Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основные тенденции развития прозы Ийеша 1930-1950-х г.г 19
Глава 2. Роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости" и традиция социографического жанра 69
Глава 3. Мемуарная проза на новом этапе. (Роман "Пажи Беатриче") 100
Заключение 140
Применения 148
Список использованной литературы 172
- Основные тенденции развития прозы Ийеша 1930-1950-х г.г
- Роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости" и традиция социографического жанра
- Мемуарная проза на новом этапе. (Роман "Пажи Беатриче")
Введение к работе
Дюла Ийеш - одна из наиболее ярких и значительных фигур в венгерской культуре XX века. Поэт, прозаик, драматург, публицист - вот далеко не полный перечень видов его литературной деятельности. Наше обращение к прозе Ийеша вызвано, во-первых, относительно малой ее изученностью.го сравнению, скажем, с его лирикой; во-вторых, спецификой места прозы в системе художественных произведений писателя. Ийеш известен и в Венгрии, и за ее пределами в первую очередь как поэт. С другой стороны, отвечая на вопрос о том, кто создал в XX веке лучшие образцы венгерской прозы, практически все исследователи называют одни и те же имена: Бабич, Костолани, Ийеш . Сопоставляя прозу Ийеша с его лирикой, мы часто сталкиваемся с поразительным единством тематики и вытекающими отсюда совпадениями мотивнои структуры. Так, поэма "Тяжелая земля" повествует о том же, о чем впоследствии пойдет речь в социографической книге "Люди пусты", цикл стихотворений "Спущенный парус" теснейшим образом связан с романом-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости". (В последнем случае совпадение наиболее наглядно: оба произведения строятся на метафоре: старость - последнее плавание) . Очевидно, что мы имеем дело не с тем явлением, которое принято обозначать как "проза поэта", но с равноправным, а возможно, и наиболее значимым видом творчества.
Проза Ийеша представляет собой явление не совсем обычное, нетрадиционное, в первую очередь в жанровом отношении. (Знаком этой необычности могут служить бесконечные споры венгерских исследователей на эту тему, появление новых концепций жанровой природы произведений, вышедших почти 50 лет назад и т.п.). Анализ жанровой специфики жанров на протяжении творческого пути писателя - основная задача нашей работы.
Мы будем останавливаться на тех особенностях, которые представляются наиболее существенными жанрообразующими характеристиками прозы Ийеша, в наибольшей степени определяют именно ее жанровую специфику. Перечислим эти характеристики: I) специфика соотношения: документальное - художественное (имеется в виду и соотнесенность произведения в целом с одним или несколькими документальными жанрами, и роль документа в художественном тексте) 2) сюжетно-композиционная организация 3) повествовательная структура, соотношение: автор - повествователь - герой 4) наличие мотивов, которые могут быть названы жанрообразующими, так как во многом определяют структуру произведения в целом и служат "генераторами целого ряда более частных мотивов. (В этом отношении наиболее показательны мотив памяти и мотив первооткрывательства) .
Приведенное деление в большой степени условно. Мотив памяти, к примеру, во многом определяет композицию ряда произведений, мотив первооткрывательства определяет своеобразие соотношения автор - герой, которое, с другой стороны, связано со спецификой соотношения документального и художественного и т.п. Проследить эти взаимосвязи - наша задача.
Сама логика ийешевского творчества заствляет рассматривать, помимо собственно художественных произведений, произведение "переходное" - книгу социографического характера "Люди пусты", с которой начинается движение Ийеша от чистой документалистики к использованию ее как приема в текстах совершенно иного плана. (С этой же книги, практически, начинается Ийеш-прозаик). Необходимость такого рассмотрения обосновывается огромной ролью социографин для творчества писателя в целом. Таким образом, под жанровой эволюцией прозы Ийеша можно понимать эволюцию от социогра-фической прозы к художественной - к роману. Однако понятие эволюции жанра приобретает в творчестве Ийеша и несколько иной смысл. Большинство произведений, рассматриваемых нами в работе, получило одинаковое авторское жанровое определение - "роман". Несмотря на необычность, нетрадиционность ийешевских романов, это определение имеет, на наш взгляд, серьезные основания. Речь в нашей работе будет идти не только об эволюции от жанра к жанру, но и об эволюционных изменениях в рамках одного и того же жанра, (при этом необходимо учитывать и тот факт,что сам термин "роман" претерпевает в сознании автора некоторые изменения. Для ранних произведений определение "роман" - прежде всего, актуализация мысли о недокументальной, художественной природе текста. В более поздних произведениях 60-70-х годов) это определение призвано подчеркнуть особенности, присущие именно романному жанру (как соотнесенные с определенной литературной традицией, так и новые, привнесенные литературой XX в.).
На первый взгляд, все перечисленные выше жанрообразующие моменты проявляются одинаково на материале всех прозаических произведений Ийеша. Возникает ощущение самодостаточности рассмотрения в жанровом аспекте одного художественного текста, для того, чтобы составить представление обо всех остальных. (Этому немало способствует активная автоцитация, использование и обыгрывание документа в художественном тексте и т.п.). При подробном анализе становится очевидно, что такое впечатление ошибочно. Одна из задач нашей работы - доказать необходимость дифференцированного рассмотрения ийешевской прозы в жанровом аспекте. Так, все романы Ийеша соотнесены с документальными жанрами, однако, разные произведения ориентированы на разные виды документалистики: со-циографический очерк - с одной стороны, мемуарно-автобиографичес-кий жанр - с другой. Соответственно, все остальные выделенные нами особенности реализуются по-разному. Понятие "эволюция", как постараемся показать, вполне применимо к жанровой характеристике ийешевской прозы: существенные изменения можно наблюдать в рамках обеих групп. Изменения эти во многом зависят от времени написания произведения. (Так, "Ранняя весна" (1941) и "Гунны в Париже" (1946) чрезвычайно близки в жанровом отношении, а "Пажи Беатриче" (1977) существенно отличается от них).
Романы Ийеша - явление, во многих отношенижтипичное для художественной литературы XX века. Так, говоря о наиболее характерных ее особенностях, многие исследователи отмечают необычайное увеличение роли личностного начала.
Как термин Н.Анастасьева: "субъективная эпопея" , так и термины других исследователей, обозначающие то же самое явление ("центростремительный роман"4 - Д.Затонский, "личностная эпопея" - И.Бернштейн, а также ряд аналогичных терминов), вполне могут быть применены к ийешевской прозе: его романы могут рассматриваться как одно из типичных проявлений такого способа отражения действительности, такого типа повествования.
И.А.Бернштейн в работе, посвященной жанровой структуре современного романа социалистических стран, отмечает популярность такого типа романа, " в котором споры героев и авторские размышления о смысле истории, смысле жизни и искусства играют не мень с.)
шую роль, чем эпическое действие или психологический анализ..." Произведения Ийеша - наглядный пример романов такого типа. (Любопытно, что приведенное исследовательницей высказывание словацкого писателя В.Минача: "Я не стремился к фактической полноте в изображений того времени, - это уже делалось другими; я хотел проанализировать моральные и психологические процессы: как и почему ме-нялось мироощущение моего поколения" - полностью совпадает с неоднократно декларированной в романах Ийеша установкой на изображение "духа эпохи", "атмосферы истории", а не истории как таковой).
Приведенное выше замечание И.Бернштейн, как и многочисленные указания разных исследователей на усложнение жанровой организации современного романа, на оригинальные видоизменения жанра (роман-эссе, роман-исследование и т.д.) соотносимы с прозой Ийеша, адекватно описывают ее особенности, с другой стороны, его произведения могут послужить одной из наглядных иллюстраций к ним. Естественно, однако, что сколько авторов, столько и видов "субъективной эпопеи", "центростремительного романа" и т.д. Для нас в данном случае более важна не постановка произведений Ийеша в контекст современной прозы (задача сама по себе интересная и важная), не сопоставление его романов со сходными в жанровом отношении произведениями, не сходство вообще, а, скорее, различия: то, что делает прозу Ийеша оригинальным вариантом определенного типа. Основная наша задача - рассмотрение индивидуальных закономерностей развития ийешевской прозы, определяющих ее жанровую эволюцию. Такая постановка вопроса, естественно, не исключает ни сопоставления с синхронными явлениями западноевропейской прозы (на такое сопоставление неоднократно "провоцирует" сам автор), ни постановки произведений Ийеша в контексте венгерской литературы XX века и венгерской культуры в целом. (Укажем в связи с этим на связь прозы писателя с чрезвычайно значимой в Венгрии традицией мемуаристики и т.п.).
Проблема жанровой специфики ийешевской прозы в целом до сих пор не становилась предметом специального анализа. С другой стороны, этот вопрос так или иначе возникает, практически, в любой статье, посвященной прозе Ийеша, будь то рецензия на конкретное произведение или обзор его творчества за определенный промежуток времени.
В целом, большинство работ, посвященных Ийешу, представляет собой публикации в периодических изданиях. Естественно, количество их огромно, (первые статьи появились в 30-е годы по выходе первых прозаических опытов писателя, с тех пор проза Ийеша привлекает неизменно большое внимание). Поэтому полный обзор научной литературы по интересующему нас вопросу в рамках данной работы невозможен. Мы наметим лишь основные вехи в процессе восприятия прозы писателя литературоведением, ряд поворотных пунктов в пони-мании жанровой специфики ийешевского творчества0 .
При рассмотрении ряда статей о развитии современной венгерской прозы (М.Сабольчи "Беглые заметки о современной венгерской прозе"9 , П.Е.Фехер "Прозаическая история и история прозы" , Г.Сабольчи "Этика, действительность долг. (Мысли о современной венгерской прозе)" Б.Помогач "Роман и человеческая личность"1 и др.) мы сталкиваемся с любопытным фактом: перечисляя и анализируя романы последних десятилетий, авторы не упоминают книг Ийеша. Это представляется тем более странным, что, к примеру, тот же П.Е.Фехер в другой статье, посвященной непосредственно Ийешзг , рассматривает его произведения именно как романы и чрезвычайно высоко оценивает их.
Это странное несоответствие может быть объяснено,с одной стороны,тем, что проза Ийеша, действительно, не совсем обычна и занимает в современной венгерской прозе совершенно особое место, с другой - традицией восприятия ийешевской прозы как особого явления. Это связано, в первую очередь, со сложностью сочетания в ней документальных и художественных элементов, внешней "погранич-ностью" ее положения. Рассмотрение всех произведений Ийеша вне чрезвычайно важного ДЛЯІВГО противопоставления документального и художественного глубоко ошибочно и неоднократно приводило к печальным казусам. Книги рассматривались как "чистый" документ, на первый план выступало их "прикладное" значение. В некоторых, сравнительно немногих, случаях, такой подход оправдан. В журнале "Ню-гат" за 1940 год была опубликована рецензия Д.Ортутаи на очерк "Душа и хлеб" , большую часть которого составляет беседа автора с деревенскими подростками. Ортутаи не вполне удовлетворен не очерком как таковым, но самой постановкой эксперимента. В данном случае текст и его восприятие вполне соответствуют друг другу. Однако имели место и другие ситуации. Роман "Гунны в Париже", вышедший в свет в 1946 году, был встречен почти исключительно отрицательными рецензиями. В 1971 г. он был в очередной раз переиздан и очень высоко оценен критикой. В одной из статей (рецензия М.Бе-лади "Дюла Ийеш: Гунны в Париже"-1-5 ), в частности, объяснялись причины холодного приема книги при первом издании: "Непонимание
ТС.)
возникло из-за того, что в романе видели только автобиографию"-1- , соответственно, некоторые поступки героя, представлявшиеся неверными критикам, были восприняты как поступки самого автора. Возникла парадоксальная ситуация: Ийеш был осужден не как автор, но как действующее лицо. Специфика книги как художественного текста, дистанция между автором и повествователем полностью игнорировалась. Если бы дело было только в личной непонятливости рецензентов, об этом эпизоде, вероятно, можно было бы и не упоминать. В Здесь, однако, речь должна идти, скорее, о некотором стереотипе восприятия ийешевской прозы, сложившемся в тридцатые годы, когда культурную ситуацию в Венгрии во многом определяло движение "народных писателей" и порожденный игл бурный расцвет литературной социографии-1- . Ийеш был одним из главных представителей движения, автором "классической" социографическои книги "Люди пусты". Именно отсюда идет традиция восприятия Ийеша только как социогра-фа. (как уже было отмечено, этому в большой степени способствует сознательное использование и обыгрывание им выработанных в этот период приемов в более поздних, недокументальных произведениях). Между тем, уже в тридцатые годы, непосредственно по выходе книги "Люди пусты", появились отдельные статьи, в которых, наряду с важными наблюдениями над социографией, указывалось и то, что "Люди пусты" - нечто большее, нежели просто социографический очерк. Мы имеем в виду, в первую очередь, статью М.Бабича "Люди.
пусты". В статье отмечены некоторые существенные жанровые черты социографическои литературы: "Создается впечатление, что мы видим жизнь какого-то чужого, экзотического и примитивного племени. ..Л Мы наблюдаем действия совершенно незнакомых существ, которые одновременно являются нашими братьями, жизнь и странные обычаи экзотического племени, которое одновременно является на-шим племенем" . Подача "своего" материала как экзотического, принципиально нового, никому по-настоящему неизвестного - важный для писателей-социографов момент. "Писатель не умалчивает ни о чем; когда мы закрываем книгу, у нас практически не остается вопросов, только изумление"20 .Установка на полное, всестороннее исследование и описание, как и абсолютная откровенность - также характерные черты социографического текста.
Наряду с этим в статье встречаются и замечания иного порядка: "Ийеш осветил нам этот чудовищный застой, как бы направив свет прожектора на тайны морского дна. Для этого нужен был поэт: сухая статистика или социографические данные оставили бы все в темноте " . "Книга вообще включает в себя материал большого ро-мана. Но все же это не роман" . Последнее замечание особенно значимо: слово "роман" впервые соотносится с прозаическим произведением Ииеша. Бабич справедливо указывает, что книга не является романом в собственном смысле слова, однако, при этом намечается важная тенденция развития прозы Ийеша - движение от чистого до-кументализма к использованию его в качестве одного из приемов в художественных текстах, процесс, начатый книгой "Люди пусты".
Мы уже писали о том, что вопросы жанровой специфики встают в большинстве работ, посвященных прозе Ийеша. При этом нередко литературоведческий анализ уступает место медитациям общего характера, а конкретные литературоведческие категории - некоторым абстрактным представлениям, возникающим при чтении ийещевского текста. Так, З.Хера в статье "Манера и самобытность" пишет:"Его жанр - не тот или иной традиционный жанр, но собственно сама человеческая действительность со всеми присутствующими в ней жанрами: трагедией, шуткой, драмой, лирикой, этикой, философией, эстетикой и со всеми возможными их вариантами" .
Это высказывание соотносимо с тематической стороной произведений Ийеша, но очень мало говорит о реальной жанровой специфике его творчества. Другой исследователь, затрудняясь дать какие-либо разъяснения по этому вопросу, предлагает ввести новое жанровое определение: "ийешевская проза" - как термин . Такое сведение всех произведений писателя воедино и описание их посредством формулировки: "проза Ийеша есть "ийешевская проза", естественно, не может быть принято всерьез, однако, оно обосновывается рядом характерных для творчества Ийеша черт, а соответственно, как ни парадоксально, способно дать о них некоторое представление. (Речь идет о реальной монолитности всего корпуса прозаических текстов писателя: отрывках, переходящих из одного произведения в другое, общей для всех произведений интонации свободной беседы с читателем и т.п.
Как правило, все исследователи, утверждающие абсолютную нетрадиционность ийешевской прозы и полную невозможность описать ее с помощью каких-либо уже существующих в литературоведении категорий, игнорируют точку зрения самого Ийеша на жанровую природу той или иной его книги. Такой подход представляется неоправданным. Для прозы Ийеша характерно выраженное стремление к самоосмыслению, авторские жанровые определения имеют глубокий смысл. Есть и другой случай: исследователь соглашается с возможностью рассмотрения ряда прозаических произведений Ийеша как романов (то есть учитывает точку зрения самого писателя), однако не может признать такое определение единственным. М.Шюкещд согласен видеть "роман" в отдельных наиболее беллетризированных отрывках, в целом же структуру книги представляет себе следующим образом: "Его проза - от "Ранней весны" через "Гуннов в Париже" до "Обеда в замке" представляет собой роман, рассказ, бытовую зарисовку, социограцию, статью" . При этом не учитывается "многожанровость", синтетичность романа как такового, его способность включать в себя иные жанры. В книгах Ийеша действительно присутствует все, перечисленное Шюкешдом, однако, есть и определенная жанровая иерархия: рассказ, социографический очерк, бытовая зарисовка, автобиография включаются в роман, переосмысливаются в его рамках. Это хорошо уловил М.Белади, писавший в уже упомянутой работе: "Автобиографический материал двух тесно связанных между собой романов: "Ранняя весна" и "Гунны в Париже" входит в состав иной, более широкой системы" .
Анализируя автобиографичность прозы Ийеша, большинство исследователей сходится на том, что его произведения не могут рассматриваться как автобиография и мемуары в собственном смысле слова. А.Герембеи в рецензии на переизданный в 1972 году роман "Ранняя весна" пишет: "Установка писателя подчиняет автобиографические черты суверенному миру романа"28 . (Замечания такого рода в работах 70-х годов - уже не редкость). Б.Юхас идет еще дальше, в его рецензии на ту же книгу впервые встречается очень важное опреде-ление: "Ранняя весна", действительно, - роман воспитания" . Юхас отметил существенный момент, отделяющий романы Ийеша, построенные на автобиографически-мемуарной основе, от его социогра фической прозы: принципиально разные функции автобиографического
ЯП) персонажа0w. Однако в начале 70-х годов высказывания такого типа
часто остаются голословными: исследователи редко указывают на конкретные черты, выводящие произведения Ийеша за рамки чистой . документалистики, в том числе остаются без внимания указания самого писателя, как вынесенные им в послесловия, так и включенные непосредственно в тексты. К концу 70-х годов (моменту выхода в свет романа "Пажи Беатриче") ситуация в корне меняется. Мысль о подчиненности документальных жанров романной структуре в тех произведениях, которые сам автор называет романами, становится общепринятой. (Исключением является, пожалуй, только роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости": споры о том, может ли это произведение рассматриваться как роман, продолжаются по сей день). Принципиально изменился сам подход к ииешевскому тексту: исследователи стали учитывать точку зрения автора на жанровую природу его книги. Наиболее наглядны в этом отношении рецензии на последний роман Ийеша "Пажи Беатриче". Э.Кульчар Сабо31 , Я.Саваи3 , И.Бата33), Б, Маркуш34 и другие, анализируя жанровую специфику книги, активно используют указания автора, как высказанные им прямо, так и зашифрованные в тексте, отмечают конкретные черты, заставляющие рассматривать произведения Ийеша как художественную литературу. Один из наглядных примеров - статья И.Баты "Автобиография и память", в которой подробно анализируется мотив недостоверности памяти и связанный с ним мотив вымышленности большинства размышлений героя и диалогов. Другой пример: Э.Кульчар Сабо рассматривает соотношение "автор - повествователь - персонаж" в романе "Пажи Беатриче" идоказывает, что превращение автобиографического персонажа во второго повествователя, речь которого заметно отличается от авторской, заставляет воспринимать книгу только как художественный текст.
Изменение подхода к ийешевскому тексту влечет за собой и тот факт, что более ранние произведения также начинают безоговорочно рассматриваться как романы, включаются в романную сферу как бы "задним числом". (Подтверждение этому мы находим, к примеру, в указанных статьях И.Баты и Б.Маркуша).
Еще более любопытен процесс, характерный для наиболее поздних работ о прозе Ийеша (начала 80-х годов). Мысль о художественной природе ряда произведений писателя буквально "захватывает" венгерскую критику и заставляет обращаться ко все более ранним произведениям, доказывая их принадлежность к художественной литературе. Наиболее показательно в этом отношении обращение к социо-графической книге "Люди пусты" с целью выделить в ней несоциогра-фические черты. Так обстоит дело, например, в статьях М.Сегеди-Масака "Разные смыслы "Людей пусты" 5 и Б.Немета "Нравственная автономия - автономия искусства"3 . Б.Немет высказывает ряд чрезвычайно интересных соображений (в частности, о заимствовании Ийешем ряда известных сюжетов, о неточности употребления самого слова "пуста" и т.п.), однако, сделанный им общий вывод представляется не совсем точным. Исследователь утверждает: "Люди пусты" -исповедь. На наш взгляд, книга, несмотря на свой переходной характер, является с точки зрения существенных жанровых особенностей, все же образцом социографической литературы. На мысль об исповеди, естественно, наводит перволичная форма изложения и подробный анализ собственного поведения, в этом смысле элементы исповеди можно увидеть почти в каждом прозаическом произведении Ийеша. (С другой стороны, социографический принцип взгляда на самого себя извне, со стороны, делает, на наш взгляд, более уместной мысль о соотнесенности их с "романом воспитания") .
В целом ряде работ мы сталкиваемся с замечаниями следующего порядка: "Ранняя весна" - глава автобиографического цикла Ийеша, занимающая место между "Людьми пусты" и "Гуннами в Париже" ° ; "Место поэмы "Юность" /•••} - между Людтлли пусты", "Ранней весной" и "Гуннами в Париже" . Количество подобных примеров можно было бы умножить. Все эти замечания указывают на важное свойство ийешевской прозы: заложенную в самих текстах возможность циклизации. Как правило, при этом исследователи рассматривают прозу Ийеша как единый цикл. (В особом положении оказываются при этогл книги "В ладье Харона или Симптомы старости", "Шандор Петефи", "Двое мужчин".) Как уже было сказано, мы постараемся обосновать необходимость дифференцированного подхода к ийешевской прозе, доказать наличие не одного, а двух основных ее типов. (Роман-эссе "В ладье Харона..." оказывается при таком подходе включенным в одну из выделяемых нами групп.)
Венгерские исследователи не останавливаются и на различиях, связанных с временем написания произведения. (Исключение составляет лишь соотношение книг "Люди пусты" и "Обед в замке", которое становится предметом специального рассмотрения в ряде статей40 . Между тем, эти различия представляются чрезвычайно существенными.
В советской критике прозе Ийеша уделялось до сих пор мало внимания. Его имя упоминается в некоторых обобщающих работах о романе социалистических стран4 . Основное внимание привлекает, как правило, роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости". Детальный анализ жанровой специфики книги в рамках работы общего характера, естественно, невозможен. Тем не менее, С. Шерлаимова и И.Бернштейн отмечают ряд существенных особенностей: включение в текст собственно социографических отрывков, внутреннее родство с социографией, синтетичность, многоплановость жанра книги в целом, полемичность текста как важный структурообразующий момент и т.д. В.Лакшин в статье "О народе, о человеке, о себе. (Проза Дюлы Ийеша)"42 останавливается на трех переведенных на русский язык прозаических произведениях писателя ("Люди пусты", "Обед в замке", "В ладье Харона"). Говоря о "Людях пусты", критик справедливо отмечает.функциональность социографического текста, социальное задание, которое выполняет его автор, и проводит в связи с этим интересные параллели с русской литературой. (Речь идет о "Записках из мертвого дома" Достоевского и книге Чехова "Остров Сахалин"). По поводу романа-эссе "В ладье Харона" Лакшин замечает: "Ийеш предлагает читателю честный лирико-философский репортаж из своего возраста, подобно тому, как он давал нам искреннее художественное исследование о людях пусты, о доме своего детства, глядя на него изнутри"4 , указывая тем самым на определенную социографическую основу книги. В целом, статья Лакшина, как и статья Н.Федоренко "Мгновение с Дюлой Ийешем"44 , как и предисловие В.Огнева к книге избранных произведений писателя 0 17.
имеют вссеистский характер, авторы ставят перед собой задачу дать читателю общее представление о личности и творчестве Дюлы Ийеша, описывают личные встречи с ним. Естественно, научный анализ жанровой специфики ийешевской прозы выходит за рамки указанных работ.
Гораздо более важна для нашей работы рецензия Ю.Гусева на роман "Пажи Беатриче,,Ч:0/. Исследователь также не останавливается подробно на жанровом своеобразии книги (больше внимания уделяется собственно тематической стороне), однако, указывает некоторые особенности текста, выводящие его за рамки мемуаристики: в частности, нехарактерный для мемуаров сквозной мотив ненадежности, недостоверности памяти.
Из по необходимости краткого обзора литературы следует, что, несмотря на внимание исследователей к проблеме жанровой специфики и жанровой эволюции прозы Ийеша, она еще не становилась предметом всестороннего и систематического анализа. Попыткой решения этой задачи является настоящая работа. Структура диссертации исходит из своеобразия объекта исследования. глава посвящена рассмотрению в жанровом аспекте произведений Ийеша 30-50-хх годов, выделению двух основных типов его прозы, а также ряда существенных черт, определяющих жанровую специфику ийешевской прозы в целом (в том числе и более поздних произведений)4 . Во П главе мы рассматриваем произведение, завершающее ту линию прозы писателя, которая развивалась на социографической основе,- роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости". Ш глава посвящена последней книге автобиографического цикла (линия, ориентированная на мему-арно-автобиографический жанр) - роману "Пажи Беатриче".
Выделение анализа двух последних произведений в отдельные главы объясняется тем, что эти романы представляют собой не просто наиболее яркие образцы двух выделенных нами типов ииешевской прозы, не только концентрируют в себе отмеченные нами особенности того и другого типа, но, являясь наиболее поздними, завершающими произведениями обеих групп, привносят ряд существенно новых черт в их характеристику.
Основные тенденции развития прозы Ийеша 1930-1950-х г.г
В разделе "Введение" была отмечена непродуктивность рассмотрения прозаических произведений Ийеша вне чрезвычайно важной для него оппозиции документального и художественного. Все его книги представляют собой сложное сочетание элементов и того и другого планов, находятся как бы в "пограничной сфере", причем часть их тяготеет к одному, а часть - к другому полюсу. Мы уже указывали на то, что восприятие всех прозаических произведений писателя как явления сугубо промежуточного1 представляется ошибочным. Всю прозу Ийеша отличает выраженное стремление к самоосмыслению, ни одно жанровое определение, данное писателем, не является случайным, более того, все они важны для понимания смысла самих произведений. (Особенно велика их роль для романов 60-70-х годов: "В ладье Харона или Симптомы старости", "Пажи Беатриче"). Точка зрения Ийеша на жанровую природу его книг не просто не должна игнорироваться, она может служить своего рода ориентиром при выделении корпуса текстов, которые должны стать объектом собственно литературоведческого анализа. В нашей работе будут рассмотрены те прозаические произведения Ийеша, которые отнесены им самим к сфере художественной литературы. Как правило, они определяются автором как "романы". Сглысл и функция этого жанрового определения неодинаковы в применении к различным текстам. В произведениях 60-70-х годов определение "роман" играет очень большую роль, актуализируется как традиционное понимание термина, так и новые смыслы его, привнесенные двадцатым веком 0 . В применении к более ранним произведениям это определение выполняет иную функцию: с нашей точки зрения, в этом случае, Ийешу важно подчеркнуть, в первую очередь, именно недокументальную, художественную природу своих книг. Термин "роман" (в отличие, скажем, от "повесть") оказывается наиболее подходящим из-за большого объема произведений, значительности включенного в них материала, большого количества действующих лиц и т.п.
Мы постараемся определенным образом ориентировать романы Ийеша относительно полюсов документальной и художественной литературы, показать, почему произведение, строящееся во многом по законам документальной прозы, все же явно выходит за ее пределы и действительно может рассматриваться как художественный текст. Рассмотрение прозы Ийеша в аспекте соотношения документальности и художественности не является самоценным: при этом выявляется ряд существенных жанровых особенностей, становится возможным анализ жанровой специфики творчества писателя в целом.
Проза Ийеша представляет собой чрезвычайно монолитную структуру. Цельность возникает, в первую очередь, за счет ряда стилистических моментов. Речь идет, прежде всего, о нетрадиционной для венгерской литературы установке на свободную беседу с читателем, о) непосредственное обращение к нему . Мы имеем в виду не наличие лирических отступлений, но то, что таким образом организуется, как правило, весь текст . Этот прием, часто используемый в публицистике, становится у Ийеша чрезвычайно значимым художественным приемом, особенно актуализирующимся на фоне отсутствия последовательной сюжетности. Интонация свободного рассказа "оправдывает" ассоциативную связь описываемых событий. Такая интонационная структура достигается рядом чисто лингвистических приемов: ориентацией на устную речь, нехарактерными для венгерского лите-ратурного языка конструкциями, инверсиями и т.п. Очень симптоматично высказывание венгерского исследователя о том, что : "он (Ийеш - В.Б.) не стремится создать новый жанр, жанр формируется самим стилем его произведений"0 .
Еще один момент, осложняющий дифференцированное восприятие ийешевской прозы, - явление, которое может быть условно названо "мозаичностью" всех текстов писателя, наличие "мигрирующих отрывков". Речь идет не об общих мотивах, но именно о переходе целых сегментов текста без малейшего изменения из одного произведения в другое, из публицистической статьи в роман и наоборот. Некоторые эпизоды, включенные в роман, могут публиковаться отдельно в качестве самостоятельной новеллы. Так, история покупки дома в деревне входит одновременно в состав социографии "Люди пусты", романов "Ранняя весна" и "Пажи Беатриче"; история конфликта автобиографического персонажа "Людей пустн" с учителем из-за неправильного диалектного произношения публикуется в журнале "Нюгат" как самостоятельный рассказ и т.п. Аналогичных примеров можно было бы привести очень много. "Мозаичность"прозы Ийеша создает ощущение возможности свободного перехода текстов из документального в художественный план и наоборот, ощущение отсутствия каких-либо границ. Существенно, однако, то,что функции этих отрывков в разных текстах неодинаковы. В рамках документального произведения они выполняют чисто иллюстративную функцию по отношению к основному тексту: прямому изложению определенной идеи. Интересно, что роль одних и тех же эпизодов в различных художественных произведениях также часто неоднозначна. Так, описание встреч с деревенской девушкой Панни Байти, являющихся непосредственной реальностью для героя "Ранней весны", переходит в роман "Гунны в Париже", становясь здесь одним из пластов воспоминаний героя, кадром "внутреннего кинематографа", если использовать выражение, употребленное в этом романе самим автором . Кроме того, класси- фикация прозаических произведений ййеша осложняется постоянным сознательным использованием и обыгрыванием приемов документальной, в первую очередь, социографической литературы в текстах совершенно иного плана.
Практически каждый роман Ийеша соотнесен с одним или несколькими документальными жанрами. Наиболее значимым представляется вопрос об ориентации его романов на жанр социографического очерка и мемуарно-автобиографический жанр.
Сама логика развития ийешевского творчества выводит на первый план вопрос о той роли, которую сыграла для него социография. Движение "народных писателей", широко развернувшееся в 30-е годы, и возникшая на его основе литература, в первую очередь, литература социографическая, стали важнейшим фактором венгерской культу-ры XX века. И не только культуры. В 30-е годы в хортистской Венгрии школа "народников" (вариант названия движения) сыграла очень большую историческую роль. Громандные массы крестьян и батраков жили в чудовищных условиях и полном бесправии, причем городская интеллигенция - даже наиболее прогрессивная ее часть -имела об этом самое приблизительное представление. В начале 30-х годов на литературную арену вышли независимо друг от друга несколько молодых писателей, происходивших из низших слоев, чудом вырвавшихся в "большой мир". Все они пришли в литературу со своей темой. Некоторые из них могли, подобно Ийешу, увлекаться авангардистской поэзией начала века, сочинять экспрессионистские и сюрреалистические стихи, экспериментировать - и тем не менее, ни один из них ни на минуту не забывал о том мире, из которого вышел, все они остро ощущали необходимость изменить существующее положение вещей. История Венгрии крайне редко давала литературе возможность оставаться эстетическим явлением, выполняющим этические задачи. Литература должна была брать на себя и задачи чисто политические. (Ср. например, роль поэзии Зрини в период турецкого господства, роль Петефи в венгерской революции 1848 года и т.п.). Так обстояло дело и на этот раз. Зимой 1931 г. в Дебрецене встретились П.Гуйяш, Г.Юхас, Й.Эрдеи, Я.Кодолани, Л.Немет, Д.Ийеш, Л.Сабо. Обнаружив сходство позиций и устремлений, они создали группу, названную впоследствии группой "народных писателей". Несколько позже к ним присоединились П.Сабо, П.Вереш, И.Шинка, Й.Дарваш и др. С 1934 по 1938 год "народники" выпускали журнал "Валас" ("Ответ"), с 1935 по 1942 год - журнал "Келет непе" ("Народ Востока"). Собственно литературные установки участников движения были далеко не однородны: среди них были и прозаики, и поэты, авторы художественной прозы (см. например, романы Т.Арона с рядом выраженно мифологических мотивов), эссеисты, авторы со-циографических очерков. Последний жанр был, пожалуй, наиболее репрезентативен в рамках движения. Именно ему Ийеш отдал в этот период решительное предпочтение. Социографы не воспринимали свои произведения как число литературный факт, они видели свое назначение в выполнении вполне определенного социального задания (отсюда такие варианты названия движения, как "открытие Венгрии", "движение исследователей деревни" и т.п. Отметим, что слова "открытие", "исследование" чрезвычайно значимы для социографичес-кой прозы).
Роман-эссе "В ладье Харона или Симптомы старости" и традиция социографического жанра
В работах последних лет, посвященных роману социалистических стран, отмечается тенденция к "философизации" прозы, тот факт, что писатели все чаще обращаются к проблемам не социального, но философского характера. Авторы работ связывают это явление с тем, что при развитом социализме острые социальные вопросы уже решены, литература может занимается вопросами иного порядка: нравственный, этический, философский моменты выходят на первый план. Наглядным примером на венгерском материале может послужить так называемая "литература о старости". К этой теме в последние годы обращались лучшие венгерские прозаики и поэты: упомянем, помимо "В ладье Харона..." и "Спущенного паруса" Дюлы Ийеша, повести Т.Дери "Милый бо-пэр", И.Эркеня "Кошки-мышки".
Книга "В ладье Харона или Симптомы старости", на первый взгляд, довольно далека от намеченных нами двух основных групп ийешевской прозы. В ней мы не найдем ни описания образа жизни определенного социального слоя (пустайская тематика появляется здесь лишь в качестве отдельных эпизодов), ни "воскрешения" отдаленного временного пласта, важного исторического периода. Однако при более внимательном рассмотрении становится очевидно, что впечатление это обманчиво, книга "В ладье Харона..." самым тесным образом связана с одной из линий развития прозы Ийеша. Речь идет о тех произведениях писателя, которые мы обозначили как "социог-рафическую прозу".
Книга "В ладье Харона...", в отличие от "Обеда в замке", не является непосредственным продолжением "Людей пусты", ее соотношение с социографией гораздо более сложно: развивая основные социографические принципы, применяя их к совершенно новому материалу, Ийеш при этом в значительной степени трансформирует саму функцию социографии, что мы и постараемся показать при непосредственном рассмотрении текста книги.
Роману-эссе "В ладье Харона..." посвящен ряд работ, написанных как в Венгрии, так и за ее пределами. Большая их часть представляет собой рецензии, опубликованные в периодических изданиях. Однако собственно жанровая специфика книги редко становится предметом специального рассмотрения: исследователи уделяют больше внимания содержанию как таковому, идеологическому, философскому аспектам, позиции автора . Отмечается своеобразие, даже уникальность жанра книги, однако он, как правило, не становится объектом непосредственного анализа. Между тем, эта проблема представляется чрезвычайно интересной и важной.
Жанровое определение, данное Ийешем своей книге, не совсем обычно и уникально для творчества писателя. "В ладье Харона..." -роман-эссе. Реакция венгерского литературоведения на это определение весьма своеобразна: большинство исследователей оно "не устраивает". Так, один из них пишет прямо: "Подзаголовок "романов эссе" дан, очевидно, вынужденно и за неименем лучшего" . Многие исследователи обращают внимание на то, что основные мотивы "В ладье Харона..." активно присутствуют в лирике Ийеша, хронологиям чески близкой моменту написания романа-эссе . (0 мотивной связанности лирики и прозы Ийеша в целом мы писали во введении.) На этом основании, а также на основании усматриваемой ими "смысловой ритмизированности" книги некоторые из исследователей предлагают определить "В ладье Харона..." как поэму в прозе . Это определение, давая представление о некоторых стилистических особенностях книги, полностью игнорирует ряд принципиально важных черт, действительно определяющих ее жанровую структуру. Мы уже писали о том, что жанровые определения, как правило, не даются ййешем случайно, "за неимением лучшего", игнорирование его собственной точки зрения на этот счет неправомерно. Венгерский исследователь, говоря о применимости к книге термина "эссе", указывает, во-первых, на "нарушение последовательности изложения", во-вторых - на "лири-чески-произвольное обращение с предметом"0 .
Остановимся сначала на первой мотивировке. Действительно, "В ладье Харона..." представляет собой набор зарисовок, рассуждений, изложенных от первого лица, афоризмов, разворачиваемых в небольшую главку, цитат, дневниковых записей, не объединенных последовательным сюжетом, - термин "эссе", безусловно, наиболее адекватно описывает такую структуру. Однако мы уже обращали внимание на то, что принцип последовательного изложения вообще нехарактерен для прозы Ийеша, на то, что связь эпизодов в его книгах, как правило, основывается на связи ассоциаций. Очевидно, что с этой точки зрения жанровое определение "эссе" в большей или меньшей степени соотносимо с любым прозаическим произведением Ийеша. (Так, социография "Люди пусты" тоже может рассматриваться как набор зарисовок на определенную тему.) Однако во всех других случаях подобное определение отсутствует. Именно поэтому сознательно данный книге подзаголовок "эссе" представляется не только не случайным, но глубоко значимым для Ийеша.
Вторая мотивировка венгерского исследователя: "лирически-произвольное обращение с предметом". Такое представление об эссе очень характерно для венгерской литературоведческой традиции. Своеобразие трактовки этого термина становится наиболее очевидно при рассмотрении его в историческом аспекте. Эссеистика чрезвычайно популярна в Венгрии, как в литературе, так и в литературо ведении. Огромное количество художественных произведений и научных статей получает подзаголовок "эссе". В семидесятые годы появился ряд работ, представляющих собой нечто вроде самоосмысления жанра. (В этом отношении очень характерна статья А.Дердяи "Эссе об эссе"0 .) Эссе приобрело популярность в Венгрии еще в середине XIX в. (в основном, благодаря работам Жигмонда Кеменя, Пала Дюлаи и др.). Именно с этого времени значительное количество текстов сознательно определяется авторами как "эссе". Один из периодов огромной продуктивности жанра - конец двадцатых - тридцатые годы XX в. Последнее особенно значимо для нашей работы. Эссеистика этого периода развивалась в кругу журнала "Нюгат" (Ласло Немет, Иштван Шетер, Эндре Иллеш, Шандор Марай и др.). Ийеш был теснейшим образом связан с эссеистами "Нюгата". Значительное количество его работ этого времени было написано в жанре эссе. Этот же период был, как мы уже писали, периодом движения "народных писателей", с одной стороны, и расцветом жанра социог-рафического очерка - с другой. И тому, и другому Ийеш отдал дань в полной мере. Сам термин "эссе", как правило, рассматривался венгерскими исследователями с двух точек зрения: условно они могли бы быть обозначены как "внешняя" и "внутренняя".
Мемуарная проза на новом этапе. (Роман "Пажи Беатриче")
Роман "Пажи Беатриче" вышел в свет в 1977 году, будучи составной частью автобиографического цикла, он очень во многом напоминает "Раннюю весну" и "Гуннов в Париже". Однако, написанный в совсем иной исторической обстановке, он выполняет, естественно, несколько иные задачи. Книгу отделяют от событий, в ней описанных почти шесть десятилетий. С каждым годом живых свидетелей становится все меньше. Ийеш ощущает себя носителем уникального знания, а это ощущение может быть стимулом создания художественного произведения. (Напомним, что именно так дело обстояло у участников движения "народных писателей".) Ийеш знает, что он - последнее звено, связующее прошлое с настоящим, знаменательно, что в своем последнем романе он вновь обращается к началу века: венгерская революция и следующий непосредственно за ней период, с точки зрения Ийеша, - наиболее важный материал для писателя-историка, один из определяющих факторов венгерской истории столетия. Ничто не должно быть забыто, из всего можно извлекать определенные исторические уроки, забвение не должно быть следствием социального и.экономического благополучия, история мстит тому, кто ее забывает, забытое, недопонятое прошлое может пагубно влиять на настоящее. Поэтому Ийешу так важно было успеть рассказать, как все было на самом деле.
"Пажи Беатриче" - последнее прозаическое произведение Ийеша. Объект изображения - небольшой период, последовавший за падением Венгерской Советской республики. С точки зрения хронологической последовательности описываемого, книга, таким образом, занимает место между романами "Ранняя весна" (венгерская революция и Советская республика) и "Гунны в Париже" (парижская эмиграция ге роя). Связь между ними, однако, не исчерпывается только выстраивающейся хронологической последовательностью. Все три прозведе-ния связаны между собой, прежде всего, с точки зрения жанровой структуры: "Пажи Беатриче", безусловно, входит в цикл романов, которые были обозначены нами как "автобиографические" или "исторические". Книга тесно связана с мемуарно-автобиографической литературой, основным материалом служат личные воспоминания автора. В ней, как.и во всех прозаических произведениях Ийеша, отсутствует вымысел, "сочинительство" в привычном смысле этого слова. Чрезвычайно значимым остается мотив первооткрывательства, установка на изображение никому не известного объекта, причем, как и в остальных романах автобиографического (исторического) цикла, неисследованным.объектом становится не пространственный, но временной пласт, скрытый от современного человека-1- . Основной задачей писателя по-прежнему остается воспроизведение не фактов, не исторических событий, но атмосферы эпохи. Б.Маркущ отмечает почти точную текстуальную перекличку "Гуннов в Париже" и "Пажей Беатриче": "... моя задача - воспроизведение общего душевного состояния" --в первом случае, "... я хотел бы дать зарисовку всеобщих эмоций, воздуха истории" - во втором . Мотив совпадения личной судьбы и судьбы нации, автобиографии и истории сохраняется, поэтому сохраняется и возможность передачи атмосферы эпохи через состояние, настроение героя. Книга написана в перволичноы форме, герой ее является автобиографическим персонажем. Повествовательная структура: соотношение автора, равного повествователю, и автобиографического персонажа (он же - герой, он же - второй повествователь), дистанция между ними, взгляд на себя со стороны -в целом та же, что и в более ранних романах цикла. Эволюция героя по-прежнему чрезвычайно важна, "Пажи Беатриче" соотнесены с "романом воспитания" так же, как "Ранняя весна" и "Гунны в Париже". Текст "от автора" вновь представляет собой, как правило, интонационно и синтаксически обособленное эссе, вводимое в основной я) текст . Наконец, огромную роль продолжает играть мотив памяти, силы и слабости ее, обосновывающий как документальность, так и вымышленность описываемого в книге.
Таким образом, практически все черты "исторических" романов Ийеша, выделенные нами на материале "Ранней весны" и "Гуннов в Париже", соотносимы с текстом "Пажей Беатриче". На первый взгляд, этот факт лишает специальный анализ книги всякого смысла. Однако на самом деле это не так. "Пажи Беатриче"- позднее произведение Ийеша, произведение, написанное в конце XX века, именно этим во многом определяется его специфика. Книга, на первый взгляд, абсолютно идентичная предыдущим с точки зрения структуры, в действительности существенно отличается от них. Как правило, те особенности, которые представляются наиболее характерными для "Пажей Беатриче", уже заложены в более ранних романах. Однако значим сам факт особого развития, выхода на первый план тех или иных из них, значимы отличия, становящиеся особенно существенными на общем фоне сходства. С этой точки зрения представляется любопытным следующий факт: венгерские литературоведы, анализирующие последнюю книгу писателя, как правило, рассматривают ее как часть ийешевского эпоса, занимающую место между "Ранней весной" и "Гуннами в Париже" . Высказывания самого автора, однако,,не вполне соответствуют этой точке зрения. В интервью, данном М.Домокошу, Ийеш говорил: "Я считал "Беатриче" первой частью и уже написал, несколько глав продолжения. Название - "Караван Святого Духа"... После исторической трагедии - трагедия национального духа среди бесчисленных идей и верований" .
