Шарль Пеги: философия истории и литература Тайманова Татьяна Соломоновна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Шарль Пеги и «современный мир». Histoire presente 47

Глава II. Беседы с Клио. Histoire simple 117

Глава III. Жанна д'Арк: литература и история. Histoire passee 215

Заключение 307

Библиография 318

• Шарль Пеги и «современный мир». Histoire presente
• Беседы с Клио. Histoire simple
• Жанна д'Арк: литература и история. Histoire passee

Введение к работе

Проблемы философии истории в наше время составляют предмет острых дискуссий как в западной, так и в российской философии и историографии. Уже давно интеллектуалов всего мира интересуют не сами исторические факты — предмет изучения историков, а их роль в понимании закономерностей развития человечества. Осмысление этих закономерностей невозможно силами одной дисциплины, будь то история, социология или классическая философия. Современная мысль приходит к выводу, что судить об истории только на основании научно-спекулятивного разума или же чисто иррациональной интуиции неплодотворно. Это под силу лишь новому философскому дискурсу, который является синтезом философских размышлений, религиозных откровений, экзистенциальных переживаний и, что очень важно в контексте данной работы, художественно-эстетических прозрений.

Само словосочетание «философия истории» принадлежит французской философско-литературной традиции: впервые в научный оборот его ввел Вольтер в 1765 г. Такое название носило его введение к семитомным «Опытам о нравах и духе народов». К тому времени интерес к осмыслению истории стал характерной чертой интеллектуальной атмосферы Европы. Первым вариантом подлинной философии истории, появившимся в Европе, считается трактат итальянского правоведа и филолога Дж. Вико под названием «Основания новой науки об общей природе наций» (1725), в котором он делает попытку создания теории и методологии исторического познания, философски осмысляя реальный исторический процесс. Однако во Франции уже Ж.-Б. Боссюэ в своем «Рассуждении о всеобщей истории» (1687) разви-

4 вал христианско-теологическое понимание истории или ее провиденциали-стскую концепцию, разработанную Августином Блаженным в трактате «О граде Божием» (1426). В XVTII в. идеи исторического прогресса развивались А.-Р. Тюрго, Ж.-А. Кондорсе, К.-А. де Сен-Симоном, а Ш.-Л. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо заложили основы политико-правового понимания исто-

ІЛТЯ1Ж

За два с половиной века, прошедших с момента введения Вольтером словосочетания «философия истории», ее содержание претерпело существенные изменения и обогатилось новыми гранями. Уже в XIX в. возникают фундаментальные системы философии истории Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, К. Маркса и О. Конта, которые отражают ее многоплановость. Наряду с рационалистическим и научным пониманием истории в XIX в. появляются и ее альтернативные интерпретации, например «философия жизни» (Ф. Ницше, В. Дильтей, Г. Зиммель и др.) и неокантианство (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Э. Кассирер и др.).

Важным фактором, сыгравшим свою роль в последующем развитии различных тенденций философии истории, стало противоборство идей, в основе которого лежит расхождение между Декартом и Паскалем, подчеркнутое Вольтером в его критике философии Паскаля. Эта критика содержится в известном XXV философском письме Вольтера «Замечания на Мысли Паскаля». Исходный тезис Паскаля— человек является самой главной непостижимой для себя самого тайной и загадкой бытия. Ф. М. А. Вольтер критикует и опровергает известную мысль Паскаля о том, что «человек не ангел и не животное». Он пишет: «Человек вовсе не загадка, как вы это вообразили, дабы доставить себе удовольствие ее разгадать. Человек... занимает свое место в природе, более высокое, чем животное, и более низкое, чем другие существа, которым он уподобляется... Он наделен страстями, чтобы действовать, и разумом, чтобы управлять своими поступками... Пре-

5 словутая двойственность человека — это идея столь же нелепая, сколь и метафизическая... Я признаю, что человек непостижим, но столь же непостижима и вся остальная природа»¹. Кто победил в этом споре, показала только современная нам эпоха. Уже в XIX в. о загадке человека и его роли в истории говорили в духе Паскаля С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Ф. Достоевский. Сегодня становится очевидным, что линия Паскаля возобладала, а человек как субъект истории остается величайшей тайной и загадкой для философии, религии, искусства и науки.

Оформив философию истории как науку, эпоха Просвещения пренебрегла таким образом многими составляющими того философского дискурса, которые мы обозначили в самом начале. В качестве альтернативы философии эпохи Просвещения, а в дальнейшем философии позитивизма будет развиваться то направление философии истории, которое, как мы полагаем, оказалось наиболее плодотворным в XX и XXI вв. (во Франции его представителями были М. Блок, В. Декомб, П. Рикер, П. Нора) и предтечей которого стал Шарль Пеги.

Саму суть очевидной для него порочности философствования эпохи Просвещения сумел очень точно и ярко определить Н. А. Бердяев: «Эпоха «просвещения» есть такая эпоха в жизни каждого народа, когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия, тайн жизни, тех божественных тайн жизни, из которых исходит, как из своих истоков, вся человеческая культура и жизнь всех народов земли ... Для этих эпох характерна попытка сделать малый человеческий разум судьей над тайнами мироздания и тайнами человеческой истории... Эпоха «просвещения» отрицает тайну «исторического»... как специфическую реальность. Она его разлагает, производит над ним такие операции, что оно перестает быть той

¹ Вольтер Ф. М. А. Философские сочинения. М.: Наука, 1988. С. 192-194,207-208.

первоначальной целостной реальностью, которая и делает его «историческим». Поэтому эпоха «просвещения» XVIII в. была глубоко анти-историчной» . Будучи религиозным философом, Н. А. Бердяев, по сути, ставит в упрек эпохе Просвещения ее главное завоевание — разрушение веры в Бога, что, с его точки зрения, лишает исторический процесс всякой перспективы. Несколько неожиданное упоминание здесь имени русского религиозного философа на самом деле оправданно, поскольку его размышления о смысле истории, как мы будем показывать в данной работе, в большей мере продолжают искания писателя Ш. Пеги в области философии истории, нежели философствования современников и соотечественников французского писателя.

Поскольку в нашей стране Шарль Пеги остается малоизученной фигурой³, остановимся вкратце на некоторых моментах его творческой биографии. Ш. Пеги родился в 1873 г. в предместье Бургонь города Орлеана и был единственным сыном Дезире Пеги и Сесили Кере. Отец Пеги умер от ран, полученных на войне 1870 г., когда мальчику было всего несколько месяцев. После смерти отца ребенок оказался на попечении матери, плетельщицы стульев, и бабушки, простой неграмотной крестьянки. Эти две женщины сыграли важную роль в воспитании Пеги, привив ему уважение к труду и ненависть к нищете. С самого детства Пеги погрузился в атмосферу истории, героических деяний его предков. Улицы, площади и церкви его родного города хранили память о былом. Церковь Сент-Эньян, где был прихожанином маленький Пеги, носила имя епископа, который своими молитвами спас город от нашествия полчищ Атиллы. В сознании французского народа Орлеан

² Бердяев Н. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. С. 7.

³ С 1995 г. в Санкт-Петербурге при участии французских коллег функционирует научно-
исследовательский Центр Жанны д'Арк-Шарля Пеги, который регулярно проводит международ
ные конференции, а также инициирует и координирует российские исследования, связанные с
творчеством Ш. Пеги и его временем. С 2001 г. этот Центр входит в структуру Центра Француз
ских Исследований филологического факультета СПбГУ.

7 неразрывно связан с именем Жанны д'Арк, чью память высоко чтили в городе. Вплоть до наших дней там ежегодно проводятся празднества в честь снятия осады Девой-освободительницей. После Ватерлоо в Орлеане собираются солдаты Наполеона, а в 1870 г., после Седана, честь страны спасают солдаты-добровольцы, бившиеся с врагом на равнине Бос, неподалеку от города. В 1880-е гг. многие бывшие участники франко-прусской войны были еще живы. Пеги, выросший в среде мелких ремесленников и виноградарей, внимательно слушал рассказы этих бывших солдат, исполненные болью и гневом за попранную честь Франции. Вспомним также, что Гюго одним выражением «ужасный год» (1870) объединил и торжество пруссаков, и разгром Коммуны.

Первым учителем истории Пеги можно назвать соседа-кузнеца, участника войны, республиканца и патриота, мечтавшего увидеть когда-нибудь своего маленького слушателя депутатом. Его рассказы были настолько эмоциональными и интересными, что Пеги раз и навсегда отдал предпочтение истории, услышанной из уст свидетеля, нежели той, которая излагается в учебнике. Много лет спустя муза истории Клио, героиня неопубликованных при жизни Пеги его религиозно-философских размышлений, обратится к нему: «Вы счастливый, Пеги <...> Вы прикоснулись хотя бы к краешку того времени. Ваша исповедь не пропадет, если вы оставите нам свидетельство... того, чем была эта благородная Республика... Вы прикоснулись к тому времени, когда люди прятались, тайком унося экземпляр "Возмездия". Именно это воспоминание в течение жизни... не позволит Вам примириться с какой бы то ни было тиранией, будь она радикальной или же клерикальной» .

В 1881-1882 гг. во Франции вводится обязательное бесплатное светское образование, и сын плетельщицы стульев получает возможность учиться

⁴Peguy Ch. (Euvres en prose completes: En 3 vol. Paris: Gallimard, 1987-1992. Т. Ш. P. 1099.

8 сначала в школе при Высшей нормальной школе департамента Луаре, затем в ремесленном училище. Однако один из бывших учителей мальчика, г-н Но-ди, разглядевший его незаурядность, сказал матери Пеги: «Он должен изучать латынь». Эта фраза определила всю дальнейшую судьбу будущего писателя. Кем бы он стал в противном случае? Сам он тоже задавал себе этот вопрос! «Часто л задумываюсь, испытывая страх за прошлое <...> куда оы я пошел, кем бы я стал, если бы не попал в шестой класс и если бы г-н Ноди не поймал меня как раз на те пасхальные каникулы. Мне было 12 лет и три месяца. Самое время»⁵. Тот же г-н Ноди добился для юного Пеги муниципальной стипендии, и мальчик поступил в лицей Орлеана. Затем последовала учеба в лицее Лаканаль в Со под Парижем. С третьей попытки, пройдя курс подготовки в школе св. Варвары, Пеги поступает в 1894 г. в Высшую Нормальную школу в Париже. Годы учебы в школе св. Варвары Пеги считает лучшим периодом своей жизни: «Два или три самых чудесных года нашей юности, пламенных года. Все тогда было чисто. Все было молодо <...> не только мы были молоды, но и мир нам казался молодым. Исторически все было молодо тогда в те чудесные три или четыре года»⁶.

Интересно, что уже в это время у Пеги зародилось свое понимание истории и он охотно делился им с однокашниками. На одной из перемен он излагал им свою теорию исторического времени, которое он разделил на периоды и эпохи. Под эпохами Пеги подразумевает короткие исторические моменты, когда и творится история. Счастлив тот, на чью долю выпало пережить их. Периодами он называл безвременье, когда история идет на ощупь и беда тем, кто оказался там. Но Пеги считал, что эта беда поправима, он был убежден, что один человек или группа людей совместными действиями спо-

⁵ Цит. по: HalevyD. Peguy et les Cahiers de la Quinzaine. Paris: Bernard Grasset, 1941. P. 24.

⁶ Peguy Ch. Op. cit. Т. Ш P. 539-540.

9 собны изменить ход истории и в бездарности периода засияет слава эпохи⁷. В дальнейшем он будет придерживаться такой классификации и, в частности, напишет в «Нашей юности» о своем времени: «Бывают в современной истории, но не в истории в целом <...> великие волны кризисов, источником которых обычно бывает Франция (1789-1815, 1830, 1848), и они сотрясают мир от края до края, аіО есть б истории и иолее или менее длительные моменты затишья, мертвого штиля, когда все успокаивается на относительно длительное время. Бывают эпохи, а бывают периоды. Мы живем в одном из

периодов» . Всю свою жизнь Пеги будет увлечен идеей превращения современного ему периода истории в эпоху.

Учеба в Высшей Нормальной школе позволила Пеги войти в счастливое сообщество молодых людей, которое позднее образовало особое «поколение 1903 года». Его ядром стали выпускники Нормальной школы, и именно о них много позже с горькой нежностью написал Р. Роллан: «Это поколение с глупой доверчивостью тешило себя иллюзиями о Прогрессе, о Великом Человеческом Существе позитивистов, о грядущей, неизбежной, предначертанной провидением победе без кровопролитных битв, о Демократии, Праве, Справедливости, Свободе, доброте жизни (то было время "доброго художника", "доброго скульптора", "доброго писателя", "доброго музыканта". Человека доброго и просто добряка, а также время, когда верили: "Придет добрый человек <...> завтра". Сохрани Бог, я не собираюсь смеяться над этими иллюзиями! Это была мучительная трагедия»⁹. В Нормальной школе завязались те дружеские связи, которыми Пеги очень дорожил. Дружбе людей одного с ним поколения он посвятил следующие строки: «В силу того, что непреодолимая пропасть отделяет настоящее от прошедшего, необходимо вы-

⁷ См. об этом: HalevyZ). Op. cit. P. 35.

⁸ Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001. С. 75.

⁹ Роллан Р. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1966. С. 253.

бирать друзей только среди людей своего времени и своего возраста, своего круга, своего класса. Дружба - это удивительное полнокровное чувство, которое дается нам единожды в жизни и больше не повторяется. Дружба - чувство в высшей степени земное... Дружба- явление того же порядка, что и младенчество, семья, народ, родина, эпоха - все определяющие нашу жизнь события. Дружба — кс та область человеческих отношений, где блеск гения или печать благодати могут возместить отсутствующие в человеке черты, какие воспитываются длительным влиянием определенной среды. Никакая гениальность не поможет, если людей не связывает схожее детство, общая родина, среда, время, место.. .»¹⁰.

Удивительная, можно сказать, мистическая дружба связывала молодого Пеги с его соучеником по школе Святой Варвары, поступившим затем и в Высшую Нормальную школу, Марселем Бодуэном. История этой дружбы трагична — Бодуэн умер молодым, — но Пеги навсегда сохранил о нем память и, казалось, пытался прожить жизнь за себя и за рано ушедшего друга. Р. Роллан писал, что «Пеги дал тайный обет — ив течение долгого времени выполнял его — сделать все, чтобы мысль умершего друга продолжала жить в нем»¹¹. Считается, что именно Бодуэн первым внушил Пеги социалистические идеалы. Юношеские мечты Бодуэна и Пеги о Всемирной социалистической республике воплотились в одном из ранних художественно-философских произведений Пеги под названием «Марсель, или Первый диалог о граде гармонии». Это произведение — дань памяти и любви ушедшему другу. 7 июня 1896 г., во время своей последней встречи, друзья обсуждали устройство Града гармонии, а 25 июня того же года М. Бодуэн умер. Пеги закончил «Марселя» в 1898 г., но пометил 1896 годом и напечатал под псевдонимом Пьер Бодуэн.

¹⁰ Цит. по: Роллан Р. Собр. соч.: В 14 т. М.: Художественная литература, 1954-1958. Т. 14. С. 647.

¹¹ Там же. С. 658.

Увлечение социализмом приводит Пеги к участию в социалистических кружках студенческой молодежи и к сотрудничеству в социалистической прессе. Он принимает участие в создании журнала «Ревю дю Палэ», позднее переименованного в «Гранд Ревю». Агитируя подписчиков, он называет это издание «истинным журналом» и надеется на его значительный вклад в формирование «социалистической философии» . С февраля 1897 г. по февраль 1898 г. Пеги опубликовал ряд статей в журнале «Ревю Сосиалист» (с 1894 г. директором этого журнала был Жорж Ренар, и его программа носила реформистско-социалистический характер), которые так или иначе затрагивали вопросы устройства социалистического общества.

Пеги заканчивал обучение в Нормальной школе, когда офицера французского генерального штаба, еврея по национальности Альфреда Дрейфуса обвинили в шпионаже в пользу Германии. Факт несправедливого осуждения Дрейфуса стал тем узловым пунктом, вокруг которого во Франции разразился крупный политический кризис, грозивший стране гражданской войной. Убежденный дрейфусар, Пеги с неистовством и со страстью окунулся в развернувшуюся борьбу. Он был окрылен возможностью бороться за справедливость, принять участие в «битве века», в одном строю со своими единомышленниками. Однако, когда правительство свело широкое движение протеста лишь к частному судебному разбирательству, стало ясно, что сплоченного фронта единомышленников и не было. Пеги со свойственной ему бескомпромиссностью отвернулся от своих прежних учителей и кумиров, в том числе от своего друга и идейного наставника библиотекаря Высшей нормальной школы Люсьена Эрра и даже от Жана Жореса, перед которым преклонялся. Это первое столкновение Пеги с политикой определило его будущее положение человека, стоящего вне группировок и партий.

¹² Peguy Ch. Op.cit. Т. Ш P. CXXV4:XXV1.

12 Кроме того, в борьбе за Дело Пеги стал более зрелым. В 1899 г. Пеги напечатал 11 статей в «Ревю Бланш», главным образом о деле Дрейфуса, под общей рубрикой «Политические и социальные заметки». В одной из этих статей он впервые заговорил о сделанном им открытии, что знание настоящего и вовлеченность в действие позволяют писать Историю¹³. Эту мысль он будет развивать на протяжении всей своей жизни.

Не желая зависеть от социалистической партии ни материально, ни в плане цензуры, Пеги порывает с «Ревю сосиалист» и открывает собственное издательство и книжную лавку при нем на углу улиц Кижас и Виктор-Кузен, напротив Сорбонны. В этом издательстве Пеги намеревался публиковать только те произведения, которые имели высокие этические достоинства. Здесь он напечатал свое первое художественное произведение — историческую драму «Жанна д'Арк» (1897), из всего тиража которой было продано лишь два экземпляра. Здесь же были напечатаны «Марсель» (1898) и книга друзей Пеги братьев Таро «Тщедушный носильщик». Кроме того, в своем издательстве Пеги опубликовал революционную драму Р. Роллана «Волки», монографию германиста, философа и историка Шарля Андлера «Князь Бисмарк», брошюру «История колебаний в Генеральном штабе», неизвестного автора и «Социалистическую деятельность» Ж. Жореса. Начиная с 1899 г. дважды в месяц в издательстве Пеги выходил журнал «Мувман сосиалист».

Не будучи коммерсантом, Пеги очень быстро пришел к финансовому краху, и его предприятие на унизительных для него условиях выкупил бывший друг Люсьен Эрр вместе с Леоном Блюмом и другими социалистами. Отныне Пеги не мог сам решать, что печатать в этом издательстве. Неспособный действовать в условиях компромисса и несвободы, Пеги решает создать собственный журнал, идею которого он вынашивал еще со времени со-

¹³ Guy on В. Peguy. Comiaissance des Lettres. Paris: Hatier, 1973. P. 78-79.

13 труцничества в «Гранд ревю». Так родились знаменитые «Двухнедельные тетради», которые А. В. Луначарский назвал «самым замечательным литературным предприятием за последние четверть века»¹⁴.

Отныне все, что выйдет из-под пера самого Пеги, а также его друзей и единомышленников, будет публиковаться в «Двухнедельных тетрадях». Такому литературному и журналистскому явлению, как «Тетради» Пеги, посвящено бесчисленное количество исследований, о которых будет говориться далее. Поэтому мы не видим необходимости подробно останавливаться на характеристике «Тетрадей». Заметим только, что дальнейшая биография Пеги неотделима от истории «Тетрадей», ибо все, что в них печаталось (описание политических, социальных, интеллектуальных, литературных событий и споров его времени), и составляло жизнь писателя и издателя.

В чем же заключалось отличие «Тетрадей» от тогдашней периодики? Их своеобразие было отмечено уже современниками «Двухнедельных тетрадей». В декабре 1900 г. журнал «Эфор» провел анкету, в которой задавался вопрос: «Как определить эти странные тетради, которые не являются ни журналом, ни книгой, ни беседами, ни газетой?»¹⁵.

Первый номер «Тетрадей» вышел 5 января 1900 г., и первая публикация в нем называлась «Письмо Провинциала», где от лица вымышленного корреспондента, Провинциала, сообщалось о факте выхода журнала. Этот вымышленный корреспондент олицетворял собой всех тех социалистов, страстных дрейфусаров, воспитателей будущих граждан — школьных учителей, вниманию которых Пеги и адресовал свой журнал. Автор письма требовал от Пеги продолжить борьбу за дело Дрейфуса и призывал журнал «говорить правду, всю правду, ничего кроме правды, говорить глупо глупую правду,

¹⁴ Луначарский А. В. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1963-1967. Т. 5. С. 247.

¹⁵ Цит. по: Fraisse S. Les grandes etapes des «Cahiers de la Quinzaine» II La revue des Lettres
Modernes. Charles Peguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983. P. 39.

14 скучно скучную правду, грустно грустную правду»¹⁶.

Действительно, журнал печатал материалы, касавшиеся всех острых вопросов современности, которые замалчивались остальными изданиями: национальный вопрос в России, положение армян, образование на Мадагаскаре, события русской революции 1905 года, положение евреев в Румынии и т. п. Кроме того, «Тетради» постоянно поддерживали интерес читателей к делу Дрейфуса. Большинство статей так или иначе затрагивали этот больной для французской интеллигенции вопрос. Однако необычная атмосфера журнала возникла не только благодаря его содержанию.

Безусловно, стоит обратить внимание на подбор авторов. Р. Роллан писал: «Люди сегодняшнего дня часто судят о писателях, участвовавших в "Тетрадях", по тому влиянию, какое эти писатели приобрели в мире после сорока лет борьбы <.. .> Нынче почти не помнят о том, что наш вклад в ту пору, когда "Тетради" только возникли, был ничтожен. Никто из нас не был известен еще, никто не пользовался влиянием...»¹⁷. Пеги очень взыскательно относился к подбору авторов, но руководствовался отнюдь не известностью автора, не его положением в литературном мире, а исключительно личным чутьем. Поэтому в журнале печатались как малоизвестные в то время авторы (Р. Роллан, братья Таро, Д. Галеви, Ж. Сорель, А. Сюарес, Ж. Шлумберже, А. Спир, Ж. Бенда и др.), так и А. Франс, А. Бергсон и даже Л. Толстой.

Причудливой была и форма подачи материала. Пеги забавляется игрой псевдонимов, пишет анонимные статьи, без конца полемизирует и переписывается сам с собой, изобретает новых корреспондентов и собеседников, иногда вполне реальных, а порой фантастических, как, например, «гражданин доктор социалист революционер моралист интернационалист» (в серии статей «О гриппе»).

Peguy Ch. Op. cit. Т. I. P. 291-292. Роман P. Собр. соч. Т. 14. С. 702.

15 И содержание, и подбор авторов, и форма журнала неразрывно связаны с личностью Пеги, перу которого принадлежала значительная часть публикаций. Можно сказать, что журнал был долгой и мучительной исповедью писателя миру. Журнал жил и менялся вместе с его автором. И когда в сентябре 1908 г. Пеги признался одному из самых своих преданных друзей и сотруд-

1 О

никое, Ж. Лоту, что он снова стал католиком , читатели не преминули отметить (и многие верные подписчики тогда отвернулись от журнала) изменение направленности и тематики публикаций. Именно тогда Пеги начал работу над целой серией религиозно-философских трудов, посвященных смыслу христианской истории.

Журнал-исповедь, журнал-дневник - именно так ответили бы мы на вопрос журнала «Эфор». Эта неповторимо-личная, страстно-субъективная интонация «Двухнедельных тетрадей» определила их исключительное место в духовной атмосфере Франции на рубеже XIX-XX вв.

Говоря о Пеги, писателе и публицисте, нельзя не отметить его ангажированность. Всю жизнь Пеги был одержим идеями всемирного добра, социальной справедливости, христианского равенства, поисков истины и смысла истории. Журнал служил главной цели жизни Пеги превратить современный исторический «период» в «эпоху». По сути, «Тетради» были для Пеги летописью современной истории. Журнал претворил на практике то, о чем Пеги неустанно размышлял в своих трудах, посвященных Истории, и стал для потомков живым документом и свидетельством эпохи рубежа веков. Это понимали и некоторые наиболее проницательные современники Пеги. Так историк и религиовед Рауль Алье писал в «Пари-Миди» 4 января 1914 г., за несколько месяцев до смерти Пеги, что подборка «Двухнедельных тетрадей» «станет однажды самым значительным собранием документов первостепенного значения» .

^li .

¹⁹ Цит. по: Laichter F. Peguy et ses Cahiers de la Quinzaine. Paris: Ed. de la Maison des sciences de

Шарля Пеги не стало 5 сентября 1914 г. в битве на Марне. Он ушел на фронт добровольцем. 4 августа 1914 г. в прощальном письме, обращенном к своей давней и доброй приятельнице г-же Фавр (матери будущего известного философа Ж. Маритена), он писал: «Я ухожу как солдат Республики ера-жаться за всеобщее разоружение, за последнюю из войн» . Пеги погиб в самом расцвете своей творческой биографии и творческих планов. Среди его неопубликованных работ, которым он придавал капитальное значение, остались во фрагментах «Диалоги» об истории— «Клио»-1 и «Клио»-П, «Дополнительные заметки о г-не Декарте и картезианской философии», «Мы побежденные» и некоторые другие. Именно в этих сочинениях в значительной мере Пеги раскроет свое понимание и видение истории.

Если говорить о литературе, посвященной жизни и творчеству Ш. Пеги, то в первую очередь, необходимо подчеркнуть несопоставимость объема исследований, проводимых в России и на родине писателя.

Имя Пеги было известно ряду его российских современников. Немалый интерес представляют статья русского современника Пеги Г. Селибера «Шарль Пеги»²¹, напечатанная в 1915 г. в «Русской мысли». Она отличается вполне профессиональным и тонким литературоведческим анализом. В ней, хотя и кратко, автор останавливается на почти всех узловых пунктах творчества и эволюции писателя, которые так или иначе привлекали и привлекают всех пегиистов. Очень важно отметить, что Селибер сумел понять внутреннюю цельность Пеги при его внешней противоречивости и убедительно доказал это в своей статье.

Необходимо остановиться и на статье «Шарль Пеги» Максимилиана

l'homme, 1985.Р.303.

²⁰ HalevyD. Op. cit. P. 368.

²¹ Селибер Г. Шарль Пеги // Русская мысль: Ежемесячный литературно-политическое обозрение.
Петроград, 1915. Т. 10. XXXVI. С. 32-52.

17 Волошина, которая вошла в его книгу «Лики Парижа»²², изданную посмертно по его статьям и по плану, составленному поэтом во время и после Первой мировой войны. Конечно, статья, написанная поэтом и художником, не может претендовать на объективный анализ, которого ожидают от литературоведа и критика. В ней есть высказывания, с которыми трудно согласиться. В частности, Волошин пишет, что смысл французской истории исчерпывается для Пеги двумя «великими пастушками» — святой Женевьевой и святой Жанной. Но совершенно очевидно, что в этой статье Пеги предстает перед читателем во всем многообразии, неоднозначности и трагичности своей жизни и судьбы.

Несмотря на высокую оценку, данную Пеги А. В. Луначарским²³, в советский период французский писатель оставался в отечественном литературоведении одиозной фигурой, характерные для того времени эпитеты «оппортунист, шовинист, националист, реваншист» изобилуют в академическом издании трехтомной «Истории французской литературы»²⁴. Впервые более объективная оценка Пеги была дана в исследовании В. Е. Балахонова «Ромен Роллан и его время: Жан Кристоф»²⁵, которого можно считать инициатором серьезного изучения Пеги в СССР. Подробный, хотя и далеко не исчерпывающий отчет о состоянии исследований творчества Пеги в последней трети XX в., переводов и изданий его произведений в СССР и в России дает Даниэль Бонно-Ламот в статье «Пеги в СССР»²⁶. Немалый интерес представляет обзор Ива Авриля «Три советских портрета Пеги»²⁷.

Волошин М. Автобиографическая проза. Дневники. М.: Книга, 1991. С.153-158. Луначарский А. В. Указ. соч. Т. 5. С. 247-258.

²⁴ История французской литературы: В 4 т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1946-1963. Т. 3.
С. 546-547.

²⁵ Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время: Жан Кристоф. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968.

²⁶ Bonnaud-Lamotte D. Peguy en URSS// L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de
recherches. 1993. N 62. P. 106-115.

²⁷ Avril Y. Trois portraits sovietiques de Peguy II L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de
recherches. 1993. N 63. P. 170-174.

18 Нужно сказать, что судьба изучения творческого наследия Пеги в послереволюционной России складывалась неудачно, т. к. для советского периода писатель был слишком «правым», а для постсоветского — слишком «левым».

В 1995 г. по предложению французских коллег в Санкт-Петербурге был

v* тт *\ТЛ 9 А ТТТ ТТ

создан научно-исследовательский Центр Жанны д лрк - шарля неги, который возглавил автор настоящего исследования. К тому моменту ей принадлежали практически единственные опубликованные в Советском Союзе ста-тьи, посвященные Ш. Пеги , и ею была защищена кандидатская диссертация «Шарль Пеги — поэт, литературный критик, публицист». Задачей Центра были активизация и координация в России исследований, связанных с творческим наследием Пеги и его временем. Центр стал проводить регулярные конференции междисциплинарного характера (по литературе, истории, культуре) и публиковать их материалы. Центр располагает уникальным для России фондом Пеги, в котором представлена подборка «Двухнедельных тетрадей» (1900-1914), большая часть периодических публикаций французского «Общества друзей Шарля Пеги», раритетные издания первых книг о Пеги у него на родине, большая часть французских университетских исследований о Пеги, литература о современниках Пеги и «Бэль эпок», французской истории 1900-х гг., исследования по медиевистике, в частности о Жанне д'Арк. Собрание этой библиотеки, хранящейся на филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета, оказалось возможным благодаря поддержке французской ассоциации «Порш», основанной во Франции в 1996 г. и выпускающей свой бюллетень , где публикуются ис-

²⁸ Тайманова Т. 1) Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. (Современная мистерия: к вопросу о
жанре) // Уч. зап. Тартуск. гос. ун-та. Труды по романо-германской филологии. Проблемы метода
и жанра в зарубежных литературах. Тарту, 1988. Вып. 792. С. 99-106; 2) Шарль Пеги и духовная
атмосфера его «Двухнедельных тетрадей» // Там же. Проблемы фона и атмосферы в зарубежных
литературах. Тарту, 1989. Вып. 871. С. 87-93.

²⁹ Le Porche. Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et de Charles Peguy (France, Russie,

19 следования, связанные с именем Пеги, как французских, так и российских ученых. Одним из результатов работы Центра стала публикация перевода двух основных произведений Пеги — «Наша юность» и «Мистерия о мило-сердии Жанны д'Арк» . Необходимо отметить, что до выхода в свет этого издания на русском языке была выпущена лишь небольшая книжка отрывков из публицистики Пеги, изданная в Великобритании . Совсем недавно в издательстве «Русский путь» вышла книга переводов отрывков из прозы и поэзии Пеги, одним из составителей которой является Н. Струве. Переводы выполнены С. Аверинцевым, Ю. Гинзбург, Н. Струве .

На родине Пеги судьба исследований его наследия, естественно, складывалась иначе. Если при жизни писателя можно было говорить о его непри-знанности и неизвестности, то в течение почти ста лет, прошедших со дня его гибели, интерес к его творчеству как во Франции, так и во всем мире постоянно растет. Заметим, что для узкого круга читателей и сотрудников «Двухнедельных тетрадей» уже при жизни Пеги его фигура была культовой. Здесь интересно привести портрет Пеги, представленный Р. Ролланом в седьмой книге «Жана-Кристофа»: «Это был писатель, обладавший железной логикой, стойкой волей, всего себя отдававший служению высшей морали, служению бескорыстному и готовый пожертвовать во имя ее целым миром и самим собой <...> он поклялся бороться за идею чистой, героической и свободной Франции, авторитет которой признали бы не только во Франции, но и во всей Европе. Он твердо верил, что настанет день, когда все поймут, что он вписал в историю французской мысли одну из самых смелых страниц, и он

'Х'Х —

не ошибся» . Понятно, что друзья и соратники Пеги старались сделать все

Pologne, Finlande).

³⁰ Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д 'Арк.

³¹ ПегиШ. Фундаментальные истины. London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1992.

³² Пеги Ш. Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия. М.: Русский путь, 2006.

³³ Роман Р. Собр. соч. Т.Н. С. 636.

20 возможное, чтобы имя писателя стало широко известно. В первые же годы после гибели Пеги появляются отклики на его смерть — от знаменитых слов М. Барреса («Он погиб с оружием в руках, встретив смерть лицом к врагу <...> так он вошел в ряд героев французской мысли. Его жертва преумножает значение его творчества <...> Погибший стал вождем, более чем когда-либо он приобрел силу воздействия, сегодня он живее всех живых») до скромного свидетельства одного из солдат его роты Виктора Будона³⁵.

Среди первых работ, посвященных Пеги, назовем эссе из сборника Д. Галеви «Новые мэтры» (1914) , куда вошли также работы о Роллане, Сюаресе и Клоделе. В 1918 г. Галеви вновь обращается к этому эссе, переделывает его и создает на его основе книгу «Пеги и "Двухнедельные тетра-ди"» . В 1940 г. он готовит одноименную книгу, но «почти полностью об-

новленную» . Это издание до сих пор является настольной книгой всех пе-гиистов и содержит подробную информацию о биографии и ключевых моментах жизни и творчества Пеги, таких как Дело Дрейфуса, создание «Тетрадей», дружба с Р. Ролланом, работа над образом Ж. д'Арк, обретение веры, отношения с современниками. Свидетельство Галеви тем более ценно, что это свидетельство человека, который сам обладал незаурядным талантом писателя и историка, автора трудов о Ницше, Мишле, Прудоне, о рабочем движении во Франции. Галеви активно сотрудничал в журнале Пеги и был его постоянным собеседником и оппонентом, о чем свидетельствуют такие крупнейшие произведения Пеги, как «Наша юность» и «Виктор-Мари, граф Гюго», в значительной мере построенные на диалоге с Галеви.

Bonus М. Charles Peguy mort au champ d'honneur II Feuillets mensuels de l'Amitie Charles Peguy. 1954. N41. P. 4.

³⁵ Boudon V. Mon lieutenant Charles Peguy, juillet, septembre 1914. Paris: Albin Michel, 1964.

³⁶ HaUvy D. Quelques nouveaux maitres. Moulins: Les Cahiers du Centre. 1914. Fasc. 59-60. Fevrier-
mars.

³⁷ Это издание стало библиографической редкостью и осталось недоступным автору работы

³⁸ Halevy D. Peguy et les Cahiers de la Quinzaine. P. 9.

21 Не менее ценными для первого знакомства с биографией и творчеством Пеги являются свидетельства его однокашников, сотрудников «Тетрадей» братьев Жерома и Жана Таро³⁹, воспоминания г-жи Женевьевы Фавр⁴⁰, сборник переписки с различными корреспондентами и записи бесед с Пеги его другом Жозефом Лотом⁴¹, профессором лицея Кутане и издателем «Бюллетеня университетских профессоров-католиков», воспоминания типографа, подписчика «Тетрадей» Лукаса де Песлуана⁴². Особое место в пегиане занимает его переписка с разными корреспондентами — Ален-Фурнье, Ж. Маритеном, Дом Л. Байе, Л. Жилле⁴³.

Среди всех свидетельств друзей и современников особо выделяется труд Р. Роллана, опубликованный в 1944 г.⁴⁴ Роллан начинает свою книгу с введения, которое носит название «Carmen Saeculare. — L'An Mil-neuf-cent» и дает подробную картину состояния французского духа в переломную эпоху рубежа веков. Это капитальное исследование творчества Пеги на фоне того кризиса гуманизма, который охватил Европу в начале XX в. и вылился в трагедию Второй мировой войны. Тонкий критик и талантливый писатель, Р. Роллан анализирует как издательскую, так и литературную деятельность Пеги и отдает должное его личности, оказавшей очищающее влияние на духовную атмосферу Франции конца XIX - начала XX в. Он пишет: «Мы погибли бы от удушья и горя без неукротимого упорства Пеги»⁴⁵. В двух томах своей книги Роллан постарался коснуться всех аспектов личности, деятель-

³⁹ Tharaud Jerome etJean. Notre cher Peguy. En 2 vol. Paris: Plon; Nourrit, 1926.

*Favre G. Souvenirs sur Peguy (1903-1914) //Europe.l938.N 182.15 fevrier. P. 147-169; N 183. 15

mars. P. 319-344; N 184.15 avril. P. 475-503.

⁴¹ Peguy Ch. Lettres et entretiens. Paris: L'artisan du livre, 1927 ; Edition modifiee: Editions de Paris,
1954.

⁴² Peslouan L. de. Hommage a Charles Peguy II Lettre. Paris: Gallimard, 1929. P. 24-29.

⁴³ Rectus M. Le Peguy que j'ai connu. Avec 100 lettres de Charles Peguy 1905-1914. Paris: Hachette,
1951. Peguy au porche de l'Eglise. Correspondance inedite Jacques Maritain — Dom Louis Baillet.
Paris: CERF, 1997.

⁴⁴ RollandR. Peguy: En 2 vol. Paris: Albin Michel, 1944.

⁴⁵ Ibid. T. I. P. 85.

22 ности, творчества Пеги, но при этом особенно пристального внимания заслуживают страницы, посвященные Пеги-социалисту и Пеги-издателю. Однако труд Роллана не преследовал научных или литературоведческих целей: жанр этого произведения близок скорее к «Героическим жизням», написанным им в начале века. В то же время книга носит и автобиографический характер: ее ценность заключается именно з том, что автор воспроизводит а ней живой образ человека, которого он знал и любил, несмотря на все разногласия, приведшие в конечном итоге к их разрыву. Роллан делает акцент именно на своеобразии личности Пеги, полностью проявившейся в его творчестве. Это творчество автор рассматривает как Монолог писателя, как его Исповедь, где «открываются те трагические тайны человека, в которых никто - ни Жан-Жак, ни даже Толстой - не осмелился себе признаться»⁴⁶. При всей своей симпатии и даже восхищении по отношению к Пеги Роллан не избегает ни критической ноты, ни суровых оценок. Он пишет и о гордыне писателя, и о его известной ограниченности, субъективизме, предвзятости.

С нашей точки зрения, особого внимания в книге Р. Роллана заслуживают страницы, посвященные Мистериям о Жанне д'Арк. Будучи сам талантливым художником и тонким ценителем литературы, Роллан сумел оценить по достоинству художественный дар Пеги, показав, что гений писателя раскрылся в полной мере тогда, когда тот вернулся к вере своего детства. Глава, посвященная эволюции образа Жанны д'Арк у Пеги и названная «Благодать и гениальность», занимает самое большое место в двухтомнике Роллана. Здесь автор проницательно оценивает художественное видение Пеги исторического персонажа, впервые пишет о художественном методе «присутствия», свойственном Пеги и развившимся под влиянием Мишле. И хотя Роллан не пишет непосредственно об историческом видении Пеги, его анализ Драмы и

Ibid. Р. 8.

23 Мистерии, посвященных Жанне, наводят на размышления о преломлении истории в художественном творчестве. Роллан пишет о Пеги: «Он обладает интеллектуальным даром извлекать из знания прошлого изумительное присутствие настоящего (и в этом даре сочетаются бергсонистское и христианское мироощущения)»⁴⁷. Огромное значение труда Р. Роллана заключается в его творческом посыле, б том, что он, обращаясь к ключевым моментам творческой биографии Пеги, побуждает исследователей продолжить размышления над затронутыми писателем проблемами.

Современники Пеги не знали и половины из того, что им было написано: в течение двадцати лет писатель сохранял в коробках все неизданные им рукописи, которые увидели свет уже только после его смерти, благодаря усилиям семьи, друзей и историков литературы. Ими проделана огромная работа по популяризации и публикации произведений Пеги. Следует сказать, что неопубликованные при жизни труды Пеги составляют нерасторжимое единство с его опубликованными работами в силу поразительной цельности всего его творчества. Не случайно Пеги писал: «Можно начать публикацию моего собрания сочинений хоть с завтрашнего утра. <...> Во всех моих старых тетрадях нет и слова, которое я бы изменил»⁴⁸. В начале 60-х годов в Орлеане открылся Центр Шарля Пеги, который приобрел все архивы «Двухнедельных тетрадей» и большую часть рукописей Пеги и который стал Меккой всех пегиистов. С этого времени начинается методичное университетское исследование творчества Пеги. Постепенно, по мере накопления мемуарного, биографического, архивного материалов, интерес исследователей стал концентрироваться на более специальных проблемах творчества и мировоззрения писателя. Появились специализированные исследования, посвященные его социалистическим и утопическим идеям, публицистике, фи-

⁴⁷ Ibid Р. 193.

⁴⁸ Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. С. 99.

24 лософии, теологии и т. д. В то же время сама публикация текстов Пеги нуждалась в упорядочивании. Заслугой Ж. Виара стало издание под эгидой Орлеанского центра книги «Неизданные произведения Ш. Пеги»⁴⁹. В ней он сумел классифицировать неизданные тексты Пеги, навести порядок в его разрозненных рукописях и воссоздать в полном объеме такие важные его произведения, как «Наша родина» и «О положении партии интеллектуалов». На основании опубликованных им материалов автору удалось показать, что Пеги это не просто католический поэт, как считали многие, и не только участник социалистического движения, как думали прежде, а крупный писатель и мыслитель. Ж. Виар опубликовал размышления Пеги о тоталитарном государстве, интеллектуале в роли политического вождя, личной и публичной жизни человека, об искусстве и промышленности, философии производителей, философии искусства литературы, об отношении философии и христианской веры, старении и революции, показав, таким образом, ту эволюцию, которая проделала мысль Пеги с момента работы над диссертацией до момента создания «Клио». Многочисленные публикации Ж. Виара, в том числе и его главная книга «Философия литературного искусства и социализм по Пеги»⁵⁰, ставили своей целью не только вернуть имя Пеги в русло республиканских традиций, но и показать благодаря ему, каким был настоящий французский социализм, заброшенный марксизмом на свалку современности. Работы Виара носят ангажированный характер, и с ним университетское литературоведение обращается к политическим, этическим и религиозным спорам современности.

В духе Виара, ориентированного на пропаганду социалистических идей Пеги, писал и Ж. Бастер. Его книга «Неизвестный Пеги»⁵¹ представляет со-

⁴⁹ Viard J. Les oeuvres posthumes de Charles Peguy. Avec la publication des textes de prose du fonds
orleanais. Paris: Minard, 1969.

⁵⁰ Viard J. Philosophie de l'art litteraire et socialisme selon Peguy: These. Paris: Klincksieck, 1969.

⁵¹ BastaireJ. Peguy tel qu'on Г ignore. Paris: Gallimard, 1973.

25 бой подборку текстов Пеги, характеризующих его как революционера, социалиста, анархиста, философа, патриота и христианина. Вторая книга Ж.

Бастера «Пеги инсургент» исследует творчество и деятельность писателя с точки зрения его отношения к социализму. Исследователь показывает Пеги как противника «современного мира», восстающего против удела современного человека, утратившего свободу; угнетенного всем укладом своей жизни и труда. Пеги предстает нонконформистом, не принимающим окружающей его современности — капитализма и империализма, буржуазности и сциентизма, клерикализма, элитарного образования и идеологии культуры, ведущим борьбу против бесчеловечности «современного мира» сначала с помощью социализма, потом христианства. Ж. Бастер подробно останавливается на особенностях социализма Пеги, его революционного патриотизма, неприятии им идеалистической теологии и определяет его позицию как позицию верующего анархиста. Анализируя произведения, написанные Пеги после 1910 г., Бастер приходит к выводу, что до конца своих дней Пеги оставался верным социализму, философии Бергсона, революционным патриотом и пророком.

Одной из первых написанных в русле университетского литературове-дения была работа Б. Гийона «Пеги» , которая удачно сочетает исследование биографии Пеги с литературоведческим анализом его произведений. Это строго документированное исследование, опирающееся на актуальные для того времени архивные данные, позволяет представить творчество Пеги во всем его многообразии. Комплексный подход автора к личности и творчеству Пеги позволяет ему создать некий синтез, где Пеги, писатель и поэт, образует органичное целое с Пеги-издателем, а социализм писателя напрямую связывается с его христианскими идеями. Б. Гийон останавливается и на отноше-

BastaireJ. Peguy l'insurge. Paris: Payot, 1975.

Guy on B. Peguy. Connaissance des lettres. Paris: Hatier, 1973.

26 нии Пеги к церкви, показывая, что, вернувшись к вере, писатель продолжал до конца своих дней оставаться антиклерикалом. Книга Б. Гийона носит общий и в какой-то мере компилятивный характер, но замечательна своей скрупулезностью и справочным аппаратом.

Из крупных биографий Пеги, вышедших в относительно недавнее время, стоит отметить монографию Робера Бюрака (издателя и комментатора трехтомного собрания прозы Пеги в «Библиотеке Плеяды») «Шарль Пеги. Революция и благодать»⁵⁴. Эта серьезная научная биография Пеги подводит итог почти тридцатилетним изысканиям целой плеяды пегиистов, появившихся во Франции после Второй мировой войны. Особенностью данной работы по сравнению с биографиями Пеги, написанными предшественниками, является основанное на уникальном знании текстов новое прочтение фактов жизни писателя, которое многое объясняет в его творчестве. Р. Бюрак создает выпуклый, живой образ писателя со всеми противоречиями и слабостями, но в то же время удивительно притягательный и масштабный. Книга описывает историю освобождения личности, трагедию человека, искушаемого смертью, адюльтером, счастьем, литературной славой, разрывающегося между верностью своим юношеским убеждениям и вошедшим в его сердце, благодаря мучительному духовному опыту, любви и благодати. Свободомыслящий социалист, интернационалист, страстный дрейфусар, противник политиканства и демагогии, враг пацифизма и милитаризма одновременно, моралист, человек, стоящий у истоков христианского обновления,—таким предстает Пеги на страницах этой книги.

Утверждая, что все произведения Пеги — это «произведения, написанные на злобу дня», Б. Гийон писал: «Наилучший способ понять их — это написать историю "Двухнедельных тетрадей" в строго хронологическом по-

⁵⁴ Вигас R. Charles Peguy: La revolution et la grace. Paris: Robert Laffont, 1994.

27 рядке, где рассмотрение каждого произведения Пеги и его сотрудников предварялось бы точным анализом вызвавших его обстоятельств и завершалось бы последовавшей на него реакцией. Это был бы увлекательный труд, дающий сверх того широкую панораму политической, интеллектуальной и духовной жизни Франции за десять лет. Такая история еще не написана»⁵⁵. Книга Ф, Лехтера «Пеги и его "Двухнедельные тетради"»⁵⁶ как раз представляет собой первое строго документированное систематическое исследование истории «Тетрадей» Пеги. Акцентируя в своей книге политическую ангажированность издателя «Тетрадей», Ф. Лехтер сумел внимательно проследить внутреннюю эволюцию Пеги, освободив представление о нем от таких штампов, как националист и предатель. Чешский исследователь первым заговорил о значении пророчеств Пеги, видевшего в рационализме опасность неизбежного наступления тоталитаризма на литературу, искусство, образование, гуманитарные науки, как и гонения на верующих со стороны государства. Выявляя актуальность политических воззрений издателя «Тетрадей», Ф. Лехтер уделяет особое внимание углублению метафизического мировоззрения Пеги на протяжении всей его жизни. Автор книги не акцентирует какие-нибудь отдельные аспекты творчества Пеги, но, показывая его во всем многообразии и с массой ценных деталей, касающихся как жизни самого Пеги, так и его окружения, дает неоценимый материал для дальнейшего, более специального исследования проблематики творчества Пеги.

Естественно, что в католической Франции наиболее глубоко и интенсивно стали развиваться исследования, рассматривающие религиозные аспекты мировоззрения Пеги с теологической точки зрения. В период между двумя мировыми войнами, на волне обновления томизма рождается журнал «Эспри» (1932), основателем которого был Э. Мунье (1905-1950). Перу Му-

Guyon В. Op. cit. Р. 86. Laichter F. Op. cit.

28 нье (в соавторстве с сыном Пеги Марселем и Г. Изаром) принадлежит книга «Концепция Ш. Пеги» (1931)⁵⁷. В предисловии к книге говорится о том, что настало время обобщений, философские пророчества Пеги неисчерпаемы и плодотворны для последующих поколений философов. «Настанет день, и он уже близок, — пишет Мунье, — когда один из наших самых великих поэтов

и пророков будет оценен по достоинству» . Мунье можно назвать первооткрывателем всей глубины смысла духовного послания Ш. Пеги, еще мало в ту пору известного широкой публике. Философу и публицисту Мунье было особо близко свойственное Пеги мироощущение, в котором тесно переплетаются небесное и земное. Подобно ему Мунье прекрасно понимал, как важно не потерять в повседневной рутине политических дискуссий духовность и сознание вечного. Кроме того, он, как и Пеги, ощущал угрозу надвигающейся войны и искал образ героя-освободителя. Оба мыслителя имели крестьянское происхождение и сходные католические корни, но если Пеги, пройдя период увлечения социализмом, вернулся к религии, то Мунье остался близок идеям христианского социализма. Философия Пеги оказала существенное влияние на Мунье. Особенно близким ему было размышление о духовной (или, согласно Пеги, «моральной») революции, идеями которой был проникнут журнал «Эспри». Развивая мысли Пеги в русле персонализма, Мунье и его журнал намеревались содействовать развитию литературы, поэзии, искусства и через них выразить основные требования «личностной» философии. Таким образом, можно считать, что Мунье не только воспринял философию Пеги, но развил те ее положения, в которых говорится о божественной природе художественного творчества и его влиянии на историю. Благодаря Мунье дух Пеги проник в среду журнала «Эспри» и оказал глубокое влияние на его сотрудников.

⁵⁷ Mounier Е., Peguy М., Izard G. La pensee de Charles Peguy. Paris: Le Roseau d'Or, 1931.

⁵⁸ Ibid. P. УШ.

29 Альбер Бегэн, сменивший Мунье на посту издателя «Эспри» после его смерти, окончательно определил место Пеги в европейской литературе как одного из величайших пророков современности. Практически всю свою жизнь Бегэн занимался творчеством Пеги и в послевоенные годы сотрудничал в изданиях, выходящих под эгидой «Амитье Пеги», публиковавших исследования о Пеги начиная с 1948 г. Автор многочисленных сітей о Пеги, Бегэн также написал книгу «Молитва Пеги»⁵⁹, в которой, сосредотачиваясь на теме молитвы, рассматривает творчество Пеги с сугубо религиозной точки зрения, его интересуют в творчестве Пеги такие понятия, как причастие, проповедь, литания, благодать и т. п. В центре внимания Бегэна находится прежде всего поэтическое творчество Пеги, в 1944 г. он посвящает большое исследование поэме «Ева»⁶⁰. Бегэн был и инициатором публикации неизданных текстов Пеги. В 1956 г. он издает на основании своих текстологичесих разысканий полное издание «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк»⁶¹, дополненное двумя неопубликованными ранее актами пьесы.

Именно Бегэн подсказал А. Руссо идею создания книги «Пророк Пеги»⁶². Руссо пишет, что с момента публикации трудов Э. Мунье и А. Бегэна исследования творчества Пеги приобретают более научную и специальную ориентацию. Сам Руссо предваряет свою книгу замечанием о том, что критикам еще предстоит продолжить тот путь, который он только начинает, углубить некоторые из намеченных им тем и начать исследование новых, причем потребуются усилия как литературных критиков, так и ученых — теологов⁶³. Автор отказывается от хронологического порядка в своем исследова-

Beguin A. La priere de Peguy. Neuchatel: La Baconniere; Paris: Seuil, 1942.

⁶⁰ Beguin A. L'Eve de Peguy. Paris: Cahiers de l'Amitie Charles Peguy, 1948.

⁶¹ Beguin A. Le Mystere de la Charite de Jeanne d'Arc, avec deux actes inedits. Paris: Le Club du
meilleur livre, 1956.

⁶² RousseauxA. Le prophete Peguy: (Introduction к la lecture de l'oeuvre de Peguy). Geneve; Neuchatel:
La Baconniere, 1942. P. 1 / Le Poete de Г incarnation.

⁶³Ibid.P.10.

ний и анализирует творчество Пеги во всей его целостности, выделяя такие главные темы, как человек и вечность, необратимость времени, вера и ересь Пеги, земная история, тайна события, Пеги — пророк Инкарнации. Из этого перечисления явствует, что работа Руссо носит в первую очередь философ-ско-теологический характер, что, однако, не исключает помещения наследия Пеги в некий литературный контекст, в котором упоминаются имена Пруста, Жида, Бодлера и Нерваля, исповедовавших культ мгновения, запечатленного в памяти. Однако следует заметить, что сопоставление Пеги с указанными авторами носит мимолетный и поверхностный характер, который, впрочем, определяется сознательно суженными автором рамками исследования.

Одним из фундаментальных трудов, исследующих религиозные воззрения Пеги можно считать монографию известного французского теолога отца Пия Дюплуайе «Религия Пеги»⁶⁴. Отличительная черта этой книги — соединение литературы и теологии в одном исследовании. Как пишет сам автор, ее названием могло быть «О положении литературы в теологии», если пользоваться терминологией самого Пеги⁶⁵. Ученый подробным образом исследует все ключевые моменты духовного становления Пеги сквозь призму религиозного сознания. Таким образом, и социализм Пеги, и его участие в Деле Дрейфуса, и его отношение к «современному миру», и, самое главное, его художественные принципы рассматриваются отцом Дюплуайе с точки зрения католической доктрины. Однако автора, к счастью, нельзя упрекнуть в догматизме. Он с пониманием относится к «протестантизму» Пеги и, в отличие от многих теологов, как современников писателя, так и принадлежащих к последующим поколениям, не стремится заклеймить его как еретика, а старается понять корни расхождения писателя с Церковью и проникнуть в глубину его религиозной концепции во всем ее своеобразии. Исследователь в

Duployi P. La religion de Peguy. Paris: Klincksieck, 1965. Ibid. P. I.

31 полной мере понимает и оценивает художественный дар Пеги и подходит к анализу его творчества с критериями не только теолога, но литературного критика. Очень важно отметить, что в этом обширном исследовании одна из глав носит название «Исторические концепты» и рассматривает такие понятия, как событие, революция, поколения, классическое наследие, модернизм, которые составляют основу исторической концепции Пеги. Большое внимание автор уделяет и «пророческим» произведениям Пеги, таким как «Клио», «Наша юность» и «Мистерия о милосердии Жанны д'Арк», подчеркивая антирационалистический дух исторического видения Пеги. Все же теологическая направленность этого труда не дает возможности всестороннего и объективного анализа художественного творчества Пеги. А глава, посвященная истории занимает совсем незначительное место во всей монографии (40 страниц из 700). Безусловно, тема истории в творчестве Пеги, не является центральной темой книги П. Дюплуайе.

Если продолжить анализ тех исследований, от которых мы отталкивались в нашем анализе исторической концепции Пеги, то необходимо остановиться на двух работах известного исследователя творчества Пеги Ж. Они-мюса — «Пеги и тайна истории» и «Введение к «Трем мистериям» Пеги» . Уже само название первой книги говорит о том, что ее автор выделил историческую тему в творчестве Пеги как отдельный предмет исследования. Автор подробно останавливается на отношении Пеги к истории как науке в свете неприятия им позитивизма и подходит к его метафизическому пониманию истории. Ж. Онимюс подчеркивает влияние Бергсона на историческое видение Пеги и показывает, как это видение проявляется в его публицистическом и художественном творчестве. Он прослеживает генезис и эволюцию образа Клио в текстах Пеги и показывает, как в диалогах с Клио Пеги развивает

⁶⁶ Onimus J. Peguy et le Mystere de l'histoire. Paris: Cahiers de l'Amitie Ch. Peguy, 1958.

⁶⁷ Onimus J. Introduction aux «Trois Mysteres» de Peguy». Paris: Cahiers de l'Amitie Ch. Peguy, 1962.

32 свою историческую концепцию, главной составляющей которой является мистическое мировосприятие, согласно которому историческое событие не является фактом с фиксированной датой, а представляет собой местом встречи пошлого и настоящего, определяемого Божественным провидением. Основная ценность книги Ж. Онимюса заключается в том, что он представляет Пеги как крупного философа истории. Благодаря этой работе у нас ноя-вилась возможность развивать мысль об историософском характере творчества Пеги, исходя не только, как это делает автор книги, из произведений, где сама Клио или размышления Пеги о ней присутствуют эксплицитно, а основываясь также на имплицитном присутствии исторического сознания у Пеги в любом из его произведений.

В книге, посвященной мистериям Пеги, Ж. Онимюс не ведет непосредственный разговор об истории. Но поскольку центральной фигурой этих Мистерий является исторический персонаж — Жанна д'Арк, — историческая тема, безусловно, присутствует в рассуждениях автора. В поле его зрения оказывается религиозная составляющая исторического видения Пеги. Одной из центральных тем становится тема Инкарнации. Ж. Онимюс пишет о трагизме веры Жанны и, соответственно, самого Пеги. Он показывает, как на протяжении трех Мистерий Жанна приходит к некому смирению, и пытается объяснить эволюцию ее образа стремлением самого Пеги смириться с католической доктриной. Большое внимание уделяется соответствию героини, созданной Пеги, ее историческому прототипу и образу канонизированной святой, что заставляет нас задуматься о возможности и плодотворности изображения Божественной истории в художественном творчестве.

Изучая философский взгляд Пеги на историю, нельзя не углубиться в истоки его философского мировоззрения, и в этом отношении фундамен-

33 тальное значение имеет труд Андрэ Анри «Бергсон— учитель Пеги»⁶⁸. Главная задача, которую ставит перед собой автор, — показать плодотворное взаимовлияние Пеги и Бергсона, а не только повторить за всеми, что Пеги был учеником и последователем Бергсона. На эту мысль автора навело параллельное прочтение «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк» и «Двух источников морали и религии». А. Акри прослеживает превращения бергсони-анской философии в творчестве Пеги, показывая, что, отталкиваясь от идей учителя о времени, длительности, памяти, творческом порыве, Пеги создает свою собственную философию, которая становится инструментом его художественного творчества.

Говоря о специальных исследованиях, связанных с темой истории в произведениях Пеги, необходимо остановиться на диссертации известной исследовательницы его творчества Ф. Жербо. Ее двухтомный труд озаглавлен «Письмо и история в творчестве Пеги»⁶⁹. Автор ставит перед собой задачу выявить связи между художественным почерком Пеги и его видением истории. Она стремится показать, что художественный метод Пеги, благодаря которому в его произведениях проступает история, является неким культурологическим символом эпохи, наступающей на смену позитивизму. Поэтому Ф. Жербо берет за основу противопоставление художественного мировоззрения Пеги существовавшим в ту пору устойчивым представлениям, принятым в литературной критике и исторической науке позитивистского толка (Г. Лансон, Э. Лависс, Ш. Сеньобос, Ш. Ланглуа). Она подробно рассматривает такие понятия, как документ, текст, критика, и показывает, что их значения совершенно по-разному истолковываются у ученых-позитивистов и у Пеги. В своей работе автор касается вопросов исторической истины, собы-

⁶⁸ Henry A. Bergson maJtre de Peguy. Paris: Elzevir, 1948.

⁶⁹ GerbodF. Ecriture et histoire dans l'oeuvre de Peguy: En 2 vol. Lille: Service de reproduction des theses,

1981.

34 тия, исторического свидетельства, памяти, исторического героя и т. п. Далее Ф. Жербо пытается свести исторический дискурс к филологическому и показать, что относительно творчества Пеги это суть одно и то же. Именно это нам показалось самым существенным и интересным в данном исследовании. Во второй части работы исследователь анализирует огромный текстологический материал и пытается выявить принципы организации текстов Пеги на основе семиотического метода, и в этом мы видим некоторую ограниченность данной работы, тем более что, с нашей точки зрения, в ней прослеживается явный дисбаланс между небольшой историко-литературной частью и довлеющей структуралистской.

Продолжая обзор работ, касающихся исторического видения Пеги, остановимся на двух монографиях замечательного французского филолога

7Л 7Ї

С. Фрэсс «Пеги и античный мир» и «Пеги и Средние века» . Выбор тем французской исследовательницей не случаен, поскольку обе эти эпохи мировой истории всегда находились под пристальным вниманием Пеги.

Помимо всеобщего интереса к античности, распространенного среди европейской интеллигенции на рубеже веков, Пеги испытывал по отношению к классической культуре особые чувства. Он сам успел получить классическое образование, поскольку в 1880-гт. во французских лицеях уделяли большое внимание преподаванию греко-латинской культуры (les humanite ). Но уже в самом начале XX в. система образования реформируется, что приводит к отмене обязательного ранее экзамена по латыни и греческому. Для Пеги этот факт стал знаком наступления «варварства». И дело было даже не в том, что, как справедливо считал Пеги, без античного образования не может быть интеллигента, а в том, что без постижения античной культуры и истории (античного града) невозможно воспитание гражданина, который бы

Fraisse S. Peguy et le monde antique. Paris: Armand Colin, 1973. Fraisse S. Peguy et le Moyen Age. Paris: Honore Champion, 1978.

35 верно воспринимал современную историю и строил бы новый Град Гармонии.

Основным достоинством работы С. Фрэсс является то, что она рассматривает античность как призму, сквозь которую Пеги видит современность. Логика автора безупречна. Она последовательно рассказывает о полученном Пегк образовании, о культе античности в конце XIX в., проявившемся, в частности, в литературе — у таких авторов, как Флобер, Франс, Леконт де Лиль, Эредиа, Ренье, Самэн, Мореас и др., и подводит читателя к тому восприятию античности, которое было свойственно Пеги. Автор останавливается на круге чтения Пеги (Софокл, Эсхил, Аристотель, Гомер, Еврипид) и показывает, что Греция для Пеги — это модель и идеал гражданственности. Что касается Древнего Рима, то это для Пеги — тоже модель, но модель отрицательная. Застой эпохи Древнего Рима ассоциируется у него с застоем «современного мира». Французская исследовательница выявляет такие ключевые для исторического видения Пеги понятия, как противопоставление культуры и варварства, древнего мира и современного. Отдельная часть исследования посвящена Клио как произведению Пеги и древней музе истории, здесь проводится тонкий филологический анализ проявления античной культуры в текстах Пеги. Автор монографии не говорит непосредственно об исторической концепции Пеги и его философском восприятии истории, но, безусловно, дает солидную базу для исследования этой концепции.

Вторая монография С. Фрэсс, посвященная отношению Пеги к Средневековью, чрезвычайно полезна для литературоведов, занимающихся исследованием Мистерий Пеги, посвященных Жанне д'Арк, т. к. изобилует рядом деталей, углубляющих наше представление об эпохе. В предисловии к книге она ставит задачу выяснить то, что связывало автора Мистерий со средневековой культурой и историей. Подчеркивая, что Пеги ни в коей мере не причислял себя к медиевистам, а отводил себе роль хроникера, С. Фресс выде-

36 ляет те моменты культуры французского Средневековья, которые, попав в поле зрения Пеги, сформировали его представление об этом времени. В первую очередь это великие личности той эпохи — Жанна д'Арк, Людовик Святой и его хроникер сир Жуанвиль, Франсуа Вийон, далее — культ Девы Марии, знаменитые средневековые романы (например, «Тристан и Изольда»), крестовые походы, готические соборы, жизнь средневекового христианского прихода. Из всего этого Пеги создает свой средневековый мир или, вернее, свой миф о средневековом мире и о «старой Франции», которые, как мы покажем в нашей работе, станут в системе мировоззрения Пеги антиподом «современного мира».

Работа Ива Вадэ «Пеги и современный мир»⁷² не имеет прямого отношения к исторической проблематике в творчестве Пеги. Понятно, однако, что говорить о философии Пеги, не уделив пристального внимания одному из важнейших концептов его мировоззрения — «современному миру», — невозможно. И. Вадэ рассматривает этот концепт во всей его многогранности и ведет свое исследование в русле эволюции политического сознания Пеги от его юношеского увлечения социализмом и мечты об утопическом Граде Гармонии через этапы борьбы с социалистами и интеллектуалами и до итоговых религиозных и философских обобщений. Автор помещает эту эволюцию в широкий контекст общественно-политической жизни эпохи. Сказав, что лучшим определением «современного мира» у Пеги является его «измена христианству» , И .Вадэ обращает свое внимание на такие актуальные для цивилизации XX в, черты «современного мира», увиденные Пеги, как стремление к наживе, манипулирование массовым сознание, некоммуникабельность, засилье рекламы, дегуманизация науки и литературы. Делая акцент на публицистике Пеги, И. Вадэ не может не остановиться на восприятии истории Пеги и его современниками, и

⁷² Vade Y. Peguy et le monde modeme. Paris: Minard, 1965.

⁷³ Ibid. P. 109.

37 здесь опять идет речь о противопоставлении позитивистской и бергсонианской философий. К сожалению, книга И. Вадэ, подробно исследуя концепт «современного мира» применительно к Пеги, так и не выходит за узкие рамки мировоззрения лишь одного мыслителя, хотя понятия «современного мира» и «модернизма» имеют свои корни и получили дальнейшее широкое распространение, став одним из знаков культуры XX б.

Об отношении Пеги к «современному миру», но несколько в другом ключе с позиций постмодернизма писал современный французский философ Ален Финкелькраут в своей книге «Несовременник. Пеги и его прочтение современного мира»⁷⁴. В отличие от И. Вадэ, стремившегося выявить все грани концепта «современный мир» в творчестве Пеги, философ анализирует отношение Пеги к современному миру с позиций кризиса культуры конца XX ве. Он пишет о невостребованности наследия Пеги, которое представляется ему в высшей степени актуальным в нашем современном мире, и пытается ввести его в интеллектуальный обиход современников. Финкелькрауту импонирует традиционализм Пеги, пиетет по отношению к культуре прошлого. Работа Финкелькраута носит не только философский, но публицистический характер. «Поднимая на щит» идеи Пеги относительно мира, современного писателю, он клеймит все пороки нашего времени.

Помимо монографий несомненный интерес представляет обширная периодика, посвященная отдельным аспектам творчества Пеги. Регулярные и комплексные исследования берут свое начало от создания в 1942 г. и официального признания в 1946 г. «Общества друзей Шарля Пеги» (Amitie Charles Peguy), инициировавшего с 1948 г. издание ежемесячного информационного бюллетеня «Feuillets mensuels, informations. L'Amitie Charles Peguy», приступившего к публикации огромного количества документов, послуживших ба-

⁷⁴ Finkielkraut A. Le mecontemporain. Peguy, lecteur du monde modeme. Paris: Gallimard, 1991.

38 зой для дальнейшего исследования творчества писателя. Во главе издания был Огюст Мартен, чьи усилия по популяризации творчества Пеги привели к созданию в начале 1960-х гг. в Орлеане Центра Шарля Пеги, директором которого он и стал. Центр объединил вокруг себя группу исследователей (Камиль Кониам, Жан-Пьер Дюбуа-Дюме, Роже Секретен, Бернар Гийон, Жан Онимюс, Жак Виар, Лпри Гийомск), заложивших основы университетского изучения творчества Пеги. В фондах Орлеанского центра Ш. Пеги хранятся 320 рукописей писателя, 1200 автографов, 8000 писем, адресованных Пеги различными корреспондентами «Двухнедельных тетрадей», тематические подборки из периодических изданий начиная с 1886 г., а также богатый иконографический материал, архивы отдельных исследователей наследия Пеги. Целью «Общества друзей Шарля Пеги» стали публикация неизданных произведений Пеги, стимулирование и координация исследований, связанных с его творчеством, во всем мире. До 1976 г. было опубликовано 216 номеров бюллетеня.

Наряду с деятельностью «Общества друзей Шарля Пеги», издающего периодический бюллетень, с 1980 г. в течение ряда лет под эгидой журнала «Ревю де леттр модерн» стала выходить серия сборников литературно-критических статей о Пеги. Инициатором издания, его автором и редактором была С. Фресс. Сборники носили тематический характер, выходили без соблюдения периодичности, всего вышло шесть номеров⁷⁵. Тематика сборников охватывала исследование религиозных взглядов Пеги, его деятельности как издателя и журналиста, различных аспектов его отношения к таким французским романтикам, как В. Гюго, Ж. Мишле, А. де Виньи,

⁷⁵ Lettres modernes. Charles Peguy 1. Polemique et theologie, le «Laudet». Paris: Minard, 1980; Lettres modernes. Charles Peguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983; Lettres modernes. Charles Peguy 3. Un romantique malgre lui. Paris: Minard, 1985; Lettres modernes. Charles Peguy 4. Dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988; Lettres modernes. Charles Peguy 5. L'Ecrivain. Paris: Minard, 1990; Lettres modernes. Charles Peguy 6. Lectures de Victor-Marie, comte Hugo. Paris: Minard, 1995.

39 А. де Ламартин и А. де Мюссе, его творческой манеры и стиля. Особо следует остановиться на сборнике этой серии «Шарль Пеги 4. Диалоги об истории», посвященном анализу одного из самых трудных и загадочных произведений Пеги — четырехсотстраничной «Клио», в котором писатель намеревался построить собственную поэтику, теологию и философию истории. Среди авторов сборника были такие маститые пегнметы, как F. Бюрак, Ф. Жербо, Ж. Сабиани, С. Фресс. Впервые здесь дается история создания «Клио», ее генезис, ключевые понятия. Большая часть материала, помещенного в сборник, посвящена отдельным аспектам поэтики данного произведения. В то же время в сборник помещены статьи, затрагивающие философский и теологический аспекты исторических взглядов Пеги. Вне поля зрения исследователей оказался такой важный для Пеги вопрос, как спор с современными ему историками. Кроме того, авторы сборника осознанно подходят к его тематике исключительно с точки зрения одного произведения «Клио», а это составляет хотя и значительный, но отнюдь не исчерпывающий материал для изучения художественно-исторической концепции Пеги.

Возвращаясь к деятельности «Общества друзей Шарля Пеги», отметим, что с 1976 г., когда руководство деятельностью «Общества» перешло к Франсуазе Жербо, его Бюллетень стал выходить ежеквартально и каждый номер стал посвящаться отдельной теме. Тематика этих Бюллетеней чрезвычайно разнообразна, даже беглый обзор номеров последнего пятилетия позволяет говорить о том, что помимо таких традиционных для для пегиистики тем, как Жанна д'Арк⁷⁶, теология⁷⁷ и политика⁷⁸ в творчестве писателя, Пеги-издатель⁷⁹, рассматриваются темы, обогащающие наше представление о ху-

⁷⁶ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Peguy et Isaac (1901-1911). Les
editions de «Jeanne d'Arc». 2001. N 96.

⁷⁷ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Ecriture et theologie. 2004. N 108;
Peguy et la theologie. 2005. N 110.

⁷⁸ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Approches politiques. 2004. N 107.

⁷⁹ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Le centenaire des «Cahiers de la

дожественной манере Пеги (пейзаж в его произведениях) , о его взаимоотношениях с современниками (например, переписка)⁸¹.

Для нашего исследования неоценимую помощь оказали следующие номера этого издания: выпуск, посвященный столетию драмы Пеги «Жанна д'Арк» , где произведение Пеги подробно и всесторонне рассматривается как историками-медиевистами, так и литературоведами и театральными критиками; юбилейный, сотый номер издания⁸³, посвященный, в частности, истории и памяти, а также проблемам исторического познания в творчестве Пеги; номер, который называется «Пеги и плотская душа»⁸⁴, и номер, где сконцентрирована подборка современных статей о Пеги-философе истории, касающихся, в частности, отношения Пеги к Мишле и Бергсону, знаменитых Диалогов об истории Пеги, теологии истории, философии истории. Немалый интерес для изучения отношения Пеги к современной ему исторической

науке представляет номер, посвященный позитивизму .

О возрастающем интересе к проблемам истории в творчестве Пеги свидетельствует и вышедший в 2002 г. специальный номер журнала, специализирующегося на проблемах интеллектуальной истории «Миль неф сан», который называется «Пеги и история» ⁶. В этот выпуск журнала вошли как публикации маститых авторов (Ф. Жербо), так и молодых исследователей. В номере представлен интересный материал об отношениях Пеги с современ-

quinzaine». 2001. N 93. L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Jardins. 2004. N 106.

⁸¹ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Peguy et Maritain. Une amitie a
I'epreuve. 2001. N 95; Peguy et Isaac (1901-1911). Les editions de «Jeanne d'Arc». 2001. N 96; Lettres
de Peguy a Camille Bidault. 2005. N 109.

⁸² L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Centenaire de la «Jeanne d'Arc» de
Peguy 1897-1997.1998. N 82.

⁸³ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Centieme numero. Hommages.
2002. N100.

⁸⁴ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Peguy et Tame charnelle. 2003. N 102.

⁸⁵ L'Amitie Charles Peguy: Bulletin d'informations et de recherches. Peguy et les positivismes. 2004. N 105.

⁸⁶ Mil neuf cent: Revue d'histoire intellectuelle. Peguy et l'histoire. 2002. N 20.

ными ему историками Жоржем Сорелем и Габриэлем Моно, о философии истории Пеги, об актуальности исторического видения Пеги для современной политики, об отношении Пеги к свидетельству и хронике в истории.

Из сопоставления степени изученности творческого наследия Пеги в нашей стране и за рубежом со всей очевидностью вытекает необходимость заполнить эту лакуну в отечественном литературоведении. Кроме того, если во многих французских исследованиях, посвященных Пеги, так или иначе затрагивается проблема истории в его творчестве⁸⁷, то не существует ни одной работы, которая была бы полностью посвящена концепции истории во всем многообразии наследия Пеги — поэта, мыслителя, публициста. Более того, ни один автор не рассматривает творчество Пеги в русле философии истории, науки, которая становится все более актуальной и все более взаимосвязанной с литературой⁸⁸. Все вышесказанное определяет НАУЧНУЮ НОВИЗНУ нашей работы.

При этом появление данного исследования вызвано не только малой изученностью творчества Пеги в России, но и особым интересом, который возник в XX в. на Западе, а в последнее время и в России, к теме истории, проблемам философии истории, различным культурно-историческим концепциям, нашедшим свое отражение в том числе и в литературно-художественных текстах. С. С. Аверинцев в своем предисловии к «Истории религии» А. Меня писал: «В исторических познаниях наших современников и соотечественников есть обширный пробел — это область христианской традиции. Все мы, кажется, пришли ныне к согласию в том, что пробел этот пользы нашему обществу не приносит. Его надо ликвидировать, и каждому,

Здесь следует оговорить, что речь вдет, прежде всего, не о проблеме изображения истории в художественных произведениях (как это делается в классических исторических романах), а о проблеме ее философского осмысления писателем.

⁸⁸ Упомянутая выше диссертация Ф.Жербо «Письмо и история в творчестве Пеги», внесшая несомненный вклад в изучение этой проблемы, все же не делает акцента на философии истории Пеги.

42 кто поможет это делать, следует сказать спасибо. Область религиозной культуры по природе своей пограничная, не исчерпываемая до конца ни школьно-богословским или, скажем, религиоведческим, ни историко-культурным подходом. Религиозная вера и культура — вещи по определению различные, однако выступающие в единстве и лишь в единстве могущие быть адекватно увиденными»⁸⁹. Исследование исторической концепции христианина, философа и художника Пеги, как нам кажется, отвечает вышеозначенному запросу нашего времени. Все это определяет востребованность творческого наследия Пеги, не рассматриваемого ранее в литературоведении в таком контексте. В этом заключается не только новизна, но и АКТУАЛЬНОСТЬ данной работы.

ПРЕДМЕТОМ исследования является философское осмысление Пеги исторического процесса сквозь призму его художественно-эстетических, религиозных и гражданских взглядов.

ОБЪЕКТОМ исследования является совокупность публицистического и художественного наследия писателя, рассматриваемая как единый мега-текст.

В данной работе мы делаем попытку обобщить на материале как изданного при жизни писателя, так и опубликованного посмертно наследия Пеги его мысли об Истории и поместить его историческую концепцию в некий литературно-философский контекст. Из всего обширного поэтического наследия Пеги, которое, безусловно, может составить предмет отдельного исследования и в котором акцент должен быть сделан на стилистике и поэтике, мы выбрали в качестве объекта нашего исследования «Мистерию о милосердии Жанны д'Арк» как самую репрезентативную для анализа философии истории автора. В связи с этим ЦЕЛЬ работы можно определить следующим

.

43 образом: показать специфику философской концепции истории Ш. Пеги на основе комплексного анализа его духовной и гражданской эволюции, проявившейся в публицистическом и художественном творчестве писателя.

Поставленная цель определяет ЗАДАЧИ исследования:

Проанализировать этапы духовного и гражданского становления личности публициста, писателя, философа и соотнести их с духовными исканиями, характерными для эпохи кризиса позитивистской философии.

Проследить генезис и эволюцию таких ключевых концептов историософского тезауруса писателя, как град, современный мир, интеллектуалы, политика, мистика, история, память, событие, эпохи и периоды, временное (земное), вечное (небесное), Инкарнация.

Определить вектор исторического процесса по Пеги и показать специфику соотношения у писателя временных составляющих истории (прошлого, настоящего, будущего), определяющую провиденциальный характер его творчества.

Поместить духовные искания Пеги в контекст духовных исканий его современников, а также рассмотреть их в свете русской историософской мысли.

Проследить эволюцию религиозных взглядов Пеги и их роль в создании таких первостепенных для понимания его исторической концепции произведений, как «Диалоги об истории» и «Мистерии».

Показать как из синтеза религиозно-философских и гражданственно-публицистических и эстетических воззрений Пеги рождаются его особые творческий метод и стиль.

Выявить специфику отношения автора к истории и тексту как к взаимосвязанным и взаимообуславливающим феноменам.

Рассмотреть, как писатель трактует образ Жанны д'Арк в связи с его многогранностью (исторический персонаж, святая, легенда, символ).

Данные задачи определили СТРУКТУРУ нашего исследования. При

44 этом необходимо сказать несколько слов о стиле Шарля Пеги, который заслуживает отдельного разговора и особенностей которого мы коснемся в данной работе. Этот стиль настолько своеобразен, что мы вынуждены в какой-то мере подчиниться его законам, ибо он является прямым отражением авторского способа мышления. Только, следуя за автором по спирали его долгих периодов, постоянно возвращаясь вместе с ним на каждом витке к одним и тем же тезисам и понятиям, можно уловить некое подобие целостной концепции, постоянно им углубляемой и обогащаемой. Таким образом, все творчество Пеги следует рассматривать как некий мегатекст, т. е. «совокупность текстов, которые воспринимаются или исследуются как единое дискурсивное целое, пронизанное общими темами, лейтмотивами, архе-типами, символами, ключевыми словами, стилевыми приемами» . Эта особенность творческого наследия Пеги (нужно заметить, что практически ни в одном его произведении нет ни глав, ни параграфов, ни подзаголовков) в некотором роде повлияла на структуру данной работы, делая бессмысленной какую бы то ни было классификацию его произведений, например хронологическую, тематическую или жанровую.

Работа состоит из вступления, трех глав, посвященных трем составляющим исторической концепции Пеги, и заключения. Библиография насчитывает 345 наименований.

В первой главе «Шарль Пеги и современный мир» мы рассматриваем взгляды Пеги на историю современности (Histoire presente), исходя из его социалистических убеждений и полемики с Ж. Жоресом, и анализируем один из важнейших концептов его философии истории — «современный

⁹⁰ Эпштейн М. Проектный словарь философа. Новые понятия и термины. Философия языка // http: // www. /article/3031. Оговоримся, что мы используем термин «мегатекст» применительно к совокупности текстов Пеги, а отдельные его произведения рассматриваем как индивидуальные тексты мегатекста, тогда как общепринято истолковывать «мегатекст» несколько иначе. Например, как мегатекст немецкого романтизма, или мегатекст китайской пейзажной лирики, или мегатекст «лишнего человека» в русской литературе.

45 мир». Вторая глава «Беседы с Клио» посвящена в основном исследованию взглядов Пеги на христианскую историю (Histoire simple). Здесь концепция Пеги рассматривается в связи с исканиями историософской мысли эпохи. Третья глава «Жанна д'Арк: Литература и история» обращает наш взгляд на историю прошлого (Histoire passee) в интерпретации Пеги. Если в первых двух, главах мы делаем попытку обобщить теорешческие построения Пеги в основном на материале его публицистики и пользуемся для этого МЕТОДАМИ культурно-исторического и сравнительно-исторического анализа с элементами социологического подхода, то в третья главе, посвященной художественному воплощению его исторической концепции на примере «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк», к названным методам добавляются мифологический метод (А. Ф. Лосев, Е. М. Мелетинский) и метод психона-лиза (К. Г. Юнг).

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ диссертационного исследования состоит в том, что его материалы и результаты могут быть использованы в вузовских курсах и спецкурсах по истории французской литературы, а также при разработке курсов истории журналистики и философии истории.

Основные результаты исследования получили АПРОБАЦИЮ в различных формах: в ряде статей в научных изданиях и журналах; в составлении комментировании и вступительной статье первого в России издания произведений Пеги (Шарль Пеги. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001); в докладах на межвузовских и международных конференциях, организованных филологическим и философским факультетами СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена, Обществом Поля Клоделя, Обществом друзей Шарля Пеги, Ассоциацией «Порш», Петербургским Центром Жанны д'Арк-Шарля Пеги и Центром французских исследований филологического факультета СПбГУ в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Париже, Руане, Лионе, Орлеане, Хельсинки, Варшаве. Основные положения

46 диссертационного исследования отражены в монографии «Шарль Пеги: философия истории и литература» (СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та; Филологический факультет СПбГУ, 2006).

Шарль Пеги и «современный мир». Histoire presente

Характеризуя интеллектуальную атмосферу рубежа веков, Ромен Роллан в своей книге, посвященной Пеги, писал: «Макс Планк заставил пошатнуться первый принцип физики — концепт непрерывности. Спустя пять лет Эйнштейн заложил основы теории относительности. Почва дрожала, и ее колебания передавались в сферу духа. Философия лихорадочно просыпалась от своего тяжелого догматизма. Зарождался новый мир мышления. Им двигал мистический порыв; и он взорвался в атмосфере энтузиазма и борьбы»1. К этому новому миру основоположников иного мышления, противопоставляющего себя рационализму, детерминизму, эволюционизму прошлых веков, Роллан относит и Пеги, борца за справедливость и истину, врага косности и догматизма, убежденного мистика.

Принадлежность Пеги к новому миру, миру XX столетия, не подлежит сомнению. В данной главе нам хотелось бы рассмотреть, как Пеги ощущал свое время, был ли он «современен» в общепринятом смысле этого слова, и, прежде всего, какой смысл он сам вкладывал в словосочетание «современный мир». Ведь понятие «современность» чрезвычайно неустойчиво, с течением времени оно меняет свои лики, каждое поколение «современно» по-своему, и отнюдь не всегда прилагательное «современный» имеет положительную коннотацию. В связи с этим здесь уместно процитировать слова Генри Мешоника: «У современности нет референта (ее не с чем соотнести). Только тема... и в этом ее сила. Сила пустых слов. Самых сильных, потому что они полны тем, что в них вкладывают и что бесконечно изменчиво»2.

Само слово «современность» для Пеги не характерно, чаще всего он пользуется понятием «современный мир». В своей статье «Пеги и современный мир»3 А. Васюшкин, в частности, отмечает, что, говоря о современности, Пеги употребляет то выражение monde nouveau — «новый мир», то — monde neuf в значении «новый, пришедший на смену старому», то — monde jeune — «юный мир», не говоря уже о monde contemporam и monde moderne, которые на русский язык одинаково переводятся «современный мир».

В связи с этим возникают сложности интерпретации этих понятий и в ко ) нечном счете их перевода на другие языки, особенно в отношении двух последних прилагательных — «contemporain» и «moderne». Исследователь подчеркивает, что прилагательное «contemporain» обозначает у Пеги нечто текучее, как время-«длительность» у Бергсона, принадлежащее «времени, кото = 49 рое движется вместе с нами... и уходит точно с той же скоростью, что и мы» . Продолжая эту мысль, добавим, что прилагательное «moderne» соответствует у Пеги некому вневременному этическому понятию, относящемуся к разным эпохам и характеризующему состояние духа общества. Сам Пеги писал: «Борьба идет не между каким-либо и современным миром. Борьба идет между всеми другими мирами вместе и современным миром»".

Говоря о понятии «современный мир», нельзя не сказать, что понятие это не новое и отнюдь не является изобретением Пеги. Издавна и по сей день оно занимало и занимает умы философов и писателей, ведущих спор о модерне или модернизме. Трактовку термина «модернизм», общепринятое определение которого, насколько нам известно, отсутствует, можно свести к двум основным. Во-первых, модернизм можно рассматривать как художественно-эстетический феномен, сложившийся в конце XIX— начале XX в., как своеобразное отражение духовного кризиса буржуазного общества, когда ломка естественнонаучных представлений на рубеже веков привела к подрыву авторитета позитивистского рационализма и вызвала усиление влияния иррационалистических идей. В этом значении термин «модернизм» принимается рядом западных и российских философов. Во-вторых, модернизм рассматривается как рационалистическое направление в западноевропейской культуре, сформировавшееся в Новое время6. Согласно этой трактовке, для модернизма характерны вера в разум, прогресс, опора на научное знание, утверждение безграничной эмансипации человека, подавление религии. К этой трактовке модернизма склоняются Ж.-Ф. Лиотар, немецкий теолог X. Кюнг, немецкий философ Ю. Хабермас и другие мыслители. В то же время П. Козловски, в целом соглашаясь со второй трактовкой модернизма, утвер ждает, что обожествление разума и «отчаяние» в нем в равной степени являются характерными чертами Нового времени: «Иррационализм и бегство в область жестоких, беспощадных мифов следуют за диктатурой разума как тень»7.

О дилемме «древний/современный», о многовековом споре «древних и новых» с точки зрения современной исторической науки подробно и предельно четко повествуется в книге Ж. Ле Гоффа «История и память»8. Модернизм как феномен, имеющий двоякую семантику, зарождается в эпоху Просвещения и уже в это время находит своих адептов и противников в обоих своих проявлениях. В недавно вышедшей книге Антуана Компаньона9 показано, что те модернисты, которые являются противниками современности, образуют на протяжении веков некую линию преемственности, идущую от Жозефа де Местра через Шатобриана к Ролану Барту. Автор называет их антимодернистами и «солью современности» и относит к этой группе всех тех мыслителей, которые, каждый в своей эпохе, усматривали негативные черты, достойные порицания. А. Компаньон утверждает, что они, испытывая отвращение к XVIII в. и выступая против Просвещения, строят свое поведение на основе реальной истории, «естественном» знании, а не на научных построениях философов. Автор прослеживает свойственный им отказ от концептуальных абстракций и ссылается, в частности, на Ш. Морраса, который противопоставлял «реальную страну» «стране законной».

Беседы с Клио. Histoire simple

Практически все творчество Пеги — это непрерывное размышление об истории и ее смысле, или, как он пишет сам, о ее тайне. Это размышление как об истории земной, о прошлом и настоящем Града земного, так и об истории небесной, то есть града Божиего1. Философ и историк по образованию, публицист и поэт по призванию, Пеги, как и многие мыслители, стремился понять свое время, опираясь на имеющийся исторический опыт. Однако взгляд Пеги на историю в целом и на современность в частности в значительной мере отличался от взглядов многих его современников, ибо в истории он видел не материал для сухого исследования, приносящего столь же сухие и мертвые материальные плоды, а живой источник духовного обогащения настоящего и будущего. Пеги-моралиста характеризует стремление с помощью познания истории изменить, усовершенствовать критикуемое им настоящее, которое в каждый момент превращается в историю и определяет направление движения будущего.

Начиная с 1900 г. и до конца своей жизни Пеги все чаще и чаще обращается к теме истории — истории как науки, занимающей особое место в познании человека и общества, истории как объективного процесса, отражающего жизнь общества во времени, в прошлом и настоящем, истории как предмета нравственно-этического осмысления, истории как объекта художественного познания.

Чувство истории у Пеги совершенно особое. Он всегда понимал, что ход истории подчинен определенным закономерностям. Но его взгляд на эти закономерности далек от принятых в исторической науке, а именно от рационалистического понимания истории. О своеобразных отношениях Пеги с исторической наукой написано немало. В частности, большой интерес пред-ставляют статья Ж. Миле «Пеги и смысл истории» , подробная работа Ж. Онимюса «Пеги и Тайна Истории»3, часть обширнейшего исследования П. Дюплуае, посвященного религиозным взглядам Пеги4, а также недавние статьи, напечатанные в бюллетенях «Amitie Charles Peguy»5 и другие мате риалы. И все же нельзя сказать, что его концепция истории полностью изучена и укладывается в известные рамки.

Следует помнить, что произведения, в которых Пеги разрабатывает тему истории, различны по своим жанровым и художественным особенностям. Стремясь понять смысл истории, Пеги обдумывал волновавшую его тему, прибегая к разным методам. Его произведения трудно поддаются какой бы то ни было классификации именно потому, что рассматривают одну и ту же проблему с различных точек зрения. Условно их можно разделить на три основные группы — научные исследования, публицистика и собственно художественные произведения. Доли каждой этой группы в творчестве писателя неравнозначны, но они отражают его стремление реализовать себя в различных творческих амплуа — философа, журналиста и поэта.

Как видно из вышеприведенного списка трудов Пеги (см. сноску 1), работ на интересующую нас тему у него такое количество и, добавим, они столь впечатляющи по объему, что охарактеризовать каждую в рамках этой главы не представляется возможным. Поэтому при нашем анализе концепта истории у Пеги мы будем опираться в основном на три его произведения, наиболее репрезентативные как в жанровом, так и в содержательном отношении: «Диссертация» (1901-1909), «Наша юность» (1910) и «Диалоги об истории» (1909-1914)6. Работа над этими произведениями охватывает интересующий нас период (1900-1914), каждое из них подводит своеобразный итог научной, публицистической и общественной деятельности, художественных и духовных исканий Пеги. В этих произведениях Пеги последовательно углубляет свое понимание истории: он отталкивается от критики co- временной исторической науки и переходит к критике современности как исторического отрезка. И поскольку исторический процесс видится ему как явление сугубо духовное, а не материальное, то в конечном итоге он предлагает свой собственный инструмент его постижения, то есть свое метафизическое видение истории. Заострение нашего внимания на указанных произведениях не исключает, однако, привлечения к анализу целого ряда других произведений Пеги там, где это представляется целесообразным.

К жанру научного исследования весьма условно можно отнести начатую, но незавершенную диссертацию Пеги «О положении истории в общей философии современного мира». Известный исследователь творчества Пеги и составитель его трехтомного собрания сочинений, вышедшего в коллекции «Плеяды» (1987-1992) — Р. Бюрак датирует ее замысел 1901 г. Уже в статье «Отчет о конгрессе» Пеги впервые выдвигает основные положения своей бу-дущей теории, опираясь на философию А. Бергсона . О том, что мысль о работе над диссертацией преследовала Пеги на протяжении достаточно долгого периода, свидетельствует и он сам. Так, в «Параллельных молящих» (1905) он пишет: «Как я надеюсь показать в моей диссертации о положении истории и социологии в современности, которую я готовлю уже несколько лет, существует пропасть между тем, как линейно изображаются в памяти, преподаются некоторыми учеными, предстают в библиотечных каталогах культура, история, прошлая жизнь в истории человечества... и тем, как они представляются художниками, философами, поэтами, писателями, учеными, людьми деятельными, всеми образованными людьми, самими критиками и историками...»8 Обращаясь в «Нашей юности» (1910) к делу Дрейфуса, он вновь вспоминает о своей диссертации и пишет: «И если я смогу продол жить те начатые нами исследования о положении истории и социологии в общей философии современного мира, то, верный принципу— никогда не писать о том, чего не испытал сам, — я, несомненно, возьму этот великий кризис в качестве примера, эталона того, что такое кризис, событие, обладающее замечательной самоценностью»9. Известно, что 16 июня 1909 г. Пеги представляет в Сорбонну тему своей будущей диссертации. Сын писателя Марсель Пеги свидетельствует: «Мой отец провалил кандидатский экзамен по философии. Как выпускник Нормальной школы, он мог бы все же надеяться получить место преподавателя, будь ему меньше тридцати. Как бы то ни было, он счел необходимым попытаться защитить диссертацию по литературе»10. Итак, Пеги начал свой научный труд «О положении истории в общей философии современного мира». Но, несмотря на то что писал он всегда набело, без черновиков, 300 страниц текста «Диссертации», опубликованные в «Коллексьон бланш», выглядят как огромный черновик. Намеревался ли он вернуться к этому тексту, чтобы отредактировать его? Что значит диссертация, представляемая к защите в Сорбонне, в которой нет ни одной сноски?11 Единственное «научное» произведение Пеги — его диссертация так никогда и не была им защищена и, по сути, не существует как законченный, оформленный по всем правилам научного жанра текст.

Жанна д'Арк: литература и история. Histoire passee

В июле 1910 г. Пеги писал своему другу Лотту: «Сегодня с Божьей помощью я освобождаюсь от всего этого современного хлама и приступаю ко второй Жанне д Арк. Молись за меня»1. Произведение, которое выйдет из-под пера Пеги и будет опубликовано в зеленой «Тетради» 16 января 1910 г., стоит особняком в творчестве Пеги-полемиста и публициста, по существу впервые заявившего о себе как настоящий поэт. «Мистерия» стала первым произведением Пеги, разрушившим стены молчания вокруг его художественного творчества. А. Жид в марте 1910 г. написал восторженный отзыв в «Нувель ревю франсез»: «Поразительная книга!.. Прекрасная книга!»

В предыдущих главах мы пытались показать теоретические рассуждения Пеги об истории, как современной ему, так и древней. Споря с интеллектуалами, клеймя «современный мир», беседуя с Клио, Пеги недвусмысленно заявил о своем отношении к истории и историкам и, как мы постарались показать, нашел свой, мистический, путь отражения истории, путь художника и поэта. Естественным образом его философские выкладки должны были привести писателя к собственно художественному творчеству на исторический сюжет. Оказалось, правда, что этот сюжет был выбран Пеги еще совсем в юные годы и мысль о его развитии никогда не покидала писателя. Жизнь, подвиг и гибель Жанны послужили Пеги тем материалом, который позволил ему развивать свое видение истории на протяжении многих лет — начиная с юношеской драмы 1897 г. и заканчивая в 1910 г. произведением совершенно иного жанра и плана — «Мистерией о милосердии Жанны д Арк».

Известно, что образ Жанны д Арк является одним из самых распространенных и любимых во французской литературе. Жанна д Арк — это один из немногих реальных исторических персонажей, которые привлекали и привлекают к себе внимание в равной мере как ученых-историков, так и литераторов. Отчасти это связано с тем, что, несмотря на огромное количество документов и исследований, ее история не может быть разъяснена с чисто рационалистической точки зрения. До сих пор все рационалистические концепции, объясняющие, например, природу голосов Жанны или причины ее военных побед, представляются ограниченными и малоубедительными. Вместе с тем взгляд на историю Жанны просто как на чудо, не требующее никакого осмысления, был бы для современного человека слишком упрощенным. Поэтому только «комплексный» подход к личности и судьбе Жанны, а именно исторический, мистический, психологический, художественный, мог бы приблизить нас к пониманию ее тайны. При этом любая художественная интерпретация образа

Жанны моментально провоцирует множество высказываний профессиональных историков относительно ее соответствия установленным историческим фактам и теологов, чаще всего говорящих о святотатстве.

В этом отношении интерпретация истории Жанны д Арк у Шарля Пеги может оказаться, с нашей точки зрения, наиболее интересной, ибо в ней сочетаются искания человека, который, не будучи профессиональным историком, никогда не упускал из виду историческую перспективу и оставил глубокие размышления о смысле истории; имея очень непростые отношения с религией и церковью, никогда не был ни атеистом, ни рационалистом и пытался найти свой собственный путь к Богу, к тому же он обладал неоспоримым художественным и поэтическим даром, что позволило ему создать высокодуховные произведения.

Каждая эпоха находила в Жанне что-то свое, пыталась истолковать ее деятельность в духе своего времени, и часто писатели стремились найти в ее героической и трагической истории ответы на волнующие их злободневные вопросы. По словам немецкого историка Герда Крумайха, «подлинный культ Жанны был в сущности то республиканским, то консерваторским и роялистским, и по ходу истории его "аннексировали", "заимствовали", "извращали", метафор здесь множество, враждующие стороны»3. Для каждого автора она оказывается наиболее «удобной» героиней для выражения собственных убеждений в литературно-художественной форме.

Литературная традиция образа Жанны д Арк насчитывает несколько веков. Еще при жизни Жанны французская поэтесса Кристина Пизанская посвятила ей свою поэму «Повествование о Жанне д Арк» (1429 г.). В XV в. о мужестве и патриотизме Жанны писали Ф. Вийон и другие поэты. Религиозная версия истории Жанны д Арк нашла отражение в анонимной «Мистерии об осаде Орлеана» (1456). В эпоху религиозных войн образ французской героини привлек внимание целого ряда писателей. В 1642 г. появилась трагедия Ф. Э. д Обиньяка, посвященная Жанна д Арк, а в 1656 г.— эпопея Ж. Шаплена «Дева, или Освобожденная Франция», ортодоксально-католический характер которой, так же как и строгое воплощение в ней норм классицизма, послужил объектом насмешек Вольтера. Далее, с перерывом более чем в 50 лет, следуют два наиболее ярких и противоречащих друг другу произведения французской литературы, посвященных Жанне д Арк, на которых мы остановимся подробнее, так как в них полнее всего отразились идейно-художественные концепции их авторов.

Первое из этих произведений — знаменитая «Орлеанская девственница», изданная Вольтером в 1762 г. Уже в 1757 г.4 это произведение было осуждено Папой и внесено в индекс запрещенных книг. Эта сатирическая поэма была создана Вольтером в русле его борьбы с католической церковью, фанатизмом и религиозными суевериями. В ее основу Вольтер положил исторический факт, но менее всего он имел в виду высмеять историческую Жанну д Арк. Писатель разоблачает не реальную историческую героиню, а церковную легенду о ней. Он осмеивает в своей поэме благочестивую версию о Божественной благодати, согласно которой простая крестьянская девушка превращается в пророчицу и святую. Поэма Вольтера прозвучала не только как пародия на церковную легенду, а стала бичующей сатирой на католическую церковь и духовенство. Поэтому и была воспринята современниками и потомками Вольтера как сатира на христианскую религию вообще. Язвительная, уничтожающая ирония Вольтера сделала его поэму одним из самых острых антиклерикальных произведений мировой литературы.

Совсем иной образ Жанны д Арк, волнующий и поэтический, предстает в книге Жюля Мишле «Жанна д Арк» (18535). Ж. Мишле принадлежал к романтическому направлению во французской историографии, и его труд, посвященный Жанне д Арк, можно назвать в известной степени историческим романом, хотя он и является частью многотомной «Истории Франции». Книга полна глубокого лиризма, характерного для ранней манеры Мишле. В своей книге о французской романтической историографии Б. Г. Реизов назвал Мишле «замечательным историком — живописцем, с необычайной силой заключающим идею в энергично живущий образ и в захватывающие, широкие и динамические картины прошлого».

Похожие диссертации на Шарль Пеги: философия истории и литература

Философия истории в романе Л. Пиранделло "Старые и молодые" и историзм в итальянской литературе на рубеже XIX-XX вв.Фарафонова, Дарья Сергеевна

Формирование и эволюция традиций составления трудов по истории таджикско-персидской литературы : На примере труда Забехулло Сафо "История литературы в Иране"Норов Нормухаммад Саидмахмадович

История еврейской литературы в культурно-исторической концепции С. Л. ЦинбергаЭлиасберг Галина Аркадьевна

"Хизонаи омира" Мир Гулямалихана Азада как источник изучения истории персоязычной литературы IX-XVIII вв.Каландаров Хоким Сафарбекович

"Маасир-и Рахими" Абдулбаки Нахаванди как источник по истории персоязычной литературы Индии XVI - XVII вв.Мухаммадиев Шамсиддин Муродович

Абу-л Фазл Аллами и его место в истории персоязычной литературы Индии XVI векаПулатов Назирджон Набиджонович

Романы Александра Лернета-Холениа 1930-1940-х гг.: литература и историяБалаева Светлана Владимировна

Молитвенно-восхвалительная поэзия (муноджог и наът) и ее особенности в истории персидско-таджикской литературыМуроди Низомуддин

Трактат Амир Хусрава Дихлави "Эъджази Хусрави" ("Чудо Хусрава") и традиции эпистолярного жанра в истории персидско-таджикской литературы : X - XIV вв.Мисбохиддини Нарзикул

Фахрии Хирави и его место в истории персидско-таджикской литературыАлизода Саидходжаи Саидумар