Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблема определения понятия «еврейская литература» и основные труды по истории еврейской литературы
Часть 1.-1. Понятие «еврейская литература» и его интерпретации С. 22
Часть 1.-2. Труды по истории еврейской литературы: авторы и их концепции развития еврейской литературы С. 44
Часть I.-3. Книга С. Л. Цинберга «История еврейской литературы: Европейский период»: общая характеристика и обзор критических статей 1930-1980-х гг. С. 81
Глава II. Формирование культурно-исторической концепции С.Л. Цинберга и ее отражение в книге "История еврейской литературы".
Часть II.—1. Основные этапы творческой биографии С.Л. Цинберга . С.109
Часть П-2. История формирования культурно-исторической концепции Цинберга и ее отражение в очерке «Два течения в еврейской жизни» С. 140 Часть Н.-З. С.Л. Цинберг как литературный критик: очерки и статьи 1900-1930-х гг. С. 166
Глава III. Интерпретация развития еврейской литературы в книге С.Л. Цинберга «История еврейской литературы: европейский период».
Часть III.—1. История средневековой литературы сефардских общин: анализ томов I- IV. С.201
Часть III.—2. Средневековая литература ашкеназских общин Восточной Европы и история "старой литературы" на идише: анализ V и VI томов С.250
Часть Ш.-З. Эпоха Гаскалы и новая еврейская литература (вторая половина XVIII - конец 60-х годов XIX века): анализ томов VII-IX. С.276
Заключение. С. 315
Примечания к главам І-Ш С.324
Библиография С.351
- Понятие «еврейская литература» и его интерпретации
- Основные этапы творческой биографии С.Л. Цинберга
- История средневековой литературы сефардских общин: анализ томов I- IV.
Введение к работе
ПРЕДИСЛОВИЕ 4
ВВЕДЕНИЕ 9
Состояние и перспективы развития бинарных ПТУ в России и странах СНГ 14
0.2. Состояние и перспективы развития бинарных ПТУ за рубежом 18
0.3.Анализ выполненных исследований по выбору термодинамических циклов, схем и параметров бинарных ПТУ 26 ОА Цели и задачи исследования 46
1 .ОСНОВЫ МЕТОДИКИ ТЕРМОДИНАМИЧЕСКОЙ ОПТИМИЗАЦИИ ПАРАМЕТРОВ БИНАРНЫХ ПТУ 48
1.1 .Показатели эффективности циклов ПТУ и взаимосвязь между ними 49
1.2.Показатели внутренней необратимости циклов бинарных ПТУ и их численный анализ 58
1.3.Особенности оптимизации параметров бинарных ПТУ 67
1.4.Сопоставление различных способов утилизации теплоты отработавших газов в бинарных ПТУ 77
2.ТЕРМОДИНАМИЧЕСКАЯ ОПТИМИЗАЦИЯ СТЕПЕНИ ПОВЫШЕНИЯ
ДАВЛЕНИЯ ВОЗДУХА ГАЗОВОЙ ЧАСТИ ПТУ 88
2.1.Методика оптимизации степени повышения давления воздуха в компрессоре 89
2.2.Влияние параметров утилизационного цикла и минимального температурного напора в КУ на оптимальную степень повышения давления 98
2.3.Взаимосвязь оптимальной степени повышения давления и относительных расходов пара 102
3.ВЫБОР ТЕРМОДИНАМИЧЕСКИ ОПТИМАЛЬНЫХ ПАРАМЕТРОВ
УТИЛИЗАЦИОЬШОЙ ПАРОВОЙ ЧАСТИ БИНАРНЫХ ПТУ 108
3.1.Методика выбора оптимальных начальных параметров части высокого давления ПО
3.2.Мето дика выбора оптимальных начальных параметров части низкого давления 117
3.3.Совместная оптимизация начальных давлений пара частей высокого и низкого давлений 124
3.4.Оптимальные относительные расходы пара 129
4.РЕГЕНЕРАЦИЯ И ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ПЕРЕГРЕВ В УТИЛИЗАЦИОННОЙ ПАРОВОЙ ЧАСТИ БИНАРНЫХ ПТУ 136
4.1.Оптимальная температура регенеративного подогрева питательной воды части высокого давления 137
4.2.Оптимальное давление промежуточного перегрева части высокого давления 145
4.3.Влияние регенерации и промперегрева на эффективность бинарной ПТУ 153
5.ТЕХНИКО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОПОСТАВЛЕНИЕ БИНАРНЫХ ПТУ С РАЗЛИЧНЫМИ СПОСОБАМИ УТИЛИЗАЦИИ 162
5.1.Методические основы расчета экономической эффективности бинарных ПТУ 164
5.2.Расчет капиталовложений в бинарные ПТУ 167
5.3.Сравнительная экономическая эффективность использования цикла одного, двух и трех давлений в паровой части ПТУ 176
ВЫВОДЫ И РЕКОМЕНДАЦИИ 182
ЛИТЕРАТУРА 185
ПРИЛОЖЕНИЯ 201
Понятие «еврейская литература» и его интерпретации
Понятие «национальная литература» является одной из дискуссионных проблем общего и сравнительного литературоведения. Целый ряд вопросов возникает при обсуждении комплексов швейцарской, австрийской, американской и других литератур Запада, не меньшие проблемы выдвигают и восточные литературы. «Национальная литература» все чаще рассматривается как гетерогенное образование, ставится вопрос о замкнутости и открытости гра-ниц национальных литератур. Еврейская литература служит одним из примеров, требующих комплексного подхода к определению ее состава. Такой подход во многом определяет и понимание ее истории.
Описание еврейской литературы было начато еще в древности и продолжено в Средние века еврейскими и христианскими учеными. Новый этап в научном . изучении еврейского наследия связан с именами христианского ученого первой половины ХУП века И. Буксторфа и итальянского гебраиста и библиографа Дж. Бартолоччи. В XVIII веке получили известность труды немецких гебраистов, в частности И.-К. Вольфа. Необходимо отметить значение работ И.-Г. Гердера, в особенности его диалогов «О духе еврейской поэзии» (1783), оказавших большое влияние на развитие представлений о поэтике древнейших памятников ев-рейской литературы. Среди трудов английских, французских, немецких и американских гебраистов XIX века следует назвать работы Э Ренана, П. Перро, А. Вюнше, Ф. Делича, Г. Штрака, Т. Робинзона, Т. Ченери.4 Однако вплоть до середины XIX века знание о своеобразии и жанровых особенностях еврейской литературы оставалось в европейском литературоведении в пределах сведений о ее старейших памятниках. Так, в известном исследовании немецкого ученого И. Шерра «Всеобщая история литературы» (1863), рассматривающего развитие литературного творчества народов мира от древнейших памятников античности до современных национальных литератур, еврейская литература была представлена лишь в первом томе в разделе «Восток», и ее описание заканчивалось памятниками ХП века, созданными в арабской Испании.5 Подобный ограничивающий подход оспаривали еврейские ученые XIX века, принадлежавшие к школе «Wissenschaft des Judentums» (Наука о еврействе): Л. Цунц, М. Закс, М. Штайншнейдер, Г. Карпелес и другие, стремившиеся показать непрерывное развитие национальной литературы на протяжении всей истории еврейского народа и продемонстрировать все разнообразие присущих ей жанров и языков литературного творчества, начиная с древности и вплоть до современности.6
Определение понятия «еврейская литература» является предметом дискуссий и в наше время, однако уже в воззрениях ученых XIX века основным принятым подходом к определению ее состава в широком смысле являлось выделение трех важнейших категорий: 1) произведений, написанных евреями на еврейские темы вне зависимости от языка их творчества; 2) произведений литературного характера, написанных евреями на еврейских языках вне зависимости от их тематики; 3) литературные произведения, созданные писателями еврейского происхождения вне зависимости от тематики и языка их творчества. Эти составляющие наиболее полно отражают как особенности исторического раз-вития национальной литературы, так и своеобразие ее жанров. Одной из специфических черт этой литературы является сама длительность ее существования.
Литературное творчество еврейского народа продолжается свыше трех тысяч лет. В свой древнейший, библейский, период еврейская литература, при всей своей уникальности, была частью литератур древнего Ближнего Востока.8 Ее древнейшим памятником является корпус произведений, вошедших в Танах -Еврейскую Библию, которая традиционно делится на три части: Пятикнижие (Тора), Пророки (Невиим) и Писания (Ктувим). Эта литература создавалась на протяжении более чем тысячелетия, но в основных чертах библейский канон был установлен к 250 году до нашей эры. Одной из древнейших частей Танаха считается Песнь Деборы (Книга Судей 5: 2-31), восходящая к ХП-ХШ веку до нашей эры; значительная часть Книг Пророков восходит к VUI-Vn векам до нашей эры; Писания по большей части относятся к V-Ш векам до нашей эры. В целом Танах использует лишь часть некогда обширной литературы конца П-І тысячелетий до нашей эры. В нем представлены характерные для древних ближневосточных литератур разнообразные жанры: легенды (о сотворении мира, о Рае и грехопадении, о Потопе и другие), нравоучительные истории (о Каине и Авеле, о Вавилонской башне), сказочные истории, тесно связанные с фольклором (о нахождении Моисея дочерью фараона, об Ионе во чреве рыбы), новеллы (продажа Иосифа, сюжет Книги Рут, Книги Эстер), героический эпос (битва Давида с Голиафом, деяния Самсона), исторический эпос (саги о патриархах в книге Бытие, об исходе из Египте, о завоевании Ханаана), а также характерные для древних литератур жанры генеалогии и ритуальные кодексы, хроники, многочисленные притчи, поговорки, басни, заклинания. В Танахе сохранились разнообразные поэтические жанры: древнейшие культовые песнопения, песни, гимны, молитвы, ламентации.9 Особое место занимает пророческая литература, которая, хотя и имеет определенные параллели в других древних ближневосточных литературах, но при этом рассматривается и как особый литературный феномен.
Основные этапы творческой биографии С.Л. Цинберга
Отвечая на анкету для "Лексикона еврейской литературы" 3. Рейзена, ученый сообщал о себе следующее: «Мое имя Исроэль бен Элиезер Цинберг (не евреи зовут Сергей Лазаревич). Родился в 1873 году в деревне возле Лановиц (сейчас это Польша) в семье состоятельного арендатора. Мой отец был горячим маски-лом, восхищался Спинозой. И ему я обязан тем, что литература на иврите была моей первой любовью. В хедере не учился. Отец специально нанял учителей для меня и братьев».1 (Перевод Э.Г.)
В незавершенных воспоминаниях дочь Сергея Лазаревича, Тамара Сергеевна Цинберг, писала о семейном предании, согласно которому предки ее отца со стороны матери, урожденные Голлендер, происходили из Голландии, в XVII в. они приехали в Польшу, купили землю на Волыни. Предки С.Л. Цинберга со стороны отца жили в Теофиполе и в соседнем к нему местечке Святцы. Обе семьи арендовали земли у польских помещиков, и хозяйствование на земле определяло весь уклад их жизни. Впечатления раннего детства С. Цинберга связаны с красотой природы этого благодатного края. Тамара Сергеевна замечала: «Хотя ни в роду Голлендеров, ни в роду Цинбергов не было ни раввинов, ни ученых, глубокое знание Библии и Талмуда, интерес к древнееврейской литературе были в традиции обеих семей. Отец мой рассказывал, что к его дедушке Голлендеру часто приезжали православный священник и католический ксендз для долгих богословских споров».
Цви Прилуцкий (1862-1942), известный публицист и земляк С.Л. Цинберга, хорошо знавший его семью, писал, что отец Лейзер Цинберг (1851-1910) был одним из местных маскилов. Лейзер Цинберг считался хорошим предпринимателем, его «уважали в округе как человека умного, делового и справедливого.
Часто окрестные польские паны приглашали его третейским судьей в своих деловых спорах» (Т.С. Цинберг). Он был приверженцем еврейской традиции, но разделял и передовые взгляды своего времени, именно поэтому его сыновья начали образование не с учебы в хедере (начальная ступень еврейского традиционного обучения; его систему воспитания критиковали сторонники Гас калы), но с детьми занимались частные учителя, которые также были людьми новых убеждений. Впоследствии в одной из статей Цинберг с благодарностью вспоминал своего педагога, выпускника Житомирской раввинской семинарии и большого поклонника еврейского писателя и публициста П. Смоленскина (1842-1885).4 Вероятно, учитель и познакомил юношу с работами Смоленскина, одного из основоположников идей духовно-национального возрождения. Впоследствии в своей монографии «История еврейской печати в России» Цинберг писал об особой популярности среди молодежи 1870-80-х годов журнала «Ha-Shahar» (Заря), на страницах которого Смоленский отстаивал значение национального языка и культуры. Так, он вспоминал, что был лично знаком с юношей, отправившимся пешком из Ровно в Вену, чтобы только увидеть своего кумира.5 Идеи Смоленскина, несомненно, оказали существенное влияние и на формирование мировоззрения будущего историка. Интересен также и факт, что один из учителей Цинберга (возможно, тот, о котором уже шла речь) имел рекомендательное письмо от Ш.-Я. Абрамовича (известного по псевдониму Менделе Мойхер-Сфорим), который в те годы уделял много внимания вопросам реформирования еврейского образования и сам преподавал в Одессой раввинской семинарии. Таким образом, по своему воспитанию Цинберг принадлежал к просветительской среде и в дальнейшем стал одним из авторитетных историков движения Гаскалы. Целый ряд его статей, а также многие страницы «Истории еврейской литературы» посвящены осмыслению духовных поисков и достижений, но вместе с тем заблуждений и разочарований еврейской интеллигенции. В написанных им ярких биографиях многих сторонников этого движения ученый отдал дань уважения "поколению отцов" и как никто другой смог показать их жизненную драму. Символично и то, что последний том, который удалось закончить незадолго до ареста, был посвящен расцвету Гаскалы в России, а одна из глав книги - начальному периоду творчества Менделе Мойхер-Сфорима.
В годы детства была заложена основа широкой и разностороннем образованности Цинберга; наряду с общими предметами, он серьезно изучал древнееврейский язык и литературу. В одной из глав «Истории», посвященной писателям XIX века в Германии, автор вспоминал то огромное впечатление, которое в детстве произвел на него исторический роман Грейс Аквилар «Етек ha-Arizim» (Долина кедров), который он прочел в ивритском переводе. Следя за его успехами, отец мечтал о том, чтобы "сын стал еврейским писателем".
Как замечала Тамара Сергеевна, самой колоритной фигурой в семье был дед Арка, прадед С.Л. Цинберга. Она считала, что именно с ним, а не с отцом-мас-килом «чувствовал глубокую духовную связь» ее отец. «Главными были... воспоминания о том, как он ночевал в его доме... Среди ночи он просыпался от громкого голоса: подняв голову от книги, нетерпеливо и гневно, старик разговаривал с Богом, ударяя время от времени кулаком по столу, упрекая, спрашивая, требуя справедливости. Не храбрость и физическая сила, не властный характер и безграничное уважение окружающих, но именно эта независимость духа и страстная жажда справедливости - вот что, мне кажется, тянуло маленького мальчика к глубокому старику, вот что заставляло моего отца так часто и с такой любовью вспоминать о дедушке Арке... Отец мой... унаследовал от него самое главное - независимость духа и жажду справедливости, которые были свойственны моему отцу всю его жизнь и как человеку, и как писателю».8 Заметим, что в предисловии к «Истории еврейской литературы» идеал справедливости автор рассматривал как важнейший мотив, объединяющий все многовековое развитие еврейской мысли.
История средневековой литературы сефардских общин: анализ томов I- IV
«Не только Господь, согласно древнему сказанию, Словом создал мир, но и человек творит свой мир при помощи слова... Только слово ведет человека к самопознанию, к познанию мира».1 Так открывалось введение к первому тому, в котором обосновывалась специфика исследуемого периода. Начало европейского периода Цинберг связывал с «рождением национальной литературы из недр народной словесности». Автор подчеркивал роль арабской культуры в развитии крупнейшего еврейского центра в Испании, с формированием которого «духовное верховенство перешло к европейским центрам».3
Первый том «Арабо-испанский период» посвящен литературе Х-ХШ веков, созданной в мусульманских землях Иберийского полуострова. На основании работ Л. Цунца, М. Закса и Ш.-Д. Луццатто Цинберг приводил обзор ранней литургической поэзии VTIX веков. Он отмечал лингвистические труды X века, оказавшие существенное влияние на дальнейшее развитие поэтических форм. По примеру арабской культуры, где живой язык Корана был предметом тщательных филологических исследований, еврейские ученые обратились к изучению своего священного языка. Среди таких работ Цинберг выделил труды основоположника грамматики иврита Иегуды бен Давида Хаюджа (ок.945-ок.1000), доказавшего принцип трехбуквенного состава ивритского корня; книгу Менахема ибн Сарука «Mahberet» (Тетрадь) - первый библейский лексикон на иврите; работы по грамматике и лексикографии Ионы ибн Джанаха, сочинения Дунаша ибн Лабрата, создавшего теорию еврейского стихосложения на основе арабской метрики. Менахем и Дунаш писали свои работы на еврейском языке, но Хаюдж и Джанах уже пользовались арабским. Они «заложили основу для быстрого расцвета еврейско-арабской научной литературы... Проникнутое глубоко религиозным духом испанское еврейство, усваивая арабскую культуру, стремится подчинить приобретенные научные сокровища религиозной дисциплине, претворить в непреходящие ценности родной национальной культуры», - писал Цинберг.
Филологические труды служили лучшему пониманию Библии и подготовили почву для расцвета изящной литературы в середине XI века. Автор подчеркивал, что освоение новых идей и форм вызывало страстную полемику. Создавая психологические портреты людей той эпохи, он цитировал послания Ду-наша и Сарука к их общему покровителю меценату Хасдаю ибн Шапруту (ок.915 -ок.970), благодаря которому в Кордову были приглашены видные талмудисты, ученые и поэты. Свидетельства современников дают читателю представление и о деятельности Шмуэля Ха-Нагида (ок.993 - ок.1055), первого министра при халифе Гранады, автора сочинений по грамматике и знатока светских наук. Во всех изданиях Талмуда публикуются комментарии из его труда «Mevo Haalmud» (Введение в Талмуд). Ха-Наггид считается основоположником светской поэзии на иврите. «По примеру арабской поэзии,- замечал Цинберг,- еврейский вельможа... стремился к тому, чтобы жизнерадостные... аккорды зазвучали и на дорогом ему древнем языке отцов. Он сам пишет застольные песни, посылает торжественные оды друзьям, но наибольший интерес... представляют его победные гимны и песни на полях брани... вырвавшиеся из глубин верующей души... торжественные гимны во славу Бога силы... и кроткие молитвы уповающего на Бога милосердия, Бога-заступника за кровь невинного, Защитника и хранителя Святой Торы».
В рассказе о выдающемся поэте и мыслителе Шломо ибн Габироле (ок. 1021-между 1052-1055) автор приводил примеры его поэтических текстов, опубликованных А. Гейгером, Ш. Мунком, А. Гаркави, И. Давидзоном, X. Броди и другими исследователями XIX-XX вв., проведшими большую работу по идентификации его стихотворений. Цинберг использовал также рукописи, обнаруженные им в коллекциях Петербурга. Народные легенды и поэтические строки создают в представлении читателя яркий портрет жизнерадостного юноши, но также и образ зрелого человека, полного сомнений и горьких раздумий. Автор отмечал, что у всех средневековых поэтов мотив бренности мира окрашен религиозными чувствами и раскаянием, но у Габироля «эти переживания носят чисто светский характер... И современный европеец в полных отчаяния строках поэта XI века слышит отголоски своей собственной боли и сожалений». Он называл Габироля «первым по времени великим европейским поэтом "мировой скорби"».6 Обращение к философии способствовало преодолению личного кризиса. Цинберг замечал, что его философская система «не холодная рациональная мысль Аристотеля, а вдохновенные, воплощенные в поэтические образы идеи Платона... Поэт-мыслитель рвался к вечному свету, он верил, что искры этого света рассеяны всюду... И вся вселенная объединена этим общим порывом... Человек не ничтожная песчинка в руках слепого рока, а важное звено в великом мироздании. Эта идея, занимавшая центральное место в философской системе Габироля, проникает также всю его религиозную лирику». «Экзальтированный мистик сочетается в нем со свободным мыслителем», - писал автор, видя в его наследии пример соединения философской мысли и «религии сердца», то есть двух противоположных течений, вступивших позднее в длительную борьбу. Как свидетельство подобного синтеза Цинберг рассматривал его трактат «Меког Hayim» (Источник жизни), написанный в форме платоновского диалога и известный в христианской традиции под названием «Fonts vitae». В нем обсуждалась доктрина материи и формы, излагалось представление о Божественной эманации и учение о человеке как микрокосме. Цинберг указывал на отражение подобных идей в его поэме «Keter
Malhut» (Царский венец): «В полном созвучии с торжественным гимном мудрости Творца, составляющим начало поэмы, раздаются заключительные ее аккорды в виде покаянной молитвы и сердечной исповеди. Из поколение в поколение в Судный день в синагогах диаспоры благоговейно читают этот памятник философской поэзии».
