи, изолированности от остального мира как враждебного и опасного. . Подобный стиль воспитания способствовал развитию комплексов зависимости, депрессивных состояний, тревожности, как результат вытесняемого страха перед наказанием и чувство вины. Запрет на проявление негативных эмоций затруднял их психологическую переработку, что клинически проявлялось соматизацией: вегето- сосудистые дистонии, желудочно- кишечные заболевания, хронические респираторные заболевания. Для этой категории больных в большей степени, чем для других свойственна алекситимия и склонность к психосоматическим расстройствам в зрелом возрасте. Далее по степени убывания стиль воспитания по типу «кумир семьи»: 1 группа - 5чел. (8,93%); 2 группа - 9 чел. (16,07%). Ребенок в таких семьях приобретал слишком много власти, больше, чем у одного из родителей. Не получая адекватной обратной связи от членов семьи ребенок не мог своевременно формировать и реалистическое представление о себе. Характерной особенностью взаимоотношений в семье являлась вседозволенность, избалованность, манипулятивность поведения, приоритет собственного мнения и предпочтений во всем, эгоцентризм. Заложенный в семье миф о собственной избранности и исключительности, стремление возвысить себя стимулировал мотивацию к достижению, однако завышенные и нереалистические цели чаще всего приводили к тяжелым нарциссическим расстройствам. Формирующийся истерический тип акцентуации (расстройства личности) являлся почвой для интерперсональных конфликтов. Неспособность к сотрудничеству, ненадежность привязанностей, стремление к доминированию в дальнейшем приводило к деструктивным стратегиям во взаимодействии с другими людьми. Перфекционистские убеждения, межличностный перфекционизм способствовали разрушению отношений, вели к социальной изоляции пациентов или к конверсионному реагированию на стресс.
Меньшей по количественному составу оказалась подгруппа со стилем воспитания «гипоопека и безнадзорность» - 4 человека (3,58%) из общей выборки. В подгруппах пациенты распределились поровну по 2 человека и составили по 3,57% от общего числа подгруппы. Характерные для данного стиля воспитания - безразличие, нежелание вникать в проблемы ребенка, безнадзорность, отсутствие правил и норм в семье, тепла и привязанности, зачастую насилие по отношению к ребенку формировали делинквентное поведение на фоне выраженного психического инфантилизма. Данный стиль воспитания, по данным литературы, свидетельствует о наибольшей уязвимости пациентов к психическим расстройствам, корреляции с эндогенной депрессией и о наследственной отягощенности по психическим заболеваниям.
При попытке проанализировать распространенность стилей воспитания при конкретных расстройствах личности и выявить эти особенности по группам не удалось выявить значимых различий или закономерностей.
В первой группе у истерических акцентуантов отмечался в 6 случаях гармоничный стиль воспитания и в 3,5 раза чаще встречался стиль гиперответственности по сравнению с истерическими расстройствами, это выявило достоверную значимость (х2=18,6; р=Ю,04). При истерическом расстройстве и акцентуации, во 2 группе, стили воспитания распределились с одинаковой частотой и достоверных отличий не выявлено. Это отражено в таблице и диаграммах.
Статистический анализ
Быстрота присоединения агорафобии имела общие закономерности для обеих групп: у 70 человек(62, 50%) формировалась в течение недели после первой панической атаки. Далее у 11 человек (9,82%) в течение месяца, в течение 3 месяцев у 14 человек( 12,50%), в течение 6 месяцев у 9 человек(8,04%), в течение 12 мес. у 8 человек(7,14%). Различия не достигали статистической значимости; -\,\\ р=0,8. Отсроченность агорафобии (свыше 3 месяцев) объяснялась не поздним ее присоединением, а усложнением (от ограниченной узким кругом фобических ситуаций до панаграфобии) при прогрессировании заболевания. Клинические особенности агорафобии подразделялись: 1. избегающее поведение, ограниченное узким кругом фобических ситуаций (монофобия), например, поездок в метро или лифте; 2. избегающее поведение с широким кругом фобических ситуаций (полифобии), например, страх поездок в транспорте, страх толпы, замкнутого пространства, открытого пространства и т.д.; 3. экстенсивная агорафобия или панфобия, когда избегающее поведение распространялось как на самостоятельные передвижения, так и на ситуации, в которых пациент мог оказаться без помощи. Таблица №25 Рапространенность вариантов избегающего поведения в группах. группы монофобия полифобии панфобия всего 1 4(3,57%) 52(46,43%) 0 56(50%) 2 1(0,89%) 36(32,14%) 19(16,97%) 56(50%) Всего 5(4,46%) 88(78,57%) 19916,97%0 112(100%)
Основная часть исследуемых находилась в группе с полифобиями -88 человек (78,57%), 52(46,43%) в первой группе, 36(32,14%) во второй группе. Главным отличием в группах было отсутствие панфобии в 1 группе и 19 человек (16,97%) с панфобиями во 2 группе. Статистическая достоверность различий высокая: х2=23,7; р 0,001.
Анализ содержания страхов выявил следующие особенности: у части больных первоначальный страх конкретного содержания (инсульта, инфаркта, потери контроля) сохранялся без изменений по прошествии времени, носил черты навязчивого, включал защитные ритуалы как элементы борьбы. В межприступный период исчезал или частично дезактуализировался; при обострении вновь появлялся в прежней или редуцированной форме. У другой части больных, на фоне персестирования панических атак, возникала стойкая фобофобия, которая не редуцировалась в межприступный период. На последующих этапах болезни фобические расстройства не ограничивались переживаниями, связанными с работой сердца, других внутренних органов, головного мозга, поведения избегания, а приобретали уровень овладевающих представлений, выявляя черты подчиняемости. Для этой группы больных характерным было усложнение фабулы страхов, нарастание их интенсивности в приступный период. В 1 группе усложнение и утяжеление фобий в приступный период не отмечали 19 человек( 16,96%), во 2 группе таких пациентов не было. Усложнение фобий, генерализацию страхов в приступный период отмечали 37 человек(33,04%) 1 группы и 56 человек(50%) -во 2 группе (вся группа). Достоверность различий в группах была высокой %2=23,52; р 0,001.
У части больных панические атаки с фобиями пароксизмального характера, как правило, возникали на начальных и заключительных этапах депрессивного эпизода и отражали тяжесть расстройства. При углублении депрессии снижался уровень тревоги, одновременно нарастали ангедония, психическая анестезия, идеамоторная заторможенность. Межатаковый период характеризовался формированием навязчивых страхов ипохондрического содержания (специфические нозофобии, кардиофобии, страх сойти с ума, навязчивый страх смерти), поведения «зависимости и избегания». Для большинства исследуемой группы, связь фобий с депрессией была выявлена: 98 человек (87,50%) от общего числа; 53 человека (47,32%) в 1 группе и 45 (40,18%) во 2 группе; х2=5,51; р=0,01 . Преобладание по данному показателю пациентов 1 группы с более благоприятным типом течения, вероятно, связано не с меньшей распространенностью депрессии во 2 группе, а с перекрыванием депрессии психопатологическими расстройствами более глубокого регистра - изменениями личности. Выявленный аффинитет фобий к депрессиям выступал в структуре тревожной депрессии. Для нее характерны нозофобии, ассоциированные с телесными сенсациями, агорафобии с паническими атаками и стойкими кататимно заряженными образованиями («по типу овладевающих представлений»). Депрессивные и обсессивно-фобические феномены отражали течение агорафобии в его межатаковом периоде, пароксизмальная тревога с комплексом соматовегетативных расстройств указывала на сами атаки.
При сравнении двух групп по признаку «длительность приступного периода» выявлены достоверные различия х,2=19,4; р 0,001. Как видно из таблицы, у большего количества пациентов обеих групп - 69 (61,60%) приступный период длился до 3 месяцев, в 1 группе - 44 человека (39,28%) и во 2 группе - 25 человек (22,32%). Число пациентов с длительностью от 3 до 6 месяцев в 1 группе снизилось в 3,5 раза и составило 12 человек (10,71%). Для 2 группы характерным стало, наоборот, увеличение доли лиц с длительностью приступа от 3 до 6 мес- 29 (25,89%); в этой же группе наблюдались 2 пациента с течением приступного периода 12 месяцев.
Выявлены общие закономерности для обеих групп: для 1 группы максимум пациентов приходится на длительность приступного периода 3 месяца -31 (27,68%), а далее отмечается резкое снижение числа больных с более длительными сроками. Для 2 группы выявлена двухволновая закономерность: первый максимум больных приходится также на длительность приступа в 3 месяца 21(18,75%), следующий максимум совпал с длительностью приступа в 6 месяцев - 15(13,39%), и равномерное распределение по 7 человек(6,25%) в сроки 4 месяца и 5 месяцев приступный период.
Частота обострений два раза в год и более встречалась у большинства в исследуемых группах: 93 (83,04%) от общего числа; 45 (40,17%) в 1 группе и 48 (42,86%). Чаще всего в обеих группах обострения происходили 2 раза в год: в1гр.-26 (23,21%), во 2 гр.-37 (33,03%). Однако для 1 группы (с более благоприятным типом течения) высоким оказался показатель частоты обострения более 2 раз в год -19 (16,96%), в то время как для 2 гр. этот же показатель встречался только у 11 человек(9,82%). Несмотря на высокие показатели частоты обострений в 1 группе существенным отличием явилась качественная составляющая рецидивов. Для 1 группы рецидивы были менее продолжительными во времени, клиническое содержание не достигало синдромальной завершенности, обострения не требовали госпитализации, ограничиваясь амбулаторным уровнем помощи, не нарушали социального функционирования.
Анализ клинико-динамических факторов
Таким образом, в 1 группе наиболее употребимой схемой лечения была комбинированная терапия: антидепрессант, нейролептик и транквилизатор -34,78%) и антидепрессант, нейролептик - 21,43% от числа данной группы.
Для 2 группы препаратом выбора поддерживающей терапии стал транквилизатор - 24 и 42,86% пациентов этой группы; следующей по частоте -26,79% - 14 человек - схемой лечения была терапия антидепрессантом, нейролептиком, транквилизатором.
Поддерживающую психотерапию, преимущественно когнитивно-поведенческого направления, получали всего 23 пациента всей выборки (20,53%)); для 1 группы показатель 15 человек -26,79% ; для 2 группы - 8 человек - 14,29%. ± =3,1; р=0, 2.
Сохраняющаяся трудовая адаптация(р 0,001). Сравнительный анализ результатов социодемографического исследования выявил статистически значимые отличия по трем показателям социального функционирования: образовательный уровень, профессиональный статус и трудоспособность, что позволяет сопоставить по этим параметрам основную группу (с неблагоприятным течением) с группой сравнения (благоприятным течением). Полученные данные свидетельствуют о значительно большей степени дезадаптации во 2 группе, чем в 1. Более отчетливое снижение наблюдается у категории пациентов этой группы, несмотря на незначительную разницу в длительности заболевания. Доля лиц, не получивших высшего образования в основной группе составила 8,93%, в контрольной - 35,71%, в то же время доля лиц с образованием 8 классов и менее для основной группы составила 7,14%, для контрольной соответственно 3,57%). Показатели по средне специальному образованию в обеих группах практически не отличались: в 1 группе 21чел.(37,50%) и во 2 группе 23 чел.(41,07% ), в остальных образовательных категориях распределение больных было обратно пропорциональным. Показатель «профессиональная занятость» непосредственно отражал степень социальной адаптации и функционирования и различия между признаками в двух группах оказались наиболее очевидными и достоверно значимыми. Так, в 1 группе 46 чел. (82,14%) продолжали работать: 34 чел. (60,71%) были заняты квалифицированным трудом, 12 (21,43%)- неквалифицированным трудом. В данной группе отсутствовали инвалиды по психическому заболеванию и лица, не работающие по причине агорафобии. Совершенно иное распределение по категориям профессиональной занятости пациентов 2 группы: полностью отсутствовали лица, занятые квалифицированным трудом, только один человек занят был неквалифицированным (1,79%), 40 чел. (71,43%) не работали по причине агорафобии и 15 чел.(26,79%) имели инвалидность по психическому заболеванию. Таким образом, различия в двух группах по признаку «профессиональная занятость» оказался достоверно значимым (%2=108, Р 0,01,).
Таким образом, в основной группе в четыре раза чаще, чем в контрольной регистрировались нарушения трудоспособности (71,43% безработных против 17,86%). Статистически значимые межгрупповые различия выявлялись по принципиально важному показателю инвалидизации. Инвалидность 2 и 3 группы по психическому заболеванию установлена у 27% больных в основной группе и отсутствует в контрольной группе (Р 0,01). Статистические показатели социального функционирования свидетельствуют о значительно большей степени дезадаптации во 2 группе изучаемой выборки. Достоверные отличия в группах выявлены по следующим показателям: «Социально полезная деятельность, включая работу» х2 =78,45; р 0,001; наличие инвалидности во 2 группе отмечено у 26% больных, р 0,001. «Отношения с близкими и прочие социальные отношения» х2=33,62, р 0,001. «Самообслуживание» х2== 97,33, р 0,00001. «Беспокоящее (агрессивное поведение)» х2-30,62, р 0,001.
Высшее образование (р 0,01) Так, высшее образование в 1 группе имели 20 чел. (35,71%); 13 чел. (23,21%) - среднее, и только 2чел. начальное (3,57%). Во 2 группе пропорция лиц, имеющих высшее образование обратная - всего 5 чел.(8,93%), но со средним - 20 чел. (35,71%), количество необразованных -8 чел. и 7,И%.Таким образом различия между признаками достоверно значимые х2=14,17, (Р 0,01).
Проживание в городской местности(р 0,001 Так в группе с неблагоприятным течением жители сельской местности составили 41,07%, против 9,09% в группе с благоприятным течением (Р 0,01. В 1 группе преимущество городских жителей над сельскими было явным: 50 горожан (90,91%) и всего 6 (9,09%о) сельских жителей; во 2 группе разница незначительна: 33 (58,93% ) жители города и 23 (41,07%) жители села. Различия между признаками достоверно значимые: хи=15,04. Такой высокий процент сельских жителей в группе с неблагоприятным течением объясняет позднее обращение за специализированной помощью, невозможность получения ее в местах проживания, несвоевременную диагностику психической патологии.
Прогностически неблагоприятными факторами течения болезни являются:
1. Формирование сверхценной ипохондрии (р 0,001). Данный тип агорафобии формируется у психопатических личностей и характеризуется синдромальной коморбидностыо с психическими расстройствами более тяжелых регист регистров. На первый план выходили патохарактерологические расстройства по типу нажитого ипохондрического развития: ограничение интересов сферой здоровья, щадящий режим, разработка устойчивой системы мероприятий по восстановлению здоровья с изменением жизненного стереотипа. В основной группе по сравнению с контрольной этот показатель превосходил в 4 раза: 39 чел.(69,64%) во 2 группе и 9 (16,07%) в 1 группе; р 0,001. Критериями, отражающими ипохондрическое развитие личности, явились: «Изменение всего стиля жизни» х2=23,59, р 0,001; «Озабоченность здоровьем» х,2= 3,8, р=0,05; «Патологическая активность» %2=17,48, р 0,001. Среди поведенческих паттернов отмечалась тенденция к самощажению, отказу от прежних форм активности, повышенной заботе о здоровье, характеризующейся изменением всего стиля жизни («развитие со сменой личностных доминант» AJ.Barsky 1986; А.Б. Смулевич,2005). Пациенты разрабатывали сложные схемы лечения, мероприятия по щажению и оздоровлению. В поисках новых методов лечения изучали медицинскую литературу, посещали соответствующие интернет-форумы, оздоровительные семинары нетрадиционного и оккультного направления, продолжая многократно и упорно обследоваться с целью «своевременного выявления и профилактического лечения болезней».
2. Наличие зависимости от ПАВ(р 0,01). 50% пациентов исследуемой группы страдала зависимостью от транквилизаторов - 56 человек (50%); во 2 группе таких пациентов было вдвое больше, чем в 1группе:37(33,04%) против 19 (16,96 %). Сравнение в группах выявило достоверные различия; у?=\3,4, р 0,001. Возможно, большая распространенность зависимости от ПАВ во 2 группе обуславливалась не только тяжестью самой болезни, но и большей представленностью в ней личностной патологии, обнаруживающей склонность к формированию аддикций.
3. Длительность приступного периода (р 0,001). Начало заболевания у обследованных нами больных развивалось остро более чем в половине случаев: 65 человек (58%); в основной группе 30 чел.(53,57%) , в группе сравнения 35 (62,50%о). Анализ длительности приступного периода в двух группах выявил достоверно значимые различия х2=19,45; р 0,001. Если для основной группы(2) продолжительность в среднем составила 6+2 мес, то для контрольной группы(1) 3+1 мес. Агорафобия оценивалась кругом фобических ситуаций: от единичных, избирательных монофобий, до множественных полифобий и панфобии. При экстенсивной агорафобии (пан), больные избегали любых ситуаций, в которых могли оказаться без помощи. В контрольной группе полностью отсутствовали больные с панагорафобией, с полиагорафобией 52 чел. (92,86%); в основной панагорафобия встречалась у 19 чел. (33,93%), полиагорафобия у 36 чел. (64,29%). Различия по данному признаку в группах были значимыми: %2=23,70; р 0,001.
